Продолжаем публиковать фрагменты романа сербского художника Велимира Ивановича «Подзорная труба Савва Владиславича». Книга выдержала уже два издания в Сербии, теперь готовится переработанное издание у нас.
Перед вами, как уже указывалось ранее, не совсем роман. Точнее, не роман, а, скорее, художественно-документальная повесть. Текст, который, возможно, мог бы послужить основой для художественно-документального телесериала, где повествование о славном – и, увы, полузабытом – сподвижнике Петра Великого перемежались бы сценками бытового характера: сражениями с пиратами, битвами, интригами и т.д.
Предлагаемый вниманию русского читателя текст несколько отличается от оригинальной сербской версии. Кое-что, малоизвестное зарубежному читателю, но хрестоматийное для нашего читателя решено было убрать; кое-что – напротив, снабдить пространными комментариями, которые не выносились в примечания, а встраивались в ткань повествования.
31. У султана
В назначенное время Савва с Нэдо прискакали к Топкапы, главным воротам дворца, где личная охрана султана встретила Владиславича и проводила его к третьему двору. По левую сторону осталась старая православная церковь Святой Ирины, которая после падения Константинополя не была превращена в мечеть, но служила в качестве оружейного склада. Они шли по мощёной тропе в тени платанов, в то время как вокруг них спешили по своим делам конюхи паши, а также дворцовые стражники. Повара громко отдавали приказы поварятам и слугам, толкавшим в направлении царской кухни тележку, тяжело гружённую провиантом со склада. Кадди в тюрбанах, собранные в несколько группочек, обсуждали дела текущие, а чёрные евнухи с вязаными сумками через плечо спешили за покупками для гарема.
Из просторного, но запруженного людьми двора, в котором султан часто устраивал пиры, на которые приглашалось по две-три тысячи человек, Савву, наконец, привели в третий двор Эндерун. Тут его уже ожидал падишах Мустафа II, сидящий в тени великолепного балдахина на позолоченном троне, установленном неподалёку от фонтанчика. Рядом стояли телохранители, вооружённые огромными саблями, а также капудан-паша (командующий военно-морским флотом), главный управник верфей и драгоман. Великого визиря не было, он в те недели был в военном походе на Персию. Позади телохранителей Савва заметил начальника канцелярии султана Истреф-агу с помощником. На мгновение их взгляды встретились, но главный писарь торопливо отвёл глаза в сторону.
Савва, облачённый в роскошный турецкий костюм, совершил перед троном земной поклон – по старому обычаю демонстрации смирения перед властелином. Не поднимая головы, подал кожаный футляр с информацией по кораблестроительной части.
Султан кивком головы одними глазами показал капудан-паше, чтоб тот взял футляр. Но и сам султан тотчас же встал и подошёл к столу, на котором повелитель флота рассматривал бумаги с проектами. Драгоман присоединился к ним и стал переводить документы.
Савва всё это время был склонён в поклоне. Он был уверен, что никто не сможет обнаружить обман, поскольку венецианцы исполнили все чертежи на точно такой же бумаге и той же самой тушью, которой исполняются оригинальные чертежи, включая обозначения спецификации материалов с печатями Арсенала и подписями компетентных лиц.
Савва особенно настаивал на этом, поскольку всегда была вероятность того, что по какому-нибудь другому каналу может быть выкраден из Арсенала или скопирован реальный документ. И попади этот документ в Стамбул, его неминуемо станут сличать с бумагами, подбрасываемыми Саввой. В результате чего и выяснится, что они – просто подделка.
После просмотра предоставленных документов, внимательно выслушав перевод драгомана, султан повернулся к Владиславичу и жестом пригласил его подойти.
Савва поцеловал край кафтана властелина и спокойно взглянул ему прямо в глаза.
Султан, ранее уже подробно оповещённый о Рагузинском, довольно улыбаясь, заявил:
- От имени Дивана и от себя лично, выражаю благодарность за этот важный подарок, который улучшит наши морские способности. Оставляю капудан-паше для изучения возможности в дальнейшем внести необходимые изменения в проекты строящихся кораблей.
Не сводя глаз с Саввы, султан продолжал:
- Это ещё одно доказательство того, что твоя семья честно и добросовестно служит своей Османской державе. Мы не забываем сделанного нам добра. Итак. Что ожидает взамен эфенди Савва от нас?
- Я приветствую тебя, о бальзам мира, носитель света, всемогущий, светлейший владыко, - произнёс Савва, вновь преклонив колени и склонив голову. – Я ничего не прошу, потому что считаю, что сделал только доброе дело для своего повелителя. И ничего больше. Для меня Стамбул - мой второй дом, и я более чем доволен своей работой и пребыванием здесь. У меня есть только одна, но серьёзная просьба. Чтобы то, как Вы стали обладателем этих документов, оставалось в тайне. У Венеции тоже есть свои шпионы здесь, в городе. И я бы подвергся опасности, прознай они об этом.
Мустафа II жестом показал Савве, что он может встать, и, отойдя от телохранителей, тихо приказал капудан-паше:
- Соберите вместе наших корабелов, драгомана, лучших чертёжников – и быстро сделайте копии вплоть до последней детали. Оригинал сжечь. Чтобы избежать утечки информации. Это будет иметь первостепенное значение для нашей будущей войны на море. Русские уже создают сильный флот. Да и в Средиземном море у нас постоянные проблемы с Венецией и другими стервятниками, которые, увы, не спят.
Затем вполоборота повернулся в сторону Саввы и продолжил:
- Эфенди Савве оказывайте покровительство, хотя он ничего не просит. Помогите, если у его корабля будут проблемы с пиратами в море. Ну, по ремонтной части тоже... На городской верфи оказывают пусть особое внимание. Расходы за счёт казны.
Махнул рукой Савве, показывая, что аудиенция окончена, и тот может быть свободным. Сам же направился в свои покои.
Гвардейцы сопроводили Савву к главным воротам, откуда они вместе с Нэдо, пустив коней лёгкой рысью, направились в город.
Через спину он перебросил опустевший кожаный футляр. Специально, чтобы это было видно тем, кто наблюдают за всеми входящими и выходящими из дворца султана.
Город давно кишел шпионами, где все европейские державы, кроме послов, также на каждом шагу имеют своих людей.
Из-за жёсткой конкуренции в торговых делах, а также его постоянного присутствия в дипломатических и политических кругах, Рагузинский подвергся преследованию и несколько раз успешно избегал нападений, которые, как мы помним, мотивированы были вовсе не желанием ограбить. Деньги он обычно держал в отдельном сейфе своей портовой канцелярии, находившейся под круглосуточным наблюдением вооруженной до зубов особой охраны. К тому же и сам порт охранялся. И Савва не забывал о стражниках, балуя их деньгами и подарками.
32. В поисках одной необычной книги
Как-то в предобеденный час от венецианцев поступил запрос на встречу, и Савва через курьера дал согласие, что встреча должна произойти в его портовой канцелярии в то время, когда будет отсутствовать Лука Барко. Венецианский агент Лоренцо Соранца, дядя Сальваторе Соранца, был одет пышно, манеры имел утонченные, а охрану внушительную.
Охранники расположились за дверью, а сам Лоренцо удобно уселся в кресло, прихватив рюмашку с бергамотом, который Савва всегда предлагал серьёзным собеседникам. Соранца с любопытством оглядывал стены обставленной дорогой мебелью конторы, которые были украшены коврами, картинами и прекрасным венецианским зеркалом, вставленным в резную позолоченную раму.
- Ну, здесь у Вас, уважаемый конте Рагузинский, всё дышит изысканным венецианским вкусом, который, безусловно, делает вашу работу тут весьма приятной!
Савва вежливо улыбнулся и, поклонившись, сразу перешёл к делу:
- Ваше превосходительство, я удостоен Вашего визита, и подозреваю, что у Вас есть серьёзный повод для этой нашей встречи?
Лоренцо поперхнулся и отставил в сторону недопитую рюмку. После чего негромко промолвил:
- Прибыл по приказу самого Дожа и привёз шифровку от сеньора Якоба с приказом передать его Вам лично в руки. Речь идёт об одной редкой старинной книге, которая в оригинале написана по-арабски. Находилась в архиве Serenissime, где она была переведена, а затем бесследно, - совершенно необъяснимым образом, - исчезла. Мы считаем, что сейчас она находится здесь, в Царьграде. В палате писарей султана. Из-за неё в Венеции уже казнили троих. По подозрению в краже. Один из них таки сознался.
Лоренцо взял рюмочку и допил ликёр.
- Ну, не сразу сознался, ясное дело. С ним поработали в камере пыток. И он всё рассказал. За кисет с золотом, передал книгу какому-то греку.
Не дождавшись добавки, Соренцо с сожалением поставил рюмку на стол и продолжил:
- Я знаю только, что речь идёт о серьёзной книге, написанной в VIII веке одним из родоначальников суфийской философии алхимиком Джабиром ибн Хайаном. Не только алхимиком. Ещё и математиком, астрономом, астрологом, музыкантом и магом. Но в Европе его знают в первую очередь как алхимика Гебера. Он заложил основу всей исламской алхимии и первым ввёл в нее животные и растительные вещества. Он утверждал, что серебро и золото могут быть сотворены из неблагородных металлов. Сборник из семидесяти его глав по богословию, политике, алхимии и медицине под названием Liber de septuaginta из-за неполного текста перевели на Западе лишь частично.
Владиславич не сводил глаз с этого напыщенного венецианца. Который, наконец, перешёл к главному:
- То, что нас интересует сейчас – это пропавшая книга на арабском «Китаб ал сумум» или «Книга о ядах». Всё, о чём говорю, привезено в Венецию после падения Царьграда и стало собственностью Serenissime. Послание легко прочитаете, поскольку ключ у Вас есть.
Поглаживая усы, Савва задумчиво кивал, а потом тихо, с ледяной усмешкой проговорил:
- Вы имеете в виду, Ваше превосходительство, что эта книга по своему происхождению представляет собою ещё одно похищенное сокровище византийского Константинополя? Как и многое из того, чем наполнена крупнейшая в мире… Ставшая теперь крупнейшей в мире… Венецианская библиотека. В фондах которой многочисленные картографические и научные работы, реликвии и произведения искусства.
Венецианец при этих словах начал меняться в лице.
Владиславич, не обращая на это внимания, продолжал:
- Могу только догадываться: кого может заинтересовать содержание этого труда. По причинам свойства вполне практического. Но, дайте срок. Дайте срок. Попробую разузнать. Но обещать не могу ничего.
