3. КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ. 15 МАЯ. УТРО
К утру 15 мая, из 16 крупных кораблей составлявших русскую эскадру перед наступлением темноты, в отряде спешно ушедшего контр-адмирала Небогатова осталось 5.
Остальные были добиты ночью японскими миноносцами, три крейсера оставшись без командующего эскадрой ушли в Манилу, а несколько продолжали выполнять последний приказ адмирала Рожественского: “Курс норд-ост 23º!”. К этим кораблям мы вскоре вернемся.
А сейчас скажем только, что в 10 часов утра 15 мая Небогатов предал вверенные ему суда неприятелю, подняв последовательно белый, а затем японский флаги.
Сам этот позорный акт многократно описан, но здесь стоит привести слова Александровского, о значении самого факта сдачи отряда Небогатова для всей новейшей русской истории[1].
Рассказ об этом Георгий Борисович начинает со своей несостоявшейся встрече с Небогатовым в Северной Таврии жарким летом 1920 года.
Северная Таврия. Год 1920
«Был жаркий июньский день 1920 года. Солнце безжалостно палило на плоские степи Северной Таврии. Куда ни взглянешь, прозрачные волны горячего воздуха колыхались над покрытой бахчами равниной, точно свежий бриз щекотал волнующуюся поверхность моря. Но не было и следа какого-либо ветерка.
Село Михайловка. Огромное село, растянувшееся на много верст и населенное многими тысячами жителей. Пустынная, загаженная и облупившаяся железнодорожная станция за несколько верст от села. Три морских офицера, приписанные к одному из знаменитых "цветных" полков Добровольческой Армии, ждут вечернего поезда, чтобы попасть в свой полк.
Кто-то на станции вспомнил, что в селе проживает адмирал вместе со своей дочерью, народной учительницей. Имя адмирала − Небогатов.
Мои два товарища, старше меня по Морскому Корпусу, решили скоротать время скучного ожидания на станции и отправились в село навестить Небогатова. Я отказался. Инстинктивно предпочел просидеть один несколько часов в душной и грязной станции, чем познакомиться с человеком, не прибавившим славы Андреевскому Флагу.
С тех пор прошло 35 лет. Этот далекий эпизод мне снова пришел в голову, когда я оказался перед самой трудной задачей при составлении описания Цусимского сражения − коснуться печальной главы, главным действующим лицом которой был человек, с которым я сознательно уклонился встретиться.
В течение долгих 35 лет я вспоминал этот эпизод и колебался − не дал ли я себя, тогда, зря увлечь чувствами, свойственными ранней юности, и не нанес ли я в своих мыслях моральную обиду невинному человеку?»
Невероятное сходство. Февральская Цусима
«Но, теперь, передо мною находится жуткий человеческий документ. Он называется:
"Отчет о сдаче 15 мая 1905 года неприятелю судов отряда бывшего адмирала Небогатова".
В этой толстой книге ничего не выдумано. В ней даны только свидетельские показания живых людей. Эта книга написана самой жизнью, но ни в одном романе не найти столько страниц описания пережитой трагедии, волнующих душевных переживаний и обличительного анализа действий своих и чужих.
Тогда, на станции села Михайловка, я не знал о существовании этой книги и внутреннее чутье мне подсказало мою реакцию. Не видел я этой книги, когда 35 лет сомневался в правильности своего решения.
Но, теперь, ознакомившись с ее содержанием, я был поражен и потрясен невероятным сходством событий, происшедших 15 мая 1905 года на судах отряда Небогатова в далеком Японском море, с теми, что прокатились по просторам всей России в роковые февральские дни 1917 года.
Время Русско-Японской войны не сохранилось в моей младенческой памяти, настолько я еще тогда был мал, но поступки и переживания участников сдачи кораблей отряда Небогатова мне оказались удивительно знакомыми, потому что те же поступки и те же переживания людей запечатлела моя юношеская память в дни "Великой и бескровной русской революции”, произошедшей 12 лет спустя.
