Септуагинта и Вульгата-4

Генеральной линией-темой нашего историко-историософского расследования является обнаружение-выявление корней-истоков тысячелетней ненависти коллективного Запада к России ‒ Третьему Риму, третьему воплощению Священной Римской Империи, как хранителя вселенского православия. При этом следует отчетливо понимать, что в главном нашем историческом делании, главной нашей исторической судьбе, генетически мы являемся наследниками духа и дела Православной Ромейской Империи, именуемой также Восточной Римской Империей, Священной Римской Империей, или весьма условно, хотя и распространенно – Империей Византийской.

И одним из этих наследий и является, в частности «унаследованная» нами ненависть тогда еще христианского Запада к Ромейской Империи, столь ясно и явно проявившаяся при взятии, разграблении и разрушении крестоносными варварами Цареграда-Константинополя в 1204 году.

«Крестоносцы» в Константинополе – 1204

По сравнению с этим «действом» то же взятие и разграбление Первого Рима готами Алариха в 410 году выглядит шалостью группы дошкольников в сравнении с действиями организованной бандгруппы.

Аларих, во всяком случае запретил грабить церкви Рима, сказав: «Я воюю с римлянами, а не с апостолами». Но жителей Рима он также запретил убивать, и вообще через два дня приказал своим войскам очистить Вечный город. Даже христианские историки признают, что Аларих нанес Риму скорее моральную, чем материальную травму.

Не то было в 1204 году: когда после длительного и упорного сопротивления защитников Константинополя десятки тысяч солдат-католиков и тысячи «крестоносящих» рыцарей ворвались в город, то пощады не было никому. Царьград был предан огню и мечу, десятки тысяч жителей были вырезаны, великие христианские святыни были разрушены, древние библиотеке сожжены.

По христианской, античной и мировой культуре был нанесен удар чудовищной силы.

Второй Рим был превращен в пепелище. Разрушенный гигантским пожаром Константинополь не был восстановлен в былой красе вплоть до своего окончательного падения в 1453 году. Внутри города появились обширные пустыри, а население сократилось на три четверти.

Мамона радостно плясала на площадях духовной столицы мира, предчувствуя свое нынешнее всемирное торжество.

Похоже, что в сознании и крестоносцев, и римских первосвященников, которые де факто благословляли этот поход и грабеж, Римский Восток был уже не христианским. Не удивительно, что на захваченных ими землях Восточной Империи, в городах, где существовали епископские кафедры, латыны ставили свою, параллельную иерархию.

Со святынями Востока можно было делать отныне все что угодно: уничтожать его иконы, жечь книги, попирать «восточный крест-распятие», а самое ценное – увозить на Запад. Тоннами.

[Думаю, что теперь значительно легче понять горячее желание Александра Невского ознакомить «западных партнеров» с фауной и флорой на дне Чудского озера, ‒ с Византией на Руси связи были налажены].

Да увековечит Бог царство турок во веки веков!

И с годами тенденция только укреплялась. Не удивительно, что диакон Павел Алеппский, живописуя четыре с лишним века спустя свой путь в Москву через земли, занимаемые сегодня так называемой Украиной, а тогда бывшие уделом казаков Богдана Хмельницкого, стремившихся всеми правдами и неправдами под руку Белого Царя Московского, и отмечая массовую грамотность православных людей, пишет далее:

«Число грамотных особенно увеличилось со времени появления Хмеля [Хмельницкого] (дай Бог ему долго жить!), который освободил эти страны и избавил эти миллионы безчисленных православных от ига врагов веры, проклятых ляхов.

А почему я называю их проклятыми?

Потому, что они выказали себя гнуснее в злее, чем лживые идолопоклонники, мучая своих христиан, думая этим уничтожить самое имя православных.

Да увековечит Бог царство турок во веки веков! ибо они берут харач^{^[1]} и не входят ни в какие счеты по делам веры, будет ли она христианская или нусерийская^{^[2]}, еврейская или самарянская.

Но эти проклятые [ляхи] не довольствовались харачем и десятиной с братьев Христа, которых они держали в рабстве, а отдавали их во власть врагов Христа, жестоких евреев, как мы впоследствии об этом расскажем по достоверным данным.

Они не только препятствовали им строить храмы и удаляли священников, знающих тайны веры, но даже совершали насилия над их благочестивыми и непорочными женами и дочерьми.

Бог, видя их надменность, коварство и жестокость к их братьям христианам, послал на них своего верного служителя и раба Хмеля, который отмстил им, нанес решительный ударь их кичливой гордости и их несчастием порадовал врагов их, подверг их унижению и презрению, как мы впоследствии расскажем обо всем, их касающемся»^{^[3]}.

Так что примерно ясно, кто является фигурантом известной русской поговорки: «… хуже татарина». Добавим, … и турка.

Как возникло различное понимание времени у Востока и Запада Римской Империи

Чем дальше в лес…

Но, возвращаясь к 1204 году, вновь и вновь задаешься вопросом: откуда все же возникли эти ненависть и неприязнь Запада к еще вчера, казалось бы, единоверному Востоку? Где же истоки антагонизма коллективного и якобы христианского Запада к христианскому Востоку бывшего единого Римского мира?

В предыдущих частях нашего расследования было высказана и обоснована в первом приближении гипотеза, что антагонизм этот был во многом вложен «неосязательным» образом в сознание Запада текстом переведенной блаж. Иеронимом с «софримо-масоретской» Торы Ветхозаветной части Священного Писания. Текстом, оформленным впоследствии в католическую каноническую Библию Вульгату.

Это действительно так, и к дальнейшему обоснованию этой гипотезы мы вернемся чуть ниже. Но права, видно, «фронтовая» поговорка, что «чем дальше в лес – тем толще партизаны». Углубившись немного в исторические обстоятельства, сопровождавшие жизнь и труды блаж. Иеронима, стало очевидным, что расхождение в мироощущении и миросозерцании римских Востока и Запада началось еще до того, когда свою ощутимую лепту в это расхождение внесла Вульгата Иеронима.

Поиски «начальной точки отсчета» вновь возвращают нас в IV век, во времена Первого и Второго Вселенских соборов, на которых был принят и закреплен Никейский и расширивший его в части учения о Святом Духе Никео-Цареградский Символ Веры.

Символ, призванный объединить всех православных христиан в вере, надежде и любви.

При внимательном же взгляде «внезапно» выясняется, что, как это ни покажется парадоксальным, именно Символ веры, а вернее немного разное прочтение и восприятие его в греческом и латинском прочтении (задолго до того, как перевод блаж. Иеронима «софримо-масоретского» Танаха лег в основу Ветхозаветной части латинской «Вульгаты») внес в общественно-церковное сознание западной и восточной, а точнее – латино- и греко-говорящей, читающей и мыслящей части Римской Империи различное понимание и ощущение времени.

Во всяком случае – литургического времени.

И это различное понимание и ощущение времени и стало тем поворотным пунктом, где разошлись пути Римского Запада и Востока.

Речь идет о Седьмом члене Символа, в котором говорится о Царстве Христовом.

