Спасти Порт-Артур

Генерал-Адъютант Вице-Адмирал Зиновий Петрович Рожественский

Часть 1

Часть 2

Часть 3

 

Часть 7

2-я эскадра и ее Командующий

Тем временем, еще весной 1904 года, в Петербурге решено было отправить 2-ю Тихоокеанскую эскадру для совместных действий с 1-й эскадрой по овладению Желтым морем. И на тот момент это был единственный разумный шаг.

 

Человек это был необыкновенный

 

Командующим 2-й эскадрой был назначен контр-адмирал Зиновий Петрович Рожественский. С марта 1903 года Зиновий Петрович руководил Главным Морским Штабом, опередив при своем назначении 23 вице-адмиралов, пребывавших в списочном составе флагманов Российского Императорского Флота.

“Человек это был необыкновенный. Если мы посмотрим на его изображения на фотографиях, то обратим внимание на величественную осанку, прекрасную выправку флотского офицера, умные, проницательные глаза на красивом мужественном волевом лице. Современники отмечали, что, выступая перед командами кораблей, простыми, но яркими словами, он так мог воодушевить людей, что они были готовы сразу броситься в смертельную атаку. В быту он бывал очень внимательным к окружающим, умел быть обаятельным и милым.

Зиновий Петрович не имел протекции, связей и тому, что стал Начальником ГМШ и Командующим эскадрой, которая должна изменить ход войны, спасти честь Родины и флота, был обязан в первую очередь своим выдающимся качествам. Окружающие чувствовали, что этот человек обладает колоссальной внутренней энергией, ему верили, за ним шли. Его также уважали за безупречную честность, необыкновенную работоспособность, непреклонную волю.

Он был беспредельно предан своему Императору, Отечеству и флоту, готов был умереть за них и готов был послать на смерть других”^[1].

Этими словами капитан 1-го ранга Владимир Яковлевич Крестьянинов начинает в своей книге главу, посвященную Командующему 2-й эскадрой. Слова эти особенно ценны тем, что сказавший их отнюдь не принадлежит к “поклонникам” адмирала Рожественского, а, скорее, к его “гиперкритикам”^[2].

Блестящим, упорным, железным, незаурядным адмиралом называло его даже большинство недоброжелателей. Он считался также лучшим артиллеристом Русского Императорского Флота. Жизнь и смерть адмирала Рожественского показали, что он был одним из последних русских военачальников, для которых слова «За Веру, Царя и Отечество» были не пустой формулой.

Сейчас представляется несомненным, что даже если бы контр-адмирал Рожественский всю русско-японскую войну просидел бы спокойно в кресле Начальника Главного Морского Штаба, изображая кипучую деятельность по образцу иных петербургских флотоводцев под «шпицем» Адмиралтейства, то именно он стал бы наиболее вероятной кандидатурой на пост Морского Министра после войны^[3].

Понятно, что любой флотоводческий успех сделал бы его кандидатуру неотвратимой. Избежать этого, остановить его на этом пути можно было, только возложив на него задачу, выполнение которой превышало человеческие силы.

И одной из «криптоцелей» посылки 2-й эскадры, а, точнее, постановки эскадре, уже на ее пути, в принципе невыполнимых задач, было намерение не допустить, может быть, последнего до конца верного Царю и Отечеству Адмирала до высших государственных постов.

 

Что знал адмирал Рожественский

 

Адмирал Рожественский, как и адмирал Макаров, прекрасно понимал значение поспешного отступления Того от Порт-Артура 27 января. Общий же ход боя 28 июля был достаточно подробно отражен в донесениях контр-адмирала Н.К. Рейценштейна из Шанхая, капитана 1-го ранга светлейшего князя А.А. Ливена из Сайгона, да и из Порт-Артура поступали сведения. Тем более это касается боя 1 августа. Связь с Владивостоком была прямая. На основании всей полученной информации адмирал Зиновий Петрович мог сделать, прежде всего, следующие основополагающие выводы, которые вполне подтверждаются всей вышеприведенной и известной читателю информацией.

1. Артиллерийским огнем современный броненосец и даже крейсер потопить практически нельзя.

За весь первый период войны ни один броненосный корабль в боях на море не был потоплен артиллерийским огнем. Да, повреждения бывали. Но тонули броненосцы и крейсера исключительно при подрывах на минах. Или открыв кингстоны, как «Рюрик». Это важно уяснить и запомнить для оценки действий русского командования при Цусиме.

2. 2-я Тихоокеанская эскадра не сплавана и стать таковой за оставшееся время не в состоянии. Следовательно, для возможного успеха в эскадренном бою необходимы самый простой строй и самые однозначные приказы о его сохранении. Чтобы о Циндао и Шанхаях думать забыли.

3. Очевидно, что русские и японские снаряды в боях 1904 года были все же совершенно сравнимы по совокупной ударно-взрывной силе. Что и отмечено было всеми участниками сражений.

Это несмотря на то, что японские снаряды превосходили наши до 15 раз по количеству и качеству взрывчатки. Но в бою 28 июля этого преобладания было явно недостаточно японцам для создания решающего превосходства в огневой мощи над русской эскадрой. Следовательно, адмирал Рожественский имел все основания считать, что артиллерийский бой с японской эскадрой наша эскадра вполне способна вести, по крайней мере, на равных.

4. Опыт боя 1 августа 1904 года в Корейском проливе однозначно подтверждал, что прорыв через него возможен даже при некотором количественном превосходстве неприятеля, в худшем случае − с потерей некоторых кораблей. Гибель же русского и японского броненосцев 31 марта и 2 мая 1904 года, и вообще опыт минной войны у Порт-Артура и Владивостока говорил о том, что мин и минных атак следует остерегаться. Особенно ночью в узкостях. Поэтому Корейский пролив следовало проходить, конечно, днем. А вот врага уверить в обратном. Отсюда − черный цвет судов русской эскадры.

5. Далее. Никакой выход «Цесаревича» из строя сам по себе не помешал бы прорыву Порт-Артурской эскадры во Владивосток. Готов же был прорываться Николай Оттович Эссен на тихоходном и много раз раненном «Севастополе». Для этого всего-навсего начальнику эскадры следовало отдать перед боем приказание следовать только курсом на Владивосток кильватерной колонной за флагманским кораблем, а если вдруг он выйдет из строя − за следующим мателотом.

То есть именно то, не терпящее двусмысленности, а тем более многозначности, распоряжение, которое адмирал Рожественский и отдал перед Цусимским боем, проанализировав причины наших неудач 28 июля 1904 года. Боевая задача была поставлена заранее кратко и предельно конкретно − прорыв во Владивосток, чтобы ни происходило. Но эскадрой! И эта четкость распоряжений полностью оправдала себя 14 мая 1905 года.

К немалому изумлению адмирала Того, даже выход из строя двух флагманских броненосцев не вызвал, в отличие от боя 28 июля 1904 года, разброда и шатания в железном кильватерном строю русских броненосцев. О разгроме русской эскадры по частям не могло быть и речи^[4].

6. Адмирал Рожественский мог не знать в полном объеме повреждений 1-й эскадры у Шантунга. Однако поведение «Цесаревича», «Аскольда», «Дианы» и «Новика» давало основания думать, что 1 800-мильный путь от Порт-Артура до Владивостока 1-я эскадра при предполагаемых в пути боях, может быть, и не прошла бы. Но 600 миль, от Цусимы до Владивостока уцелевшие в наверняка имеющем быть место бою корабли 2-й эскадры пройдут обязательно, потому что ходу им назад в Порт-Артур нет, а японская эскадра по опыту Шантунга минимум неделю будет зализывать раны.

7. Для чистоты опыта желательно, чтобы с русской встретилась действительно та, год пробывшая у Порт-Артура, японская эскадра. Не успевшая ни отремонтироваться, ни перевооружиться. Значит, надо спешить. Мы увидим, насколько прав был Адмирал в своем стремлении вперед.

8. Если Порт-Артур каким-то чудом удержится до подхода 2-й эскадры (а многие порт-артурцы с прорвавшихся при Шантунге кораблей считали, что до февраля − весьма вероятно, даже данные следствия по сдаче Порт-Артура это стопроцентно подтверждают), то есть шанс, что остатки 1-й эскадры будут удерживать японский флот от ремонта.

