I. Россия и европейское образование

Образование в Российской Империи. Царская школа

Характеризуем кратко основные модели образования эпохи «нового времени», или, на языке современной философии, − эпохи модерна[1].

Французская модель

Французская модель прошла, если можно так выразиться, три основные стадии.

Во-первых, королевскую, когда Франция была безусловным лидером европейского, а значит мирового образования. Именно в этот период было создано несколько высших школ, задавших принципиально новый образец научного образования в Европе.

Еще на заре Нового времени в 1530 году французский король Франциск I, разрешив гуманистам преподавать вне университета, учредил College de France – публичные курсы в Париже, ставшие альтернативой университетам и рассадниками нового знания.

В восемнадцатом веке также по инициативе королевского правительства возник новый тип высшего специального учебного заведения. В 1716 году в регентство Филиппа II Орлеанского, был учрежден «Корпус мостов и дорог» [Corps des Ponts et Chaussées].

 

 

 

Наконец при Людовике XVI в 1783 году была создана Школа горной промышленности [Ecole des mines], устроенной по подобию Школы мостов и дорог.

 

 

«Так что создание в 1794-1795 годах знаменитого Парижского политехникума – Ecole polytechnigue – было только завершением развития этого нового типа естественнонаучного и технического учебного заведения»[2].

 

Во-вторых, стадию революционную, кратко характеризуемую словами революционного же гимна: «Весь мир насилья мы разроем, до основанья, а затем...».

Но парадокс заключается в том, что катастрофа революции была подготовлена именно в королевской Франции в век, который принято называть «веком просвещения». Непонятно вот только, как это просвещение по непрерывности перешло в революцию и террор. Ведь почему-то принято считать, что просвещение смягчает нравы.

Рост числа научных статей должен сопровождаться числом ученых и научных учреждений. Академий там всяких. Учись себе, − не хочу. Готовь почву для будущего технического прогресса и благодари Бога, что дал тебе впервые в истории такую возможность.

Но в том-то и дело, что благодарить Бога не захотели. Во Франции уж точно. Успехи наук сумели интерпретировать как собственные достижения человеческого ума. Место богословов прочно заняли «философы». Те самые Дидро, Вольтеры и прочие «энциклопедисты». Если кто читал, то нет нужды объяснять, какая унылая чушь выходила из под их пера. Кто не читал, поверьте на слово, или если здоровье позволяет – прочтите.

Лозунг философов − «вера в разум». Отныне рядовому человеку предлагалось не пользоваться разумом, а верить в его мощь. Вещать же от имени разума могли теперь только специалисты. Те самые «философы», по-другому – «мудрецы», так сказать «любомудры».

«Разум для философа, − что благодать для христианина», зомбировал соотечественников и не только их, Дидро в знаменитой «Энциклопедии».

Активны философы были невероятно. Вся Франция покрылась философскими кружками, а заодно и масонскими ложами, в каждом поселке городского типа открывались Академии. Прямо как у нас после 1991 года.

Под возгласы о всесилии разума и неизбежной победе просвещения любая независимая мысль преследовалась во всефранцузском масштабе со свистом и улюлюканьем. Верность Богу и Королю считалась в лучшем случае дурным тоном и признаком умственного убожества.

В этих ложах и кружках формировался «малый народ», как назвал его французский историк и мыслитель Огюстен Кошен, геройски погибший на фронтах Первой мировой войны. Этот малый народ, разорвавший связь с любой исторической традицией: религиозной, этической или политической вскоре возглавит процесс уничтожения большого народа. И весьма успешно.

«Ибо здесь, как и в сектах, практикуется преследование несогласных. Накануне кровавого террора 1793 года, с 1765 до 1780 года, в словесной республике проходил безкровный террор, в котором роль Комитета общественного спасения играла “Энциклопедия”, а роль Робеспьера − Д'Аламбер. Этот террор косил репутации, как последующий революционный террор – головы.

Гильотиной тогда служила диффамация, позор, как тогда говорили. Это слово, с легкой руки Вольтера, в 1775 году в провинциальных обществах употребляется с юридической точностью.

