Русское образование и Император Николай II

 

Образование в Российской Империи. Царская школа

3. Модели образования эпохи модерна

4.1. Философия, поместившая в центр мира человека, или путь от епископа к директору гимназии

4.2. Философия, поместившая в центр мира человека, или путь от епископа к директору гимназии

1.Русское образование и Император Николай II

2.1.Русское образование и Император Николай II

2.2. Русское образование и Император Николай II

3. Структура системы образования Российской Империи: «цветущая сложность»

4. Народное образование в Российской Империи

 1.Православие как основа народного образование России

2.Православие как основа народного образование России

1.Подвижники народной школы

2.Подвижники народной школы

3.Подвижники народной школы

4.Подвижники народной школы

5. Подвижники народной школы

1.«Элитное» образование при Николае II

2. «Элитное» образование при Николае II

3. «Элитное» образование при Николае II

4. «Элитное» образование при Николае II

5.1. Высшее образование Империи

5.2. Высшее образование Империи

6.«Элитное» образование при Николае II

Финансирование образования в Российской Империи

 

 

Управление образованием в России до и после Февраля 1917 года

 

1. Под Царским руководством

 

Взаимоотношение государства и общества в образовательной сфере

 

В главе посвященной принципам образовательной политики, воплощенным в законодательстве Российской Империи, было подчеркнуто, что история образовательной системы страны, пишется по вполне понятным причинам представителями «академической элиты», что подразумевает определенную расстановку акцентов и приоритетов.

Так вопрос о взаимоотношении государства и общества в образовательной сфере, то есть о характере государственно-общественного управлением образованием в тот или иной период, подменяется вопросом взаимоотношения правительственной бюрократии и академического сообщества, что, по сути, заслоняет или даже замещает первый, значительно более фундаментальный вопрос о взаимодействии государственной системы образования и общества.

Между тем, успешность всей системы образования зависит не в последнюю очередь именно от того, как работает механизм обратной связи между ней самой и теми, кому эта система, в конечном итоге служит, то есть обществом в целом и семьей, как важнейшей ячейкой этого общества.

Взаимодействие государственной системы образования и общества, реализуется, прежде всего, в «правовом механизме учета интересов и участия в управлении образованием тех лиц, которые находятся вне бюрократического и научно-педагогического сообществ, но, в конце концов, и являются “заказчиками” образовательного процесса.

Научно-педагогическое сообщество как профессиональная группа “обеспечивающая” соответствующий образовательный процесс, склонна отождествлять свои собственные интересы в отношении образования с интересами общества в целом.

Именно это является одной из причин недовольства вмешательством “внешних” сил, будь то высшая государственная власть, работодатели или родители»[1].

 

Опасность «самозамыкания» образовательной системы

 

Пример сегодняшней Российской Федерации ясно показывает нам опасность для самого существования страны преобладания интересов какой-либо выделенной социальной группы. В нашем случае, например, – коррумпированного чиновничества в сращении с бизнес-структурами сомнительного происхождения.

Также опасно для государства может быть чрезмерное преобладания интересов любой иной социальной группы, в том числе такой почтенной, как научно-педагогическое сообщество.

Замкнутая в самой себе образовательная система перестает видеть себя со стороны, теряет, так сказать, свою объемность, перестает отвечать на вызовы времени, поскольку не желает замечать их. С этим был связан в частности кризис системы средневековых университетов, для перехода которых в новое качество потребовались серьезные социальные катаклизмы.

Вредоносность такого «самозамыкания» образовательной системы и сопряженных с этим опасностей, всегда осознавала верховная государственная власть в России, если не в лице правительства, то в лице русских Царей.

Правительство, иной раз могло придерживаться совершенно противоположной точки зрения. Так известный С.Ю. Витте «настойчиво проводил мысль о фактическом тождестве интересов образованного чиновничества и государства» в своей борьбе «одновременно против расширения влияния земств и против радикальной образовательной реформы» Государя[2].

Царская власть «в целом стремилась не ограничивать, а расширять участие общества в управлении образованием, несмотря на все сопряженные с этим опасности.

В частности, русские земства и городское самоуправление, с самого начала их существования игравшие огромную роль в образовании, должны были выступать в роли своего рода государственно-общественного саморегулятора. На их участие возлагали большие надежды»[3].