И там, и здесь одни и те же симптомы болезни − зловещие признаки тяжелого морального недуга, который не заметили ни судьи, судившие адмирала Небогатова и его офицеров, ни русская общественность, защищавшая с пеной у рта мотивы ложной гуманности, повлиявшие на решение адмирала Небогатова.
Точно Создатель, по неведомым причинам, ослепил всю Россию.
За невинными кустами на переднем плане русские люди не увидали огромного дремучего лиса, которому понадобилось только 12 лет, чтобы своим буйным ростом закрыть и проглотить в своих недрах страну с тысячелетними историческими устоями.
Нет, в июне 1920 года инстинкт меня не подвел.
Небогатов… своим поступком показал дорогу тем, кто спустили национальный стяг с мачт не четырех кораблей (из них трех старых и одного тяжело поврежденного), а на всем пространстве огромной и могучей страны, имя которой было ‒ Российская Империя...»
Адмирал Рожественский предвидел
«Увы, адмирал Рожественский оказался прав. Посланный ему в помощь 3-й отряд оказался не только лишней обузой, но еще хуже − он вписал в историю Русского флота самые печальные страницы».
«Гуманный» адмирал, объявив свое решение: «Я хочу сдать броненосец…», − с редкой неуклонностью стал приводить его в жизнь, отметая все возражения офицеров, многие из которых − но не флаг-офицеры Небогатова! − были в шоке и считали, что если нет возможности драться − следует открыть кингстоны.
Как только он понял, что «консенсуса» ему не достичь, «Небогатов не допустил следующих офицеров к слову и начал доказывать, что всякое сопротивление бесполезно, на что капитан 2-го ранга Ведерников возразил:
“Сопротивление бесполезно для корабля, но оно полезно для России”.
Небогатов, показывая рукою на насторожившуюся команду демагогически громко сказал: “Посмотрите на команду, многие еще жить не начали, неужели всех их утопить?”
Мичман Волковицкий начал возражать, что адмирал не имеет права сдавать эскадру, что уже позора довольно, что 2 500 человек команд отряда ничто, по сравнению с 30 000 солдат, погибшими под Мукденом. Если нельзя сражаться, то нужно корабли затопить или взорвать.
Небогатов вышел из себя и стал кричать на Волковицкого, что он слишком молод, чтобы ему противоречить, и что всю ответственность он берет на себя…»
Контр-адмирал Николай Иванович Небогатов
Рис. фр. худ. времен той войны
“Поднять японский флаг!”
«Мичман Виктор Владимирович Дыбовский[2], не подозревая, что происходит на мостике, зычно рапортует с марса фок-мачты: "До неприятеля 60 кабельтовых"…
Капитан 2-го ранга, выдающийся летчик и авиаконструктор.
Герой Великой войны, и мичман при Цусиме Виктор Владимирович Дыбовский
С неприятельской эскадры раздался пристрелочный выстрел по флагманскому кораблю. Офицеры поспешили разойтись по своим постам.
С Небогатовым случилась истерика…
Он сорвал фуражку и начал топтать ее ногами:
"Японцы не разобрали нашего сигнала. Скорее! поднять белый флаг"!
Неприятельские снаряды начали подымать фонтаны воды вокруг броненосца.
Снаряд разорвался у боевой рубки. Был ранен флагманский штурман подполковник Дмитрий Николаевич Федотьев Другой снаряд разорвался на баке. Несколько ударили в борт. Небогатов неистовствовал:
‒ "Повернуть башни в сторону от неприятеля! Спустить наш флаг! Поднять японский флаг!"
[Между прочим, Японский флот в это время сближался с нашими судами и уже был в пределах досягаемости русских орудий!].
И опять нашелся другой услужливый флаг-офицер, который собственноручно поднял японский флаг». [Первый сигнал о сдаче был поднят − еще до совета с офицерами − флаг-капитаном Кроссом!]
