Хеллвилльские хроники

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Части 4-5

Часть 7

 

 

Прорыв пока возможен

 

Первоначально поставленная перед эскадрой цель сдачей Порт-Артура была отменена. Но сохранялась еще возможность прорыва во Владивосток.

Получив известие о падение Порт-Артура и гибели 1-й эскадры, адмирал Рожественский однозначно решил, что единственный шанс эскадры – немедленное движение вперед.

Крепость Порт-Артур продолжительное время приковывала к себе значительные сухопутные силы Японии и практически весь Императорский Соединенный флот. При осаде было растрачено огромное количество боевых припасов.

Японцы потеряли при осаде Порт-Артура 15 боевых кораблей. Еще 16 кораблей получили серьезные боевые повреждения.

Кроме потерь в корабельном составе, потери японского флота за 1904 год составили более пяти тысяч матросов и офицеров. Из них около двух тысяч убитых и утонувших.

Весь флот был сильно изношен напряженной осадной службой. И хотя адмирал Того, убедившись, что Артурская эскадра не собирается выходить в море, часть кораблей отправил в ремонт не ожидая конца осады, ремонт этот даже в январе был еще далеко не закончен.

Если 2-й эскадре после падения Порт-Артура вообще еще следовало идти на Дальний Восток, то делать это следовало незамедлительно.

Запаса угля на наших эскадренных транспортах с избытком хватало для похода пяти новых броненосцев − «Суворовы» плюс «Ослябя» − и двух самых новых и надежных крейсеров «Авроры» и «Светланы» для прорыва во Владивосток.

Выходить можно было немедленно и идти практически без остановок.

Как отмечает адмирал граф Александр Федорович Гейден, в «неподлежащей оглашению» аналитической работе 1914 года, при выходе от Сант-Мари, скажем, 20 декабря 1904 года, отряд новых и относительно быстроходных броненосцев достиг бы Цусимы примерно через 45 дней, даже считая суточное передвижение таким же, как при наличии «старья», то есть не позже 5 февраля 1905 года: «Адмирал Рожественский прибывает к 20 декабря 1904 года к о. Мадагаскару и находится в шести неделях от Корейского пролива»^[1].

И остановить на тот момент японцам наш отряд было бы нечем: «Микаса» стоял еще без башен, ремонт «Асахи» только начинался. Это то, что известно достоверно. Оставшиеся два броненосца «Фудзи» и «Сикисима» были истрепаны годовым дежурством под Порт-Артуром.

А для броненосных крейсеров Камимура слишком близкий контакт с броненосцами типа «Цесаревич» был смертельно опасен. Но главное, в этом случае и речи бы не шло о ремонте и перевооружении Соединенного флота.

Все, что мы знаем теперь про сражение у Шантунга и бой Владивостокских крейсеров при Урусане, а также про состояние японского флота после годичной блокады Порт-Артура, говорит о том, что вряд ли кто смог остановить «железного адмирала», приди он к Цусиме в феврале.

На его стороне было даже такое элементарное и всеми забываемое обстоятельство, что февральский световой день существенно короче майского. Зато зимние ночи длинные. Значит время для боя меньше. По крайней мере, на три часа. Да и непогод зимой существенно больше.

При старых снарядах японцы просто физически не смогли бы ничего сделать с броненосцами типа «Бородино» − вспомним «Полтаву».

Даже при абсолютно подавляющем огневом превосходстве Соединенного флота в бою 14 мая, к 6 часам вечера еще вели огонь и «Александр III» и «Бородино», не говоря уж про «Орел».

Так что прорвались бы мы в феврале, и даже начале марта, во Владивосток как миленькие. А после этого − было бы адмиралу Хейхатиро не до ремонта и перевооружений. Максимум − легкая косметика.

 

Петербург тормозит эскадру

 

Вместо этого, Морское Ведомство задерживает эскадру на Мадагаскаре, прибегая для этого даже к Высочайшим повелениям. Хронологический перечень событий похода и боя 2-й эскадры сообщает об этом с похвальной лаконичностью:

«19 декабря. Сант-Мари. Морское Министерство уведомило вице-адмирала Рожественского о состоявшемся решении послать на усиление 2-й эскадры отряд контр-адмирала Небогатова …

Вследствие посылки этого отряда в маршруте 2-й эскадры на Дальний Восток должны быть сделаны изменения.

Вице-адмирал Рожественский просит Морское Министерство не делать перемен в маршруте эскадры, так как “иначе он не может отвечать за эскадру”. (Тел № 913: дело № 9)».

«25 декабря. Индийский океан. Отряд на пути в Носси-Бе.

Вице-адмиралом Рожественским получена Высочайшая телеграмма, с приказанием ожидать на Мадагаскаре прихода отряда капитана 1-го ранга Добротворского и дать указания относительно маршрута для готовящегося к походу на Дальний Восток отряда контр-адмирала Небогатова.

Вице-адмирал Рожественский ответил 1 января (№ 946):

“Полагая, что отряд Небогатова может прибыть лишь в апреле и, вероятно, потребует здесь крупного ремонта, а отряд Добротворского не дойдет до Носси-Бе ранее конца января, я не могу определить, где буду в то время, когда Добротворский и Небогатов пересекут Индийский океан”».

«27 декабря. Носси-Бе. Морское Министерство известило вице-адмирала Рожественского о приближении к Мадагаскару отряда капитана 1-го ранга Добротворского и о скорой готовности к походу отряда контр-адмирала Небогатова».

Отряд капитана 1-го ранга Добротворского «приближался» к Мадагаскару еще месяц с лишком!

Поэтому такое сообщение Морского Министерства можно рассматривать как сознательную дезинформацию и Командующего 2-й эскадрой и Государя Императора, Высочайшими повелениями которого формально задерживалась эскадра.

 

1905 год

 

В Петербурге «кому надо», считали аналогично.

Поэтому последовали оргвыводы:

«3 января. Носси-Бе. По Высочайшему повелению 2-я эскадра задержана на Мадагаскаре впредь до особых распоряжений».

5 января на Мадагаскаре начался сезон дождей. Суда эскадры поочередно догружаются углем, чтобы иметь все время полный запас угля.

6 января. Адмирал Рожественский доносит в СПБ, что германские угольщики отказываются сопровождать эскадру после Мадагаскара и просит Высочайшее разрешение не оставаться далее на Мадагаскаре.

Вы не находите, что существует удивительная согласованность в окриках: «Стоять! Не двигаться!» из Петербурга и «внезапном» отказе германских угольщиков? Есть еще некоторые, неразъясненные официальной историей, согласованности. А именно.

 

Обратим внимание на…

 

Первое. Управляющий морским Ведомством адмирал Федор Карлович Авелан в своих показаниях Следственной Комиссии указал, что отказ немецких угольщиков сопровождать эскадру был формально мотивирован тем, что в договоре о снабжении эскадры углем не предусматривался случай падения Порт-Артура[2]. Однако гарантировалось возмещение с лихвой всех убытков угольной компании, включая неприятности с самими угольщиками. И с чисто коммерческой точки зрения было абсолютно все равно куда сопровождать эскадру: в Порт-Артур или Владивосток. Никто не собирался заставлять угольщики проходить с эскадрой Цусиму.

Поэтому в отказе чувствуется отнюдь не коммерческий, а изворотливый юридический ум, нашедший в контракте нечто, напечатанное мелким шрифтом снизу, для подыскания повода.

Второе. То, что адмирал Рожественский, сам весьма деловой человек, все-таки подписал контракт с такой оговоркой, означает, что он хотел привести эскадру именно в Порт-Артур до его падения. И мы знаем, что это было реально. Порт-Артур мог держаться по крайней мере до февраля, а приближение 2-й эскадры удесятерило бы силы защитников.

На подходе же к Порт-Артуру эскадре бы пришлось иметь дело с японским флотом потрепанным годичной осадой, не отремонтированным, не перевооруженным и вынужденным держать хоть часть своих броненосных сил в Цусимском проливе для подстраховки от оставшихся Владивостокских крейсеров. И чем бы мог закончиться этот бой коротким февральским зимним днем на подступах к Порт-Артуру, вопрос сложный. Но ясно, что уж во всяком случае − не как в мае. В случае же победы, вовсе не невозможной, и во Владивосток можно было бы идти совсем с другим настроением. Или вовсе Дальний у японцев отбить. Все же готовый порт. Зря что ли Витте  старался − пусть и на Россию поработает.