О вечном настоящем Царствия Божия

Дело в том, что по-гречески Седьмой член Символа веры пишется и звучит так:

Καί πάλιν ερχόμενον μετά δόξης κρίναι ζώντας καί νεκρούς, ού τής Βασιλείας ουκ εσται τέλος

[Кэ́ па́лин эрхо́мэнон мэта́ до́ксис кри́нэ зо́ндас кэ́ нэкру́с, у́ ти́с Βасили́ас ук э́стэ тэ́лёс].

[И па́ки гряду́щаго со славою суди́ти живым и мертвым, Его́ же Царствию нет и не будет конца].

Буквальный перевод оύκ έσται τέλоς – «нет и не будет конца» [буквально – цели движения].

Прочтение «нет и не будет конца» было принято отцами соборов в противовес маркеллианству^{^[4]} и хилиастическим ересям, чаявшим тысячелетнего царства Христова на земле.

Святые отцы разъясняли, что «формула» «οὗ τῆς Βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος» указывает на вневременное, вечное состояние Царства Божия.

Поэтому для греко-язычного сознания «οὗ τῆς Βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος» означает не просто «не будет» когда-то в будущем, но несет в себе тот смысл, что у вечно существующего Царства Христова никогда не появится завершения, потому что какие-либо границы в том числе временные у Его Царствия вообще отсутствуют.

С таким прочтением Символа веры греческая литургия, вместо линейного времени Ветхого Завета ‒ от грехопадения Адама ‒ до Воплощения Сына Божия, его земной миссии, Крестной смерти, Воскресения и Вознесения, ‒ «зафиксировала» вечное настоящее Царствия Божия, нисшедшее огненными языками Святого Духа на апостолов в день Святой Пятидесятницы.

Тем самым, по выражению недавно ушедшего от нас православного мыслителя Владимира Карпеца, «был заперт в клетку пожирающий своих детей Сатурн-Хронос».

Современный греческий богослов, епископ Элладской православной церкви, митрополит Навпактский и Свято-Власиевский Иерофей (Влахос) в своей весьма жизнеутверждающей книге «Жизнь после смерти» в разделе «Время в православном восприятии» говорит нам, что:

«В период, предшествующий вочеловечению Христову, время было линейным, если можно так выразиться, потому что иудеи ожидали Мессию, Который освободил бы их от греха и рабства.

Но в церковный период, когда Христос уже пришел, вочеловечился и дал каждому человеку возможность воспринять Царство Божие, время уже не линейное, а крестообразное.

Мы уже не стремимся к обретению Царства Божия [исключительно] в будущем, но Сам Христос и Его Царство придвигается к нам, то есть приходит к нам и встречает нас в каждую секунду.

[Иными словами, мы, православные, можем войти в Царство Божие в любую секунду в момент смерти (или обόжения, как преп. Симеон Новый Богослов и преп. Серафим с Мотовиловым – в Духе Святе), но знаем, что оно придет и в будущем – в «эсхатосе» ‒ в «конце времен», или в «последние времена», хотя и не на этой земле. В этом как раз проявляется крестообразность времени].

Таким образом, жить последним временем человек может в любую секунду.

Если же помыслить о том, что Своим вочеловечением Христос вернул Адама в Рай и поднял его на ту высоту, которой бы последний достиг, если бы не согрешил, то можно понять, что и прошедшие времена, и последние переживаются в настоящее время.

[Последнее можно понимать так, что прошедшие ‒ прежние времена ‒ всегда с нами, причем в двойном смысле: как с изначально грешными детьми согрешившего Адама, так и как с микро- и макрокосмами, включающими в себя все прошлые времена, равно как и всю вселенную. Вселенная, строго говоря, с самой научной точки зрения и существует (оставив на секунду в стороне ее Творца) только в коллективном разуме человека-наблюдателя.

Что же касается последних времен – апостол Иоанн сказал: Дети! Последнее время (1 Ио 2:18). Значит оно всегда с нами.

У того же митрополита Иерофея в том же разделе есть «наблюдение», что «в Новом Завете Царство Божие – это не только эсхатологическое ожидание, но и наступающая действительность». И поясняет нам, что святитель Григорий Палама, анализируя связь эсхатологического ожидания с наступающей действительностью, говорит, что из Священного Писания видно, что опыт Царства Божия бывает трех родов.

Первого рода: Царство Божие ‒ говорит Иоанн Креститель ‒ приблизилось, и потому необходимо покаяние, как проповедовали и сам святой Иоанн, и Господь наш Иисус Христос.

Второго рода: Царство Божие пришло, оно даже внутри вас (Лк. 17, 21).

Опыт третьего рода: Царство Божие придет во всей своей полноте и славе (в конце времен).

Но раз Царство Божие «приблизилось», «пришло», и «придет в конце времен в неведомый для нас час», то понятно почему согласно слову апостола Иоанна, каждый момент времени и является для нас последним временем].

Время, таким образом, становится так называемым “литургическим временем”.

Время окружено вечностью»[5].

Как видим, просвещенный митрополит вполне подтверждает высказанную выше интуицию, что наш личный апокалипсис всегда с нами. Несомненно, такому восприятию литургического времени и способствовала богословская глубина «формулы» «οὗ τῆς Βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος».

Недаром отец Павел Флоренский сказал, и с почти математической ясностью обосновал, что: «Все времена держатся на закрепках литургических, и, когда религиозные устои распадаются, ‒ “время выходит из пазов своих”, по слову Шекспира»[6].

[Крестообразность времени в православной картине мира

Поскольку идея крестообразности времени даже в православной картине мира, мягко говоря, «не на слуху», позволю немного подробнее пояснить ее для любознательных. Наиболее наглядно, на мой взгляд, «модель» крестообразности времени выразил наш выдающийся славист и византинист доктор филологических наук Гелиан (Георгий) Михайлович Прохоров (1936-2017):

«…Настоящее – это то, что еще не прошло, но не то, что еще не пришло.

Значит, оно между прошлым и будущим, они – как бы по сторонам от него.

Если же провести мысленный взор сверху вниз, то окажется, что настоящее – это то, что не вечно, ибо пройдет, но и не моментально, ибо длится.

Получается, что НАСТОЯЩЕЕ – это центр креста, верх которого – ВЕЧНОСТЬ, низ – МИГ, МГНОВЕНИЕ или МОМЕНТ ‒ противоположность ВЕЧНОСТИ;

одна из его сторон, левая – ПРОШЛОЕ, а другая, правая – БУДУЩЕЕ.

Время КРЕСТООБРАЗНО». При этом действительно ‒ вполне наглядно.

Но стало таким время с момента Боговоплощения. Боговоплощение – в трактовке Прохорова ‒ вхождение вечности в «историческое» линейное время. Действительно, Сын Божий, будучи рожден «прежде всех век» и оставаясь пребывающим в вечности, стал Сыном Человеческим, родился во времени – 5508 году от Адама. Отсюда следует в частности вывод: Христос представляет «вечность-в-настоящем», а его противники ‒ «прошлое-в-настоящем»^{^[7]}.

При этом, как отметил Николай Бердяев, для нас есть два выхода в вечность: индивидуальный выход ‒ через мгновение, и исторический выход ‒ через конец истории и мира.

То есть в точности по крестообразной «модели» времени: либо во вертикальной оси – Мгновение-Вечность, либо по горизонтальной – Прошлое (от начала времени)-Будущее (Эсхатос – последние времена – вечность).

