Несколько дней назад в телеграмм-канале «Комиссар исчезает» был опубликован комментарий, который вызвал живое обсуждение в среде нашей патриотической общественности. Обсуждался этот комментарий и экспертами «Русского Собрания». Прежде, чем мы познакомим читателей «Русской Народной Линии» с фрагментами обсуждения этого текста, публикуем весь комментарий, без сокращений и пересказов.
«Наша система в эти месяцы должна решать проблему, в которой заложено большое внутреннее противоречие. С одной стороны, системе нужно бороться, воевать и побеждать, нужно создать всеобщую лояльность. Чтобы войска были мотивированы, чтобы чиновники делали что-нибудь полезное, чтобы народ поддерживал, чтобы разного рода санкции и трудности успешно переживались.
С другой стороны, система должна на каждом шагу, в каждом своем движении держать эти войска, этих чиновников, этот народ, словом, всю страну – на очень коротком поводке, в состоянии полнейшей неопределенности и как можно большей пассивности, тогда как для побед и свершений, напротив, требуются активность и звонкая определенность. Власть как бы говорит стране: «ну, ты там что-нибудь делай, но только немножко, строго по линеечке».
Потому что властям нигде и ни в чем нельзя проявить последовательность, приложить силы «до конца», «до упора». Сделаешь ты, к примеру, из своих военных командиров героев – стране ведь нужны герои в такой момент, не так ли? – а они возомнят что-нибудь этакое о себе, да и превратятся в новых Варенниковых, Рохлиных и Стрелковых, и тогда жди беды.
Или включил ты зеленый свет для волонтеров, помогающих фронту, каких-то активистов и добровольцев, которые вроде бы чем-то полезным шуршат, деньги собирают, помощь привозят, придумывают что-то хорошее, – а они потом решат, что если уж они так удачно развернулись, то дальше, пожалуй, можно и в депутаты пойти, партию сделать, демонстрацию организовать, они ж все русские патриоты, не либералы, не навальнисты, их уже и медалями наградили, – и что с ними делать, по автозакам пихать?
Или расскажешь народу в телевизоре про то, что такое, собственно, наша победа и в чём состоит цель СВО, что такое на практике «денацификация» или «демилитаризация», внятно расскажешь, с цифрами и примерами, – а дальше окажется, что именно того, о чем ты рассказывал, ты добиться не можешь, а может уже и не хочешь, Эрдоган позвонил, что-то интересное предложил, – словом, планировали одно, а получилось другое, и что тогда, признаваться, что все не так, как оно еще вчера было?
Или можно, допустим, отправить на Украину призывников, ударить, как говорится, в колокол народного гнева, ставить в эфир рассказы пленных о том, как их пытали, разжечь огонь настоящей ненависти, всерьез бить по Киеву, по тамошней критической инфраструктуре, и в результате добиться того, что люди будут реагировать на происходящее не вяло-осторожно, а бурно-агрессивно, – но как тогда мир заключать, если товарищ Блинкин вдруг решит сменить пластинку на более-менее выгодных условиях? Эээ, извините, нацисты больше не нацисты?
Можно объяснить стране, что Украина – это Россия, что мы не россияне, а русские, один народ по обе стороны беловежской границы, что мы рискуем всем во имя своего и своих, а не какого-то мутного «антифашизма», – но что тогда делать с «многонациональным народом РФ», у которого день независимости 12 июня, с Белоруссией и Казахстаном, со страхом поволжской и кавказской вольницы, с опасностью русского фашизма, наконец, который мы так долго бороли?
И так во всем. Надо что-нибудь делать, но на всякий случай ничего делать не надо, а то мало ли как оно повернется. Надо говорить «А», но ни в коем случае нельзя говорить «Б», ведь всякая последовательность - как длинный хвост, за который можно поймать, тогда как нужно иметь возможность то прыгать по открытой земле, а то быстро исчезнуть в кустах, если понадобится.