Короче − возможны были варианты.

Их и постарались устранить − сдачей Порт-Артура и задержкой эскадры.

На редкость совмещенные во времени действия. Это только кажется, что второе вызвано первым. Смотрите, впрочем, сами.

Третье. Примечательно, что категорический запрет 2-й эскадре двигаться на Восток, поступил ровно через тринадцать дней после того как американский военный наблюдатель в японской армии капитан 1-го ранга Пейтон С. Марч (позднее ‒ Начальник штаба армии США) представил своему высшему руководству доклад № 6 от 3 января 1905 года, где он дал описание «так называемого сражения на реке Шахэ, в котором японцы впервые не имели успеха:

“Результат этого сражения, − писал он, − ясно сказался на всех японских генералах, с которыми я общался. Они, кажется, впервые поняли, или, по меньшей мере, впервые открыто показали, что осознали размах того конфликта, который затеяли”.

 

 

Русская атака при Шахэ.

Рис. фр. художника по непосредственным впечатлениям той войны

 

Именно под влиянием такого неожиданного хода событий японцы попросили президента Теодора Рузвельта стать их посредником в поисках мира»^[3].

Президенту Рузвельту и его «братьям» стало ясно, что если «Суворовы» пройдут во Владивосток, на возможности победы Японии в войне, а значит и на тщательно подготавливаемой «русской» революции в 1905 году можно ставить крест.

Доклад каперанга Марча датирован по новому стилю. Приказ же адмиралу Рожественскому датирован также 3 января, но по стилю русскому, что соответствует 16 января стиля нового. Учитывая, что в 1905 году не было современных средств связи, оперативность была проявлена отменная:

Адмиралу Того – дали те самые полгода на перевооружение и ремонт!

Четвертое. «Международное бюро сотрудничества масонов», допуская возможность радикальной и необратимой утраты Японией своего неустойчивого военного «превосходства», 22 января/4 февраля 1905 года рассылает по всем масонским объединениям, ложам и группам обращение, призывающее организовать пропаганду за прекращение русско-японской войны^[4].

Именно за выполнение этого «партийного» поручения − не скажешь ведь «ложного», «объединенного» или «группового» − и получил год спустя свою Нобелевскую премию мира «брат» Теодор Рузвельт.

 

Очевидные выводы (с комментарием). Японскому флоту требовалось несколько месяцев, а лучше − полгода, на ремонт и перевооружение. Если русская эскадра войдет в Желтое или Японское море в декабре или хотя бы в феврале, то очевидно, что броненосные боевые отряды Соединенного флота даже косметический ремонт пройти не успеют. Какое уж тут перевооружение.

Следовательно, возникала новая задача: любым способом добыть эти несколько месяцев Соединенному флоту на ремонт и перевооружение.

И задача эта также была решена: 2-я эскадра была задержана на лишних три месяца в пути приказами из Петербурга.

Если бы не задержка эскадры на Мадагаскаре по категорическому приказу из Петербурга, подкрепленному «саботажем» немецких угольщиков, как раз с января по март, то эскадра пришла бы еще в феврале во Владивосток целой и невредимой.

И не надо насчет льда: как-нибудь ледокол «Надежный» дорожку бы эскадре проторил.

И когда Петербург стал ломать план Рожественского, предлагая вместо него «овладение морем» с помощью лишних трех броненосцев береговой обороны, то не мудрено, что Адмирал, читая «высокие указания», скрипел зубами, задыхаясь от бешенства, и сдавленным голосом костил каких-то «предателей».

Еще бы не скрипеть зубами и не задыхаться!

Вместо однозначно исполнимого плана, «Генерал-адмирал и вице-адмирал Ф.К. Авелан, прикрываясь широкой спиной Императора, поставили 2-й Тихоокеанской эскадре труднодостижимую новую стратегическую цель – самостоятельное “завладение господством на море”.

Из Петербурга настаивали на ожидании крейсеров Л.Ф. Добротворского и на сообщении маршрута эскадры…».

В этих словах капитана 1-го ранга Владимира Юльевича Грибовского весьма ясно показан механизм получения так называемых ВЫСОЧАЙШИХ повелений и названы двое из истинных виновников гибели 2-й эскадры, в очередной раз дезинформировавших и подставивших своего Императора.

 

Мадагаскарское стояние и болезнь Адмирала

 

Итак, 2-я Тихоокеанская эскадра задержана на Мадагаскаре весь январь и февраль, несмотря на все протесты адмирала Рожественского ...

Вот что пишет об этом Историческая Комиссия графа Гейдена:

«…Отказ германских уголыциков следовать с эскадрою далее Мадагаскара не мог остановить дальнейшего движения вице-адмирала Рожественского.

Он раньше готовился уже уходить из Носси-бе и без немецкого угля, рассчитывая получить новые запасы у берегов Аннама или в голландских колониях Зондского архипелага.

Однако, Командующий эскадрой не мог устранить другого препятствия к немедленному движению вперед, более серьезного, − со стороны Морского Министерства».

«Вскоре после получения извещения о падении Порт-Артура и гибели 1-й Тихоокеанской эскадры, вице-адмирал Рожественский доносил в Морское Министерство, что, по его мнению, ближайшею стратегическою целью эскадры должно быть достижение, посредством прорыва хотя бы с частью эскадры, Владивостока, который для успешности действий нашего флота против Японии необходимо немедленно оборудовать и снабдить всем нужным в должной мере, так как он представляется единственною морскою базою на всем побережье Тихого океана».

«Без Небогатова, в виду бесплодной потери всей Первой эскадры, − писал вице-адмирал Рожественский, − могу разсчитывать с потерями достигнуть Владивостока и, опираясь на него, действовать на севере. Пробиться во Владивосток считаю возможным лишь при быстром движении, исключающем возможность соединения с Небогатовым в пути…».

«Кроме того, соединенная с судами Небогатова 2-ая эскадра ни в каком случае не появилась бы в Японском море ранее конца Мая, чем дала бы время неприятельскому флоту, после боев 28 Июля и 1 Августа 1904 года и блокады Порт-Артура, привестись в полный порядок и противопоставить эскадре значительно большее препятствие, чем если бы она могла придти на театр военных действий одна, но после немедленнаго перехода из Носси-бе».

«На вышеупомянутое донесение Командующий эскадрою получил по телеграфу указание, что задача, возложенная на него, состоит не в том, чтобы с некоторыми судами прорваться во Владивосток, а в том, чтобы завладеть Японским морем.

Для этого имеющиеся на Мадагаскаре силы эскадры признавались недостаточными, но если к эскадре присоединятся отряды Добротворского и Небогатова, причем последнее может осуществиться в конце Марта в Индийском океане, то эскадра будет иметь шансы на успешное выполнение задачи».

«Естественно, что при этих условиях известие о выходе 2 Февраля из Либавы отряда контр-адмнрала Небогатова, для соединения со 2-ою эскадрою, − произвело на Командующего эскадрою крайне тяжелое впечатление и даже повлияло на его здоровье.

4 и 5 Февраля Адмирал так расхворался, что слег в койку.

Через несколько дней он появился наверху, похудевший и осунувшийся, слегка волоча правую ногу, но затем он понемногу оправился»[5].

За два дня болезни Адмирал постарел на десяток лет.

 

Петербург сдает эскадру

 

Помимо того, что Адмирал нес на себе всю тяжесть ответственности за эскадру, сутками не сходил с мостика, в буквальном смысле усилием своей воли вел ее вперед, трепал себе нервы в переговорах с местными властями, он видел и понимал, что Петербург сдает эскадру.

Даже у менее чуткого и одаренного человека, чем адмирал Рожественский, могло сложиться впечатление, что его сообщения о планах, имеющих целью победу России, давали кому-то в Петербурге богатый материал для выбора средств их срыва.

Сообщения же об уже возникших или могущих возникнуть в дальнейшем препятствиях на пути эскадры, рассматривались как подтверждение правильности выбранной политики.

Кроме того, как и все, он тяжело переносил ужасы убийственного для русских людей тропического климата, на которые жаловалась и молодежь на эскадре, − а в салоне Адмирала не было кондиционеров.

Капитан 2-го ранга Семенов заметил по поводу климата в Носси-Бе:

«Жара, духота держится и ночью и днем при относительной влажности 98%! В этом весь ужас. Нет отдыха. Испарина, выделяемая кожей остается на ней…

Главное − это духота. Вы дышите воздухом, насыщенным парами почти до предела насыщения. Вы дышите горячим туманом, как на полке в бане...».