Жалеть нужно Родину, а не солдат и матросов!
«"Николай I" застопорил машины. Японцы прекратили стрельбу.
Небогатов приказал созвать команду, к которой обратился со словами: "Братцы, мне не страшно умирать, но я не хочу губить вас − молодых. Весь позор я принимаю на себя. Пусть меня судят. Я готов пойти на смертную казнь".
Команда, которая только что безропотно приготовилась умереть или, затопив корабль, очутиться с малой надеждой быть спасенными в ледяной воде, мгновенно преобразилась.
Напрасно машинный унтер-офицер Василий Федорович Бабушкин, полный Георгиевский кавалер, получивший восемнадцать ран под Порт-Артуром и добровольно пересевший в Сингапур на броненосец, чтобы на нем идти снова в бой, выкрикнул:
"Братцы, да что это такое творится!?
Жалеть нужно Родину, а не солдат и матросов!
Адмирал − не сестра милосердия"…
Мичман Волковицкий тщетно пытался убедить матросов помочь ему открыть кингстоны.
То же пытались сделать мичманы Борис Михайлович Четверухин и Дыбовский, но матросы возразили им, что адмирал им даровал жизнь, а офицеры молоды, чтобы отменять приказания адмирала.
Вскоре все три офицера были арестованы по просьбе русского начальства японцами».
«Мерзавцы! Даже умирать не умеют!»
«Инженер-механик подпоручик Николай Дмитриевич Беляев узнал о сдаче, находясь в машине. "Мерзавцы", сорвалось у него. "Даже умирать не умеют".
[Судя по высказыванию, инженер-механик Беляев был весьма определенного мнения о своем адмирале и его офицерах].
Поднявшись наверх, он настаивал взорвать броненосец, на что Небогатов ему ответил:
"Не делайте глупостей, топить поздно и нечестно".
"Ваше Превосходительство, сдаваться − позор, я не сдаюсь".
"Ну, как знаете", отрезал Небогатов.
"Ну, что же, стреляйтесь, если Вы себя считаете опозоренным", − возразил ему еще один флаг-офицер: "а мы исполним приказание адмирала"…
Офицеры и сохранившие боевой дух матросы с отчаяния начали выкидывать за борт все, что не должно было попасть в руки неприятеля, но послушные исполнители приказания адмирала также ревностно следили, чтобы в руки врага все перешло в полной исправности.
Иначе будет нечестно но отношению к противнику...
А "братцы", только что ревностно исполнявшие каждое полученное ими приказание, вышли из повиновения, разбили ахтер-люк, перепились и начали грабить офицерские каюты.
Адмирал им сам показал пример клятвопреступления.
Так бесславно закончил свою кампанию броненосец "Император Николай I".
Через 12 лет, та же самая картина до мельчайших подробностей повторилась в грандиозных масштабах на всем пространстве нашей родины − и Русского государства не стало…»
Даже шлюпки были целы
«В японском порту Сасебо стояли рядом победители и побежденные.
Согласно рапорту лейтенанта Вячеслава Павловича Блинова с броненосца "Сисой Великий", а позднее прекрасного ротного командира в Морском Корпусе:
..."На японском флагманском корабле «Микаса» была сломлена грот-мачта и пробоины в борту искусно заделаны парусиной. На броненосце «Сикишима» и броненосном крейсере «Ниссин» были тоже пробоины и поврежденные орудия, которые начали снимать.
Тут же стояли сдавшиеся корабли: «Николай», «Сенявин», «Апраксин» и «Бедовый». На «Николае» была пробоина в носу и прострелена труба, а на остальных кораблях не видно было ни одного повреждения, даже шлюпки были целы"...».
Их врагом была не Япония
«Заседания Суда над сдавшимися офицерами после их возвращения в Россию производили тягостное впечатление.… Пораженные политической близорукостью русские интеллектуальные круги разрушали… устои национального бытия собственного государства.