То есть, на крайний случай, если и не завладеть морем, то уж прорваться во Владивосток при должном упорстве сам Бог велел! Походы Владивостокских крейсеров однозначно показали, что войти во Владивостокский порт можно даже в январе. Равно, как и выйти из него.

 

Снаряды японские, порт-артурские

 

Ввиду особой важности остановимся подробнее на вопросе качества японских крупнокалиберных снарядов порт-артурского периода военных действий.

Еще в самом начале войны вице-адмирал О.В. Старк, командующий Порт-Артурской эскадрой, оценивая действие японских снарядов, указал в своем рапорте № 801 от 19 февраля 1904 года, что оно «оказалось много слабее, чем об этом писалось раньше».

Правда, «снаряды разрывались при первом прикосновении к самым слабозащищенным местам кораблей. Осколков при разрыве снарядов получаюсь много и в большинстве случаев − мелких». Однако «пожара от разрыва этих снарядов не наблюдалось, хотя на некоторых кораблях разрывы происходили в деревянных частях...»^[5]..

Вместе с тем сохранились свидетельства, что японские 12-дюймовые снаряды первого периода войны, бывало, и вовсе не рвались. Такие случаи приводит в донесении о бое 28 июля старший офицер броненосца «Полтава» капитан 2-го ранга Сергей Иванович Лутонин. А вот совершенно бесхитростное свидетельство не моряка, а “маленькой сестрички”, как называли раненые в Порт-Артуре дочку штабс-капитана Анатолия Топольского Галю, помогавшую матери в госпитале:

«В первые месяцы бомбардировки были только с моря, но зато стреляли большей частью двенадцатидюймовками. Такая “пулька”, попадая в дом, разрушала его или совсем, или большую его часть, убивая людей даже не осколками, а напором воздуха от разрыва. Но часто эти “чемоданы” и совсем не разрывались, зарываясь глубоко в землю, или пробуравливали насквозь дом, оставляя круглые дыры-окна.

 

Порт-Артур. Госпиталь №9 в Новом городе

Отчетливо видны дыры в стене от крупнокалиберных снарядов

 

Таких “раненых” домов делалось все больше и больше; а под нашим госпиталем (бывшей гимназией) лежало таких “удовольствий” целых два, постоянно угрожая взорваться»^[6].

Покорная просьба, читатель, обратить внимание на эту информацию, и по возможности запомнить ее.

 

Порт-Артур ждет

 

Итак, весной 1904 года в Петербурге решили отправить на выручку блокированной в Порт-Артуре 1-й Тихоокеанской эскадре и самому Порт-Артуру 2-ю Тихоокеанскую эскадру под командованием З.П. Рожественского.

И на тот момент это был не только не бессмысленный, но единственный разумный шаг. Соединившись, две эскадры действительно могли овладеть морем, что автоматически обеспечивало победу России в войне: все поставки Японии в Маньчжурию шли морем. Считается, что окончательное решение о посылке эскадры было принято на Совещании в Петергофе в Высочайшем присутствии в августе 1904 года.

Напомним, что, по общему мнению, в отличие от Японии Россия могла выиграть войну и при потере флота. Может быть, несколько медленней. Но наверняка.

В этом мнении едины такие разные люди, как А.Н. Куропаткин^[7] и А.И. Деникин, знаменитый английский военно-морской писатель и эксперт Джулиан Корбетт, и его соавтор в описании морских операций русско-японской войны адмирал сэр Эдмонд Слэйд. Это мнение разделяют и поддерживают Элиас Захариас − крупнейший американский разведчик и контрразведчик, работавший по Японии в 1930-е годы и во Вторую мировую войну, и современные английские и американские исследователи, такие как Эрик Гроув и Дж. Вествуд^[8]. И не они одни.

Но что нам мнения!

Мы достоверно знаем, что Япония эту войну действительно проиграла.

 

 

А стоит ли возвращаться?

Карикатура тех дней

 

В 20 часов 35 минут токийского времени 28 августа 1905 года из Токио в Портсмут, Верховному полномочному представителю Японии на переговорах в Портсмуте Комура Ютаро, была отправлена правительственная телеграмма № 69. Указания, переданные этой телеграммой из Токио с категорическим требованием заключить мир на любых условиях, действительно отдают безоговорочной капитуляцией[9].

Это знание позволяет нам совершенно по-иному взглянуть на итоги странной войны, по какому-то недоразумению считающейся до сих пор военным поражением России.

Это знание помогает нам оценить масштабы измены и предательства, уже тогда созревших в русских верхах, при благожелательной поддержке скучавшего по Соловкам и Колыме русского образованного общества. И поддержанных беззаветным ударным трудом «сорока тысяч “братьев”» в международном масштабе[10].

Но даже при этой поддержке Теодору Рузвельту с Сергеем Витте еле-еле удалось для Японии пол-Сахалина от России урвать. А без оной вряд ли и аренду Квантуна довелось бы стране Ниппон на себя перевести. Как сами японские дипломаты и японское общественное мнение оценило итоги переговоров в Портсмуте показывает приводимая карикатура.

Однако овладение морем или, по крайней мере, наличие на Дальнем Востоке крупных русских военно-морских сил не только резко приблизило бы победу России − оно сделало бы ее неизбежной даже для русского общественного мнения. В глазах широких народных масс вновь усилило бы обаяние царской власти. Самодержавия.

А вот этого «братья» никак допустить не могли.

 

Прорыв возможен

 

Во время стоянки 2-ой эскадры у берегов Мадагаскара в декабре-марте 1904-1905, стало известно о падении Порт-Артура и гибели 1-ой эскадры. Задача овладения морем становилась практически неразрешимой.

Но сохранялась возможность прорыва во Владивосток.

Еще в начале января 1905 года адмирал Рожественский, обладавший, похоже, своими источниками информации (недаром будучи уже в отставке, он вместе с адмиралом графом А.Ф. Гейденом сыграл такую большую роль в создании русской военно-морской разведки), однозначно считал этот прорыв возможным.

Действительно, в декабре − феврале, а на самом деле еще и в марте − апреле японский флот проходил ремонт и перевооружение на своих базах.

«Микаса», к примеру, еще в середине января 1905 года без кормовой башни стоял. И из ремонта вышел то ли в конце марта, то ли уже в апреле. А ремонт «Асахи», подорвавшегося на мине в последние месяцы блокады Порт-Артура, точно в апреле закончен был. И то с трудом. Это только то, что известно достоверно.

Так что если бы не задержка эскадры на Мадагаскаре по категорическому приказу из Петербурга, подкрепленному «саботажем» немецких угольщиков, как раз с января по март, то эскадра пришла бы еще в феврале во Владивосток целой и невредимой. И не надо насчет льда: как-нибудь ледокол «Надежный» дорожку бы эскадре проторил.

Но опять же на основании анализа сражений в Желтом море 28 июля, и особенно 1 августа в Корейском проливе, адмирал Рожественский имел все основания считать, что прорыв возможен и в мае, хотя бы и ценой потери нескольких кораблей, скорее всего не броненосных.

Ситуация была крайне тяжелой, но, по расчетам его – для 2-эскадры не безнадежной.

Также считали и руководители военно-морских сил Японии, понимая, что без принятия чрезвычайных мер шансов у Соединенного флота остановить русскую эскадру во главе с решительным русским адмиралом практически нет.

И меры были приняты. Действительно кардинальные меры.

 

DEUS EX MACHINA^[11]. Что не знал адмирал Рожественский

 

Адмирал не знал и не мог знать, что во время зимне-весеннего ремонта японцы перевооружат свою эскадру снарядами совершенно нового типа. Вместо обычных фугасных, с которыми мы познакомились в Порт-Артуре, они стали использовать фугасные снаряды, наполненные веществом типа напалма, от которого, казалось, горит даже железо.

Результаты полигонных испытаний превзошли все ожидания. Жидкое пламя после взрыва снаряда пожирало все вокруг, тысячи мелких осколков, вылетающих из огненного ада, вместе с ударной волной крушили все полигонные конструкции, скручивая стальные балки в узлы. Пламя также уничтожало кислород в районе взрыва^[12]. Кроме того, при взрыве выделялись ядовитые газы, губительно действующие на гортань и легкие. И на психику, заметим, тоже.