“Заклеймить позором” − это вполне определенная операция, подразумевающая целую процедуру: следствие, обсуждение, суд и, наконец, исполнение, то есть публичное приговорение к презрению − еще один термин философского права, значение которого мы теперь уже недооцениваем. И “головы” летят в большом количестве…

Тут налицо, как вы видите, все внешние признаки мощной, крепкой секты, которой есть чем внушить уважение врагу, есть чем пробудить любопытство»[3].

Так вместе с ростом конкретных наук начался всеевропейский процесс нравственной и духовной деградации, проходящий нынче свою заключительную стадию. Вместо Бога предлагалось верить в разум, вместо того, повторим, чтобы пользоваться им во славу Божию.

Короче, вновь типичный случай неблагодарности Творцу. Отсюда и гильотины.

«В интересующем нас отношении памятниками этого подхода являются два весьма известных документа времен Французской революции – доклады маркиза Кондорсе и якобинца Ле Пелетье.

В первом провозглашается принцип полной автономии научной элиты нового типа, по сути стоящей “над” государством, во втором излагается проект “общественного воспитания” – изъятия детей у родителей и создания таким образом “нового человека”. [Первый вариант ювенальной юстиции].

Революционные эксперименты привели, по сути, к катастрофе (террор, распад государства, хаос, крушение основополагающих общественных институтов)»[4].

Революция во Франции до основания уничтожила старые образовательные институты – университеты и коллежи, как оплот старого режима. Бóльший удар был нанесен только по Церкви.

При этом даже массовость революционного народного образования, не говоря уж про его качество, существенно уступала королевскому. Но кое-что новое в систему европейского образования пламенные революционеры внести сумели.

«В первые годы после революции из программ новосозданных средних и высших учебных заведений исчезли этические и религиозные предметы, а преподавание древних языков, классической литературы, истории и грамматики было сведено к минимуму.

В результате сформировалось целое поколение, фактически не знакомое с ценностями классической культуры.

Именно представители этого поколения позже заложили основы сциентистского и позитивистского мировоззрения»[5].

Речь идет здесь о той самой «науке, как идеологии» или «научной картине мира», по сути, о материалистическом безбожном мировоззрении. Поскольку на конец XVIII ‒ начало XIX века очевидных материальных подтверждений такого мировоззрения не было, то школа его породившая временно отступила, и классическое образование на сей раз восторжествовало.

[На счастье Франции совсем уж безудержный террор продолжался не столь уж долго. Полностью вывести в расход лучшую часть французской нации не удалось, хотя старались – даже заводик по производству изделий из человеческой кожи под Парижем открыли. Замечательная, говорят, получалась кожа – типа замши.

«Приведем лишь одно свидетельство о ситуации в то время во Франции, из того, что можно произнести: “В связи с большим количеством трупов Комитет общественной безопасности дал разрешение на использование замка Мюедон в Париже для открытия завода по обработке человеческой кожи. Кожа мужчин оказалась прочнее и эластичнее шкур животных, из нее шили перчатки, лосины, портмоне и ботинки”.

“Один из предводителей Великой французской революции, Филипп Эгалите, носил штаны из человеческой кожи и был обладателем экземпляра первой конституции Франции, переплетенной в тот же материал”»[6].

А известный Луи Антуан Сен-Жюст, ‒ сентиментальный видно был товарищ, ‒ носил жилет из кожи любимой девушки, не ответившей ему взаимностью.

Так что в сравнении с пламенными французскими якобинцами, ‒ столь любимыми, например, Владимиром Ильичом Лениным ‒ творцом нынешней Украины, и во всем старавшимся брать с тех пример в революционной борьбе и гражданской войне, ‒ даже гитлеровские изверги выглядят жалкими эпигонами].

Но все же во Франции слишком долго погулять робеспьерцам не дали, и больше 10% собственного населения они убрать не смогли, а потому и образование извести совсем под корень не успели. Император Наполеон сумел спасти остатки французского образования, заключив их в жесткий корсет имперских учреждений, который сохранили и вернувшиеся на трон Бурбоны.

 

Наполеон Бонапарт

 

По существу своему, как считают специалисты, «наполеоновская» система образования очень близка к «сталинской». И всем была бы хороша, но не обладала, к сожалению, способностью к самовоспроизводству: «Именно в рамках этой модели возникли первоначально образовательные ведомства («Университет Франции») и новые типы учебных заведений.

