Не прекращающее сокрытие следов преступного злодеяния

 

 

 

Часть 1-я

 

 

 

Правовые и политические последствия государственного переворота 2(15) марта 1917 г. и признания отречения в качестве достоверного факта

 

Правовыми и политическими последствиями государственного переворота 2(15) марта 1917 г. и дальнейшего установления диктатуры пролетариата стал их открытый и скрытый геноцид. Его целью было установление и сохранение богоборческого политического режима путем насильственного искоренения христианского населения, насаждения марксистко-ленинского культа и пришедшего ему на смену либерализма, неприемлемого для естественного развития российской государственности, для восстановления и умножения многовековой традиции монархического властвования, присущего русскому народному правосознанию и христианскому правопониманию.

Законодательным результатом узурпации верховной власти стало: а) принятие «Декрета об отделении Церкви от государства и Церкви от школы» 1918 г. с целью ликвидации «симфонии властей» и массового насаждения атеизма, б) оформление в государственных документах «воли народов союзных республик» как основы для образования СССР (1922г.); в) сначала подтверждение принадлежности «всей власти трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся (Конституция 1936 г.); г) затем «народу» (конституция 1977 г.), который в партийных документах (XXIV съезд КПСС, 1971г.) к тому времени уже был охарактеризован как «новая историческая общность людей различных национальностей – советский народ». В Конституции 1993 г. д) народ стал именоваться не существующим в природе и, таким образом, лишенным исторических корней «многонациональным народом» (см. преамбулу и ст. 3). Составители Конституции 1993 г. назвали его единственным источником власти, который на деле не существует и потому юридически установлен быть не может. Государственное устройство и его мировоззренческая основа, предполагающая «идеологическое многообразие» при прямом запрете на установление государственной идеологии (пп. 1, 2 ст. 13), по сути, отрицает богоустановленность верховной власти на высшем законодательном уровне. При этом, не было учтено уже действовавшее на тот период времени Постановление Верховного Совета РСФСР от 25 октября 1990 года «О порядке введения в действие Закона РСФСР «О свободе вероисповеданий», которым был отменен Декрет СНК РСФСР от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы церкви» (СУ РСФСР, 1918, N 18). То есть, Конституция 1993 г. вернула государственно - церковные правоотношения в положение, установленное в 1918 г., вновь отделив Церковь от государства и школу от Церкви.

Если суммировать негативные последствия, которые невольно возникают при признании отречения последнецарствовавшего монарха от Престола, то их в основном можно свести к следующим. Прежде всего, признание факта отречения влечет за собой согласие с тем, что «Царь и Судия Царству Всероссийскому» (Ст. 58 Прим. 2 ОГЗ РИ 1906 г.) якобы отказался от служения, которое Ему уготовал Бог и которое он согласился воспринять при восшествии на Прародительский Престол, продолжая дело своих коронованных предшественников. По такой несообразной с верой во Христа Помазанника Божьего Николая II логике получается, что наследственный русский государь отказался от царской власти, которая, согласно христианского учения о ней, была дарована Ему Богом для правления Русским народом и попечения о нем. В отличие от иной власти, Царская власть объединяла всю власть в руках единолично распоряжающегося ею российского монарха. Это Верховная самодержавная власть Императора Всероссийского и Государя Императора, Царя и Судии Царству Всероссийскому, - особы священной и неприкосновенной, которому также принадлежала власть законодательная, власть верховного и подчиненного управления, судебная власть, а также власть Главы Церкви и Главы Династии на единой и нераздельной территории Государства Российского. Он был также Державным вождем российской армии и флота (Ст.ст. 1-24 . ОГЗ РИ 1906 г.), обладателем государственной территории и царских подданных.

Отречение от Престола, неотъемлемой частью которого была царская власть российского монарха, означало, что теперь этой властью якобы законно может обладать кто-то иной. Однако такой властью никто кроме наследственного русского Царя над Россией обладать не может. В этом случае, возникает искусственно рожденное, а по сути, мнимое право на правление Россией со стороны его узурпаторов, которые не могут в принципе быть законными правопреемниками верховной самодержавной власти. То есть, они не обладают законно полученным правом на безусловное владение и распоряжения территорией России, ее недрами, результатами хозяйственной деятельности всех субъектов права Российской Империи, правом на истребование финансовых долгов иностранных государств перед Российской Империей и лично перед Николаем II. При таких условиях они лишь присваивают себе не менее ложное право на определение юридической судьбы населяющих Россию народов, и прежде всего, государствообразующего Русского народа, от имени которого, обобранного и оболганного, якобы напрочь отказавшегося от Бога и Царя, можно строить любые модели государства и устанавливать любые политические режимы, как показала практика, этот народ уничтожающие.