До сих пор почему-то никто не отметил, что отравляющие вещества в войнах XX века впервые применили отнюдь не немцы на Ипре, а японцы при Цусиме!

С японскими цусимскими снарядами вообще связано много тайн. Истинный химический состав взрывчатки не известен до сих пор^[13]. Японцы на вопросы отвечали скромно: обыкновенная шимоза. И плечами так застенчиво пожимали. Выдумают, мол, люди.

Уже адмирал Того, когда Небогатов приехал к нему на «Микасу» сдаваться, на восторженные вопли последнего: «Ах, какая у Вас артиллерия! Ничего подобного в жизни не видал!», тихо ответил:

− Ну что Вы, адмирал. Самая обыкновенная^[14].

Многие наши специалисты, изучающие Цусиму, особенно для того чтобы в очередной раз обругать адмирала Рожественского, так и считают − самая обыкновенная. Вероятно, чтобы не обижать восточного соседа. А так все просто. Самая обыкновенная.

Сам Того сказал.

Просто японцы стрелять умели. И маневрировали как надо. Русскому же человеку «маневр» − слово иностранное − с роду не присуще. Отсюда все Цусимы в русской жизни и происходят.

Но продолжим про взрывчатку.

По взрывной силе новые японские снаряды превосходили использовавшиеся под Порт-Артуром, по крайней мере, на порядок. Даже при недолетах, взрываясь в воде, снаряды эти силой гидравлического удара выбивали заклепки из корпусов наших броненосцев, нарушали герметичность и вызывали течь. При взрывах в 200-х метров от судна осколки японских снарядов ранили и убивали наших моряков.

Таким образом, японская эскадра получила перед русской подавляющее огневое превосходство [более, чем 150-кратное! См. далее раздел: Цусимский огонь], страшное еще тем, что о нем никто на русской эскадре не подозревал. Даже прошедшие Порт-Артур.

 

Пикантная подробность

 

Указанное вещество типа напалма изобрел уже чуть ли не в ходе русско-японской войны то ли чилийский, то ли перуанский полковник. Будучи патриотом белой расы, он сперва предложил купить патент на это вещество России через русское посольство. Но посол был занят важными делами: то ли должен был везти букет роз жене эквадорского посла в связи с именинами, то ли сочинял письмо в МИД о необходимости увеличить штат посольства в связи с перегрузкой текущими делами. Поэтому на предложение полковника он вначале не обратил внимания, а потом и вовсе забыл.

Есть, впрочем, мнение, что это предложение латиноамериканца все же дошло до русского МИДа или даже Морского Министерства. Но оба ведомства дружно решили проявить патриотизм и бережливость в расходовании казенных средств. И ведь хотел-то полковник за свое изобретение какой-то пустяк: несколько тысяч золотых рублей. И потрать мы их вовремя – по-другому сложился бы день 14 мая 1905 года, да и 15 мая тоже. Да и наши дни тоже, может быть, сложились иначе. Полковник же хоть и не любил желтокожих, но любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, и, прождав безответно месяц-два, направил стопы уже в посольство японское. Где встретили его уже с распростертыми объятиями. Дальнейшее известно.

Капитан 2-го ранга Владимир Семенов в «Расплате» рассказывает об этом так:

«По некоторым, вполне заслуживающим доверия, сведениям, в бою при Цусиме японцами было впервые применено для снаряжения снарядов новое взрывчатое вещество, секрет которого они купили уже во время войны у его изобретателя − полковника службы одной из республик Южной Америки.

Этот полковник (как говорили, урожденный перуанец) не сразу обратился к японцам. Гордый, что в жилах его течет кровь кастильцев, сподвижников Кортеса, он, руководимый врожденным предубеждением к “цветным”, пытался прежде всего продать свое изобретение “бледнолицым”. Он обратился к нашему военному агенту в Шанхае (генерал-майору Десино). Были произведены опыты. Опыты прямо феерические, как описывал их мой собеседник, лично их видевший.

Покупка секрета “бледнолицыми” однако не состоялась: не то из-за того, что в цене не сошлись, не то из-за того, что нашли препарат крайне опасным для хранения. Зато «желтолицые» не прозевали. Перед добрым кушем не устояла кастильская гордость, и ... началось деятельное снабжение японского флота новыми снарядами.

В этом, как кажется, и есть главный секрет, почему японцы не протестовали против долговременной стоянки Второй эскадры на Мадагаскаре и не пытались (при посредстве доброй союзницы − Англии) изгнать ее оттуда, как они это делали во время Аннамского скитания.

Раненые японские офицеры, лежавшие вместе с нами в госпитале Сасебо, особенно расспрашивали, особенно интересовались действием их “новых” снарядов, говоря, что здесь “впервые” была применена идея наносить разрушение не силой удара в цель, а “исключительно” силой взрыва при соприкосновении с целью.

По слухам, (опять-таки заслуживающим доверия), этими новыми снарядами успели снабдить только орудия крупных калибров броненосных отрядов, и вот почему те из наших судов, которые имели дело с эскадрой адмирала Катаока, не терпели ни таких разрушений, ни таких пожаров, как атакованные броненосцами и броненосными крейсерами.

Особенно убедительны примеры “Светланы” и “Донского”.

15 мая “Светлану” расстреливало два легких крейсера, а “Донского” − пять подобных судов [шесть ‒ БГ], и оба эти корабля,

во-первых, оборонялись сравнительно долго, а

во-вторых, (и это главное), не горели,

хотя на обоих − на “Донском” как на судне старого типа, а на “Светлане” как на яхте − горючего материала не только в относительном смысле, но, пожалуй, даже, и в абсолютном − было несравненно более, чем на новых броненосцах»[15].

Похоже все же, что военный агент в Шанхае генерал-майор Константин Николаевич Десино[16] не довел до сведения руководства данные «феерических» испытаний предложенной ему перуанским полковником взрывчатки.

А если и довел, то проинформировать адмирала Рожественского о том, что его может ожидать встреча и с таким чудом техники, уж точно никто не удосужился.

От своих секреты у нас хорошо хранили.

Подводя предварительные итоги, отметим очевидное.

Японскому флоту требовалось несколько месяцев, а лучше − полгода, на ремонт и перевооружение. Если русская эскадра войдет в Желтое или Японское море в декабре или хотя бы в феврале, то очевидно, что броненосные боевые отряды Соединенного флота даже косметический ремонт пройти не успеют. Какое уж тут перевооружение.

Следовательно, возникала новая задача: любым способом добыть эти несколько месяцев Соединенному флоту на ремонт и перевооружение.

И задача эта также была решена. Ниже мы увидим как решена.

 

Цель – Порт-Артур

 

Поставленной перед эскадрой целью, устно сформулированной на Особом Совещании в Петергофе от 25 августа/07сентября 1904 года, было соединение с 1-й эскадрой в Порт-Артуре и отрядом Владивостокских крейсеров для совместного, затем, овладения Японским морем, под общим начальством Командующего Тихоокеанским флотом.

Известного нам адмирала Н.И. Скрыдлова, этого поистине трудно достижимого для флота Командующего, назначенного на высокий пост по личной инициативе Генерал-Адмирала в характерный день 1 апреля 1904 года.

Сам Скрыдлов лично, как мы знаем, пребывать на театре военных действий не любил. Предпочитал эскадры к себе вызывать. Во Владивосток. Предварительно заодно испытав их в бою. Как 1-ю Тихоокеанскую 28 июля.

А действительно − что проку от необстрелянных? Прорвутся − хорошо. Надежное пополнение. Нет, так не судьба, а Командующий и ни причем. Его там не было. По техническим причинам.

Власть, что характерно, при этом у него оставалась. И мы знаем по бою 1 августа у Урусана, что использовать он ее умел и любил. Не все осознают, что адмирал Рожественский во время похода 2-й эскадры отнюдь не был Командующим флотом, как его иногда называют в книгах, особенно зарубежных.

И отнюдь не обладал правом принимать стратегические решения.