В православном догматическом богословии: время рассматривается «как последовательность мгновений, каждое из которых причастно вечности», приобщение к вечности осуществляется в сознании человека, в частности в молитве^{^[8]}. «Вечная жизнь наступает уже во времени, она может раскрыться в каждом мгновении, в глубине мгновения как вечное настоящее»^{^[9]}.

Характерно, что церковные праздники и таинства при понимании и ощущении времени как креста с настоящим в его центре-средокрестии, предстают как «точки»-«моменты» соприкосновения вечного и временного, небесного и земного.

Например, евангельские события в православной парадигме мироздания существуют «одновременно» в историческом прошлом, в вечности и в настоящем. В литургической жизни церкви они соединяют в нашем сознании «средокрестие» настоящего с историческим прошлым, но главное ‒ с вечностью, что так пронзительно ощущается в Пасхальную ночь при возгласе:

Христос воскресе!

Когда весь безконечный «крест времени» кажется (а может и реально!) стянут в свое средокрестие, и нет прошлого и будущего, а только ликующая вечность всегда настоящего].

Время может выйти из пазов своих

К сказанному выше следует внести два уточнения.

Во-первых, время осталось линейным для тех иудеев – «нео-иудеев» в нашей терминологии, ‒ кои не сочли для себя возможным признать Христа Мессией и, «подправив» и «уточнив» «оригиналы» Торы и всего сопутствующего, продолжают упорно ждать вожделенного машиаха во вполне линейном времени.

Во-вторых, именно потому, что «времена держатся на закрепках литургических», сами эти закрепки должны быть достаточно прочны, для «удержания времени», и должным образом расставлены в должном порядке. Ведь православная литургия есть то, что организует пространство вокруг себя, является мостом между мирами, видимым и невидимым.

В конечном счете от того, как она совершается, зависит жизнь не только Церкви, но и государства, особенно именующего себя православным. Поэтому располагать Царствие Божие исключительно в будущем времени означает иметь косвенное молитвенное общение с «нео-иудеями», «чающими» именно в этом будущем «историческом» линейном времени пришествие столь долго ожидаемого ими машиаха.

Произносить же Символ веры как «нет и не будет конца» или «несть конца» означает исповедовать как Второе и Славное Пришествие Христово («и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым»), так и то, что Царствие Его не от мира сего, «внутрь вас есть», в соответствии с Его же собственными словами.

Сегодня даже физика признает, что сама природа времени напрямую зависит от его восприятия «наблюдателем» и «участником процесса», и так было всегда. Так что одной из таких важнейших «литургических закрепок» и должно было стать, а в греческой литургии и стало понимание Царства Христова, как Царства вечного, «эонического» Царства, с вечным эоническим временем, только одной из своих «границ» соприкасающимся со временем историческим.

Такое понимание и обезпечивал Седьмой член Символа Веры своим «οὗ τῆς Βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος» ‒ «Его же Царствию нет и не будет конца», или, как было у нас до катастрофы Раскола, – «Его же Царствию несть конца», что, по мнению богословов-филологов, еще круче замыкало время в единый «круг» прошлого, настоящего и будущего – от Перво-Рая Адама до Небесного Иерусалима Второго Пришествия. А также в центр-средокрестие времени как креста.

При неверном же понимании время действительно «может выйти из пазов своих».

[О мире умопостигаемом и чувственном, о вечности эонической и времени историческом ‒ и их взаимосвязи

Для облегчения читателю понимания, о чем, собственно, речь, введем его кратко в круг богословских, а значит и весьма жизненных для нас проблем, связанных с понятиями мира умопостигаемого и чувственного, и соответствующих им «вне-времени» эоническом и времени историческом[10].

Первое, что мы узнаем из Символа веры – что мир сотворен Господом, и Он «Творец видимых и невидимых». Под «невидимым» Церковь подразумевает мир ангельский или «тварную вечность», иначе – мир умопостигаемых форм.

Иными словами, область умопостигаемого – это духовный уровень тварного бытия, включающий в себя и умственные образы чувственной реальности, тварную логику мироздания, открытую для постижения человеческим умом и укорененную в нетварных божественных логосах.

В книге Бытия говорится, что небо и земля и вся вселенная были сотворены «в начале». Для святого Василия Великого это ‒ начало времени. Но, «как начало пути еще не путь и начало дома еще не дом, так и начало времени еще не время и даже не самомалейшая часть времени».

Если Божественная воля сотворила «в начале», это значит, что «ее действие было мгновенным и вневременным». Но вместе со вселенной начинается и время. По учению святого Максима Исповедника, движение, изменение, свойственные тварному, которое само произошло от изменения, производит время ‒ форму бытия чувственного (τα αισθετα).

Это то время, которое начинается, продолжается и кончится.

Но есть еще и другая вневременная форма тварного существования, свойственная бытию сверхчувственному (τα νοητα). Это ‒ эон (αιων) – век, жизнь; вечность. Но вечность – тварная! Только вечность Божества неизмерима, и это относится как ко времени, так и к эону.

«Эон, ‒ говорит святой Максим Исповедник, ‒ это неподвижное время, тогда как время ‒ это эон, измеряемый движением».

Святитель Василий Великий и преподобный Максим Исповедник

Эон находится вне времени, но, имея, как и оно, начало, он соразмерен времени.

Эоническая вечность стабильна, неизменна, именно она сообщает миру взаимосвязанность и умопостигаемость. Чувственное и умопостигаемое, время и эон неразрывно соединены друг с другом, ибо, оба имея некое начало, они взаимно соизмеримы.

Эон – это неподвижное время, время же – это движущийся эон. И только их сосуществование, их взаимопроникновение позволяет нам мыслить время.

Эон находится в тесной связи с миром ангельским. И ангелы, и люди участвуют и во времени, и в эоне, но неким различным образом.

Что же касается Божественной вечности, то она не может быть определена ни изменением, свойственным времени, ни неизменностью, свойственной эону.

Она трансцендентна и тому и другому. Апофатика запрещает нам мыслить живого Бога сообразно с вечностью математических законов. Православное богословие не знает некоего нетварного умопостигаемого.

Как говорит Владимир Лосский, проблема времени возвращает нас к тому небытию, из которого вызывает нас Божественная воля, дабы иное, чем Бог, вошло в вечность.

Любопытно, что попытка «научно осознать» онтологическую, то есть сущностную разницу между физической Вселенной и Вселенной умопостигаемой, объединенных в акте человеческого познания, была предпринята известным физиком Стивеном Хокингом в его космологической концепции «мнимого времени».

Причем эта концепция весьма схожа геометрической аналогией, предложенной неоплатониками Проклом и Дамаскием для объяснения природы «замкнутого круга» эмпирического времени как сияния, исходящего из центра умопостигаемой сферы-точки, ‒ единства времени в целом, ‒ которое поддерживает временной порядок в эмпирическом мире, о чем мы уже упоминали в предыдущей части.

Иначе говоря, наше «историческое», эмпирическое время укоренено в тварной вечности, подобно тому, как все точки окружности проецируются на центр круга, как бы одновременно существуя в нем. Умопостигаемое время в этой картине является причиной согласованного движения временного потока. Это объединяет эмпирическое время с умопостигаемым подобно тому, как радиусы собираются в пучок в центре круга.