И добавил, усмехнувшись и указывая пальцем вверх:
- Кто его знает – как звёзды сойдутся?
А потом уже безо всякой улыбчивости:
- Будет ли на это воля Господня? Не нужно забывать, что творилось после падения Царьграда. Не христолюбивым воинством были крестоносцы и аббаты. Нет. Отнюдь.
Гость Саввы передёрнул плечами и сделал вид, что внимательно рассматривает картину, висящую на стене справа от него.
Савва сделал вид, что не заметил этого.
- Почти пять тысяч невинных православных душ были убиты после штурма. Насиловали девочек, мальчиков, даже беременных женщин. Отчего не расслабиться после якобы «богоугодного» дела. Сокрушили твердыню схизмы! Дело немалое. Ну, а потом отобрали реликвии, чтоб не оставлять в руках «схизматиков». Святые мощи, Пояс Пресвятой Богородицы, Плащаницу Спасителя, Десницу Св. Иоанна, часть Честнаго Креста Господня… Что там ещё? Ага, ну, прихватили всяких скульптур эллинских, не пропадать же добру. Пусть украшают теперь виллы и дворцы просвещённых итальянцев.
Венецианец, вынужденный выслушивать всё это, в иное время вскочил бы и дверями хлопнул. Несмотря на свои утончённые манеры. Но сейчас, увы, не тот случай. Дверями не хлопнешь. Приходится выслушивать.
Савва это понимал. Он сразу смекнул, что книга суфия-алхимика нужна этим непревзойдённым мастерам интриг просто позарез. А потому будут терпеть его лекцию. Ну, пускай потерпят.
- Патриарха и священство – фьють! Удалили. Учредили свои церковные порядки, святые места – под папский закон!
Потом Савва как бы очнулся, и, мастерски изобразив сокрушённость, изменил тон:
- Ой, Ваше превосходительство! Я, кажется, немного пофилософствовал. Прошу извинить мне этот монолог. Но ведь всё именно так и было. Не правда ли? История – это не просто учитель. История – это ещё и тот свидетель, который будет заслушан на Страшном Суде, который Создателем вершиться будет над каждым из нас. Ведь мы же веруем в неотвратимость Суда? Ведь все наши дела – так или иначе – воспринимаются именно в этой перспективе. А о том, что тут творилось, я прочитал в одной из рукописей, хранящейся, кстати, в замечательной библиотеке Serenisime. Точнее, в книге, где текст рукописи был переведён на латынь. Стало быть, ничего нового я сейчас не говорю. Всё это известно уже просвещённым венецианцам.
Савва подошёл к окну.
- А ведь этот османский город, как они его кличут, Стамбул, мы с Вами до сих пор называем Царьградом Константина. Как там у Николы Хониата…
Владиславич задумался на мгновение и процитировал на память:
- «Константинополь миру – город городов. Вселенной – свет, а миру – слава. Церквям всем мать, основа веры. Искусства и поэзии оплот. Отечество гармонии и красоты».
Горько усмехнувшись, окончил свою речь, сжалившись над изнемогавшим венецианцем.
- Вот такой был у «схизматиков» город. Но Господь его отнял у нас. И передал туркам. По грехам нашим.
От этих слов венецианец слегка ожил. И нашёл в себе силы спокойно встать из кресла. И более-менее твёрдым шагом, источая чувство собственного достоинства, подошёл к двери. Затем поклонился графу Рагузинскому и молча вышел.
Оставшись один, Савва углубился в размышления – как о только что произнесённом монологе, так и о новом задании.
Как обычно, он использовал любую возможность, чтобы «макнуть» своих собеседников из числа дипломатов Венеции. Да и из Дубровника тоже. Эпатировал их, прямо проговаривая крайне неприятные для них факты из истории. Он не особо беспокоился о том, какова будет реакция, ибо хорошо знал, что крыть им будет нечем.
Что же касается нового задания, то судя по тому, что правительство Serenissime делегировало достаточно высокопоставленного агента передать всё лично, это дело представляло весьма и весьма немалую важность.
Вооруженным стражникам, охранявшим склады и канцелярию, он велел никого не пускать, чтобы не мешали в спокойной обстановке разобраться с бухгалтерией. Затем он запер массивные двери своего кабинета, опустил тяжёлые шторы, зажёг две лампы на письменном столе и только после этого снял серебряный крест и вытащил из-за потайной перегородки шифр.
Последнее сообщение Якоба содержало подробности о внешнем виде книги: переплёте из козьей кожи, украшенном оттиснутым золотом именем автора. В конце было указано, что награда составляет 3000 эскудо.
***
Была безлунная ночь, когда Истреф-ага проснулся от стука в ворота.
Слуга, глянув в глазок, сообщил хозяину, что его срочно требуют в державную управу писарей, и что карета подана к воротам.
Торопливо одевшись, Истреф-ага выскочил из дома, и увидел Нэда, облачённого в турецкое платье, за поясом которого были заткнуты пистолет и ятаган. Одной рукой он держался за дверцу кареты, а в другой держал пытающий факел.
Очутившись в кабине кареты, Истреф-ага при отблеске факела, мелькнувшего лишь на мгновение, пока дверь открывалась и закрывалась, успел разглядеть Савву, одетого в турецкий кафтан и увенчанного тюрбаном.
Несильно пожал ему руку, и тот час же щёлкнул бич, и карета тронулась, загремев по брусчатке. Вскоре, судя по тому, что треск колеса сменился плавным шорохом, мощёная улица осталась позади, и вскоре путники остановились на безлюдном берегу. Примерно в миле от пригородного поселения Ортакой. Тут можно было говорить совершенно спокойно.
Сидя в темноте кареты, Савва ставит Истреф-аге новую задачу: поскольку палата писарей является частью библиотеки, которую он регулярно использует для своей повседневной работы, то наверняка ему должно быть известно об этой потребовавшейся книге.
И как только писарь подтвердил, что книга находится в царской библиотеке, кошелёк с золотом монетами звякнул и переменил владельца.
- Добрый мой ага! Нужно одолжить мне эту книгу как можно скорее! Получить бы мне её буквально на месяц – именно столько, по всей видимости, уйдёт времени на перевод… Вот это – только аванс! А потом, вернув её, добавлю столько же.
***
Не прошло и двух недель, как Савва получил приглашение посетить «глухую комнату» хорошо известного караван-сарая.
Взял с собой Нэда, который, по такому случаю, решил не ограничиваться пистолетом и ятаганом, но припрятал в своём пышном турецком одеянии ещё что-то экзотичное. Предвидя благоприятный исход встречи, Владиславич прихватил изрядный кисет с презренным металлом.
Истреф-ага был пунктуален. На низенький резной столик, где уже дымились стаканчики-филджаны с кофе, аккуратно положил красивую сумку из телячьей кожи, извлечённую из-под полы плаща.
Савва мимикой изобразил сомнение и кивнул на сумку. После уморительно состроенной писарем мимики одобрения, переместил её себе на колени и раскрыл.
Глаза его засияли, увидев на переплёте старинной отделанной сафьяном книге вытесненное арабской вязью «Китаб ал сумум», а ниже – имя старого алхимика-суфия.
Не склонный сорить золотом, Савва пролистал книгу. Убедившись, что это – именно то, что нужно, те самые рецепты приготовления смертоносных снадобий, иллюстрируемые многочисленными рисунками неизвестного художника, он поглядел на Истреф-агу, покачал головой и тихо обратился к нему:
- Уверен, что это то, что нужно. Теперь скажи мне, кто-нибудь уже переписывал её? Сколько сделано копий? Как долго они могут держать эту книгу у себя до тех пор, пока она не будет востребована? Чтобы у тебя не возникло неприятностей?
Истреф-ага величественно скрестил руки на груди и торжественно изрёк:
- Уважаемый эфенди Савва, есть три копии, и все они хранятся так, чтобы быть в доступности для повседневного использования. Однако, уважаемый эфенди Савва, вот это – старинный подлинник. Это видно по обложке из тончайшей кожи и возрасту бумаги.
Савва с неподдельным трепетом поглаживал корешок драгоценного фолианта, а главный писарь продолжал:
- Ей не хватает частей, которые кто-то вырвал. Вероятно, нужны позарез были какие-то весьма важные рецепты. Всю книгу, видимо, вынести было невозможно. Видим же, она формата отнюдь не карманного. Вот в спешке и выдернули только то, что было остро необходимо.
Савва перевернул книгу на ребро, пытаясь разглядеть – из какой части книги были вырваны листы.
- Поскольку этот оригинал не используется после переписывания копий, он содержится в особом окованном сундуке, стоящем в отдельной комнате, ключ от которой есть только у меня. Так что не переживайте: вряд ли кому-то внезапно понадобится именно подлинник книги.
Впрочем, как будто бы спохватившись, Истреф-ага, добавил несколько торопливо:
- Убеждён, что для того, чтобы сделать копию, месяца будет достаточно.
Владиславич кивнул утвердительно, и главный писарь продолжил вновь спокойным тоном:
- Да, слыхал, будто эта книга когда-то была в библиотеке Константинополя. После падения города попала в руки венецианцев. Оттуда её и вывезли к нам год назад. Заплатили чистым золотом из сокровищницы султана.
Как будто только теперь вспомнив об обещанном, Савва достал кисет с золотом и положил его Истреф-аге на колени.
- Мы проводим тебя до самого дома. Чтобы выручить в случае нападения грабителей. Которых в последнее время развелось. Пожалуй, отправимся сейчас же. Ну, Аллах с тобой, друг!
***
Савва уже ранее размышлял о том, что переписать книгу мог бы молодой мусульманин из Фочи, чей отец был близок с его отцом, Лукой Владиславичем. Именно в его доме курьеры из Дубровника остановились на пути в Царьград. Молодой Мехмед получил необходимое образование в городском медресе и зарабатывал составлением всяко-разных бумаг, необходимых горожанам для представления чиновникам, а также переводил бумаги прибывающим в порт морякам с европейских языков на язык делопроизводства Османской империи – несколько тюркизированную форму арабского.
По своей природе это был скромный серьёзный и тактичный молодой человек. Не склонный болтать лишнего о своих клиентах никому из посторонних – ни ради красного словца, ни корысти ради. Савва давно обратил внимание на эти качества Мехмеда из Фочи, и теперь понял, что на него можно положиться в этом деле.