Ослепленные политическими страстями, они не заметили героизма, проявленного ни самим адмиралом Рожественским, ни пятью тысячами русских моряков, защищавших до последней грани жизни честь своей Родины и нашедшие могилу в холодных волнах далекого и чужого моря.
Сегодняшним их врагом была не Япония, а собственное правительство [эвфемизм для слова “Самодержавие” – БГ], а против этого противника даже Небогатов был хорош. Под влиянием этих настроений, обвинения прокурора не были слишком суровыми, речи присяжных защитников были не лишены демагогии.
И даже часть тех лиц, кто при сдаче себя вели с достоинством, и те давали свои показания в пользу изменников присяге.
Небогатов на суде уже не всхлипывал, как 15 мая 1905 года, не сокрушенно ожидал смертной казни, когда он искал сочувствия у матросов, стараясь разбудить в них инстинкт самосохранения, и которым он, якобы жертвуя собою, дарил жизнь…
В его последнем слове нельзя найти намека на сожаление, что своим решением он нанес непоправимый моральный ущерб русскому имени в глазах истории и всего мира…
А Суд забыл, что его приговор должен был укрепить, а не поколебать идею государства в сознании русского народа, и постановил ходатайствовать перед Государем о смягчении приговора к смертной казни, вынесенным над Небогатовым и тремя командирами, как будто степень их ответственности была одинаковой.
Смертный приговор был заменен им осуждением на 10 лет заключения в крепости, но они были освобождены задолго до истечения срока наказания.
Три старших офицера были осуждены к нескольким месяцам тюрьмы.
Суд освободил от обвинения всех остальных и в том числе и тех, кто собственноручно спустили Андреевские флаги и подняли японские».
Прервав на минуту Георгия Борисовича, скажем, что, по счастью в 1906 году кроме слишком гуманного официального суда, был еще суд офицерской чести, суд кают-компании.
И суд этот признал, что большинству офицеров 3-го отряда − свыше 60 человек − не подобает оставаться во флоте.
Приговор этот сочли несправедливым и эти «свыше 60» и сочувствующие им либерально-революционные круги.
Не потому ли в феврале 1917 первый удар «великой бескровной» с зверской жестокостью обрушился именно на «кают-компанию» − лучших адмиралов и офицеров русского флота?
Свою мысль заканчивает Георгий Александровский:
Такая страна не способна устоять
«Нет ничего удивительного, что спустя 12 лет, в самый критический момент существования Российской Империи, в февральские дни 1917 года, появились не один Небогатов, а десятки их.
Одиночные голоса патриотов, … были сразу осаждены ложным авторитетом новых "Небогатовых", а позднее заглушены пьяным ревом и улюлюканьем получивших “свободу” и перепившихся "братцев".
А еще через несколько месяцев пришла очередь "плакать на реках Вавилонских" всем тем, кто призывал быть изменниками присяге.
Страна, граждане которой не умели держать данного ими честного слова, была опасно больна и не способна устоять»… [Защита Престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. /Свод основных государственных законов Российской Империи. Ст. 70].
К сказанному Александровским остается добавить, что страна теряющая, а хуже того − предающая веру, − автоматически теряет и верность.
Такая страна, действительно, не способна устоять.
4. БАРОН! ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД! НЕ СДАВАТЬСЯ!
К счастью, даже в окружении Небогатова нашелся корабль, не подчинившийся приказу о сдаче. Крейсер «Изумруд», под командованием капитана 2-го ранга барона Василия Николаевича Ферзена, столь нелюбимого почему-то буфетчиком-мореходом, вырвался из кольца японского флота.
И что с того, что сел «Изумруд» у Владивостока в тумане на камни и был взорван экипажем. Это так, фатальное невезение, столь часто сопутствующее нам в ту войну. Видно попущенное Господом Богом для вразумления русским людям, коему они в полной мере не вняли.
Но честь русского флага «Изумруд» спас.