Для этого было начальство во Владивостоке, не говоря уж про Петербург. И без его санкции, адмирал Рожественский, как он сам свидетельствует в своих показаниях Следственной Комиссии, не мог принимать весьма важные для успеха дела решения.

А прямой задачей Зиновия Петровича было − перегнать набор кораблей, для солидности получивший имя эскадры, из Кронштадта на Дальний Восток, а там − как руководство решит. Хорошо, хоть письменных инструкций Командующий не получил. Это как-то развязывало руки. По крайней мере, на начальном этапе.

Все вопросы организации предстоящих действий эскадры, снабжения ее и контроля за подготовкой кораблей к походу легли на плечи адмирала Рожественского. Объем работы был огромен. Эскадра уходила не в многомесячное учебное плавание, а в боевой поход. Сражение с японским флотом было неминуемо.

И успех в этом сражении зависел как от качества личного состава эскадры и уровня его боевой подготовки, так и от состояния ее материальной части.

Младшими флагманами эскадры были назначены: весьма деятельный контр-адмирал Дмитрий Густавович фон Фелькерзам, командовавший ранее артиллерийским отрядом, и контр-адмирал Оскар Адольфович Энквист, прекрасно заявивший себя, как градоначальник Николаева и вдобавок родственник Управляющего Морским Министерством адмирала Авелана.

При огромном переизбытке адмиралов на берегу, у нас как-то скупились на назначение их на 2-ю эскадру, и этот недостаток флагманов не раз вредно сказывался в деятельности эскадры.

«До сих пор точно неизвестно, почему для эскадры, снаряженной в количестве семи линейных кораблей, не было предусмотрено должности начальника штаба в адмиральском чине, который, согласно “Морскому уставу” (изд. 1899 г.), являлся бы первым заместителем командующего. Ясно, что здесь не доработали адмиралы великий князь Алексей Александрович и Ф.К. Авелан, но в итоге Зиновий Петрович получил только флаг-капитана К.К. Клапье-де-Колонга.

Флаг-капитан по Уставу не мог заменить командующего…»[17].

Может быть, потому до сих пор и не известно, что ни о какой не доработке в таком вопросе и речи быть не может. Все было сделано как надо. Вспомним бой Владивостокских крейсеров в Корейском проливе. Забегая вперед, скажем, что под начальством Того при Цусиме состояло одиннадцать! адмиралов.

Помощь со стороны портового начальства также характер носила весьма специфический. Казалось, делается все возможное, что внедрить в экипажи идущей в бой эскадры всех политически неблагонадежных, на крайний случай, просто больных или призванных из запаса.

Между прочим, до сих пор вызывает удивление, почему не были привлечены вполне качественно подготовленные экипажи Черноморского флота, которым все равно никак не светило участие в войне. Словно специально мариновали эти экипажи для бунтов «Потемкина» и «Очакова».

Забегая вперед, скажем к моменту самого боя, личный состав эскадры, титаническими усилиями командующего и офицерского состава был подготовлен и морально и, насколько это было возможно, «технически» к выполнению своего долга перед Царем и Отечеством. Что навсегда запечатлено Цусимским боем.

Сумбурная и спешная комплектация экипажей происходила на фоне не менее срочных и неупорядоченных работ по подготовке кораблей к небывалому в истории России и мира марш-броску громадной по числу вымпелов армады на другой конец света, без наличия баз на этом пути.

Дипломатической подготовки похода эскадры проведено не было. Как с изумлением отметил, один из исследователей Цусимы: «создается впечатление, что с Японией воевала не Россия, а лишь 2-я эскадра...»

А эскадре, между прочим, предстояло пройти почти двадцать тысяч миль по трем океанам, совершив при этом почти кругосветное путешествие. Затем разомкнуть кольцо блокады Артура, соединиться с остатками 1-й эскадры и завоевать совместно господство на море, поставив тем самым в войне победную точку.

Какие же силы дала Россия и морское начальство в руки адмирала Р. для выполнения им благородной, но, признаемся, непростой задачи?

 

 

Броненосцы Цусимы или

Музей Русского Императорского Флота под открытым небом

 

Главные силы 2-й эскадры Тихого океана на момент выхода ее 1 октября 1904 года из Либавы на Дальний Восток, насчитывали восемь броненосных судов, разделенных на два отряда.

 

Первый отряд

 

1-й броненосный отряд, основная боевая сила эскадры, краса и гордость ее, состоял из 4-х новейших, теоретически абсолютно одинаковых, эскадренных броненосцев типа «Бородино»^[18], являющегося, опять же теоретически, творческим развитием построенного на французских верфях броненосца «Цесаревич».

Тактико-технические данные (ТТД) этих самых современных броненосцев русского флота подробно приведены в третьей книге трилогии. Здесь же скажем только, что новейшими они были настолько, что ни один из них, кроме первого в серии броненосца «Александр III», не успел выполнить программу приемо-сдаточных испытаний. А ежели бы успел, то никуда с достроечных стенок родного завода в обозримом будущем бы не сдвинулся.

Самое теплое, что смогла сказать приемная комиссия в напутствие единственному испытанному ей броненосцу «Александру III», а заодно и другим − не испытанным, − это чтобы аккуратнее рулем или, по морскому, штурвалом ворочали. Да не забывали при этом закрывать пушечные порты малой артиллерии^[19]. А то при лихом повороте такой крен возникнет, что, неровен час, ворвется злая морская волна в порты эти самые пушечные, и свободно сможет произойти опрокидывание броненосца, − задолго до столкновения с неприятелем.

А уж во время боя, когда стрелять с закрытыми портами неудобно, смотрите братцы сами. Лучше идите себе тогда прямо, не морочьте голову рулевым. И потонете благородно − от артиллерии, торпед или мин разбросанных. Все ж − не самоопрокидывание, по недосмотру да недогляду. Или, сохрани Господь, умыслу злому.

Штурвалом, на новых броненосцах следовало ворочать действительно осторожно. Писал ведь адмирал Рожественский с Мадагаскара в МТК, что при одновременном повороте на N румбов, четыре лучших броненосца эскадры готовы отправиться по 4-м самостоятельным маршрутам, а также курсам, направлениям, сторонам света. Такая вот краса и гордость эскадры. Монолитная боевая мощь ее.

Это, что касается первого отряда.

 

Второй отряд

 

2-ой броненосный отряд, в отличие от 1-го, никакой скучной однородностью похвастаться не мог. Отнюдь. Разнообразие в нем было налицо, и интерес он в военно-морском отношении представлял, и немалый, но исключительно как “музей образцов”. Как собственно и звали его на эскадре.

Составляли его следующие суда: высокобортный океанский броненосец-крейсер «Ослябя», уже знакомые броненосцы «Сисой Великий», «Наварин» и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов».

При этом «Наварин» и «Нахимов» были вооружены устаревшей артиллерией, а «Нахимов» (постройки 1885 года) вообще не годился для линейного боя, и то, что его включили в состав главных сил, было следствием, с одной стороны, полной безысходности, а с другой, что как сказал адмирал Рожественский, − «Нахимов» навык ходить в одной линии с броненосцами.

В довершение всего «Сисой» и «Наварин» были изношены.

Отправленные с Дальнего Востока в Кронштадт для ремонта, известным нам единоличным распоряжением Морского Министра адмирала П.П. Тыртова, они этого ремонта получить не успели, и шли теперь обратно в еще худшем состоянии, чем были до того, как определилась необходимость ремонтировать их.

Разнотипность судов 2-го отряда бросалась в глаза даже неискушенному наблюдателю: «Наварин» имел четыре дымовые трубы, «Ослябя» три, «Сисой» две, а «Адмирал Нахимов» − одну.

Эскадренная скорость хода судов 2-го отряда − даже теоретически − не превышала 12 узлов^[20].

 

О маневрировании

 

И ведь до сих пор имеют претензию к адмиралу Рожественскому некоторые патриоты, как с военно-морским оттенком, так и без оного, что в пути вокруг Африки, при постоянных погрузках угля и прочих радостях походной жизни, не выучил он маневрировать свою разнокалиберную эскадру.

Да так, чтоб с горя удавился адмирал Того Хейхатиро глядя на наши эскадренные маневры!