Посетив скромное жилище Мехмеда, Савва передал ему книгу в руки со следующими словами:
- Береги эту книгу, Мехо, как зеницу ока! Об этой работе никто не должен знать. Если не то, что предашь, а проболтаешься…
Савва, глядя прямо в глаза молодому человеку, выразительно чиркнул по горлу ладонью, недвусмысленно показывая: какая перспектива ожидает того в случае чего…
Спустя три недели Мехмед окончил переписывание двух экземпляров труда суфия-алхимика, и Нэдо вернул Истреф-аге подлинник этой драгоценной книги и ещё один кисет с золотом. Савва прекрасно понимал – каким образом можно крепко-накрепко привязать к себе нужных для своих «дел» людей.
После этого Нэдо с корзиной фруктов прискакал к резиденции посла Венеции. На дне корзины находилось зашифрованное сообщение о том, что копию книги можно забрать уже на следующий день.
Другой экземпляр Савва оставил для себя, зная, что такое «чтиво» может кое-кому ещё пригодиться.
33. Ещё одно важное знакомство
Наряду с интенсивными путешествиями по Чёрному и Средиземному морям, вплоть до берегов Марокко, Савва занялся серьёзной и прибыльной работой по выращиванию чистокровных арабских рысаков в своей конюшне на южной окраине Стамбула. Он мудро просчитал, что было бы дальновидно втянуть в это предприятие турок с репутацией и весом в обществе. И его компаньонами по совместному делу стали каймакам и управник таможни.
Британская корона в 1700 году отправила в Стамбул нового посла сэра Роберта Саттона. Этот английский дворянин был ещё до прибытия в Турцию известным коннозаводчиком и в основном полагался на испанских селекционеров. Узнав об этом через свои заморские связи в Испании, Савва был представлен новопоставленному английскому послу на приёме у уже известного нам французского дипломата Шарля де Фериоля.
Пользуясь случаем, граф Рагузинский завёл разговор на тему породистых жеребцов, который перерос в серьёзную дискуссию экспертов в деле выращивания рысаков. Англичанин сказал, что он уже наслышан о конюшне Рагузинского, которая снабжала военачальников и высокопоставленных османских вельмож, считая получение коня оттуда делом престижа.
Через несколько дней после встречи у де Фериоля Савва показал сэру Роберту Саттону конюшню, а затем пригласил его к себе и попотчевав того богатым угощением, заключил контракт на продажу и транспортировку в лондонский порт на своём корабле «Святой Никола» четырёх серых чистокровных арабских жеребцов.
Так началось снабжение одного из самых уважаемых в Англии конных заводов чистокровными арабскими скакунами. Но открылась возможность для осуществления интересных коммерческих схем.
Во время своего второго визита в конюшню Саввы сэр Саттон вручил Владиславичу список товаров, которые интересуют английских торговцев. Тем самым ещё раз показывая, насколько профессиональны дипломаты на службе английской короны, разбиравшиеся не только в политике, но и в экономике. И штат чиновников, обладавших такими качествами, позволил их государству обрести превосходство на море, поддерживающее прочность колониальных завоеваний, которые обеспечили поистине мировое господство, принесшее несметные материальные богатства.
Этот контакт с персоной высочайшего уровня, в чём мы убедимся позже, сыграет в жизни Владиславича немаловажную роль.
34. Жизнь бывает жестока…
Гул европейского концерта, чья музыка представляла собою голоса несогласных друг с другом политиков, использовавших межрелигиозные и прочие проблемы в качестве той партитуры, по нотам которой грохотали пушки, отдавался на Балканах зловещим эхом, не предвещавшим порабощённым народам ничего хорошего.
Изрядную меру ответственности за преступления против православных сербов несёт на себе Людовик XIV за свою восточную политику и союз с турецким султаном.
В конце XVII века огромное количество сербов, дабы избежать турецкого возмездия за помощь, оказанную ими армии католических государств, воевавших с османами, бежали в Австрию, ища покровительства Леопольда I. Представителем сербов – в глазах власть предержащих – был патриарх Арсений III Чарноевич.
В качестве естественного подтверждения франко-турецкого союзничества великий визирь Мустафа Кепрюлю распорядился отобрать святые места в Иерусалиме у православных и передать их французским монахам. Это, в числе прочего, способствовало резкому расширению французской торговли на Леванте. Тогдашнему послу в Стамбуле Кастаньеру де Шатонефу была организована пышная встреча в Марселе. В то время католические миссионеры из Франции уже прибыли в Пекин с задачей обеспечения влияния Ватикана при Дворе китайского императора.
***
Всегда, когда деловые обязательства позволяли, Савва старался побыть в Дубровнике. Бабушка Мара скончалась до его прибытия, потому, не имея физической возможности быть на похоронах, он решил выделить время для того, чтобы съездить в родной Ясеник. Чтобы затеплить там поминальную свечу за упокой души той, к которой он с детства был привязан. Той, кто оставила глубокую печать на многом, связанном с его взрослением и формированием характера.
По прибытии он поначалу остановился в Ходилье, окружённый любовью самых своих близких, счастливых этими моментами воссоединения семьи. Ходилье было и оставалось безопасным и тихим укрытием, где Савва и Мария всегда чувствовали себя счастливо и уединённо, используя всякий момент, чтобы посвятить себя друг другу.
Эти встречи длились обычно не более десяти дней. Кроме того, Мария два-три раза в году вместе с сыном приезжали в Стамбул на корабле. Для молодого Луки каждое посещение означало открытие чего-то нового в лике этого чудесного города, не оставлявшего равнодушным никого.
Наконец, решено, что семья будет воссоединена уже не на десять дней, а… На столько, на сколько Бог даст.
Мария погрузилась в хозяйственные хлопоты, отбирая необходимую для перевозки кухонную утварь и посуду, а также предметы гардероба – как для себя, так и для маленького Луки.
Но повседневная жизнь в Царьграде разочаровала Марию. Жизнь эта оказалась совсем не такой, каковой казалась во время кратких приездов. Многочисленные ограничения, обусловленные спецификой культурно-бытового уклада столицы исламского государства, частые отъезды Саввы… всё это приводило к разногласиям, которые превращались в размолвки. Всё более частые.
Ее мечты о семейной идиллии очень быстро столкнулись с реальностью. И безвозвратно рухнули.
Всё чаще она чувствовала себя птицей в золотой клетке. Окружённая богатством, которое не приносило никакого счастья и даже утешения. Незнание турецкого языка сужало круг общения. И кроме жён дипломатов и купцов, общаться было практически не с кем. Исключение, впрочем, составляли служанки-соплеменницы, а также нечастые гости из Дубровника и Герцеговины, изредка бывавшие в доме Владиславичей.
А уже очень скоро начались приступы несносного кашля. И однажды утром Мария с ужасом увидела кровь на платке, прикрывавшем уста.
Савва помчался за лекарем-французом, который в те дни находился в городе по приглашению посла Франции. Было сразу установлено, что речь идёт о чахотке, и что ни в коем случае нельзя терять времени.
Он рекомендовал отправиться в горы, на горячие источники минеральных вод в Памуккале. Где даже воздух исцеляет.
Но при этом следует соблюдать крайнюю осторожность и не переутомить больную тяготами переезда.
Савва был очень обеспокоен и подавлен всем этим, постепенно погружаясь в уныние, граничащее с отчаянием. Мария очень изменилась. Их некогда пылкая любовь угасала от бесконечных склок, причём Савва оказывался – с её точки зрения - всегда и во всём виноват.
Что ж, пришлось расплачиваться за столь долгую жизнь порознь. Савва с горечью осознавал всё это.
Он неустанно пытался любыми возможными способами восстановить испорченные отношения, но Мария упорствовала, отказываясь слушать совершенно логичные и здравые доводы, терпеливо повторяемые мужем.
После месяца пребывания в горах она вернулась измождённая и высохшая, бледная, нервозная и раздражительная.
Слуги пытались угождать ей в каждой мелочи, но она либо запиралась в своих покоях, отказываясь от еды, либо впадала в состояние необузданной раздражительности, срываясь на всём и на вся, круша и ломая имущество.
Однажды, вернувшись после полудня домой из порта, Савва не нашёл её на первом этаже. Вбежав наверх, буквально ворвался в комнату жены. и предчувствие его не обмануло.
У изголовья кровати плакал Лука, а Мария, скончавшаяся незадолго до прихода Саввы, сумела затворить очи и сохранить на посеревшем лице полную загадочности последнюю улыбку.
Он тяжело опустился на край кровати и обхватив кулаками голову, внезапно превратившуюся в какой-то мельничный жернов. Произошло то, к чему всё шло все эти последние месяцы.
Не в силах остановить рыдания, Савва ощутил, что какие-то ледяные демонические руки стискивают ему горло, и он начинает задыхаться.
И хотя смерть эта вовсе не была чем-то внезапным, и даже, вроде бы, готов был умом понять это и принять, но… Но сердце отказывалось слушать доводы разума.
Мир, казалось, переворачивается и рушится.
Лука, плод их пылкой любви, был мальчиком очень хрупкого здоровья, впечатлительный и чувствительный. И чтобы уберечь его, ставшего теперь полусиротой, от всех тех жестокостей жизни, которыми кишел мир, находящийся за оградой отцовского дома, надобно было проявлять незаурядную заботу.
Вечером Савва вместе с сынишкой встал на колени перед древними образами святого Георгия, святителя Саввы и Богородицы, долго и искренне просил прощения грехов и дарования силы выдержать всё, что принесёт им грядущее.
Вглядываясь молитвенно в лик векового защитника дома Владиславичей, он в глубине души искал зёрна Божьего мира, который в тяжкую годину жизни был опорой и надеждой, укрепляя душу способностью с холодной головой преодолевать навалившиеся тяготы.
Марию отпел патриарх Досифей в сослужении двух священников. В церковь на Фанаре пришли многие видные иноземцы, несущие службу в Царьграде - послы Венеции, Франции, Англии, России, Лука Барка, а со стороны турок - начальник таможни, каймакам, дефтердар и капудан-паша.
Савва и Лука, склонив головы долу, проводили гроб к последнему пристанищу. Простившись с прахом усопшей, вдовец обнял своего маленького полусироту, забота о котором так помогла ему справиться с навалившимся горем.
Спустя две недели Владиславич начал мало-помалу возвращаться к привычному укладу жизни.
Последнее время – уже, пожалуй, несколько месяцев, - Савва обратил внимание на то, что турецкие соглядатаи пристально следят за ним. Из заслуживающих доверие источников в городе поступили предупреждения о том, что распространяются слухи, будто бы используя своё привилегированное положение не только в порту, но на самом верху государства, Рагузинский теперь позволяет себе не платить по счетам. Ему было не ясно: с какой стороны на самом деле ему угрожает опасность и чьи интересы поставлены на карту.