Подвиг «Изумруда», его командира и экипажа уникален тем, что он показал, что остались на русском флоте моряки, помнившие и понимающие не букву, а Дух морского Устава, запрещающий сдачу кораблей под флагом Святого Андрея Первозванного при любых обстоятельствах.
Крейсер 2 ранга «Изумруд»[3]
Для которых приказ о сдаче не был и не мог быть приказом. По тому же самому Морскому Уставу, адмирал русского флота, отдавший приказ о сдаче, автоматически, до всякого судебного разбирательства, переставал быть адмиралом и командиром, и становился государственным преступником. Предателем.
К сожалению, история «Изумруда» известна широкому читателю лишь из совершенно неудовлетворительного изложения в «Цусиме» А.С. Новикова-Прибоя.
Чтобы понять тональность изложения русской истории бывшим раздатчиком рома с броненосца «Орел», приведем для сравнения строчки воспоминаний об «Изумруде» и его офицерах судового врача «Изумруда» Владимира Семеновича Кравченко (с Мадагаскара − врач на «Авроре»), автора книги «Через три океана». И сравним с компиляциями Новикова-Прибоя.
Итак, Кравченко: «…Среди этой суеты ("Изумруд" достраивался на Невском судостроительном заводе) с большим трудом разыскал я командира крейсера, капитана 2 ранга барона Василия Николаевича Ферзена, которому должен был явиться по случаю назначения на крейсер судовым врачом.
Барон − голубоглазый великан с открытым добродушным выражением лица, любезно предложил показать мне будущие владения…
…Обходя помещения, я знакомился со своими будущими товарищами, среди которых был рад встретить старых знакомцев − соплавателей … во время русско-китайской войны.
…Приятно было слышать отзывы о командире и старшем офицере Петре Ивановиче Паттон-Фантон-де-Веррайоне. Ими не нахвалятся.
Все рвутся на «Изумруд» в надежде заслужить ему славу "Новика"».
Далее Кравченко говорит о спаянности, единодушии, энергии и неутомимости офицерского состава «Изумруда». Благодаря чему удалось превратить с бору-сосенки набранный судовой экипаж,в единый боевой организм[4].
Теперь Новиков-Прибой: «Командир крейсера "Изумруд" капитан 2-го ранга барон Ферзен был выходцем из Остзейского края…. Он снисходил до частных разговоров даже с мичманами и матросами. При этом на его круглом и краснощеком лице с рыжевато-белобрысыми бакенбардами … играла отрепетированная улыбка. …Самоуверенный, он не допускал никаких возражений со стороны своих офицеров.
Плохую помощь оказывал ему старший офицер Паттон-Фантон-де-Веррайон. Этот небольшого роста толстяк больше занимался выпивкой в кают-компании, чем судовыми делами. Глупый и самолюбивый он придирался к матросам,… всячески издеваясь над ними… Командир и старший офицер не ладили между собой…»[5].
Комментарии здесь не нужны.
Офицеры и строители «Изумруда»
Во втором ряду − третий слева − В.Н. Ферзен. В третьем ряду − третий справа −
В.С. Кравченко
Чтобы читатель представил себе, как все происходило на самом деле утром 15 мая, приведем несколько слов из доклада капитана 2-го ранга Бориса Всеволодовича Соловьева[6], − в Цусимском бою мичмана на «Изумруде», − прочитанного по случаю 25-летия со дня боя в Военно-Морском Историческом кружке 25 мая 1930 года и напечатанного в том же году в виде литографированного приложения к «Морскому журналу»:
“…Вдруг на броненосце «Император Николай I» взвился сигнал по международному своду. На правом крыле переднего мостика «Изумруда» четыре офицера лихорадочно разбирают сигнал. На кормовом мостике сигнальщики уже репетуют его, отвечая до половины.
«Окружен, сдаюсь, сдача» − гласит сигнал. Все четыре офицера, как бы сговорившись, кричат на кормовой мостик крепкое русское выражение, а затем:
«Спустить сигнал! Не репетовать сигнала!»
