40. Путь в Москву
Стояла солнечная и сухая погода. Чтобы скрасить дорожную скуку, порою граф усаживался рядом с кучером, любуясь необъятными просторами, украшенными густыми непроходимыми лесами, наполненными здоровым духом.
Во время остановок на ночлег, Савва в который раз возвращался к чтению книги Орбина о единстве славянского племени, размышляя о том, что труд этот непременно необходимо перевести на русский язык. Подстёгивало Савву и то, что Пётр, живо интересуясь особенностями жизненного уклада сербов, поделился своими впечатлениями раннего детства, когда ещё при жизни батюшки его, государя Алексея Михайловича, приходилось бывать на службах в Архангельском соборе Кремля. И он, будучи с детства человеком любознательным, запомнил огромные фрески, на которых – как Пётр выяснил уже гораздо позже – изображены были великие святые сербы – святитель Савва, Симеон Мироточивый и Царь Лазарь. Эти образы соседствовали в его памяти с теми блаженными днями, когда любимый батюшка его, Алексей Михайлович, был ещё жив.
Потом его не стало. И для Петра и его матери настали совсем иные времена.
Последствием тех ужасов, которые маленькому Петру довелось пережить в детстве, стала его нервность, доходящая до исступления, и полное отвержение всего того, что понималось им как старомосковский уклад. Ненавидимый царственным преобразователем до самой глубины души.
Вспоминал Пётр нередко и царя Иоанна Васильевича, чья судьба в чём-то с его судьбой перекликалась.
Интересно, что когда Савва упомянул о сербских корнях Грозного русского Царя, Пётр оживился неописуемо, припоминая свои уроки из прошлости Державы Российской, погружение в которую так помогало ему в детстве уходить мыслями своими от грозного и непредсказуемого настоящего.
Владиславича несколько удивило то, что Пётр – при всём своём безусловном обожании европейской механики и западного начина живота – неплохо разбирался в церковной старине. Он предметно обсуждал с Саввой детали Кормчей книги, основанной, как известно, на Законоправиле святого Саввы. При этом он неоднократно подчёркивал то, что Церкви нельзя давать тех полномочий в управлении державным механизмом, которые имеются у Римского первосвященника. Иначе, был убеждён Царь, непременно быть беде.
41. Mосква
По царскому велению капитан гвардии Игорь Морозов препроводил «иллирского шляхтича» в Иноземную слободу, где Владиславич должен был разместиться в доме Ван Мехелина. Иноземная слобода, построенная несколько в стороне от древнего града, разительно отличалась от остальной Москвы.
У Саввы складывалось впечатление, будто он вместе с сопровождавшими его гвардейцами чудесным образом попал из старинной русской столицы в современный благоустроенный пригород какого-нибудь немецкого штадта.
Аккуратные аллеи, улицы, куда на европейский манер выходили нарядные фасады прочных домов, лютеранская и реформатская кирхи, католический костёл, школы, аптека и ремесленные мастерские… Всё это выстроено было очень геометрично.
Въезд в слободу охраняли городские стражники. Кроме того, капитан Морозов предупредил Савву, что по распоряжению Ромодановского, «иллирского шляхтича» велено везде за пределами Иноземной слободы сопровождать двум гврадейцам.
- Народ у нас в Москве лихой. Могут и зашибить. Не посмотрят, что гость. Ещё и злорадствовать зачнут, дескать, «поделом немчуре!»
Савва легко выскочил из кареты на мощёный плиткой внутренний дворик, окаймлённый цветником. В сопровождении капитана Морозова Владиславич вошёл в дом, которому суждено было стать временным его пристанищем. Комнаты и мебель олицетворяли ту самую голландскую простоту, которая чужда была претензий на демонстрацию богатства и социального статуса хозяев.
Личные вещи Саввы и библиотека из Царьграда, тем временем, были привезены из дома Апраксина и помещены в спальню и будущий рабочий кабинет.
Прислугу менять не стали. Графу представили повариху, горничную и слугу, исполнявшего также обязанности конюха. В нижней части двора – под навесом – стоял крытый экипаж и сани.
На следующий день, поднявшись спозаранку, Савва сразу после завтрака отправился в Кремль, где у Спасских ворот его уже ждал дьяк Прокуров из Посольского приказа, которому канцлер Головин поручил ознакомить «иллирского шляхтича» с достопримечательностями Кремля и Москвы в целом.
Владиславич конечно же обратил внимание на итальянский стиль Архангельского и Успенского соборов. Вспоминая слышанные ещё в детстве рассказы сербских иноков, которые всегда подчеркивали особенность этого места, Савва отыскал священные изображения великих сербских святых.
Затаив дыхание, предстал он пред образами святителя Саввы, Симеона Мироточивого и святого сербского царя Лазаря. То, о чём он когда-то слушал с таким вниманием, теперь во всей своей вечной красоте стояло перед ним как неоспоримое свидетельство неразрывности духовных и братских связей русского и сербского народов.
Когда Савва со своим провожатым подходили к Благовещенской соборной церкви, работе псковских каменотёсов, грянули колокола. Всякий раз, слушая чудную симфонию благовеста, у Саввы сердце замирало от восторга. Ни в Европе, ни на Христианском Востоке – при всей величественности этих цивилизаций, - такого нет. Там сама культура колокольного звона принципиально иная. А тут, среди всего того, что почитается представителями просвещённых народов как варварство и пережитки варварства – такое чудо.
Прокуров, заметив восторг своего иноземного спутника, осенив себя крестным знамением, с гордостью объявил:
- На двадцать вёрст окрест слыхать божьих храмов благовест!
Любуясь величественными соборами Кремля, сочетавшими в себе русскую мощь, азиатскую роскошь и итальянское изящество, Савва вспоминал о судьбе мастеров-архитекоторов: Аристотеле Фиораванти, Пьетро Антонио Солари и прочих, наречённых на Руси Фрязинами, то есть «фрягами», варягами, имея в виду их заморское происхождение.
Ни Аристотель, ни Пётр-Фрязин, т.е. Пьетро Солари, - так и не смогли вернуться домой. Что с ними стало тут?
Итальянцы комментируют ситуацию крайне мрачно, пересказывая зловещие легенды об ослеплении и заточении мастеров в одной из московских темниц.
Савва не принимал особенно близко к сердцу эти мрачные легенды, ибо чего только не нагородили о России путешествовавшие по Московскому государству просвещённые европейцы!
Но, тем не менее, порою закрадывались полные смутной тревоги помыслы.
- Ну как? – поинтересовался словоохотливый Прокуров. – Впечатляет?
Вопрос провожатого вернул Савву из наваждения в явь.
- Твердыня.
Кремлёвские стены и башни величественно возвышались над деревянными теремами и избушками города.