Признание факта отречения влечет за собой смену фундаментальных догматов православной веры, отказ от святоотеческих представлений о земных и неземных целях христианской государственности, что порождает коренное искажение всей картины Божественного домостроительства, и прежде всего, роли и места в ней русского, наследственного, самодержавного монарха как одновременно Царственного самодержца и Главы Церкви в трактовке этого понятия, которая дана в ст. 64 ОГЗ Российской Империи: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» (Ст. 64 ОГЗ РИ: 1721 Янв. 25 (3718) ч. I, введ. – В сем смысле Император, в акте о наследии Престола 1797 Апр. 5 (17910) именуется Главою Церкви. – 1906 Апр. 23, собр. Узак., 603, ст. 24). Обладая исключительным государственно-каноническим правовым статусом Помазанника Божьего Особы Священной и Неприкосновенной, на воцарившемся монархе лежит главная ответственность перед Богом за создание благоприятных государственных и церковных условий для спасения Его подданных во Христе Иисусе. Иначе говоря, государственная задача православного монарха, в отличие от задач иных правителей другой веры и других интересов, не ограничивается обстоятельствами земного бытия и выходит за их рамки, поднимаясь до небесных высот.

При признании факта отречения легализуется отказ от Божественного источника верховной власти русских государей и узаконивается насильственная смена формы правления, произошедшая 2(15) марта 1917 г., подтверждается отказ от многовекового царского самодержавия в пользу неестественных для исторической России последовавших форм правления, которые возникли в условиях откровенно богоборческого большевистского политического режима, советского и сменившего его либерально-демократического государственного устройства, при котором открытые формы геноцида русского народа заменены на политику перманентных правительственных обещаний будущих благ при одновременном снижении уровня жизни и численности населения России, увеличении пенсионного возраста.

В случае признания факта отречения легализуется и легитимируется также и на ходу придуманная заговорщиками цепочка передачи верховной власти от Императора к Временному правительству и далее через Его брата Великого князя Михаила Александровича, который в принципе, в силу действовавшего на тот период времени законодательства, не мог принять верховной власти, а царской власти, тем более, поскольку Николай II от нее не отрекался и ему не передавал. Великий князь не мог ее принять еще и потому, что при живом наследнике Престола и первоочередном агнате, стоящим ближе всех в очереди на восприятие Российской короны, таким правом не обладал. Учитывая эти обстоятельства, становится очевидным, что подписанный (?) Великий князем Михаилом Александровичем предложенный ему заговорщиками текст документа об отказе от верховной власти, которую он законно ни принять ни передать не мог, юридически ничтожен. Этот документ, который, по незнанию или намеренно, зачастую называют манифестом, а Великого князя именуют «последним монархом», и даже Императором Михаилом II был политически необходим заговорщикам, поскольку с помощью этой фальшивки ими создавалась видимость законного преемства верховной власти. В результате, нам предлагается разделить ложные умозаключения в том, что источником власти номинально становился народ, отказавшийся от христианской государственности во главе с Царем и Помазанником Божьим.

Признание факта отречения легко ведет к доказательству юридической легитимности и религиозной обоснованности передачи Верховной Самодержавной власти, полученной Царем и Помазанником от Бога, который, как писал Иоанн Златоуст, «учредил не народное правление, а царское» (подр. см.: Логиновский С.С. Отцы Церкви о формах правления // Вестник ЮУрГУ, № 10(296), 2012), к народу и к установлению народовластия, которое с точки зрения христианской веры идеалом вовсе не является. Нельзя не обратить внимание еще на одну сторону этого вопроса, на ту клятву, которую дает вступивший на Престол русский монарх. В ст. 68 Основных государственных законов Российской Империи читаем: «Император пред совершением сего священнаго обряда, по обычаю древних Христианских Государей и Боговенчанных Его предков, произносит в слух верных Его подданных Символ Православно-Кафолическия веры и потом, по облечении в порфиру, по возложении на Себя короны и по восприятии скипетра и державы, призывает Царя Царствующих в установленной для сего молитве, с коленопреклонением: да наставит Его, вразумит и управит, в великом служении, яко Царя и Судию Царству Всероссийскому, да будет с Ним приседящая Божественному престолу премудрость, и да будет сердце Его в руку Божию, во еже вся устроити к пользе врученных Ему людей и к славе Божией, яко да и в день суда Его непостыдно воздаст Ему слово». Если признать, что Николай II, нарушив закон о престолонаследии и волю Божью, отрекся от царского служения, то Его, получается, следует считать клятвопреступником. Мыслимое ли это дело, чтобы русский Царь и Помазанник Божий так поступил. Возможное ли, чтобы так мог даже помыслить глубоко верующий во Христа Император Николай II, которого никто, даже его враги, не могли обвинить в отсутствие у него христианского благочестия. Кого же тогда причислила к лику святых Русская Православная Церковь? Клятвопреступника перед Богом, отвергшего Его волю?

