46. Французы и француженки Царьграда
Вернувшись в Царьград, Савва предпринял несколько шагов, направленных на то, чтобы установить неофициальные контакты между П.А.Толстым и представителями Франции. Прощупывалась почва возможности использования французской дипломатии в качестве посредников на чаемых Петром мирных переговорах с Карлом XII.
И когда Савва получил от мадам де Ферриоль любовную записку, он воспринял это как сигнал к тому, что очередные приключения могут быть отнесены к тем средствам, которые якобы оправдывают цель.
В письме пресыщенной бездельницы была одна только фраза: «Моё тело трепещет от ожидания прикосновения к твоему».
Ну, понятно, больной старый муж, никаких забот, никаких болезней и страданий, вот и заполняется досуг похотливыми грёзами, до исступления доводящими. И никакие болтания и бессистемные траты золота в ювелирных лавках не приносят никакого утешения.
Что-то останавливало Савву от того, чтобы откликнуться.
Но он отбросил эти смутные сомнения, решив, что, сочетая приятное с полезным, можно будет убедить самого себя, что предстоящее – это часть его самоотверженного большого дела, а вовсе не очередной грешок…
На этот раз он снял домик на побережье, куда необычайно и как-то демонстративно хмурый Нэд привозил Мари в закрытом экипаже. Однажды француженка даже притащила с собой очаровательную приятельницу, которая показывала им индийские книги, повествующие о мудрёностях в любовных утехах. Посмеялись, а потом и поупражнялись.
И это тоже нужно было «для дела»?
***
Толстой был сведён с де ла Ви, но в конечном итоге это не привело к тому, чего от Петра Андреевича ожидал Пётр Алексеевич. Франция не согласилась играть роль посредника. Тем более, что Карл и не намеревался мириться с появлением в устье Невы русских укреплений.
Переговоры прошли впустую. Всё напрасно. На праздном, т.е. пустом месте. После тщетных попыток обмануть самого себя Савва вновь ощутил пустоту. Закрывшись на все замки, он в неподдельном покаянии распростёрся пред Распятием и ликами святых угодников. Но душа так и оставалась праздной, никакого живого дыхания не ощущалось в ней.
Как будто Спаситель и Угодники Его отвернулись от него.
- Собака сластолюбивая! Вот – кто я! И себя, и Тебя, Господи, обмануть пытался. Сердцеведца ли мне обманывать?
Приказав Нэду никогда впредь не принимать никаких писем от Марии де Ферриоль, Савва стал ждать. Какую же цену придётся заплатить ему в искупление?
Пудовыми свечами тут не откупиться.
Грех – не штраф, а рана, которую он сам сознательно нанёс душе своей.
Сколь горьким окажется лекарство на сей раз?
***
И вскоре из Венеции пришла эта весть.
Его старый друг, Сальваторе Соранцо, у которого всё это время проживал молодой Лука Владиславич, сообщал Савве, что его сын Лука пропал без вести вместе со всеми гардемаринами. Их корабль попал в сильный шторм между островом Корчула и полуостровом Пелешца. Интенсивный поиск выживших, к сожалению, не дал никаких результатов. Наконец, Адмиралтейство сообщило, что тела нескольких утонувших были выброшены волнами на берег небольшой лагуны близ рыбацкой деревни Ловишта, неподалёку от всем известного зловещего «кладбища кораблей». Тела Луки среди них было.
Савва, неоднократно ходивший по Адриатике, прекрасно знал побережье острова Корчула. Сам однажды испытал ужас, когда он и его команда спасли корабль, укрыв его в заливе Ловишта. Там погибло немало кораблей, и справа у входа в залив высоко на вершине скалы стоит большой крест. Поставленный за упокой душ тех, кто навечно остался почивать в глубинах неукротимого Адриатического моря под этими крутыми скалами. Во время отлива силуэты затопленных кораблей видны невооружённым глазом. Лохмотья изодранных снастей шевелятся под водой, будто машут, подавая из своих глубин знаки тем, кто имеет счастье находиться на поверхности.
«Как Венеция могла потерять целую команду гардемаринов? Как корабль, управляемый первоклассными моряками, мог оказаться в этой ловушке, о существовании которой знают все, кто хоть раз ходил Адриатикой?»