В центре, ближе к Кремлю, город кишел прохожими, каретами и всадниками. Выйдя из Кремля через Спасский мост, Савва обратил внимание на множество людей – судя по платью – духовного звания, которые толпились у торгового ряда, где, наряду с предметами церковного облачения, продавались и письменные принадлежности: бумага, чернила и бархат для украшения обложек. А также и множество книг – как рукописных, так и печатных. Тут же располагалась и мастерская переплётчика, ремонтировавшего старые или пострадавшие от пожаров книги. Некогда, ещё до потрясений, вызванных книжными справами, обретались тут, в Книжном ряду и писцы, которые тут же по заказу церковнослужителей изготавливали рукописные тексты необходимых треб.
Попросив провожатого обождать, Владиславич подошёл к одной из таких лавок, и с интересом углубился в изучение книг, предлагавшихся на продажу. Впрочем, углубиться в изучение предлагавшихся книг ему не удавалось, поскольку велико и непокойно было волнение людского моря, время от времени прорезаемого патрулями городской стражи, охотившимися за ворами, карманниками и беглыми.
Красная площадь под кремлевскими стенами и прилежащие улочки - как торговое ядро города - были заполнены непритязательными избами и торговыми лавками, предлагающими медные, бронзовые и железные изделия, шёлк из Армении и Востока, кожаные изделия и глазурованннную керамику из Пруссии и Голландии. На одном из прилавков богато одетый торговец громко предлагал фарфор из Майсена.
Савва взял шикарное блюдо, на днище которого стояло клеймо: KPM (Koenigliche Porzelanmanufaktur).
Сразу понял, что эти предметы были украдены из дворца прусского короля, потому что его мастерская, создавшая первый европейский фарфор, всё ещё производила продукцию исключительно для двора, а вовсе не для торговли.
Эта мастерская могла производить прекрасный блестящий белый, расписанный фарфор. А белая глина - каолин - для изготовления фарфора добывается в Бранденбурге, в районе, где проживают Лужицкие сербы. Виндиши, как их называют немцы. Об этом островке дальних родичей, соплеменниках, живущих среди немецкого моря, Савва позже узнает от придворного лекаря доктора Блюментроста, уроженца этого края. Блюментроста, который когда-то был Цветиновичем…
Тут были и другие ремесленники: парикмахеры, которые стригут и бреют желающих прямо на улице, городские лекари, которые прочищают уши и выдирают сломанные зубы. Одетые в богатую одежду ювелиры и торговцы драгоценными камнями спокойно ведут переговоры со своими клиентами, не обращая внимания на толпу и шум перед дверью. Впрочем, перед их лавками стоят вооруженные до зубов охранники. Так что можно не переживать за сохранность недешёвого товара.
Постепенно дразнящие запахи печёных пирогов, которыми торговали мальчишки-лоточники, вытесняются запахами иного рода. Протиснувшись сквозь толчею наши путники попадают на рынок крупного рогатого скота под холмом у реки Москвы, который сменяется мясными рядами. Тут уже воздух, мягко говоря, не озонирует. Смрад.
Между Земским Приказом и палатами Наришкиных на улице Моховой проводник показал покои Антиохийского митрополита, где обычно останавливаются сербские священники со Святой Горы Афона и монастырей в юрисдикции Печьского патриарха. Повернувшись в седле, молодой Прокуров продолжил рассказ о жизни города.
- А знаете, господин граф, вся эта суета сует да толчея благорастворяется с первыми сумерками. Лавки затворяются тяжёлыми окованными ставнями, а продавцы и стражники остаются прямо в лавках на ночлег, охраняя товары от воров. Прогулка по тёмному граду может стать кому-то зело дорого. Шайки лихих людей нападают на несчастных прохожих. Не проходит и утра, чтобы стражники не находили мёртвые тела несчастных ограбленных.
Прокуров перекрестился.
- Но ужо ежели схватят татя либо мошенника, то целёхоньким ему из рук Разбойного приказа не вывернуться. А то и дознаются про всех. И про становщиков притонов, и про скупщиков краденого. У нас язык развязывать горазды.
- А кто такие мошенники? – спросил Савва, старавшийся ежедневно расширять лексикон Русской молви.
- Известно кто. Те, которые мошну срезают. Ну, мошна – это кошель!
- Ага! Сецикесе! – Савва моментально нашёл этому слову аналог в родной речи.
Затем они свернули в Коломенское, в сторону царских и княжеских имений. Неизгладимое впечатление на Владиславича произвёл терем блаженопочившего царя Алексея Михайловича, прозванного «Тишайшим», родителя ныне здравствующего государя Петра. Ажурная резьба украшала фронтон, фризы, крышу, купола и башенки этого поистине вышедшего из древних сказок дворца.
42. Посольский приказ. Головин
Посольский приказ (Министерство иностранных дел) располагался в тихом уголке внутри кремлёвских стен. Это была «епархия» Фёдора Алексеевича Головина. Первого в истории Государства Российского канцлера. И точно так же, как все дела внутриполитические в отсутствие Петра решались грозным князь-кесарем Ромодановским, так все дела внешнеполитические в отсутствие Петра решались Головиным. Лично.
Так же, как и Ромодановский, Головин был значительно старше царя, так же, как и Ромодановский, Головина можно было бы назвать одним из (его) наставников. Уже к началу реального единоличного царствования Петра Фёдор Алексеевич уже был вельможей многоопытным, повидавшим немало.
Во времена Софьи Головина, бывшего уже тогда слишком близким старшим товарищем юному Петру, удалили из столицы… в Китай. К этому эпизоду мы ещё вернёмся, а пока отметим, что в Москву Головин вернётся с Дальнего Востока уже в ту эпоху, когда Пётр станет единоличным правителем, когда Пётр начнёт превращаться в Самодержца.
Боярин Фёдор Алексеевич был первым из бояр, добровольно побрившимся, несмотря на то, что избавившись от бороды, он явил окружающим лик, весьма далёкий от эталонов совершенства форм. Впрочем, Головин был дорог Петру вовсе не по одной лишь причине безусловной поддержки нововведений в области внешнего вида фасонов.
Именно Головину во многом обязан Пётр завоеванием Азова. Нет, дело не в том, что боярин Фёдор Алексеевич, получивший звание генерал-комиссара, командовал авангардом галер… Дело в том, что именно Головин смог организовать достойное античного эпоса предприятие по срочному созданию массового флота. Купив в Голландии галеру, её разобрали, привезли в Архангельск на торговых судах, затем в Москве на верфи в Преображенском все детали корабля были тщательно скопированы в нескольких десятках экземпляров и в Воронеже уже собирался целый флот.
Видимо, Головин, будучи знатоком античной истории, вспомнил о том, как римляне построили массовый флот, обнаружив выброшенную на берег галеру карфагенян, которую предприимчивые римляне разобрали на составные элементы и, скопировав их, построили… сотню своих галер.
Масштаб приготовлений, осуществлённых Головиным, был поистине гигантским. Теперь Пётр мог быть спокоен: удар по туркам будет нанесён наверняка.
Фёдор Алексеевич принял Савву радушно.