Граф Павел Игнатьев, рассуждая об образовательной функции самоуправления, в частности, отмечал в мемуарах, «Земство, не являясь частью центрального Правительства, не являлось антитезой Государства, но неотделимой его частью»[4].

Влияние «общества» на народное образование было далеко не однозначно, как показывает пример различных концепций народной школы, в лице земских и церковноприходских школ. Но при расширении образовательной сферы обойтись в деле образования усилиями только чиновников Министерства Народного Просвещения, не представлялось возможным. История имперской системы образования показывает, что взаимодействие с обществом было характерно для нее с самого начала ее функционирования.

Особую культурно-историческую роль в этом взаимодействии играла попечительская деятельность. Возникнув в начале XIX века, она со второй его половины сформировалась как массовый институт попечительства, культурно-исторический, общественно-государственный механизм организации и развития образования. Исторически попечительство формировалось в двух разных формах, говоря современным языком, «государственной» и «государственно-общественной».

 

Попечители и почетные попечители

 

Зарождение попечительства как государственного института в образовании приходится на начало XIX столетия. 24 января 1803 года Император Александр I утвердил, разработанные по его инициативе и под его руководством, «Предварительные правила народного просвещения».

 

Император Александр Павлович

 

Эти «Правила» декларировали создание единой системы образования Российской Империи. С первых дней ее существования в нее был вмонтирован институт попечительства.

Россия была поделена на 6 учебных округов, объединявших учебные заведения ряда губерний, вокруг городов, где учреждался университет – административно-образовательное средоточие округа. Таковыми стали Санкт-Петербург, Москва, Казань, Харьков, Вильно, и Дерпт.

Санкт-Петербургский округ охватывал, например, пять губерний: Псковскую, Новгородскую, Олонецкую и Архангельскую, Московский округ охватывал 10 губерний, Казанский – 13 губерний. Во главе округа был поставлен его попечитель.

Хотя первоначально этот институт носил чисто государственные функции, фигуре попечителя придавался важный государственно-общественный статус.

Попечитель учебного округа был чиновником Министерства Народного Просвещения, в чине действительного статского или тайного советника (по Табели о рангах это означает IV и III класс). В обязанность ему вменялось быть в ответе за благоустройство всех вверенных ему учебных заведений, заботиться о распространении и об успехах народного просвещения, а также регулярно представлять отчет министру.

Но уже «Устав гимназий и училищ уездных и приходских», принятый в декабре 1828 года учредил звание Почетного попечителя − выборного из дворян для «содействия увеличению материальных средств гимназий и училищ».

Почетный попечитель избирался на три года. Он был должен заботиться о материальном благополучии, вверенных его попечению учебных заведений, наблюдать за хозяйственной частью, имел право присутствовать на заседаниях педагогического совета. Почетный попечитель числился по МНП и мог носить мундир V класса.

На первых порах избирался лишь один почетный попечитель, однако затем было рекомендовано определять двух кандидатов на должность почетного попечителя гимназий.

В том же 1828 году Положениями о начальных и уездных училищах для представителей купечества, мещан, крестьян и других сословий были учреждены выборные должности почетного блюстителя и почетного смотрителя.

Почетные смотрители имели право присутствовать на ежемесячных собраниях учителей училища, «занимать первое место», хотя и не председательствовать. Им же вменялось в обязанность присутствовать на экзаменах.

Каких-либо распоряжений по школе они делать не могли, но, посещая училище, имели право сообщать о замеченных беспорядках штатному смотрителю; если же замечания их «не будут им приняты в уважение», то уведомлять об этом директора народных училищ.

Главное же, что почетным смотрителям предоставлялось право «содействовать начальству по части нравственной и учебной, способствовать усердию к общественному благу, устройству хозяйственной части единовременными и постоянными приношениями», что вменялось им в особую заслугу.

За это училищное начальство могло ходатайствовать о «приличном их награждении» и при значительных пожертвованиях заносить их имена золотыми буквами на особую доску.

Им предоставлялось право иметь мундир VIII класса.

За «деятельное усердие в пользу училищ» они могли ожидать производства в следующие чины по общему порядку, а в случае особо важных заслуг − «приличного награждения» по ходатайству начальства.