Эти мысли порою отвлекали Савву от главного, от постижения того, что Господь изо всех сил смиряет его сластолюбие, напоминая о том, что нормы поведения «галантного кавалера-мота» в Очах Господних – просто мерзость блудная. И кому, как не ему, знатоку церковности не знать тех вещей, которые известны последнему крестьянину и морячке… Известны. Как же без этого. Но почему он посмел решить, что для него законы не писаны? Только лишь потому, что он, граф Савва Рагузинский, что-то сделал для народа Божия, теперь для него уже и законы Божии не писаны?
Господь посетил дом Владиславичей ещё раз.
Савва не покидал своей комнаты несколько дней, и единственными посетителями, приходившими утешить его, были Лука Барко, племянник Моисей и секретарь Пётр Лукин, которого он привез из Москвы. Вскоре из Дубровника приехал брат Иоанн с сыновьями.
Савва решил, что всех своих племянников следует забрать в Россию, где они получат образование и смогут вести его торговые дела. Самым способным и самым любящим был Моисей, преданный, образованный, сдержанный и статный. На такого всегда можно положиться.
В последнее время Владиславич столкнулся с тем неожиданным фактом, что российские товары в Царьграде приносят всё меньше и меньше прибыли. Возникли проблемы с турецкими купцами, которые жестко сбивают цены на товары. У него сложилось устойчивое впечатление, что кто-то из тени планомерно ведёт эту игру, делая намёки на грядущие ухудшения междержавных отношений. Стал подозревать, что руку приложили люди, связанные либо с английским, либо со шведским, а, скорее всего, с французским двором.
За десять дней до принятия Саввой решения о возвращении в Россию, новоиспеченный великий визирь выставил перед домом П.А. Толстого янычар, фактически заключив российского посла под домашний арест. Владиславича деликатно предупредили, что лучше было бы ему покинуть город, поскольку что-то назревает. Делались намёки на то, что «иллирский шляхтич» занимался в Москве вовсе не одной лишь торговлей. Приняв решение не испытывать судьбу, Савва покидает Османскую империю.
47. Снова в Москве
Вернувшись в Москву в январе 1705 года через земли Малороссии, Савва занялся организацией дела в России с размахом. Теперь он уже был твёрдо настроен на то, что именно Российское государство станет новым домом и для него, и для его племянников. Частые и утомительные поездки не были для него каким-то препятствием. Целью стало создание надёжной торговой сети с управляющими в Казани, Вологде, Киеве, Новгороде, Москве и строящемся Санкт-Петербурге. Центральная канцелярия располагалась в Нежине – крупнейшем в то время городе Малороссии.
Город, расположенный на пересечении торговых путей, был многолюдным и разноплеменным. На ярмарки привозили меха из Москвы и Сибири, с Волги – рыбу и икру, из Польши и Германии - тонкие голландские, английские и французские сукна, атлас и бархат, из Турции – шелка, кумач, табак и ладан. Черноусые мадьяры и молдаване привозили бочонки с винами, а такие же черноусые чумаки – возы с солью.
Нежин показался Савве весьма удобным узлом в его системе международной торговли. Он понял, что незачем делать крюк через Царьград, а можно организовать торговлю с итальянскими княжествами и городами напрямик – через земли Австрийского кесаря, а в перспективе – через Балтийские порты. Тем более, что становилось всё тяжелее и тяжелее поддерживать регулярную связь с Лукой Барко.
Для решения этой задачи он организовал серию встреч с венецианским резидентом в Москве Франческо Савиони. Встречались в кабинете Владиславича в Посольском приказе. Обсуждали не только нужды итальянцев в российских товарах, но и нужды России в итальянских специалистах. Необходимо было решить вопрос о найме итальянских капитанов на новые корабли и мастеров для нужд Северных верфей, а также об отправке новой группы русских гардемаринов для обучения в Арсенал. А потому к их разговору присоединился адмирал Апраксин.
- Господин Савиони, - обратился к венецианцу Апраксин. - Только что из Венеции прибыли Иван Фаустов и Иван Юрьев со шкиперскими патентами. Я предполагаю, что они хорошо себя показали там, но я хотел бы услышать, что Вы думаете об этом.