- Исполать тебе, дорогой граф! Добро пожаловать!
Предложил Владиславичу присесть за стол и жестом отправил слугу из помещения.
- Рад, наконец-то принять того, кто всё это время готовил тайные послания, в коих содержится столь много полезного для государства Российского. Государь и аз, многогрешный, неоднократно, благодаря вашим извещениям, имел возможность обозревать явную картину происходящего в Царьграде, иметь представление о деяниях иноземных посланников и султановых бояр в Диване. Деяниях, покрытых мраком и туманом…
Надобно взрастить искусных посланников, дабы способны были к стойкости к искушениям, чтобы сладкоречие не усыпляло бдительности, чтобы понимали всё сплетение хитрое козней придворных. Тут бы просто пообтереться, не зазеваться на машкерадах придворных, а ведь надобно ещё и тайны выведывать. Наблюдать, людей иметь искренних и надёжных.
Головин поправил парик и продолжил.
- А где надо – там и папёжника можно привечать. К примеру, с китайцами было мне совсем не сладко разговоры разговаривать во время оно. Так выручили шпанские толмачи-езуиты. Или, к примеру, у вас там в Царьграде. Люди цесаря или короля французского свои резоны имеют, а голландской или люторской веры христиане – свои резоны. Почему нам не обратить их распрю на свою пользу? Finis sanctiflcat media. Цель оправдывает средства.
Савва позволил себе осторожно возразить.
- Ваше сиятельство, Лойола писал, что «цель оправдывает средства, если цель – спасение души». Но став на этот путь, очень легко многое и весьма многое преподнести как нечто, касаемое спасения ради жизни вечной. И тогда мы утратим всякое понимание чести. И жизнь временную превратим в театр. И погубим душу для Жизни Вечной.
- Вы, конте Рагузинский, рассуждаете как инок. Который образом своего бытия поставил стяжание Благодати Духа Святаго. И тем спасается. А мы, государственные люди, спасаем души свои несением послушаний. И у всякого сословия – послушания свои. Кому-то молиться за всех, кому-то хлеб за всех сеять и жать, а кому-то кровь проливать на поле брани. Или поступать так, чтобы крови этой пролилось меньше. Но цель была бы достигнута.
«Порочность средств не исправляется чистотою цели», подумал Савва, но промолчал. Ему вспомнилось то, каким образом он достиг сейфа французского посла. И в который раз вспыхнула мысль о том, что, быть может, кончина любимой жены была расплатой за использование этого «средства».
Но Головин молча ждал ответа Рагузинского.
- Ваше сиятельство, полагаю, что в наших рассуждениях о том, что рождение человека в семействе, принадлежащем тому или иному сословию, есть что-то от того, что наши мусульманские братья называют Судьбою. Тут речь не совсем о том, что мы вкладываем в понятие Фортуны. То, да не то.
Головин, любивший пофилософствовать, удовлетворительно кивнул, давая понять, что он внимательно слушает.
- Очевидно, что присущее Христианству упование на Промысл Божий, и присущая Магометанству покорность Судьбе – вещи разные. И остановившееся развитие Османской империи – как раз наглядное подтверждение сего. А потому, когда мы, христиане, говорим о том, что всякой человеческой душе Промыслом предначертано занимать именно то место в мироздании, которое носитель этой души занимает, мы тем самым уподобляемся нерадивому работнику, закопавшему свои таланты.
- И что же Вы, конте Рагузинский, предлагаете?
- Предлагать я ничего не смею, но смею высказать некоторые мысли философического характера.
- Высказывайте.
- Предначертанное Провидением рождение всякого человека в том или ином сословии может закрыть таковому человеку всяческую возможность явить обществу те таланты, коими наградил его Создатель.
Головин задумчиво поскоблил свой подбородок и решил перевести философическую беседу в русло практическое.
- Ну, что ж. Мысль здравая. Государь размышлял о том, чтобы проработать некие «Табели о рангах», дабы способным открыть путь к служению согласно дарованиям. Однако, сегодня нам надлежит размышлять не о том, что будет завтра, а о том, что надобно совершать сегодня. Не о том, как будем открывать путь на стезю служения Отечеству неким неродовитым, но дерзновенным и небесталанным отрокам, а о том, как обучить уму-разуму тех, кто уже подвизался.
Головин достал какую-то хартию и развернул её.
- Надобно, дорогой граф, подучить наших людей, коим предстоит служить Отечеству за его рубежами, тем премудростям, в которых Вы поднаторели. Одного будущего помощника, земляка, между прочим, мы уже подыскали. Он бывает у нас толмачём. Иван Крушала из Боки Которской. Прислан в Москву для устроения торговых дел с Венецией. Прихожанин латынского костёла в Иноземной слободе. Скоро объявится. Станете работать с ним в отдельной канцелярии. Если есть какие-то просьбы, свободно обращайтесь. Желание государя и всех нас – перенять у вас навыки в том деле, в котором немного найдётся равных Вам.
- Ваше сиятельство, для меня большая честь быть в вашем распоряжении. Быть полезным Посольскому приказу. Крушалу я знаю. Познакомился с ним в Венеции, когда занимался торговыми делами. Знаю, что он - аббат Пармы. Но что он делает тут, мне неизвестно.
Савва старался говорить веско, дабы Головин не решил, что перед ним – человек, шарахающийся своей тени и наговаривающий напраслину.
- Будет не очень хорошо, если выяснится, что он тут, в Москве, исполняет поручения иезуитов. Думаю, всё это очень быстро выяснится. И хотя я покинул Царьград, моя мрежа тайная дело своё делает. И вести оттуда не заставят себя ждать. Своих наблюдателей, занимающих самые разные положения в турецком обществе, я предупредил, что всё остаётся в силе. Просто теперь свои донесения одни будут передавать моему компаньону, представителю Дубровника, Луке Барко. Другие – иерусалимскому патриарху, третьи – моему куму из Боки, шкиперу Матии Ивановичу.
Головин быстро записывал что-то. Видимо, услышанные от Саввы имена.
- Курьеры, которые служат нашему делу, люди искусные, надёжные. Сербы и греки, которые путешествуют по суше и по морю. Помогают мне добывать весьма и весьма ценные сведения. Я показывал его величеству государю Петру Алексеевичу копию одной весьма занимательной старинной арабской книги о приготовлении зелья отравленного. Книгу добыл в Царьграде, через человека, который служит султану.
Канцлер почёсывал подбородок, размышляя: «Куда этот иллирский шляхтич клонит?»
- Всё оплачено было золотом Венеции. И если кто-то там, в Венеции, проведает, что книга находится тут, в Москве, стало быть, несложно будет понять – а кто именно весть о том передаёт. Дайте Крушале задание перевести кое-что из этого труда персидского алхимика. Всю книгу переводить нет никакого резона. Лекари да аптекари по-латыни понимают. С рецептурой разберутся. А сделать обзор книги – вот этого будет вполне достаточно. И многое вскоре выяснится.