Но и это было еще не все.

Крыса, бежавшая с эскадры в Виго, начала свою работу на пользу своего крысиного царства.

 

Но кому понадобилось?

 

В петербургиских газетах, регулярно доставляемых на эскадру в уездный городок Носсибейск, активно пропанадировалась идея «усиления» 2-й эскадры хламом Балтфлота, от которого наотрез отказлся адмирал Рожественский. И эту кампанию вел никто иной, как капитан 2-го ранга Кладо, которого до сих пор почти «официально» считают одним из лучших, грамотнейших и патриотичнейших офицеров «царского» флота! Владимир Семенов в своей «Расплате» и годы спустя не может забыть впечатления от этой, назовем вещи своими именами, грязной, мерзкой и очевидно вредоносной для России кампании (не было, не было у нас СМЕРШа):

«В особенности поражало всех то обстоятельство (создававшее положение почти безвыходное), что эта посылка старых утюгов и калош, по внешности, не представлялась измышлением „шпица" и особ, под сенью оного мирно почивающих, но являлась как бы уступкой властному требованию общественного мнения, вдохновенным пророком которого выступил г. Клáдо.

‒ С чьего голоса он поет! − ворчал Свенторжецкий − Тут дело нечисто!..

‒ Не может он не знать истинного положения вещей! − говорили другие. − Либо − рехнулся, либо − по заказу... Но кому понадобилось?..

‒ “Не спрашивайте адмирала Рожественского!..” − взвывал г. Клáдо, обращаясь к русскому обществу. − “Сейчас, сейчас посылайте, что можно, не теряйте ни минуты, иначе может оказаться поздно, поймите − поздно... Поймите только, какое это страшное слово, сколько в нем зловещего…”

В своем исступлении г. Клáдо доходил до такого абсурда, как предложение послать на войну никуда негодные, давно отслужившие свой век, − “Минин”, “Пожарский”, даже... “Петр Великий”!..

… Опираясь на стройную систему боевых коэффициентов, он доказывал, что на успех 2-ой эскадры в настоящем ее составе “есть надежда”, но “должна быть уверенность”, и доказывал, что эта “уверенность” может быть создана посылкой подкреплений, состоящих из разного хлама, числящегося в списке боевых судов Балтийского флота. Он морочил публику ссылками на официальные данные …».

Для уяснения, что же из себя представляли “боевые коэффициенты” г. Клáдо, приведем отзыв об этих коэффициентах старшего штурманского офицера «Суворова» лейтенанта Владимира Петровича Зотова 1-го: «Наши мудрецы утверждают, что, перемножив между собою пушки, арбузы, мужиков, фиктивные скорости и т.д. и сложив все эти произведения, они получают боевой коэффициент эскадры, не многим уступающий таковому же эскадры адмирала Того. Но это − не более, как обман несведущей, сухопутной публики. Обман злостный». [Расплата. I. C. 263].

Беда была в том, что многие матросы, да и некоторые офицеры доверяли газетному вранью, и считали, что «начальство» в Петербурге нарочно не желает прислать ценную помощь эскадре. И только незыблемое доверие к своему Адмиралу сохраняло эскадру как единый боевой организм.

 

Какую цель преследовала вся эта газетная кампания?

 

«Кому, чьим интересам служил г. Клáдо? − доныне еще смутно известно... Оправдываться незнанием, непониманием обстановки он вряд ли решится, а тогда − тяжела его ответственность перед родиной!».

Капитан 2-го ранга Семенов смутно догадывался о том, что мы знаем наверняка. Для удобства читателя воспроизведем здесь задачи, поставленные «мировым сообществом» уже в конце XIX − начале XX века, и озвученные в начале Книги 2 трилогии «Цусима – знамение конца русской истории»:

«Задача 1. Уничтожить торговый и военный флот России. Ослабить Россию до пределов возможного, и оттеснить от Тихого океана в глубь Сибири.

Задача 2. Приступить к овладению всею полосою Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснять русский народ к северу.

Так как по обязательным для всего живущего законам природы с прекращением роста начинается упадок и медленное умирание, то и наглухо запертый в своих северных широтах русский народ не избегнет своей участи.

Выполнение первой из этих задач требует сотрудничества главных морских держав и тех политических организаций, которые заинтересованы в разложении России…

Задача 3. Уничтожение трех самых сильных монархий мира: России, Германии и Японии, − путем стравливания их в войны между собой»^[6].

Жаль не знал этого доблестный кавторанг Владимир Семенов. Но мыслил в верном направлении.

И последнее. Статьи свои капитан 2-го ранга Н.Л. Клáдо подписывал псевдонимом Прибой^[7].

 

Адмирал Р. был «богом» для команды и для большинства офицеров

 

Все участники похода эскадры и сколько-нибудь объективные исследователи этого похода, едины во мнении: никакому иному адмиралу не удалось бы уберечь эскадру от разложения, и просто продолжить поход.

Лейтенант Александр Витгефт, сын адмирала Витгефта, трагического героя 28 июля 1904 года, пишет, в своих не предназначавшихя к печати записках:

“Пришли мы в Носси-Бе в начале декабря…

Около 20-х чисел декабря, пришел Рожественский и адмирал Фелькерзам перешел с «Сисоя» на «Ослябя». Грустно было расставаться с ним, чуялось, что с его уходом на «Сисое» начнет все понемногу разваливаться, а командир [капитан 1-го ранга Озеров Мануил Васильевич] опять запьет, будет втягивать в это офицеров для компании, и начнутся опять дикие выходки пьяного человека. Так и вышло впоследствии…

Вообще стоянка на Мадагаскаре еще раз показала железную энергию и огромный организаторский талант адмирала Рожественского.

Только он один мог даже негодных людей заставлять работать при очень тяжелых условиях и извлекать из их работ пользу.

Он по-прежнему был «богом» для команды, которая ему сильно верила, и для большинства офицеров”^[8].

Когда стоянка затянулась, “один только Рожественский, несмотря на больное состояние, все еще держался, заставлял работать, подчас принимая крутые меры, ругаясь и временами прямо впадая в бешенство, но иначе он не мог; еще раз повторяю, что только он один мог все же удержать идущий душевный развал. При другом адмирале было бы много хуже.

У нас, на «Сисое», публика, конечно, тоже была тронута общей болезнью, но в особенности командир, который начал пьянствовать и наплевал на все. Среди офицеров «Сисоя» пьянство не пошло, но все-таки почти все распустились”^[9].

Заметим, что именно на показания каперанга Озерова любит ссылаться Следственная комиссия в своей критике адмирала Рожественского. А вслед за Следственной Комиссией и остальные «знатоки» Цусимы, как с погонами, так и без.

Среди офицеров и команд судов, прибывших на Мадагаскар 1 февраля в отряде каперанга Добротворского, адмирал Рожественский был также в большом авторитете. И что характерно, у многих этот авторитет сохранился и после Цусимы.

Например, вахтенный офицер «Олега» мичман Борис Карлович Шуберт в своих воспоминаниях, посвященных им «с глубоким уважением» «Зиновию Петровичу Рожественскому, своему бывшему Командующему и учителю», так описывает свои «мадагаскарские впечатления»:

“Рожественский всегда был моим любимым адмиралом современного нашего флота. Много я слыхал о его энергии, строгости, подчас суровости − знал, что это человек большого ума и железной воли, но вместе с тем, о нем говорили как о человеке в высшей степени справедливом и благородном, джентльмене до мозга костей. И я убедился в последнем сам, встретившись с ним в обществе.

…Когда на другой день нашего прихода в Носси-Бе, Рожественский посетил «Олег», мы воочию убедились, что ему стоило привести сюда эскадру в целости, не потеряв по дороге ни одного миноносца. Худой, желтый, с ввалившимися глазами, предстал перед нами этот человек, еще год тому назад прекрасно выглядевший и далеко не старый. Но блеск его глаз, голос полный решимости, и обаяние его внешности, оставшись прежними, производили теперь еще большее впечатление, чем когда-либо.

…У нас на «Олеге», где кают-компания слилась в единую тесную семью, никогда не подымалось ропота на тяжесть службы, и мне ни разу не приходилось слышать малодушного голоса, высказывающегося за возвращение в Россию или осуждавшего распоряжения Командующего.