- Не волнуйтесь, Ваше сиятельство, - ответил Савиони. - Вы хорошо знаете, что наша matricula, то есть диплом или патент для будущих капитанов и навигаторов – бумага серьёзная. Выдаётся строго на основе продемонстрированных знаний и согласно результатам. Эти два гардемарина произвели замечательное впечатление за все годы упорного труда и обучения в венецианском Арсенале. Речь идет о трудолюбивых и для морских ремёсел талантливых людей. Будьте спокойны. Всё, вложенное в их образование, безусловно, воздастся сторицей и принесёт большую пользу вашему государству в будущем.
Адмирал Апраксин попрощался с собеседниками, а Савва продолжил прояснять многие вещи, связанные с открытием торговли через Балтику, а также сухопутным путем через Малороссию и земли кесаря в Адриатику:
- Вот у меня для вас список востребованных товаров для российского рынка. От вас ожидаю списка всего необходимого для верфи в Арсенале, а также для продаж в Венеции. Чем смогу Вам помочь?
Франческо Савиони хорошо подготовился к этой встрече.
Он получил все необходимые данные из Венеции, зная, что Савва ещё из Дубровника успешно поставлял в республику товары, вполне способные к конкуренции. Савиони понимал, что на своей новой родине Владиславич был на хорошем счету, и даже занимал немалое положение в обществе. Поддерживаемый самим царём, он, по-видимому, имел прямой доступ к Державному казначейству. Следовательно, мог располагать самыми привлекательными для экспорта товарами.
Между тем, помимо деловой части разговора, венецианец намеревался решить ещё кое-какие вопросы.
- Хочу передать вам привет от одного человека. Коллега Джакопо просил вручить Вам это письмо.
Савва прекрасно понимал, что Сиятельная Венеция о нём не забыла, и непременно даст о себе знать, но вида не подал.
- Здесь также список товаров, которые нам нужны в Serenissimi срочно, поэтому, пожалуйста, ответьте нам как можно скорее, какие объемы и сроки доставки доступны.
Речь шла о смоле, поташе, продукции чёрной металлургии и, конечно же, соболях.
- Я полностью осознаю, что ваши торговые возможности намного больше и серьезнее, чем то, что ранее пытался достичь г-н Иван Крушала, – продолжил венецианец, убедившись, что Савва прочитал незашифрованную часть письма.
- Кстати, передаю Вам привет от Сальваторе Соранцо. Встретил его на похоронах отца. Осенью тот предстал пред Господом.
Франческо осенил себя крестным знамением.
- И позвольте мне выразить глубочайшие соболезнования по поводу трагической кончины Вашего сына Луки.
- Благодарю Вас, сеньор Савиони, за Ваше участие. В этот не самый для меня радостный час. Господу было угодно лишить меня единственного сына. Так глупо и нелепо. Соранцо сообщил, что корабль погиб в том месте, которое опытные моряки обходят десятой стороной… Не понимаю, как могло так случиться? Впрочем, сейчас это не важно. Для меня лично важно понять другое: почему Он поступил так со мной? А ещё важнее: для чего? Что-то я делаю не так… В этой жизни.
Сказал просто, без намёка на сценическую патетику и умолк. Впрочем, чтобы не затягивать молчание, так же просто перешёл к делу.
- Я подготовил для Вас список наших товаров, которые в наличии на складах. А также определил те объёмы, которые реально подготовить к концу полугодия. Убеждён, несмотря на высокий спрос на нашу продукцию, мы можем безотлагательно удовлетворить все заказы.
После того, как Сальвиони вышел, секретарь Саввы принёс какую-то стряпню, проворчав, что граф как будто махнул на себя рукой.
- Милостивый государь, с раннего утра на ногах, а во рту маковой росинки не было!
Савву эта незнакомая присказка заинтересовала и развеселила.
- Какой «маковой росинки»? Что это такое?
Но секретарь ничего вразумительного ответить не смог.
- Ну, значит ничего не ели – не пили! Ни макового зёрнышка, которым начиняют пироги, не ели, не пили ничего. Даже росинки.
- Ладно, давай поедим. Что там ты принёс. Присаживайся и сам!
Пётр Лукин принёс щей, пирогов с рыбой и медового сбитеня. Сотворил молитву пред вкушением пищи:
- Ядят нищии и насытятся, и восхвалят Господа взыскающии Его, жива будут сердца́ их в век века.
За трапезой Савва почти ничего не ел, был молчалив. Пётр быстро прибрал посуду и с поклоном покинул графа.
