Верные Царю земному и Царю Небесному

 

 

Часть I

Продолжим наш рассказ о верных Царю земному и Царю Небесному иерархах. Начнем с архиепископа Андроника Пермского, которого прот. Валентин Асмус назвал едва ли не единственным последовательным и верным монархистом среди принявших и поддержавших революцию архиереев.

 

Стоять перед Господом, а не перед временщиками

 

Архиепископ Андроник Пермский действительно заслуживает своей несгибаемой верностью чтобы мы помнили о нем и делах его. Скажем хотя бы о главных.

Епископ (с апреля 1918 года архиепископ) Пермский и Кунгурский Андрони́к (Никольский, 1870 +1918), духовный писатель, участник монархического движения, почетный председатель Новгородского и Пермского отделов Союза Русского Народа (СРН).

С тяжелым сердцем принял владыка известие об отречении Николая II от престола.

В своем «Архипастырском призыве ко всем русским православным христианам» от 4 марта 1917 года, он сказал:

 «Среди грозных событий тяжкого времени, перед лицом стоящего у врат Отечества лютого и коварного врага, совершилось событие величайшей важности и священности.

Боговенчанный ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II АЛЕКСАНДРОВИЧ[i], в Своей неподкупной совести предавая Себя в Десницу Всевышнего Сердцеведца, сложил с главы Своей Царскую Корону, отрекшись от Царского Престола с передачей такового Своему Царственному Брату Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ.

Да будет воля Всевышнего.

Но сегодня Телеграфное Агентство принесло телеграмму о том, что Великий Князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ решил принять Верховную Власть в том лишь случае, если такова будет воля всего великого народа нашего через всенародное голосование.

Вместе с тем Великий Князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ просит всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, теперь облеченному всей полнотой власти, впредь до выражения всем народом своей воли.

Так Божиим испытанием пока остаемся мы в междуцарствии.

Ко всем тяготам переживаемого нами времени прибавилось это новое испытание […]

Особенно же по долгу Архиерейства и от беззаветной любви моей к дорогому Отечеству призываю всех от мала до велика с горячим и откровенным усердием устремиться на молитву ко Господу Богу о Его всесильной нам помощи среди создавшихся трудных обстоятельств.

Будем умолять Его Всещедрого, да устроит Сам Он власть и мир в земле нашей[ii].

Да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери.

Будем умолять Его, да не попустит, чтобы прикоснулся к нам враг губитель, да не будет новою скорбию унижен весь народ наш.

Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевленно получить родного Царя от Него Всеблагого Промыслителя.

Призывая Божие спасительное благословение, вместе с тем призываю всех к послушанию, к миру, к усиленному труду, и тем более к усердной молитве перед Богом, Который только и может сохранить нас от новых бед, а существующие беды обратить в ничто.

Андроник, Епископ Пермский и Кунгурский»[iii].

В своей проповеди от 5 марта Андроник называет вынужденное отречение Государя подвигом подражания Христу: «Он в этот исторический момент жизни нашего Отечества явил подражание нашему Великому Первоархиерею Христу.

А Христос, видя, как погибает народ, расстраиваемый грехом, решил Себя Самого предать на Крест и принести в жертву спасения людей для примирения их с Богом»[iv].

Несмотря на то, что в остальном Андроник признал власть Временного правительства и призвал к повиновению оному, послание и проповедь создали ему ореол борца за монархию. Обер-прокурор Львов хотел снять Андроника, на что тот ему ответил:

«Узаконяющий Временное правительство Акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание. Посему и министр Милюков, по организовании Временного правительства, объявил собравшемуся к нему народу, что Исполнительным Комитетом [Государственной думы] намечена в России “парламентская и конституционная монархия” с царем из Дома Романовых (буквально − не помню его слов).

Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным Собранием.

До того же времени ни один гражданин не лишен свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное Собрание, если кто уже безповоротно вырешил вопрос об образе правления в России»[v].

Разруха государственная и церковная становилась все глубже.

19 мая 1917 года епископ Андроник, тяжело переживая случившееся с родиной, в письме к архиепископу Арсению (Стадницкому), сравнил постфевральскую Россию с гибнущим Вавилоном Валтасара[vi]: «Ваше Высокопреосвященство.