В заключении этого раздела остается лишь напомнить, что говорили по этому поводу почитаемые в народе блаженная старица Пелагея Рязанская, духовная дочь Серафима Вырицкого и старец, епископ Николай Гурьянов. «У Государя был наивысший подвиг, Увенчанный великомученической кончиной – искупление народа русского от греха нарушения соборной клятвы 1613 г.» – поясняла Пелагея Рязанская. О том, что Ему соответствовал особый чин святости у Господа, а именно искупитель, говорил старец Николай Гурьянов: «...Царь образ Божий, живая икона Царя Небесного. Исключительное служение Ему даровано Богом на земле. Исключителен, ни с чем не сравним Его подвиг. Только с Голгофской жертвой Христа». В отношении событий 2(15) марта 1917 г. и участия в них Николая II Николай Гурьянов пояснял: «Святой Царь не отрекался, на Нем нет греха отречения. Он поступил как истинный христианин, смиренный Помазанник Божий. Ему надо в ножки поклониться за Его милость к нам, грешным. Не Он отрекся, а Его отвергли».

Сегодня спор об «отречении» не умаляется в своей остроте. Как видим, он вовсе не так безобиден, как это представляется на первый взгляд, а позиции тех, кто настаивает на установлении его исторического и юридического факта, не бесцельны. Неважно, направлены их аргументы на доказательство принуждения Николая II к отречению, или они настаивают на его добровольном характере, который либо выводится из некоего не существовавшего слабоволия Императора, его испуге за Семью, либо из стремления Государя предотвратить грядущее кровопролитное насилие, или основано на иных ничем не подтвержденных выдумках вроде разнообразных версий, оправдывающих, по их мнению, решение Царствующего монарха о Его столь выгодном для заинтересованных лиц отречении. Главное – всеми доступными способами навязать признание факта отречения в его любом варианте. Тогда поругание Царя и Помазанника Божьего последнецарствовавшего Государя Императора Николая II можно будет продолжать, Бога хулить и Россией править. Впрочем, все это до поры до времени.

Аналогичные попытки предлагаются и для сокрытия законного порядка российского династического престолонаследия. Особенно, это касается порядка наследственного преемства Престола в начале ХХ в.

 

Общий порядок наследования Всероссийского Императорского Престола

 

Преемство Царского Престола с момента, когда в 1547 г. Русский Государь стал венценосной особой, и до упразднения самодержавия в начале 1917 г., прошло сложный путь по выработке норм законодательного регулирования порядка российского престолонаследия, а также его условий. Отсутствие специальных норм, которые могли бы однозначно указать на неизменные правила преемства монаршего Престола по нисходящей мужской линии по праву первородства и полностью упразднить влияние еще не изживших себя взглядов на преемство верховной власти по праву родового старейшинства, длительное время дестабилизировало государственную жизнь.

Лишь в первой трети XVIII в. появился составленный Ф.Прокоповичем по указанию Петра I государственный нормативный акт – Устав о наследовании престола 1722 г., который представлял собой единый и единственный юридический документ, уста­навливавший основные положения о преемстве Царской власти по завещанию в Российской Империи. Спустя семьдесят пять лет, продемонстрировавших его правовую несостоятельность, чреватую династическими неурядицами и политической дестабилизацией государственной жизни, появился Акт о престолонаследии 1797 г., который был опубликован Павлом I. Монарх установил неизменяемый порядок династи­ческой очередности в преемстве Царской власти.

Официальное название Акта о престолонаследии 1797 г., под котором он был опубликован, а впоследствии помещен в Основные Государственные Законы Российской империи, было следующим: «Акт, Высочайше утвержденный в день священного Коронования Его Императорского Величества, и положенный для хранения на престол Успенского собора»[1]. На подготовленном цесаревичем Павлом Петровичем за десять лет до его вступления на Престол рукописном подлиннике указанного документа, который готовился и подписывался Им и его Супругой как семейное соглашение, регу­лировавшее отношения престолонаследия их будущего потомства, стоит дата и место его составления: «С. Петербургъ. Генваря 4. дня. 1788. Года». Рукописный оригинал этого документа был представлен на выставке «Венчания на царство коронации в Московском кремле» 2013 г.[2].

Поставив на этом соглашении свою резолюцию, Павел I превратил его в общероссийский закон, который впоследствии в таком виде был помещен в Полное собрание законов Российской Империи. Здесь же можно увидеть и сделанную на этом экземпляре Акта 1797 г. удостоверительную надпись «Подлинный Актъ подписанъ Собственными Ихъ Императорскихъ Величествъ руками тако: Павел, Мария». Далее указывалось: «На подлинномъ списке подписано Собственною Его Императорскаго величества рукою тако: Верно. Павелъ»[3]. Обнародование этого документа состоялось 5 апреля 1797 г. после окончания священного обряда коронования и миропомазания воцарившегося Императора.