Основываясь на беседах с Толстым, просветившим Владиславича в вопросе состояния и потребностях российского рынка, он начал серьёзно планировать перенос своей деловой активности в Россию. Был уверен, что из-за того, что ситуация с его личной безопасностью становится всё более неопределённой, он должен на некоторое время покинуть Царьград. Сына он решает отправить на учёбу в Венецию, опасаясь, что его пребывание в Царьграде станет удобной возможностью для вполне возможного шантажа и давления.
В то же время, без особых проблем было получено разрешение отплыть в Чёрное море для торговли с Россией. Немудрено: ведь каймакам и дефтердар были в доле.
Расставание при посадке молодого Луку на французскую шхуну на причале Константинополя было для них обоих очень непростым. На прощание, Савва крепко обнял сына и напутствовал:
- Сынок, времена настали нехорошие. Не просто трудные, но очень опасные. Для нас обоих. Тебе поначалу будет нелегко на чужбине одному. Поначалу. Помни об этом! Ты должен преодолеть горе и все свои силы потратить на учёбу. Это поможет тебе немного ослабить чувство потери. Но это и даст тебе возможность потом вырасти и кем-то стать в этом мире. Кем бы я был, если бы не учился упорно? Ты же хочешь стать таким же? Не правда ли?
Лука молча кивнул.
- Поверь мне, жизнь научила меня тому, что нужно уметь держать удар. Нужно вставать и, сжав сердце, двигаться дальше ещё упорнее. Лишь Господу ведомо: что ожидает нас в грядущем. Но я верю в тебя. Ты получил хорошее воспитание, у тебя характер и сильная воля.
Мальчик вздохнул, но чувствовалось, что слова отца укрепили его.
- Ну, а теперь – самое важное. Никому не доверяй. До тех пор, пока не убедишься, что человек – добрый и нелукавый. Гордись тем, что ты – серб! Никому не позволяй унижать и посмеиваться над нашей честью и нашим происхождением.
Савва похлопал сынишку по плечу и закончил так:
- Связь будем поддерживать через Сальваторе и через людей из братства Сан-Роко. Сообщай о себе бабушке и дедушке в Дубровник. Сам понимаешь: как им без нас одиноко…
- Па, не волнуйся. Для меня и ты, и дед Лука всегда были образцами для подражания. Постараюсь не опозорить имя Владиславича.
Долгое время Савва стоял на пирсе, когда парусник, уносивший его единственного сына, медленно удалился, рассекая волны Босфора. Затем, подхватив парусами сильный ветер, ускорил свой бег и растворился в дали открытого моря.
У самых ног Саввы, одиноко стоявшего на молу, разбивались волны, и вот это пребывание на самом краю тверди земной напоминало ему и его собственное нынешнее положение. Жизнь подталкивала его к необходимости принятия недвусмысленных решений. И от выбора этого будет теперь зависеть не только его судьба. Сын, многочисленные сотрудники его «разведывательной сети», вовлечённые в смертельно опасные дела, чьи жизни висят на волоске, который может в любой момент оборваться – и ничто уже не спасёт от попадания в лапы палачей из зловещих подземелий Едикулы.
35. Шлиссельбург
Сидя на лафете орудия, установленного на бастионе Шлиссельбургской крепости, царь Пётр Алексеевич долго задумчиво смотрел вдаль на подёрнутую дымкой Неву. Подоспевший адъютант поспешно отрапортовал о прибытии из Москвы курьера с пакетом от царёва родича адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина.
В тишине старой твердыни, лишь иногда нарушаемой негромкими обменами паролями часовых да клёкотом речных чаек, правитель всероссийский осторожно распаковал крупный пакет с документами, нашёл письмо от Апраксина и погрузился в чтение. Лицо озарилось широкой улыбкой, и он сильно стукнув по столу, на котором были разложены карты и документы, кликнул часового, приказав ему немедленно вызвать личного секретаря Макарова и коменданта Шлиссельбурга графа Меньшикова.
Оба примчались, едва переводя дух, тревожась: «Что бы могло быть плохого?»
Однако, увидев сияющее лицо царственного сердечного друга, Александр Данилович с облегчением потянулся за стулом. «В ногах, дескать, правды нет».
- Фёдор Матвеич прислал реляцию о прибытии «иллирского шляхтича» серба графа Саввы Владиславича Рагузинского, который везёт для навигацкого дела архиважные документы: „Тайное описание Чёрного моря”, а также составленные географические и навигацкие карты моря сего. Толстой докладывал ещё три месяца тому, что при дворе султана неспокойно. И граф Савва сей может попасть в розыск. Оттого вознамерился ехать к нам под протекцию, дабы переждать смутное время. Займётся делами торговыми в пределах Отечества нашего, пока у турок не водворится спокойствие.
Кроме того, Пётр пояснил, что решение об отъезде Рагузинского в Россию было принято после серьёзных предупреждений хорошо информированных проверенных и надёжных людей, в том числе патриарха Досифея. Однако теперь Савва уже на пути в Москву, и можно ожидать его не позднее, чем через шесть недель.
36. Подготовка к отъезду
Политические события при дворе султана в последние месяцы приняли ожидаемый оборот. Ненависть к нему росла изо дня в день. И из-за многочисленных военных неудач, и из-за того сопротивления, которое подпитывал совет улема, получив поддержку многочисленных командиров и офицеров янычар. Мустафа II начал отмену привилегий янычар, которые, кстати, стоили государственной казне слишком дорого. Огромные деньги выделялись - и таяли после поражения в войнах и в периоды затишья мирного времени. Всё это вызывало нервозность и при дворе, и в армии.
Вместо того, чтобы решать накопившиеся проблемы, султан посвятил себя охоте и безделью. Пребывая будто в летаргии, которую недовольные использовали для плетения заговора и воплощению в жизнь планов его смещения. Это привело к тому, что сановники, которые были постоянными источниками информации от дворца и Дивана, оказались в опасном состоянии ожидания потери положения, а то и, возможно, головы. В том случае, если те, с кем они были близки, становились предметом сомнений. Разрешить которые запросто мог и палач.
С нескольких сторон Савва был предупреждён об этих событиях в целом, и о потенциальной опасности для него лично. Вопросы решались быстро, меры принимались крутые. Из-за обострения отношений Порты с Венецией, послы последней внезапно были заключены в темницу.
Курьер российского посла оставил сообщение о том, что в Таганроге Владиславича ожидает встреча на высшем уровне. Будет организована поездка в Москву. Близкий родич царя, граф Апраксин, губернатор Азова, подготовил организацию знакомства Рагузинского с Петром.
В трюм «Святого Николы» было загружено 15 000 лимонов, сушёный инжир, изюм, миндаль, скипидар, хлопчатобумажное кумачовое полотно, циновки, ковры и килымы, кожаные ремешки различного назначения, 30 бочек сушёного сельдерея, 30 венецианских зеркал, 20 бочек оливкового масла, печатные листы бумаги, различные предметы домашнего обихода из серебра, меди и латуни, а также – по предложению графа Толстого - шесть ящиков китайского фарфора.
Свои дела Савва оставил Луку Барко, послу Дубровника и деловому партнёру. После инвентаризации всех товаров – как хранящихся в наличии на портовом складе, так и находящихся в качестве морских грузов – либо загруженных на другие суда, либо на складах в других портах.
- Мое отсутствие, дорогой друг, продлится от года до полутора лет. Это, конечно, зависит от многого. Намерен возродить и продвинуть торговлю с Россией, что при нынешнем положении вещей представляется чем-то туманным. Полным неизвестности. Приложу все силы к тому, чтобы как можно быстрее распродать наш товар. Молю Бога, чтобы тут… - Савва сделал выразительную гримасу. - …Всё разрешилось как можно скорее.
Лука тоже при упоминании о возможности грядущего дворцового переворота сделал выразительное лицо, но промолчал. Савва продолжил:
- Ну, Лука, оставайся с Богом! Надеюсь, встреча наша произойдёт в лучшее время. Будем поддерживать связь через курьера Иерусалимского патриарха посредством только дубровницкого шифра или через Венецию. Можешь свободно обращаться к молодому Соранца, с которым буду поддерживать связь через представителя Serenisime в Москве.
Наблюдая за тем, как прошедшие огонь, воду и медные трубы верные матросы руководили погрузкой товаров в трюм, Владиславич не оставил в стороне и вопросы взаиморасчётов по торговым операциям:
- Мою часть прибыли от продажи частично пускай в оборот, частично держи в виде наличности – мало ли что. Вдруг потребуется. Ну, ты хорошо знаешь, я тебе доверяю.
- Возможно, что-то нужно пересылать на нужды сына?
- Сын Лука живёт в доме семьи Соранца. Учится в Навигацкой академии в Арсенале, что на данный момент является лучшим решением. Я считаю, что он уже достаточно зрелый, чтобы суметь позаботиться о себе. Деньги на его содержание во время учёбы я выделил. Опыт учёбы и взросления в одном из центров цивилизации будет для него важным и жизненно определяющим. Он живёт в семье, которую хорошо знает с детства, как и сам город. Отличное знание языка позволяет Луке без проблем продолжать своё образование. Поскольку Бог дал мне сына серьёзного и основательного, уповаю на то, что искушения пройдут мимо него. Да, Венеция – город веселья и пороков. Для кого-то это – путь в преисподнюю, фатально. Но, если внутри есть стержень, то это – именно то место, где можно крепко стать на ноги.
И, желая окончить разговор, резко сменил тему:
- Капитан Матиа планирует отплыть только на рассвете, и, судя по всему, нам будет сопутствовать попутный ветер.
Друзья крепко обнялись, и, пожав на прощанье руки, расстались.
Накануне отъезда Савва собрал свою прислугу во дворе у фонтанчика:
- Завтра я уезжаю в дальний путь. Полагаю, через несколько месяцев вы снова увидите меня в бодром здравии. Но от вас ожидаю, что вы будете так же добросовестно выполнять свою работу, как и делали всегда, когда я был рядом с вами. На все расспросы любопытных отвечайте, что, дескать, хозяин отсутствует по торговым делам. Как обычно. Все знают, что я путешествую уже многие годы, поэтому ничего необычного – кроме продолжительности отсутствия – на этот раз не предполагается. Старшим в доме оставляю Нэдо. Он будет управлять хозяйством в моё отсутствие, и вы все должны слушаться его. Оставайтесь с Богом и в добром здравии, и я надеюсь, что Фортуна будет благосклонна ко мне. Дабы успешно завершить свои дела и добраться сюда как можно скорее.
Сделав это объявление, Савва быстро поднялся в свой кабинет и извлёк из тайников в потолке и табернакле спрятанные там шифры.
