I. Россия и европейское образование

Образование в Российской Империи. Царская школа

3. Модели образования эпохи модерна

4.1. Философия, поместившая в центр мира человека, или путь от епископа к директору гимназии

II

Я ‒ саморазвивающееся и всемогущее

Внешнего мира – нет. И никогда не было

Следующий по порядку за Кантом творец этой философии Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814), был сыном ткача, достигшим высот современного образования, как и Кант, только за счет своих действительно незаурядных способностей. Фихте с пролетарской простотой и решимостью порвал последнюю оставшуюся у Канта сцепку с реальностью: признание бытия внешнего мира.

Нет его! И что характерно, никогда не было. Есть только мое, личностное «Я» с большой буквы.

Зато это Я не статично, как статичны мир и человек у Канта, а развивается. Или скорее, саморазвивается. Идея развития внесена в немецкую философию именно Фихте. Но относится она только к развитию нашего, то есть моего «Я». А в том, что такое «Я» у каждого существует, действительно ни у кого сомнения нет.

 

«Я» и три фазы его саморазвития

 

В своем развитии, или саморазвитии, «Я» проходит у Фихте три стадии или фазы:

‒ на первой оно просто осознает себя: «Я есть!», и даже, может быть, в более сильной форме: «Я есмь!» ‒ чуть-чуть и получится Тетраграмматон: «Я» есмь «Я»  − и радуется этому факту;

‒ на второй оно отделяет от себя некое «Не-Я», определяемое, или объективируемое самим «Я», как «природа». Эта сотворенная внутри «Я» им самим в акте отчуждения от себя самого «природа» и заменяет для «Я» несуществующий внешний мир с его природой, историей, небом, звездами, другими людьми и всем остальным.

Именно и только с этим отделенным от себя «Не-Я» и взаимодействует в своем дальнейшем развитии фихтевское «Я». Таким образом, Фихте прямым текстом продекларировал то, что не стал делать в свое время епископ Беркли.

А именно, не только внешний мир, но и все люди в нем суть только эманация моего «Я» в его самоотчуждении от себя в «Не-Я». Для справки: это и есть то, что именуется солипсизмом в его чистом виде: ничего кроме меня не существует. Логически вполне неопровержимо. Но мы задержались на второй стадии, лучшее еще впереди;

‒ на третьей фазе саморазвития «Я» побеждает сотворенную, порожденную им «природу» ‒ «Не-Я», и сливается с нею в Абсолют. В «абсолютное Я», включающее в себя как субъект, так и объект. Включающее в себя все!

 

А  значит ‒ «Я» становится Богом.

Да, да, не смейтесь! Человек должен быть возведен в достоинство Бога. Он ведь не только сам творит Вселенную в акте отчуждения своего «Не-Я», но и подчиняет ее себе.

Хотя, по сути, здесь не до смеху. На самом деле, Фихте, как германский патриот, не сомневался в существовании, по крайней мере, любимой Германии и своих соотечественников, а значит и их врагов и союзников, а потому все же в глубине души склонялся к существованию некоего абсолютного субъекта, абсолютного «Я», то есть, по-нашему, по-простому, по-православному ‒ к существованию Бога.

Это абсолютное «Я», этот абсолютный субъект ‒ Господь Бог, ‒ и создает наш тварный наблюдаемый мир как свое «Не-Я», как нечто внешнее по отношению к Себе, ‒ на которое Он может взглянуть со стороны как на объект.

Наличие абсолютного «Я» превращает философию Фихте, возможно и против воли автора, из солипсизма в самый что ни на есть реализм. Почти как у епископа Беркли.

Не вдаваясь в дальнейшие подробности, отметим только, что в своих философемах о «Я» и «Не-Я» Фихте вплотную подошел к той же проблематике, что и основоположник всякой стоящей философии Парменид с его Единым и Другим Единым, и даже к «философии» Троицы. Но атеистический дух «века сего» не дал философу дойти до конца в своем любомудрии.

Заметим в скобках, что именно абсолютное «Я» ‒ Бог и является гарантом существования и свободного развития в дарованной нам свободе всех иных «Я». В том числе, разумеется и «Я» философов.

 

От космополита до патриота

 

В 1791 году Фихте познакомился с Кантом, которому очень по душе пришлась работа Фихте «Опыт критики всякого откровения». Понятно, что сам Фихте был изначально атеистом, изучал, как водится, Руссо и Монтескье и приветствовал, как Шиллер и Кант известия о Французской революции с ее «миссией свободы». В 1793 году опубликовал работу «К исправлению суждения публики о Французской революции», заслужив себе репутацию демократа и якобинца. Как видим, все очень похоже на других классиков.

