13 августа русскому мыслителю, общественному деятелю, публицисту, главному редактору философско-исторического журнала «Русское самосознание» Борису Георгиевичу Дверницкому исполнилось 80 лет. Редакция «Русской народной линии» поздравляет юбиляра с годовщиной, желает ему здоровья и помощи Божией в его трудах. Предлагаем вниманию читателей интервью Бориса Георгиевича, приуроченное к его юбилею. Материал подготовили заместитель главного редактора «Русской народной линии» Александр Тимофеев и специальный корреспондент РНЛ Анна Бархатова.
Уважаемый Борис Георгиевич, позвольте от имени редакции поздравить Вас с 80-летием и пожелать помощи Божией в Вашей деятельности. Вы родились во времена террора, Ваша детство пришлось на Великую Отечественную войну, юность прошла в годы восстановления страны после нашествия немецких нацистов. Не могли бы Вы рассказать об этих годах Вашей жизни? Каким Вам вспоминается этот период Вашего жизненного пути?
Поэт сказал: «День только к вечеру хорош, ясней всего лишь ближе к смерти, закону мудрому поверьте - день только к вечеру хорош». Но не все прояснилось для меня ближе к 80-и годам. Как раз детство - самое трудное воспоминание. Оно было трудным, как у всех моих современников. Отец мой был репрессирован по доносу, реабилитирован в 1956 году. Мама была учительницей, ее в 1942 году вместе с классом эвакуировали из Ленинграда, так мы с братом оказались в деревне, в Тамбовской области, где и жили до конца войны.
После войны мы вернулись в Ленинград, в нашу разграбленную комнату, и надо было судиться, чтобы ее вернули. Но, тем не менее, как-то выживали. Время было другое, советскую эпоху трудно понять из 21 века. О ней много разного пишется, но мы воспринимали хорошее.
Детство есть детство, оно ассоциируется у меня с друзьями. Я считаю, что дружба - это важнейший элемент человеческой жизни. Я не был заводилой, часто «мотал», то есть прогуливал школу. Но не был и хулиганом, просто до конца не вписывался в стандарт. Сейчас я понимаю, что таким образом я подсознательно старался сохранить свое, особенное, личное.
Для меня «советское» стало символом «хорошего». Что для меня было хорошим, важным? Высокое значение культуры. Как только я поступил в Горный институт, мама купила мне проигрыватель, на котором я стал слушать классическую музыку, которая меня воспитала, побудила к поиску высшего смысла. Тогда были дешевые пластинки с прекрасной мировой классикой.
До музыки была песня. Помню, когда жили в эвакуации в деревне, лежали на печи с братом и пели «Шумел-горел пожар московский». Русская песня у нас в генах, в ней заложен мощный потенциал, и любовь к песне легко перешла в любовь к музыке. В отношении шедевров мировой музыкальной культуры мы - великая нация, например, у англичан произведений подобного уровня нет. Русскими же во всех музыкальных жанрах созданы подлинные шедевры. Самый исполняемый в мире балет 19 века, например - это «Щелкунчик» П.И. Чайковского, а 20 века - «Ромео и Джульетта» С.С. Прокофьева.
Коммунистическая идеология, конечно, давила, я ее чувствовал. У Достоевского меня поразила в «Бесах» и «Селе Степанчикове» власть одного человека над группой людей, из-под которой не вырваться. Я смутно чувствовал, что в советском строе что-то такое есть и искал, как можно вырваться из-под этого духовного гнета. Собственно, мое поколение так и пришло к религии.
В 1958 году Вы закончили Ленинградский Горный институт по специальности горный инженер, геофизик. В области геологии Вы работаете до сих пор. Почему Вы избрали именно эту профессию? Она как-то отразилась на Вашем пути к православной вере?
Мне казалось, что геологи ведут более свободный образ жизни, в их среде дружба более ценна, чем в других профессиях. Там у меня нашлись свои друзья, с которыми встречаюсь по сию пору. Что такое дружба? Люди в дружеском общении, в обмене мыслями, помогают друг другу созревать, развивая свой талант. Например, наши дружеские беседы с Николаем Петровичем Ильиным привели его к осмыслению своего собственного пути в философии, который отражен в его книге «Трагедия русской философии».