Владиславич по русскому – и, кстати, средиземноморскому тоже, - обычаю вздремнул немного после обеда, но совсем недолго. Встал и ощутил давно уже позабытую лёгкость в мыслях и радость на сердце.
Уселся за большой резной стол и достал из конторки сложенную в футляре подзорную трубу. Достал не для того, чтобы разглядывать висевшую перед ним на стене большую французскую карту Средиземного моря, но для того лишь, чтобы повертеть в руках вместо чёток. Прикосновение к металлу трубы рождало в нём странное чувство, которое спустя некоторое время, приводило его ум и сердце к глубокому молитвенному погружению в созерцательное безмыслие.
Давно уже он не испытывал этого благого чувства. С тех самых пор, как позволил себе развлечься с мадам де Ферриоль и её развращённой приятельницей. Пустота, наглым пузырём вытолкнувшая из души прочие чувства, обратила жизнь в подобие умирания. Он ел, пил, но видел себя как бы со стороны. Книги, верные друзья, не приносили никакого утешения сердцу и пищи для разума. С друзьями он тоже разговаривал как во сне, ощущая явственно какую-то преграду, отделявшую его от мира людей.
«Видимо, так ощущается оставленность Богом».
Ушла молитва, и слова совсем не звучали.
Он пытался было выдумать какой-нибудь обет, наложить самому на себя епитимью, но вспомнил категорическое предостережение против этого латинского обычая, которое заповедовал ему ещё в юности наставник в монастыре. Нельзя самонадеянно взваливать на себя некое послушание, на которое не было дано благословения, ибо лукавый найдёт способ, чтобы человек нарушил обет, и тогда тоскующая душа впадёт в беспросветное уныние.
Нет, не имея доброго духовного наставника, такими вещами не шутят.
А потом пришла весть о трагической гибели единственного сына.
«Так вот чем я должен был расплатиться», - горько подумал тогда Савва, и мысль эта едва не ввергла его в грех скепсиса и неверия в Промысл.
Однако, Господь милосерден, и благое чувство вновь вернулось в сердце кающегося грешника.
Савва вновь обрёл способность к молитвенному созерцанию.
Мысли снова стали обретать строй и иерархию.
Савва сложил подзорную трубу и, уложив её в кожаный футляр, отложил в сторонку. Сотворив круг Иисусовых молитв по чёткам, приступил к расшифровке послания от Джакопо.
Джакопо пожелал ему от имени Serenissime успешной работы в России, отметив, что теперь их интересуют события при Дворе Петра и в Посольском приказе, отношения с Австрией, Пруссией, Польшей и Швецией. Напомнив при этом, что было бы неплохо передавать и значимую информацию по Царьграду.
Завершив расшифровку, Савва позвал Лукина и велел ему сообщить Головину о том, что есть разговор.
Ещё во время первого прибытия в Россию Савва открыто проинформировал главу Посольского приказа о своих «услугах», оказываемых им тайной службе Serenissimе. И тогда же было решено, что он будет продолжать свою игру в этом качестве, но что содержание сообщений, отправляемых в Венецию, всегда будет согласовываться с Головиным.
Отправлялись данные о развитии российского военного флота, кораблестроительстве и, в частности, о планах переселения столицы на Балтику в строившийся новый приморский город, Санкт-Петербург. Что также было преподнесено в контексте планов о развитии торговли через Балтику.
Дело в том, что в России давно уже работали венецианские корабелы, а также моряки, которые, по логике вещей, представляли разведку Serenissime. Глупо было не отправлять тех сведений, которые венецианцы и так получали по другим каналам.
В верности Венеции союзническому долгу в Москве не сомневались, но нужно было учитывать и то, что данными этими – так или иначе – пользовались и агенты Вены, и агенты Парижа. Было решено, что Савва будет снабжать контору сеньора Джакопо подробнейшими сведениями о внутреннем рынке московского государства, а также подбрасывать в качестве непроверенной информации некие данные, которые могли бы служить в качестве управляемой дезинформации.
В отправленной для Джакопо шифровке Савва дал понять венецианскому правительству, что больше нет оснований для того, чтобы оплачивать его услуги. Данные, которые он присылает, и будет присылать впредь, касаются торгового дела, не более того. И брать деньги за ту работу, которую он и так делает с пользой для своего торгового предприятия, граф Рагузинский почитает нечестным.
