Семён вырос на нашем приходе. Мы же его и в армию отправляли. Он из очень хорошей многодетной семьи. На днях он вернулся на Родину и пришёл в храм. Это был вечер накануне воскресенья. Я принимал исповедь. По очереди принял и его покаяние. После прочтения разрешительной молитвы я попросил Семёна остаться после службы на короткое время, чтобы перекинуться с ним несколькими словами о его службе в армии, об участии в СВО, откуда он недавно был комиссован после тяжелого ранения.
После богослужения мы присели на скамеечку в главном приделе нашего храма, и я стал его расспрашивать о пережитом. При первых же его словах я обратил внимание, насколько он стал серьёзным, как в поведении, так и в построении своих ответах на мои вопросы.
Лаконично, скромно, умно он по порядку изложил свой армейский путь и то, как попал на СВО. Если сократить, то получается, что срочная служба была крайне скучной (в стиле покраски травы на газонах) и очень неприятной в смысле взаимоотношений между солдатами. Он это так описал: «Достало так, что когда пришли вербовать на контракт, я прямо сразу подписался, лишь бы из части уехать и чем-то полезным и интересным заняться».
Далее он рассказал уже о самом контракте: «На полигоне, в учебном пункте, было интересно, и коллектив сразу сложился хороший, не в пример моему армейскому, из срочников. Инструктора сплошь специалисты высокого класса. Нас сразу стали готовить в штурмовые отряды, а хорошему штурмовику очень много надо знать. Тут и минно-взрывное дело, азы работы сапером, пожаротушение, тактическая медицина, химзащита, наука о правильном дыхании во время бега, стрельба из всего подряд.
Насыщенно время там прошло. Относились к нам уважительно, ура-патриотизмом не терзали, кормили очень хорошо, так что мы даже заметно в весе прибавили. При полигоне была часовня в землянке, к ней был приписан священник, который всегда был с нами, проповедовал, поддерживал нас наставлениями и молился за нас. И вдруг как-то очень неожиданно быстро, так нам показалось, мы оказались на фронте.
Пробыл я на передовой почти три месяца. Командир нас, молодых контрактников, никуда не посылал. Работы всякой военной было много, на месте мы не топтались, но в бой не ходили.
Да там и без боя жутко. Миномёты и артиллерия — это незабываемо. Когда я первый раз попал под часовой обстрел из вражеского полкового миномёта, то вопрос о сухости моих штанов был бы уместен в любую минуту. В такой ситуации вспоминаешь все молитвы, что учил в воскресной школе и с родителями, и молишься просто от души — не отвлекаясь. А при такой молитве открывается нечто ранее невиданное, потому что я лично начинал ощущать некое стороннее присутствие рядом со мной, из-за которого мне порой и небо невозможно было разглядеть. А иной раз так находит на сознание демон страха, что аж на время парализует руки и ноги. Этот демон рисовал мне картинки, как снаряд попадает прямо в накат из брёвен, и меня засыпает брёвнами и грязью, как пуля снайпера раскалывает мне череп, или пробивает грудь выше сердца, как меня хоронят товарищи. Бороться с такими прилогами и помыслами во время страхования сложно.
Говоря о невидимом присутствии, говорю не голословно, потому как однажды во время, когда нас бомбили и мины пролетали чуть выше, взялись мы с одним парнем храбриться, разговаривать начали, глядя друг другу в лицо, не опуская голов. И вдруг мина попадает прямо в наш окоп, примерно в десяти метрах от нас. Мы даже охнуть не успели, как получили удар по своим барабанным перепонкам, но контузии не было, и мы, осмотревшись, поняли, что целы.
Между тем, один артефакт в двух метрах от нас заставил наши сердца биться сильнее. Блиндаж, где сидели полковые радисты, был по периметру обнесён бетонными плитами, вот они-то и были в тех самых двух метрах от нас. А «заморозило» нас то, что мы увидели на этом бетоне — он весь был изрешечён осколками, которые кучно прошли прямо мимо наших наглых физиономий, прямо между нашими носами и глазами. Ну явно же, что Кто-то свои невидимые крепчайшие шиты поставил перед нами и защитил нас.