Подобная образовательная политика позволила преодолеть последствия революционных эксцессов, однако оказалась неспособной к саморазвитию, что привело к тому, что в 30-годы XIX века Франция потеряла ведущие позиции «законодателя мод» в политике, науке и культуре»[7].

И ведь до сих пор «энциклопедистов» и «век просвещения» принято добрым словом поминать.

Для последующей ‒ третьей стадии французского образования характерен государственный антиклерикализм. В этом отношении ситуация во Франции при всем различии роли государства в образовании оказывается схожей с американской.

Публичная «национальная» система образования оказывается безрелигиозной и даже антирелигиозной и в то же время стремится к безраздельному контролю над всей образовательной сферой. Практически единственной силой, пытающейся противостать этому новому либеральному тоталитаризму, оказываются христианские конфессии. Так во Франции почти все частные же школы находятся под патронажем римско-католического духовенства.

 

Английская модель

 

Английская система образования до второй половины XIX века отличалась тем, что государство практически не вмешивалось в образовательный процесс. А английские министры-либералы видели в этом торжество британской политической традиции, главным принципом которой является, якобы, полная свобода.

Для этого периода радикального либерализма середины XIX века, помимо невмешательства государства в дела образования, характерны также принятие законов о свободной торговле и борьба за религиозную эмансипацию.

Этот период как бы стал первичной моделью нынешней эпохи «либерального глобализма», когда откровенное стремление к неограниченному господству интересов международного капитала, сопровождается резким сокращением социально-образовательной функции государства и борьбой с влиянием традиционной церкви, с поддержкой любых сект и нетрадиционных религиозных течений.

Но 150 лет назад эпоха либерализма в образовании чуть не стоила Англии ее мирового первенства. Развитой системе государственных лицеев и гимназий Франции и Германии Англия смогла противопоставить только девять публичных школ, древних учреждений, дававших высококачественное общее образование. Училось в этих школах порядка четырех тысяч учеников.

[Все-таки, заметим в скобках, видимо, хорошо училось, если держали в своих руках половину земного шара. В целях повышения образованности предложу краткую справку по этим древним публичным школам Англии.

Система школьного образования в Британии начала формироваться в конце VI века, когда здесь открылись первые монастырские школы. Их появление связывают с именем монаха-бенедиктинца Августина, в 597 году прибывшего из Рима на остров, чтобы обратить в христианство тамошнее языческое население.

Застав потенциальную паству погрязшей в невежестве, Августин уже в 598 году основал при соборе Крайст-Черч в Кентербери школу для подготовки священников ‒ King`s School; сегодня это старейшая школа Британии. С VII столетия подобные учебные заведения стали распространяться по всему острову.

Учебная программа монастырских школ включала классические тривиум ‒ грамматика, риторика, диалектика, и квадривиум ‒ арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Вполне приличная программа для тех времен, но обучались этим дисциплинам в основном представители беднейших сословий. Благородные рыцари считали, и возможно не без оснований, что их чадам полезнее учиться махать мечом, чем гнуть спину над мало пригодными в тогдашней борьбе за жизнь предметами.

 

 

Винчестер также стал первой в Британии школой с программой предуниверситетской подготовки: учеников прицельно готовили к поступлению в открытый тем же епископом Вильямом Вайкхемским в 1379 году новый колледж Оксфорда ‒ New College или официально St Mary's College of Winchester in Oxford.

В 1407 году открылась школа Освестри (Oswestry School). В 1440 году, по указу короля Генриха VI знаменитый Итон (Eton) ‒ здесь готовили к поступлению в один из колледжей Кембриджа. За время своего существования Итон выпустил двадцать премьер-министров Британии, в их числе: сэр Роберт Уолпол, Уильям Питт Старший, герцог Веллингтон, Уильям Гладстон, Артур Джеймс Бальфур, Гарольд Макмиллан, Дэвид Кэмерон и нынешний Борис Джонсон. Последнее имя указывает то ли на снижение качества обучения в прославленном колледже, то ли на общую деградацию Великобритании. Но это – в скобках.