После хрущевских гонений, в конце 60-х, у меня появились друзья, такие как Станислав Чуркин и Константин Смирнов - на тот момент актеры Ленинградского драматического театра имени Пушкина, всерьез интересовавшиеся Православием. Через несколько лет они оба приняли священный сан, Станислав стал диаконом, а Константин был рукоположен во священника. Но их решение поступить в Семинарию было воспринято в театре как ЧП городского масштаба. Константину, например, пришлось поработать год грузчиком, и лишь тогда его приняли в Семинарию. Слава же пошел на кладбище, потом стал чтецом в храме.
Надо сказать, многие мои приятели-интеллигенты стали священниками, но мы с ними близко не общаемся, у батюшек свои заботы, а с отцом Константином Смирновым дружба сохранилась до сих пор. Дружеское, глубоко-человеческое в нем я очень ценю, при том, что он прекрасный священник и несет заботы настоятеля храма. Дружба, я считаю, раскрывает в человеке главное качество - верность, которая потом распространяется на верность Христу, верность семье.
Научить меня вере в моей семье было некому, а на христианизацию моей собственной жизни оказал огромное влияние Виктор Васильевич Антонов, ныне покойный, прекрасный человек, друг на всю жизнь. Крестился я в 1960-е годы, почувствовав, что созрел для этого. Отправился в Никольский собор, где таинство Крещения совершил протоиерей Василий Ермаков, чрезвычайно серьезно отнесшийся к моему решению.
Многие годы Вы принимаете активное участие в православно-патриотическом движении в Санкт-Петербурге со времени его зарождения. Вы участвовали в деятельности Общества им. святителя Игнатия (Брянчанинова), Общества русской православной культуры им. И.А.Ильина, Русского Философского общества им. Н.Н.Страхова. Когда и каким образом Вы были вовлечены в патриотическую деятельность?
Первым вопрос о необходимости вернуть верующим храмы поставил возглавивший в 1990 году Санкт-Петербургскую и Ладожскую кафедру митрополит Иоанн (Снычев). Виктор Васильевич Антонов поручил мне от лица православной интеллигенции города добиться от городских властей возвращения верующим Смольного собора. Я собрал «десятку» актива, и начались хождения по комитетам юстиции и прочим учреждениям. В 1991 году я добился своего, получил разрешение открыть приход. С благословения викария митрополита Иоанна епископа Симона (Гетя), несмотря на сопротивление, оказанное директором концертно-выставочного комплекса «Смольный собор» В.И.Грибановым, приход при этом храме мы образовали.
В связи с этим вспомнилась недавняя история с отказом руководства Исаакиевского собора-музея вернуть его верующим полностью. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий хорошо сказал: «Когда храмы превращаются в музеи, случается беда». Добавлю, что беда не минует и страну, и тех людей, кто мешает возвращению богослужения в храм. Это наглядно видно из судьбы того самого Грибанова. Что же ждет современных осквернителей храмов - домов Божиих, да и страну в целом?
Наибольшую известность Вы получили как самобытный русский мыслитель, разработчик собственной философской теории. Вы автор ряда статей и книг по вопросам русского самосознания, философии истории, христианской философской антропологии, русской культуры. Как бы Вы охарактеризовали Вашу философскую концепцию?
Когда я пришел к вере, кругом был активный атеизм, и надо было быть внутренне готовым обосновать свой выбор. Мне попались работы В.Н.Лосского, поразившие меня пониманием святых отцов древности. Оттуда я усвоил принцип триединства, что в основе всего лежит Логос - зиждительное Слово Творца. У меня под влиянием Лосского возникла своя идея триединства: Бог триедин - это единая природа, три ипостаси и исхождение божественное.