Головин задумался.
«Ну и что из того, если выяснится, что Крушала работает на тайную службу Венеции? Было бы странно, если бы не работал. Зачем же тогда Рагузинский столь явно выставляет себя перед лицом венецианцев в столь неприглядном образе? Каковы его резоны?»
- Прошу Вас принять книгу на хранение, поскольку я не доверяю такие вещи тому временному пристанищу, в которое государь определил меня по милости своей. Полагаю, и тут, в Посольском приказе, неплохо бы повнимательнее присматривать за недостаточно проверенными людьми. Среди толмачей могут быть люди, искусные совсем в ином ремесле. Я и сам некие бумаги добыл не подкупом, а кражей.
- Кражей! – Невольно вырвалось у канцлера.
- Пришлось воспользоваться отмычками и проникнуть в сейф французского посланника.
- В сейф посланника!
- Да, Ваше сиятельство. Мастера своего дела из венецианской тайной канцелярии научили меня умело и незаметно открывать самые сложные замки сейфов. На что только не пойдёшь, дабы обрести нужные бумаги! Но обучен я не только этому. Послания переписываются тайным слогом. Реляции из Дубровника и Царьграда отправляются шифром, составленным венецианцами. А то извещения, которые станут поступать от патриарха Досифея и русского посланника, должны защищаться совершенно новым неведомым венецианской службе шифром. Вот обучить ваших людей сему делу надобно как можно скорее и с нарочитым тщанием!
Савва положил на стол стопку листов, испещрённых аккуратными столбцами букв и знаков.
- Я привез французский шифр, обретённый в сейфе французского посланника. Турецкий, купленный у писаря султана. А вот – венецианский и рагузский, которыми сам пользовался. Отправляя депеши в Дубровник и Венецию.
Головкин не верил своим глазам. Он вновь ощутил странное чувство – восхищение, смешанное с недоверием. Но восхищение шло от сердца, а недоверие было рождено усилиями ума. Обратив же свой мысленный взор внутрь, старый опытный дипломат решил, что, всё-таки, вероятнее всего, перед ним не коварный авантюрист, а человек, глубоко преданный великому делу. Человек, который видит Россию инструментом достижения этой великой цели. Поэтому идёт в открытую.
Не сводя с Саввы глаз, Головин откинулся на высокую спинку кресла.
- Сам Бог послал тебя к нам, уважаемый Владиславич! Ты не представляешь, насколько своими трудами, учёностью и самим появлением укрепил и обогатил российскую дипломатию! Эти палаты денно и нощно пребывают под охраной стражи, состоящей из преданных гвардейцев. Людей, имеющих полномочия осматривать государственные бумаги не так много, так что всё тут, Бог даст, в безопасности.
Фёдор Алексеевич встал.
- Ну, что ж. Пора подкрепить наши силы. Пройдёмте, отобедаем!
***
После трапезы в кабинет, который был выделен для графа Рагузинского, вошёл Иван Крушала. Облачён он был – как и все прочие «немцы» Москвы – по европейской моде. Пожав поданную Саввой руку, Крушала тотчас же перешёл к делу, обратившись на далматинский начин:
- Госпар Савво! Рад новой встрече. Похоже, Провидению Божьему угодно было, чтобы наши пути пересеклись тут, в России, столь далёкой от родных берегов. Занимаюсь закупкой товаров для нужд венецианских торговых братств и присматриваю за местным римо-католическим приходом в местной церкви. Всегда к Вашим услугам. Как я понял, Вы решили основать своё торговое дело в Московской державе? Не так ли?
Савва отреагировал на бойкую речь своего земляка достаточно сдержанно. Было во всём этом что-то недосказанное, какая-то игра. Быть может, настроение это усиливалось ещё и самим воздухом этого места, Посольского приказа. Тут, где всё пропитано интригами и подозрительностью, трудно сохранять открытость сердечную.
Нет, понятно, что у российских властей, вероятнее всего, было предостаточно данных обо всех иностранцах и их делах. О том, что на самом деле привело их в этот северный край. И то, что Крушале доверяет глава такого серьёзного ведомства, человек, в буквальном смысле слова исколесивший Азию и Европу, - всё это должно было, по идее, рассеивать смутные сомнения, начинавшие терзать Савву.
Должны были рассеивать. Но не рассеивали.
Когда и как всё станет на свои места, Савва пока не знал. Но станет. Он лично проведёт проверку Ивана Крушалы. Рисковать он не мог. Ясно было, что Крушала работает на какую-то из тайных канцелярий, но важно было узнать: как какую именно? И тогда можно было бы выработать определённую тактику и стратегию той драматургии, в которую превращалась жизнь графа Рагузинского всякий раз, когда предстояло вступать на эти подмостки шпионского театра, подмостки, могущие превратиться в эшафот.
- Да, конечно, Иван, я ценю то, что в будущем мы будем тесно сотрудничать, решая вопросы, связанные с тем делом, которые я хочу начать. Из Царьграда я привёз полный корабль различных товаров для местного рынка. И теперь нужно будет определиться с тем: что на вырученные от этого товара деньги я стану закупать для продажи в Турции и Средиземноморье. Убеждён, вы лично можете мне помочь. В Венеции у меня давно налажены связи, есть проверенные клиенты. Поэтому, как только у меня будет список товаров для вывоза, мои доверенные люди сделают там всё, что нужно.
И тут же, не дав Ивану опомниться, спросил:
- А чем Вы тут, в Посольском приказе занимаетесь?
- Ну, чем… Уже больше года занимаюсь переводами на латынь и итальянский язык. Изыскиваю возможности организовать торговлю в интересах купеческого братства «Сан-Роко».
- Не знаю, Иван, поддерживаете ли Вы связи с Вашей семьёй в Которе… А вот для меня очень важно иметь возможность переписываться с близкими в Дубровнике. Пробовал отправить весточку через Царьград, да вот не знаю, дошло письмо до них или нет? Время такое, курьер отправляется в путь – и не знает: вернётся ли живым.
- Не беспокойтесь, конте Савво, я поддерживаю регулярную связь со своим отчимом, капитаном в Которе. Поэтому отправка писем в Дубровник и Боку не будет проблемой.
Не успел Крушала попрощаться и выскользнуть, как тут же вошёл секретарь канцлера, объявивший о прибытии князя-кесаря Ромодановского, главу тайной службы; Андрея Андреевича Виниуса, бывшего почтмейстера, а ныне главу Артиллерийского приказа; а также канцлера.
Князь-кесарь Ромодановский был одним из трёх наиболее приближённых Петру родовитых русских вельмож. Это был человек, который не мог похвастать широкой эрудицией и учёностью, но трезвомыслие, природная способность быстро оценивать все обстоятельства дела, железная воля, позволяющая добиваться поставленной цели во что бы то ни стало, - всё это восполняло недостатки образования. Был он некорыстолюбив, способен на жертву во имя долга, но… Но был начисто лишён сострадания.