Последнего все любили и уважали, и общее желание было, чтобы хватило у него сил довести дело до конца, так как кроме Рожественского мы не считали никого из прочих русских адмиралов способным совершить этот подвиг...

Мне приходилось еще читать,… о неслыханной жестокости нашего Адмирала по отношению к подчиненным…

Писалось и не раз, что по его приказанию были повешены несколько человек, ослушников его воли. Нужно ли говорить, что это чистейший вымысел его недоброжелателей, и что если Адмирала и можно было в чем-нибудь упрекнуть, то это только в мягкости к своим подчиненным, особенно к нижним чинам”^[10].

В эпическом повествовании о судьбе 2-й эскадры “Поход обреченных” (“Цусима”) немецкого писателя Франка Тисса часть, посвященная стоянке 2-й эскадры на рейде Носси-бе у городка со славным названием Хеллвиль, названа коротким и емким словом: “Inferno” − “Ад”.

И в этом аду адмирал Рожественский еще смог поддержать дух своей эскадры.

 

Учения и боевая подготовка в районе экватора

 

Более того, за эти мадагаскарские недели он каким-то чудом научил свою эскадру маневрировать и стрелять, и это в отсутствие боеприпасов. Приведем на вскидку несколько свидетельств.

Из мнений лейтенанта Петра Вырубова, младшего минера с «Суворова», об адмирале Рожественском «всеми и всегда» приводится выдержка из мадагаскарского письма лейтенанта, в котором тот обвиняет своего командующего в грубости, и вообще во флотоводческой бездарности.

Дело в том, что в начале проводимых на эскадре в Носси-бе учений в боевой части, которой заведовал лейтенант Вырубов случались неприятные накладки − типа мины не вылетают из аппаратов, − что вызвало, и возможно не один раз, адмиральские филиппики в адрес младшего минера. Свою обиду лейтенант изливал в письмах к отцу:

«В своем адмирале мы окончательно разочаровались, − пишет он 22 января. − Это человек, совершенно случайно заслуживший такую хорошую репутацию. На самом деле он самодур, лишенный каких бы то ни было талантов. Он уже сделал и продолжает делать ряд грубых ошибок. Одна надежда на его личную храбрость, благодаря которой мы хоть будем иметь возможность хорошо подраться»^[11].

То, что сам Вырубов не мог обеспечить в военное время безотказную работу своей боевой части на корабле, он себе легко прощал. Как же вы не понимаете? Угольные погрузки и вообще.

А вот каково было провести такую эскадру от Либавы до Мадагаскара, не потеряв ни одного корабля, и обогнуть при этом мыс Доброй Надежды?

К сожалению, лейтенант видимо считал это легким упражнением для начинающих судоводителей.

Но вот, что любопытно и что почему-то опускают все критики Адмирала, любящие ссылаться на письма 25-летнего лейтенанта из русского уездного городка Носсибейска. В том же письме от 22 января, несколькими абзацами выше Вырубов в рассказе об эскадренных стрельбах говорит дословно следующее.

 

Стрельба эскадры глазами лейтенанта Вырубова: из шести пять!

 

«13, 18 и 19-го выходили в море всей эскадрой и стреляли по щитам.

Первая стрельба была неважная, но вторая и особенно третья прекрасные. …

Особенно хорошо стреляли 12-дюймовые башни: носовая, например, из 6 снарядов положила 5, так что адмиралу Того пришлось бы расписаться в получении их полностью.

Но важнее всего, что снаряды эти не случайные, а являлись результатом уверенного управления огнем и хорошей наводки. При каждом выстреле носовой башни мы все были убеждены, что снаряд попадет удачно, и только следили не разобьет ли он совсем щит”.

И вот такую вот стрельбу Адмирал называет «бесполезным выбрасыванием боевых запасов»?! Ему что шесть из шести надо было?

Можно понять старшего артиллериста «Суоворова» лейтенанта Владимирского, когда за пять из шести вместо ящика шампанского втык получаешь. Правильно Рожественскому снарядов на «Иртыше» на эскадру не прислали!^[12]

А то он и данными ему вместо снарядов муляжами бедного Того в первые десять минут раскатал бы. Ведь раскололся же на 5-й минуте Цусимского боя 12-дюймовый с «Суворова» об мостик «Микаса», где стоял Того^[13]. Как ни крути − десятка! − с 6 000 м без пристрелки в малозаметную серо-голубую тень в мглистый день.

А если бы этот снаряд не просто разломился, а еще бы и взорвался!…

 

Адмирал Рожественский предвидел бой на больших дистанциях

 

Рассказ лейтенанта Вырубова о стрельбе эскадры стоит дополнить небольшим отрывком из статьи «Некоторые тактические уроки Цусимы. (К тридцатилетию Цусимского боя)»^[14], капитана 1-го ранга русского флота, флагмана 2-го ранга, а затем вице-адмирала флота советского, доктора военно-морских наук, профессора Леонида Георгиевича Гончарова. В 1905 году старшего штурмана крейсера 2 ранга «Рион», в составе 2-й эскадры флота Тихого океана, а потому не понаслышке знающего, что происходило в описываемое время в солнечном Носсибейске.

«Из изучения Цусимского боя можно сделать вывод о значении методов артиллерийской стрельбы и, в частности, о том, что они должны отвечать избранной дистанции боя. Как было сказано выше, перед русско-японской войной русские корабли не практиковались в стрельбах на больших дистанциях.

Адмирал Рожественский предвидел, однако, возможность боя именно на больших дистанциях. Вот что он писал в одном из своих приказов^[15]:

“Наши семь броненосцев с «Нахимовым», семь крейсеров с «Алмазом», семь миноносцев и вооруженные транспорты − сила очень большая. Неприятель не отважится противопоставить ей флот свой иначе, как с дальних дистанций и с расчетом на преимущество в ходе; у него есть доки; он может чинить подводные части.

Значит с этим надо считаться: пусть ходит скорее, лишь бы мы сумели достичь его огнем на расстояниях, с которых он будет на нас нападать. Этому надо учиться не покладая рук. Мы не можем тратить много запасов для учебной стрельбы, тем с большим вниманием должны относиться к урокам наводки и прицеливания. Вся прислуга должна освоиться с оптическими прицелами…”».

Судя по результатам второй и третьей стрельб, отраженных в письме лейтенанта Вырубова, уроки наводки и прицеливания вскоре начали приносить плоды.

 

«Маневрировала эскадра тоже очень недурно…»

 

Охарактеризовав стрельбу, Вырубов добавляет:

«Маневрировала эскадра тоже очень недурно, особенно первый броненосный отряд».

О прекрасном маневрировании первого отряда у нас есть свидетельство и иностранных специалистов. Его приводит в своих показаниях командир миноносца «Быстрый» лейтенант Рихтер:

«На Мадагаскар пришли 17 декабря, по маршруту же предполагалось прийти 20-го. На другой день ушел в Маюнгу (20 миль южнее Носси-бе) для некоторых исправлений (лопнула крышка цилиндра двигателя динамо-машины). В Маюнге дал возможность команде побывать на берегу; их примерное поведение, их внимательность к властям и офицерам чужой нации вызвали общий восторг местечка, и миноносец стал общим баловнем.

Переход в Маюнгу 18-ти узловым ходом после перехода океаном считаю блестящим экзаменом как личному составу машинной команды, так и механизмам и котлам нашей русской постройки (миноносцы построены на Невском заводе в Петербурге).

В Маюнге находился начальник отряда французских крейсеров, который дал в распоряжение нашей эскадры свои 4 миноносца; их служба состояла в том, чтобы перевозить телеграммы (в Маюнге телеграфный кабель). С этими миноносцами мы были в большой дружбе^[16].

В один из приходов французский командир восторженно рассказывал о входе адмирала Рожественского со своей эскадрой. По его словам это была величественная картина… стройность маневрирования, одновременность выполнения сигналов − вот чего добился Адмирал за время перехода».

Так что лейтенант Вырубов никак не преувеличивает достижения родной эскадры.

 

 

Идут «Суворовы»

 

И вот такие крайне важные факты, свидетельствующие об адмирале Рожественском, как о выдающемся Командующем эскадрой, прекрасном артиллеристе и флотоводце, никто из ссылающихся на Вырубова не приводит.

Предпочитают тиражировать мнение обиженного выговором лейтенанта, что его Адмиралу как флотоводцу «грош цена».

 

Информационная война против эскадры

 

Как уже отмечалось, моральному климату на эскадре наносился сильный удар и подвозимыми газетами, которые помимо художеств Клдо, всячески обыгрывали, в частности, провокацию 9-го января в Петербурге.