48. Спасение финансов державы
Через несколько месяцев после возвращения в Москву Савва от личного секретаря царя Алексея Васильевича Макарова получает приглашение явиться к Петру, который ожидает его Коломенском.
Пётр очень любил Коломенский дворец, построенный его батюшкой, царём Алексеем Михайловичем. Именно тут Пётр постигал самые азы образования – прилежно обучаясь грамоте, а также возрастая в своих ратных потехах и первых опытах корабельного дела. Любил молодой царь и атмосферу Коломенского, и сам дворец. Который, кстати, наполнен был всяческими предметами, воплощающими в себе чаемый Петром европейский уклад.
Пётр стоял, прислонясь к письменному столу. Скрестив руки на груди, глядел на пол, безучастно остановив взор свой на мудрёных орнаментах огромного ковра.
Образа Алексия – человека Божия и мученицы Наталии, а также Спас на убрусе с ангелами печально смотрели из красного угла на раба Божия Петра, пытающегося бороться с духом уныния.
Впервые Савва увидел Петра таким – физически страдающим: с тёмными кругами под глазами, усталым лицом со следами невоздержанности в питии, и нервными тиками, обезображивающими мрачный и грозный лик самодержца.
- Ваше Величество, прибыл по Вашему повелению!
- Проходи, дорогой граф. Мне что-то нездоровится. Докладывай. Чем занят?
- Обустроил дело в государстве российском. Привёз племянников. Будут помощниками мне в торговле и верными подданными Вашего Величества.
Савва не торопился, дабы не утомлять Петра.
- Собольи меха в Константинополе проданы. Связь с купечеством тамошним поддерживает Лука Барко. У меня связи с Турцией неуклонно ослабевают.
Пётр вопросительно глянул на Савву.
- Неспокойно в Порте. Третий великий визирь за два года. Люди боятся. Всего, - пояснил граф Рагузинский.
- Понятно. Добро, Савва, ответь мне: какой товар и каком количестве мы сможем продавать в Турции, если всё там сейчас так горько?
- Ваше Величество, продать можно то же, что и всегда. Мех и смола для кораблей. Но у нас всегда есть Венеция и Генуя как постоянные, сильные клиенты в Италии. И старые покупатели - англичане и голландцы, которые, опять же, снабжают другие районы Европы. А когда станет возможным торговать через Балтику, то они свой куш не упустят.
- Вот что, граф. Получишь Жалованную грамоту на право вывозить и ввозить товар не только через Азов, но и через Малороссию. И вообще, как будет удобно, прибыли ради купеческой. Толстому Петру Андреичу напомню, чтобы не забывал всячески оказывать вспоможение твоим, Савва, людям.
Пётр умолкнул, подошёл к окну, рассеянно поглядел на подворье.
- Благодарю тебя, граф, что неоднократно выручал нашего абассадора… Было бы посланнику нелегко без твоего вспомоществования. Как-то будет он сейчас? Ума не приложу.
Пётр опять замолчал, нахмурившись, видимо, от головной боли, которая и не думала его оставлять.
Савва молчал, понимая, что его венценосному собеседнику в этот момент нелегко физически и морально. И что сейчас может прозвучать нечто, весьма важное, и, пожалуй, знаменательное.
- Казна пуста.
Владиславич молчал. Он понимал, что дела в экономике державы, воюющей уже многие годы – то с Турцией, то теперь – со Швецией, должны быть – по всей вероятности – в крайне расстроенном положении.
- Расходы на управление державой только растут. Расходы на содержание войска намного выше, чем задумывалось. Недоимки… Сплошь недоимки. Драгун содержать – не то, что стрелецкое войско... Где денег взять? Один вон предложил «орлёную бумагу» тискать, дабы все документы писались на таковой. В казну – прибыток от продажи тех бумаг. Без них нынче уже никуда. Деньгу, что ли, вновь перечеканивать?
Повернувшись к Владиславичу, Пётр прямо спросил:
- Что скажешь, купец?
Савва, слушая государя, лихорадочно размышлял, подыскивая возможные варианты решения. Решения должны были быть системными, а не просто давать некий кратковременный эффект. Его ответ был быстрым и чётким.