В отличие от Шиллера иллюминатом, правда, Фихте не стал, а с 1800 года был простым масоном в ложе ««Пифагор к пламенеющей звезде», где и оставался до кончины.

При этом прошел путь от почти космополита до немецкого патриота, одного из духовных вождей немецкого анти-наполеоновского Сопротивления. Споспешествовал Вильгельму фон Гумбольдту в проводимой им реформе образования, и в 1811 году стал первым выборным ректором Берлинского университета.

Умер в 1814 году от тифа, заразившись им от жены, героически ухаживавшей за ранеными воинами в берлинских госпиталях. Достойный во всех отношениях человек. Жаль – неверующий. А ведь практически доказал в очередной раз существование Бога как вышеупомянутого абсолютного «Я».

Но главное, отметим для себя и запомним, что немцам даже такая экзотическая, с солипсическим уклоном философия, послужила делу укрепления государственности и национального самосознания.

 

Абсолютная идея познает себя

 

Дерево свободы на немецкой почве

 

Еще большему укреплению последних двух факторов послужила философская система третьего отца немецкой классической философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831).

Сын высокопоставленного чиновника Георга Людвига Гегеля (1733-1799), секретаря казначейства при дворе Карла Ойгена, герцога Вюртембергского, Гегель в 18 лет поступил на богословский факультет Тюбингенского университета.

Там он увлекся древнегреческой культурой и философией Канта и близко сошелся с Гельдерлином и Шеллингом. Вместе с ними стал членом студенческого политического клуба, увлекавшегося идеями, вдохновившими Французскую революцию.

Именно с Шеллингом, узнав о революции во Франции, «чудесном восходе солнца», освещающего путь к свободе, Гегель отправился рано утром на рыночную площадь, сажать это «дерево свободы» на немецкой почве. Отношение немецких философов к Французской революции и ее идеям все же отчетливо напоминает род духовного помешательства. Гегель, правда, со временем от него вполне излечился.

Публикацию кантовской «Критики чистого разума» в 1781 году Гегель считал «величайшим событием за всю историю немецкой философии».

Как и его предшественники в «странной философии» Беркли, Кант и Фихте, Гегель достаточно вольно обошелся с реальным существованием реального мира вокруг нас. Однако свои идеи он воплотил в такой философской системе, которая вовсе не казалась странной, а напротив, произвела впечатление естественной и весьма убедительной.

Георг Вильгельм Фридрих Гегель

 

 

Мир существует и даже материален. По идее…

 

После работ Канта и Фихте народ радовался уже тому, что Гегелем признавалось существование объективной реальности, отсутствие которой обычного человека все же несколько нервировало. В системе Гегеля не было не только солипсизма, но даже субъективизма. Сплошная объективность. Вот эта система в кратких словах.

Весь окружающий нас мир с его материальной и духовной составляющими суть материальное воплощение некоего формообразующего начала. Начала, единственно обладающего полноценным существованием, то есть сущностного. Это начало не материально и может быть названо на выбор, мировым духом, мировой душой или абсолютной идеей. И начало это отнюдь не статично.

Внешний мир, каким мы воспринимаем его сейчас, суть продукт длительного саморазвития абсолютной идеи, насчитывающего, опять же три основные стадии, или фазы. Идею трехфазного саморазвития, как считают, Гегель позаимствовал у Фихте, которого весьма ценил, но наполнил эти фазы иным содержанием. Перечислим эти фазы в их логической последовательности.

1. Логика, или первичное самосознание абсолютной идеи.

В этой фазе идея еще не материальна, но зато исключительна духовна и всерьез озабочена самосознанием, а заодно выработкой законов, которые будут управлять внешним материальным миром, грядущим порождением абсолютной идеи. В этом материальном мире они станут «законами природы».

2. Вселенная, или природа.

Абсолютная идея отчуждает от себя, «рождает» материальный мир, также способный к саморазвитию. В этот созданный им мир природы «мировой дух» может отныне смотреть как в зеркало и еще лучше познавать собственную суть.

Самопознание же, напомним, было изначальной целью абсолютной идеи. Только для полного его осуществления она и создала свой материальный двойник – саморазвивающуюся вселенную.

