Псковская земля изначально была славна и богата святынями и Божиими людьми! Князья, преподобные, отшельники, пустынножители, блаженные, Христа ради юродивые, святители и праведные воистину являют собой торжество веры Православной во всей ее Небесной красе. Семена учения Христова, посеянные некогда благоверной княгиней Ольгой, дали здесь благодатные всходы. Однажды, как повествуют житийные источники, открылось святой благоверной княгине следующее видение: с береговой кручи реки Великой увидела она, как три светоносных луча опускались на землю на другом берегу. Святая княгиня сочла это знамением Небесным, означающем просвещение Псковского края Троическим Божественным Светом, и вот, волею ее, поднялся на том месте, отмеченном как бы самой десницей Божией, храм во имя Триединого Бога. С тех пор Псковская земля стала домом Святой Троицы.
Последователями и духовными приемниками св. княгини Ольги явились благоверные князья Псковские Всеволод-Гавриил и Довмонт-Тимофей. Первый из них, построивший вместо деревянного Ольгиного храма каменный собор, был по преимуществу князем-строителем, молитвенником, милостивым и любвеобильным отцом. Второй, Довмонт-Тимофей, бежавший в Псков из Литвы, всю свою жизнь посвятил защите города от посягавших на него иноплеменников.
Удивителен подвиг Псковского юродивого блаженного Николая Салоса, не убоявшись гнева Иоана Грозного, пришедшего грабить и истреблять Псков. Смело обличает он грозного Царя и протягивает ему — в Великий-то пост! — кусок сырого мяса...
Велик сонм Псковских преподобных, своей жизнью доказавших, что “иго Христово благо и бремя Его легко есть”. Авраамий Мирожский — настоятель первого монастыря на Псковщине, Иоасаф Снетогорский и убиенный вместе с ним игумен Василий Мирожский. От основателя псковского пустынножительного монашества преподобного Евфросина Спасоелеазаровского идет целая плеяда его учеников, которые, выбирая самые непроходимые и глухие места земли Псковской, освящали их своими трудами, постом и молитвой. Почти все они основывали новые монастыри на Псковской земле. Вот их святые имена: преподобный Серапион — ближайший ученик Евфросина, Иларион Гдовский, Савва Крыпецкий, Онуфрий Мальский, Иоаким Опоцкий, игум. Харлампий, Памфил и Игнатий.
Продолжателем их дела стал преподобный Никандр пустынножитель Псковский, более 30-ти лет подвизавшийся в совершенной неизвестности. В его жизни во многом был предуказан подвиг прп. Серафима Саровского.
А разве не достойны удивления жизнь и подвиги святых Псково-Печерских — Марка, Ионы, преподобной Вассы, убиенных обезумевшим царем Иоанном Грозным преподобного мученика Корнилия и Вассиана? В XIX веке в Псково-Печерском монастыре отличался святостью жизни иеросхимонах Лазарь, мощи которого почивают под спудом в Малых пещерах, а над гробницей его висят вериги, которые старец носил всю жизнь.
А сколько истинных рабов Божиих, живших в миру среди нас, но со Христом в сердце, просияло на Псковской земле! Праведная жизнь их проистекала под покровом величайшего смирения, которое и соделало их наследниками Царствия Небесного. Их подвиги по-настоящему ведомы Одному лишь Богу. Но благодарная память людская, ради великой духовной пользы, привнесенной в мир сими праведниками, хранит их святые имена. Назовем лишь некоторые из них… Болящий Матфей Мальский, особо отличавшийся безропотным несением жизненного Креста; блаженные монах Корнилий, Василий Графов, Екатерина Булынина, блаженная Вера и Анастасия Струлицкая; старцы и истинные, по призванию Божию, пастыри духовные иеросхимонах Симеон (Желнин), протоиереи Николай Гурьянов и Валентин Мордасов…
Каждое имя — это драгоценная жемчужина в небесном венце русской святости; каждая судьба — бесценная урок добродетельной и святой жизни, пример, который особенно важен для нас сегодня, в период безпримерного наступления апостасии и духовной энтропии.
