Будущего у России не может быть без
русской словесности, расцветшей на почве церковнославянского языка.
Словом, искони передавалась традиция самобытной культуры народа, опыт
исторических побед и поражений. Слово есть выразитель всей народной
жизни и души народа с её скорбью и радостью, песней и плачем. «И мы
сохраним тебя, русская речь, // Великое русское слово», - звучали слова
А. Ахматовой в роковую годину, когда враг, захвативший почти всю Европу,
стоял на подступах к Москве.
Дорого нам досталось сохранение на
протяжении столетий великого русского языка, как дорого оно достается
сейчас жителям Донбасса - колхозникам и шахтерам, взявшим в руки оружие
после того, как на Украине ввели закон о русском языке... «Мы из всех
исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский
язык», - писал Василий Шукшин - наша гордость, наша совесть.
Сегодня идет борьба с русским языком, ибо именно он - незримый охранитель народа. Иначе как назвать то, что до минимума сокращено преподавание литературы в школе - единственного предмета, который формирует мировоззрение человека, воспитывает духовность и нравственность; то, что в теле- и радиоэфире нет места традиционной русской культуре, как и культурам многонациональной России со всей палитрой их сказок, песен, былин...
Сохраним ли мы в чистоте великий русский язык в нынешнее время рафинированного патриотизма и невиданной подмены традиционной культуры? Станислав КУНЯЕВ, поэт, публицист, главный редактор журнала «Наш современник»:
- Александр Пушкин уравнял две сакральные сущности - «язык» и «народ».
Слух обо мне пройдёт
по всей Руси Великой,
И назовёт меня всяк сущий
в ней язык -
И гордый внук славян, и финн,
и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.
Николай Гумилёв впадал в отчаянье при мысли о том, что в начале XX в. священная энергия языка выветрилась и оскудела, что навсегда канули в Лету времена, когда «словом останавливали солнце, словом разрушали города», что в мире «дурно пахнут мёртвые слова».
Но после рождения на просторах Евразии великой советской цивилизации русские поэты вновь смели сказать миру: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат» (В. Маяковский); «Не страшно под пулями мёртвыми лечь, не горько остаться без крова, - и мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово» (А. Ахматова); «Тот, кто жизнью живёт настоящей, кто к поэзии с детства привык, вечно верует в животворящий, полный разума русский язык» (Н. Заболоцкий).
А многострадальный узник, трижды побывавший в советских лагерях, Ярослав Смеляков, может быть, и выжил в то суровое время и стал одним из самых значительных поэтов эпохи социализма благодаря тому, что поклонялся русскому языку как верующий из простонародья поклоняется древней иконе.
Вы, прадеды наши в неволе,
Мукою запудривши лик,
Не мельнице русской смололи
Заезжий татарский язык. Вы взяли немецкую малость,
Хотя бы и больше могли
Чтоб им не одним доставалась
Учёная важность земли. Ты, пахнущий прелой овчиной
И дедовским острым кваском,
Писался и чёрной лучиной,
И белым лебяжьим пером. Ты - выше цены и расценки -
В году сорок первом, потом
Писался в немецком застенке
На слабой извёстке гвоздём. Владыки и те исчезали
Мгновенно и наверняка,
Когда невзначай посягали
На русскую суть языка.
Это стихи Ярослава Смелякова, говорящие о языке, как о живой сущности, откликающейся на все перемены в жизни народа, о божественной тайне зарождения слова («в начале было слово»), о рождении слов и звуков в доисторические времена.
У бедной твоей колыбели
Ещё еле слышно сперва
Рязанские женщины пели
Роняя, как жемчуг, слова.
Но наступили роковые времена кровавой перестройки 1991-1993 гг., и съёжилась душа народа, а месте с ней, словно в гумилёвские времена, ослабело сопротивление языка «дурно пахнущим», «мёртвым словам» - «трендам», «мейстримам», «мессиджам», «фейкам», «мониторингам», налетевшим на «полный разума русский язык» с помощью русофобской пятой колонны, с помощь ренегатов, говорящих на власовском и бендеровском языке или, в лучшем случае, на языке американских комиксов. Недавно услышал в теледебатах фразу, вылетевшую из воспалённых уст депутата нашей Госдумы: «Он (его идеологический противник. - Ст.К.) неадекват!» Хоть стой, хоть падай...