 

Благотворители и меценаты

 

Институт почетных попечителей, блюстителей и смотрителей тесно связан с другим отечественным институтом – благотворительства. «Попечительство» и «благотворительность» являлись в те времена почти синонимами.

Благотворительность, вдохновляемая и направляемая Верховной властью, была присуща Руси со времени Святого Равноапостольного князя Владимира.

Суровый воин, восприняв святое Крещение, стал удивительно милостивым и добрым владыкой.

Как пишут летописи о Владимире Святославиче, князь велел всякому нищему и убогому приходить на княжий двор, «брать кушанье, и питье, и деньги из казны», а больным и дряхлым посылал телеги, груженные мясом, рыбой, хлебом, «овощем разным», медом и квасом… Тогда же на церковь была возложена функция заботы об убогих.

Митрополит Илларион в своем знаменитом «Слове о Законе и Благодати», прославляя князя Владимира, восклицает: «К сему же, кто поведает нам о многих твоих ночных милостынях и дневных щедротах, что убогим творил ты, сирым, болящим, должникам, вдовам, и всем, требующим милости?

Ибо услышал ты слово, сказанное Даниилом Навуходоносору: “Совет мой да будет тебе угоден, царь Навуходоносор!

Грехи свои милостынями очисти, а беззакония свои – щедростью к нищим”.

То услышав, ты, о пречестный, не словами подтвердил, но дела совершил, просящим подавая, нагих одевая, жаждущих и алчущих насыщая, болящим всякое утешение посылая, должников выкупая, рабам свободу даруя».

 

Для Бога – жили люди Святой Руси, для Бога − благотворили они ближним, неизменно в течение Русской истории.

 

В доимперский период благотворительность носила более частный, но при этом всенародный характер. «Нищелюбие» было одною из главных добродетелей православного человека от царя до последнего крестьянина, самоназванием которого и было слов «христианин».

Петр Алексеевич, первый раз попытался придать благотворительности исключительно государственный характер, но создать действующую государственную структуру благотворительных учреждений, ему по многим причинам не удалось.

Вопросам благотворительности уделяла большое внимание Екатерина II. Согласно «Учреждению для управления губерний Российской империи» 1775 года в каждой губернии были созданы приказы общественного призрения – система государственной помощи, осуществлявшая всю социальную политику в стране.

Приказы открывали и брали под свой контроль народные школы, заведения для умалишенных и неизлечимо больных, богадельни, сиротские дома… Приказы подчинялись непосредственно верховной власти и Сенату, деньги они получали как от государства, так и от частных лиц. Создание приказов утвердило призрение как область государственного управления.

 

Императрица Екатерина Алексеевна

 

Деятельность екатерининских приказов носила преимущественно административный характер, а 1802 года они вошли в структуру МВД, «которое можно считать первой в России структурой социального обеспечения».

 

О праве полицейском и церковном

 

Часто подчеркивают, что в Российской Империи в деле благотворительности правительство возлагало большие надежды на полицию, которая играла особую роль в организации благотворительной деятельности, координируя взаимодействие общества и государства. В принципе так это и было. Но беда в том, что вслед за этим идет характеристика самой Империи, как полицейского государства, что для наших дней является характеристикой очевидно отрицательной.

Поэтому, чтобы не пугать читателя засильем «ментов» в Российской Империи, надо хоть два слова сказать о так называемом «полицейском праве» империи и как оно, в частности сочеталось с правом церковным. Дело в том, что Российская Империя, повторим это еще и еще раз была христианским, православным государством, воплощавшим, по словам Ивана Солоневича «диктатуру совести», насколько это вообще возможно в этом мире. И под выполнение этой высшей задачи и были «заточены» все ее частные законы, правовые нормы и установления, включая административное или полицейское право.

Само полицейское право определялось, как «наука, имеющая своей задачей изучение всей совокупности мер, предпринимаемых государством для удовлетворения материальных и духовных интересов народа»[5].

Функцией полиции, поэтому считалась защита не только материальных, но духовных ценностей народа и личностей из которых он состоит. Причем в XVIII – XIX веках именно такое понимание полицейского права и его практических положений было характерно и для германских авторитетов, ставших основоположниками системы полицейского и административного права.