Благодарю Вас за письмо, на которое до сих пор не удосужился ответить.

[Архиепископу] Финляндскому [Сергию (Страгородскому)] я послал письмо с полным разгоном теперешней политики Синода безцерковного[vii], а, следовательно], и его самого[viii].

 

Иеромонах Андроник (Никольский) и архимандрит Сергий (Страгородский) – участники Православной миссии в Японии. 1898. Как видим, знакомство двух владык было давним

 

Я был уверен, что он устоит и новых архиереев уговорит стоять на постановлении [Синода от] 9-13 марта [1917 г.][ix]. Так и телеграфировал ему. Но они[x] решили быть каким-то хоть временным исполнительным [церковным] комитетом до [созыва Поместного] Собора.

Да кто их уполномочил исполнять за всех?[xi] а Собор-то [если] и не будет, − тут [тогда] как? У прежнего Синода была хоть малая тень преемства каноничности от признания когда-то его Патриархами Восточными[xii]. А теперь ведь Синод [−] милостию внерелигиозного [Временного] правительства и нашего архицезаря[xiii].

Только одно оправдание: нельзя оставлять Церковь без всякого начальства, особенно теперь, при полной разрухе и Церкви, и государства, дни коего сочтены, взвешены и найдены легкими и малыми[xiv] […]

Уфимский князек[xv] распинается, доказывая, что социалисты − лучшие, истинные христиане; а они на это кричат везде − и кресты поснимать с церквей, монастыри закрыть, и прочие безумные глаголы. Зато − первый кандидат под белый клобук столицы. […]

Вы мечтаете о плодотворности собрания архиереев.

А я и мало в это не верю: “как вы, друзья, ни садитесь, а в музыканты не годитесь”. Так о большинстве можно сказать.

Соберите хоть сотню дураков, не выйдет и пол-умника из них. Так и тут.

Надо, чтобы архиереи научились первому делу − стоять перед Господом, а не перед временщиками в том или ином отношении.

Сего же нет, посему и надежды нет на полезность всяких съездов и собраний. Теперь время лишь личного дела всякого. Это еще сможет при искренности и терпении собрать сочувствующих, чтобы началось и соборное дело. Вот тогда и совет большинства может быть. […]

Замашка удержать “что-нибудь” − есть нетерпимый оппортунизм.

Если бы отцы во время арианства стояли хоть за “что-нибудь”, то мы не были бы в Церкви.

А они и буквы единой − йоты − не хотели уступить компромиссу.

И отстояли чистоту Церкви. […]

Простите и благословите грешного Епископа Андроника».

Епископ Андроник по «телеграфному» голосованию архиереев стал членом Предсоборного совета, а затем принял участие в работе самого Поместного Собора.

Епископ Андроник вошел в состав издательского отдела и был одним из энергичнейших его деятелей. «Огнь пылающий» ‒ звали его участники Поместного Собора. Был избран заместителем членов Священного Синода и ко дню Святой Пасхи 1918 года указом Патриарха Тихона возведен в сан архиепископа.

В своем последнем пасхальном послании Пермской Церкви Андроник писал: «Прошел год − и все житие наше обратилось в прах от дуновения воли оставленного нами Бога. Такими грозными посещениями возвращал к разуму Господь издревле людей рода нашего […]

Увидевши опасность лишиться свободы веровать и молиться... уже многие и живот свой за веру положили. Да упокоит Господь души их и молитвами их да помилует нас и Россию».

Уже с апреля ЧК стало преследовать архиепископа, 16/29 апреля у владыки был произведен обыск. 9/22 мая в Перми состоялся всенародный крестный ход в честь св. Стефана Пермского. Обращаясь к многочисленным агентам власти, прятавшимся среди молящихся, архиепископ сказал: «Идите и передайте вашим главарям, что к дверям храма и ризниц они подойдут только перешагнув через мой труп, а при мне и гроша ломанного церковного не получат».