Этот же принцип перевел на человека: в человеке - личность, природа и жизненность. Это метафизика человека, а потом религиозная антропология. О человеке Священное Писание говорит по-разному. В первой главе - что он создан в конце, а во второй главе с него начинается творение. Второй подход - это метафизика человека, триединство: душа, тело и тонкое тело. Свои размышления я отобразил в трилогии «Метафизика человека».
Еще я написал «Русский человек. Размышления православного националиста», где концепцию триединства применил к человеку. Книга была издана. Она из моих книг достигла епископа Назария, наместника Александро-Невской Лавры. И, к моему удивлению и радости, мне была вручена премия за эту книгу. Она была важна как знак внимания и нужности моего труда.
Принцип триединства очень многое мне помог понять. Общество иерархично. В советскую эпоху все же общество было довольно равным. Когда я почитал Леонтьева, был потрясен его чувством иерархии как важнейшей основой устойчивости Империи и Церкви. Когда я применил к идее иерархии принцип триединства, то получил триединую иерархию, которая просматривается во всем. Например, в отношении к Богу-Отцу мы рабы, когда движет нами страх; мы наемники - движет ожидание награды, и мы - сыны, когда поступаем по любви. По отношению ко Христу мы - слуги, друзья, братья и сестры. И так в государстве и во всем: триединство помогло понять собственную историю и важность иерархии, преодолеть монизм - единый подход.
И еще немного о пользе самобытности. Как-то беседуя со своей дочкой, чтобы помочь ей устоять против соблазна покурить и быть «как все», я нашел замечательный аргумент, сказав, что ей не подобает опускаться до курения, потому что она - потомок древнего, благородного рода. Я и в самом деле нашел в интернете сведения о дворянах с фамилией Дверницкие, известных еще в 16 веке. И вот какое совпадение: я работал в самиздате под псевдонимом Адрианов, а спустя несколько лет обнаружил среди своих предков прадеда, священника Адриана Дверницкого, служившего на сельском приходе! Я привел пример с дочкой, чтобы показать, как иерархия дисциплинирует человека и помогает личности не раствориться в общей массе.
С 1994 года Вы являетесь главным редактором философско-исторического журнала «Русское самосознание». Публиковаться начали еще в религиозном самиздате («Невский духовный вестник», «Часы», «Лепта» и др.). Какое место в Вашей жизни занимает публицистика?
Когда я делал первые шаги к Православию, книг не было, Евангелия было не достать, надо было как-то обосновывать свою веру. Участие в самиздате стало для меня действенным осознанием своего освобождения от идеологического давления советской власти. Я сотрудничал в журнале «Часы», где писал статьи по метафизике человека как образа и подобия Божьего.
Позже, кроме культурного самиздата, возник духовный самиздат. Виктор Васильевич Антонов издавал ежемесячный журнал «Невский духовный вестник», в котором я тоже вел раздел. Журнал рассылался даже на Афон, и однажды оттуда пришла рецензия с похвальным отзывом на мою статью о страхе Божьем. Это стало важным стимулом продолжать начатое. Для нас очень важны друзья, идущие с нами по жизни, и понимание.
Возвращение Православия в начале 1990-х в Петербурге сопровождалось возникновением различных обществ и кружков. В одном из них я познакомился с Николаем Петровичем Ильиным. У нас завязались дружеские отношения, несмотря на то, что мы совершенно разные люди. Мы были, по сути, двумя соредакторами журнала «Русское самосознание», название которого у меня родилось спонтанно. Коллектив журнала задачей своей видел сформулировать основополагающие понятия русского самосознания. Выходило издание нерегулярно, мы еле-еле наскребали денег на один номер в год.
Одно время у нас было «Русское общество», в котором Николай Петрович был председателем, а я - товарищем председателя. Мы регулярно раз в месяц собирались в Доме ученых, где делали доклады, наиболее интересные из которых печатали в журнале. В совместном труде с Н.П.Ильиным с 1994 по 2000 год вышло 7 номеров, а затем наши пути разошлись, но журнал продолжал издаваться еще до 2008 года, таким образом, увидело свет всего 14 выпусков.