Затем все бросаются к командиру, стоявшему у машинного телеграфа
‒ «Барон! Лево на борт! Полный вперед! Не сдаваться!»
Но в это мгновение Командир сам уже перекладывал ручки телеграфа на полный ход. Последовал его спокойный ответ:
‒ «Господа, я уже дал ход, мы не сдадимся, прошу разойтись по своим местам!»”.
«Изумруд», развил полный ход и сопровождаемый клубами черного дыма, поднявшихся из труб крейсера, вырвался из-под обстрела всего японского флота. Команды остающихся кораблей смотрели с восхищением и завистью как уходил быстроходный, но слабо вооруженный и небронированный крейсер, которым, однако, командовал командир с сердцем настоящего воина.
«Изумруд» идет на прорыв
В качестве небольшого штриха отметим, что в огне Цусимы 14 мая 1905 года капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ферзен встретил свое 47-летие.
Барон Ферзен не избалован вниманием историков, о герое Цусимы нет ни строчки даже в “Словаре биографическом морском”, поэтому даже краткая биографическая справка о храбром русском моряке и патриоте представляется уместной.
Барон Ферзен Василий (Вильям) Николаевич (14.05.1858 – 06.05.1937)
Вице-адмирал (14.04.1913). В отставке с 13.04.1917 года. Дата отставки однозначно говорит о том, что вице-адмирал Ферзен пришелся не ко двору новой власти. А значит и в Февральской Цусиме барон остался верным присяге и долгу.
Капитан 2-го ранга В.Н. Ферзен
Окончил Морское училище в 1879 году. Командир миноносца «Взрыв» (1896 – 1897), старший офицер нашего старого знакомца крейсера 2-го ранга «Африка». В 1899 – 1902 годах военно-морской агент в США. Командир крейсера 2-го ранга «Изумруд» (1902 – 1905).
После Цусимы во главе морских батальонов очищал от революционной заразы Эстляндию (19.12.1905 – 27.01.1906). 1-й и 2-й батальоны под командованием капитана 2-го ранга О.О. Рихтера и капитана 1-го ранга В.Н. Ферзена (он же − начальник отряда морских охранных батальонов в Эстляндии) покинули Кронштадт 19 и 24 декабря 1905 года.
Решительность действий моряков заслужили высокую оценку Государя Императора, в письме к матери от 29 декабря отметившего, что моряки «…действуют отлично, много банд уничтожено….
На террор нужно отвечать террором».
[И это так! И, как показывает наша история 1905-1917, террором значительно более последовательным и долговременным, чем так называемый «столыпинский».
Чтобы мало не показалось не только конкретным убийцам губернаторов и городовых, но, ‒ как говорил незабвенный Козьма Прутков, ‒ «и самым отдаленным их единомышленникам». И особенно – вдохновителям и покровителям. Тогда, глядишь, в Империи Российской до сих пор жили. И было бы нас уж никак не меньше 500 миллионов].
Исполняющий должность командира Владивостокского порта (1906-1907). Командир крейсера «Аврора» (1907-1908). В 1908-1911 годах командующий под брейд-вымпелом, а с 18.04.1910 года − начальник Дивизии миноносцев (с 12 марта 1909 ‒ 2-й Минной дивизии) Балтийского моря. Затем, последовательно начальник Бригады крейсеров (1911-1913) и Бригады линейных кораблей (1913-1914) эскадры Балтийского моря. В 1914-1917 член Главного военно-морского суда. Умер в эмиграции в городе Пярну (Эстония)[7].
Барону повезло, он вовремя умер. Году так в 1940 не посмотрели бы на возраст, а только на борьбу с революцией, и в лучшем случае − сразу к стенке.