Поэтому система и дальше будет упорно пытаться идти вперед и назад одновременно. И я, кстати, не исключаю, что у нее это получится – если ей и нам всем повезёт. А если не повезёт? Ну, не будем о грустном». (С)
Павел Тихомиров: Поневоле вспоминаю весну 1999 года. Начало агрессии НАТО против Югославии. У нас тогда с коллегами по Русскому Движению Украины были яростные споры относительно того, какие формы должен принимать наш протест против происходящего. Ведь общественное мнение тогдашней Украины тогда ещё придерживалось в целом достаточно прославянских и антиглобалистических настроений. И вот один из наших коллег, увлекавшийся политическими технологиями, озадачил нас простым вопросом: «А что мы будем делать с той энергией, которую высвободим своими призывами? Мы сейчас возбудим часть социально активного электората. Они придут в какое-то движение. А кто этим воспользуется? Мы же не сможем их куда-то вести? Мы и сами не знаем – куда идти? В Москве не знают этого. Следовательно, получится либо спуск пара, либо мобилизация общественных сил, которой воспользуются некие силы, а мы просто сыграем роль возбудителей активности. Спуск пара тоже не нужен – в следующий раз людей будет труднее к чему-то сподвигнуть. Поэтому никаких плакатов, никаких митингов. Ждём». Признаюсь, поначалу меня ошарашила такая позиция. Но позже я признал некоторую правоту столь циничного подхода. Политическим инженерам ведь надо встроить любое общественно значимое «шевеление» в некий механизм, иначе это «шевеление» встроено будет в другой механизм другими политическими инженерами. Только так и можно объяснить всё то, что мы наблюдаем в общественной жизни государства последние полгода. А иначе ничего, кроме милюковского «глупость или измена?» в голову не приходит. Но лозунг этот лучше не использовать, а то ура-патриоты, лоялисты, преданные св.Начальству как таковому, тут же запишут в «раскачиватели лодки».
Константин Новиков: Не раскачивать лодку, замалчивая существующие проблемы, призывают не просто ура-патриоты, а инфантильные ура-патриоты, с таким же пониманием жизни как у демшизы и всепропальщиков. Обычное для такого рода публики отношение – если ты говоришь то, что не нравится, то ты враг, паникер, предатель. Ясно, что отличие левака от консерватора не в политологических установках, а в отношении к жизни и в стиле мышления. Консерватор исходит из сложности вещей и уважения к чужому мнению. А торопыжные «ура-патриоты», это те же комсомольцы, не надо бояться их ярлыков – это тоже часть консервативного стиля, не обращать внимания на суету всей этой публики. А насчет того, что у российского руководства сейчас нет плана на будущее, не соглашусь. При всём своём скептицизме в отношении эффективности действий Кремля, думаю, что определённость с тем, что делать с Украиной и на Украине появилась. Возможны варианты и колебания курса, но в целом нацеленность на методичное поглощение и возвращение в Россию если не всей Украины, то значительной ее части – очевидна. Ни о каком оставлении уже занятых территорий на юге речи не идёт, пусть в Херсоне и Мелитополе не паникуют.
Анатолий Степанов: Вот говорят – власть боится национального подъёма, появятся новые Стрелковы, опасные власти, поскольку неконтролируемые. Это – реальная опасность. Командиры-самородки легко превращаются в никому неподконтрольного Махно. Так было недавно и на Донбассе. Национальный подъем в годы Великой Отечественной сочетался с тотальным контролем спецслужб, в случае чего – сразу особист брал в оборот. Сейчас тотального контроля спецслужб нет, поэтому и национальный подъём опасен своей неопределённостью. Дай волю таким «стрелковым», они такого наворотят, что не расхлебать. Так что осторожность власти мне вполне понятна.
Константин Новиков: Неподконтрольные «стрелковы» появляются там, где власть отдает сопротивление врагу частной инициативе, из которой и появляются партизанские отряды и «махновщина». А из патриотического подъёма миллионов гражданских в тылу, у себя дома, «стрелковых» – опасных для государства, появится не может. У чиновников, которым придется считаться с этим патриотическим подъёмом, неприятности могут появиться – у не приемлющей патриотизм их части, а у государства – нет.
Владимир Букарский: Стрелков – это крайний случай. Есть другие случаи – когда «караул-патриотами» становятся такие системные люди, как штатный военкор ВГТРК Сладков. Высказывать недовольство обменами – тоже махновщина? И даже Соловьев в последнее время все чаще высказывает недовольство.