* * *
Блаженный Игнатий. Архив автора
Игнатий Федорович Яковлев, известный в народе как блаженный Игнатий, родился в Петербурге в начале 80-х годов девятнадцатого столетия. Крестным отцом его стал святой праведный Иоанн Кронштадтский. С детства Игнатий отличался тягой ко всему божественному, святому. Св. прав. Иоанн Кронштадтский благословил их с матерью Надеждой странствовать, а ему, Игнатию, дал сугубое благословение на трудный подвиг юродства Христа ради. Так и путешествовали они вдвоем по Петербургской, Новгородской и Псковской губерниям, находя краткий приют в домах странноприимных людей и кормясь от милости людской. Игнаша юродствовал, кого-то обличая в тайных грехах и пороках, кого-то предупреждая о грядущих опасностях, помогая разрешить споры и недоумения…
Как-то, будучи в одном из маленьких районных городков, Игнаша вошел в кабинет начальника леспромхоза. Схватил телефонную трубку и закричал: “Никого нет, хоронить некому! Никого нет, хоронить некому!” Начальник возмутился такой безцеремонностью и взялся выпроваживать блаженного. Тот без всяких объяснений ушел. Через несколько дней, в субботу, начальник скоропостижно скончался. Был выходной, за телом никто не приехал, и получилось так, что хоронить его, действительно, было некому...
Своего угла у Игнатия с матерью никогда не было, Иногда они останавливались под кровом боголюбивых христиан и жили там какое-то время. Так, частенько гостили они в доме протоиерея Евгения Степанова в с. Бронница Новгородской губернии. Там, на погосте в Броннице, нашла последний приют его мама, раба Божия Надежда…
Иеромонах Пантелеимон (Ледин) близко знавший протоиерея Евгения Степанова, так передает его воспоминания о старце:
“Блаженный Игнаша, гостивший у отца Евгения, был чем-то расстроен. Только что сходил помылся в новую баньку, которую батюшка поставил на самом берегу реки, всё как будто хорошо, а Игнаша недоволен. Батюшка участливо посмотрел на блаженного:
— Что с тобой, Игнаша, банька понравилась?
— Плохая банька, надо хлома, — задумчиво проговорил старчик, — надо хлома.
— Что ты, — забезпокоился о. Евгений, — только что поставили, а ты ломать?
На следующий день к баньке прибыл бульдозер, а с ним местный участковый милиционер, и столкнули её прямо в речку, как незаконно поставленную, объяснил страж порядка…
Как только появлялся в доме отца Евгения “на постой” блаженный Ванечка, так сразу приходил и Игнаша. Обоих юродивых любили в семье священника и рады были видеть, но как только они бывали вместе, то начинали ссориться из-за всякого пустяка. Блаженные ругались, махали руками, а потом отворачивались друг от друга и сидели так некоторое время. После этого кто-либо из них, чаще Ванечка, просил прощение:
— Прости меня, Игнаша, я не прав.
— И ты меня, Вань, прости, — говорил слепой Игнаша, дивный старец-прозорливец, которого ребёнком исцелил от слепоты праведный Иоанн Кронштадтский и благословил на юродство Христа ради. Он под старость опять ослеп и нёс крест свой с редким терпением.
Ванечка, услышав, что у него тоже просят прощение, очень радовался, раскрывал свои многочисленные мешки и доставал чай и сухари. Начиналось чаепитие, которым заканчивалось перемирие блаженных странников”.
В Ленинграде Игнашу приютили сестры Осиповы, благочестивые женщины, никогда не имевшие своих собственных семей. Жили они на улице Рубинштейна, в доме 15/17 в 402 квартире. Подвиг юродства, который Игнатий нес с великим терпением и достоинством, приносил им иногда немалые хлопоты…
Однажды, — случилось это в 60-е годы, во времена хрущевских гонений — сестры Осиповы повели блаженного на службу в храм Духовной Академии. Буквально в дверях столкнулись они с протоиереем Александром Осиповым. Игнаша, стоя с ним лицом к лицу, вдруг закричал: “Бога нет! Бога нет! Бога нет!” Всем стало ясно, что обращается старчик именно к священнику. Отец Александр побелел лицом и прошел мимо. А Осиповы не знали, куда себя девать: это надо же, так прилюдно накричать на сановитого протоиерея? Но про себя тогда же подумали: что-то с этим батюшкой не в порядке. А вскоре, действительно, этот священник отрекся от Бога и сложил с себя сан...