В эти последние дни земной жизни в беседе с одним священником владыка сказал:

«За клятвопреступничество отнял Бог у народа разум и волю, пока не раскаются... а когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют и силу, и как Илья Муромец − сбросят тот ужас, который окутал страну нашу. ...

Может быть, меня на свете не будет, но не покидает меня надежда и уверенность, что Россия воскреснет со своим возвращением к Богу».

Как сейчас сказано, и про сейчас!

На случай ареста архиепископ Андроник подготовил распоряжение: «Арестованный рабоче-крестьянским правительством, запрещаю священно-церковнослужителям города Перми и Мотовилихи совершение богослужений, кроме напутствия умирающих и Крещения младенцев».

4/17 июня 1918 года архиепископ Андроник был арестован. Для ареста любимого народом святителя было поднято до полутора тысяч красноармейцев. Также арестовали и всех остальных, бывших в Архиерейском доме. На следующий день его перевезли в Пермскую ЧК, где он провел ночь.

Сохранились и свидетельства о нахождении архиепископа в ЧК. «6/19 июня 1918 года состоялся допрос архиепископа.

Он снял с себя нагрудный крест, завернул его в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол, поднялся с кресла и, обращаясь к нам, сказал примерно так:

“Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы положение было противоположным, я, именем Господа Бога, приняв грех на себя, благословил бы повесить вас немедля. Других разговоров от меня не будет”.

Потом сел, не спеша, развернул крест, надел на шею, спокойно поправил его на груди и превратился в будто бы отсутствующего человека»[xvi].

В ночь на 7/20 июня чекисты вывезли архиепископа в окрестности Перми и заставили его рыть себе могилу. Убийцы требовали, чтобы он снял свой запрет на совершение богослужений. Владыка отказался, его заставили копать себе могилу и лечь в нее. После этого чекисты начали забрасывать его живого землей. Затем произвели в лежащего несколько выстрелов и закопали могилу.

Архиепископ Черниговский Василий (Богоявленский), расследовавший, по поручению Поместного Собора, обстоятельства гибели архиепископа Андроника, был расстрелян на обратном пути в Москву.

Вместе с ним были расстреляны и члены комиссии, в которую входил ректор Пермской духовной семинарии архимандрит Матфей.

 

Будет литургия, − будет и Церковь, и Россия

 

 

Россия терзается, разоряется, распадается, и нам ли, потомкам собирателей и просветителей земли Русской, допустить такое преступление!

Мы дожили до того, что опять надо просвещать нашу Родину светом христианства,

почти исчезнувшего во всех слоях общества и народа.

Нам страшна не борьба с врагами христианства, но смерть и гибель России!

Любовь к Богу, присяга Царю и преданность Родине

зовут нас на подвиг самоотвержения!

Из проповеди Преосвященного Серафима (Чичагова)

 

К светлому имени архиепископа Андроника необходимо добавить по крайней мере еще одно имя. Это архиепископ (позже митрополит) Тверской и Кашинский Серафим (в миру Леони́д Миха́йлович Чича́го́в, 1856 +1937), своей верностью монархии вызвавший приступ ненависти со стороны «временного» обер-прокурора Синода В.Н. Львова.

 

 

Митрополит Серафим Чичагов

 

Священномученик Митрополит Серафим (1856-1937) родом из семьи знаменитых адмиралов. Герой русско-турецкой войны 1877-78 гг. Полковник гвардейской артиллерии. Духовный сын Св. Иоанна Кронштадтского. В 34 года подал в отставку и из воинов царя земного перешел в воины Царя Небесного. Один из инициаторов прославления Серафима Саровского.

Был известен как ревностный борец за единство Российской Православной Церкви и за единство политики Российской Империи.

Твердый монархист, что вызвало его конфликт с «февралистами» и «временными». «Во время Февральской революции архиепископ Серафим не скрывал своего отрицательного отношения к происходящему, вопреки решению Синода не поддержал Временное правительство и оставался приверженцем монархии»[xvii].

Принимал участие в работе Поместного Собора 1917-1918 гг., возглавив столь близкий его сердцу Соборный отдел «Монастыри и монашество». Приложил усилия, чтобы был рассмотрен вопрос о клятвопреступлении Февраля.