Анатолий Степанов: Нет, «стрелковы» появляются всегда, когда национальный подъём сильнее государства, и потом государству приходится их нейтрализовывать разными способами. Так было в Смутное время начала XVII века, когда казаки – участники Народного ополчения – «чудили», в Гражданскую (самый яркий пример – Махно, но было много и других, напр., яркие народные вожди у красных: Миронов, Думенко, Щорс, Чапаев), так было совсем недавно и на Донбассе (например, загадочные смерти Мозгового, Дрёмова и др. народных вожаков, «выдавливание» поминаемого Стрелкова). Единственное исключение – Великая Отечественная, когда НКВД за этим следило.
Константин Новиков: Ты описываешь случаи не слабого государства, а отсутствующего государства – Смутное время, Гражданская и время никому неподконтрольного Донбасса. Когда коллапс государства приводит к пустоте, заполняемой махновщиной, атаманщиной. Сейчас в России ничего подобного и близко нет. Но даже в 90-е, слабое тогда государство смогло усилиться, возглавив патриотический подъём, проявившийся вовремя 2-й войны в Чечне и появившейся у русских людей надежды на нормального руководителя после пьяного Ельцина, когда открыто было сказано – «мочить будем в сортире». Сегодня же государство сильно как никогда в постсоветский период и попытки купировать патриотические настроения, это реакция тех чинуш, кому чужд патриотизм, кто не хочет оказаться зависимым от патриотической волны, ну или проникся тухлым бюрократическим принципом – «нужны не умные, а исполнительные, не честные, а послушные, не тот, кто может сделать хорошо, а тот кто не сделает опасного, пусть бы и вообще ничего не делал». Этот подход и эта селекция кадров во многом и убили СССР.
Анатолий Степанов: Вот я часто слышу, что нет подъёма. А я вижу, что подъём есть, идёт мобилизация добровольцев на войну, происходит чистка чиновничьего аппарата и медийного пространства, причём покруче чем в чеченскую войну. Если сравнивать с Великой Отечественной, то мобилизация и национализация нынче слабая (и я объяснил выше почему); если сравнивать с чеченской войной - мобилизация нынче гораздо сильнее. Конечно, можно привести много негативных примеров или откровенных провокаций, типа прилетел Моргенштерн, а власть молчит. Но таких примеров всегда много, особенно в условиях информационной войны. Ну, прилетел Моргештерн и улетел, а шум подняли. Или вот кто-то вечер организует в Ростове Варламову. Хорошо, что засветили эту тему, может и сорвётся вечер. Но кидаться в караул-патриотизм из-за таких поводов нельзя. Выдержка нужна, господа и товарищи!
Константин Новиков: Я утверждал и продолжаю утверждать, что война поможет вымести нечисть, станет очистительной прежде всего, внутри страны, послужит избавлению от «внутреннего запада». И это, а не победы на Украине, при всей их важности, для нас главное. И даже при попытках купировать патриотический подъём, этот процесс все равно идёт. Даже при его купировании. Но оно – это купирование – очищение тормозит, что неправильно. О чём я и говорю. А ты, Анатолий, пытаешься защищать этот «купаж», оправдываешь его опасностью якобы появления массы «стрелковых» и прочими надуманными рисками. Ты скорбишь по упущенной Российской империей возможности «революции сверху» через опору на «Чёрную сотню»? Тогда дай себе ответ: результатом чего эта упущенная возможность стала, чего боялись, и кто боялся, когда не хотели опираться на низовую патриотическую инициативу народа? И чему эта боязнь активности низов симметрична сейчас?
Владимир Букарский: Кстати, купирование патриотических настроений имело место ещё задолго до перестройки: снятие Анатолия Никонова с поста главреда «Молодой гвардии», знаменитая статья Яковлева «Против антиисторизма» и т.д.