Приведем еще несколько строк, посвященных Василию Николаевичу в мемуарах Гаральда Карловича Графа:
"Начальник 1-й бригады линейных кораблей вице-адмирал барон Ферзен был прекрасный человек и отличный моряк. В Цусимском бою он доблестно командовал легким крейсером «Изумруд», который прорвался через японское окружение и дошел до русского берега, но, из-за недостатка в угле, ему пришлось зайти в бухту Надежда, недалеко от Владивостока. Там он выскочил на камни и погиб[8].
Единственно, что можно было поставить в упрек адмиралу, что он был слишком добрый человек и держал в недостаточной строгости личный состав.
В те времена он был лучшим флагманом адмирала Эссена"[9].
5. АДМИРАЛ И ЕГО ЛЕТОПИСЕЦ
Судьба, к сожалению, сыграла злую шутку с самим адмиралом Рожественским, лежащим без сознания с тяжелой черепно-мозговой травмой в каюте миноносца «Бедовый». Массовая истерия охватила членов его штаба, еще вчера героически сражавшихся на горящем «Суворове», и, мотивируя свой поступок стремлением спасти жизнь адмиралу, они сдали «Бедовый». На беду, и командир «Бедового» капитан 2-го ранга Баранов оказался недостойным своих эполет.
Следует, все-таки, указать, что, в отличие от практически неучаствовавших в сражении 14 мая небогатовских офицеров и самого капитана Баранова, все офицеры штаба Командующего 2-й эскадрой в полной мере испытали на «Суворове» огневой удар японского флота, блестяще проявили себя в бою, все были тяжко ранены и отравлены ядовитыми газами.
Против сдачи был, как мы знаем, только кавторанг Владимир Семенов. С неработающими уже в результате ранений ногами, он пытался выползти на мостик миноносца, чтобы предотвратить сдачу. А когда не смог − попытался застрелиться. Слава Богу − не дали.
Семенову, как и его Адмиралу, пришлось до конца пройти крестным путем плена, возвращения в Россию через взбунтовавшуюся Сибирь, судебный процесс и приговор. И хотя по суду он был оправдан, демонстративно вышел в отставку и посвятил остаток своей недолгой жизни восстановлению правды о Цусиме и Порт-Артуре.
Он умер в возрасте 42 лет в 1910 году, на год пережив своего Адмирала. Помимо трилогии «Расплата», переведенной уже при жизни автора на все основные европейские языки, и ставшей настольной книгой моряков всего мира, Владимир Семенов стал автором ряда актуальных статей о порядках «под шпицем», весьма способствовавших оздоровлению флотского организма перед 1-ой Мировой войной и нескольких замечательных рассказов и романов в стиле военной «фэнтези».
Не оправдывая ни коим образом сдачу русского военного корабля, должно сказать, что есть нечто провиденциальное в том, что Промысел сохранил жизнь Адмиралу и его летописцу, не запятнав при этом их честь.
Впрочем, сам адмирал Зиновий Петрович Рожественский вину за поражение ведомой им эскадры, и даже за сдачу миноносца «Бедовый» возлагал, разумеется, целиком на себя. И требовал для себя у прокурора высшей меры!
Он на себя вину и за сдачу Небогатова принимал.
Утверждал на суде, вопреки всем свидетельским показаниям, что был в сознании в день 15 мая. Но эти слова всерьез не воспринимались даже обвинителями.
Брать на себя ответственность за все и не искать себе оправданий − такова была натура Адмирала.
Ошибки он мог совершать, а вот подличать − не умел.
Это знали все.
Задолго до Цусимы.
И потому также твердо знали, что Адмирал уцелеть в ней не мог. Не имел ни малейшего шанса. Все было просчитано.
Как сказал прокурор на суде, − не желая даже обсуждать версию, что Рожественский, будучи сколько-нибудь в сознании, мог соучаствовать в сдаче «Бедового»:
“Я не могу допустить, чтобы подсудимый с его именем, его прошлым пошел на такое дело.
Есть вещи, которые дороже жизни, и самолюбивый и гордый Адмирал это хорошо понимал”.