Понял бы, что слабо было ему за пятилетку, ежели не больше, выдрессировать свою − однотипную, новейшую, на британских − лучших в то время в мире − верфях построенную, − эскадру. Научить ее маневрировать также четко, как представшие его глазам российские инвалиды с рождения и пенсионеры по паспорту.

 

Камень за бронепазухой

 

К инвалидам с рождения мы относим здесь, конечно, новейшие броненосцы. Кроме отмеченной своенравности в управлении, у каждого из 4-х был свой, подготовленный доблестными строителями, камень за бронепазухой для Командующего, машинных команд и инженеров эскадры.

Так у «Бородино», при его 18-узловой − по метрике − скорости, развить которую он, к слову, ни разу не смог, уже при 12 узлах начинали так греться не то подшипники, не то эксцентрики^[21], что при подходе к 16 узлам вся машина грозила рассыпаться вдребезги.

Вспомним «Варяга»[22]. Только там брак был американский, хотя санкционированный тем же ГУКиСом^[23] и, естественно, лично Генерал-Адмиралом, а тут отечественный. А чем отечественный брак должен быть хуже американского?!

И ведь один из стандартных упреков, и злобных и кротких, Командующему эскадрой: почему, ну почему не испытал за время похода свои новые броненосцы на полном ходу?!

Вот, извольте представить. Разводят себе «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино» и «Орел» пары, доводят до марки, и пытаются выяснить, что из этого выйдет.

Вышло бы следующее.

Не знаю как другие, а «Бородино» при переходе за 16 узлов, если бы до них машина дойти позволила, точно ушел бы в капитальный ремонт. Хорошо если на солнечном Мадагаскаре. Там, глядишь приткнули бы его кое-как к берегу, для маскировки пальмовыми листьями закидали.

Пусть стоит.

Все равно ни в один порт − зарубежный − чиниться не пустят.

 

Может оно и к лучшему

 

Может, оно конечно, и к лучшему. Глядишь, и у остальных красавцев из строя что выйдет. А пенсионеры так и так за компанию бы примкнули. Адмиралу новые броненосцы никак не бросить, а без него никто с Мадагаскара и до Камранга бы не дошел.

Да и зачем? Адмирала Того смешить?

 

 

Так и осталась бы до наших дней эскадра в гостеприимном Носси-бе. Плавающий Военно-Морской музей под открытым небом. Сейчас на туры отбоя не было бы. Так и видишь рекламные слоганы:

«Носси-бе − туристическая Мекка. Живые будни Русского Императорского Флота. Спешите видеть».

А ведь действительно хорошо!

Как представишь себе: суда черные, трубы желтые с черными полосками. На носах орлы двуглавые золотые. Каждый день в 8 утра: «На флаг и гюйс». Боцманские дудки поют.

Красавцы лейтенанты и мичмана − таких теперь и в природе не сыскать! − на минных катерах учебные атаки устраивают. С «Суворова» грозный Адмирал сигналы разные подает, многофлажные.

Красота! Не то, что долларов − евро никаких не жалко!

 

Жаль Адмирал эскадру на Цусиму повел

 

Жаль упрямый Адмирал зачем-то эскадру на Цусиму повел. Испытал бы разок по полной программе − и делов! До сих пор бы на курорте грелся. Мемуары писал.

О том, как вокруг мыса Доброй Надежды в 11-балльный шторм эскадренные броненосцы с неисправным рулевым управлением сумел провести. С промежутками между кораблями в 2 кабельтова....

Ведь одно это было уже подвигом, своего рода мировым рекордом и уж точно впервые в мире. Да и потом никто в мире этим больше не баловался.

А мемуары эти в издательства отдавал. Где платят больше. Нарасхват бы шли!

А так − остались на память от Адмирала пара Рапортов его о Цусимском бое, да Показания Следственной Комиссии о нем же. И те и другие, если и не засекреченные, то уж точно не растиражированные. Весьма напрасно, между прочим[24].

Тем более, что записок и воспоминаний Адмирал и вовсе не оставил^[25].

Жаль.

Ну, к вопросу эпистолярного наследия Адмирала мы еще вернемся, а пока скажем следующее.

 

Эскадры земные и небесные

 

Русские броненосцы Цусимы были, − как сила материальная − весьма несовершенны.

Но их боевой дух, проявленная ими самоотверженность и готовность идти до конца «За Веру, Царя и Отечество», особенно трех первых броненосцев 1-го отряда, делает их поистине лучшими эскадренными броненосцами всех времен и народов. Про «Суворова», например, есть свидетельство даже с «той стороны», ‒ английского наблюдателя на эскадре адмирала Того капитана 1-го ранга (кэптена) Уильяма Кристофера Пэкинхема, в официальном донесении в свое Британское Адмиралтейство написавшего:

«Никогда еще человеческие мужество и сила духа не доходили до столь невероятных пределов. И слава, которую навеки стяжал себе “Суворов”, увенчивает не только его доблестный экипаж, но и весь русский флот, всю Россию и даже все человечество!..

Это герои не только сегодняшнего сражения, но всех времен».

Значит, и погибшие в бою команды этих кораблей были лучшие в мире. На все времена. Хотя, может быть, и не самые обученные. А остовы героических кораблей, разбитые вражеским огнем и скрытые под водой, служат длящимся до скончания веков напоминанием о русской православной воинской доблести! Вечным, ‒ пока не прекратится течение времени.

И если был бы в Царствии Небесном свой Военно-Морской флот, то непременно в его состав вошли бы и эти ‒ лучшие в мире ‒ корабли Русского Императорского Флота: «Суворов», «Александр III», «Бородино»…

Если же скажут нам, что маловероятно встретить в Царствии Божием стальные громады линкоров и крейсеров, то уж вовсе невероятно, чтобы команды этих лучших кораблей мира не присутствовали бы там практически в полном составе.

 

Часть 5

Крестный путь эскадры

 

Navigare necesse est, vivere non est necesse! ^[26].

Гней Помпей − римский полководец

 

Адмирал Рожественский планировал выход эскадры в начале сентября, но по многим причинам эскадра вышла только 02/15 октября 1904 года из Либавы.

Маршрут эскадры до Порт-Артура или Владивостока был рассчитан на 150 суток. Из них предполагалось 90 ходовых и 60 стояночных, в основном для угольных погрузок.

До Танжера два броненосных отряда эскадры шли вместе, а затем 1-й броненосный отряд и «Ослябя» пошли вокруг Африки, т.к. англичане потребовали разгрузки наших новых броненосцев перед входом в Суэцкий канал. Требования были неслыханно жесткими: стоянки в Суэце и Порт-Саиде не должны были превышать 24 часов. Решено было, что контр-адмирал фон Фелькерзам с остальной частью эскадры пройдет через Суэц.

Местом встречи должен был стать Мадагаскар.

Комментарий. Адмирала Рожественского часто упрекают в излишней скрытности, которая якобы привела к неудовлетворительной дипломатической подготовке плавания. Но трудно было Адмиралу, находясь в Петербурге, предполагать, что государства, объявившие правила нейтралитета, позже будут, по мере продвижения русских кораблей на восток, «корректировать» их. Это тоже было знамение настоящего, не календарного XX века.

Этот «цивилизованный» способ участия в войне на стороне неприятеля стоит того, чтобы о нем рассказать подробнее[27]. Так, французское правительство, подчиняясь требованиям Японии, «просило» не заходить вторично в свои порты корабли отряда контр-адмирала фон Фелькерзама, ссылаясь на такую причину: с момента предыдущего посещения их порта (Танжер) не прошло «законных» трех месяцев.

Союзнички!

Иными словами, корабли, находящиеся в пути, были лишены возможности пополнять запасы угля, воды и продовольствия. Русским адмиралам, забыв о собственном здоровье, приходилось, в ущерб прежде всего боевой подготовке, выкручиваться из создавшегося положения.

Отряды контр-адмирала Фелькерзама и вице-адмирала Рожественского не случайно шли к рандеву на Мадагаскаре разными путями: один через Суэцкий канал, другой вокруг Африки. Броненосцы были перегружены военным имуществом и запасами, а правила «нейтралитета» не позволяли в отведенное время осуществить неизбежную, при входе (для уменьшения осадок) и по завершении следования в узкости, разгрузочно-погрузочную операцию.