Воспользовавшись общественным шоком от сдачи Порт-Артура, внешние и внутренние враги России, постарались к горечи военного поражения добавить внутреннюю трагедию, главной целью которой было связать имя Государя с массовой гибелью «мирных подданных».

За образец была взята провокация Ходынки.

Число жертв, намеченных заранее либеральной прессой, известно в чьих руках находящейся, было на порядок преувеличено, и вся эта зараза безнаказанно доставлялась на эскадру. Адмирал Рожественский, откликаясь на эти события, писал в письме домой:

«…А что за безобразия творятся у вас в Петербурге и в весях Европейской России. Миндальничание во время войны до добра не доведет.

Это именно пора, в какую следует держать все в кулаках и кулаки самые − в полной готовности к действию, а у вас все головы потеряли и бобы разводят.

Теперь именно надо войском все задушить и всем вольностям конец положить: запретить стачки самые благонамеренные и душить без милосердия главарей» [17].

Сто лет спустя надо быть большим лицемером или ненавистником России, скрытым или явным, чтобы не признать абсолютную правоту этих слов.

И стоило бы лишь добавить, что «душить без милосердия» стоило бы не только главарей, но и слишком активных рядовых.

 

Идем, не хоронимся, никого не боимся

 

И Адмирал не ограничивался эпистолярным протестом. Когда опасность стала угрожать уже Владивостоку, адмиралу Рожественскому было позволено покинуть Мадагаскар.

 

Зиновий Петрович понимал, что после Артура и Мукдена необходимо зримо показать всему миру, что не пропала еще русская сила, есть еще русский дух. На тот момент это было важнее даже соображений секретности. Переход 2-й эскадры через Индийский океан был похож на марш победителей. Ночами суда несли все отличительные огни, что тоже было потом отнесено к числу тактических ошибок Рожественского. Со стороны эскадра казалась освещенным городом в тропической ночи.

 «Милей на пять, линии двух кильватерных колонн со своими многочисленными разноцветными огнями, представляются громадной, хорошо освещенной улицей вроде Невского, возникшей посреди океана», − писал в своих путевых заметках командир «Авроры», капитан 1-го ранга Е.Р. Егорьев. И эскадра верно поняла своего Адмирала: «Идем, не хоронимся, никого не боимся, приходи хоть сейчас» ― и это еще более подняло веру в свои силы, в свою даже, возможно, непобедимость. (Действия флота. Документы. Отдел IV. Книга Третья. Вып. 5. С. 161).

Не случайно японцы побоялись брать Владивосток.

 

Аннам

 

«Весь март адмирал Рожественский ведет свой флот Индийским океаном к берегам Аннама.

Командующий эскадрой уже с Мадагаскара был серьезно болен, но, тем не менее, на переходе Индийским океаном почти не сходил с мостика флагманского корабля.

Весь апрель флот задержан в аннамских водах по распоряжению Морского Министерства в ожидании соединения с отрядом Небогатова, несмотря на новые протесты адмирала Рожественского.

Это месячное пребывание 2-й эскадры у берегов Аннама обратилось в мучительное скитание эскадры из одной бухты в другую с постоянною подгрузкою, без отдыха и в непрерывной тревоге за свою безопасность…»^[18].

Утром 31 марта эскадра подошла ко входу в бухту Камранг, а на следующее утро, после траления входа и рейда, расположилась в ней.

“Настроение личного состава эскадры после 28-дневного океанского перехода было превосходное и весьма приподнятое”^[19].

Но вот с углем вновь были напряги. Ни правительственные агенты, ни командир «Дианы» князь Ливен обеспечить надлежащее количество угля эскадре для немедленного перехода во Владивосток не смогли.

Фактическая задержка эскадры продолжалась.

27 марта 1905 года японское командование получило известие о проходе 2-й эскадрой Сингапура. Адмиралу Камимура (2-й боевой отряд Соединенного флота) поручено поставить мины у Владивостока.

31 марта адмирал Камимура вышел из Корейского пролива к Владивостоку.

2 апреля японцы выставили у Владивостока 715 мин. За все предыдущее время боевых действий у Владивостока было выставлено 75 мин. Очень сомнительно, что Камимура смог бы провести эту операцию в феврале, учитывая ледовую обстановку у Владивостока.

3 апреля тяжело заболел контр-адмирал фон Фелькерзам, единственный помощник и единомышленник Рожественского. В тогдашней терминологии удар, в нынешний инсульт. Адмирал Фелькерзам скончался 11 мая, за три дня до Цусимы. Свинцовый гроб с его телом покоится в глубине Японского моря, в судовой церкви его флагмана «Ослябя».

 

«Я выйду в море для боя с ним»

 

«Не встретив неприятеля до захода в бухту Камранг, Командующий эскадрой 3 апреля 1905 года, отдал приказание за № 182, начинающееся следующими словами:

“В случае появления в виду бухты значительных сил неприятеля, я выйду в море для боя с ним”…»^[20]

Но неприятель не появлялся.

Эскадре предстояло еще одно испытание перед боем. Почти месячное пребывание у берегов Аннама под парами в ожидании отряда Небогатова и пароходов с топливом для последнего перехода. Просто стоять в одной из многочисленных бухт не позволили французские союзники и правила “нейтралитета”, которые Владычица морей Британия меняла как ей заблагорассудится.

 

Глазами адмирала де Жонкьера

 

Надо признать, что французским морякам и их командующему адмиралу де Жонкьеру было стыдно за свое правительство.

До конца дней своих не смог забыть адмирал де Жонкьер потрясение, испытанное им, когда он увидел как русский адмирал, о котором говорит весь мир, идет навстречу ему по палубе своего флагмана, заметно волоча за собой правую ногу.

Высокая изможденная фигура, казалось, состояла только из кожи и костей.

Измученное вытянутое лицо долго потом преследовало Жонкьера наяву и во сне неодолимым выражением печали.

Лицо это было туго обтянуто желтой кожей − как у покойника, − но на этом мертвом лице горели горячим яростным огнем живые черные глаза.

Французский адмирал физически ощутил исходящую от этого человека невероятную, почти демоническую энергию, передающуюся каждому, кто хоть на мгновение вступал с ним в контакт^[21].

«Почти демоническую энергию»! Иначе и не мог человек − хороший и благородный! − но чуждый православию, ощутить и расценить Веру, Верность Царю и Отечеству адмирала Рожественского, черпающего в этой вере и верности силу, необъяснимую для неверующих людей ничем, кроме демонизма.

Огонь всепобеждающей веры в глазах человека далекие от жизни духа люди часто путают с мрачным пламенем бездны.

Но впечатление все равно было невероятным!

И, где было в его силах, старался де Жонкьер саботировать подлые и позорные распоряжения Парижа. Между французским и русским адмиралами возник род своеобразной дружбы двух солдат, честно выполняющих свой долг, и, где возможно, старающимся помочь друг другу в его исполнении.

А в остальном… Читайте Альфреда де Виньи − “Величие и неволя солдата”. Очень поучительная книга. И написана хорошо.

 

С Японией по-прежнему вела войну только 2-я эскадра

 

Подведя без потерь свою эскадру вплотную к зоне боевых действий, адмирал Рожественский уже совершил подвиг, результатом которого высшее руководство в Петербурге не захотело воспользоваться, по-прежнему ставя эскадре невыполнимые задачи.

Русский флот у берегов Аннама играл роль “fleet in being”, которой можно было воспользоваться для успешного окончания войны.

Однако несомненно, что для успеха этой демонстрации, наряду с подходом к берегам страны Восходящего солнца русского флота, весьма солидного − по количеству вымпелов, числу орудий главного калибра, и теоретически возможной огневой мощи − требовались хоть сколько-нибудь активные действия отдохнувшей, пополнившейся людно и оружно русской армии, застывшей с февраля на Сыпингайских позициях. Армии требовалось сделать хоть шаг вперед.

Среди военных историков, не задающихся целью показать отсталость и гнилость русского самодержавия, единодушно мнение, что этим шагом вперед, наша армия просто раздавила бы противостоящую японскую, пополняемую гимназистами 1907 года призыва.

А японское главнокомандование, как мы знаем, не сомневалось в этом и весной-летом 1905 года.

Но Командование русской Маньчжурской армии удержало ее − армию − от этого шага, одновременно заверив любимое Отечество и лично Государя Императора в своей неизменной готовности жизнь положить за перечисленные ценности.