Поскольку в представленном на выставке документе констрасигнатура и резолюция Императора отсутствуют, то следует полагать, что нам был продемонстрирован не законодательно утвержденный воцарившимся монархом акт о престолонаследии, а то самое семейное соглашение, которое было подписано Великим князем Павлом Петровичем и его супругой Великой княгиней Марией Федоровной в 1788 г. Очевидно, судьба рукописного оригинала Акта о престолонаследии 1797 г., который был положен на хранение на престол Успенского собора, пока остается неизвестной.

Одновременно, в день коронации Павла I вступил в силу и другой нормативный документ, получивший название Учреждение о Императорской Фамилии (далее – УИФ). Он регулировал династические правоотношения и определял условия для призвания к престолонаследию лиц, входивших в Императорский Дом. Так была создана законодательная основа для бесконфликтной и беспрерывной передачи верховной власти, объединенная законодателем в единый правовой институт, который препятствовал воцарившемуся монарху в единоличном изменении порядка престолонаследия, поскольку он давал клятвенное обещание его не нарушать.

Статья 39 ОГЗ 1906 г. со ссылкой на Акт 1797 г. предусматривала, что «Император или Императрица, Престол наследующие, при вступлении на оный и миропомазании, обязуются свято наблюдать вышепостановленные законы о наследии Престола»[4]. Кроме того, наследник престола «при торжественном объявлении совершеннолетия его» в силу утвержденной законом «Формы присяги для Наследника Престола» присягал и клялся «соблюдать все постановления о наследии Престола и о порядке фамильного учреждения, в Основных Законах Империи, изображенныя»[5]. Делать это следовало «во всей их силе и неприкосновенности, как перед Богом и судом Его страшным ответ в том дать могу»[6]. Тем самым, отказ от законодательного изменения порядка престолонаследия предусматривался законом дважды.

Согласно Акта 1797 г. восприятие верховной власти осуществлялось по нисходящей мужской линии от отца к сыну по праву первородства. То есть, Престол в первую очередь всегда наследовал мужской потомок царствующего Императора, стоявший первым среди других в отношении к Нему по признаку родственной крови. Это был Наследник Престола с титулом «Цесаревич, Великий Князь и Императорское Высочество»[7].

В отличие от завещательного порядка наследования Престола, который был законодательно утвержден Петром I в Уставе 1722 г., личность Наследника Престола определялась законом. Правовая конструкция закона исключала возможность лишения Наследника права на Престол без его добровольного согласия. Выражения воли царствующего монарха в отношении выбора Наследника не требовалось. Если при вступлении на Престол Наследник монарха уже родился, монарх лишь называл его по имени в своем манифесте, публично фиксируя его личность и его персональное первоочередное право на престолонаследие. Это условие устанавливалось ст.54 ОГЗ 1906г. в следующей редакции: «В манифесте о восшествии на Престол возвещается вместе и законный Наследник Престола, если лице, коему по закону принадлежит наследие, существует».

В первую очередь Наследником назывался старший сын царствовавшего монарха, который воспринимал Престол по кончине свое­го отца в силу ст. 53 ОГЗ 1906 г.[8] Согласно ее нормы, «По кончине Императора, Наследник Его вступает на Престол силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право. Вступление на Престол Императора считается со дня кончины Его предшественника»28. Таким образом, закон запрещал поражение в правах членов Императорского Дома, сохраняя их очередность в наследовании Престола.

Нисходящая мужская линяя первородного сына Императора всегда имела бесспорные правовые преимущества при восприятии Престола по сравнению с другими наследственными линиями, возникающими в связи с наличием его собственных сыновей, родных братьев и всех остальных членов Императорского Дома. «...Избираем Наследником, по праву естественному, после смерти Моей, Павла, Сына Нашего большего, Александра, а по нем все Его мужеское поколение, по пресечении сего мужеского поколения, наследство переходит в род второго Моего Сына, и так далее, если бы более у Меня Сыновей было; что и есть первородство»[9], – устанавливал Акт 1797 г. Из содержащихся в нем норм, таким образом, следовало, что в случае пресечения потомков Императора мужского пола по линии старшего сына Престол наследовался другими его сыновьями по старшинству и происходящими от них мужскими потомками по нисходящей линии, что было зафиксировано впоследствии в ст. 7 ОГЗ 1832 г. и ст. 29 ОГЗ 1906 г.

Установленный порядок обеспечивал непрерывность наследования Престола в мужских линиях. Начиная от старшего сына, наслед­ственная очередь продолжалась далее, с учетом старшинства сыновей царствующего монарха по нисходящей линии, «так что, прежде всего, наследует перворожденный и все его потомство, затем следующий и все его потомство и т. д.»[10] Закон, тем самым, устанавливал преимущественное право самого отдаленного представителя старшей линии перед самым близким представителем младшей[11].