Требования были неслыханно жесткими: стоянки в Суэце и Порт-Саиде не должны были превышать 24 часов.

Русские моряки, минуя Суэцкий канал, пошли навстречу пожеланиям египетских чиновников. Что нисколько не помешало министру иностранных дел этого − «государства» под английским присмотром − направить России, «как бы на будущее время, заявление о нарушении нашими миноносцами правил нейтралитета».

Не лучше было и во французском Вьетнаме − Аннаме по-тогдашнему.

Голландия, и Португалия в разное время вели подобную же дипломатическую войну и внесли свой вклад в разгром 2-й эскадры, пунктуально соблюдая «правила нейтралитета» в пользу Японии. Прямо-таки массовая моральная «подвижность».

Науськивая других, Великобритания, находясь в союзе с Японией, прибегала к более сильным демонстрациям. В Атлантическом океане 15 крейсеров «невоюющей» страны вызывающе держались подле русской эскадры, сближаясь ночью до полукабельтова. По такому случаю адмирал Рожественский доносил в Петербург:

«Пушки были заряжены, и я не раз чувствовал, что залп наших 12-дюймовых орудий был бы уместен. Опасаюсь, что пушки застреляют без приказания, если такое в высшей степени наглое поведение будет продолжаться...».

Подобный «нейтралитет» не вызывал бы такого острого отвращения, тем более 100 лет спустя, если бы и к Японии подходили по меркам международного права.

Но нет! Агрессору дружно преподнесли карт-бланш.

Никем и никогда − и уж во всяком случае нашим доблестным МИД − не поднимался вопрос о нарушении нейтралитетов Кореи (то есть «расположение» японской армии и флота на территории невоюющей страны) и Китая (захват в Чифу разоруженного миноносца «Решительный»).

Подобная участь могла быть только у России....

Русский МИД сделал все от него зависящее для проигрыша японской войны. Сначала дипломатического. А военные неудачи, как правило, следуют за дипломатическими.

«К несчастью России, в снабжении ее противника военной контрабандой были заинтересованы все морские державы. Оставалось одно из двух: или отказаться от преследования нейтральных судов, направляющихся с оружием в Японию отовсюду, или воевать со всеми...».

И по меньшей мере странными выглядят рассуждения нынешних “патриотов”, что Россия могла выиграть ту войну с помощью войны крейсерской.

Скольких нервов стоил этот творческий нейтралитет командирам русских отрядов, можно только предполагать. Корабли «увязли» в частых приемках угля в открытом море или на неприспособленных рейдах.

Признаем все же, что учиться воевать в таких условиях весьма непросто.

 

ГУЛЛЬСКИЙ ИНЦИДЕНТ

 

А теперь перейдем вместе со 2-й эскадрой в Северное море на Доггер-банку, где произошел пресловутый Гулльский инцидент.

 

 

Гулльский инцидент глазами очевидца с нашей эскадры

 

Обычно суть его сводят к тому, что 9/22 октября 1904 года в 0 часов 55 минут по полуночи, наша эскадра ни с того, ни с сего обстреляла английские рыбачьи суда, мирно ловившие кильку и прочую салаку прямо по курсу русской эскадры. Помните анекдот застойных времен про мирно пахавший советский трактор?

Естественно мнения наших моряков, видевших по крайне мере два миноносца, упорно не желавших походить на полные кефали шаланды, просвещенными мореплавателями и их сподручными во внимание принято не было. Ни тогда, ни сейчас.

Английская, в то время самая свободная в мире, а значит и правдивая, − примерно, как наша сейчас, − пресса, единодушно было взвывшая по поводу зверств, учиненных эскадрой “бешеной собаки”, как с истинно британскими вежливостью и остроумием был поименован ею − свободной прессой − адмирал Рожественский, внезапно захрипела и чуть было не смолкла после следующего, раздутого самой этой прессой, эпизода.

В первоначальных сообщениях упоминалось, что на рассвете рыбачьи суда видели среди своих поврежденных сейнеров миноносец, принятый ими за русский и возбудивший негодование тем, что он сперва чинил какие-то свои миноносьи повреждения, а потом ушел, не оказав помощи поврежденным шаландам.

К большому сожалению прессы, никаких русских миноносцев в это время при эскадре не было. А стояли они мирно в порту Шербург.

 

 

Узнав об этом печальном для каждого честного британца, а тем более журналиста, факте, пресса дисциплинированно заткнулась и больше об этом миноносце и знать не хотела.

Как не хотел знать о нем международный уголовно-правовой симпозиум, собравшийся в Париже, на предмет очередного осуждения действий русского флота: не было того миноносца и все! Один минтай с мойвой.

Особенно умиляют наши современные авторы, которые, присоединяясь к той прессе в критике действий русского командования − в смысле открытия им огня, − приводят в качестве крайнего аргумента такой. Что, мол, нынче опубликованы английские, а может и не только, архивы и никаких следов японских, или Англией для Японии построенных, миноносцев не обнаружено.

Это примерно, как ожидать, что Форин офис официально признает гнусную роль британского посольства в Петербурге в подготовке и соучастии в Февральской «революции». Или, скажем, ЦРУ, или какая там контора над ним стоящая, расскажет когда-нибудь правду, что оно на самом деле учинило тем самым солнечным днем 11 сентября 2001 года в безоблачном нью-йоркском небе.

Рыбакам как-то в данном случае верится больше.

В ноябре того же 1904 года на юго-восточном берегу Немецкого моря другими рыбаками была найдена самодвижущаяся мина Шваркопфа, по современной терминологии торпеда, сильно избитая волнами о прибрежные камни. Фотография торпеды обошла все европейские иллюстрированные журналы, а в России была напечатана в «Хрониках войны», издаваемых как приложение к газете «Русь».

Как справедливо отметил в «Расплате» летописец похода Владимир Семенов, каждое изделие такого рода на каждой детали имеет клеймо завода-изготовителя и порядковый номер, по которым не составляет труда узнать, где оно сделано и кому продано. Удивительно, что наша делегация в Париже прошла мимо и этой мины, и показаний рыбаков о чинившемся миноносце.

Единственное объяснение этому, по мнению капитана 2-го ранга Семенова, в том, что руководство действиями нашей делегации, а возможно и дозирование информации осуществлялось нашей доблестной дипломатией…

Дальнейшие комментарии думаю излишни.

 

По пятам…

 

Девять месяцев спустя после случая на Доггер-банке, капитан Семенов лежал в японском госпитале в городе Сасебо. От ходячих больных он узнал, что в соседнем бараке лечится японский лейтенант, бывший командир миноносца. Лечился лейтенант от острого ревматизма, нажитого во время тяжелого осенне-зимнего перехода из Европы в Японию.

В Портсмуте уже шли мирные переговоры, и лейтенант особо не секретничал. Прямым текстом он сказал, что шли они под нейтральными флагами по пятам отряда адмирала Фелькерзама, когда тот проходил Суэц. На прямой же вопрос о Гулльском инциденте, лейтенант засмеялся и просил пощадить его скромность.

Председатель Лиги обновления флота, генерал-майор по адмиралтейству, морской писатель и общественный деятель Николай Николаевич Беклемишев в своих чтениях о русско-японской войне говорит совершенно определенно и независимо от В.И. Семенова, что «теперь едва ли может существовать сомнение, что следом за нашим отрядом адмирала фон Фелькерзама шла группа замаскированных японских миноносцев, которые и пришли в Японию раньше наших судов»[28].

И все же первый бой адмирал Рожественский выиграл: сначала в ночь Гулльского инцидента, затем − в международном суде (точка зрения русской стороны основывалась на докладе Командующего). «Daily Chronicle» даже назвала решение комиссии «первой за нынешнюю войну победой России». А уж охотники устраивать провокации перед эскадрой грозного адмирала как-то сразу перевелись.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что, не настояв на окончательном обсуждении вопроса о присутствии миноносцев в районе Доггер-банки, русское правительство как всегда ограничилось полумерами, а в международных вопросах такое поведение совершенно недопустимо.

 

Первая задержка эскадры

 

13 октября эскадра пришла испанский порт Виго, где была задержана на несколько дней. Власти, боясь английских угроз, трусили и не давали эскадре грузиться углем. Зато нас восторженно встретило местное население – адмирала Рожественского забрасывали на берегу цветами.