Во время работы Собора некоторые члены Тверского епархиального совета, избранного на сомнительных канонических основаниях еще в апреле 1917 года, решили прибегнуть для изгнания святителя к помощи большевистских властей в Твери, которые уже в это время открыто выражали свои богоборческие настроения и не скрывали ненависти к владыке Серафиму как «церковному мракобесу и черносотенному монархисту».

Святитель Серафим, один из самых твердых и бескомпромиссных церковных иерархов в России, оказался первой жертвой кощунственного сговора рясофорных вероотступников с богоборческой коммунистической властью. Желая уберечь святителя от безчинной расправы большевиков, Св. Патриарх Тихон за несколько дней до разгона Поместного Собора 17 сентября 1918 года, возводит владыку Серафима в сан митрополита и на заседании Священного Синода проводит решение о назначении его на Варшавскую и Привисленскую кафедру, находившуюся на территории свободной от власти большевиков Польши.

Но из-за сложившейся политической ситуации ему не удалось отправиться к месту нового назначения, и он два года прожил практически затворником в Черниговском скиту Троицкой Лавры. В 1920 году Владыка поселился в Москве и служил в различных храмах.

Но большевики не могли оставить в покое «черносотенного монархиста». Его первый арест произошел 12 сентября 1921 года. Он попал в Таганскую тюрьму, где пробыл несколько месяцев до своего освобождения 16 января 1922 года.

Началась его личная Голгофа, когда аресты следовали один за другим... Так в 1924 году он был в очередной раз арестован по обвинению в организации прославления преподобного Серафима Саровского(!). 8 мая 1924 года Патриарх Тихон подал в ГПУ специальное ходатайство о немедленном освобождении митрополита Чичагова, при этом он писал, что ручается за него лично.

Следует подчеркнуть, что митрополит Серафим одним из первых признал декларацию митрополита Сергия (1927).

На роковом рубеже русской церковной истории, придя к убеждению, что Православная Церковь должна открыто осуществлять свое служение в России, даже лишившись покровительства православных государей, святитель Серафим мужественно сделал свой окончательный духовный выбор и встал на сторону той части церковной иерархии, которая признала митрополита Сергия как единственно законного преемника Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра, равного ему по своим каноническим полномочиям, и поддержала его политику отстаивания официального признания Православной Церкви государственной властью.

В 1928-1933 годах будучи митрополитом Ленинградским и Гдовским противостоял как обновленчеству, так и «правой» оппозиции митрополиту Сергию со стороны сторонников митрополита Иосифа. Считал гибельным раскол для канонического единства Русской Православной Церкви. Знаменательны слова Владыки: «Пока совершается Божественная, спасительная литургия, пока люди приступают к Божественному причащению, дотоле можно быть уверенным, что устоит и победит Православная Церковь.

Что не погибнут во зле греха, безбожия, злобы, материализма, гордости и нечистоты русские люди, что возродится и спасется Родина наша…

Поэтому паче всего думайте о хранении, совершении и непрерывном служении… литургии. Будет она, будет и Церковь, и Россия»[xviii].

«Разные годы, разные имена – одно осознание: “Главное для нас – сохранить Таинства” (Патриарх Тихон). “Без Таинств? Без Евхаристии?” (митрополит Сергий). “Надо идти на всё, чтобы люди могли причащаться” (иеросхимонах Симеон (Желнин), старец Псково-Печерский). “Все то, что в деятельности Патриарха и Патриархии смущает и соблазняет ревностных ревнителей, – все это остается на совести Патриарха, и он за всё даст ответ Господу.

А из-за смущающего и соблазняющего, что иногда может быть не совсем таким, как нам кажется, – только из-за этого лишать себя благодати Святых Таинств – страшно”. (Свт. Афанасий [Сахаров]). И вот что было сказано митрополитом Сергием келейнику, о. Сергию Лебедеву в середине 30-х годов: “Сережа, после моей смерти будут всякие толки, и трудно будет понять, чтó я вынужден был делать, чтобы сохранить Литургию”»[xix].