Вспомним переживания Сергея Есенина:
Ах родина, какой я стал смешной,
На щёки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
В начале третьего тысячелетия я участвовал в избирательной кампании Сергея Глазьева. Борьба шла за должность губернатора Красноярского края. Приехали мы в штатный городок Лесосибирск. Выступили несколько раз, а вечером хозяева повезли нас поужинать в лучшую, как они сказали, закусочную города. Накормили по-русски - местной рыбой, борщом, пельменями. Но когда мы выходили из этой закусочной, я оглянулся и прочитал горящее неоновыми буквами её название - «Оклахома» - и обалдел. Вот тогда я понял, что Глазьев выборы не выиграет.
С той поры «Оклахома» стала для меня символом нашего языкового самооплевания, нашего лакейства и холуйства. Приедешь в любой древний русский город - Калугу, Рязань, Воронеж - идёшь по центральной улице - магазины, рестораны, фирмы, и кругом: «Клондайк», «Эльдорадо», «Аляска», «Миссисипи». Словом - сплошная Оклахома. И «Москва-сити» - тоже Оклахома, и кофе-хаус вместо тёплого слова «кофейня» - тоже Оклахома...
А недавно, проезжая Рязань, увидел совершенно запредельную алую неоновую надпись: «секс-хаус». На фоне той «Оклахомы» точный перевод «секс-хауса» как «публичного дома» воспринимается даже как нечто своё, родное, отечественное.
В настоящее время практика писать диктанты у нас сохранилась. Правда, это один диктант на всю страну и называется «тотальным». Видимо, потому, что произведения Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Бунина и других классиков «тотально» изгнаны из употребления.
В сентябре 2016 года жители Ульяновска переизбрали на второй срок губернатора Морозова, того самого, который запретил в своей области использовать для диктанта текст из произведения русскоязычной писательницы Дины Рубиной, живущей в Израиле. Как возмутились тогда «жюльнаристы» из «Новой газеты», из «Эха Москвы». «Вы за это поплатитесь!», - взывал один из них (кажется, Ганапольский), обращаясь к Морозову.
А всё дело заключалось в том, что Дина Рубина в своих творениях часто балуется «матерком». «Я отношусь к мату, как литератор», - пишет она.
Рубина поучила три премии «Большая книга», во многих интервью признавала себя еврейским писателем, но зачем нам, обладателям прозы Распутина, Астафьева, Белова, Личутина, Лихоносова, выбирать тексты для тотального диктанта из романов вульгарной еврейской матерщинницы?
Об убийце Пушкина Лермонтов писал: «Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы».
«Нравы» - это - обычаи, это - вера, это - традиции, это - совесть. И всё это выражается в языке. Вот почему русский язык - одна из самых необходимых скреп русского мира. Ранко РАДОВИЧ, «славянский поэт третьего тысячелетия».
Известный современный художник слова, один из самых переводимых в России сербских авторов, лауреат премии «Золотая осень» им. С.А. Есенина, обладатель одноименного ордена и Золотой медали Международного фонда М.Ю. Лермонтова, множества других российских и зарубежных наград, в том числе церковных и общественных:
- Любовь к русскому языку у сербов в крови. Старшее поколение впитало это с молоком матери. Вы, наверное, заметили, что люди моего возраста, даже если они никогда не бывали в вашей стране, как минимум читают и понимают по-русски. Знание русской литературы является признаком хорошего тона и среди образованной молодёжи. Поэтому нам не безразлично, что творится в языковом и культурном пространстве величайшей славянской страны, а по большому счету - и величайшей страны в мире. Ведь русская духовность укрепляет не только славян и православных, она несёт подлинный свет и многим другим народам, даже тем, чьи представители часто с высокомерием, неприязнью или со страхом взирают на «северного колосса».