Это понимали многие.
И если несчастные стрельцы, попадавшие вместе с зачинщиками некой измены в розыск, находили в числе судей сего грозного князя-кесаря, то свою участь они считали решённой. Пощады ждать не приходилось.
Другой заботой князя-кесаря было дело выстраивания того, что сейчас мы бы назвали обеспечением дипломатических миссий.
Послы часто оставались предоставлены сами себе, не имея ни детально проработанных инструкций на все возможные случаи дипломатических пируэтов, ни – порою – даже без достаточного количества золота, которым можно было бы распоряжаться ради решения поставленных задач.
Работа Саввы в Леванте в пользу государства Российского стала предметом особого внимания, о чём признательный графу Рагузинскому Пётр постоянно подчеркивал на регулярных встречах в узком кругу своих ближайших сподвижников. Этот круг насчитывал семь человек, те, в ком Пётр не сомневался ни на мгновение. Ибо сомнение могло стоить потери надёжной сети, работающей как часы, охватывающей Босфор и акватории Чёрного, Адриатического и Средиземного морей.
Саввин русский к удовольствию и признательности собеседников был достаточно хорош, чтобы общение проходило гладко и интимно. Это была прекрасная возможность познакомить первых лиц государства Российского с тем – как работала разработанная «иллирским шляхтичем» разведывательная сеть.
Трое собеседников Владиславича ясно видели необходимость того, чтобы внутренняя и внешняя безопасность были как можно скорее «увязаны» в одну систему. Дипломатия, без сильной опоры на грамотную разведку, благовременно поставляющую нужные данные, не будет способна справиться с проблемами, возникающими вследствие заговоров ситуационных альянсов. Не сможет разгадывать военных планов и сложных тайных закулисных дипломатических игр. Такая дипломатическая деятельность будет обречена на вечное запаздывание в реагировании на некие вызовы. А неадекватность реакций в конечном итоге скажется на характере переговоров и на подготовке к войне.
- Уважаемые господа, позвольте мне поделиться с вами своим опытом работы в области разведки в Царьграде и Венеции. Я могу поведать вам кое о чём относительно тех краёв, которые некоторое время изучал. Работать приходится с разными людьми. Кто-то мечтает об освобождении от османского ярма, кто-то – просто за деньги и дочь родную продаст.
Конечно, есть и третий род источников информации. Это - образованные дипломаты и чиновники, которые подвержены тщеславию. Любят прихвастнуть. Поэтому под хорошее вино разговорить их труда обычно не составляет. Есть и их неудовлетворённые жёны, которые изнемогают от скуки, и, овладев которыми, можно получить возможность овладения сейфами их рогатых мужей. Есть ещё подлые и продажные слуги, которые за вполне умеренное вознаграждение откроют двери дома хозяев в их отсутствие, и позволят немного «погулять» в этих кабинетах и «прочесать» их. Есть ещё державные служители, которых начальство совершенно незаслуженно держит в столь чёрном теле, что кошелёк с золотом будет восприниматься ими как дар Небес или вход в копи царя Соломона.
Савва умолк. Тишину нарушил Ромодановский.
- Я прошу прощения, господин граф, но мне представляется совершенно невероятным то, что Ваша сеть до сих пор ни разу не была скомпрометирована и провалена. Вы подпали под подозрение из-за сообщений с патриархом иерусалимским и нашим посланником, Петром Андреевичем. О чём Вы нас оповестили. Возможно, это дело рук людей английского или шведского короля? Или венского Двора?
- Господа, прежде всего, вы должны помнить, что различные племена и языки между собою отличаются весьма и весьма. Есть племена воинственные, есть, напротив, рабски покорные всякому властелину. А турки - народ предприимчивый, торговый. Тем более, что Царьград представляет собою смешение самых деятельных представителей самых разных племён и законов. Греки, армяне, евреи, славяне – их в совокупности больше, чем собственно турок. Для всех их я и моё предприятие - это пример блестящего торгового предприятия. Все, с кем приходится сталкиваться людям нашей потайной мрежи, воспринимают их именно как тех делателей, которые стремятся выяснить нечто, ради того, чтобы некий заказчик сбора вестей улучшил ведение своего купеческого дела. Поэтому ни у кого не возникает лишних вопросов, и уж тем более - желания донести. Потому как донести – это значит утратить возможность впредь получать деньги в обмен на некие слова. Хорошие деньги. За слова. Которые в ином случае и не стоят гроша ломаного. Ибо зачем «резать курицу, которая приносит золотые яйца»? А то, что они и в дальнейшем смогут получать щедрое вознаграждение, ни у кого сомнений не возникает. Конечно, случается всякое. На меня нападали, пытались убить некоторое число раз. Но, слава Богу, всё обходилось благополучно.
Андрей Андреевич Виниус, сын обрусевшего голландца, слушал Савву внимательно, то и дело, впрочем, углубляясь в себя. Он и сам вёл небезопасную игру, пытаясь подкупить всесильного Меньшикова, дабы известия о неудовлетворительном ходе подготовки артиллерии не достигли ушей Петра. Сейчас ему необходимо было время. И ещё ему необходимо было, чтобы Александр Данилович покрыл его недоработки. А тот, в отличие от агентов, с которыми работал в Турции Савва, всё обо всём прекрасно знал, и прижми его Пётр, выдал бы Виниуса с потрохами.
Андрей Андреевич был сыном Андрея Денисовича, купца и заводчика, основателя чугуноплавительного и железноделательного заводов. Андрей Андреевич начинал службу в Посольском приказе переводчиком, но позже возглавил Почтовое ведомство. Которое, впрочем, передал своему сыну, Михаилу. А сам вновь вернулся к делу своего отца – производству вооружений. Поскольку в делах почтмейстерских он был сведущ, то решено было на встречу с Владиславичем прийти именно ему, дабы сверхтайные дела оставались в возможно более узком кругу лиц.
Виниус высказал опасения по поводу вопросов надёжности обмена тайной почтой с Толстым, а также с патриархом Иерусалимским. Он был убеждён в том, что необходимо прорабатывать новые пути сообщения – через земли Молдавии и Малороссии. Савва воспользовался возможностью, чтобы показать Виниусу венецианские методы незаметного вскрытия и перехвата почты, замены сломанных печатей, а также написания сообщений невидимыми чернилами.
После того, как Виниус и Ромодановский откланялись, Владиславич приступил к детальному разбору с Головиным особенностей дубровницкого и венецианского шифров и сравнения их с тем шифром, который используется тайнописцами Московского Посольского приказа. Савва предложил создать комбинацию кода Блеза де Вижнера с существующим русским, что исключало бы любую попытку взлома.
Канцлер Головин передал Саве список имеющихся на Казённых складах российских товаров для возможности продажи их в Царьграде и Италии.