Итон также выпустил немалое количество известных писателей, среди которых Генри Филдинг, Перси Биши Шелли, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл и Ян Флеминг, а также много других известных людей, в частности, физика Роберта Бойля, биолога нобелевского лауреата Джона Гёрдона, экономиста Джона Мейнарда Кейнса. Выпускники Итона именуют себя Старыми итонцами.

 

 

Итонский колледж – вид с севера

 

По образцу Винчестера и Итона стали создаваться новые школы-пансионы, из которых в XVI веке образовалась уже целая элитарная группа: Сент-Полз-Скул (St. Paul’s School, 1509), Шрусбери (Shrewsbury School, 1552), Рагби (Rugby School, 1567), Мерчант-Тейлорз (Merchant Taylor`s, 1561), Вестминстер (Westminster School, 1560), Харроу (Harrow, 1572).

До сих пор они в числе лучших, самых элитарных частных школ Англии. Из них выделим Харроу, уступающую разве что Итону по числу выпущенных знаменитостей.

 

 

Харроу

 

Из них следует особо выделить таких индивидуальностей как Уинстон Черчилль, Джордж Гордон Байрон, Роберт Пиль, Генри Дж. Пальмерстон-первый, премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. В школе Хэрроу обучались монархи ‒ король Иордании Хусейн бен Талал, король Ирака Фейсал II, низам Хайдарабада Мукаррам Джа, эмир Катара Тамим бин Хамад Аль Тани. И это далеко не полный список.

Также надо сказать о школе Рагби, с которой началась своего рода «революция» в системе престижнейших публичных школ. Дело в том, что до этой «революции», совершенной в 1828-1842 годах стараниями директора Рагби Томаса Арнольда, англичанин в Европе числился отнюдь не джентльменом без страха и упрека, а неотесанным гулякой и выпивохой. Хотя «разводку лохов» в Европе Англия и тогда осуществляла вполне успешно.

Арнольд в обучении мальчиков сделал ставку на два аспекта: качественное образование и воспитание характера. Он ввел в программу историю, географию, математику и современные языки; физику, правда, оставил за бортом, так как, по его словам, «этот предмет должен либо занимать большую часть школьной программы, либо не преподаваться вообще».

 

 

Рагби

 

Именно Арнольд выработал главный принцип воспитания джентльмена – «христианство с мускулами». Мускулы, которые укреплялись в многочасовых занятиях спортом, требовались для утверждения христианских ценностей, защиты слабых, противостояния злу. По идее.

Директор установил уклад, сочетавший свободу и дисциплину, причем так, чтобы свобода не превращалась во вседозволенность, а дисциплина в муштру.

Он ввел элементы самоуправления, назначив старших учеников «старшинами» и обязав следить за порядком, сблизил учеников с учителями, поставив последних во главе общежитий. Кабинет Арнольда был всегда открыт для мальчиков, которым требовались совет или помощь. В Рагби, кстати, зародилось одноименное ему регби.

Как и всякие новшества, реформы доктора Арнольда вначале были встречены насмешками и неприятием. Но вскоре Рагби стала образцом для всех элитных британских школ-пансионов, включая «модный» Итон, ради соперничества с которым и были поначалу затеяны реформы. И британская частная школа-пансион, какой сегодня представляет ее себе весь мир, ‒ это детище Томаса Арнольда. р

С реформ Арнольда и возник на свет тот тип джентльмена, которому стали подражать мужчины даже тех стран, где вовсе не любили Англию. Со второй половины XIX века англомания и в Европе, и в России стала очень распространена. Возможно, именно система Арнольда способствовала продлению «золотого» века Британской Империи].

Но, несмотря на такие новшества в престижных школах, положение в народном образовании Англии было близко к катастрофе. В то время как в 1865 году в публичных школах Пруссии обучалось 74 162 ученика, во Франции – 65 832 ученика, а во всех школах Англии, не только публичных, но и вообще любых выдерживавших какое-либо сравнение с европейскими – 15 880 учеников. В 1869 году в гимназиях Пруссии училось 57 тысяч учеников, во Франции в 1865 году – 33 тысячи, в России в 1868 году – 31 тысяча[8].