И армия продолжала смирно стоять на указанных позициях, наращивая силы, бесперебойно получая подкрепления и требуя, − в лице Командования, − от Родины все новых и новых.

С Японией по-прежнему вела войну только 2-я эскадра.

 

Приказ № 229

 

26 апреля произошла долгожданная встреча с 3-й броненосной эскадрой, совершившей блестящий и очень быстрый для кораблей такого типа переход. Также вошедший в анналы военно-морской истории. Контр-адмирал Небогатов подтвердил свою славу прекрасного моряка. Заметим также, что он считался и был очень неплохим артиллеристом.

По случаю долгожданной встречи адмирал Рожественский издал знаменитый приказ № 229 от 26 апреля 1905 года, ставший напутствием эскадре в ее последнем походе и в бою.

Приказ заканчивался словами:

 

«Японцы беспредельно преданы Престолу и Родине, не сносят бесчестья и умирают героями.

Но и мы клялись перед Престолом Всевышнего. Господь укрепил дух наш, помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного.

Господь укрепит и десницу нашу, благословит исполнить завет ГОСУДАРЕВ и кровью смыть горький стыд Родины.

Подписал: Генерал-Адъютант Рожественский»

 

Как видим и в этом последнем приказе видна неразрывная духовная связь между Государем и Его эскадрой.

Девятнадцатилетний мичман Георгий Александрович Тавастшерна с крейсера «Жемчуг» погибший в бою 14 мая, так отозвался в своем дневнике на этот приказ.

«Бухта Куа-бе, 28 апреля, четверг.

…Сегодня появился блестящий приказ адмирала Рожественского, в котором он [адмирал]… призывает всех исполнить свой долг и заканчивает так:

“Посрамленная и униженная родина ждет подвигов от нас, умремте все, и своею кровью смоем горький стыд России”.

Приказ вызвал везде огромное воодушевление»^[22].

8 мая Георгий успел отпраздновать с друзьями-офицерами свое двадцатилетие.

А мы, пока винты броненосцев и крейсеров наматывают на себя последние мили 18 000-мильного пути к Цусиме, постараемся уяснить для себя, что предстояло встретить Второй эскадре в грядущем бою, с каким не ожидаемым никем феноменом столкнуться.

Это заодно позволит нам в первом приближении опровергнуть наветы, на которые так щедры критики адмирала Рожественского.

 

Цусимский огонь

 

Для этого уяснения прервем ненадолго последовательное изложение событий и приведем с небольшими, не относящимися к основной теме сокращениями, статью «Цусима», − царского генерал-майора по Адмиралтейству и советского вице-адмирала Александра Викторовича Шталя, − о Цусимском бое, опубликованную в майском номере Морского сборника за 1923 год. Статья была признана редакцией столь важной, что ее дали в самом начале сборника с отдельной нумерацией − римскими цифрами, − поскольку остальные материалы сборника были уже сверстаны[23].

Статья представляется до сих пор важной и для нас, по крайней мере, по двум причинам.

Во-первых, потому, что именно А.В. Шталь осуществлял, по поручению руководства МГШ, общее руководство авторскими коллективами Исторической Комиссии при Морском Генеральном Штабе по описанию действий флота в войну 1904-1905 годов, и являлся крупнейшим в русском флоте знатоком всех известных фактов, относящихся к Цусимскому бою. Всего, что было известно русскому флоту о нем.

Во-вторых, потому, что статья эта, загадочным образом игнорируется, ‒ не опровергается, а именно игнорируется! ‒ всеми исследователями Цусимской катастрофы Русского флота.

После этой преамбулы слово адмиралу Шталю:

«18 лет прошло после Цусимы, и каких лет! … Но пронесшийся ураган событий не может изгладить воспоминаний о величайшей военной катастрофе русского флота.

Самая тема ее такова, что всегда будет вызывать на размышление. Слишком глубока рана, и трудно удовлетвориться приговором отвлеченных “вечных и неизменных” принципов».

 

Упреки адмиралу Р.

 

«История уже произнесла свой приговор над флотом до-Цусимского периода и одним из вождей его − адмиралом Рожественским, на которого первого пала тяжесть расплаты. Тяжелы и многочисленны упреки Рожественскому:

       ‒ неверно поставленная цель,

       ‒ отсутствие плана,

       ‒ неосведомленность командиров о намерениях Командующего,

       ‒ неправильно избранный путь,

       ‒ неимение разведки,

       ‒ не выделено ядро быстроходных судов,

       ‒ не отпущены транспорты,

       ‒ позднее перестроение,

       ‒ не пытался сблизиться,

       ‒ не учинил свалки на близких дистанциях,

       ‒ не имел качеств вождя, внушавшего доверие подчиненным,

       ‒ пренебрегал “вечными и неизменными”, а главное

       ‒ не проявил инициативы.

Адмирал Рожественский был сыном своего века, своей эпохи.

Вместе со своей эскадрой, он был искупительной жертвой за грехи флота, его руководителей, за грехи не одного поколения.

Заглянем поглубже в ту обстановку, в которую поставила его судьба, в эту бьющуюся в страшном напряжении жизнь, которую теория пытается облечь в сухие отвлеченные формулы».

 

Кроме невозможного

 

«Перенесемся мысленно к роковому моменту встречи обоих флотов. Обращаясь к приказам Рожественского можно найти:

Совершенно определенные указания и на главную цель в смысле выбора точек удара, и на стремление сблизиться с неприятелем, и на самостоятельные действия отрядов:

“Если неприятель покажется…, то по сигналу главные силы идут на него для принятия боя, поддерживаемые III броненосным отрядом и отрядами крейсерским и разведочным, которым предоставляется действовать самостоятельно, сообразуясь с условиями момента”. (Приказ от 25 апр. № 227).

“Если сигнала не будет, то, следуя флагманскому кораблю, сосредоточивается огонь по возможности на головном или флагманском корабле неприятеля.

В предвидении стремления неприятеля, пользуясь преимуществом в скорости, − обойти фланги, крейсерскому отряду дано назначение действовать против крейсеров неприятеля, пытающегося обойти фланги линии броненосцев”.

Итак, есть прямые и определенные указания и на сближение с неприятелем, и на сосредоточение огня по головным неприятельским судам, [предусмотрены] и самостоятельные действия отрядов, и меры против охвата, словом все то же, что и в образцовом японском плане, кроме невозможного.

Однако что-то помешало достижению поставленных целей.

Что же именно? Вот к этому-то постоянно и возвращается беспокойная мысль.

Что привело русскую эскадру к неслыханной катастрофе в какие-нибудь 15 – 20 минут?»

[Не забудем, что меньше чем за год, в нерешительном сражении с плохо руководимой Артурской эскадрой, тот же Того с тою же своей эскадрой на избитом «Микаса» подумывал о возвращении к своим портам, но − русская эскадра повернула в Артур, − и поле битвы осталось за Того. − Примеч. А.В. Шталя].

 

Разведка?

 

«Разведка помогла Того заблаговременно приготовиться, то есть иметь желаемый ход, желаемый строй, возможность появиться с желаемого направления, сосредоточить удар и при этом внезапно. И все-таки разведка не дала всего и даже обманула Того.

Он знал, что русский флот состоит из 2-ой и 3-ей боевых эскадр, что он построен в 2 колонны, что сильнейшие суда находятся в голове правой колонны, а вспомогательные в той же колонне в кильватере, что неприятель идет на северо-восток со скоростью 12 узлов. На основании этих сведений он решил напасть на неприятеля своими главными силами и притом нападение вести на головные суда левой колонны.

Того появился с правой стороны и, пересекая курс русской эскадры, увидел уже не две колонны, а одну…».

 

Небольшой комментарий по ходу изложения

 

А.В. Шталь совершенно верно разоблачает клевету на адмирала Рожественского в отсутствии плана, инициативы и прочего, и совершенно ясно говорит о том, что “не имевший разведки” Рожественский обманул адмирала Того.

 

Удар в начале боя. Инициатива налицо

 

«Командующий русской эскадрой, воспользовавшись положением японской эскадры, при котором открыть огонь могли только суда, легшие на новый курс, ‒ рассчитывал сосредоточить огонь всей своей линии по части судов японского флота и нанести им сильный удар в самом начале боя.