Так, один из родоначальников полицейского права Иоганн Генрих Готлиб Юсти (1720-1771), относил к науке полицейского права меры, направленные на развитие и охрану способностей и наклонностей людей, а именно: заботы о религиозно-нравственном состоянии подданных, о гражданском состоянии подданных, попечение об охране внутренней безопасности[6].

А другим крупнейшим представителем науки государственного права Робертом фон Молем (1799-1875) было прямо указано на генетическую связь между церковным и государственным правом: «полицейская деятельность в отношении духовной личности граждан имеет своим предметом развитие ума, охранение чувства нравственности, заботы о религиозном образовании и о развитии эстетического вкуса»[7].

Именно такой подход, в его православной специфике оказался близок лучшим представителям русской юридической мысли.

Профессор Московского университета Иван Трофимович Тарасов (1849-1929) утверждал, что «наука административного права соприкасается ближе всего с так называемым церковно-государственным правом»[8].

И говорить о соотношении церковного и полицейского права необходимо не только с точки зрения юридических наук или отраслей права, но потому, что только веру можно считать «началом и основой гражданского единения», так как «все эпохи…, в которых безверие в какой бы то ни было форме торжествует свою победу, исчезают из глаз потомства, если даже они и сияли обманчивым светом»[9].

 

Иван Трофимович Тарасов

 

Полиция России ставила своей задачей охрану внутренней безопасности, благосостояния и благочиния страны, сформированных под воздействием трех основных субъектов − государства, общества и церкви. В функции полиции входила, в том числе, охрана церковных установлений и правил различных конфессий, получивших государственную поддержку.

Полиция была обязана заботиться, например, о том, чтобы не было лже-предсказаний и лже-предзнаменований[10], − очень была бы актуальная для наших дней тематика работы органов внутренних дел. Если приходские священники должны были разоблачать «всякие суеверия», то полиция − не допускать осуществления суеверных обрядов. Которые, добавим, так легко могут перейти в прямой сатанизм.

Так что Министерство Внутренних Дел царской России держало дело благотворительности в достойных руках. И скажем здесь, что своей задаче защиты до конца религиозно-нравственного и гражданского состояния подданных, равно как и охране внутренней безопасности, полиция Российской Империи была верна буквально до последнего вздоха.

В Феврале 1917 года, когда Царя, а с Ним − Бога, народ и Отечество, предали высшие генералы, я уж молчу про «юристов и историков» из Госдумы, когда оказались неверны, расквартированные в Петрограде воинские части, не пожелавшие участвовать в грядущем победном наступлении, в те дни только питерская полиция – от офицеров до последнего городового − встала грудью на пути обуянного бесами населения, и легла смертью храбрых, не нарушив присягу и не изменив совести.

Так же храбро и верно вела себя малочисленная, весьма скромно оплачиваемая, полиция Империи во всех ее городах, селах и весях: исполнив долг до конца, и погибнув вместе с Империей, которую защищала.

 

Финансируешь – имеешь право на полный контроль

 

Но вернемся к благотворительности и попечительству.

Полицейское, оно же административное, право помогало реализации норм церковного права в таких сферах, как отправление богослужения, общественное призрение, благотворительность и образование.

В Уставе 1828 года, деятельность благотворителей была оговорена специально:

«Награждая усердие и труды учителей и других чиновников учебного ведомства, правительство не оставляет без внимания и посторонних, содействующих благосостоянию учебных заведений. Оно принимает с признательностью все делаемое на пользу их частными людьми, или обществами, приношения».

Термин «приношения» подразумевал весьма многое. Например, здания, помещения для училищ, оборудование для кабинетов, библиотеки, учебные пособия, вещи для учащихся, а также денежные средства от желающего помочь отечественному образованию населения.

Отчетность в приеме «приношений» соблюдалась скрупулезная. О каждом руководство учебным заведением обязано было отчитываться «наверх». О наиболее крупных «приношениях» Министерство докладывало Императору. Наградой благотворителю была Высочайшая благодарность[11].

Положением «Об учебных округах Министерства народного просвещения» от 25 июня 1835 года при попечителе округа был создан попечительский совет. Достойные благотворители могли быть включены в состав этого совета. Благотворителям мог быть присвоен статус почетного попечителя, смотрителя, блюстителя и звание почетного гражданина города.

Функции попечительского совета первоначально носили административно-хозяйственный характер. С начала 1860-х годов сфера деятельности этого совета была существенно расширена.