- Ваше царское величество, дальнейшее повышение податей толкнёт людей в бега. И помимо старообрядцев население начнёт оскудевать и по этой причине. Север, Сибирь, теперь и окраины Речи Посполитой – везде укрываются бывшие подданные Вашего царского величества. Розыск напасть эту не остановит. Можно разорить хозяйства, подтолкнуть разорённых хозяев к бегам, но я не думаю, что Вы, Ваше царское величество, полагаете это верным.
Савва понимал, что Пётр, несмотря на давно установленное им самим правило во всём самому разбираться вплоть до самых мелочей, сейчас пребывал в таком нехорошем расположении духа, когда нечто может его вывести из равновесия. И тогда его, Саввы, советы не будут услышаны. Потому нужно говорить ясно, кристально ясно. И кратко.
- Я буду честен и открыт, как всегда перед Вами, Ваше величество. Народ ропщет. Не хочу скрывать от Вас этого. Если не остановить бег народа из страны, в конечном итоге держава обезлюдеет. Так и до голода может дело дойти. Некому будет хлеб сеять и пахать. Кому от этого будет добро?
Пётр стал проявлять признаки нетерпения и даже раздражения. Савва перешёл к существу.
- То, что я осмелюсь Вам предложить, спасёт казну.
И приступил к чёткому озвучиванию тезисов, как лектор на уроке.
- Что такое деньги? Есть принятая мера стоимости – допустим, это будет фунт серебра. Разделяем этот фунт на две или три дюжины круглых кусочков, на которых ставим оттиски. Оттиски – это подтверждение того, что казна той или иной короны гарантируют полновесность и доброкачественность монеты. Иногда правители уменьшают вес разменной монеты, чтобы из фунта серебра получить большее количество разменной монеты. Но это – мера временная.
Петру разговоры про уменьшение веса монеты не очень были по нраву, но он слушал.
- Итак, монета обладает стоимостью постольку, поскольку отчеканена из серебра или золота. Но монета может иметь стоимость и по другой причине. Кредит. Если её платёжеспособность будет обеспечена авторитетом короны, то монету можно чеканить из бронзы или меди. Указывая на то, что она приравнена к такой-то серебряной монете.
- А иноземцы? Захотят ли они принимать медную монету?
- А с иноземцами мы расплачиваемся серебром и золотом, а чаще - соболями. Медная монета – это средства для торга внутри государства.
Пётр относился к этому предложению крайне скептически, памятуя медные бунты, но Владиславича уважал и продолжал внимательно слушать.
- Далее. Денежная система в государстве российском неудобна. Предлагаю упростить меру. Но не идти по тому пути, по которому пошли европейские казначейства, взявшие за основу римскую трёхступенчатую систему. Когда дюжина пенсов или пфеннигов составляет шиллинг, а два или три десятка этих шиллингов уже составляют фунт. Нет, проще по-другому. Сделать двухступенчатую систему. Считать мерилом монету, которую, например, называют в народе «копием». «Копие» или «копейка» пусть делится на две деньги, деньга – на две полушки. Вот это – мелкий размен. К деньгам и полушкам люди привыкли. А сто «копеек» пусть составляют Русский талер – т.е. рубль. Рубль будет полновесной серебряной монетой в унцию серебра. Как во всей Европе. И его дробные части будут серебряными. Полновесными. Полтина – половина унции, полуполтина – четверть и так далее. Это – серебряные. А медные деньги не полновесные, никто не собирается чеканить чешуйки из меди, сотня которых составила бы унцию веса. Это – путь к бунту. Медная или бронзовая монета значительно крупнее серебряной, и её стоимость определяется казначеством.
Пётр что-то в уме уже подсчитывал, а Савва вернулся к ключевому моменту своего предложения.
- Это называется кредитной системой. Если держава сильна, если казначейство есть – как говорят в Европе – «гарант» платёжной способности монеты, то нет никаких препон, чтобы начинать чеканку денег из меди. Не нужно уменьшать вес серебряной монеты. Это приносит весьма незначительный доход, да и вера казне утрачивается. Нужно переходить на медь. В числе прочих мер, это может привести к изрядному казне доходу. Серебро не изымать. Пусть ходит бок о бок с медью. Чтоб не было сомнений и недоумений.
Пётр сомневался.
- Но ведь бунтовал народ из-за медных денег.