С Николаем Петровичем мы сошлись на почве национализма и отношения к культуре, которая, по нашей концепции, родилась не из культа, а имеет свои самостоятельные задачи и пути. У меня в одной из работ написано о 9 «доменах», то есть путях к Богу: есть путь священства, монашества, а есть путь культуры, в зависимости от того, чем ты одарен. Если человек служит красоте, то он борется не с истиной и ложью, а с уродством. Он утверждает красоту, которая есть дыхание рая. Когда художник видит в человеке лик Христа, образ второго Адама, он тоже служит Богу.
Считаю, что журнал делал очень важное дело, привлекая интеллигенцию к обсуждению тем, основополагающих для русского самосознания. Потом я собрал воедино мои статьи из журналов, и получилась книга «Россия - размышления о православном национализме», вышедшая в 2008 году. В ней я тоже применил принцип триединства, который мне очень помог.
На протяжении всего Священного Писания говорится о народах, племенах и языках (культурах) - то есть о нация и ее составляющие. Я понял, что есть род человеческий и есть его структура. Нация и ее составляющие создают структуру рода человеческого, и она вечная. Нация установлена Богом, логос нации существует - это и есть национализм - вера в богоустановленность своей нации.
Надо это понимать, и тогда никакой вражды и шовинизма не будет, раз нации созданы Богом. Как человек находит свое место в обществе, так и каждая нация имеет свое предназначение. Если ты служишь нации, то тем самым служишь Богу, потому что Он ее сотворил, поставив перед ней какие-то задачи. Я осознал, что такое история - это драма народов, которую написал Творец, и в которой нации - это герои. Принцип триединства я приложил к русской нации, основываясь на нем, я вывел «Символ веры русского человека», чему и посвящена моя новая книга.
Вы являетесь членом Собора православной интеллигенции. Вообще понятие «интеллигенция» распространенно преимущественно на территории бывшего Советского Союза. Об интеллигенции высказывались противоречивые суждения, в том числе знаменитое – «интеллигенция не мозг нации, а его говно». Каково, на Ваш взгляд, предназначение русской интеллигенции?
Интеллигенция, как и казачество, сугубо русское явление. Кто такой интеллигент? Это человек, жертвенно, беззаветно служащий какой-то высокой цели: народу, стране, Родине. Иногда, к сожалению - ложным идеалам. Обратимся к российской истории 20 века, когда я говорю о драме народов, то в этой драме есть главы. Глава «Имперская Россия» завершилась - хорошо или плохо - сейчас не об этом, но она завершилась и перелистнулась, раскрылась новая. Интеллигенция смутно это чувствовала, через нее выразилось тяготение «окончить главу».
В 60-е годы интеллигенция стала продолжателем традиций, хранимых верующими бабушками, приняла от них эстафету подлинной православной духовности и внесла в нее глубокое осмысление основ Православия. Стали основываться православные кружки, общества - Господь через них пробудил людей. Были и страшные знамения - что такое Чернобыль? Это самое страшное напоминание о гневе Божьем перед 1000-летием Крещения Руси. Даже власть это поняла и разрешила широко проводить мероприятия, посвященные этой дате.
Когда пал Советский Союз, советская интеллигенция сыграла важнейшую роль в возвращении храмов. Были сформированы «десятки», которые, преодолевая сопротивление чиновников, невзирая на прещения (а ведь активистам делались выговоры по работе, создавались разные препоны), добивались открытия церквей для богослужения.
Интеллигенция сделала великое дело, когда шло движение по повороту рек - чудовищная авантюра, грозившая уничтожить Россию. Академия наук, политическая верхушка СССР - все были «за». Интеллигенция поднялась и остановила это движение. Считаю, что это - величайшая ее заслуга. Работая в сферах экологии я вижу, что есть истинно-благородные ученые, которые борются за чистоту окружающей среды, за здоровье людей. Что еще отличает интеллигента - это благородство, честное и беззаветное служение своему делу. Они есть, и то, что есть люди, которые бескорыстно работают, служа высокой идее не за страх, а за совесть - это вдохновляет.