С момента открытия огня в 1 час 49 минут до 2 часов 8 минут дня [почти 20 минут! – БГ] Рожественский шел на сближение с японцами, которые, ворочаясь, были в угле обстрела линии броненосцев.

По японским судам в этот момент могло стрелять всего 12 орудий крупного калибра. [В этом А.В. Шталь ошибается, считая, что «Микаса» лежал на курсовом углу 34º относительно «Князя Суворова». На самом деле «Микаса», в момент открытия огня 2-й эскадрой, лежал на 1 румб впереди левого траверза «Суворова», в пределах прицельной дальности всех орудий левого борта нашей эскадры, как и указано было в Рапортах и Показаниях Адмирала. Справедливость этих слов адмирала Рожественского исчерпывающе показана в «Цусима ‒ знамение конца русской истории», Т. II. Ниже об этом также будет сказано подробнее. – БГ].

У японцев после поворота 3-го корабля, поворачивавшего в момент открытия огня русскими, могли стрелять также 12 двенадцатидюймовых пушек.

Однако, эта попытка Рожественского не могла иметь успеха, так как расстояния были слишком велики для русского флота, особенно, принимая во внимание недостаточное обучение его стрельбе и отсутствие разработанного метода управления огнем при помощи пристрелки. При этом первом ударе японский флот не понес никаких потерь.

[Здесь Александр Викторович также невольно заблуждается, поскольку не знал засекреченных в то время английских данных о русской стрельбе. По этим данным: «за первые 10 минут боя при Цусиме русские разбили все предположения об их ожидаемо плохой стрельбе, тяжело повредив три вражеских судна, поразив еще несколько, и уменьшив их число на 8%».

В частности, был выбит из строя броненосный крейсер «Асама», так и не принявший участие в дальнейшем бою 14 мая, и с этой точки зрения все равно, что уничтоженный. Подробности см. «Цусима ‒ знамение конца русской истории», Т. II. – БГ]

Попытка Рожественского не удалась, но инициатива налицо.

После поворота огонь 12-ти японских кораблей был сосредоточен на 2-х кораблях русской эскадры (4-х по “Суворову”).

4 русских головных броненосца пытались сосредоточить огонь на японском флагманском броненосце “Миказа”, но безрезультатно. Безрезультатно − не вследствие невыгодного расположения, не допускавшего сосредоточения, а вследствие плохого качества стрельбы и потому, что русские снаряды имели малое действие.

Опять попытка не удалась, но в инициативе отказать нельзя.

Есть указание, что “Суворов” делал затем еще попытку сблизиться, но его встретил бортовой огонь всех броненосцев Того и, сильно избитый, в огне, с дважды уже раненным адмиралом, с поврежденным рулевым приводом, он выходит из строя».

 

Роковой момент

 

«С 2-х часов 05 минут до 2-х часов 25 минут, когда судьба боя была уже решена, обе колонны шли параллельным курсом. Значит, роковым моментом было 2 часа 05 минут, когда японцы вторично пересекли курс русской эскадры.

Маневрирование в бою находится в зависимости от свойств оружия: (дальнобойности орудий, калибра их, рода снарядов, расположения артиллерии, толщины и расположения брони, скорости и пр.) и, конечно, от уменья обращаться с ним, и имеет целью занятие наивыгоднейшего положения для нанесения, или отражения ударов. Искусство маневрирования должно возместить недостаток в силе или защите.

Но, конечно, ближайшая, непосредственная причина неслыханного поражения ‒ было не маневрирование той или другой стороны.

В начале боя японцы сосредоточили огонь 5 кораблей на “Суворове”, 7 на “Ослябя” и русские пытались сосредоточить огонь 4 кораблей на “Миказа”, и четверть часа одновременного сосредоточения огня русских и японцев решили все. Дальнейшее не важно.

Так что же решило дело?»

 

Огонь!

 

«Что же это был за огонь?

О нем можно судить по тем разрушениям, которые он причинил нашей эскадре.

Со стороны японцев это был не только сосредоточенный огонь, не только град снарядов, а нечто совсем иное, не испытанное нами раньше, неожиданное, неведомое….

Это был, по образному выражению Семенова “жидкий огонь”, то, пред чем не устояло бы ни маневрирование, ни умение стрелять нашими старыми снарядами.

[Именно, только сближение на самую близкую дистанцию (5-10 кб) выявило бы свойство наших снарядов − проникать за броню и крупными кусками выводить механизмы. Но сближение не имело данных на осуществление. И именно, против русского расчета на сближение, для возможности действительного поражения с дальней дистанции, японцы после нерешительного боя 28 июля приняли необходимые меры. − Примеч. А.В. Шталя]

К моменту, когда ставилась на карту судьба империи, японцы выбрали, приготовили и испытали втайне новое оружие.

Вот в чем была ближайшая непосредственная причина молниеносной катастрофы, настолько невероятной, что в Петербурге не хотели верить, что русские броненосцы потоплены артиллерией, а японская эскадра не понесла никаких повреждений.

Это было неожиданно и невероятно даже для самих участников боя, которые и раньше не надеялись на победу, сознавая свою слабость во всех отношениях.

Этот факт надо признать, ему нельзя не придавать подобающего значения из опасения, что указание на материальную причину отвлечет от преклонения пред “неизменными началами”, а тем более “духовными”, которые все же воплощаются в материальные формы».

 

300-кратное превосходство!

 

«По количеству взрывчатого вещества, вносимого в 1 минуту, а, следовательно, по фугасному действию, японские суда превосходили русские в 15 раз. [По сравнению всего выпускаемого в 1 минуту металла из всех орудий одного борта и принимая начинку русских снарядов 2,5%, а японских 14%. − Примеч. А.В. Шталя]

Сила взрывчатого вещества у японцев (шимоза) гораздо больше нежели пироксилина, допустим, вдвое, значит, японский огонь только от качества снарядов в 30 раз превосходит русский и, следовательно, один японский корабль стоил 30-ти русских.

[Есть указания, что пироксилин в русских снарядах, может быть, и совсем не рвался, так как влажность его 30% при выстреле оседала и около взрывателя была не 30%, а вероятно доходила до 80%. − Примеч. А.В. Шталя!

Это примечание столь важно, что позволим себе его немного дополнить свидетельством академика А.Н. Крылова, воспроизведенного А.С. Новиковым-Прибоем в примечании к эпилогу своей дилогии.

Какой-то умник из Артиллерийского Управления (а может быть действительно умник и за хорошие бабки или за хорошую идею?) велел чуть не втрое увеличить влажность пироксилина в снарядах для 2-ой эскадры против стандартной десятипроцентной. Чтобы в тропиках-де самовозгорания не было.

Русский флот узнал об этом только в 1906 году, когда однотипный «Суворову» броненосец «Слава» обстреливал взбунтовавшуюся крепость Свеаборг снарядами из запасов для 2-ой эскадры, и офицеры, ведущие наблюдение за стрельбой на мостике броненосца, с изумлением видели, что снаряды не взрываются!

Когда крепость была взята, и артиллеристы «Славы» смогли осмотреть ее, то они нашли свои снаряды практически совершенно целыми. Только некоторые из них были без дна, а другие слегка развороченными.

Сведения эти были немедленно засекречены, и адмирал Рожественский так никогда об этом и не узнал. А вот адмирал Того, похоже, знал об этом еще до Цусимы.

То есть страшным напалмовым снарядам мы отвечали в основном стальными болванками. На доступном для них расстоянии − до 25 кб − они прошибали любую японскую броню, − иногда даже оба борта, оставляя гладкие круглые дырки. Аккуратные японцы сразу после боя вставляли в эти дырки деревянные кругляши, ‒ что характерно, заранее заготовленные, ‒ закрашивали краской и − хоть на парад.

На расстоянии же больше 25 кб наши болванки от японской брони просто отскакивали, оставляя на ней царапины и вмятины. - БГ].

Вот где сидел принцип сосредоточения сил на этой дистанции (35 кб) и вот как понимали его японцы. А более близкая дистанция для русских была невозможна.

Главнейшее применение этот принцип нашел в качестве разрушительной силы снарядов, а не в числе кораблей, ни в скорости, которых уже нельзя было увеличить, ни в маневрировании.

Считая меткость комендоров японских вдвое превосходящей русскую (в “Миказа” 30 попаданий, в “Орел” ‒ 42, в “Суворов” еще больше) получим, что огонь японцев превосходил русский в 60 раз.

Площадь незабронированного борта у русских (60%) была приблизительно в 1,5 больше, чем у японцев (около 40%).