Преимущество наследования по линиям, сочетавшееся с наследованием по степеням родства, заключалось в том, что даже прерывание линии последовательно царствующих на Престоле особ не влияло на права отдаленных родственников на его восприятие. Они заступали место своего не царствовавшего и/или почившего предка, непрерывно представляя его линию на Престоле. Такие случаи в наследовании Престола получили название заступления или представления.

Право мужского первородства, составлявшее основу агнатского престолонаследия, было исключительным. Оно распространялось даже на еще не родившегося сына царствующего Императора, поскольку его появление на свет отодвигало очередь на престолонаследие, которую занимали родные братья монарха и уже живущие его старшие сестры. Эту норму, которой не было в Акте 1797 г. ввел Николай I, ожидавший наследника. Право на наследование Престола определялось «не рождением данного лица, а зачатием.., таким образом, при беременности матери, вопрос о том, кому должен перей­ти престол, при отсутствии напр. сыновей, должен быть отложен до рождения нового ребенка»[12].

С целью исключить несоответствующие опубликованному Манифесту толкования, в нем было подчеркнуто, что сделанное Николаем I уточнение относительно прав на престолонаследие, находилось в согласии с «общими началами права»[13] и не нарушало положений Акта 1797 г. Вновь принятые нормы относились к вопросам правительства и опеки, что «предоставлено Царствующему Императору»[14]. Легальное толкование сделанных дополнений относило их к условиям престолонаследия, и таким путем запрет на изменение порядка наследования Престола был юридически соблюден, а фактически обойден.

Когда все мужские линии оказывались без мужского потомства, наследование Престола переходило в женские линии, начиная с рода старшего сына императора, а принятый преимущественный агнатский порядок престолонаследия заменялся противоположным по своему правовому смыслу субсидиарным когнатским порядком престолонаследия.

Термины агнатский и когнатский отражали разделение лиц, обладавших правом на наследование Престола по признаку пола. Поясняя это разделение, М.В. Зызыкин в его монографии «Царская власть и закон о престолонаследии в России», выпущенной в свет в 1924 г. в Софии, писал: «Агнатами называются мужские Члены Фамилий, происходящие от мужчин данной Фамилии, когнатами же являются женщины Фамилии, по крови ей родные, и мужчины через этих женщин происшедшие. Когнантин-принцесс, происшедших через мужчин по мужской линии, ещё называют агнатскими когнатами или полу-агнатами ради обозначения их большей близости к мужскому поколению. Когда наследование переходит в женское поколение, то когнаты – потомки принцессы, через которую Престол переходит в женскую линию, становятся агнатами. Так Члены Голштейн-Готторпского Дома со времени Петра III стали агнатами, будучи до вступления на Российский Престол Петра III, сына Анны Петровны, со времени её замужества за герцогом Голштинским, когнатами по отношению к Дому Романовых»[15].

Таким образом, разделение поколений царствующей династии, обладавших правом на престолонаследие, происходило не только по линиям от Императора-родоначальника и по степени родовой близости к царствующему Императору, но и по рождению от женского поколения или от мужского. На этом разделении в российском престолонаследии было основано различие в правах, которыми обладали представители мужских и женских поколений, несмотря на их общую принадлежность к Царствующей Фамилии. Статья 133 ОГЗ 1906 г. устанавливала: «Родившиеся от женского пола совершенно отличаются от родившихся от пола мужского»[16].

Исходными нормами для формирования порядка когнатского престолонаследия были те, которые установил Павел I: «По пресечении последнего мужеского поколения Сыновей Моих. наследство, остается в сем роде, но в женском поколении последнее-царствовавшего, как в ближайшем престолу, дабы избегнуть затруднений при переходе от рода в род, в котором следовать тому же порядку, предпочитая мужеское лицо женскому; однако здесь приметить надлежит единожды навсегда, что не теряет никогда права то женское лицо, от которого право беспосредственно пришло»[17]. В ст. 8 ОГЗ 1832 г. и ст. 30 ОГЗ 1906 г. эта норма вошла практически без изменений, за исключением указания на то, что она касается «сыновей Императора» вообще, а не только сыновей Павла I[18].

Из смысла приведенных законодательных норм следовало, что при пресечении последнего мужского поколения к престолонаследию призывался «старший представитель (представительница) ближайшей (в порядке линий), а из равно близких – старшей женской линии, причем каждый раз брат (и его линия) исключает сестру (и ее линию). Акт 5 апреля 1797 г. (Осн. Зак., ст. 9) лишь в одном нарушает постепенность перехода из ближайших линий в более отдаленные: всякий раз, когда престол переходит в женские линии такого лица, в роду которого царствовали представители мужских линий, то первой призывается не старшая женская линия этого лица, а линия, ближайшая к последнему царствовавшему агнату этого рода»[19].