Притом, что только упомянутые девять английских учебных заведений с несколькими тысячами учеников не уступали континентальным лицеям и гимназиям. В то же время цена обучения в элитных школах Англии была в 5-10 раз выше, чем в лучших средних учебных заведениях Франции и Германии.

Так что пришлось гордому Альбиону брать на вооружение опыт европейского континентального образования. Хотя и до сих пор британская система сохраняет многие специфические черты. Но на сегодняшний день это как раз может быть и неплохо.

 

Американские особенности

 

Отдельно скажем об образовании в Америке. Управление образованием традиционно сосредоточено там на уровне штатов и отличается на первый взгляд большой дозой самоуправления. Но есть особенности.

Первая. Правительство не дремлет и бдительно отслеживает, чтобы в образование не пробрались какие-либо религиозные мотивы. Считается, что любое введение религиозного содержания в образование «разделяет нацию» и наносит удар по единству народа Соединенных Штатов. В наши дни уже идет речь о возведении «стены отделения между Церковью и Государством», если воспользоваться выражением президента Джефферсона.

При этом «политкорректоры» готовы закрыть глаза на то, что принудительное исключение религии из публичного образования, а речь идет уже на запрет молитвы и чтение Библии, вступает в противоречие с традиционным и восходящим к отцам-основателям пониманием США как «христианского государства».

Что это исключение противоречит религиозным правам граждан (провозглашенным в другом положении Первой поправки, а также в Четырнадцатой поправке к Конституции) и праву родителей на воспитание детей.

Поистине для защиты прав человека либералы готовы пойти на все!

Вторая особенность американской системы образования это широкий охват населения формами «продвинутого» образования (в high school, колледжах и университетах).

 

 

Гарвардский колледж для студентов, получающих степень бакалавра (1636)

 

Если в России, Германии, Франции и Англии на рубеже XIX и XX веков подобные учебные заведения заканчивали 1-2 процента от соответствующей возрастной группы, в Соединенных Штатах этот показатель оценивался на уровне 6-17 процентов.

Но вот, что характерно, процент малоимущих, охваченных этим образованием вплоть до эпохи президента Кеннеди, был меньше, чем в царской России начала века.

Даже высоколобая аристократическая Англия, начиная уже с первых десятилетий XX века, была «прогрессивнее» Америки. Это еще на предмет мифа о равных возможностях, и о том, что капиталисты могут сами с кем-то поделиться.

Третьей особенностью, является неразвитость в США «высокой культурной традиции», что связано с отсутствием хотя бы в прошлом Америки монархической государственности и потомственной аристократии. А в XIX веке тем более только некоторые из американских колледжей и университетов при всем обилии них, сколько-нибудь соответствовали европейским аналогам.

В США не было и нет централизованной и иерархической инстанции способной проводить политику распространения целостной культуры и общего образования. Тем более образования, предполагающего и духовную составляющую.

Ориентированность американского образования на интересы бизнеса, и сравнительно оперативное реагирование на его запросы, давало американскому образованию определенное преимущество в эпоху быстрой индустриализации.

Но в настоящее время, эта ориентированность ведет к тому, что как предупреждал еще тридцать лет назад Фриц Рингер, разрушаются механизмы воспроизведения традиции. А это ведет к деградации и той культуры, что была в Штатах еще несколько десятилетий назад.

 

Модель германская

 

Германское же образование, как и вообще европейское континентальное образование XIX века, возникло в значительной степени как реакция на французские революционные эксперименты. И эффективность немецкой модели была доказана тем, что уже с середины XIX века Германия становится лидером европейского гимназического и высшего образования.

Сопоставляя системы образования и науки различных стран, мыслители XIX века отмечали, что Германии и особенно Пруссии удалось во многом найти золотую середину между крайностями французской и английской образовательных систем, став примером равновесия государственного участия и автономии образовательной корпорации, свободы поиска научного знания.

Преодолев в Освободительной войне с Наполеоном в содружестве с Русской армией, комплекс поражения в войнах 1806-1807 годов, противостав французской культурной экспансии и мобилизовав свои силы, немцы смогли на столетие стать интеллектуальными лидерами Европы.

Прусская реформа учебных заведений, не испытавшая революционных потрясений подобных французским, опиралась на старую университетскую традицию и такую же традицию германского общего права. Согласно принципам этого права школы и университеты рассматривались как государственные институты, организуемые с согласия государства и действующие под надзором государства.