Тем временем прибыла самая свежая дипломатическая почта из Турции, в числе которой было и письмо Луки Владиславича из Дубровника. Это письмо от отца было первой весточкой от семьи со времени отплытия «Св. Николы» из Царьграда. В письме отец выражал беспокойство из-за того, что давно уже нет никаких вестей из Венеции от внука Луки. А ведь договаривались о том, чтобы молодой человек регулярно давал о себе знать. Как мы помним, свои услуги в налаживании постоянной связи предложил Иван Крушала, но пока что до этого было ещё далеко. А поскольку Савва знал, что его сын, несмотря на молодость, был человеком достаточно ответственным, эта новость весьма обеспокоила его.
В Посольском приказе канцлер Головин представил Савве Петра Лукина, переводчика с немецкого и латинского языков, серба из Бачки, получившего образование в Австрии. Он приехал в Россию по настоянию Арсения Чарноевича, дабы оповестить русский Двор о житье-бытье православного сербского населения, бежавшего в Австрию от турецкой неволи, и передать просьбу сербских офицеров служить в русской армии. Савва сразу же почувствовал, что в этом искреннем человеке, ратующем за свой народ, он найдёт преданного единомышленника и надежного сотрудника. И назначил его своим личным секретарём.
После возвращения Саввы в Москву его товары были распроданы довольно быстро, поскольку дело он имел с серьёзными купцами из крупнейших городов царства. Оливковое масло, кумач, лучшие шелка, бумага, медные, бронзовые и серебряные столовые приборы, красивые ковры и циновки, чудесные изделия из стекла от муранских мастеров, китайский фарфор и венецианские зеркала… Всё это было распродано молниеносно. От купцов вскоре начали поступать новые заказы, что, к большому удовольствию Саввы, показало, что рекомендации Толстого соответствовали потребностям и вкусам российского рынка, и теперь ему обеспечена своя немалая ниша в этом огромном рынке.
43. Возвращение в Царьград
Проведя без малого год в России, Савва возвращался в Турцию. Возвращался сухопутным путём, через Малороссию, поскольку Лука Барка сообщил ему, что «Святой Николай» находится в Средиземном море, и он не мог найти свободных судов для аренды. Канцлер Ф. А. Головин настаивал на том, чтобы граф Рагузинский отправлялся морским путём из Азова, что создало бы прецедент торгового сообщения по этой схеме. Но не получилось. И Савва получил дозволение на вывоз товара через Украину. Далее следовал через Молдавию и Валахию.
По царскому повелению Савве было поручено взять из державной казны дорогостоящего собольего меха для продажи как в Турции, так и в средиземноморских странах на двадцать тысяч целковых. Кроме того, на нужды посольской деятельности для передачи Толстому выделено было мехов на пять тысяч рублей.
Путешествие по равнинной Малороссии было монотонным и утомительным, лишь холмы Подолии несколько скрашивали скуку. Турецкая пограничная стража с любопытством разглядывала купеческий караван, тщательно роясь в поклаже. Но бумаги, дозволяющие проезд и торговлю, делали своё дело, и караван двигался дальше без задержки.
Оказавшись, наконец, снова в своём доме, Савва немедленно приступил к восстановлению своих старых контактов. Он проведал старых знакомых, причём кое-кто из них успел продвинуться по служебной лестнице. Это радовало, ибо теперь от их донесений и пользы будет больше. Переодетый торговцем Недо в корзине с фруктами доставил Толстому послание из Посольского приказа.
Наблюдатели сообщили Владиславичу, что посол Франции де Фериоль из-за ухудшения здоровья уехал на лечение во Францию и его временно замещает глава разведывательной сети агент де ла Ви.
От Толстого пришло сообщение о том, что в город после длительного отсутствия недавно вернулся посол Англии сэр Роберт Саттон.
Спустя всего месяц после возвращения из России, однажды ранним утром глашатай из Дивана заколотил в дверь дома Саввы, передав письменное приглашение великого визиря в полдень явиться на беседу.
Он хорошо знал, что не было никаких поводов для встречи, и недоумевал: что же заставило великого визиря вызывать его на разговор.
Оставив Нэда и Петра Лукина перед главными воротами, Савва, сопровождаемый телохранителями султана, прошёл через Эндерун в Диванхану. На встрече присутствовали великий визирь Хасан-паша, капудан паша и пять высших янычарских командиров. Савва знал из своего опыта, что над переговорной комнатой была декоративная решетка, за которой обычно сидел невидимый переговорщикам султан и подслушивал. Этот разговор проходил именно в этой комнате.
В Диванхане турецкие чиновники сидели полукругом вокруг великого визиря. Савва склонился в глубоком поклоне перед Хасан-пашой, который после некоторой многозначительной паузы обратился к посетителю:
- Добро пожаловать, Владиславич, в Царьград, царский город над городами.
Не будем ходить вокруг да около. Нас интересуют твои впечатления от пребывания в Московии. Как прошла торговля товарами, которые ты привёз московитам? Что их интересовало?
Сава сразу же догадался, что за этим прозаическим вопросом скрывается нечто, гораздо более серьёзное. И главные вопросы ещё впереди. Он вытащил из своей кожаной сумки пергаментный свиток, на котором был аккуратной вязью записан список из 26 необходимых для вывоза в Россию товаров. Свиток Савва передал секретарю визиря, а уже тот торжественно вручил его визирю в руки.
По мере чтения губы визиря растянулись в улыбке и, закончив чтение, он обратился к Савве:
- Ну, это вообще-то совсем не плохо, Владиславич! Видим, что там есть место для многих наших товаров. Учитывая то, что объёмы и суммы, которые в бумаге указаны, весьма впечатляют.
Великий визирь хохотнул, а потом, внезапно умолкнув, спросил совершенно серьёзно?
- А скажи-ка, «иллирский шляхтич» конте Рагузинский…
Визирь сделал театральную паузу, а Савва похолодел.
- Расскажи-ка нам, как вооружено войско Петра? Какие пушки? Насколько велик флот? В Азове. Далее. От людей, заслуживающих полное доверие, мы слышали о том, что Шереметьев теснит шведов на севере. Что одержал несколько побед. И якобы некий неизвестно откуда появившийся флот освободил устье реки… Забыл, как её. Невы. И теперь корабли строятся уже не только на севере и в Воронеже, но и на Балтике. И теперь наши союзники шведы имеют из-за этого неприятности. Насколько эти новости, по твоему мнению, проверены и точны?
Не переставая размышлять о том, каким образом великий визирь мог пронюхать о том, что в России его именовали «иллирским шляхтичем», Савва, в самой глубине души сотворяя умную молитву, начал отвечать турецкому небожителю.