Таким образом, Дамаский утверждает, что время в целом существует сразу, как все радиусы одновременно существуют в центре круга^{^[11]}.

Из этого он заключает, что время в целом существует одновременно таким же образом, как все пространство вселенной. Отметим, что в контексте теории относительности время часто наделяется чертами пространственности.

Модель мнимого времени Хокинга предлагает нечто похожее: его конечная вселенная охватывает все возможные моменты действительного времени в единой пространственно-подобной структуре, которая существует, ‒ согласно Хокингу, ‒ не во временном потоке, а представляет собой скрытую и отсуммированную, или проинтегрированную форму времени.

Итак, повторим, тварный мир состоит как бы из двух миров:

‒ мира видимого, ‒ мир материального, чувственного, телесного, и

‒ мира сверхчувственного, умопостигаемого, безтелесного.

Ко второму миру, по представлениям Церкви, принадлежат ангелы и души людей, а первый – это физический мир, в котором мы все обитаем, к которому принадлежит все, что мы видим, чувствуем, ощущаем и так далее.

Согласно мысли преподобного Максима Исповедника, одного из самых нетривиальных мыслителей всех времен: «мир умопостигаемый находится в чувственном мире так, как душа находится в теле. А чувственный мир соединен с умопостигаемым, как тело соединено с душой.

Единый мир, состоящий из них, – как один человек, состоящий из души и тела

Таким образом, по Максиму Исповеднику, умопостигаемому миру соответствует в человеке его вневременное и внепространственное «Я» не зависящее от времени и безсмертное.

Наше «Я» действительно «отстоит на равном расстоянии» от всех эмпирических моментов нашей жизни. Жизни, укорененной именно в этом безсмертном вневременном «Я» [12].

Еще раз: «сфера умопостигаемого времени» ‒ атомарная, а вернее нулевого радиуса ‒ по отношению к эмпирическому историческому времени, то же, что душа ‒ «Я» ‒ в человеке по отношению к его «внешней развертке». Эон.

Этот эон не может исчезнуть, когда «времени уже не будет» ‒ то есть с концом эмпирической вселенной, как не исчезает наше «Я» при физической смерти. Но, как и душа после смерти переходит в какое-то новое качество.

Это все понятно, хотя бы «на пальцах», и слава Богу].

«Οὐκ ἔσται τέλος» ‒ или ‒ «non erit finis»?

Но беда в том, что на латынь Седьмой член Символа веры был переведен с римской солдатской прямотой как:

Et iterum venturus est cum gloria iudicare vivos et mortuos, cuius Regni non erit finis.

[Эт итэрум вэнтурус эст кум глёриа йудикарэ вивос эт мортуос, куйус Рэгни нон эрит финис].

[И опять имеющего прийти со славою судить живых и мертвых, царству Которого не будет конца].

Недаром, видно, еще во времена Пунических войн среди Римских патрициев и интеллектуалов – все как один потомки Энея и его сподвижников – бытовало убеждение, что латынь хороша для юридических кодексов и военных команд, типа: «упал, отжался».

А что-либо «тонкое» надо излагать исключительно на языке Гомера-Платона-Еврипида.

Едва ли не последним в богословии Запада о том же говорил Иоанн Скот Эриугена. Именно за это – по моему глубокому убеждению – он и был подвергнут папскому осуждению, а книги его – сожжению.

Слава Богу – рукописи не горят.

«Если вам угодно будет прочитать…»

И ведь что характерно, Отцы Второго Вселенского Собора в 382 году в послании к Римской Церкви указали, что Церковь признает «единое существо Отца и Сына и Святого Духа, равночестное достоинство и совечное Царство»[13].

Второй Вселенский, он же Константинопольский Собор 381 года.

В центре на троне Император Феодосий I Великий

А для особо непонятливых латинян, которые не могли, видно, до конца уразуметь, что означают слова «οὗ τῆς Βασιλείας οὐκ ἔσται τέλος» и как их верно толковать по латыни, в том же послании отцы добавили: «вполне можете усладить ваши души, если вам угодно будет прочитать изложение, изданное в Антиохии бывшим там собором, и еще ‒ составленное в прошедшем году в Константинополе Вселенским Собором: в них мы подробнее изложили наше исповедание веры».

Антиохийский Поместный Собор 341 года, решения которого стали одним из источников богословского обоснования, утвержденного Вторым Вселенским Собором догмата о Царстве, дал разъяснение вопроса о Царствии в двух вариантах.

В Энциклике собора сказано: «Он (Христос) пребудет Царем и Богом во веки».

В так называемой 4-й Антиохийской формуле Символа:

«Которого Царство, как безконечное, пребывает в безпредельные веки, ибо Он сидит одесную Отца не только в веке сем, но и в грядущем».

Для полноты отметим, что в «определениях» Сардикского Поместного Собора Православной Церкви, состоявшегося в 343 году, чьи догматические определения также легли в основу раздела о Царствии в символе Второго Собора, ясно сказано:

«Веруем: что Сын царствует со Отцем всегда, безначально и безконечно, что Царствие Его не определено никаким временем и никогда не прекратится, ибо что существует всегда, то не начиналось и не может кончиться».

Похоже, Рим вовсе не обратил внимание на эти попытки Востока изъяснить природу Царства Христова, поскольку папа Дамас был обижен, что Император Феодосий Великий не пригласил римских отцов на Собор. А потому и за Собор, тем более Вселенский, «константинопольское собрание» 381 года епископов Восточных Церквей папский Рим признавать и не думал.

И уж вдумываться в тонкости богословской аргументации заумных греков и вовсе не намеревался.

‒ У нас в Риме и свои умники есть, ‒ решил папа, ‒ созывая в том же 382 году свой домашний Собор, где наш друг Иероним вроде бы был за секретаря. Заодно Дамас и литургическую службу велел перевести тогда же с греческого на латынь, чтобы много о себе не понимали.

То же мне «οὐκ ἔσται τέλος».

Рим признал Второй Вселенский Собор только на Трулльском соборе 681 года[14].

Но никаких поправок в свой Римский символ и тогда не внес. А зачем? Тут, так сказать, filioque на горизонте вот-вот появится. Совсем другая жизнь римская пойдет.

С таким бы упорством римским легионам против разных варваров в те годы стоять – до сих пор Рим не тронутым бы стоял в своем античном великолепии. [Хотя что легионы упрекать, ‒ они-то стояли упорно. До конца. Не их вина].

Так христианство Запада навсегда разошлось с христианством Востока в своем понимании времени.

Влияние различного восприятия времени на судьбы империй

К чему приводят нежданные связи

Но, может, еще более важно, что латинское «не будет конца» в своем психологическом ожидании «светлого будущего» ‒ в лице Царства Христова, соединило в понимании природы времени – совсем того не желавший и не ожидавший Римский Запад – с такими же ожидателями «светлого будущего» в лице совершенно иного Царства. Царства машиаха. Такая вот «нежданная связь».

В некотором смысле именно тогда и были заложены основы того, что ныне именуется «иудео-христианством», и которому, очень похоже, в обозримом будущем ‒ «non erit finis».

«Ожидание светлого будущего» воплотилось со временем в «идею прогресса».

А оперативные и разворотливые «коллеги» по «ожиданию» помогли этот прогресс осуществить практически, «как надо». Что сейчас и наблюдаем.