Анатолий Степанов: Твоя позиция, Константин, латентно антигосударственная. И такая позиция для патриотов не нова. Перед 1917 годом были такие патриоты, которые никак не хотели понять сложности положения императора Николая II, предлагали ему меры, которые были правильными, но которые царь не мог реализовать. Он хвалил их, поддерживал их рвение, но их предложения игнорировал. А эти патриоты вместо понимания ситуации и безусловной поддержки царя только разжигались своей критикой его позиции, не желая ничего понимать и слышать. В итоге некоторые из них пошли на союз с либералами (Шульгин, Пуришкевич), предали царя, а потом его же обвинили в слабости, в зависимости от внешних влияний и т.п. Кстати, сами они были выброшены на обочину общественной жизни: Шульгин еще болтался у Деникина на незначительной должности, а Пуришкевича сразу за борт политики выкинули. Так и сейчас патриотические критики власти справа де-факто становятся антигосударственниками. Вместо безусловной поддержки мер Путина, они продолжают чего-то требовать, будто они могут лучше чем Путин управлять, понимают лучше ситуацию. Во время кризиса латентные антигосударственники-патриоты становятся опасными.
О Петре Великом был у нас уже разговор. Я считаю, что нам нужно преодолевать ошибочную традицию трактовки Петра Великого славянофильской и клерикальной мыслью XIX века. Подробно писал об этом в своей статье о политике Николая Второго. Поэтому и отношение в Петру Николая II я считаю ошибочным, оно было именно в рамках славянофильских идей. Я как раз считаю ошибочной мысль о том, что Царь-Мученик проявлял слабость, ему не хватило твёрдости – поверхностной, это от схематизма мышления у патриотов. А вот трактовка Государем деяний Петра Великого была ошибочной. В наше время в цене творческий подход к оценке ситуации, только так можно чего-то достичь. Нам нужно национализировать Петра Великого, не отдавать его на откуп либералам-западникам, чтобы они прикрывались им в своей вредительской деятельности.
Константин Новиков: Разговор шёл не о кануне февраля 1917, когда вышли на сцену те, о ком ты, Анатолий, упоминаешь и сложилась ситуация, которую ты описываешь, «разоблачая меня». Мы говорили об упущенной властью Российской Империи возможности опереться на низовую инициативу народа по защите государства и самодержавия, поднятую революцией 1905 года. Мы говорили – и ты говорил – что петербургская власть упустила шанс опереться на энтузиазм низов и «Чёрной сотни», разогнавшей революцию с улиц русских городов. Очевидно, что это стало следствием тех же настроений среди элиты, что и сейчас в их нежелании поддерживать патриотический подъем – боязни чиновников патриотизма снизу, органичного неприятия бюрократией стихии масс, да и просто враждебности патриотизму как таковому. Вот какие параллели я проводил.
Анатолий Степанов: Нет, это всё о том же. «Чёрная сотня» родилась в самом конце 1905-го, фактически в 1906-м, а набрала силу в 1907-м. Предательство части лидеров правых, недовольных тем, что их недооценили, имели место уже в 1915-м. То есть историческое расстояние сокращается – не 1905 и 1917-й, а 1907-й - 1915-й. Да и Шульгин с Пуришкевичем из этой стихии. Так что я говорю именно об этом. О том, как патриотизм и критика власти справа перетекают в латентное антигосударственничество. Разумеется, благородно оправдываемое радением за Отечество, возмущением ничегонеделанием власти, разделением понятий Родина и Государство (мы за Родину, но против такого государства). Причём, происходит это незаметно, человек вроде не меняет своих взглядов. А потом глядишь – а он уже в другом окопе.
Константин Новиков: Ты уводишь разговор в сторону. Мы сейчас не о критике власти говорили, а о желании бюрократии купировать патриотическую волну и параллелях этому в истории. Не о действиях «шульгиных», а о нежелании либеральных чиновников – вопреки желанию царя – опираться на народ и его патриотизм. Как и сейчас. Это абсолютно другая тема. Не о критике власти, а о готовности народа поддержать государство в острой ситуации, и о нежелании бюрократии эту поддержку допустить. О боязни части бюрократии попасть в зависимость от патриотического подъема у простых людей. Как это было в РИ и происходит сейчас в РФ.
Владмимр Букарский: Безусловная поддержка Царя (генсека, президента) возможна только в одном случае. Если правитель сочтёт себя обязанным обратиться к народу и объяснить, почему он принимает то или иное непопулярное решение, и почему он не может реализовать те или иные меры.