20 марта 1860 года было принято специальное «Положение о Советах при Попечителе учебных округов». Теперь, «прежде чем принять решение, попечитель [округа] должен был предварительно обсудить вопрос на совете». Стала складываться государственная система курирования и опеки образовательных учреждений, в которую входили как попечители по должности, так и попечительные советы и отдельные попечители.

Отныне «почетные попечители» были представлены в системе управления фактически всех типов учебных заведений. «В гимназиях и реальных училищах они были членами Педагогических советов и “занимали первое место” в Хозяйственных комитетах»[12].

Согласно ст. 1475 первой части XI тома Свода Законов[13] и ст. 1763[14] почетный попечитель гимназии или реального училища избирается «земством, обществом или сословием», участвующим в содержании данного учебного заведения.

Об избрании членов Попечительств промышленных и ремесленных училищ говорится в приложении к ст. 1848[15], причем сам Почетный Попечитель назначается «из местных, пользующихся почетной известностью промышленных деятелей».

В Попечительства при начальных училищах, согласно приложению к ст. 3487[16] входят не только представители земства или города, но и «выборные от местного населения, пользующегося училищем».

Как видим, представители «общества», разных сословий его, принимали весьма активное участие в управлении образованием в Российской Империи. Через законодательные акты, собранные во второй части одиннадцатого тома Свода Законов Российской Империи «красной нитью» проходит принцип: тот, кто участвует в финансировании учебных заведений, получает право на полный контроль за расходованием средств и ведением хозяйственной деятельности.

«Именно поэтому “Почетные попечители”, как сказано выше, получали “первое место” в Хозяйственном комитете, а в ряде случаев и Педагогическом совете учебного заведения»[17]. Прозрачность была абсолютная.

 

А родители-то где?

 

Однако до реформы отечественного образования Императором Николаем II представители самого большого и наиболее заинтересованного в результатах образования «сословия» Империи – «сословия родителей» были фактически выключены из процесса воспитания и образования своих детей.

Между тем, напомним, «традиционные нормы гражданского права Российской Империи, относящиеся к образованию, исходили из права и обязанности родителей воспитывать своих детей.

… На практике в XIX веке почти полная монополия на управление научными и учебными заведениями принадлежала двум очень близким социальным группам: правительственным чиновникам и научно-преподавательскому сообществу, члены которого также по большей части имели статус госслужащих»[18].

Причем Российская Империя, по сравнению с Европой была еще в выигрышном положении, поскольку у нас действовал описанный выше правовой механизм участия в органах управления образованием представителей учредителей и содержателей учебных заведений, во всяком случае, начального и среднего образования. Такими учредителями или содержателями выступали земства, города, приходы, общественные организации и просто местное население.

«Сам порядок формирования земских собраний (выборы гласных в первое, второе и третье собрание), а затем земских управ был направлен на то, чтобы были представлены интересы всех сословий – не только дворян (землевладельцев), но и крестьян и предпринимателей.

И на практике, уже начиная с 1870-80-х годов, пользовавшиеся авторитетом у жителей представители крестьян и горожан играли большую роль в деятельности органов самоуправления, в том числе в образовательной сфере»[19].

Этот правовой механизм, в значительной степени ограничивал монополию на управления указанных выше «двух близких социальных групп», но участия родителей, повторим, не предусматривал и он. Школа по-прежнему оставалась далекой от семьи.

 

Несмотря на войны и революции

 

Окончательно монополия этих групп была ослаблена, «а в области начального и отчасти среднего образования фактически преодолена» в царствование Николая II. Его настойчивыми усилиями был создан, наконец, правовой механизм участия родителей в управлении образованием, как на уровне школ, так и на уровне местных органов самоуправления[20].

Реформа средней школы во исполнение указаний Государя была начата еще в 1898 году, когда вновь назначенный Министр Народного Просвещения Николай Павлович Боголепов, «по Высочайшему повелению начал работы по подготовке реформы образования»[21].

8 июля 1899 года Н.П. Боголепов разослал всем попечителям учебных округов циркуляр с описанием основных проблем школы.