И хотя он рассчитывал на возвращение, необходимо было обезопасить себя от всяких непредвиденных случайностей. Не должно было оставаться никаких компрометирующих улик.
Лёг пораньше, но всё равно – думы одолевали, и уснуть никак не удавалось. Внезапно в сознание ворвался тревожный помысел о том, что если в последний момент турки отзовут фирман, дозволяющий путь в Таганрог. А вдруг – что-то заподозрят – и схватят прямо в порту?
Савва ворочался, всё более и более пленяемый тревогой, вспоминая то, что происходило в последние месяцы. После всех тех предупреждений доверенных лиц, он более не был столь уверен в своём собственном статусе. В крепости того положения, которое позволяло ему на протяжении ряда лет чувствовать себя в Босфоре как дома.
А эти внезапные аресты венецианских, испанских и греческих торговцев и мелких контрабандистов! В городе ходили слухи об „исчезновении” людей. Именно тех, которые – он знал об этом точно – замешаны были во всяческих тёмных делишках и шпионаже в пользу европейских государств. Такие оказались в руках мучителей в зловещей башне Едикуле.
Их растерзанные изуродованные тела оказались бы в конечном итоге на скалистом берегу Босфора, а отрубленные окровавленные головы, нанизанные на длинные шесты у городских ворот и входа в гавань, устрашали бы всех, проходящих мимо.
Отчаявшись уснуть, Савва встал, затеплил лампаду перед образами и распростёрся в земном поклоне…
***
Фирман, полученный Рагузинским, гласил о дозволении перевезти груз товаров Чёрным морем, а затем пройти через Керченский пролив в Азовское море, следуя в Азов и Таганрог, который уже были российскими портами, завоёванные Петром в 1698 году.
Перед отъездом граф Толстой сообщил Савве, что не уверен в том, что царь Пётр, учитывая его частые поездки, будет именно в Москве во время прибытия Владиславича в столицу. Но встреча с ним, безусловно, будет организована. Апраксин позаботится.
37. Решено! Путь в Россию
Перед самым рассветом корабль Саввы с попутным ветром покинул причал Царьграда. Сидя на корме каракки, он задумчиво разглядывал в подзорную трубу удаляющийся – ещё не проснувшийся – город. Вскоре город совсем исчез из вида, и только тогда тревога, наконец, улеглась. Ветер наполнял паруса сильно нагруженного корабля, разрезая волны Босфора в направлении севера. Оставив вахтенного за кормилом, Савва пригласил своего капитана и кума Матию Ивановича на серьёзный разговор.
Мате знал о плане Саввы уехать в Россию, но, как всегда, он облекал реальные причины в такую внешнюю форму, давал такие толкования, которые казались вполне логичными и всеми приемлемыми, что никаких сомнений не возникало.
В качестве официального повода для совершения этого плавания было объявлено развитие торговли и поиск возможности конкурировать с купцами, вывозившими российские товары в Европу через Архангельск. План состоял в том, чтобы будущей перевалочной базой стал торговый порт Азова. И хотя после его завоевания Петром до сих пор не было получено согласия Османской империи на выход из Чёрного моря через Босфор в Средиземное море, в то же самое время сама Турция представляла собою большой рынок сбыта товаров, приобретаемых в России.
В Турции потребности в качественной древесине, поташе и особенно дорогом мехе с русского севера были огромными. А близость двух держав обеспечивала неограниченные возможности для транспортировки по рекам и морю.
- Дорогой мой кум, хочу, чтобы между нами не было никаких недомолвок.
Матиа несколько удивлённо поднял глаза на кума.
- Мате, то, что в России меня ждет долгая поездка на север, поскольку я намерен добраться аж до Архангельска, ты в курсе. Всё верно. Архангельск является главным и единственным центром экспорта русских товаров на Запад. Именно там делаются все дела. Там заключаются сделки по всем поставкам: импорту и экспорту. Они могли бы вывозить товары через Балтику, это было бы много проще, но нельзя. Там Швеция, завоевав многочисленные древние русские края, перекрыла выход России на Запад. И в этой ситуации мы могли бы оседлать поток товаров русских через Турцию, составив конкуренцию голландцам и англичанам. Но главное в моей поездке даже не это.
Савва встал и подошёл к небольшому иконостасу на переборке каюты.
- Всех денег не заработаешь. Деньги – это средство достижения цели. Одно из средств. Но не цель.
Затем повернулся вновь к капитану, молча наблюдавшему за графом.
- Говорю так не потому, что бешусь с жиру. Говорю так потому, что каждому из нас Господь дал свой талант. Необходимый для осуществления некой миссии. Дела жизни.
Сел рядом с Матией Ивановичем.
- Книжно говорю. Но так и есть. Мне незачем перед тобой ломать комедию. Я ожидаю встречи с царём и его соратниками, чтобы подробно и убедительно донести до их сведения то, что народы Балкан, исповедующие православную веру, уповают на то, что Господь пошлёт Русского царя вызволять нас из османского рабства.
Савва достал из-за ворота нательный крест и поцеловал его.
- Возможно, я задержусь больше чем на год. Россия огромна. Придётся преодолевать изрядные дистанции. Мой компаньон Лука Барко имеет право торговать общими товарами, приобретёнными в складчину и пользоваться этим кораблём в моё отсутствие. Что касается связей с Дубровником и моей семьей, я буду использовать русских курьеров, которые будут передавать мою почту иерусалимскому патриарху. И наоборот. Если Лука Барко будет слать в Венецию, ищите Сальваторе Соранцу, потому что контакты со мной в Москве будут через него.
Контакты с кем либо, и вообще поведение должны быть таковы, чтобы ни у кого не вызывать и тени подозрения!
Я уже сообщил людям из нашей сети информаторов об уходе и переориентировал их на тебя, Нэдо и Луку Барко. Снова и снова обращаю внимание на то, что отправлять мне не всё подряд, а только лишь самое важное и самое срочное. Прежде чем отправлять сообщения, обязательно консультируйся с Лукой, который стал доверенным человеком в нашем деле. И на которого можно положиться.
Важность собранных сведений оценивайте вместе. Сугубое внимание обращайте на вопросы, связанные с провалом каких-то наших людей, ибо это сразу же может создать угрозу немалому количеству вовлечённых в дело. Всё, так или иначе связанное с моей безопасностью. Ну и, разумеется, сведения, которые свидетельствовали бы о неких шагах, направленных на подготовку к началу войны.
Для твоих нужд и оплаты сведений, которые будешь собирать, оставляю достаточно, на то время, пока я не вернусь или если что-то пойдёт не так - есть Лука Барко. Расходы на содержание корабля и на жалование команды – это ваша общая с Барко забота.
Затем Савва открыл стальной сейф, расположенный в комоде капитанской каюты, и указал на сумку с деньгами, после чего передал капитану свой ключ.
- Дорогой кум Савва! Для меня большая честь все эти годы служить под твоей командой. Можешь положиться на меня во всём.
Храбрый и мудрый моряк не был большим специалистом в произнесении торжественных слов, а посему ограничился кратким заверением в том, что на все вопросы о местонахождении Саввы он будет отвечать неопределённо, но уверенно:
- Хозяин сейчас торгует где-то на востоке России. Или на севере.
38. Kерчь-Tаганрог-Mосква-Шлиссельбург
Причалив у турецкой крепости Керчь, ощетинившейся жерлами крупнокалиберных орудий, способных помешать проходу кораблей, они ненадолго остановились, чтобы предъявить царский фирман о праве проезда и торговли, а также список погруженных товаров. Пройдя Таганрог, который к тому времени превратился из небольшого рыбацкого поселения в серьёзное укрепление и военно-морской порт, на рейде которого стояло около 20 кораблей, «Св. Никола», наконец, прибыл в Азов.
В Азовской крепости их встретил думный дьяк Ловчиков, возглавлявший таможенную службу. Вопреки письменному распоряжению Толстого, он повелел арестовать весь груз Владиславича.
Вообще, приём, оказанный им, был проявлением крайней нелюбезности. Думный дьяк не стесняясь демонстрировал подозрительность. Поскольку к тому времени у него не было возможности общаться с российским послом Толстым, то письмо, адресованное на его имя из Константинополя, в котором указывалось, что надобно во всём идти графу Рагузинскому навстречу, также вызывало в нём сомнение. Боялся, что его обведёт вокруг пальца человек, который может оказаться авантюристом, а то и шпионом. И если сейчас он его пропустит в Москву, то в дальнейшем это может стоить ему головы.
Поэтому Ловчиков решил не торопиться. Он распорядился поместить Саву в свободную избу на берегу и отправил курьера в Москву канцлеру Головину с вопросом: что делать с Саввой?
Спустя почти два месяца ожидания в Азов пришёл приказ Головина немедленно обеспечить всё необходимое для приезда Саввы в Москву в Посольский Приказ, в том числе – вооружённый эскорт.
Путешествие по бескрайней равнине юга России было крайне утомительным. Однообразие ландшафта – степь, покрытая снегом, да пепелища сёл и деревянных укреплений, насельники которых – после удачных для татар набегов – угонялись в рабство. Стамбульский и другие рынки рабов были наполнены тысячами русских невольников, что было предметом горького стыда московских царей.
Но сейчас Савве бояться было нечего. Караван, сопровождаемый хорошо вооружённым эскортом, благополучно продвигался на север. По пути Владиславич записывал все свои наблюдения и составлял карту движения, предполагая, что в будущем ему всё это непременно понадобится.
Необъятное лесное пространство было неиссякаемым источником материала для строительства и обогрева. Из меха добытых на охоте животных веками изготавливалась самая тёплая зимняя одежда. Мясо, ягоды, мёд, а также грибы делали трапезу здоровой и разнообразной.
В этих отдалённых селениях путники останавливались на ночлег, продвигаясь к цели сквозь бескрайние просторы Руси. Савва использовал всякую возможность практиковаться в русской молви, беседуя с длиннобородыми жителями лесных дебрей.
Одетые весьма скромно, в длинные до колен рубахи-сорочицы, подпоясанные ремешком или плетёным шнуром, порты, внизу обёрнутые онучами и подвязанные. Поверх сорочек одевались зипуны или кафтаны-свитки.
Стрижены все «под горшок» - до уровня ушей, зато бороды – ого-го!.
По вечерам, беседуя с хозяевами тех домов, где путники останавливались на ночлег, Савва дивился тому, что в народном сознании перемешано достаточно детальное знание Книги Откровения Иоанна, описывающей времена антихристовы, с совершенно невероятными мифами, где общеславянское реликтовое язычество смешивалось с местными суевериями.