Это понимание ответственности государства в отношении образования имело и религиозную санкцию, так как господствующее в Германии лютеранство традиционно придавало особое значение культурной роли государства.

Торжеством идеи государственного образования стала реформа образования 1809-1810 годов, когда прусское министерство исповеданий и народного просвещения возглавлял филолог, лингвист и философ Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835). Старший брат знаменитого естествоиспытателя и путешественника Александра фон Гумбольдта, с талантами ученого он совмещал таланты государственного деятеля и дипломата. Достаточно сказать о его значительной роли на Венском конгрессе, определившем устройство Европы после разгрома Наполеона.

Реформы Гумбольдта затронули как гимназическое, так и университетское образование. Управление общественными школами переместилось от старых советов попечителей к представителям государственной власти. Были установлены обязательные государственные экзамены для преподавателей. Гумбольдт основал новый, основанный на его идеях университет в Берлине, ныне носящий имена его и его брата[9].

 

Вильгельм фон Гумбольдт

 

Главной задачей государственной системы образования, созданной Вильгельмом фон Гумбольдтом при участии таких германских мыслителей, как Иоганн Готлиб Фихте и Фридрих Эрнст Шлейермахера, было всемерное распространение интеллектуальной культуры, основанной на универсальном и фундаментальном образовании. В отличие от узконаправленного специального образования такое образование именуется также либеральным.

Заметим в скобках, что Фихте был фактический атеист, а «по Шлейермахеру, религия есть чувство бесконечного в конечном или чувство безусловной зависимости, и, следовательно, каждая религия является истинной религией, поскольку она есть дело чувства, к истинам же знания она не имеет никакого отношения»[10].

Так же, по мнению Шлейермахера, истинно религиозный человек должен держаться подальше от Церкви и ее догматов, и следует надеяться, что с развитием просвещения Церкви исчезнут. И только тогда наступит торжество истинной религии. Сейчас уже нетрудно догадаться какой именно.

Но вернемся к образованию.

Для решения задачи всемерного распространения интеллектуальной культуры главной целью образования в гимназиях – ключевом звене национальной системы образования – стало широкое научное образование, с одной стороны готовящее к поступлению в университет, а с другой стороны, уже делающее выпускника гимназии вполне культурным и образованным человеком.

Гимназии взяли на себя функцию старого философского факультета прежних университетов, так называемого факультета искусств, готовившего студентов к обучению на «высших» факультетах теологии, права и медицины. На них возлагались также функции «вести к традиции истинной веры», а также готовить государственных чиновников и служителей Церкви.

В своих «Речах директора гимназии» Георг Вильгельм Фридрих Гегель, занимавший должность директора гимназии в 1808-1815 годах, разъясняя смысл нового характера образования, подчеркивает, что «новое учебное заведение при существенном улучшении и расширении в целом сохранило принцип прежних школ и тем самым является их продолжением»[11]. Так сказать, развитие в русле традиции.

В германских гимназиях была значительно увеличено число часов на изучение математики и естественных наук, за счет уменьшение часов посвященных классическим языкам. Так, если еще в 1840 годах в престижных английских школах на изучение этих языков отводилось 75-80% учебного времени, то в «гумбольдтовских» гимназиях на них отводилось менее 60%.

Со временем, наряду с классическими гимназиями в Германии стала развиваться система реальных училищ, ориентированных на получение практических и технических знаний. С конца 1850-х годов выпускники Realschule – высшего типа реальных гимназий были допущены к поступлению в университет. Последнее было связано и с тем, что и в реальных гимназиях, как Германии, так и ориентированной на германскую модель образования России, принципы либерального, то есть широкого и общего образования сохранили свое значение.

 

 

Берлинский университет имени Гумбольдта.

Основан Фридрихом Вильгельмом III по инициативе Вильгельма фон Гумбольдта, Иоганна Готлиба Фихте и Фридриха Эрнста Даниэля Шлейермахера в 1810 году

 

Германский университет, основанный на идеях Вильгельма фон Гумбольдта, ставил своей задачей соединение в одно нерушимое единство образовательных и научно-исследовательских начал. В нем были соединены «свобода учить и учиться» с устремленностью к получению нового знания, ценного как знание само по себе.