3. Дух, или полное самопознание.

Саморазвивающийся материальный двойник абсолютной идеи в своем развитии порождает разумную жизнь в лице человека с его духовной культурой. А человек, в лице Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, умопостигает абсолютную идею.

 

Абсолютная идея познает себя через нас

 

Абсолютная же идея через философию Гегеля, наконец, полностью познает себя. После чего мировой процесс, в принципе можно считать завершенным.

Прошу внимания читателя. Это самый важный момент гегелевской философии. Еще раз: абсолютная идея – высшее и единственное творческое начало – познает себя через человека.

Причем не только самого Гегеля, но и любого, взявшего на себя труд усвоить и переварить это высшее достижение человеческого разума, являющегося одновременно истиной в последней инстанции.

Но абсолютная идея есть все. Она всеблаго, всемогуща и всепремудра. А значит, всякий неформально усвоивший и осознавший философию Гегеля, станет полномочным представителем осознавшей себя в его лице Абсолютной идеи. А значит сам станет всезнающим и всемогущим. А значит – обретет статут Бога.

Строго говоря, Мировой дух и есть синтез двух предыдущих фаз развития: Абсолютной идеи и Природы. И осознав это, человек и сам приобщается этому мировому духу или душе, и становится ими.

Для исторической точности следует признать, что во времена франко-прусских войн 1806-1807 годов, Гегель усматривал воплощение мировой души в императоре Наполеоне: «Сегодня я видел, как через город проезжал Император, эта мировая душа». И победы этой мировой души над бездушным миром Гегель, во всяком случае, попервоначалу, искренне приветствовал.

Потом, правда, император не оправдал его надежд: мировая душа не смогла одолеть в тот раз русскую душу.

Но это к слову.

 

Человек в центре мира

 

Таким образом, Гегель завершает начатую Кантом и Фихте революцию в философии: в центр картины мира они дружно ставят не Бога, а человека.

У Канта не Бог создает человека, наделяя его разумом, а человек своим разумом – Бога.

У Фихте – «теоретически» вообще нет Бога, одно большое «Я».

У Гегеля – в центре мира вроде бы Абсолютная идея, как некий аналог Творца. Но в самом центре этой идеи в одни прекрасный миг появляется человек, через которого она познает себя.

Для Бога в его традиционном понимании в системе Гегеля места нет. Для Гегеля и религия Христа всего лишь преходящая форма проявления и раскрытия абсолютной идеи [им Гегелем] в человеческом сознании.

Зато в этой системе становятся ясны и понятны законы мирового развития и совершенствования, находящие себе воплощение в прусской государственности, и ее замечательной системе образования.

 

Прусская монархия как идеальное воплощение Мирового духа

 

Покинув в своем диалектическом развитии развалины великих империй прошлого, Мировой дух находит свое идеальное воплощение в Прусской монархии.

А центром мира в его самопознании, очевидно, становится вначале Нюрнбергская классическая гимназия, директором которой с 1808-го по 1816 год был творец Абсолютной идеи в ее диалектическом саморазвитии. «Феноменология духа», первый очерк его всеобъемлющей системы примерно в тысячу страниц убористого текста, увидел свет в 1807 году.

Следующий труд в трех книгах – «Наука логики» был плодом уже директорской мысли. К этому времени Гегель вполне разочаровался в революционных симпатиях молодости и не поощрял излишние завихрения в своих учениках:

«Смысл образования заключается в том, чтобы искоренить любые индивидуальные проявления фантазии и мысли, которые могут возникнуть у молодежи...

Мысль, как и воля, должна начинать с послушания».

С 1816 года высшее самосознание мировой идеи вместе с носителем его перемещается в Гейдельбергский университет, а с 1818 года в Берлинский, где Гегель занимает кафедру философии, вакантную со времени смерти Фихте.

С 1830 года Гегель стал ректором Берлинского университета, а в следующем году король награждает его орденом Красного Орла.

Гегель становится почти официальным философом Прусского королевства. Он высказывает публично резко отрицательное мнение об очередной «Французской революции» и уничижительное о «народоправстве» ‒ безнадежная задача для правительства даже пытаться выразить волю народа: «Народ никогда не знает, чего он хочет».

И здесь с философом трудно не согласиться.

В 1831 году Гегель умирает от холеры, умирает легко, во сне. Похоронен он по его просьбе рядом с могилой любимого им Фихте.