Следовательно, разрушительное действие японского огня было больше русского в 90 раз.

Скорострельность японских орудий в два раза превышала скорострельность русских.

Если этот расчет приблизителен и груб, то все же он говорит много.

В полтораста раз японский огонь был действительнее русского при условии одинаково выгодного первоначального расположения, точнее при условии возможности обеим сторонам стрелять всеми судами, чего не было в первую четверть часа. При невозможности стрелять для половины русской эскадры сила японского огня увеличилась еще вдвое.

Следовательно, искусство маневрирования в данных условиях давало японцами увеличение силы в 2 раза, а остальные причины более чем в 150 раз».

 

Новое оружие − жидкий огонь

 

«Так вот каков был этот “жидкий огонь”, causa materialis ‒ материальная причина, quantité négligeable [пренебрегаемая величина (франц.)] для многих, опасающихся умаления “духа” и видящих в новом оружии явление временного характера, пока оно не сделалось общим достоянием, после чего все приходит в равновесие.

Увы! Пока солнце взойдет, роса очи выест!

После гибели флота, создающегося десятилетиями, плохая надежда на «равновесие».

И, быть может, если бы немцы выпустили газовые волны впервые, не в незначительной стычке, а в широком масштабе, на Марне в решающий момент, который не повторился больше, − la France n`existerait plus [Франция не существовала бы больше (франц.)].

И если бы в разгар подводной войны Америка не выступила на стороне Антанты, то Англия стояла бы на коленях.

Введение нового оружия есть то же разделение сил противника, который в данный момент, часто длительный, не может воспользоваться всеми силами, ресурсами всей страны для восстановления равновесия и отыскания “противоядия”.

И если введение нового оружия связано с тайной, применение его − с внезапностью, в решающий момент, то катастрофа неизбежна».

 

Цусима − causa materialis

 

Итак, скоро уж как 90 лет тому назад самым компетентным в данном вопросе лицом в русском флоте, крупнейшим знатоком всех фактов, относящихся к Цусимскому бою, были выявлена истинная материальная причина Цусимской катастрофы русского флота.

 Было ясно показано, что отнюдь не мифические ошибки адмирала Рожественского, а подавляющее − многосоткратное [поскольку справедливо сказано − артиллерийский бой питает сам себя.

То есть японское превосходство нарастало если и не по экспоненте, то уж с каждым выведенным из строя русским орудием, комендором и кораблем!] − огневое превосходство японского флота стало непосредственной причиной гибели 2-й эскадры.

И что же?

Послужила ли статья генерал-майора по флоту царскому, будущего флагмана 1-го ранга и вице-адмирала флота советского, основой нового взвешенного подхода к Цусиме?

Отнюдь! Слова Шталя ушли будто вода в песок.

Уже в Морском Сборнике 1925 года, посвященном 20-летию битвы, при всех достоинствах его, вопрос огневого превосходства японского флота практически обходится стороной. Современные же наши исследователи, особенно военно-морские, вообще делают вид, что в сражениях 28 июля 1904 года и 14 мая 1905 года обе стороны использовали одно и то же оружие. Просто Порт-Артурская эскадра стрелять умела, ну и талант адмирала Того не успел пока развернуться в полномасштабный гений.

Хотя вообще не очень ясно, зачем нужен гений против нас, бездарностей и недоучек!

Нигде не найдете вы слов не только о «жидком огне», как тайном оружии японцев, но и о том, что в русских снарядах с перемоченной взрывчаткой, влажность у взрывателя доходила вообще до 80%, превращая могучие снаряды в стальные болванки.

Напротив, можно услышать, что только нервные штатские могут думать, что влажный пироксилин хуже сухого:

«В сознании обывателя сухие дрова горят хорошо, а влажные плохо, поэтому и пироксилин более влажный должен хуже взрываться»^[24].

А на самом-то деле пироксилин очень даже любит, когда его мочат.

А действительно, скажи плохо? Лежишь себе спокойно и взрываться не надо. Целей будешь. И вообще, при Цусиме «японцы не имели значительного превосходства в силах, которое могло позволить им безнаказанно уничтожать противника»^[25].

При этом слова А.В. Шталя этими авторами даже не опровергаются.

Будто не было сказано ничего.

Так и не в курсе остается сегодняшний, даже флотский читатель о том, какое на самом деле огневое превосходство, ‒ достигнутое самоотверженной работой в масштабах, не боюсь сказать, земного шара, и до сих пор тщательно скрываемое, ‒ ожидало адмирала Рожественского и его эскадру.

И подчеркнем еще и еще раз, что из статьи адмирала Шталя однозначно следует также, что любые маневры русской эскадры, любая тактика ее, обладай она даже сравнимым эскадренным ходом, в лучшем случае свели бы это превосходство, по словам адмирала, от 300-кратного к 150-кратному.

Мало тоже не покажется.

 

Твой враг выбран не тобою, а для тебя

 

И я, поэт в Японии рожденный,

В стране твоих врагов, на дальнем берегу,

Я, горестною вестью потрясенный,

Сдержать порыва скорби не могу…

 

Ты шел вперед с решимостью железной

В бой за Россию, доблестный моряк,

Высоко реял над ревущей бездной

На мачте гордый адмиральский стяг.

Исикава Токубоку

 

Допустим на минуту, что адмирал Рожественский каким-то чудом знал об этом невероятном увеличении сил противостоящего ему флота, но будучи верен вечному солдатскому завету: «Твой враг выбран не тобою, а для тебя!», все равно ввел в неравный бой за Родину вверенную ему эскадру. Тогда нам остается только присоединиться к словам Бориса Жерве, минного офицера славного «Громобоя» в русско-японскую войну, капитана 1-го ранга в 1-ю Мировую войну, а в 1925 году начальника ВМА РККА, сказанные в 20-летие памяти подвига 2-й эскадры о ее Командующем:

«Его железной воли хватило, чтобы отдать минимум необходимых для боя распоряжений, чтобы отослать в Шанхай лишние, по его мнению, транспорты и командировать в бесцельные крейсерства вспомогательные крейсера.

Его воли хватило также на то, чтобы доблестно ввести в бой с превосходными силами искусного противника его слабую и неподготовленную эскадру, и чтобы без трепета, до конца, до потери от полученных тяжелых ран сознания, − выполнить свой долг солдата.

Что больше он мог сделать?

Вступив в бой, видя быстрое, неизбежное как рок, разрушение его флагманского корабля неприятельскими снарядами; слыша треск рвущегося металла, шум охватившего корабль пламени, крики и стоны убиваемых и раненых, истекая кровью от полученных ран и теряя сознание от боли и потери крови, − не представил ли Рожественский, в своем затуманенном уже воображении, столь хорошо знакомые ему кабинеты и канцелярии Адмиралтейства, в тиши которых благодушествующие мудрецы вершили судьбы русского флота... по всем правилам военно-морского искусства?»^[26].

Даже в этом случае адмирал Рожественский был бы достоин занесения на мраморную доску военных подвигов человечества рядом с героем Фермопил спартанским царем Леонидом.

 

Никто не отнимет эту заслугу у адмирала Рожественского...

 

Заканчивая эту часть можно сказать следующее. Адмиралу Рожественскому удалось совершить небываемое. Он не только провел эскадру без баз почти кругосветным путем, но создал, поддержал и сохранил ее боевой дух.

«Никто не отнимет эту заслугу у адмирала Рожественского, честно исполнившего свой долг солдата до самого конца, поддерживая бодрость, дух в команде, когда ему лично лучше было известно, как мало шансов на его стороне.

Кто видел эту титаническую работу Адмирала, читал его приказы, телеграммы, сигналы, семафоры ‒ тот никогда не забудет обаяния этой светлой личности, смелой, честной, бескорыстной, без лести преданного сына своего ИМПЕРАТОРА и Родины, идеального администратора и Адмирала»[27].

 

Эскадра входит в Цусимский пролив

 

10 мая 1905 года в Желтом море эскадра последний раз произвела погрузку угля и легла на курс − северо-восток.

Курс этот вел в Корейский пролив.

В результате «задержек из Петербурга» 2-я эскадра Флота Тихого океана смогла войти в него вместо 15 февраля только в ночь на 14 мая 1905 года.

Совокупная «задержка из Петербурга» составила по минимальной оценке 87 дней[28].

Утро 14 мая 1905 года. Вторая эскадра входит в Корейский пролив