Комментируя нормы когнатского престолонаследия, Е.М. Коркунов обращал внимание на то, что по своему правовому смыслу, противоположному ангатскому принципу, престолонаследие в женских линиях отличается, прежде всего, тем, что в первую очередь призывается ближайшая родственница царствующего представителя мужских линий, «а таким при пресечении всех мужских всегда окажется представитель самой младшей мужской линии и, следовательно, наследование престола женскими линиями пойдет не от старших к младшим, а от младших к старшим»[20]. Это означало, писал А.С. Алексеев, что «пока есть мужские поколения... женские исключаются совершенно: поэтому мужские поколения имеют безусловное предпочтение перед этими последними, но если они прекращаются, женщины получают возможность вступить на престол и тем открывают новые линии, в которых наблюдается тот же порядок, как и в мужских, то есть мужчины предпочитаются женщинам»[21].

Применяя два различных порядка престолонаследия, Царская власть российских государей неизменно сохранялась в руках правящей династии. Риск ее утраты при обычных условиях государственной жизни сводился к минимальному. Впрочем, как показала дальнейшая история престолонаследия, нормы когнатского престолонаследия так и не были востребованы. После принятия Акта 1797 г. случаев наследования Престола женщинами в Российской Империи не было. Престол переходил от отца к старшему сыну, а в случае его отказа от права на Престол, к его следующему сыну по старшинству рождения.

Отказ от права на престолонаследие

Наряду с правом на престолонаследие, существовало и право на отказ от него. Нормы ст.ст. 37 и 38 (ст.ст. 15,16 ОГЗ 1832 г.) не препятствовали отречению от права на наследование Престола лица, которое таким правом обладало. При этом, отказ от Престола воцарившимся Императором законом предусмотрен не был, о чем будет сказано далее более подробно. Порядок отказа (отречения) от права на наследование Престола рассматривался как добровольный юридический акт, не сопровождавшийся никаким насилием над наследником Престола или над членом Императорского Дома, выразившим свою волю на отказ от своего права. Вводилось лишь одно ограничение. Его смысл заключался в том, чтобы конкретный случай отречения от права на Престол не препятствовал дальнейшему его наследованию[22].

Одновременно устанавливалось правило о запрете на отзыв отказа от наследования Престола, если этот отказ уже был оформлен в виде вступившего в силу закона[23]. Иначе говоря, отречение от права на Престол, как и устанавливал в первоначальном виде Манифест от 12 декабря 1825 г., не могло быть признанным «навсегда невозвратным», если не было «всенародно объявленное и в закон не обращенное»[24].

 

Условия возникновения права на Престол и его наследование

 

Установленный Актом 1797 г. порядок наследования Российского Престола был дополнен рядом условий, которые регулировали применение прав на престолонаследие для лиц, принадлежавших к «поколению императорскому» в силу норм УИФ[25]. Смысл создания данного учреждения был сформулирован Павлом I как создание круга лиц из числа «фамилии Государевой…наилучше обеспечивающих несение высокого священного сана …»[26] ради сохранения царского самодержавия в неизменном виде при смене монархов.

В отличие от норм, определявших порядок наследование престола, нормы УИФ могли быть изменены и дополнены «Лично Государем Императором в предуказанном Им порядке»[27], поскольку находились во взаимодействии с другими ст.ст. ОГЗ[28], и прежде всего с основополагающей ст. 4 ОГЗ в редакции 1906 г., устанавливавшей принадлежность императору верховной самодержавной власти, что в целом указывало на его беспредельные правовые возможности. Пределы изменений и дополнений в УИФ были ограничены лишь правилом о том, что они могут приняты, если «не касаются законов общих и не вызывают нового из казны расхода»[29]. Эта поправка была внесена в ОГЗ 1906 г. в связи с изменением порядка принятия законов, в разработке которых стали принимать Государственный совет и Государственная дума[30].

В отношении членов Императорского Дома в силу ст. 222 УИФ ОГЗ 1906 г. император «яко неограниченный Самодержец» имел права «отрешить неповинующегося от назначенных в сем законе прав и поступать с ним яко преслушным воле Монаршей»[31]. Эта же норма содержалась в ст. 202 УИФ ОГЗ 1857 г.