Выпадение империй из «закрепок литургических» ‒ из тех, где «не будет конца»

И еще одно, на первый взгляд неожиданное, следствие различного литургического «прочтения» на Западе и Востоке Седьмого члена Символа веры.

По всем наблюдаемым невооруженным взглядом данным всемирной истории за последние тысячу семьсот лет, структура Символа веры с «Царствием», которому «не будет» конца, крайне неблагоприятна для сколько-нибудь долгого земного существования христианских империй, в церквах которых этот Символ озвучивается.

Смотрите сами. Для Западной и Восточной частей Римской Империи последствия разного восприятия времени вообще сказались незамедлительно. Римский Запад как имперский конструкт рухнул уже в V веке, опередив «Восточного брата» на долгую – особенно тогда – тысячу лет.

Даже если считать от 410 года, когда гордая Roma впервые была лишена невинности готами Алариха, до разгрома в 1204 году Константинополя крестоносными бандитами, и то получается восемь столетий. Столько, например, отделяет нас от рождения всеми любимого князя Александра Невского, ‒ святого «имени» России. Большой срок, между прочим…

Далее. Империя Карла Великого фактически просуществовала уж точно меньше ста лет. То, что именовалось Священной Римской Империей Германской нации, существовало формально более 800 лет, до роспуска в 1806 году Наполеоном, но в основном как весьма рыхлое конфедеративное объединение десятков королевств и княжеств. Австрийская империя, возникшая на ее обломках – до 1918 года, а если бы не русская, ‒ на свою русскую голову, ‒ помощь в 1848 году, то в том же году концы бы и отдала. Второй Рейх, скованный из германских земель железной рукой Железного Канцлера, – прожил 47 лет, до того же 1918.

Мистическое отъятие катехона…

Гибельно сказалось принятие «не будет конца» в Символ веры и на судьбе Московского Царства – Российской Империи в недоброй памяти 1653 году. В свое время, занимаясь нашим распространением на Восток в первой части «Цусима – знамение конца русской истории», я, собственно, и вышел на проблему Раскола, удивившись, отчего вдруг наше блистательное «мгновенное» ‒ от Ермака до Хабарова – распространение в Сибирь, к Тихому океану и на Амур, вдруг сменилось одним маразмом за другим начиная с 1653 года.

И я решил узнать: а Москва-то чего?

А Москва, оказывается, за двуперстие уже руки-пальцы рубить готовилась, ножи точила – не до Амура с Маньчжурией и Кореей было, важнее делá нашли. Ну и Символ веры заодно подправили – «несть конца» на «не будет» заменили. Амур-то сразу – уже в 1689 году в Нерчинске за «фу-фу» отдали, а все Порт-Артуры и Цусимы еще впереди были. А что на Западе взамен приобрели – в 1991 году даром, ‒ как псам под ноги, ‒ кинули, как ненужное.

Тогда и познакомился с трудами Владимира Игоревича Карпеца, подробно исследовавшего связь гибели Российской Империи с малозаметным внедрением в Символ веры:

«Церковная реформа XVII века, у истоков которой стояли не только греки, но и прямые агенты Ватикана (такие, как Паисий Лигарид, Арсений Грек, а позже Симеон Полоцкий), равно как и выпускники латинизированной Киево-Могилянской Академии, была тем самым мистическим отъятием катехона (за которым в 1917 году последовало и его политико-историческое отъятие), лишением литургии ее оперативной функции удерживания исторического времени.

Время Руси соединилось со временем Запада, синхронизировалось с ним, после чего «отрезать» Бога уже не составляло труда.

На самом деле уже в середине XVII века Россия вступила в глобализацию, хотя могла бы и не вступать, в то же время заимствуя европейские научно-технические достижения.

Глобализация для нас началась с середины XVII века.

Не было бы реформы XVII века – не было бы ни революции 1917, ни распада страны в 1985-1993 годы, ни ее катастрофического положения сегодня.

В середине XVII века литургия перестала «удерживать» время и заработал часовой механизм конца истории»[15].

Лучшее – враг хорошего! [К очередной годовщине Февраля]

И в самом деле, вслед за «временем прогресса» в Символе веры, внедрилась к нам, в наши русские головы, вовсе не предназначенная для них «идея прогресса». Внутреннему нашему сознанию глубоко чуждая, что так блистательно отразил русский православный народ в пословице: «лучшее – враг хорошего!». А «хорошее» ‒ в православном сознании – ценность абсолютная.

Особенно прочно «идея прогресса» у нас внедрилась, разумеется, в сознание «образованного», так сказать «мыслящего» общества, пуская свои метастазы и в народные массы.

Она – «идея прогресса», – собственно и погубила Российскую Империю в февра-марте 1917 года, очередная годовщина которого наступила.

«Идея прогресса» в форме ли «парламентской республики», «народоправства», «учредительного собрания» или иных благоглупостей для дураков, стала для русских «верхов», а за ними и «народа» дороже:

‒ Отечества – победы в войне,

‒ Царя – верности присяге,

‒ Бога – верности крестоцелованию.

Тройственное, можно сказать отречение от «Веры, Царя и Отечества».

Результат – оглянитесь вокруг.

Причем «процесс» шел во всех слоях народа, пусть и с разным процентным содержанием.

Бунтовали в столице «православные» солдаты, их провоцировали «православные» думцы, давали деньги – «православные» богатеи, предавали «православные» генералы, попадали под собственную вчерашнюю анафему Недели Торжества Православия «синодалы», а за ними «списочное» большинство православного духовенства.

[Я при этом вовсе не перечисляю откровенных врагов Российской Империи – враги они враги и есть. И даже в гибели России их не виню. Вот что они уцелели – это точно наша вина].

Так что можно с полным основанием сказать, что «переключение» литургического времени с «несть» на «не будет» ‒ и лежит в основании гибели Третьего Рима, как православной империи. Существует ли ныне остаток этого града «нового Китежа», пригодный к всплытию, скорее всего узнаем «Там». Если сподобимся.

Но ясно одно: в самом лучшем, самом «благодатном» случае, переменам в «материальном мире» необходимо должны предшествовать перемены духовные.

Примерно в таком порядке: осознание, осмысление, и исправление «ошибок». Для этого православным не нужны войска и ракеты. А уж после этого – как Бог даст.

К чему ведут недоговоренности в делах веры

«Не будет» ‒ не ересь. Но сознание наше, увы, – текстоцентрично

Странно, что мне, пока не занялся Иеронимом с его Вульгатой, даже в голову не приходило – где же предъистория этого безобразия? В трудах того же Карпеца только констатируется, что мы линейное время заменой «несть» на «не будет» по наводке с Запада ввели, давний иезуитский проект осуществив. А там-то – на Западе ‒ оно откуда взялось? Вроде единая была тогда еще Православная Римская Империя. И почему никто уже тогда не увидел последствия, активно не вмешался?

Все дело в том, что несмотря на расхождение в прочтении и психологическом понимании Седьмого члена Символа веры, никому из отцов тогда и в голову прийти не могло, что это разное прочтение на века разведет римские, а затем и европейские Восток и Запад.

Тут в чем еще «коварство»? Ведь «не будет» вместо «нет и не будет» ‒ вовсе не ересь.