Среди проблем подлежащих обсуждению Министр указал «на отчужденность школы от семьи, на невнимание к личным особенностям учащихся и пренебрежение к физическому и нравственному воспитанию, … на нежелательную специализацию школы с самых младших классов, … на несогласованность программ между собою и с учебным временем, … на сухой формализм в живом педагогическом деле»[22].

Полный текст этого малоизвестного документа, равно как тексты Высочайших Рескриптов, легших в основу реформы системы образования Империи, приведем далее. Здесь же отметим только, что уже в ноябре 1905 года, согласно циркуляру Министра Народного Просвещения графа Ивана Ивановича Толстого, «и ряда последовавших нормативных актов, представители родительских комитетов гимназий получали право участия в Педагогическом совете и Хозяйственном комитете, аналогичные правам Почетного попечителя»[23].

Права, скажем, совсем немалые. Родители, как и почетные попечители, получали, в частности право контроля за хозяйственной деятельностью учебного заведения. Причем фактически это право обретено было родительской общественностью до всякого официального разрешения.

«Еще до наделения родителей формальными полномочиями в принятии решений, одной из основных функций “родительских кружков” считалась своего рода “ревизорская функция”. Вот характерное свидетельство В.В. Розанова (в статье в “Новом Времени”):

“Злоупотребления, конечно, есть, но они, по-видимому, тают, им совершенно нечем становиться дышать в новых свободных условиях школы; и ничто так энергично и окончательно не выведет злоупотребления ленью и бесталанностью, косностью и бездушием, как эти, слава Богу, везде разлившиеся «родительские кружки», это зоркое, на месте совершающееся, все знающее и неусыпное «ревизорство» …

Хотя оно и без юридических прав, вообще только совещательное, но моральное давление его так велико, что через 5-10 лет только таланты педагоги останутся на своем месте, а все люди «случайные» в педагогике, «без призвания» к ней, скроются из нее в другие, морально более индифферентные места, должности и службы”[24]»[25].

Окончательно система управления школ, включающая Хозяйственный комитет, Педагогический совет, Родительский комитет и в ряде случаев Попечительный совет, была сформирована в ходе нового этапа реформы в министерство Павла Николаевича Игнатьева в 1915-1916 годах.

То есть процесс реформирования системы управления образованием и приведение ее в оптимально возможный вид занял менее двух десятилетий.

Десятилетий отнюдь не мирных и не спокойных: две войны внешние, постоянно ведущаяся «революционерами» необъявленная «мятеж-война» − в терминологии Генерального штаба полковника Евгения Месснера, не говоря уж про введение в систему власти империи Госдумы и всего ей сопутствующего. Части перечисленного хватило бы, чтобы затянуть любое позитивное реформаторство, сославшись на действительно объективные трудности.

Не забудем, что одновременно шло развитие и реформирование, как начального и среднего, так и высшего образования, в первую очередь естественнонаучного и технического, ставшего первым в мире еще накануне Мировой войны.

 

Миряне и клир в концепции церковно-приходского образования

 

«Существенно, что “общественный контроль” имел место не только в случае гимназий, реальных училищ, земских и городских школ.

Идея непосредственного контроля жителей и особенно родителей учащихся за деятельностью школы имела очень большое значение еще при формировании концепции церковно-приходского образования. То, что подобные школы административно подлежали надзору церковной иерархии и относились к ведомству Святейшего Синода, не противоречило этой мысли.

Дело в том, что роль иерархии и отношения между клиром и мирянами в Русской Православной Церкви весьма отличались от таковых, например, в Римо-Католической церкви. Причем идеологи движения церковно-приходских школ (С.А. Рачинский и К.П. Победоносцев) всячески акцентировали отличия Православия, Римо-Католичества и Протестантизма и подчеркивали “образовательную” роль мирян и, прежде всего, родителей.

Важно при этом отметить, что подобную политику взаимодействия общества и государства нельзя рассматривать как “либеральную”, а тем более “революционную”, скорее она является “консервативной”, хотя идеологическая оппозиция “консервативного”/“либерального” вообще мало дает для ее понимания».

Она и не может ничего дать для понимания, поскольку здесь идет речь о возвращении к принципам допетровской православной концепции образования, о чем уже не раз говорилось выше. Поэтому термины европейской социологии просто не имеют к этой политике отношения. Продолжим цитату.

«У истоков данной концепции образовательной политики в российском правительстве стояли такие “консерваторы” и даже “реакционеры”, как К.П. Победоносцев и Н.П. Боголепов.