Но абсолютная идея, воплощенная в тяжеловесный слог его трудов, продолжила свою жизнь, укрепляя германское национальное самосознание, а через него и германскую государственность.

 

Что немцу здорово – русскому смерть

 

Троянский конь немецкой философии

 

Неудивительно, что немецкая классическая философия, будучи внедренной в русскую систему образования, сыграла в ней роль своего рода «троянского коня».

Славянофил Юрий Самарин, вспоминая 1830-е годы, когда он был членом знаменитого литературно-философского кружка Николая Станкевича, писал, что Гегель был для них много выше Евангелия.

Юрий Федорович Самарин. Портрет кисти И. Н. Крамского, 1878 год

 

Самарин-то переменил потом свою точку зрения. Но много ли было таких как он...

Кроме того, система диалектического саморазвития абсолютной идеи просто рвалась перейти путем весьма естественного диалектического саморазвития в систему диалектического материализма. Отбросив всего лишь первую стадию.

Действительно, саморазвивающаяся вселенная, природа, производит в своем развитии разумное существо, человека, через которого и познает самое себя. Куда как проще.

И эта простота многих привлекла, усиливая значение и правдоподобие той «научной картины мира», о которой уже немало было сказано выше.

Наша беда была и в том, что когда русская философия в лице таких имен, как Киреевский, Хомяков, Данилевский, Леонтьев, ответила, ‒ по существу успешно, ‒ западным философиям, она была мало кем услышана, а тем более понята и принята. Только в последнее время вновь возник интерес к ней.

 

Немецкая философия как апология протестантской цивилизации

 

Немецкая классическая философия стала высшим философским достижением, философским оправданием торжествующей протестантской цивилизации. Эта цивилизация уже с момента своей «религиозной» самоидентификации в лице тезисов Мартина Лютера, поставила фактически человека на место Бога. Причем человека не всякого, а только из своих рядов, и добившегося зримого материального успеха.

Гегель своей системой «истины последней инстанции» дал этой цивилизации высшую философскую санкцию. С этой поры начался уже идеологически оправданный натиск протестантской и постпротестантской цивилизации, как несущих эту «истину» всему миру.

Понятно, что православную цивилизацию и православную государственность укрепить такая философия никак не могла.

Многих из нас до сих пор удивляет, почему, мол, в Германии школьный учитель был творцом победы под Седаном, а университеты Германии ‒ столпами германского духа и трона, а в России точно такие же гимназии и университеты, с практически такими же программами, пачками выпускали врагов Престола, а вместе с ним и Отечества.

Удивляться, между прочим, нечему. В Германии действительно получился симбиоз христианско-лютеранской системы образования и христианско-лютеранского монархического государства. А какой мог быть симбиоз у такой системы образования с православной самодержавной монархией?

Потому выпускники русских университетов в массе своей и готовы были стать опорой буквально любому типу европейской государственности, кроме отечественного!

Что немцу здорово – русскому смерть.

 

Оптимальный из возможных

 

«Средний европеец» в русском варианте

 

В принципе, принятие германской модели не повлекло бы никаких отрицательных последствий, если бы Русская Православная Церковь сказала бы свое веское слово в противовес «научному мировоззрению» и прогрессивной философии. Здоровые силы, как мы видели на примере Святителя Игнатия (Брянчанинова), у нас были. И объединив их усилия вместе нарождающейся русской национальной философией и историософией, в качестве представителей которых назовем хотя бы имена Ивана Киреевского, Алексея Хомякова, Константина Леонтьева, Николая Страхова и Николая Данилевского, можно было сформировать незыблемое православно-монархическое научное – единственно научное! – миросозерцание.

Против которого «Европе» нечего было бы «ловить».

К сожалению, «средний европеец, как идеал и орудие всемирного разрушения», и в своем русском варианте восторжествовал, себе на голову, в определении общественно-философского лица русского общества.

 

«Мы принимаем все с одинаковою верою»

 

Некоторые объективные причины к этому были. Поскольку современное образование в Империи пришло с Запада, то в значительной степени была сильна психология ученичества.

Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) писал в 1845 году, что «мы еще не приобрели права на собственное мышление или если приобрели, то мало им воспользовались. Наша ученическая доверчивость все перенимает, все повторяет, всему подражает, не разбирая, что принадлежит к положительному знанию, что к догадке, что к общечеловеческой истине и что к местному, всегда полу-лживому направлению мысли….