На боевые задания нас не пускали, явно жалели нас, но смерть на передовой близко ходит, и у меня там было три случая неожиданного спасения моей персоны от явной смерти, когда, всё после рассмотрев, я понимал, что это мой поводырь — Ангел-Хранитель — так меня бережёт от пуль и снарядов.
Про ужас тоже не умолчу, потому как видел собственными глазами, как нерелигиозные молодые солдаты драпали из укрытий сломя голову, а когда их потом спрашивали, почему так, то они говорили, что видели противника уже в расположении, а у них не было готово оружие. Вот так, они видели врага, которого и в помине рядом не было, так демоны жуть нагоняют на слабых.
Наконец, нас отправили на первое боевое задание – вывезти четырёх трёхсотых из-под огня. Стрелять без особой надобности нам запретили. Мы быстро туда добрались на нашей «буханке» (микроавтобус УАЗ), замаскировали её в посадке и выдвинулись к раненым. Всех вскорости нашли и начали их вытаскивать ближе к машине. Всех вытащили и хорошо уложили, но вот беда — нас обнаружили «птички» и скинули пару мин нам под ноги. Меня сильно ранило в спину, а остальные отделались неглубокими осколочными царапинами.
Погрузились и мы в «буханку» и рванули в расположение, но… нас догнал дрон и так нас нагрел сзади, что все мы мигом оказались на головах, потому что машина лежала на крыше в кювете и пыталась загореться синим пламенем. Двое раненых скончались, солдат-водитель получил тяжёлые переломы, а я только сильно головой стукнулся. До наших оставалось буквально полкилометра. По рации вызвали подмогу, но я очень боялся, что потеряю много крови, потому как первую медицинскую помощь мне не оказали. Качаясь, пошёл в медсанчасть самостоятельно. Пока шёл, сквозь зубы смеялся над своими первыми подвигами. Фельдшер меня осмотрел, перевязал, назначил эвакуацию в госпиталь. Рука вообще не работала. Оказалось, что подбило меня не миной, а снайпер меня достал и пробил мне пулей навылет лопатку и грудь, к счастью для меня не задев лёгкое, нерв и артерию.
Когда сработало немного обезболивающее лекарство, я вспомнил о моём поводыре — Ангеле-Хранителе. Я всё взвесил, снова рассмотрел и понял, что видел его в виде вспышки света, в момент моего ранения. Ничем иным я этот свет объяснить себе не смог. С младых ногтей я молюсь моему Ангелу, всегда хотел его увидеть и вот он явил мне себя в момент, когда я пытался спасать жизнь моим товарищам, когда выполнял своё первое и, очевидно теперь, что последнее боевое задание. Всю дорогу в машине до госпиталя говорил ему «спасибо» и до сей поры говорю по нескольку раз в день.
После обследования в госпитале оказалось, что у меня сильная контузия плечевого нерва, и рука не работает именно из-за этого. Меня долго лечили, реабилитировали, и вот я дома, комиссован после тяжёлого ранения, нахожусь на реабилитации. Врачи хорошие и уже есть видимые результаты».
Он показал мне, что может поднимать руку до уровня уха и что у него уже немного работают пальцы. «Врачи хорошие, технологии реабилитации есть, вылечусь».
На мой вопрос, что он думает о причинах своего ранения, он мне ответил с уверенностью: «Бог бодливой корове рогов не дал. Он спас меня от смерти и от войны и собственной самости. Теперь вот хожу, куда сам не хочу, но куда ведут, совсем не так, как это было, когда я по глупой своей воле сбежал из линейной части на фронт».
На второй мой вопрос, чем он хотел бы заняться, он твердо так ответил мне: «Хотел бы вернуться к своим друзьям на фронт. Но буду делать то, что говорят врачи и родители, буду далее лечиться. Может, пойду учиться в ВУЗ, и буду учиться слушаться моего Поводыря».
Протоиерей Вячеслав Пушкарёв, историк, писатель, Иркутск