Первым условием, которое было установлено «правилом внутреннего между Фамилии Императорской распорядка» в §15 Акта 1797 г. и впоследствии перенесено в ОГЗ, было условие о принадлежности к Императорской Крови[32]. Это означало, что кровное родство было непременным условием для юридического признания права на престолонаследие. Поясняя эту норму, В.М. Грибовский верно замечал, что «требование кровного происхождения от Императора (русского) указывает на то, что престолонаследие по свойству, браку или усыновлению не допускается»[33]. Второе условие – вступление в династический брак – требовало разрешения царствующего императора[34], который признавал его дозволенным при соблюдении третьего условия – его равнородности, то есть, заключения брака с участием лиц, принадлежавших к царствующему или владетельному дому, что, как отмечает Р.Джаллиноя с конца XVII в. стало особо важным обстоятельством для укрепления международных связей и престижа России[35]. Эта норма была установлена Александром I в его Манифесте от 20 марта 1820 г. «…Если какое лицо из Императорской Фамилии вступит в брачный союз с лицом, не имеющим соответствующего достоинства, т. е. не принадлежащим к какому Царствующему или Владетельному Дому, в таком случае Лицо Императорской Фамилии не может сообщить другому прав, принадлежащих Членам Императорской Фамилии и рождаемые от такого союза дети не имеют прав на наследование Престола»[36].

Дозволенные морганатические браки, заключенные членами Императорского Дома, к которым относились «Все лица, происшедшие от Императорской Крови в законном, дозволенном царствующим Императором браке, с лицом соответственного по происхождению достоинства»[37], с точки зрения гражданского права признавались законными, но династических преимуществ не обеспечивали. Потомство от этих браков правом на наследование престола закон не наделял.

Правило о дозволении царствующим императором династических браков для лиц, принадлежавших к «царскому дому»[38], право на титулование и условие о вере, а также условие о равнородности было установлено Павлом I по образцу, который он заимствовал из объявления его матери о его вступлении во второй брак. Это объявление было написано лично Екатериною II и 15 сентября 1776 г. публично зачитано «при собрании особ духовного и мирского чина в придворной Нашего Зимнего дворца Церкви»[39]. В нем императрица сообщала свою волю: «Всемогущий бог.., вновь благославляя вселюбезнейшего Нашего сына и наследника, Его императорское высочество государя Цесаревича и великого князя Павла Петровича вступить во второй брак по желанию и соизволению Нашему…»[40]. Особо подчеркивалось в объявлении, что его невеста восприняла «сего сентября 14 числа в день воздвижения чеснаго и животворящего Креста Господня благочестивейшую веру греческого исповедания»[41]. Здесь же содержалось указание на дарование «светлейшей принцессе виртембергъ-штудской», нареченной при миропомазании Марией Федоровной, титула «Ея Императорского Высочества»[42]. В результате, не изменяя порядок престолонаследия, император мог его ограниченно регулировать в каждом конкретном случае, прибегая к нормам Учреждения о Императорской Фамилии.

20 марта 1820 г. Александр I объявил новое правило о равнородности династического брака, а 24 января 1885 г. Александр III «признав за благо установить для имеющих возникнуть новых поколений некоторые противу первоначального положения изменений»[43], внес в УИФ новые правки. Они касались ограничения титулования потомков царствовавшего монарха великими князьями до его внуков включительно. Спустя полтора года, 2 июля 1886 г. измененная редакция УИФ была утверждена с Высочайшей резолюцией «Быть по сему» в качестве надежного залога «к обеспечению на будущее время законного преемства Верховной власти»[44]. Внесение изменений в УИФ на этом не ограничились. 23 марта 1889 г. неравнородные браки членов Императорского Дома были полностью запрещены[45] и лишь 11 августа 1911 г. Николай II своим указом изменил это положение, оставив воспрещение о вступлении в неравнородный брак за браками, заключаемыми Великими Князьями и Великими Княжнами: «Впредь никто из Великих Князей и Великих Княжон не может вступать в брак с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому»[46].

Особым, четвертым условием, которое соблюдалось при любых обстоятельствах, было условие о вере. Если принадлежность к Императорскому Дому соблюдения этого условия по общему правилу не требовала, то фактическое занятие престола лицом, которое не исповедовало первенствовавшей и господствовавшей в Российской империи православной веры, было недопустимо. Это условие впервые было законодательно сформулировано в Акте 1797 г.: «Учредив таким образом наследство, должно дополнить сей закон нижеследующим: когда наследство дойдет до такого поколения женского, которое царствует уже на другом каком престоле, тогда предоставлено наследующему лицу избрать веру и престол, и отрещись вместе с Наследником от другой веры и престола, если таковой престол связан с Законом, для того, что Государи Российские суть Главою Церкви; а если отрицания от веры не будет, то наследовать тому лицу, которое ближе по порядку»[47]. Понимая всю важность этого вопроса, Император Александр III в 1889 г. восстановил норму о вере в том виде, в котором она существовала в Сборнике законов издания 1857 г., но затем была им изменена в 1886 г. и внесена в новую редакцию УИФ в следующей формулировке: «Брак наследника престола и старшего в его поколении мужского лица с особой другой веры совершается не иначе как по восприятии ею православного вероисповедания»[48].