Направление, данное нам почти за полтора столетия, продолжается и до нашего времени. Принимая все без разбора, добродушно признавая просвещением всякое явление западного мира, всякую новую систему и новый оттенок системы, всякую новую моду и оттенок моды, всякий плод досуга Немецких философов и Французских портных, всякое изменение в мысли или в быте, мы еще не осмелились ни разу вежливо, хоть робко, хоть с полу-сомнением спросить у Запада,

все ли то правда, что он говорит? все ли то прекрасно, что он делает?

Ежедневно, в своем беспрестанном волнении называет он свои мысли ложью, заменяя старую ложь, может быть, новою, и старое безобразие, может быть, новым, и при всякой перемене мы с ним вместе осуждаем прошедшее, хвалим настоящее и ждем от него нового приговора, чтобы снова переменить наши мысли.

Алексей Степанович Хомяков

 

Как будто не постигая разницы между науками положительными, какова, например, математика или изучение вещественной природы, и науками догадочными, мы принимаем все с одинаковою верою»[1].

 

Все противоречия разрешены в Боге

 

Собственно и Европа не была однородна, как не была однородна европейская философия. Например, поздний Фридрих Шеллинг (1775-1854) был близок к христианскому воззрению на мир и его историю, а его богословские идеи оказали влияние на русскую христианскую философию. А на склоне дней и вовсе заявил В.Ф. Одоевскому: «Не будь я так стар, я бы принял Православие»[2].

Фридрих Шеллинг

 

Весьма здравые идеи на связь науки и религии высказывал, например, и кардинал Генри Ньюмен в своей «Идее университета». Верующий ученый, по его словам, может творить, то есть исследовать и истолковывать исследуемое совершенно свободно. Не оглядываясь на возникающие противоречия с существующими взглядами, научными, философскими и религиозными.

Джон Генри кардинал Ньюмен

 

Все эти противоречия «по определению» кажущиеся. Поскольку давно разрешены в Боге. Для Бога противоречий нет. А значит, противоречие будет снято при дальнейшем изучении и непротиворечивое понимание будет достигнуто.

Приходится пожалеть, что хотя бы в вопросах истолкования достижений науки и техники XIX века, христианская мысль Европы не смогла найти общего языка в борьбе с общим для христианства врагом в лице «научного мировоззрения», под которым с середины века все больше понимался откровенный материализм и позитивизм. Последние и стали базой для различных теорий переделки мира «по науке».

Недаром Константин Леонтьев сетовал, что лучше бы правительство с революционными теориями и их адептами боролось, а не с католиками и старообрядцами.

Как видится в исторической перспективе, на руку «научному мировоззрению» сыграло и увлечение «просвещенной» европейской публики разными теософиями, оккультными учениями, мирно соседствующими с самыми «положительными» научными теориями. На «ура» шло все, отворачивающее лицо человека от Христа.

 

Естественный союз мог быть у России только с Германией

 

Но вернемся вновь к образованию.

Как бы то ни было, следует вновь подчеркнуть, что классическое образование в его германском варианте было на то время единственным в Европе хотя бы формально христианским и монархическим. Поэтому христианская и монархическая Россия не могла не остановить на нем свой выбор.

Подводные же камни и «мины замедленного действия» невидимы были тогда, скорее всего и самим творцам этой системы. Они были в массе своей патриоты и монархисты, немецкие патриоты и монархисты. Но как показывает история, именно немцы, переходя на русскую службу, продолжали оставаться патриотами и монархистами уже русскими. И зачастую куда более верными и последовательными, чем патриоты отечественные.

Поскольку выбирать нам было особенно не из чего, принятие у нас «на вооружение» германской системы было оптимальным вариантом. Монархическая и все-таки христианская Германия в образовании, как и в политике, была максимально духовно близкой России державой в Европе, хранительницей христианско-монархических традиций Европы.

Единственный естественный союз мог быть у России только с Германией. Когда этот союз был, де-юре или де-факто, все и шло благополучно, пока не удалось развести нас по разные стороны европейских баррикад, на погибель обоим империям.

Русско-германское сотрудничество было исторически плодотворным во многих сферах межгосударственного бытия. А германский вариант образовательной системы, укоренившись на русской почве, позволил создать на момент ухода в небытие Российской Империи, возможно, самый выдающийся культурно-интеллектуальный слой в мире, как показал в своих исследованиях доктор исторических наук Сергей Владимирович Волков[3].

Непосредственно о об отечественном образовании и его развитии –  наш дальнейший рассказ.