Как человек, много лет проживший на Западе, я могу с уверенностью сказать, что романы Достоевского и Толстого, драматургия Чехова, русская поэзия Серебряного века нередко воспринимаются тамошним серьёзным читателем куда живее и лучше, чем иные классические образцы их собственной словесности, которая, несмотря на определённую стойкость европейской традиции, стремительно вырождается под влиянием чужеродного, неевропейского и патологического начала. Однако «начало» это одновременно является и «концом»: змея кусает собственный хвост. Наша же культура - оптимистична, устремлена в вечность и в будущее. Христианство является логическим завершением и наивысшей ступенью данного врождённого оптимизма. Поэтому взоры всех мыслящих людей в Америке и Европе прикованы сегодня к православной России, последнему «удерживающему» в этом падшем, но в то же время вполне способном к восстанию (и неоднократно восстававшем) мире. Русская культура, красота русской речи и глубина русского слова позволяют нам не страшиться эсхатологической перспективы. Между тем сие, конечно же, не означает, что можно благодушно взирать на происходящее вокруг. Тревога русских писателей, их стремление противостоять разрушительным процессам в области языка и культуры, инициированным бесноватыми заговорщиками, нам, сербам, например, близки и понятны. У нас ведь тоже периодически предпринимались и до сих пор ещё предпринимаются подобные попытки. И каждый раз наталкивались и будут наталкиваться на здоровую славянскую реакцию, защитную реакцию национального организма.
Мне лично трудно представить мою жизнь человека и поэта без стихов Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Хомякова, Есенина и Рубцова. Русский язык с его многоуровневым богатством лексического фонда (то, что было обеднено в литературном сербском реформами Вука Караджича) является для сербов своеобразным мостом в общеславянское прошлое, а значит - и в грядущее, ибо будущность наша непременно должна быть связана с «седой стариной» или «сияющим прошлым», как сказал наш величайший писатель ХХ века Милош Црнянский, потомок православных священников и отважных граничар (пограничная стража, в чём-то сродни нашему казачеству. - Ред.). Те, кто пытаются искусственно возродить мёртвые формы (постмодернизм) и эстетику распада, в скором времени сами окажутся жертвами своих противоестественных устремлений. А славянская цветущая речь станет завоевывать (отвоевывать) культурное пространство древнего континента, приобщая новые поколения к целительным праистокам былого единства. И русский язык в этом смысле - поистине неисчерпаемый кладезь для каждого, кто хочет заглянуть в себя и открыть заново собственное незамутнённое естество.
Подготовила Ирина УШАКОВА
Продолжение разговора. Начало в № 10, 16, 19/2018 г.
Слово
Сегодня идет борьба с русским языком, ибо именно он - незримый охранитель народа. Иначе как назвать то, что до минимума сокращено преподавание литературы в школе - единственного предмета, который формирует мировоззрение человека, воспитывает духовность и нравственность; то, что в теле- и радиоэфире нет места традиционной русской культуре, как и культурам многонациональной России со всей палитрой их сказок, песен, былин...
Сохраним ли мы в чистоте великий русский язык в нынешнее время рафинированного патриотизма и невиданной подмены традиционной культуры? Станислав КУНЯЕВ, поэт, публицист, главный редактор журнала «Наш современник»:
- Александр Пушкин уравнял две сакральные сущности - «язык» и «народ».
Слух обо мне пройдёт
по всей Руси Великой,
И назовёт меня всяк сущий
в ней язык -
И гордый внук славян, и финн,
и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.
Николай Гумилёв впадал в отчаянье при мысли о том, что в начале XX в. священная энергия языка выветрилась и оскудела, что навсегда канули в Лету времена, когда «словом останавливали солнце, словом разрушали города», что в мире «дурно пахнут мёртвые слова».
Но после рождения на просторах Евразии великой советской цивилизации русские поэты вновь смели сказать миру: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат» (В. Маяковский); «Не страшно под пулями мёртвыми лечь, не горько остаться без крова, - и мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово» (А. Ахматова); «Тот, кто жизнью живёт настоящей, кто к поэзии с детства привык, вечно верует в животворящий, полный разума русский язык» (Н. Заболоцкий).