В своем известном «Меморандуме» об организации высших учебных заведений Гумбольдт говорит, как о необходимости для ученого «свободы и одиночества», как необходимых условиях научного творчества, так и о том, что «умственная деятельность в человечестве развивается только как совместная деятельность»[12].

Именно эти два начала (свободу и науку) и должно было распространять «просвещенное» германское государство, призванное «бороться против французской революции, осуществляя путем реформ ее справедливые требования».

В Германии сумели соединить принцип государственного попечения над системой образования с университетскими свободами и широкой автономией. Если в гимназиях учебные программы были четко зафиксированы, в университетах студенты имели очень широкие права выбора лекций и семинаров.

Если государство и контролировало систему образования, то и само преобразовывалось с ее помощью, что изначально было заложено в замысел немецких реформаторов. Университеты и гимназии формировали корпус подготовленных государственных чиновников, формировали идеологию и морально-нравственные установки государственной власти.

Германские университеты стремились быть также максимально независимыми от представителей частного капитала, принимая помощь от него только в опосредованном государством порядке. Государство выступало гарантом свободы университетов от зависимости от частного капитала.

«Частичная автономия университета приобретала смысл не столько в силу абстрактной ценности свободы, но потому, что только в свободе оказывалось возможным органическое созидание государства.

Образование не должно быть простой функцией бюрократии или рынка, механизмом, осуществляющим посторонние цели.

Именно в этом контексте выступал и осуществлявшийся посредством государственных экзаменов принцип меритократии, ‒ принцип формирования новой аристократии заслуг и распределения власти в соответствии со способностями и уровнем образования.

Итак, немецкая модель образования предполагает сочетание мощного государственного влияния и относительной академической свободы. Причем изначально государство было нацелено на поддержку фундаментального образования в высококлассных высших и средних учебных заведениях: университетах, высших технических школах, гимназиях и реальных училищах.

Эта система непрерывно трансформировалась на протяжении девятнадцатого и первых десятилетий двадцатого века, но ее основополагающие черты во многом сохранялись вплоть до крушения Германской империи в результате Первой мировой войны»[13].

 

Новейшие веяния

 

Представляется очевидным, что из всех основных систем европейского образования начала XIX века германская система во всех отношениях была наиболее совершенной. Неудивительно, что преобразованная в первые десятилетия XIX века наша система образования немало позаимствовала именно из немецкой модели.

Однако хотелось остановить внимание читателя на следующем моменте. Вместе с германской системой образования в русские университеты вошла и немецкая классическая философия.

Особенно это было характерно для эпохи, Александра I.

«...Александр I провел либеральную реформу образования, в результате которой было положено начало высшей школы...

...Первые университеты обладали непривычной для России свободой и с первых же шагов стали действительно кузницей современно мыслящих людей. С одной стороны уровень философских знаний в высшей светской школе был очень высок.

Философские кафедры первых российских университетов заняли светила западной философской науки профессора И. Буле и И. Шад и они привнесли в Россию системы немецких классических философов (последователями которых они являлись); профессора духовных академий, также возглавившие кафедры, помогли студентам усвоить новейшие веяния через призму традиции российского любомудрия»[14].

 

Александр I

 

Но немецкая классическая философия представляла собою вариант утонченно-атеистического мировоззрения. И это мировоззрение стало небезуспешно замещать у русских классически образованных людей те зачатки православного мировосприятия, которые они могли вынести из семьи.

А вот собственно российское любомудрие, способное противостать «новейшим западным веяниям» еще только предстояло оформить в соответствующие системы.

Поскольку все слышали о немецкой классической философии, но мало кто представляет себе хотя бы на пальцах, что это за зверь, позволим себе провести маленький ликбез на эту тему, сказав также несколько слов о предтечах ее. Тем более, немецкая классическая философия в лице таких ее представителей, как Иммануил Кант, Фихте и Гегель сыграла не последнюю роль в судьбах русского образования, а значит и самой России.

Более того, она во многом предопределила наступление той действительности, которая окружает нас сегодня. О ней наш следующий рассказ.