Часто, погружаясь в сон, он думал о величии русской земли, которая, казалось, не имела ни конца, ни края. И хотя Толстой предупреждал, что путь будет неблизким, путешествие затягивалось на какой-то неопределенный срок. Всё казалось тут огромным – даже и лесные деревья казались неизмеримо грандиознее, чем где бы то ни было.
Порою начинало пригревать солнце, и в эти часы Савва оставлял свои философствования, и думал о русской бане, вспоминая блаженные минуты, проведённые в бочке с прохладной водой, куда он окунался после хорошего пара.
Баню традиционно топили по субботам, но ради того, чтобы уважить путешественника из дальних заморских краёв, топили и специально для Саввы и его спутников. Он наслышан был о том, что «московиты, дескать, не имея никакого стыда, моются скопом – мужчины и женщины». Но, если такое и имело место в общественных банях в городах, то тут, – где каждая семья имела свою баньку, такого не наблюдалось. Хотя шуток-прибауток, посвящённых ритуалам омовения, он наслушался вдоволь.
Уезжая, он всегда в знак благодарности за гостеприимство одаривал хозяев отрезом ткани, а также серебряной мелочёвкой для женщин и девиц.
Домочадцы, не привыкшие к такому доброму обхождению, кланялись в пояс, а Савву это ещё больше удручало, ведь он видел, что русские крестьяне – православные христиане – превращены в рабов такими же православными христианами, как и они сами.
***
Когда вдалеке показался Кремль, у Саввы буквально дух перехватило от величественности этой крепости. Над кирпичной стеной, которая была около четверти века назад побелена известью, возвышались увенчанные синими и позолоченными куполами храмы.
Задрожав от волнения, Владиславич достал подзорную трубу и принялся неторопливо исследовать огромную крепость, ибо поистине - большое видится на расстоянии. Путники остановились у реки, а Савва забрался на крышу кареты и, любуясь панорамой, размышлял:
«Что же скрывается за этими стенами? С чем придётся повстречаться?»
Почувствовал сильное волнение, подобное испытанному им во время первой встречи с Царьградом.
В результате долгих бесед с Петром Андреевичем Толстым, который был с Владиславичем в меру откровенен, Савва уже смог сформировать представление не только о русских обычаях, но и о нравах, царящих в высших слоях русского общества. Толстой был царедворцем опытным, помнившим и старомосковский уклад, и времена царевны Софьи, её взлёт и падение, катастрофу Стрелецкого бунта и возвышение Петра, ненавидевшего Русь старомосковскую, и надрывавшегося, превращая её в европейскую Россию.
Пётр Андреевич ничего не приукрашал в своих рассказах. Был он достаточно осторожен, чтобы не сказать чего-то лишнего, но, однако же, он, прекрасно в людях разбиравшийся, ясно понимал то, что такие люди как граф Рагузинский на дороге не валяются. И что этот энергичный и прекрасно образованный серб станет украшением гнезда Петрового.
И ещё ястреб этого гнезда Толстой понимал, что самодержец отметит – по чьей именно инициативе этот человек попал к нему в число сподвижников. А в том, что Владиславич станет сподвижником царя Петра Алексеевича, расчётливый Пётр Андреевич не сомневался ни минуты. Да и сам Савва не забудет: кто именно способствовал реализации его прожекта, кто именно подвёл его к властелину земли Русской. А чтобы никто ничего не позабыл, Толстой в своих регулярных подробных шифровках оповещал Посольский приказ о том, как благодаря его, Толстого, дипломатическим усилиям Владиславич склоняется к мысли выбраться из Турции и послужить Государству Российскому уже непосредственно.
Хитрый лис Толстой знал, что с шифровками будет ознакомлен не только глава Посольского приказа канцлер граф Головин, но и ещё несколько фигур, имевших в государстве вес немалый. Это и барон Шафиров (превратившийся из сына польского еврея Шаи Сапсаева в вице-канцлера и второго человека во внешнеполитическом ведомстве Петра), а также Гаврила Головкин, человек, которому Пётр бесконечно доверял, и – что немаловажно - у которого с Толстым отношения были отнюдь не безоблачными.
Знал о Савве и любимец Петра, граф Александр Данилович Меньшиков, и один из создателей Флота Российского Фёдор Матвеевич Апраксин, и, наконец, всесильный князь-«кесарь» Фёдор Юрьевич Ромодановский.
И вот Савва в Москве.
Москва к указанному времени уже была одним из крупнейших городов Европы - не меньше Большого Лондона, Парижа и Амстердама. Однако, от европейских городов отличалась разительно. Её пригороды настолько расширились, что было нелегко сказать: речь ли идёт о дальних пригородах или близлежащих деревнях. Поначалу путникам встретились на пути монастыри, обнесённые поистине крепостными стенами, затем – пригороды с мельницами, садами и огородами. Улицы широки, по случаю Вербного Воскресения воздух гудит от перезвона колоколов множества церквей.
Далее проехали Белый город и, наконец, приблизились к Китай-городу. Тут находились лучшие господские терема, гостиный двор и множество лавок русских и заморских купцов, целые крытые ряды для торговли тканями и мехами. Улицы Китай-города мостились булыжником, а не деревом, и новые дома строили теперь уже не в глубине двора, за забором, как встарь, а фасадом на улицу, на манер европейских городов.
И, наконец, Кремль.
Москва - царский град. Москва - ум и сердце России.
Чувство ошеломления, производимое огромным городом, многократно усиливалось за счёт того, что прежде, чем достигнуть престолицы, путники провели долгие недели в путешествии по бесконечно тянувшимся лесным чащам.
На постоялом дворе Савва не задержался, по распоряжению Фёдора Матвеевича Апраксина переселился в его дом. Встреча была тем более трогательна, что Апраксин к иноземцам относился… не очень. Но своего единоверца Фёдор Матвеевич крепко и сердечно обнял и трижды поцеловал - согласно древнерусскому и сербскому обычаям, как «искреннего своего», открыто выражая ему своё благое расположение.
Эта искренность была несколько неожиданной для Владиславича, но такое отношение только подтвердило то, что люди, находящиеся на самом верху в державном устроении, прекрасно осведомлены обо всей его тайной работе на благо братской России.
Граф Апраксин, показывая гостю апартаменты своего дома, начал было разговор по-французски, но граф Рагузинский немедленно ответил по-русски. Это удивило и порадовало старого солдата.
- Давным-давно наш предыдущий посланник в Царьграде Украинцев докладывал о том, что ты, дорогой граф, регулярно посещаешь экзерциции природной молви нашей у отца Тимофея, клирика, близкого Иерусалимскому патриарху. Но, признаюсь, я и не предполагал, что уроки так успешны!
- Молви наши Богом данные, Теодор Матвеевич, весьма схожи, так что никакого толмача не потребуется.
- Вот и чудесно! И дела торговые можно в Отечестве нашем вести свободно. Да и при Дворе тоже. Немецкий немецким, а о делах деликатного свойства, всё ж, лучше толковать природным языком.
Апраксин, не признававший нововведённого «выкания», обращался по простому, на «ты». Как встарь. Он ещё раз стиснул Владиславича и продолжил с жаром:
- Чувствуй себя в моих покоях как дома. Отдохни с дороги. Но! Имею наказ от нашего государя пока что подержать тебя, граф, в первопрестольной. А как получу долгожданное дозволение, так отправим дорого гостя в Шлиссельбург как можно скорее! Но пока что – извини. Побудешь тут. Хотя, Пётр Алексеич заждались! Товары оставляем тут, на казённом складе. Никаких пошлин, никаких с того хранения податей. Приказ Самого!
Апраксин рассмеялся.
- Однако же ужин готов. Прибудут Головин, Виниус. М-да… А помимо сих мужей державных прибудет и сам князь-кесарь. Фёдор Юрьевич Ромодановский. Он уже ознакомлен с твоими трудами на поприще изведывания устроения державы Турецкой. Решил оказать милость – отобедать и самолично познакомиться с составителем столь премудрых депеш.
Проходя по комнатам загородного дворца Апраксина, Савва обратил внимание на то, что стены комнат, обставленных французской и голландской мебелью, украшены гобеленами из Герардсбергена. Однако живописных пейзажей, обычных для аристократического и даже просто зажиточного быта тогдашней Европы, было не так уж и много. Будто угадав, Апраксин посетовал заморскому гостю:
- Как видите, пока ещё успел обзавестись ландшафтами италийских изографов. Да и изваяний пока ещё нет. Надобно распорядиться, чтобы наши люди, пребывающие в Венеции, присмотрели что-то пристойное.
- Уважаемый граф, с радостью окажу Вам всяческое в этом содействие. Имея некоторые знакомства как с художниками, так и с вельможами Serenissime, думаю, подберём что для пинакотеки Апраксина.
Затем хозяин ввёл Савву в роскошную столовую, где Головин и Виниус уже сидели за столом. Апраксин представил гостей друг другу, но к трапезе не приступали.
Наконец, доложили о прибытии Ромодановского, которого вельможи встретили, встав из-за стола.
Тучный Ромодановский одет был – как ни странно – не в немецкое платье, а в казачий чекмень добротного коричневого сукна. По виду князь-кесарь боле всего напоминал казачьего полковника. Острижен был в кружок, длинные седые усы прикрывали чувственный рот, а из-под таких же седых бровей собравшихся сверлили глаза, чей взгляд внушал у собеседников бессознательный ужас.
Дабы чувство это недоброе не полонило душу, Савва стал сотворять про себя умную молитву, как учили его в монастыре ещё в самом раннем детстве.
«Кирие, элейсон. Христе, элейсон! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!»
Наваждение ужаса прошло с Божией помощью. Да и сам князь-кесарь ощутил, что «иллирский шляхтич» спокоен.
«Стало быть, лукавства никакого не замышляет», подумал сей ближайший царёв слуга, обычно безжалостный ко всякому, на кого падёт малейшее подозрение.
По случаю Вербного Воскресения Пост послаблялся, и собравшиеся запивали разнообразнейшие рыбные копчёности преизрядным количеством крепких настоек.
Князь-кесарь пребывал в благодушном настроении, откушивал с видимым удовольствием, и беседа лилась легко и непринуждённо. Собеседникам Владиславича было любопытно узнать о жизни в Турции, здоровье посла Толстого, последних придворных интригах и тайной дипломатии европейских держав против России. Вспоминал кое-что о далёком Китае и Головин, проведший зрелые свои годы на таком от Москвы далёком Дальнем Востоке. Застолье затянулось до глубокой ночи. Видя на лице Саввы явные признаки усталости, граф Апраксин – с молчаливого согласия Ромодановского - пригласил присутствующих отдохнуть.