“В 1969 году, — вспоминает Алексей Евгеньевич Степанов, — мне предстояло сдавать вступительные экзамены в Ленинградский медицинский институт. Первым — был экзамен по биологии. Я пришел на улицу Рубинштейна к Осиповым, где жил мой крестный Игнатий. Хорошо зная силу его благословения и молитвы, я попросил: “Благослови, крестный!” Он меня перекрестил и велел одной из сестер Осиповых дать мне пять рублей. С этого экзамена я вернулся, получив пятерку. Вторым — был экзамен по химии. И опять Игнатий велел дать мне пять рублей. Я уже понял логику игнашиных предсказаний и поэтому не очень удивился, когда рука преподавателя вывела в моей экзаменационной ведомости отметку “отлично”. На третий раз мне предстояло то, чего я опасался более всего — сочинение. Я шел к Игнатию, с опасением: с одной стороны купюры достоинством в два рубля не существует, но вдруг он велит подать мне две бумажки по рублю? Все обошлось: по указанию крестного мне вручили три рубля. Надо ли добавлять, что именно такую оценку я и получил за сочинение? Перед заключительным экзаменом по физике мне было вручено пять рублей, и я пошел испытывать свои знания совершенно спокойно, зная наперед результат…Еще крестный за несколько лет до моей женитьбы назвал имя моей будущей супруги. “У Алексея жена будет Тамара”, — сказал он. И теперь, прожив много лет вместе, мы с Тамарой часто вспоминаем эти слова крестного Игнаши…”.
Архимандрит Алипий (Воронов). Архив автора
Блаженный Игнатий очень любил приезжать в Псково-Печерский монастырь. В ту пору наместником там был архимандрит Алипий (Воронов). Он принимал Игнашу очень ласково, подолгу с ним о чем-то беседовал, выказывая этим особое к нему отношение. Близок был Игнатий и со старцем Симеоном. Сохранилась фотография о. Симеона, которую старец подарил Игнаше с такой подписью: “Игнати (именно так и написано, — И.И.) Федоровичу Яковлеву”…
Игумен Роман (Загребнев), бывший в те годы насельником Псково-Печерской обители, неоднократно встречался с блаженным Игнатием в монастырских стенах. Вот как он это описывает:
“В нашу обитель любил приезжать на молитву юродивый старчик Игнатий, который благоговел пред настоятелем о. Алипием. В свою очередь и о. Алипий очень любил старчика. Сам он жил то в Новгороде, то в Ленинграде у благодетелей, но уж Печеры он надолго не забывал. Я никогда не забуду одного случая, произошедшего со мной. Я был уже мантийный монах, а послушание еще было прежнее — на конюшне. В моем ведении были две лошади. Бывало приду запрягать, а они по очереди подходят, смотрят на руки: не принес ли какого угощения? А если руки пустые, тогда они начинают или головной убор снимать, или карманы проверять, авось там чего припрятано от них. Мне часто некогда было заниматься с ними такими проверками, замахнусь чем-нибудь, да прикрикну: “Ах, вы, сейчас чем-нибудь пришлепну!” Они же тогда пускали в ход свое последнее средство — кусались. По возможности, если что-то было им не по душе, они ухитрялись еще и лягаться. И уж очень они всего боялись. Бывало эконом о. Ириней скажет: “Получил, заявку из города похоронить безродного покойника. Завтра поедешь по такому-то адресу и исполнишь заказ”. Только выеду из монастыря, навстречу, как на грех, катит какая-нибудь повозка или автофургон. А наши лошади этого совершенно не могли терпеть, боялись. И как только начинал одолевать их страх, я заранее собирал все свои силы и решал, как лучше себя вести в данной ситуации: или продолжать сидеть в телеге, или бежать сбоку, но так, чтобы не придавило колесом и не прихлопнуло. Лошади же шарахаются из стороны в сторону, того и гляди, угодят в яму или под обрыв. Особенно нелегко приходилось, когда я ехал с гробом. Тут уж всех святых соберешь, то и дело молишься: помогите хоть покойника-то благополучно доставить до места погребения. Ну, уж я тогда и натерпелся страхов! А теперь вспоминаешь все это как во сне. Вот, думаешь, какая школа в монастыре, словно в кузнице выковывается там терпение и приобретается смирение. Так и вспоминается народная поговорка, гласящая: “Долго и тяжело болела, но все же … хорошо умерла!” Вот так и проходило время, так и трудился, без конца надоедая Господу своей просьбой: “Упаси от беды и сохрани от внезапной смерти!”