Савва терпеливо повторил сказанное ранее:
- Бунты медные возникают по двум причинам. Или когда власть державная слаба. Или если медная монета по виду и весу не отличается от полновесной серебряной.
Савва спокойно и толково посвящал царя в тонкости финансового дела, с которым был знаком не только по роду своей успешной деятельности, но и имея солидный багаж самых новейших знаний из этой области.
- Бунтовал народ, потому что Казначейство лукавило. Чеканили медную деньгу по весу и виду серебряной. А надобно, чтобы медная деньга была отлична от серебряной. И не была полновесной, но кредитной. Если талер, то есть рубль, будет иметь вес в унцию серебра, то это вовсе не значит, что сто медных копеек будут весить в совокупности унцию. Нет. По весу и виду медной монеты сделаем арифметику особую. Полновесными, то есть весом в долю унции станут только доли рубля: полтина, полуполтина и десятая доля. Пуд меди стоит пять рублей. Из этого пуда можно отчеканить денег на пятьдесят рублей. Поскольку цена монеты – не вес меди, а назначенная Казначейством стоимость. Которая подержится верой в силу короны.
Пётр начал оживать.
- Кроме того, на время военных действий следует усугубить цену на соль. Ведаю, что сие наверняка разгневает Строганова. Да и не его одного. Но положение таково, что вынуждает. Вынуждает принимать крутые меры.
Царь, наконец, присел на стул и жестом предложил то же самое Савве.
- Вы также дали мне заказ на огромное количество сукна для солдатских мундиров. Выгоднее всего приобрести сукно в Англии. Сэр Роберт Саттон, английский посланник в Константинополе, прислал рекомендации мануфактур, кои могут поставлять добротное сукно. В должных количествах. По цене самой умеренной.
Петр встал и принёс штоф перцовки и две чарки.
- Кроме того, учитывая тяготы военные, имею желание внести и свою лепту в укрепление казны, - продолжил Савва. – Отказываюсь от половины жалованного мне от Вашего Величества вознаграждения за военные поставки.
Пётр наполнил чарки, чокнулся с Владиславичем:
- Виват! Виват, дорогой мой «иллирский шляхтич!» Не забуду содеянного тобой во благо Отечества нашего!
- Благодаря своим связям в Венеции, выведал, что они предпринимают в особых случаях. Дож принимал подобные решения во время баталий в Морее, Кандии и Далмации.
Пётр порывисто схватил Савву за плечи и с чувством энергично затряс его.
- Виват, Рагузинский! Я даже не сомневался, что твоя умная голова и быстрый разум, как всегда, принесут пользу России! Немедленно составим необходимые распоряжения, списки поручений разошлём от Сибири до Балтики. А ты, Савва Лукич, составляй прожект реформы денежной. Всё – по параграфам, толково и дотошно.
На том и порешили. Личный секретарь государя Макаров собрал ближайших сподвижников Петра: Ромодановского, Меньшикова, братьев Апраксиных, Головина, Шереметьева. Поручив Савве подробно разъяснить тонкости денежной политики, а также внятно сформулировать каждый шаг, необходимый для осуществления реформ, Пётр остался с ними до глубокой ночи. Царь пребывал в состоянии того радостного нетерпения, которое охватывало его всякий раз, когда становилось ясно и понятно – что именно и как именно надобно сделать, дабы добиться поставленной цели.
Для российской экономики и финансов это был знаменательный день.
Родилась основа той денежной системы, которой, по сути, пользуются в России и по сей день. Рубль равен ста копейкам. Копейки представляют собою не чешуйки весом в сотую часть унции, а самостоятельные медные монеты, платёжная стоимость которых обеспечивается державой. Никакой путаницы.
Одну из причин, провоцировавших нервные приступы у Петра, удалось с помощью Саввы благополучно устранить.
Но пройдёт относительно немного времени, и на жизненном пути великого преобразователя появится молодая женщина, которой – в числе прочего – под силу будет укрощать эти припадки. Речь идёт о Марте Скваронской, ставшей впоследствии императрицей Екатериной, законной супругой Самодержца Всероссийского.
Вот как описывали это умиротворение придворные: «Звук голоса Екатерины успокаивал Петра. Потом она усаживала его и брала, слегка поглаживая, за голову. Это производило на него чарующее действие, он засыпал в несколько минут. Чтоб не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трёх часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым».