***
Стянув сапоги, Савва погасил свечу у изголовья и в изнеможении повалился на кровать. Напряжение, в котором он пребывал, ожидая первой встречи с могущественным главой Преображенского приказа розыскных дел князь-кесарем Ромодановским, лишило его остатка сил, и так уже подточенных накопившейся усталостью.
И когда мажордом Василий пришёл с кувшинов воды, чтобы предложить гостю умыться перед тем как лечь почивать, тот уже спал беспробудно. Поставив кувшин на комод, он укрыл Савву одеялом и на цыпочках покинул комнату.
***
Владиславичу не терпелось встретиться с Русским Самодержцем, однако разрешения на проезд в Шлиссельбург получено не было. Более того, спустя месяц Апраксин получил от Петра распоряжение относительно Саввы: «Никуда иллирского шляхтича не отпускать, выдавать на прокорм по полтине серебром в день».
Перед отъездом в Воронеж, Апраксин ещё раз отослал Петру вердикт, в котором отзывался о Савве в самых восторженных выражениях: «Отличается превеликой набожностью, и сердцем его владеет Бог. Искусен, умён, нелукав».
Головин, внимательно присматривавшийся к Владиславичу, также отозвался о нём Петру самым наилучшим образом.
39. Встреча с Петром
В сопровождении десятка закалённых в боях драгун Преображенского полка Савва, наконец, прибыл в Шлиссельбург. Дорога была нелёгкой.
Графа Рагузинского встретил тайный кабинет-секретарь Петра Алексей Васильевич Макаров. Благодаря своей приближённости к государю, имел изрядное влияние, с которым не могли не считаться как прочие «птенцы гнезда Петрова», так и иноземные послы. Именно от него нередко зависело: будет ли принят тот или иной европейский специалист на службу Государству Российскому или же ему будет отказано.
Макаров встретил Владиславича на берегу напротив крепости, сообщив, что государь объезжает верфи на Ладоге.
- Однако, - тут же добавил секретарь, - ещё до наступления темноты Его Величество примет Вас.
Савву определили в просторную чистую избу, где он смог умыться и переодеться.
Савва на своей шкуре убедился, что в России наилучший способ передвижения – Зимник. Реки и заболоченные местности из труднопроходимых и непроходимых становились как раз этим самым санным путём. Конечно, появлялась новая проблема – крепкий мороз и стаи волков. Но на вооружённых путников, всё-таки, серые разбойники нападать не рисковали.
Освежившись, Савва в простом дорожном камзоле вернулся в трапезную и, присев с краю длинного стола, закурил свою старую голландскую трубку.
Задумчиво попыхивая трубкой, он вспоминал советы и наставления, благожелательно к нему настроенного Апраксина.
Перед отъездом из Москвы Фёдор Матвеевич описал характер царя, обратив особое внимание на переменчивость его настроения, а также на непосредственность в общении с людьми. Неважно: высокородный ли перед ним вельможа или же мастер из простецов. Рассказал о том, что царь может быть благодарным. Не забывает о тех, кто верен России и делу его преобразований.
Внезапно отворилась дверь, и в избу вошёл адъютант Петра, а вслед за ним и сам Самодержец. Савва встал и застыл в глубоком поклоне. Русский Царь подошёл к нему и протянутыми руками схватил за плечи, вглядываясь прямо в глаза острым пронзительным взглядом. Широко улыбаясь, крепко обнял Владиславича и трижды поцеловал его.
- Знаю, знаю! Народ сей простосердечный, весёлый, храбрый и россиян наипаче любящий! – Загремел на всю избу царственный голос. - Добро пожаловать, «иллирский шляхтич» Владиславич! Милости просим!
Затем усадил Савву за стол.
- Я голоден, как волк! Да и ты, граф, пожалуй, тоже. Сейчас подкрепим свои силы. Несите перцовки и токайского! Разговор предстоит долгий.
Владиславич знал, что Пётр накачивает собеседников до положения риз, дабы испытать их искренность. Но, во-первых, ему от Русского Царя скрывать было нечего, а во-вторых, он и сам мог выкушать преизрядно.
- Фёдор Матвеевич сообщил о том, что долгожданное «Тайное описание Чёрного моря» уже скоро перестанет быть тайной для флотоводцев российских!
- Ваше Величество, вот оно, это описание!
Савва достал из кожаной сумки, висевшей на спинке стула, плод разведывательной работы целой его мрежи и положил бумаги на стол.
- Тут, Ваше Величество, Вы найдёте новейшие географические и навигационные карты Чёрного моря, а также все данные о силе и составе турецкого флота, типе кораблей и их вооружении, расположении верфей, гарнизонных укреплений и казарм, системе сигнализации на суше и в море. Картами, составленными моими моряками, я дополнил те, которые были ранее мною скопированы с карт, хранящихся в сейфе французского посла де Ферриоля. Как Вы наверняка знаете, у французов и англичан на сегодняшний день самые точные карты в мире. Они внимательно следят за всеми самыми новейшими географическими открытиями, а также исследованиями в области собственно картографии.
Пётр с горящими глазами просматривал бумаги, то и дело одаривая Савву взглядом, полным неподдельного восхищения.
- Франция, опять же, как традиционный и единственный в Европе давний союзник Турции, пользуется особыми привилегиями в торговле по Османской империи, на суше и на море. Что и позволило им совершить столь тщательную детализацию Черноморского пространства.
Пётр кивнул и наполнил чарки, не перебивая Савву.
- Есть тут и копии старинных карт Чёрного и Азовского морей, которые исполнил выдающийся турецкий картограф Пири-реис. Уверен, перед Вами – самые верные сведения о краях, доселе неизведанных. А край сей важен. Сугубо важен.
Пётр поднял чарку перцовки и, проследив, чтобы Савва последовал его примеру, выпил её залпом. Крякнув и потерев свои кошачьи усы, царственный флотоводец с восхищением подвёл итог своему первому ознакомлению с «Тайным описанием»:
- Сделано дело отменно!
- Составлению пояснительных записок способствовал инок Тимофей из Патриархата в Фанаре.
Пётр бережно закрыл фолиант, наполнил чарки и объявил торжественно:
- Дорогой мой Савва Лукич, услуги, которые оказал ты Государству Российскому, для нас бесценны. Взять последнюю Азовскую кампанию. Заблаговременно получив твои донесения о турецком флоте и армии, о кознях просвещённых европейцев с ханом татарским, о нестроениях в Диване… мы картину происходящего узрели яснее. И наш посланник Возницын был предупреждён, а, значит, вооружён против интриг. Хотя… Ну, впрочем, мы не об этом. Выпьем за преданного и изрядного друга нашего Отечества и веры Православной. Пьём за тебя, граф!
Собеседники откушали очередную чарку и закусили.
Несмотря на то, что с огромным штофом крепчайшей перцовки соседствовала элегантная бутылка дорогущего венгерского вина, закуска была совсем простой и незамысловатой. Пётр посмеивался над гурманами, полагая, что «Отечеству мало пользы от туш, состоящих из одного лишь брюха». Вот и сейчас, немного выпив, он с аппетитом хлебал щи своей персональной деревянной ложкой с ручкой из слоновой кости. На столе стояли блюда с нарезанной говядиной, ветчиной, миски с квашеной капустой и солёными огурцами.
Внезапно, заметив, что граф Рагузинский несколько замешкался после того, как покончил со щами, Пётр совершенно серьёзно озвучил своё кредо относительно кулинарии:
- Государь должен отличаться от подданных не щегольством и пышностью, но неусыпным ношением на себе бремени государственного. Самый вернейший начин уменьшить пороки - есть уменьшение надобностей. В чём и я должен в том быть примером подданным своим.
Савву немного смутило это заявление, ведь он наслышан был про те масштабные маскарады с гомерическим пьянством, которые любил устраивать Пётр.
«Где же настоящий Пётр?» – Подумалось тогда Владиславичу. «В этих грандиозных попойках? Или в этой неподдельной скромности быта?»
Всероссийский самодержец вытер уста платком, запил квасом и продолжил:
- Твои донесения, пересылаемые через посредство Иерусалимского патриарха и чернеца Сербской Церкви, мы изучаем со вниманием и даже со тщанием. Незавидна доля наших православных братьев под Султаном. Вы, православные жители Турецкой окраины Европы, уповаете теперь – после неудачи кесаря – на нас, на Русскую Державу. А между тем, наши пределы отделены от ваших краёв Татарией и Буджаком…
Внезапно помрачнев, умолк. Но ненадолго.
- Не пришёл ещё час наш. Нынче бы со шведом сдюжить. Второй Нарвы Россия не переживёт. Загонят нас в леса старомосковские. И делу конец. А вот коли укрепим державу, коли выйдем на Балтику, справимся со шведом… Вот тогда и настанет черёд с султаном поговорить.
Затем разлил в чарки остатки перцовки из штофа и продолжил:
- А для сего мне надобно построить флот. И мы построим его!
Выпили.
- А чтоб флот построить, нужны соратники. Единомышленники. Преданные делу великого преобразования Державы Российской. Преданные и образованные. Такие, граф, как ты!
Пётр опустил обе ладони на стол, откинулся на спинку стула и торжественно изрёк:
- В знак благодарности и признательности за твою работу повелеваю наградить тебя Жалованной Царской грамотой на свободную торговлю в России на десять лет, с правом провоза товара через Азов и с уплатой пошлины, равной обложению русских купцов. Разрешением торговать лисьим мехом из Сибирского приказа… в течение трёх лет. Дозволяется открывать в Азове и прочих местах дома и торговые лавки.
Кроме того, в Жалованной грамоте предписывалось всем должностным лицам оказывать Савве всяческое содействие.
Савва встал и поклоном поблагодарил Петра, но тот жестом остановил его.
- В Москве разместишься в Иноземной слободе, в доме соратника моего Яна ван Мехелена, который по государственному делу нынче пребывает в Голландии. Убеждён – вывозя товар в Царьград и страны Средиземного моря – не через Архангельск, а через Азов, выгода торговому делу будет немалая. Получишь рекомендательные письма ко всем, кому надо. О том позаботится секретарь Алексей Васильевич.
И слегка прихлопнул ладонями по столу.
- Федор Матвеич Апраксин писал мне о твоих опасениях розыску, коий люди султана могут учинить. Там недолго тебе, граф, и главу свою потерять. А она нам всем пригодится. Да и у тебя лишней, чай, нету!
Пётру так понравилась своя незамысловатая шутка – совершенно во вкусе корабельных плотников, что он громогласно рассмеялся и потребовал второй штоф.