[Приведем в скобках еще несколько отзывов о Местоблюстителе, а затем Патриархе Сергии. В интервью газете «Известия» 10 июня 1991 года на вопрос о его отношении к Декларации митрополита Сергия патриарх Алексий II ответил: «Митрополит Сергий хотел спасти этой Декларацией Церковь. Знаю, что многие, слыша эти слова, возражают, что Церковь спасает Христос, а не люди. Это верно.

 

 

Митрополит Сергий

 

Но верно и то, что без человеческих усилий помощь Божия не спасает. Неуничтожима Вселенская Церковь. Но где знаменитая Карфагенская Церковь?

Есть ли православные верующие сегодня в Каппадокии, в Малой Азии, где прославились Григорий Богослов и Василий Великий? На наших глазах была уничтожена Церковь в Албании.

И в России были силы, желавшие того же…».

Митрополит Иоанн (Снычев) писал: «Русская Православная Церковь, управляемая митрополитом Сергием, сохранила свою жизнеспособность, в то время как все отколовшиеся от нее группировки потерпели крушение и погибли в волнах житейского моря.

В этом и заключается величайшая заслуга митрополита, который, как опытный кормчий, обошел все подводные камни, грозившие гибелью церковному кораблю, и сильной рукой провел его сквозь штормы и ветры к надежному причалу».

При этом необходимо подчеркнуть, когда советская власть выдвинула к митрополиту Сергию действительно неприемлемое канонически требование объединиться с обновленцами, угрожая в противном случае полным физическим уничтожением православной русской церкви, митрополит Сергий безоговорочно отказал: «Ко мне явились из НКВД и сказали, чтобы я безоговорочно шел на полное слияние с обновленцами, иначе меня посадят на кол, а все храмы закроют.

Сливаться с обновленцами было равносильно уничтожению Церкви, поэтому я почувствовал, что теперь я уже со спокойной совестью могу не идти на этот компромисс, хотя этим и уничтожалась полностью Церковь. Я ответил категорическим отказом»[xx].

Таким же отказом на такое предложение ответил митрополит Петроградский Алексий (Симанский). Для обоих это было тогда равносильно смертному приговору, и то что оба сохранили жизнь – равносильно чуду. Именно в те годы была расстреляна Александра – сестра митрополита Сергия, которая вела его хозяйство, а на него самого было заведено дело по обвинению в государственных преступлениях.

Высказывая личное мнение, замечу, что в независимости от того, насколько прозорливо поступил митрополит Сергий, поставив свою подпись под пресловутой Декларацией, многолетние церковные и околоцерковные «дискуссии» о ней, являются вольными или невольными попытками «перевести стрелки» на вопрос совершенно второстепенный по сравнению с отречением большинства священноначалия от ромейско-московской государственной традиции в 1917 году].

14 октября 1933 года под давлением партийных властей митрополит Серафим был уволен на покой. 30 ноября 1937 года арестован и доставлен в тюрьму на машине скорой помощи, ввиду тяжелой болезни. 11 декабря 1937 года расстрелян на Бутовском полигоне вместе с еще 126 священниками и иноками.

 

Умрем за батюшку Царя

 

Были все же верные архиереи. Слава Богу, были. Нельзя не упомянуть из них еще одного Серафима – в миру Сергея Георгиевича Голубятникова (1856-1921) – с 20 марта 1914 года епископа Екатеринбургского и Ирбитского. Приведем основные вехи биографии этого достойного пастыря.

Сергей Георгиевич Голубятников родился в семье священника в Воронежской губернии. Окончил Воронежскую духовную семинарию. В 1879 году окончил Воронежскую духовную семинарию и назначен учителем в Острогожский уезд. 2 августа 1881 года рукоположен в сан священника. В 1890 году овдовел. В 1899 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия и 9 октября того же года принял монашество. 25 октября назначен казначеем Московского Чудова монастыря.

С 11 мая 1900 года настоятель Московского Высоко-Петровского монастыря с возведением в сан архимандрита. 2 января 1905 года хиротонисан во епископа Можайского, четвертого викария Московской епархии. С 1906 года третий викарий и настоятель Звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря. С 15 февраля 1908 года епископ Подольский и Брацлавский.