Ничего ложного здесь не говорится. Просто не договаривается. А так вполне разрешается понимать как хочешь. И все толкования отцов принимаются.

Вот убрали у нас в те же 1653-1667 годы из Символа веры слово «Истинный» о Святом Духе. Было «и в Духа Святаго, Господа Истинного и Животворящего», а осталось только «Господа Животворящего». Но никто же не запрещает «домысливать про себя» его Истинность, даже рекомендуют – в толкованиях. Собственно говоря, в отличие от Отца и Сына, Дух Святой в Символе веры и Богом не назван. Налицо определенное умаление Третьего Лица Святой Троицы для «простого» православного.

Причем говорят, что такую «смягченную» формулу предложил «соборянам» Второго Собора сам Григорий Богослов, чтобы хотя бы в таком «смягченном» виде включить в Символ Веры Троичность Бога. Ведь многие отцы вообще категорически не соглашались с «равноправием» Святого Духа по сравнению с Отцом и Сыном. А так потихоньку и прошло. Читайте православные о Соборах, образовывайтесь. Что у Карташева, что у Мейендорфа – это все в инете есть – можно ознакомиться.

Текстоцентричность сознания и информационные войны

Так что «не будет» само по себе ересью не является, иначе то же единоверие, введенное Императором Павлом Петровичем, было бы невозможно.

Но, повторим еще и еще раз. Как теперь уже научно доказано наукой семиотикой, сознание человека текстоцентрично. Что вложишь, то получишь «на выходе».

Потому и «прогрессивное время» вольно или невольно заключенное в словах «не будет» совершенно иначе ориентировало римские западные мозги, по сравнению с восточными с их «нет и не будет». В конце концов это и привело к «внутреннему» непониманию Востока и Запада, вплоть до крайних выражений неприязни.

Свойство текстоцентричности человеческого сознания лежит в основе всех «информационных войн» прошлого, настоящего и будущего. И опять же, очень похоже, что это свойство сознания было известно в некоторых «кругах» до всяких семиотик. Во всяком случае «софримо-масореты» им успешно пользовались. Так что масоретскому тексту Вульгаты было на что накладываться.

Не знаю, связано ли то, о чем сейчас будет сказано, с упрямым нежеланием папы Дамаса обратить внимание на результаты Константинопольского собора 381 года (может, просто совпало), но некоторые историки церкви считают, что к концу IV века произошла некоторая «иудаизация» Западной части Церкви Римской Империи.

Именно, папский Рим не принял, или отверг последние 35 Правил Свв. Апостолов с 51 по 85. Из них Правила №№ 65, 70, 71 запрещали под угрозой отлучения от Церкви входить в синагоги, общаться с иудеями, тем более пользоваться их услугами и принимать от них подарки.

Отсутствие в Римской церкви означенных правил вполне могло сыграть роль в дальнейшем переводческом творчестве блаж. Иеронима.

Вполне возможно, что эта некоторая «иудаизация» Западной Церкви и стала первым следствием «линейного понимания» времени в латинском Символе веры.

Так что дорогие читатели, главное в истории, как всегда, очевидно. Академиев кончать не надо.

Западная и Восточная Римские Империи на рубеже IV и V века

«Метафизика времени» или «материальные факторы»?

Понятно, что нынешнее трезвое, научное, высокообразованное и оцифрованное общественное сознание, далекое от примитива «базарного богословия» IV века, может пренебрежительно отмахнуться от этой метафизики времени, да еще времени литургического.

Указав – и совершенно справедливо – на «материальные факторы» «упадка и падения Римской Империи» ‒ как назвал свой труд известный Эдвард Гиббон. Факторы действительно серьезные в лице тех же готов, гуннов и прочих вандалов, жаждавших урвать себе кусочек римской имперской цивилизации и распорядиться им по своему варварскому усмотрению.

Как соответствующий этно-менталитет подсказывает.

К таким же факторам, даже с большим основанием, следует отнести и «внутренние факторы» жизни еще вчера непобедимой и пока что очень богатой империи. К рассмотрению этих фактов и факторов мы в скором времени, даст Бог, перейдем.

Но все же повторим еще раз. Весьма компетентные и толковые специалисты по такому предмету как стратегия, ‒ и военная и стоящая за ней, или над ней – стратегия государственная, та, что генерал Алексей Вандам именует высшей стратегией, эти специалисты однозначно заключают и заявляют, что положение Римского Востока в рассматриваемый период IV-V веков – было многократно хуже и опаснее положения Римского Запада. И именно Восток, а не Запад обязан был пасть под напором и диких и цивилизованных, как имперская Сасанидская Персия, соседей.

А вот поди ж ты! Очень внятно и толково эти соображения изложены и расшифрованы, например, в «Стратегии Византийской Империи» Эдварда Люттвака, признанного специалиста по военной стратегии, в прошлом военного советника президента Рональда Рейгана. Вовсе не перегруженного чрезмерной любовью к православию. Но, как ни парадоксально, именно православием объясняющий невероятное по всем земным параметрам тысячелетнее стояние Священной Римской Империи Второго Рима под натиском всего цивилизованного и не очень человечества.

Этот факт мало известен, и настолько противоречит тем мерзостям, что обычно внушаются о Византии, что позволю привести небольшую конкретику.

Восточная Империя была много уязвимей. Но почему-то устояла

К окончанию IV ‒ началу V века стратегическое положение Западной Римской Империи было много лучше положения Восточной.

Напомним, что административный раздел Империи Феодосием Великим в 395 году следовал по линии границы между Востоком и Западом, впервые проведенной Диоклетианом (284-305), который разделил весь Средиземноморский бассейн почти ровно пополам, в меридиональном направлении примерно по 19 меридиану. Раздел Империи не был разделом политическим, поскольку оба императора совместно правили обеими ее частями. Тем не менее в результате него Восточная Римская Империя оказалась состоящей из трех частей на трех различных континентах.

Карта № 1. Раздел Империи после смерти Феодосия I в 395 году

[Обратим внимание: карты с очевидностью показывают, что раздел Империи 395 года примерно соответствовал частям империи с греческой и латинской литургией, и значит ‒ с разным восприятием литургического времени, которое вскоре перейдет в различное восприятие и обычного времени, и всего, что временем объемлется.

Любопытно, что в очень грубом приближении линия раздела напоминает линии раздела Западной и Восточной Европы и на 1914 и на 1985 годы, когда еще реально существовал Варшавский договор. Наводит, однако, на размышления].

С военно‑стратегической точки зрения Восточная Империя в сравнении с Западной находилась в положении весьма невыгодном^{^[16]}.

Вдоль всей восточной границы, протянувшейся на пятьсот миль от Кавказа до Евфрата, Восточной Римской Империи приходилось по-прежнему противостоять неизменно агрессивной иранской империи Сасанидов, которая с давних пор была самым опасным противником даже для единой империи.

А ведь с некоторых пор Восточная Империя уже не могла призвать на помощь подкрепления из западных войск.

Правители же Ирана, между прочим, сами именовали себя «Шаханшах (Царь царей) Ирана и не‑Ирана» (Šahan Šah Ērān ud Anērān) и правили как Персией, так и таким и территориями как «Парфия, Месан, Хузистан, Ассирия, Адиабена, Аравия, Азербайджан, Армения, Грузия, Кавказская Албания, Баласкан, Парешвар, Мидия, Гурган, Герат, Мерв, Абаршахр, Керман, Сеистан, Туран, Макран (Мекран), Кушаншахр, Кашгар, Согдиана, «гора Чача» (Ташкент), а также Оман по ту сторону моря.