Понимали это и другие.
Умные люди все рассчитывают заранее: победить Адмирал не мог, сдаться − тем более.
А значит все концы должны бы были, в буквальном смысле слова, спрятаны в воду.
Воду Японского моря.
Слово должны были сказать только Небогатов и его “команда”. Они в общем-то и сказали.
До сих пор у нас, а во многом и у них, Цусима рассказывается на основе показаний «сдавшихся». И началось это с начиная с основополагающего “Мнения Следственной Комиссии”.
И своим никак не ожидаемым воскресением Адмирал и его летописец сильно попортили кровь многим. Продолжают портить и сейчас.
Вот к мнениям Следственной Комиссии, ее симпатиям и антипатиям мы сейчас и перейдем.
Но предварительно расскажем о последних боях Цусимы. Трудно поверить, что продолжались они еще почти сутки после предательства Небогатовым своего отряда.
Вели эти бои уже отдельные, часто сильно поврежденные корабли.
Объединяет их одно: они ушли в вечность − непобежденными, а значит − победителями.
Продолжение следует
[1] Александровский Г. Цусимский бой. С. 204-223.
[2] Виктор Владимирович Дыбовский (25 января 1884, Смоленск ‒ 29 декабря 1953, Лондон, Великобритания) ‒ русский военный лётчик и авиаконструктор. Самый большой вклад в развитие отечественной морской авиации Дыбовский внес 6 июня 1911 года, когда ему в первый раз визуально удалось с аэроплана обнаружить подводную лодку в погруженном состоянии и сделать соответствующие фотоснимки с борта летательного аппарата. Этим было положено начало противолодочной авиации России. Орден Святого Георгия 4-й степени ‒ ВП по морскому ведомству № 786 от 11.12.1915 года, ‒ за воздушную разведку с воздушным боем, обеспечившую успех наступления фронта.
[3] Работа кап. 2 ранга В.Э. Тюлькина.
[4] Кравченко В.С. Через три океана. С. 1 – 14.
[5] Новиков-Прибой А.С. Цусима. Т.2. C. 112 - 113.
[6] Соловьев 2-й Борис Всеволодович (20.04.1886―09.06.1957) − мичман, вахтенный офицер кр. 2-го р. «Изумруд». Окончил Морской кадетский корпус (1904). Мичман (28.01.1904). Лейтенант (13.04. 1908). Старший лейтенант «за отличие по службе» (19.01.1915, со старшинством с 01.01.1915). Кап. 2 р. (28.03.1920, производство ген. П.Н. Врангеля). В 1905-1914 гг. проходил службу на кораблях Сибирской флотилии. С 1913 года – командир подводной лодки «Касатка», с 22.04.1913 по 29.11.1913 – ст. флаг оф. штаба Командующего Сибирской флотилией. С началом 1-й Мировой войны переведен на Черноморский флот. С 18.04.1915 – командир подводной лодки «Нерпа», с 18.08.1915 – начальник 4-го дивизиона подводных лодок Черного моря. В 1917-1918 служил в Донской армии, с 1918 года – в Вооруженных силах Юга России: офицер связи с франц. мор. командованием в Севастополе. В Русской армии до эвакуации Крыма. К лету 1921 года ‒ в Константинополе. Переехал во Францию. Умер в Париже. Похоронен на Сент-Женевьев-де-Буа.
[7] Г.К. Граф. Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906 – 1914. Примечания и послесловие А.Ю Емелина. – СПб., 2006. Примечания 85 к главе I, с. 67 и 29 к главе VII, с. 314.
[8] Опасаясь встречи с крейсерами противника на подходах к Владивостоку, Ферзен повел корабль в бухту Владимира, а затем в бухту Ольги. При попытке войти в нее в условиях плохой видимости «Изумруд» вылетел на камни и был взорван экипажем. − Там же, примечание 30, с. 314.
[9] Там же. C. 298.