Вновь склонившись в поклоне, он начал так:
- О, Ваша возвышенная светлость, великий визире, всё, что Вы только что сказали, является сущей правдой. И даже больше того. У меня была возможность поездить по стране московитов. Пожил в самой Москве, съездил и дальше на север. Вот, что видел своими глазами: в Таганроге и Азове двенадцать фрегатов, вооружением от 36 до 52 пушек, построены для серьезного морского плавания. Они построены в Воронеже, где постоянно работают более 30 000 мастеров всех профессий. Выходцы из Англии, Голландии, Франции, Венеции и Дании. Кроме того, великое количество быстроходных одномачтовых вёсельных струг. Предназначенных для быстрой перевозки войск по рекам и морю. Только в Таганроге, если не ошибаюсь, их было не менее пяти дюжин.
Савва совсем овладел собой и решил, пользуясь случаем, несколько блефануть, изрядно преувеличив могущество русского войска. Тем более, что если ситуацию по кораблям могли перепроверить согласно донесениям шпионов, то количество солдат и кавалерии проверить было невозможно. Это должно было охладить воинственный пыл османов и стать дополнительным доводом в пользу сохранения мира между Турцией и Россией.
- Обучение русской армии происходит по примеру обучения регулярных армий европейских. Много генералов, офицеров и унтер-офицеров из иноземцев. Общим числом до пяти тысяч. О количестве солдат судить не берусь. Но не удивлюсь, если окажется, что Пётр смог мобилизовать до полумиллиона человек. Включая, разумеется, сюда и казачью конницу, и калмыцкую, и башкирскую.
Турецкие визири переглянулись многозначительно, но Савва делал вид, что не замечает эффекта от сказанного им.
- Теперь что касается происходящего на севере. Русские действительно вытеснили шведов из устья реки Невы. Начали освобождать свои старые окраины на побережье Балтийского моря. Уверен, если они организуют торговый путь через Балтику, то по сравнению с торговлей через Архангельск это может привести к оживлению торговли. Моё желание, если позволите, поспешить захватывать рынок нашего северного соседа. Рынок огромный, и, с другой стороны, оттуда есть, что вывозить. И вывозить с превеликой выгодой.
Великий визирь никак не отреагировал на эти слова Саввы. И, чтобы пауза не затягивалась, Владиславич продолжил:
- Что очень отличает их жизнь от привычной нам, так это климат. Там, особенно в северных частях страны, зима длится почти шесть месяцев. Всё находится под снегом и льдом. Это напрямую влияет на всех, и русские – это тот тип людей, которые выживают на своих просторах на протяжении веков. Без особых для себя проблем. У них есть бескрайние леса, которые населены пушным зверьём, полноводные реки, кишащие рыбой. А вывозить оттуда можно – помимо меха, – воск, смолу и пеньку прекрасного качества.
Великий визир завершил встречу, повелев, чтобы Савве выдали дозволение на плавание к Азову в течение шести месяцев. Утвердив список товаров, было отмечено, что если возникнет такая необходимость, вполне возможно рассматривать каждое новое дополнение к утверждённому списку.
***
От канцлера Головина и самого царя Савва получил перед поездкой несколько заданий, которые он постарался выполнить как можно скорее. В первую очередь, необходимо было передать Толстому кучу письменных инструкций и распоряжений.
Он отправился на поиски опытных парусных мастеров. Однако, никого завербовать не удалось, поскольку ни турки, ни армяне не хотели ехать в Россию, страшась ледяной «Тартарии». Однако упорство сподвижника Петра было вознаграждено: вскоре после неудачных попыток вербовки парусных мастеров, Савва познакомился с французом Антуаном Бартоломью, универсальным специалистом по кораблестроению, согласившимся отправиться на верфь Воронежа.
Временные рамки полученного разрешения на право плавания по Чёрному морю до Азова сильно ограничивали Савву. Однако, сделав некоторых турецких вельмож, включая и великого визиря своими компаньонами и совладельцами груза, Савве удалось решить и этот вопрос. Что только подтвердило старое турецкое правило: «Где нет ключа – там злато отворяет двери».
Так из Турции в Азов начали прибывать корабли с товарами для российского рынка, возвращаясь в Царьград и некоторые средиземноморские порты с неизменно востребованными русскими товарами. В дело по торговле с Россией Савва и Лука Барка ввели самых известных турецких производителей ковров и шелков, поставщиков из самых отдалённых провинций Османской империи, а также своих старых клиентов из Венеции и портов Средиземноморья.
***
В июне 1704 года послу П.А. Толстому была выдана Полномочная грамота для ведения с турками торговли и установления постоянного морского маршрута. Головин в письме инструктировал Толстого и подытожил следующими словами: «О торговле, дабы через Чёрное море учинить, всяким тщанием своим изволь домогаться».
В связи с этим Савва составил для Порты «Мемориал» на латыни с предложениями российской стороны. Составляя записку, Толстой воспользовался предоставленной ему Владиславичем конфиденциальной информацией о французских и венецианских торговых соглашениях с Турцией.
Результат не заставил себя ждать, и турки немедленно удовлетворили это предложение, предоставив разрешение на гораздо большее число поставок по морю в Азов. Чем Савва не преминул воспользоваться. Фирман, выданный графу Толстому, оговаривал вопросы прямых судоходных перевозок по маршруту между Царьградом и Азовом, и имел статус первого межгосударственного договора.
Вспоминая о загадочном намёке великого визиря, Савва просчитывал: кто и при каких обстоятельствах мог донести туркам о том – как его, Владиславича, именовали в России? В конце концов, Савва решил, что поскольку в Посольском приказе его тоже могли именовать «иллирским шляхтичем», то ничего особо опасного у великого визиря за пазухой нет.
А вскоре Хасан-паша попал в опалу и был удалён из Царьграда.
44. Арап Петра Великого
Итак, Савва решил воспользоваться полученным фирманом.
Моряки Саввы, получив за несколько дней до отплытия специальное задание, внимательно следили за происходящим на Стамбульском рынке рабов.
Наконец, за два дня до запланированного отплытия около полудня они отправляют Владиславичу сообщение о необходимости срочно прибыть на базар. Турецкие янычарские и татарские аги регулярно после военных походов или подавления восстаний в разных частях царства пригоняли тысячи рабов для продажи. От девочек до женщин среднего возраста, мужчин разного возраста и физической силы, подходящих для работы в поместьях, в домах и гаремах более состоятельных клиентов. Савве сразу же сообщили, что на продажу выставлен арапчонок. А это было именно то, что и требовалось: поскольку он хотел подарить русскому царю – в знак особого почтения – по тогдашней традиции, бытовавшей при дворах европейских властелинов – чернокожего мальчика.
Он подошел к владельцу маленького арапчонка, отвёл его в сторонку за подиум, на который работорговцы выводили живой товар. Указав на мальчика, Савва сунул в руки кисет с золотом. Глаза татарина блеснули – и он тот час повелел слуге привести малыша.
Очень выразительный мальчик лет десяти, с большими любознательными глазами и курчавыми волосами, подошёл к Савве и поклонился. Савва взял его за плечи и, глядя прямо в грустные красивые глаза, спросил по-турецки:
- Откуда ты, молодой человек?