Карта № 2. Великая Евразийская степь

Ситуация на северо-восточной границе была почти столь же сложной: здесь ромеям приходилось оборонять свои дунайские границы от накатывавших одна за другой волн захватчиков из Великой Евразийской степи: гуннов, авар, оногуров‑булгар, мадьяр (венгров), печенегов и, наконец, куман.

Все они были конными лучниками и представляли для Восточной Империи большую опасность, чем германские племена на Рейне – для Западной Империи.

Кроме того, даже готы, в иных случаях грозные, в ужасе бежали от надвигающихся гуннов – а ведь это было еще до того, как Аттила объединил гуннские кланы и усилил их своими подданными из других народов: аланами, гепидами, герулами, ругами, скирами и свевами.

Между тем, в отличие от Восточной Империи внутренние земли Западной части были в сравнительно безопасном положении: побережье Северной Африки, бывшее тогда плодородным и вывозившее множество зерна, весь Иберийский полуостров, защищенный Пиренеями, провинции Южной Галлии, расположенные далеко от опасного Рейна. Да и сама Италия была надежно прикрыта щитом Альп.

География Восточной Империи была совсем иной: кроме Египта и восточной Ливии, большая часть ее территорий лежала слишком близко к опасным границам, будучи поэтому лишена значительной стратегической глубины.

Даже Анатолия, которая, несомненно, прикрывала Константинополь от нашествий с суши, с востока, была по большей части населена и плодородна на узкой полоске земли вдоль Черноморского и Средиземноморского побережий, открытой нападению с моря.

Итак, перед лицом более могущественных врагов и в силу менее выгодного географического положения Восточная Римская империя была, несомненно, куда более уязвима, чем Западная.

Тем не менее именно Западная Римская Империя прекратила существование в течение пятого столетия[17].

Вера, культура и верность ‒ залог успешной стратегии Православной Империи

Источником побед и просто невероятной устойчивости Византийской – Священной Римской Империи на протяжении тысячелетия [ромеи отсчитывали существование империи со дня основания Рима Ромулом, и с этой точки зрения, Римская Империя существовала непрерывно более двух тысяч лет] была ее стратегия [в Ромее это слово почему-то не употребляли даже в военных трактатах], до сих пор никем не превзойденная – по крайней мере первый восемь веков ее «отдельного существования». Обоснованию этого вывода и посвящена «Византийская стратегия».

И победителем, ‒ по мнению ее автора, ‒ в нынешнем мировом противостоянии станет тот, кто поймет эту стратегию и сможет применить ее на современном этапе.

Сама же эта стратегия базировалась на том, что Люттвак именует «тройным самоотождествлением» элиты Священной Римской – Ромейской Империи: «Ромейская правящая элита взирала на внешний мир и на его безконечные опасности, располагая стратегическим преимуществом, которое было не дипломатическим и не военным, а скорее психологическим: имеется в виду твердая моральная уверенность этой элиты в своем трояком самоотождествлении.

Самоотождествление это было гораздо более христианским, чем могут представить себе современные умы, причем именно халкидонитским по вероисповеданию [православным].

Вместе с тем в культурном отношении оно было эллинским, ибо охотно принимало язычника Гомера, агностика Фукидида и неблагочестивых поэтов ‒ хотя слова «эллин» тщательно избегали, потому что оно означало «язычник».

Наконец, оно горделиво величало себя «римским», ибо ромеи считали себя живыми римлянами, причем не без основания, ибо римские установления существовали на протяжении долгого времени ‒ по меньшей мере символически»[18].

Говоря попросту, Ромея-Византия держалась тысячу лет на единстве:

‒ православной веры,

‒ непрерывной традиции самой глубокой в мире греческой античной культуры и

‒ римской верности ее элиты.

Это единство в той или иной степени проецировалось и на народ империи. Что и обезпечило столь долгое бытие империи, пока эти качества у элиты, и как следствие – у народа присутствовали.

Вот, пожалуйста вам, ‒ один из практических «рецептов» возрождения Третьего Рима и его долгого в дальнейшей истории существования. Надо только примерить перечисленные качества к нашей элите – в плане соответствия.

Фактически в приведенных словах специалиста по стратегии в переводе их на «православный язык» скрыто присутствует то, что именуется в православии «симфонией властей»: элита овеществляла светскую власть, но на первое место ставило веру.

А значит осуществляла свою власть «ради Бога».

Мы ‒ русские; мы эти вещи сразу должны понимать

И понятно, что «удерживающим» ‒ «катехоном» этой «симфонии», которой и держалась тысячу лет Священная Римская Империя, мог быть только ее святой император. «Святой» прилагалось к титулу Императора в Ромее с момента помазания на Царство, невзирая на его земные грехи. Император был сакральным правителем Священной Империи, хранителем того замкнутого пространства-времени, которое создавала литургия Православной Церкви, и удерживающему вопреки всему империю во внешнем пространстве-времени.

Император олицетворял «власть, стоящую над всеми властителями во времени и превыше того, что измеряется временем», ‒ как писал в своем слове «О монархии» итальянский поклонник империи Данте Алигьери, очень «не любивший» узурпацию светской власти папами.

Наконец, Император, ‒ епископ внешних дел Церкви ‒ как представитель в церковном руководстве всего «мира» ‒ всех «мирян», то есть всего христианского народа Империи, не давал этому руководству превратить клир Церкви в замкнутую на себя и озабоченную прежде всего своими внутренними делами корпорацию.

Подробнее развивать сказанное не будем. Как говорил Салтыков-Щедрин:

«Мы ‒ русские; мы эти вещи сразу должны понимать».

Переходя к «материальным факторам» будем помнить…

Как приближение-возвращение к нашей сквозной теме, отметим, что на страницах «Византийской стратегии» возникает вполне отчетливо и наш герой – блаж. Иероним Стридонский в его палестинском бытии. В дальнейшем, может быть, скажем об этом подробнее.

В следующей части нашего рассказа мы перейдем к давно обещанному описанию как морально-политического состояния, так и геополитического положения Западной Римской Империи на закате IV века от Р.Х., когда в 382 году в Вечный город вернулся будущий творец Вульгаты после своего первого путешествия на Восток.

Но и перейдя к рассмотрению «материальных факторов» будем отныне учитывать и значение различного восприятия времени в христианском сознании Западной и Восточной частях пока единой Империи, что во многом предопределило их дальнейшую судьбу.

Подчеркнем еще раз, что для нас, православных, будущее укоренено в настоящем, и Царство Божие начинается в этой жизни: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20-21). «Царствие Божие ‒ это тихое, мирное, незаметное вхождение Духа Святого в сердца человеческие», как сказал, поясняя эти слова Евангелия святитель Лука-Крымский.

Поэтому мы, православные, не ждем Царства Божия по окончанию истории и времен, но устремлены к нему через жизнь во Христе, в «средокрестии» настоящего нашей жизни, и уже сейчас переживаем то, чему предстоит произойти в грядущей после Второго Пришествия жизни.