А многострадальный узник, трижды побывавший в советских лагерях, Ярослав Смеляков, может быть, и выжил в то суровое время и стал одним из самых значительных поэтов эпохи социализма благодаря тому, что поклонялся русскому языку как верующий из простонародья поклоняется древней иконе.
Вы, прадеды наши в неволе,
Мукою запудривши лик,
Не мельнице русской смололи
Заезжий татарский язык. Вы взяли немецкую малость,
Хотя бы и больше могли
Чтоб им не одним доставалась
Учёная важность земли. Ты, пахнущий прелой овчиной
И дедовским острым кваском,
Писался и чёрной лучиной,
И белым лебяжьим пером. Ты - выше цены и расценки -
В году сорок первом, потом
Писался в немецком застенке
На слабой извёстке гвоздём. Владыки и те исчезали
Мгновенно и наверняка,
Когда невзначай посягали
На русскую суть языка.
Это стихи Ярослава Смелякова, говорящие о языке, как о живой сущности, откликающейся на все перемены в жизни народа, о божественной тайне зарождения слова («в начале было слово»), о рождении слов и звуков в доисторические времена.
У бедной твоей колыбели
Ещё еле слышно сперва
Рязанские женщины пели
Роняя, как жемчуг, слова.
Но наступили роковые времена кровавой перестройки 1991-1993 гг., и съёжилась душа народа, а месте с ней, словно в гумилёвские времена, ослабело сопротивление языка «дурно пахнущим», «мёртвым словам» - «трендам», «мейстримам», «мессиджам», «фейкам», «мониторингам», налетевшим на «полный разума русский язык» с помощью русофобской пятой колонны, с помощь ренегатов, говорящих на власовском и бендеровском языке или, в лучшем случае, на языке американских комиксов. Недавно услышал в теледебатах фразу, вылетевшую из воспалённых уст депутата нашей Госдумы: «Он (его идеологический противник. - Ст.К.) неадекват!» Хоть стой, хоть падай...
Вспомним переживания Сергея Есенина:
Ах родина, какой я стал смешной,
На щёки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
* * *
В начале третьего тысячелетия я участвовал в избирательной кампании Сергея Глазьева. Борьба шла за должность губернатора Красноярского края. Приехали мы в штатный городок Лесосибирск. Выступили несколько раз, а вечером хозяева повезли нас поужинать в лучшую, как они сказали, закусочную города. Накормили по-русски - местной рыбой, борщом, пельменями. Но когда мы выходили из этой закусочной, я оглянулся и прочитал горящее неоновыми буквами её название - «Оклахома» - и обалдел. Вот тогда я понял, что Глазьев выборы не выиграет.
С той поры «Оклахома» стала для меня символом нашего языкового самооплевания, нашего лакейства и холуйства. Приедешь в любой древний русский город - Калугу, Рязань, Воронеж - идёшь по центральной улице - магазины, рестораны, фирмы, и кругом: «Клондайк», «Эльдорадо», «Аляска», «Миссисипи». Словом - сплошная Оклахома. И «Москва-сити» - тоже Оклахома, и кофе-хаус вместо тёплого слова «кофейня» - тоже Оклахома...
А недавно, проезжая Рязань, увидел совершенно запредельную алую неоновую надпись: «секс-хаус». На фоне той «Оклахомы» точный перевод «секс-хауса» как «публичного дома» воспринимается даже как нечто своё, родное, отечественное.
* * *
В настоящее время практика писать диктанты у нас сохранилась. Правда, это один диктант на всю страну и называется «тотальным». Видимо, потому, что произведения Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Бунина и других классиков «тотально» изгнаны из употребления.
В сентябре 2016 года жители Ульяновска переизбрали на второй срок губернатора Морозова, того самого, который запретил в своей области использовать для диктанта текст из произведения русскоязычной писательницы Дины Рубиной, живущей в Израиле. Как возмутились тогда «жюльнаристы» из «Новой газеты», из «Эха Москвы». «Вы за это поплатитесь!», - взывал один из них (кажется, Ганапольский), обращаясь к Морозову.
А всё дело заключалось в том, что Дина Рубина в своих творениях часто балуется «матерком». «Я отношусь к мату, как литератор», - пишет она.