Леонид Гребнёв: Честно говоря, не вижу смысла рассуждать о свойствах бюрократии – они всегда и везде одинаковые и никому не под силу изменить их ни сверху, ни снизу. Можно только время от времени воздействовать на неё – пряником и кнутом – при этом чётко понимая, что без неё обойтись не удастся. Любому критику свойств бюрократии я бы предложил подумать и решить: какую должность в бюрократии он готов занять прямо «здесь и сейчас», заместив конкретного имярек, и чем он объяснит полезность для страны этой замены.
Василий Елизаров: Давайте выражать мысли и описывать ситуацию точнее! У ВЫСШЕЙ ВЛАСТИ сегодня НЕТ желания «КУПИРОВАТЬ патриотическую волну»! Если только конкретная волна (проект и т.п.) не «мутная», если она не является прикрытием, камуфляжем подготовки действий по дискредитации власти и её ослаблению... При этом у многих представителей бюрократии среднего и низшего уровней проявляется не желание «купировать», а известный страх «как бы чего не вышло», и опасение, выражаемое словами «а имеется ли на этот счёт указание от вышестоящего начальства о том, что это надо делать?» Что касается фактических агентов иностранного влияния в рядах власти, то они – да, действительно движимы мыслью «купировать, а лучше опорочить, раздробить или задушить» патриотические инициативы... Но чаще всего эти вражеские элементы действуют очень тонко, продуманно и замаскированно, ПРЕДПОЧИТАЯ извращать, выхолащивать, превращать патриотические начинания в имитацию и профанацию. В этом им активно и успешно помогают бесчисленные коррупционеры, создавшие из реализации значительной части государственно-общественных проектов с господдержкой, в том числе патриотических, свой «бизнес» по освоению и растаскиванию бюджетных средств...
Владимир Букарский: Вспомним зиму 2011-2012 гг. У Проханова, Кургиняна и Дугина было много вопросов к власти. Тем не менее, они вышли на Поклонную гору, потому что страна была в опасности. Но это не значит, что они должны были одобрять любое действие власти.
Константин Новиков: Владимир привёл хороший пример низовой поддержки государства в критическую минуту со стороны тех, кто под вечным подозрением у чинуш и охранителей не по уму. А теперь по теме бюрократии. 1. Бюрократия и законы её существования неизменны, верно. 2. Бюрократия необходима как элемент любой сложной системы. 3. Допускать не бюрократию, а бюрократизацию как состояние управленческой системы и самого общества – опасно. Разница между первым и вторым, я думаю, очевидна. 4. Да, надо влиять на бюрократию – об этом и шла речь. Прежде всего на попытки бюрократии подчинить себе больше чем это необходимо для дела, в идеале для бюрократии подчинить себе все. Чем чревата тотальная бюрократизация мы знаем на примере СССР.
Леонид Гребнев: Константин, я тоже за всё хорошее и против всего плохого. И что дальше – «шумим, братцы, шумим»? У меня примерно 20 лет стажа госслужбы в прошлом на самых разных позициях, но разница между бюрократией и бюрократизацией мне не очевидна. Сделайте милость – просветите, пожалуйста.
Константин Новиков: Бюрократия – это элемент управленческой системы и общественного устройства – один из многих. Бюрократизация – это принцип управления, когда других элементов кроме бюрократии нет, либо они подчинены бюрократии и сведены к минимуму. Отсутствует либо сведена к минимуму самоорганизация общества.
Владимир Букарский: Станислав Куняев в своей книге приводит слова главреда «Нового мира» Сергея Наровчатова, сказанные им на пике брежневской эпохи (Наровчатов умер раньше Брежнева): «К национально-патриотическому направлению власть относится как к верной жене: на неё и наорать можно, и не разговаривать с ней, и побить, коль под горячую руку подвернётся: ей деваться некуда, куда она уйдёт? Все равно в доме останется... Тут власть ничем не рискует! А вот с интеллигенцией западной ориентации, да которая еще и со связями прочными за кордоном, надо вести себя деликатно. Она как молодая любовница: за ней ухаживать надо! А обидишь или наорёшь – так и не уследишь, как к другому в постель ляжет!»…
Продолжение следует…