Потому-то православие понимает, представляет и ощущает время не как линейное, но как циклическое и крестообразное. Условно это можно представить, например, так:

Здесь прошлое, настоящее и будущее действительно воспринимаются нами как некое неразрывное единство. Как сжатое в «крестообразный круг» время.

Предупреждение православным

Теперь, когда мы немного разобрались с тем, что есть время, и сколь много в нашей жизни, жизни Отечества, Церкви, да и всего рода людского зависит от верного его понимания и отношения к нему, можно сделать из сказанного некие практические выводы.

Прошлое – не только было. Оно есть. И неуничтожимо будет пребывать всегда. Но оно не постоянно, а изменчиво. И человек постоянно сохраняет власть над Прошлым, и волен менять его произвольно, изменяя свое отношение к нему и его оценку.

При этом событийная насыщенность Прошлого остается неизменной, а его духовное значение и последствия для Настоящего и Будущего преобразуются вследствие взаимосогласованности и взаимообусловленности событий и процессов в материальном и духовном мире.

Практически, на бытовом или социальном уровне, допуская изменения кем-либо Прошлого своего личного или своей страны, человек позволяет менять, часто в нежелательном для себя направлении, свою жизнь, жизнь Родины – свое Настоящее.

А изменяя Прошлое по собственному усмотрению, он тем самым устраивает не только свою личную жизнь, но и жизнь всей своей страны.

Восстанавливая Правду и значение событий Прошлого, – ты становишься их участником.

Их участником, а не оценщиком!

Что еще важнее – оставаясь верным Правде о Прошлом, – ты тем самым отстаиваешь Правду в Настоящем. Очерняя долгие десятилетия Прошлое России, уничижая и обезценивая его, нас продуманно лишали Настоящего и Будущего.

Когда вопреки вековой лжи мы восстанавливаем истинное историческое Прошлое Великой России ‒ Третьего и последнего Рима, ‒ мы созидаем истинное Настоящее нашей Родины, и ее возможное, в этом случае, Воскресение.

Как это ни покажется парадоксальным неискушенному уму, отстаивание Правды в Настоящем – начинается с отыскания Правды о Прошлом. Показательно, что это отыскание само по себе встречает сопротивление именно в Настоящем тех сил, которым Правда не нужна никогда. Особенно о России. И именно это сопротивление современных нам сил свидетельствует о значении правдивого освещения Прошлого.

Следование Правде во все времена называлось Правдивостью. При этом следует понять и усвоить, что Правдивость заключается не в последовательном изложении событий в материальном мире. И не в описании материальных обстоятельств, в которых протекали эти события.

Правдивость – в усилиях удостоверить, отыскать и отстоять Правду, которая может:

– воплощаться в событиях;

– быть мало заметна за событиями;

– а может просто скрываться за ними.

Правдивость – это потребность отыскать Правду и сказать Правду.

Это также – поиск пути высказать Правду, что далеко не всегда бывает легко. А по условиям Времени и вообще не всегда представляется возможным и безопасным.

Но, как повторял наш незабвенный Александр Васильевич Суворов:

Мы русские, с нами – БОГ!

Продолжение следует

[1] Харач или харадж – ежегодная подать за право жизни и собственности, обязательная по закону Мохаммеда для всех покоренных мусульманами народов, не принявших ислама.

[2] Нусерийскую веру исповедуют ансарии, живущие в Нусерийских горах (Джабель Hocaйрие) в Верхней Сирии. Это мусульманская секта, сущность вероучения которой недостаточно известна.

[3] Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским; /пер. с арабского Г. Муркоса. Изд. третье. – М., 2016. С. 125.

[4] Маркеллианство [оно же Омиусианство, Полуарианство или Маркелла ересь] названо так по имени своего основателя – Маркелла, еп. Анкирского (†371 г.). Учение его состояло в следующем. Сын Божий до воплощения не имел личного бытия, но всегда нераздельно существовал в Боге Отце, как Его вечное слово. Воплотившись во Христе, слово сделалось личностью, Сыном Божьим. Когда основанное Христом царство окончится, слово опять возвратится в Бога Отца. Эта ересь была осуждена на Втором Вселенском Соборе (381 г.).

[5] Иерофей (Влахос), митр. Жизнь после смерти - Изд. 4 -е. - Москва: ДАРЪ, 2013. С. 282-285.

[6] Флоренский П.А. Философия культа. (Опыт православной антроподицеи) /Сост. и ред. игумен Андроник (Трубачев). - М.: Мысль, 2004. С. 120.

[7] Подр. см. Прохоров Г.М. Древняя Русь как историко-культурный феномен. – СПб: Издательство Олега Абышко, 2010. Раздел о крестообразности времени. Есть в инете. Там же и другие его статьи на эту тему.

[8] Догматическое богословие, раздел Время и вечность (автор раздела архимандрит Исаия Белов). – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Есть в инете. «Квантованность» времени отмечает в последнее время и физика.

[9] Бердяев Н. О назначении человека. – М.: Республика, 1993. С. 226.

[10] См., напр., Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. – М., 1991. С. 78, 230-234.

[11] См. Sambursky, Pines, The Concept of Time in Late Neo-Platonism; Каменский Алексей. Топология темпоральности в позднем нео-платонизме: Ямвлих, Прокл, Дамаский. //Эсхатос-II: Философия истории в контексте идеи «предела». /Под редакцией О.А. Довгополова Вып. 2. - Одесса: ФОП «Фрiдман О.С.», 2012. С. 41-55.

[12] Каждый может убедиться в реальном существовании своего «Я» непосредственным «вглядыванием в себя». При случае скажем об этом подробнее.

[13] Деяния Вселенских Соборов. - СПб, 1996. Т. 1. С. 125-126.

[14] Карташев А.В. Вселенские соборы. – М., 1994. С. 136.

[15] См. Карпец Вл. Время Третьего Рима; его же Царское место, Битва за историю, Староверы и др.

^{^[16]} См. обзор в: Charalambos Papasotiriou. Byzantine Grand Strategy (Византийская большая стратегия; PhD Dissertation Stanford University, 1991), начиная c p. 93; Mark Whittow. The Making of Byzantium 600-1025 (Создание Византии. 600–1025; Berkeley: University of California Press, 1996), pp. 15-37; и: John H. Pryor. Geography, Technology and War: studies in the maritime history of the Mediterranean 646-1571 (География, технология и война: исследования по морской истории Средиземноморья в 646-1571; Cambridge: Cambridge University Press, 1988), pp. 1-24. – Прим. Эд. Люттвака.

[17] Люттвак Э.Н. Стратегия Византийской империи. /Э.Н. Люттвак. Пер. с англ. А.Н. Коваля. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. С. 8-14. И далее – вся книга.

[18] Стратегия Византийской империи. С. 576.

1. Мы носим в себе Вечность

У каждого времени свой Апокалипсис - это первая строка моей поэмы "Читая Апокалипсис", которую я опубликовала по благословению владыки Иоанна, архиепископа Белгородского и Старооскольского. Видимо, многое мы постигаем интуитивно, поскольку носим в себе вечность, осознавая или не осознавая этого. Из поэтических строчек Владимира Карпеца мне запомнилось: "Змея мирового прогресса" уже замыкает кольцо".

Наталья Сидорина / 11.03.2021, 16:49