Рубина поучила три премии «Большая книга», во многих интервью признавала себя еврейским писателем, но зачем нам, обладателям прозы Распутина, Астафьева, Белова, Личутина, Лихоносова, выбирать тексты для тотального диктанта из романов вульгарной еврейской матерщинницы?
Об убийце Пушкина Лермонтов писал: «Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы».
«Нравы» - это - обычаи, это - вера, это - традиции, это - совесть. И всё это выражается в языке. Вот почему русский язык - одна из самых необходимых скреп русского мира. Ранко РАДОВИЧ, «славянский поэт третьего тысячелетия».
Известный современный художник слова, один из самых переводимых в России сербских авторов, лауреат премии «Золотая осень» им. С.А. Есенина, обладатель одноименного ордена и Золотой медали Международного фонда М.Ю. Лермонтова, множества других российских и зарубежных наград, в том числе церковных и общественных:
- Любовь к русскому языку у сербов в крови. Старшее поколение впитало это с молоком матери. Вы, наверное, заметили, что люди моего возраста, даже если они никогда не бывали в вашей стране, как минимум читают и понимают по-русски. Знание русской литературы является признаком хорошего тона и среди образованной молодёжи. Поэтому нам не безразлично, что творится в языковом и культурном пространстве величайшей славянской страны, а по большому счету - и величайшей страны в мире. Ведь русская духовность укрепляет не только славян и православных, она несёт подлинный свет и многим другим народам, даже тем, чьи представители часто с высокомерием, неприязнью или со страхом взирают на «северного колосса».
Как человек, много лет проживший на Западе, я могу с уверенностью сказать, что романы Достоевского и Толстого, драматургия Чехова, русская поэзия Серебряного века нередко воспринимаются тамошним серьёзным читателем куда живее и лучше, чем иные классические образцы их собственной словесности, которая, несмотря на определённую стойкость европейской традиции, стремительно вырождается под влиянием чужеродного, неевропейского и патологического начала. Однако «начало» это одновременно является и «концом»: змея кусает собственный хвост. Наша же культура - оптимистична, устремлена в вечность и в будущее. Христианство является логическим завершением и наивысшей ступенью данного врождённого оптимизма. Поэтому взоры всех мыслящих людей в Америке и Европе прикованы сегодня к православной России, последнему «удерживающему» в этом падшем, но в то же время вполне способном к восстанию (и неоднократно восстававшем) мире. Русская культура, красота русской речи и глубина русского слова позволяют нам не страшиться эсхатологической перспективы. Между тем сие, конечно же, не означает, что можно благодушно взирать на происходящее вокруг. Тревога русских писателей, их стремление противостоять разрушительным процессам в области языка и культуры, инициированным бесноватыми заговорщиками, нам, сербам, например, близки и понятны. У нас ведь тоже периодически предпринимались и до сих пор ещё предпринимаются подобные попытки. И каждый раз наталкивались и будут наталкиваться на здоровую славянскую реакцию, защитную реакцию национального организма.
Мне лично трудно представить мою жизнь человека и поэта без стихов Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Хомякова, Есенина и Рубцова. Русский язык с его многоуровневым богатством лексического фонда (то, что было обеднено в литературном сербском реформами Вука Караджича) является для сербов своеобразным мостом в общеславянское прошлое, а значит - и в грядущее, ибо будущность наша непременно должна быть связана с «седой стариной» или «сияющим прошлым», как сказал наш величайший писатель ХХ века Милош Црнянский, потомок православных священников и отважных граничар (пограничная стража, в чём-то сродни нашему казачеству. - Ред.). Те, кто пытаются искусственно возродить мёртвые формы (постмодернизм) и эстетику распада, в скором времени сами окажутся жертвами своих противоестественных устремлений. А славянская цветущая речь станет завоевывать (отвоевывать) культурное пространство древнего континента, приобщая новые поколения к целительным праистокам былого единства. И русский язык в этом смысле - поистине неисчерпаемый кладезь для каждого, кто хочет заглянуть в себя и открыть заново собственное незамутнённое естество.
Подготовила Ирина УШАКОВА
Продолжение разговора. Начало в № 10, 16, 19/2018 г.
Слово