 

Министр Народного Просвещения Николай Павлович Боголепов

 

Оба эти выдающихся государственных деятеля были юристами и в теоретическом отношении опирались на традиции римского, германского и христианского права, подчеркивавшие роль родителей и вообще народа и семьи в образовании»[26].

Вы не находите, что возвращение к традициям, подчеркивающим роль родителей, и вообще народа и семьи в деле народного образования, было бы весьма невредно и в наши дни?

 

Под личным руководством Государя

 

Намеченные Государем еще на рубеже веков реформы в области управления образованием, наиболее системно и последовательно проводились в министерство графа Игнатьева в 1915-1916 годах. Все шаги реформы докладывались Павлом Николаевичем Императору «и начинали воплощаться в жизнь только после Высочайшего утверждения»[27].

Политической идеей реформы, как сформулировал ее сам Игнатьев, отвечая на вопросы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в июле 1917 года и повторив позже в своих мемуарах, была ликвидация «бюрократического средостения» между Царем и народом. Это отвечало старой «славянофильской» формуле:

«Величие России было в единении Царя с народом, а бюрократическое средостение гибельно».

Средством ликвидации «бюрократического средостения» во всех звеньях государственного управления была максимальная его децентрализация, и передача всех полномочий для решения местных вопросов «на места». Наиболее полно удалось провести этот принцип «децентрализации» именно в системе управления образованием, хотя Император желал провести эту линию во всех министерствах.

Сохранилось свидетельство графа Игнатьева.

10 февраля 1915 года он обсуждал с Государем «основополагающую теорию децентрализации» управления образованием. Николай II утвердил предложения Министра, и заметил, «что несколько лет назад Он уже настаивал на децентрализации во всех департаментах правительства, но до сих пор мало, что сделано в этом направлении»[28].

 

Децентрализация – не анархия

 

Децентрализация управления образованием и передача на места значительной части полномочий и ответственности, отнюдь не означала разрушения общеимперской организации управления этим образованием, как это случилось при Временном правительстве.

Напротив, «центральный аппарат министерства был даже усилен, с попечителями округов стала проводиться постоянная координационная работа, в том числе в рамках проведения конференций, в ходе которых вырабатывался и анализировался ход реформ.

В тоже время были увеличены полномочия попечителей учебных округов и местных органов самоуправления, прежде всего земств.

Для управления школами на местном уровне создавались школьные комитеты (аналогичные ранее существовавшим на уровне уездов школьных комитетов по начальному образованию).

Школьный комитет должен был возглавляться выборным лицом (возможно, предводителем дворянства) и состоять из представителей школ, органов местного самоуправления и родительских комитетов»[29].

 

Два момента эффективной организации…

 

Павел Николаевич Игнатьев, даже в условиях эмиграции, не отошел от проблем школьного образования, тем более что некоторые элементы системы управления образованием, созданной им во исполнение монаршей воли в 1915-1916 годах, были внедрены в практику школьного дела эмигрантскими организациями.

Считая также, что эта система может быть востребована в постбольшевистской России, он подчеркивал, что только реально работающее государственно-общественное управление образованием, основанное, в первую очередь на тесном взаимодействии учителей и родителей, способно создать новое качество школьного образования, преодолеть рутину и схоластику, сблизить наконец школу с жизнью.

Это взаимодействие не в последнюю очередь нужно и для эффективного функционирования самой единой системы образования:

«Такая система школ требует двух существенных моментов для ее эффективной организации: свободной и возможно более широкой активности в части школьных советов учителей и существования компактной организации родителей, участвующих в жизни школы в гармонии с учителями», то есть «активно работающих независимых школьных советов и родительских комитетов».

При этом «постановка родительских комитетов была более сложным делом...

Нехватка подготовки у родителей для выполнения таких обязанностей могла вести к нежелательным последствиям в работе комитетов, но с другой стороны именно родители являются теми, кто наиболее заинтересован в образовании их собственных детей».

Поэтому «постоянный контакт между педагогическими советами и родителями должен вести к тому, чтобы сделать первые по-настоящему живыми органами и не дать учителям подчиниться мертвым формулам педагогической теории.

Учитель в этом случае будет должен отвечать потребностям жизни вокруг него.