В 1911 году прославился организацией массового паломничества верующих в Почаевскую лавру, когда сам прошел с шествием 200 верст пешком.

20 марта/02 апреля 1914 года владыка Серафим был назначен епископом Екатеринбургским и Ирбитским, а 19 июля/01 августа 1914 года Германия объявила России войну.

Епископ Серафим за время войны совершил 26 поездок по епархии. В своих проповедях во время поездок он затрагивал злободневные темы: пьянство, отступление населения от веры, призыв новобранцев, молитвы о русском воинстве, о Царе и Отечестве.

 

 

Епископ Екатеринбургский и Ирбитский Серафим. 1916

 

10/23 мая 1916 года Его Преосвященство Серафим прибыл на поезде в Богословский завод. Там он посетил Казанско-Богородицкую кладбищенскую церковь, а оттуда проследовал во вновь построенную заводскую больницу для молебна и освящения здания.

Больница была предназначена для лечения военнопленных, находящихся на работах в Богословском горном округе. Впервые военнопленные появились на территории Богословского горного округа весной 1915 года. Их количество достигло к февралю 1916 года более 10 тысяч человек и продолжало расти. Они трудились на таких предприятиях округа как, например, Богословская каменноугольная копь, Богословский медеплавильный завод, Богословская каменоломня, Васильевский медный рудник и химический завод.

 

 

Здание новой больницы в Богословском заводе 1916

По совершению молебна владыка Серафим произнес речь, актуальность которой не утратила своего значения за прошедшее столетие:

«Я вспоминаю слова Спасителя, который, рисуя картину страшного суда, ублажил тех, которые посещают больных. Он приравнивал это посещение к посещению Его самого.

Поэтому я с любовью помолился о строителях дома сего, о врачах и врачуемых. Мне особенно приятно, что эта больница имеет привитать наших врагов, которые шли на нас с оружием в руках... Так и должны мы, русские, поступать с пленными, которых Господь привел к нам. Все мы братья между собою. В лице этих пленных мы призреваем наших братьев.

Быть может, Бог смягчит сердце врагов наших, и они не станут зверски обращаться с нашими воинами, попадающими к ним в плен.

Мы русские не разделяем больных на своих и чужих. Для нас всякий больной – только человек, нуждающийся в помощи. Ах, если бы и враги наши думали также!..

Я помолился за больных врагов, да дарует им Господь выздоровление. Пусть они возвратятся из нашей холодной страны в свою жаркую и расскажут про добро, сделанное им.

Дай Бог выздоровление всем, кто будет лечиться здесь. Да поможет Господь и врачам безошибочно определять и лечить болезни».

Но самые главные свои слова правящий архиерей Серафим произнес в Богоявленском кафедральном соборе Екатеринбурга 2/15 марта 1917 года:

«До нас доходят слухи из стольного города Петрограда, что небольшая кучка бунтарей старается захватить власть, и начинают проливать кровь. …

Они обнаглели до того, что осмелились посягнуть на священные права Помазанника Божьего.

Но не дадим погибнуть России и умрем за батюшку Царя».

Когда служба закончилась, владыка вышел на амвон и пророчески сказал, что всем теперь надо «готовиться к смерти.

Возможно, многим из присутствующих вскоре придется сложить свои головы, так как неизвестно, какие размеры могут принять безпорядки»[xxi].

Следствием мужественного шага стало изгнание Серафима «прогрессивным» духовенством из епархии и домашний арест. В мае 1917 года он был уволен на покой с назначением местопребывания в Московском Новоспасском монастыре.

В начале января 1918 года Новоспасский монастырь был обращен ленинцами в застенок. Первым узником стал настоятель монастыря епископ Серафим.

Там он и был расстрелян в 1921 году.

Да, названы, безусловно, не все имена верных архиереев. Как были и в армии не названные здесь верные генералы, – увы, не на высших должностях, – и уж, конечно, были верные офицеры.

Но они, к несчастью, не делали погоду в февральско-мартовские дни 1917 года, в которые предстоит нам вновь вернуться.