Приблизился какой-то большой праздник. Сейчас уже не помню какой, не двунадесятый ли?.. Я закончил обихаживать коней и, одевшись в парадные одежды для молитвы в храме, поспешил туда. Слышу, ударяют в колокол. Я догадался, что это сзывают звонарей на колокольню для торжественного звона. Как умеющий немного звонить, я поспешил помочь, но у выхода из трапезного корпуса, там, где находится дежурный, вышла заминка: большое скопление людей мешало проходу. В чем дело, думаю, что за причина? Но понять не могу. А в груди у меня неспокойно: волнуюсь, боюсь опоздать. Оказалось, какой-то человек стоит прямо у выхода. Ну, думаю, испытывает мое смирение, которого еще не приобрел, буду ждать. А человека сопровождала какая-то женщина — благодетельница. Обратясь ко мне, она сказала: “А ты подойди к старчику-то, возьми благословение”. Я с радостью сложил руки и, приблизившись к нему, попросил: “Отче, благослови!” А он, оборотясь ко мне, отвечает: “Паки и паки, иди колоколь!” Я не совсем понял смысл этих слов, но женщина охотно разъяснила сказанные в мой адрес слова старчика. “Скоро будешь диакон!” Меня просто всколыхнуло такое неожиданное пророчество всеми уважаемого старчика, которого, как оказалось, звали Игнатием. Вдобавок, своим внутренним прозорливым оком он увидел, что я иду звонить и сказал: “Иди колоколь”. Непостижимы дела Твои, Господи, слава Тебе! А ведь сам он был совершенно слепой, только нуждался ли в поводыре? На нем явно совершились евангельские слова, что слепые будут зрячими, а зрячие — слепыми. Да, если мы не живем по Евангелию и не исполняем Заповедей Божиих, игнорируя и требованиями Святаго Крещения, то после всего этого, зрячие ли мы? В этом же году, вскоре после старческого предсказания, я действительно был рукоположен Архиепископом Псковским и Порховским Иоанном (Разумовым) во иеродиакона — первую степень священства.
Через год, в это же время и на том же месте, наша встреча со старцем Игнатием повторилась. Я опять стоял и ждал, пока освободится дверь для прохода. И та же женщина, которую я уже и забыл давным-давно, опять говорит мне: “Подойди-ка, да благословись-ка у старчика-то”. Я опять с радостью сложил руки, испрашивая благословения. “Отче, благослови меня, грешного”, — говорю. А он же, оборотясь ко мне, сам сложил руки для благословения и произнес: “Нет, ты меня благослови!” Я с перепугу, от неожиданности услышанного, чуть не упал в обморок и, растерявшись, стоял, не зная, как поступить, что предпринять. “Добрый и дорогой старчик, — только и смог, наконец, я произнести, — ведь я же не священник, а только диакон и не могу благословлять”. А старец все руки держит и продолжает ждать благословения. “Вот, — думаю, — куда я попал?” Но женщина, видя меня в недоумении, все же вывела меня из затруднительного положения: “Да благослови же ты старца, ведь зря он ничего не делает и не требует. А если же заупрямишься, хуже будет, и при том не забывай, что скоро сам священником будешь!” Она словно кипятком меня облила, да такого страха нагнала, что под напором ее слов пришлось благословить сего великого мужа, да притом еще и прозорливца. Но после всего я подумал, какой же я нехороший, тупой, как валенок, и как же я дерзнул благословить великого старца. Не прихлопнул бы меня Всевышний за такую дерзость. О, прости же, прости меня, Боже, грешного и ветреного…”
Блаженный Игнатий отошел ко Господу в 1971 году, совсем немного не дожив до девяноста лет. Отпевали его в одном из храмов Ленинграда, а хоронить повезли в Новгород. Там, на Петровском погосте, и обрел он свой последний кров и приют. Упокой, Господи, его душу, и его святыми молитвами помилуй нас!
Игорь Александрович Смолькин (Изборцев), секретарь Союза писателей России, председатель Псковского регионального отделения СПР