К тому же такое сотрудничество будет иметь развивающий эффект и на самих родителей (will havе a developing effect on the parent themselves), нужду в котором трудно переоценить именно в России»[30].

 

Высшая точка развития

 

«Именно на решение этих задач был направлен проект устава родительских организаций, разработанный Особым совещанием под руководством П.Н. Игнатьева в начале 1915 года.

Этот проект опубликован отдельной главой в подготовленных Министерством народного просвещения Материалах по реформе средней школы.

Здесь родительские организации (собрания родителей, родительский комитет) получили четкий правовой статус, “симметричный” статусу Педагогического совета, расширена компетенция родительских организаций, включив “все вопросы учебно-воспитательного характера”, закреплена процедура выборов в руководящие органы, представительство родителей в Хозяйственном комитете, Попечительном совете и Педагогическом совете.

Принятие этого устава означало высшую точку развития государственно-общественного управления образованием в России»[31].

Это был реальный шаг на пути к Народной монархии, на построение которой были направлены все помыслы и усилия Николая II.

Под его скипетром «Россия была сверх-демократической страной»[32].

Отметим, кстати, что пунктом 18 этого устава председатель Родительского комитета наделялся правами почетного попечителя, а согласно пункту 19:

«Родительскому комитету предоставляется право приглашать в свой состав приходского священника, а в местностях с преобладающим инославным населением также и соответствующее духовное лицо»[33].

Обратим внимание на этот пункт.

 

Школа – центр жизни общества

 

Важнейшей целью реформы проводимой Государем и Его министрами «было превращение школ в центры жизни местного общества.

Вокруг школы должны были возникнуть школьный сад, игровой центр, школьный клуб, народный дом, где дети и родители могли проводить значительное время вместе, и где бы осуществлялся процесс образования, как детей, так и взрослых»[34].

Проект именно такой школы был утвержден Государем в марте 1915 года.

«Школа должна была перестать быть казармой, в которой местная молодежь штампуется согласно образцам и заготовкам, спроектированным в удаленном центре»[35], подводил итог своей деятельности на ниве народного просвещения граф Игнатьев. Надо сказать, что у него могли быть основания гордиться ее результатами.

Когда я прочел первый раз о том, какой должна была стать русская школа уже в конце десятых годов XX века, у меня возник род deja vu.

 

Русская сказка

 

Лет уже двадцать назад в своем первом литературном опыте – биографии генерала и писателя Петра Николаевича Краснова, для рассказа о том, как командовал он 1-м Сибирским Ермака Тимофеевича полком, расквартированном на рубеже Китая, мне повезло ознакомиться с его «одноименными» воспоминаниями, изданными в Париже перед Второй мировой войной[36].

 

 

И тогда я отметил, что эти воспоминания генерала о жизни Российской Империи начала XX века, кажутся нам, его потомкам начала века XXI «воспоминаниями о будущем».

Представьте себе, белые поезда, пересекающие пески Средней Азии, а в белых «вагонах тот полный русский комфорт, которого не знает заграница». Белый Ташкент, залитый по вечерам электрическим светом, и с белыми же трамваями. Напоминавший чем-то Одессу и Севастополь, только без запаха моря и биения волн.

С роскошью садов, окружавших на много верст эту столицу русской Средней Азии, и роскошью базаров, превышавшей все, что видел до этого Петр Николаевич.

А видел он много, исколесив перед этим за двадцать два года службы всю азиатскую часть России, включая Маньчжурию и Порт-Артур, побывав в Японии, и конечно, во всей Европе. Командуя еще в конце предыдущего века казачьей охраной русской миссии в далекой Абиссинии. Да и много чего было в той России, что было трудно представить себе в наши дни. Проходя этими базарами, говорит, Краснов, он гордился.

«Гордился быть русским. Толчок всему этому дала Россия.

Пройдет еще немного времени – ускорят свой бег поезда, полетят самолеты – и это обилие станет достоянием России. Сейчас для большинства, и самых лучших и нежных сортов перевозка невозможна»[37].

Поезда бег ускорили, самолеты полетели…

Да видно не туда.

Читая про школу-сад, со школьным клубом, игровым центром и народным домом, вспомнились мне эти сказочные белые поезда, и вся эта утерянная русская сказка, едва не ставшая былью.