- Ваше Величество, я не ожидал такой чести, которую Вы мне оказываете. И благодарен за всё, что Вы для меня делаете. Мой сын Лука сейчас, вплоть до моего возвращения в Царьград, пребывает у друга в Венеции, где он изучает морские и судостроительные ремёсла в Арсенале.
Царь опять наполнил чарки. Савва продолжал.
- Моё намерение состоит в том, чтобы потом, когда сложатся благоприятные для этого условия, привезти его в Москву и приобщить своим делам. Консул Дубровника в Царьграде Лука Барко – мой компаньон по торговле в Леванте - ведёт все дела от моего имени и для этого я дал ему свой корабль, каракку «Святой Николай». У нас в порту Царьграда есть большие склады-магазины для товаров, а потому помешать расширению торговли с Россией может только отзыв фирмана, дозволяющего плавание по Чёрному морю.
Пётр чокнулся чаркой о чарку Саввы, и они выпили.
- Всё, как Вы, Ваше Величество, можете видеть, вращается вокруг текущей политической ситуации, которая определяет всё остальное. Лука Барко, как человек, которому можно доверять, также участвует в разведывательном деле в Царьграде. Вся шпионская сеть, которую я там создал, и после моего отъезда продолжает работать как часы. Но…
Дальше Савва продолжил несколько медленнее.
- Но в Порте распространили слухи о моём сомнительном сотрудничестве с графом Толстым и иерусалимским патриархом. Это сделано кем-то из дипломатов. И в ближайшие дни многое прояснится. Сохранится ли эта опасность – или нет. Мои люди и те, с кем я в Порте имел дело, до сегодняшнего дня ещё не попадались. С Лукой Барко, моим капитаном и кумом Матией Ивановичем и патриархом Иерусалимским мы договорились о том, что они будут пересылать мне сообщения через людей гетмана Малороссии и через Венецию.
Пётр пока что не наполнял чарки, но был весь внимание.
- Я оплатил расходы на поддержание шпионской сети на год вперёд. До сих пор неоднократно помогал послу Толстому покрыть расходы российского посольства и перед отъездом передал ему значительную сумму.
И тут же быстро и решительно добавил:
- Из казны российской мне ничего не нужно!
Пётр, привыкший к тому, что соратники его порою не прочь чего-то прикарманить, с удивлением приподнял бровь. Одним из немногих его сподвижников, кто не просто был чист на руку, но и сам порою поддерживал Петра своей казною, был Ромодановский. А теперь вот оказалось, что и сей заморский граф столь же бескорыстен.
«Надо будет прижать Петра Андреича», отметил про себя Пётр.
Между тем, Савва продолжил:
- Пользуясь случаем, Ваше Царское Величество, хотел бы вручить Вам одну необычную и редкую книгу. Изначально написана она была на арабском языке, это уже перевод. Книга о ядах. Когда-то крестоносцы вывезли её в Венецию из разграбленной библиотеки Царьграда. Но оттуда её похитили уже люди султана. Но золото помогло мне получить её на некоторое время. И вот – перевод на латынь, который сделал один толковый парень, мой земляк.
Савва достал книгу из сумки и положил её на стол перед государём. Пётр выразительно посмотрел на Владиславича. Потом полистал книгу.
- Ну, ты, Владиславич, и вправду, чудо-человек! О чём-то подобном я не смел и мечтать! Честь тебе и слава! Благодарствую от всей Руси-Матушки! Господь-Вседержитель наградил тебя талантами преизрядно. Талантами и мудростью! По возвращении в Москву, передай канцлеру, пусть сделают перевод.
Попрощавшись с «иллирским шляхтичем», Пётр написал Апраксину:
«Говорил мне Савва Рагузинский, чтоб сделать гребных несколько судов, на которых бы возможно возить товары с кораблей в Азов, потому что-де в тихую погоду великий убыток торговым бывает в замедлении: и ты изволь, сделав, послать в Азов, понеже говорил, чтоб за деньги выгружать, а не даром.
Из Санктпитербурха, в 1 день июля 1703».
Вот так, град Святого Петра лишь только закладывался, а царь, грезивший одним из своих детищ, уже зафиксировал его существование в документе, касающемся судьбы нашего героя. А сами переговоры Самодержца Российского с «иллирским шляхтичем» стали первыми в истории Санкт-Петербурга переговорами, касающимися вопроса международных торговых связей.
***
На протяжении четырёх последующих дней Савва посвящал Петра в мельчайшие детали турецкого уклада, повествуя о людях, от которых зависит курс Османской империи – как вельможах Дивана, так и об иноземных дипломатах, живущих в Царьграде.
Савву впечатлил живой интерес Петра к литературе. Пётр был в восторге от пересказа Саввой тезисов книги далматинского аббата Мавро Орбина «Славянское царство», и он тут же узнал у Владиславича: «Как скоро можно перевести книгу на Русский язык?»
И хотя Савва искренне желал осуществить перевод и издание этой книги как можно скорее, пройдёт целых двадцать лет, прежде чем это пожелание будет осуществлено.
Время было тревожное.
***
Когда Петру донесли, что из Выборга в сторону строящегося града выдвинулся шведский отряд под командованием генерала Крониорта, то государь немедленно принял решение самолично возглавить русские полки, выступающие навстречу супостату.
Как выяснилось позже, отряд Крониорта состоял из более двух тысяч драгун, четырёх тысяч пехоты при дюжине орудий. Под командой Петра было две тысячи гвардейцев и четыре тысячи драгун.
К утру русские подошли к реке, которую шведы использовали в качестве естественной преграды. Несмотря на артиллерийский и ружейный огонь, драгуны овладели мостом и бросились в атаку на шведскую пехоту. Шведские драгуны ничем не могли помочь своим пехотинцам, поскольку расположены были достаточно далеко от указанной позиции. А когда обороняющиеся увидели, что за русскими драгунами движется пехота, то это зрелище произвело на них столь сильное впечатление, что шведы бросились спасаться бегством, пытаясь укрыться от московитов в густом лесу.
В результате акции русские потеряли убитыми тридцать два человека, а шведы… около двухсот убитыми и примерно столько же – ранеными. В плен захвачено 27 шведских офицеров и вся батарея.
Победа в этой относительно небольшой – по меркам Северной войны – стычке имела, однако же, моральное значение, ведь русские разгромили превосходящие – пусть и незначительно – силы шведов.
Вот как оповестил кесаря бывший при Петре его посланник:
«Русских вёл и командовал ими его Царское Величество собственной персоной, который до сражения был капитаном, но затем командовал как генерал. Однако тайный советник Паткуль потом укорял его, напоминая, что он, как и всякий другой человек, смертен, и что самая маленькая пуля, которая может убить любого мушкетёра, сделает то же самое и с ним, а гибель его персоны грозит неминуемой опасностью всей армии и всему его царству. Поэтому ему подобает приказывать и отдавать распоряжения своим генералам, но ни в коем случае не рисковать своей персоной. Это предостережение царь принял милостиво, а господа выразили большое удовлетворение».
***
Однажды утром Пётр пригласил Савву проехаться к близлежащей верфи на берегу Ладожского озера, где на стапеле достраивался «Штандарт», один из 28-пушечных фрегатов, предназначенных для защиты устья Невы в Финском заливе. Он рассказал ему, что на острове Котлин, который он переименовал в Кронштадт, заложена фортеция, которая также будет оберегать от шведа устье Невы.
Савва интересовался деталями строительства, закупкой материалов, а также работой корабельных мастеров. Ещё в Царьграде от графа Толстого слышал, что новая группа русских недорослей из дворянских семей была отправлена на обучение в венецианский Арсенал и военно-морскую школу Марка Мартиновича в Пераст.
Но говорил всё это он как-то отстранённо.
Озадачен был тем, что «препорции» фрегата «Штандарт», строящегося уже четвёртый месяц мастером Выбе Геренсом, после личного осмотра не удовлетворили царственного корабела.
Присев на бухту канатов, Пётр скрестил руки на груди и задумчиво проговорил:
- Видишь, Савва, мы и шведа бить можем. И фрегатами управлять тоже будем. Это пока у нас шкипера из голландцев да англичан. А вот обучим своих, воздвигнем Адмиралтейство – и станем подлинно морской державой. Тут, на Балтике, построю новую столицу. Град Святого Петра. Тут всё будет. И верфи, и купеческий порт, и военный порт, и бастионы. Будет у нас не хуже, чем у голландцев.
И удовлетворённо погладил свои кошачьи усищи.
- А пока что я велел разослать нашим посланникам в Лондоне и Амстердаме повеление осведомить тамошних купцов о том, чтобы вместо Архангельска шли сюда. И здесь, в устье Невы, их будут ждать товары, которые ранее наши купцы баржами отправляли на север. Награда первому капитану, кто приведёт сюда судно - 500 дукатов. И освобождение от таможенных пошлин и портовых сборов. Но и для других тоже - а для всех остальных – пошлина вполовину меньше, нежели в прибалтийских портах под контролем шведского короля.
Затем встал и, пристально глядя Савве в глаза, спросил:
- Говори прямо. Что скажешь обо всём, что видел тут. И что слушал от меня! Говори искренне, я не люблю реверансов!
- Ваше Величество, Ваши планы впечатляют. Не вижу причин считать их недостижимыми! Готов помочь в этом деле всем, чем смогу. Я с удовольствием составлю вам компанию, потому что для меня здесь всё новое, и у меня есть сильное желание познакомиться с землей и людьми как можно скорее. Ваше видение и планы, честно говоря, действуют на меня вдохновляюще. Что же касается существа вопроса, то, полагаю, важно удешевить – насколько это возможно – доставку товара из внутренних областей державы на торговые склады-магазины будущего града Святого Петра.
- И как сие возможно учинить?
- Караваны, следующие в порт града Святого Петра, должны иметь некое преимущество. Например, на внутренних заставах не задерживать и не взимать пошлин с товаров, которые направляются именно на эти самые склады.
- Ну, что ж. Толково. Быть по сему.
***
Попрощавшись с Государем, Савва отправился в Москву.
До Тихвинского посада добирались рекой, а далее двинулись посуху в Новгород.
А уж после Новгорода Великого дорога пошла наезженная. Вопреки страхам иноземцев, между Новгородом и Москвой дорога существовала с незапамятных времён.
Немудрено. Ведь из того, что Пётр на Неве «прорубил окно в Европу» вовсе не значит того, что не было в наличии широко открытых дверей. Таковыми «дверями в эту самую Европу» и был Великий Новгород.