Ребёнок вопроса не понял, поэтому Савва немедленно перешёл на арабский язык. Теперь уже малыш кивнул и ответил, что он из Лагона, Северная Абиссиния.
Довольный выбором, Савва с продавцом ударили по рукам, и, схватив арапчонка за ручку, повёл его к себе домой покормить ужином. Как выяснилось, мальчика турецкие янычары отняли в одном крупном поселении, жители которого не смогли выплатить годовой харадж – дань. Все члены семьи Ибрагима, как и он, были обращены в рабство.
Служанка помогла подобрать подходящий для маленького Ибрагима гардероб. Савва объяснил малышу за ужином, что они отправляются в длинное и необычное путешествие. В подробности, разумеется, не вдавался. Придёт время – всё узнает. Ещё неизвестно было: какие осложнения могут возникнуть в грядущем путешествии, полном опасностей и неизвестностей.
Савве давно стало известно, что у Петра при дворе есть несколько пар карликов, а также лейб-гвардейцев (телохранителей) гигантского роста и необычайной физической силы. Это была мода того времени, когда европейские правители кичились друг перед другом количеством придворных, состоящих из карликов, гигантов и чернокожих.
***
30 января 1705 года Владиславич в сопровождении секретаря Петра Лукина и арапчонка Ибрагима прибыл в Москву. Кроме купеческого товара, прибыл он с письмами от Толстого и, как отмечалось в документах того времени, «иными тайными делами».
Познакомившись с существом «иных тайных дел», глава Посольского приказа захотел осмотреть арапчонка.
- Уж почивает наш бедный сирота Ибрагим, - ответил Владиславич. – С младых ногтей успел изведать и горечь потери родителей, и ужас невольничьего рынка. Так нуждается в самых простых вещах. Дитя, что уж там. Мальчик толковый, воспитанный. Видимо, не из простецов.
- А арапчонку государь будет рад. Ибрагим… По-нашему, значит, Абрам. Кого только нет при дворе Петра Алексеича! И гренадеры ростом в сажень… едва ли не косую. И карлы обоих полов. Покушается государь Всероссийский особую породу сих малых человеков вывести.
Фёдор Алексеевич посмеялся, вспоминая курьёзные затеи своего государя.
А потом переменил настрой с шутливого и высказался серьёзно и даже философически:
- Однако же, надобно памятовать о том, что люди эти, карлы, большей частию монстры только по внешней наружности. И бывают они нередко полезнейшими членами общества. Людьми, прямо скажем, государственными. Когда разговаривая прибаутками высказывают сильным мира сего истины смелые. Такое говорят, о чём мы сами помалкиваем. Кто по своекорыстию помалкивает. А кто и из страха безвременья. А карла – что ему терять!? По наружности своей он и так обижен природою. Так он, по крайней мере, утешится тем, что не только спасал несчастных от гибельного гнева начальственного, потешив шутейной побасенкой неистового властелина – в момент помрачения ума его, но и тем, что сыграет порою роль критика и судии. И тем влияние имеет на сильных земли. И то не глум скомороший. Нет. То аналогии эзоповы. Так что в обществе людей иной карла вовсе и не напрасно на иждивении. Если, конечно, Господь разумом его не обделил, да не попустил, чтоб нечистый очи сердечные оному не ослепил чаянием тщетной славы.
***
Поскольку царь Пётр в указанное время пребывал с армейскими частями в Вильно, то туда и отправили вскоре маленького арапчонка. В середине июля Ибрагима окрестили с именем Авраам. А поскольку крёстным был сам Пётр, то стал наш Ибрагим Абрамом Петровичем Петровым.
Впрочем, возмужав и прославившись на ратной стезе, Абрам Петрович избрал себе иное фамильное прозвище, назвавшись Авраамом Ганнибалом. Но это уже другая история.
45. Земляки
Тревоги о сыне Луке оказались на тот раз напрасными, отсутствие писем объяснились трагическим стечением обстоятельств. Курьеры, доставлявшие корреспонденцию, были ограблены и убиты разбойниками. Это и успокоило сердце отца, но и подвесило над этим сердцем Дамоклов меч памятования о часе смертном, памятования о том, насколько всё в этом мире зыбко.
И в те минуты, когда ум и сердце Саввы не были заняты попечениями о государственных и купеческих делах, он стремился открывать свою душу – насколько это было возможным – действию благодати Духа Святого.
Однажды выходя из церкви, Владиславич обратил внимание на высокую фигуру гвардейского офицера, ставящего свечу на подсвечнике справа от входа.
Офицер, услышав приближающиеся шаги, взглянул на Савву. На лице отразилось радостное удивление от столь неожиданной встречи.
- Помаже Бог, конте Владиславич, - обратился он по-сербски.
- Бог в помощь! Разве мы знакомы, господин офицер?
Впрочем, Савве лицо молодого офицера показалось смутно знакомым.
- Я Владислав Иванович, племянник твоего кума Матии Ивановича. Может, помните… Я отвёз Вас и Вашу невесту на карете из Новой гавани в церковь на венчание. Поскольку в морской академии Пераста, а также Венеции я не смог устроиться, уехал в Австрию. Закончил Военную академию в Вене. Завербовался в Россию. Вот уже год служу в гвардейском полку в звании лейтенанта. Тут, в Русском войске, немало наших соотечественников не только из Приморья, но и из других сербских краёв. А также из Австрии и Венгрии.
Савва знал, что ещё три года назад, в 1702 году по велению Петра I был издан первый манифест о приглашении иноземцев на военную службу в Россию. На следующий год у кесаря Священной Римской империи было испрошено разрешение произвести вербовку офицеров на русскую службу в его землях. Требования к австрийским офицерам касались не только их профессиональных качеств. Это – само собою разумеется. Необходимым условием найма на службу было знание какого-либо славянского языка, «с Московским согласного». И вот летом-осенью 1704 года в Москву прибыло более полусотни австрийских офицеров, многие из которых не просто ведали славянский язык, «с Московским согласный», но и сами были славянами. Речь, конечно же, идёт об австрийских сербах.
- Вот, пришёл затеплить свечу за упокой души своего брата, погибшего от турецкой руки в окрестностях Требинья…
- Ага, вот оно как… Упокой, Господи, душу убиенного.
Савва осенил себя крестным знамением.
- Молодой человек, позволь пожать твою руку! Господь определил тебя туда, куда для тебя самого было бы полезнее. Для твоей души. Чтобы не закапывать таланты в землю, как слуга нерадивый. Петру нужны образованные моряки и офицеры. Да что там Петру… Они нужны России. А, значит, и нам, православным подданным кесаря. Или султана.
И тут же продолжил с жаром:
- Но и тебя Господь не оставит. Именно тут – и именно сейчас у тебя есть хорошая возможность проявить себя, сделать блестящую карьеру. Пётр любит честных и энергичных.
И, подумав немного, добавил:
- Ты, главное, в их интриги не лезь. Шею свернёшь.