14 октября уголь погрузить удалось. На его погрузке работали даже судовые священники, но 15-го Петербург телеграммой запретил дальнейшее движение эскадры до улаживания дела с «Гулльским инцидентом». Первая задержка из Петербурга.

«Мы больше всего боялись, − писал родным будущий герой Цусимы лейтенант Петр Александрович Вырубов, − чтобы не напортила наша милая дипломатия, и чтобы не пришлось разоружиться или возвращаться в Либаву».

 

С верою и крепкой надеждой

 

Вечером 15 октября вышел и был прочитан при собрании офицеров и команд знаменитый приказ Адмирала:

«Сегодня, 15 октября, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР осчастливил нас нижеследующей Всемилостивейшею телеграммой:

“Мысленно, душою с вами и Моей дорогою эскадрой. Уверен, что недоразумение скоро кончится. ВСЯ РОССИЯ С ВЕРОЮ И КРЕПКОЙ НАДЕЖДОЙ ВЗИРАЕТ НА ВАС.

НИКОЛАЙ”.

Я ответил ГОСУДАРЮ: “Эскадра единою душою у престола ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА”.

‒ Так ведь, товарищи? Что повелит ЦАРЬ, то и сделаем. Ура!».

Так Русский Царь, вопреки всему «общественному» мнению, поддержал Своего верного адмирала и его эскадру.

Эта духовная связь между Царем и Адмиралом, между Верховным вождем и Его Христолюбивым воинством и вела эскадру в ее беспримерном походе и в бою.

Эта же духовная связь помогала воинам Маньчжурской армии, несмотря на весьма «странное» командование ее, до конца быть грозной силой, которой боялись «победоносные» японские генералы.

− А жаль, что не дошло до разрыва с Англией! − полушутя, полусерьезно заявил капитану 2-го ранга Семенову лейтенант Богданов, старый знакомый его со времен штурма фортов Таку.

− Почему так?

− Да потому, что тогда, как вышли бы в море, − тут нас сразу же и раскатали бы! А теперь − извольте за тем же самым ехать так далеко!

 

Для лучшей участи и на пользу крысиного царства…

 

Вечером 16 октября на «Суворов» пришло сообщение, что по поводу инцидента в Северном море будет назначена международная следственная комиссия, и с каждого корабля в качестве свидетеля откомандируются в распоряжение комиссии по одному офицеру для дачи показаний. С «Суворова» был послан капитан 2-го ранга Клáдо, будущий злой гений 2-й эскадры.

Семенов говорит, что его, да и других офицеров удивило это назначение, поскольку большую часть «инцидента» тот проспал. К тому же в штабе адмирала Рожественского Клáдо был как бы представитель самого Скрыдлова, Командующего флотом Тихого океана. Только что прибыл с театра военных действий, и хоть сам, как и его патрон не воевал, «но стоял, можно сказать, в центре дела».

‒ Вы где же думаете догнать эскадру? − не удержался я, чтобы не спросить отъезжающего. Он ответил как-то неопределенно, уклончиво.

…Лейтенант Свенторжецкий, оказавшийся, как и я, случайным свидетелем этой сцены, взял меня под руку и с таинственным видом заявил:

‒ Знаете примету? − Говорят, что еще задолго до пожара крысы покидают корабль. Чуют! Инстинкт! Они − звери умные, берегут свои головы для лучшей участи и на пользу крысиного царства…”^[29].

Как видим, достойный офицер штаба своего достойного «Командующего-вприглядку-Тихоокеанским флотом» адмирала Скрыдлова, капитан 2-го ранга Клáдо за время недолгого своего пребывания на 2-й эскадре успел произвести на соплавателей вполне определенное впечатление.

 

БРОНЕНОСЦЫ ВОКРУГ МЫСА

 

Лейтенант Евгений Владимирович Свенторжецкий, (командовал 1-й батареей русского десанта в Порт-Артур 16 марта 1898 года), старший флаг-офицер Командующего эскадрою, которому особенно доверял Адмирал и которому одному были известны все самые секретные планы и шифрованная переписка начальника эскадры, так характеризовал поход эскадры в частном письме в Петербург 21 января 1905 года:

“Никакое донесение, − писал лейтенант Свенторжецкий, − никакое самое яркое описание не в состоянии изобразить всю тяжесть обстановки переходов Второй эскадры.

Первый раз в истории флота всего мира вы видели большую эскадру, которая, не имея ни морских баз, ни угольных станций, состоя из судов всевозможных типов и возрастов, отважилась двинуться в столь далекий путь.

Политическая и стратегическая обстановка плавания хорошо известна, но надо было лично испытать всю тяжесть этих дипломатических переговоров с различными администрациями − в Испании и в Африканских колониях, чтобы перечувствовать то, что перечувствовал Адмирал. Любой испанский жандарм мог унизить наше самолюбие, любой командир старого полуразвалившегося европейского станционера с сознанием собственного достоинства и правоты мог заставить нас призадуматься, не говоря уже о различных требованиях и намеках колониальных губернаторов. Надо было иметь только такт, сдержанность и ум Зиновия Петровича, чтобы обойти все эти трудности, не уронив достоинства вверенной ему эскадры.

Вот при такой обстановке эскадра двигалась сперва соединенно, а потом поотрядно к пункту назначения”.

“Отряд броненосцев, не имея ни одной угольной станции и поддерживаемый угольной любезностью «Гамбург-Американской линии», шел вокруг мыса Доброй Надежды.

Броненосцы − вокруг Мыса! Это, кажется, первый пример в истории.

Англичане, при известной всему миру прекрасной обстановке для судов их флота, посылали два броненосца из эскадры Канала в Кептаун − в виде опыта.

Переход броненосцев вокруг мыса представлял поразительное зрелище. Громадные корабли походили скорее на угольные транспорты. Нельзя было надеяться на уголь при всяких условиях и потому суда брали усиленные запасы. На броненосцы принималось вместо 1100 тонн − до 2500. Все, что возможно, заваливалось углем…

Весь переход от Танжера до Мадагаскара был беспрерывной угольной операцией… Погрузка угля обратилась в спорт, грузили на призы. Окончив погрузку угля, отряд тотчас выходил в море и следовал дальше.

С выходом в море, на верхнем мостике появлялся Адмирал.

Он почти не сходил оттуда ни днем, ни ночью.

Отряд двигался безостановочно только потому, что неустанная энергия Зиновия Петровича подгоняла броненосцы. С негодными рулевыми приборами броненосцы обошли Мыс с промежутками между кораблями в 2 кабельтова....

Ничего не проходило без внимания Адмирала. День и ночь на мостике он подгонял свой отряд. Никакие поломки не могли заставить его зайти для исправления в ближайший порт, и только сигналы, эти бесконечные и подчас оскорбительные сигналы, с категорическими требованиями, могли благополучно провести отряд из Танжера на Мадагаскар”^[30].

 

Мадагаскар. INFERNO

 

Падение Порт-Артура

 

Первый броненосный отряд подошел к Мадагаскару к бухте Сант-Мари 16 декабря 1904 года без единого дня задержки против графика похода. Эскадра с момента выхода из Либавы находилась в походе 2,5 месяца, пройдя 10 000 миль... Почти пол экватора.

Здесь стало известно о падении Порт-Артура и гибели 1-ой эскадры.

О настроении эскадры по получении двух подряд известий, круто меняющих ее судьбу, можно в определенной степени судить по письму домой лейтенанта Вырубова:

«В St. Mary на нас посыпались одни за другими тяжелые известия с Востока: ужасная гибель эскадры, бездействие Куропаткина, наконец, капитуляция Артура! Есть с чего прийти в отчаянье и пасть духом!

Но, должно быть, еще велики наши духовные силы, так как с гордостью могу сказать, что и тени уныния нет на нашей эскадре, хотя один Бог знает, что мы все пережили и как нам все это тяжело. В довершение всего госпиталь «Орел» привез английские газеты из Капштадта, полные инсинуаций по нашему адресу, с массой тревожных вестей из России.

