Если станет тяжело
Воскре́с Иису́с от гро́ба, я́коже прорече́, даде́ нам живо́т ве́чный…
Воскресная песнь. Пасхальный канон
Пасхальная служба 2020 года стала для меня последней в храме Воскресения Христова на Орлецовском кладбище. Настоятель прихода и мой духовный отец протоиерей Михаил Мельник (1941-2024) слег в тяжёлой болезни. Все мы надеялись на его выздоровление, но, увы… В 2021 году о. Михаила почислили за штат. А тогда, в 2020, временно замещать заболевшего настоятеля назначили о. Василия, священника их храма святого Александра Невского. И эту Пасхальную службу предстояло служить ему. Итак…
* * *
Суббота 18 апреля 2020 года. 22 часа 30 минут. Еду по пустынным улицам Пскова. Машин мало, пешеходов ещё меньше. И здесь, в салоне авто, чувствую напряжение в окружающем пространстве, словно некто схватили полотно воздýхов с разных сторон и тянут на себя, а оно трещит, оно вот-вот лопнет, и что хлынет в городские пределы из открывшихся прорех? Фобос и Деймос? Коронавеймос…
Отгоняю от себя наваждение крестным знамением, впереди главный погост города… Центральные ворота кладбища заперты по случаю ограничений, вызванных моровым поветрием. Поэтому сворачиваю в сторону деревни Орлецы, по улице Окраинной въезжаю в северные ворота кладбища.
Передо мной, рассеивая тьму, вздымается к небу купол храма Воскресения Христова, давно ставшего самой большой и важной частью нашей жизни, лучшей частью…Свет фар, рыскающий вверх-вниз и по сторонам из-за дорожных колдобин, выхватывает из темноты надмогильные камни и кресты, двигает их из стороны в сторону, приближает ко мне. На мгновение вспоминаю Савелия Крамарова и его вошедшее в историю «А вдоль дороги мёртвые с косами стоят и тишина». Но тут же забываю – впереди кто-то сигналит фонариком, соревнуясь с дальним светом моей АУДИ. Смешно! Я переключаюсь на ближний, подъезжаю, останавливаюсь. Человек в полицейской фуражке делает знак опустить стекло. Опускаю. Он представляется: подполковник полиции такой-то. Спрашивает, откуда я тут взялся? В голосе сквозит удивление. Мой черёд представиться. Объясняю, что являюсь старостой храма и прибыл на пасхальное Богослужение. А удивление в голосе от того, что полицейский ничего не знал о северном въезде на кладбище, в его представлении, моя машина появилась откуда-то из глубины города мёртвых, словно колесница фараона… Но всё прояснилось.
Поодаль, полускрытый мраком, стоит ещё один полицейский. Моросит дождь, и я предлагаю им укрыться в притворе храма. Вежливо отказываются: мол, не положено! Что ж, у каждого своя планида. Моя ведёт меня в храм… А он пустынен, тих и робок, как школяр. Ему, помнящему сонм предыдущих пасхальных служб, непривычно видеть эту пустоту. Я буквально чувствую, как он недоуменно пожимает плечами каменных сводов…
Но вот все в сборе: клир, в лице священника отца Василия, церковнослужители в составе пономаря Элизбара и старосты, т. е. меня, грешного имярека, а также работницы храма Фотинии. На клиросе – бессменный регент Раиса и певчая Мелитина. Весь на сегодня церковный собор. Хотя нет. Лики святых, обратная перспектива, пристальное внимание инобытия… Наша скудость и немощь приумножена полнотой Церкви. И всё-таки грустно… Грустно от нынешнего Крестного хода, у которого нет ни сил, ни полномочий выплеснуться за порог храма… Крестного хода, в котором за священником следуют лишь три христианина, три голоса чуть слышно славят Христа: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».
У меня мелькает мысль о войне. Мы словно в бою шествуем к горнему, пригибаясь от вражеских стрел к земной юдоли… Может быть правы некоторые церковные проповедники, говорящие что война уже идёт, очередная мировая?
Всё! Пропет, словно выпит до дна, Пасхальный канон, завершена литургия, освящены куличи и яйца… Отчасти, всё как и прежде, но в остальном – всё не так! Словно за церковными стенами опять стоят воинства Диоклетиана, готовые схватить и тащить на арену, где звучат ещё отголоски страшных в своей силе и правде слов святителя Игнатия: «Я – пшеница Божия. Пусть измелют меня зубы зверей, да сделаюсь чистым хлебом Христовым».
Господи Воскресший, дай хоть каплю такой веры! Тогда что моры и глады, что лютые страхования и угрозы? Но и в нашей малости есть надежда и есть уверенность. Ведь Господь с нами и Он Воскрес!
Воистину Воскресе Христос!
* * *
Где бы я ни был, – в родном ли городе или иных городах и весях, – всегда вижу родной Воскресенский храм. У нас с ним один фундамент, он поднимается из моего сердца, и если станет тяжело, если не хватит сил идти, твердь его стен не даст упасть, поддержит в дороге. Можно ли желать чего-то лучшего?
Когда-то и я, и все, кого знал, кто был причастен к рождению Орлецовской церкви, уйдём, растворимся в пространствах русских погостов, исчезнем из человеческой памяти, но имена наши всегда будут читаться в твёрдой поступи этого идущего в вечность инока-храма, его гордой осанке, горнем полёте его купола и крестов! Бýди, бýди!