При этих условиях известие, что Камимура с 8-мью броненосными крейсерами и 12 миноносцами идет нам навстречу, и уже прошел Цейлон, − было для нас большой радостью. Мне лично не верится: слишком уж глупо со стороны японцев удаляться от своей базы и подставлять нам свой флот по частям...»[31].

 

Где соединить эскадру?

 

Адмирал планировал соединить эскадру в хорошо оборудованном порту Диего-Суарец. Однако в тот же день, 16 декабря, он получил телеграмму из Морского Министерства, извещавшую его, что из-за протестов Японии по поводу систематических нарушений нейтралитета Франции французское правительство: «Признает невозможным сосредоточение нашей эскадры в Диего-Суарец, как было предположено, и настойчиво просит выбрать для этой цели другой пункт, указанный им ранее, а именно − у острова Носси-Бе, по северо-западную сторону острова Мадагаскар...».

И что контр-адмиралу Фелькерзаму уже приказано идти именно туда.

Планы адмирала Рожественского оказались спутанными.

Он надеялся в Диего-Суарец отремонтировать корабли и снабдить их всем необходимым для похода через Индийский океан. Лейтенант Свенторжецкий, фактический начальник штаба и доверенное лицо Адмирала, говорил капитану 2-го ранга Семенову, что Командующий эскадрой был глубоко возмущен таким самоуправством «стратегов из-под шпица».

Заход в Носси-Бе удлинял переход более чем на 600 миль и был небезопасен в навигационном отношении. В этой своей малопосещаемой части Мозамбикский пролив был весьма плохо обследован. Сама лоция рекомендовала плавать здесь со всеми предосторожностями, отнюдь не ручаясь за точность промера, а наоборот, указывая на возможность существования не нанесенных на карту коралловых рифов, круто поднимающихся с больших глубин.

Петербург как нарочно подставлял боевые корабли, идущие к театру военных действий под посадку на мель в неизведанных водах, и возможную гибель.

Знал бы Адмирал, что это еще цветочки!

 

Рождество 1904 года на «Суворове»

 

На 24 декабря Адмирал назначил выход своего отряда в Носси-Бе, где корабли отряда контр-адмирала фон Фелькерзама уже успели встать на «плановый» ремонт. Сам Адмирал комментировал это так:  

«Однажды, едва не столкнувшись со мною на трапе он кинул отрывистое замечание:

‒ Каково? После большого перехода законный отдых! Традиция!..

‒ Старые корабли, Ваше Превосходительство, − пробовал возразить я. − Ведь переход действительно большой…

‒ А впереди − еще больше! Если такие старые, что ходить не могут − чорт с ними! Не надо хлама! Да, нет! − просто привычка!.. Сам пойду − выволоку!..»^[32].

К моменту выхода отряда выяснилось, что наша дипломатия в очередной раз поддалась панике:

Французы, повозмущавшись для порядка уже даже отметили буйками места стоянки кораблей русской эскадры на рейде Диего-Суареца, пригнали 1000 быков в рамках снабжения эскадры провиантом, резко увеличили штаты портовых мастерских для спешного выполнения ремонтных работ.

И были неформально удивлены податливостью нашей дипломатии и шедшего у ней на поводу, как и в случае с занятием Порт-Артура, Морского Ведомства. Но уж и сказалась нам эта податливость в дальнейшем… До сих пор аукается.

25 декабря 1904 года/07 января 1905 года, в первый день праздника Рождества Христова, «Суворов», а за ним все корабли эскадры подняли в первый день праздника Рождества Христова, «Суворов», а за ним все корабли эскадры подняли стеньговые флаги.

 «После обедни и, положенного по уставу, парада Адмирал собрал команду на шканцы и, с чаркой в руке, произнес короткую, но глубоко-прочувствованную речь. Она записана в моей памятной книжке почти дословно.

− Дай вам Бог, верой и правдой послужив Родине, в добром здоровье вернуться домой и порадоваться на оставленные там семьи.

Нам здесь и в великий праздник приходится служить и работать! Да иной раз и как еще работать!... Что делать − на то война.

Не мне вас благодарить за службу. И вы, и я − одинаково служим Родине. Мое право, мой долг − только донести Государю, как вы служите, какие вы молодцы, а благодарить будет Он сам, от лица России... Трудное наше дело − далек путь, силен враг... Но помните, что

«ВСЯ РОССИЯ С ВЕРОЙ И КРЕПКОЙ НАДЕЖДОЙ ВЗИРАЕТ НА ВАС!»

Помоги нам Бог послужить ей с честью, оправдать ее веру, не обмануть надежды…

А на вас − я надеюсь!.. за нее! за Россию!..

− И, резким движением опрокинув в рот чарку, он высоко поднял ее над обнаженной головой.

 

 

Команда броненосца «Князь Суворов»

 

Адмирал начал свою речь обычным уверенным голосом, но чем дальше говорил, тем заметнее волновался, тем резче звенела в его голосе какая-то непонятная нота − не то слепой веры, не то мрачной решимости отчаяния...

Команда, первоначально чинно собравшаяся на шканцах, всецело поддалась его обаянию. В глубоком молчании, стараясь не шуметь, люди, чтобы лучше слышать и видеть, громоздились на плечи друг друга, как кошки вползали по снастям на мостики, ростры, шлюпки, борта, крыши башен...

Последние слова, произнесенные явно дрогнувшим голосом, были покрыты мощным «Ура!», заглушившим гром орудийного салюта... Передние ряды едва сдерживали задние... Казалась, вот-вот вся эта лавина тесно сгрудившихся человеческих тел хлынет на Адмирала... В воздухе мелькали фуражки, руки, поднятые, как для клятвы, многие крестились, у многих на глазах были слезы, которых не стыдились... И среди стихийного рева (в нарушение устава) резко выделялись отдельные крики:

“Послужим! − Не выдадим! − Веди! − Веди!...”

Долго не могла успокоиться команда. Даже к чарке шли неохотно. Про обед словно забыли...

“Эх! − невольно подумал я, − кабы сейчас да в бой!..”

Увы! Еще целый океан отделял нас от неприятеля…».

Надо сказать, что беспокоился Владимир Семенов напрасно:

14 мая 1905 года экипаж эскадренного броненосца «Суворов» послужил! И не выдал!

 

Слова Адмирала, повторившие слова поддержки Государя эскадре в бухте Виго, говорят о том, что духовную связь Царя и Адмирала, Царя и его воинов не удалось нарушить никаким интриганам из Петербурга.

Пусть в «земном» измерении не работали «приводные» ремни, о чем говорит Ольденбург, а вернее, работая, волю выполняли совсем не царскую, и потребовалась непосредственное вмешательство Государя в командование ВС Российской Империи летом 1915 года, чтобы переломить так похожий на «маньчжурский» пораженческий сценарий руководство войсками.

Но связь Верховного Вождя с Русским Христолюбивым Воинством в «вечности», в верности Богу и его промыслу о России, в тот раз помогла Православной Империи выстоять под натиском всего «прогрессивного человечества».

Этот же православный воинский дух вел эскадру, сквозь испепеляющий японский огонь в великий и страшный день 14 мая 1905 года, заставляя ее «со сверхчеловеческим упорством» пробиваться на север легендарным курсом NO 23°.

А храбрых японских адмиралов – после Цусимы! – заставлял «отчаянно подталкивать» свое правительство к заключению мира на любых условиях.

«Суворов» повел эскадру дальше. Шли медленно. Точных карт этого района не было. Рифы и мели были помечены на картах пометками: «неточно», «сомнительно». С носа броненосца постоянно замеряли глубину. Сигнальщики на мостиках и марсах следили за морем и горизонтом.

С первыми лучами рассвета 27 декабря эскадра начала входить в Носси-Бе.

На «Суворове», приветствуя отряд контр-адмирала Фелькерзама, грянул марш, раздались залпы артиллерийского салюта. Уже смертельно больной Фелькерзам прибыл на «Суворов» и сердечно расцеловался с Рожественским под крики «Ура!» построенных экипажей.

Половина труднейшего, беспрецедентного плавания завершилась. Огромная эскадра, не потеряв ни одного корабля, сосредоточилась в Носси-Бе визави городка с характерным названием Хеллвилль.

(Продолжение следует)