 

Порядок российского династического престолонаследия в начале ХХ в.

 

Положение с престолонаследием в начале ХХ в. определялось несколькими законодательными нормами, которые учитывали оба принципа российского престолонаследия. Первоочередное право занятия Престола в случае смерти Николая II, таким образом, принадле-жало законному наследнику Цесаревичу Алексею Нико-лаевичу. Если он умирал до вступления на Престол, или умирал, не оставляя потомства, будучи уже царствующим монархом, то преемство Престола регулировалось бы по правилам ст. 7 (29). В данном случае она осталась непри-менимой, поскольку регулировала порядок престолонасле-дия в родовых линиях других сыновей Императора Николая II, которых у него не было.

Далее в действие вступала ст. 8 (30), устанавливавшая субсидиарный когнатский порядок престолонаследия, который отличался большей сложностью в его законодательных формулировках. В действовавшем законодательстве Российской Империи он начинался следующим образом: «Когда пресечется последнее мужеское поколение сыновей Императора, наследство остается в сем же роде, но в женском поколении последнецарствовавшего, как в ближайшем к Престолу, и в оном следует тому же порядку, предпочитая лице мужеское женскому; но при сем не теряет никогда права то женское лице, от которого право беспосредственно пришло». Далее следовала ст. 9 (31), которая устанавливала, что «По пресечении сего рода, наследство переходит в род старшего сына Императора-Родоначальника, в женское поколение, в котором наследует ближняя родственница последнецарствовавшего рода сего сына, по нисходящей от него или сына его старшей, или же, за неимением нисходящих, по боковой линии, а в недостатке сей родственницы, то лице мужеское или женское, которое заступает ее место, с предпочтением, как и выше, мужеского пола женскому». Как видно, разъяснение «права заступления», которое было в Акте 1797г., здесь отсутствовало.

Из приведенных текстов статей видно также, что законодатель оперирует такими понятиями как «Император», «Царствующий Император», «Император-родоначальник», «последнецарствующий Император», которые имеют различный юридический смысл и без предварительно пояснения толкование когнатского порядка престолонаследия будет затруднительно, поэтому следует его предварить следующим небольшим комментарием, опять же со ссылкой на лучшее пояснение этого вопроса, которое можно найти у Н.М. Коркунова.

Относительно понятия «Император-родоначальник» и «последнецарствующий Император» Н.М. Коркунов, полемизируя со своими коллегами, дает такие пояснения: «Нет никаких действительных оснований понимать под «императором-родоначальником» только одного Павла I. В Акте 5 апреля Павел I не именуется так и об Императорской Фамилии Акт говорит не как об «одном» едином роде Павла I, а напротив, как о совокупности многих родов. Объясняя причины, побудившие к определению порядка престолонаследия, Акт указывает, как на одну из них, на желательность избежать затруднений при переходе престола «из рода в род»; право на престол признается не только за отдельными лицами, но и за родами. Определяя порядок престолонаследия, Акт говорит о переходе, за пресечением всего мужского поколения старшего сына императора, престола в род второго сына и других младших, предполагая, таким образом, что потомство каждого из сыновей императора составляет особый род, и каждый сын есть родоначальник своего потомства, как в свой черед и каждый из внуков, правнуков и т.д. будут родоначальниками их потомства. И это вполне согласно с тем, как определяется род в 1 ч. Х тома Св.Зак.: совокупность лиц, происходящих от одного лица. Поэтому, следует признать, что император-родоначальник не какое-либо определенное, конкретное лицо, а каждый член Императорского Дома, имеющий потомство, и потому под императором-родоначальником надо понимать всегда ближайшего к последнецарствующему императору родоначальника».

Эту же мысль Н.М. Коркунов повторил в ответ на критику его взглядов со стороны О.Н. Куплевасского в своей статье «Наши законы о престолонаследии», уточнив ее в отношении каждой статьи ОГЗ. «…Согласно терминологии Свода, – отмечал он, – царствующая династия представляет одновременно и один род – род Павла I, и совокупность многих родов – родов его сыновей, внуков, правнуков, и, сообразно с этим, не только сам Павел I, но и все его сыновья, внуки, правнуки, имеющие потомство, являются одинаково родоначальниками - каждый, конечно, своего рода. Ни одна из статей 6-13 Осн. Зак. не имеет в виду какого-либо определенного конкретного лица. И «царствующий Император» ст. 6 (28) и просто «Император» ст. 7 (29) и 8 (30), и «Император-родоначальник» ст. 9-11 (31-33) все это меняющиеся лица.

В статьях этих последовательно определяются три случая наследования престола. Ст. 6 (ст. 28) говорит о преимущественном, наследовании «детей Государевых» (ст. 84 Учр. Имп. фам.), т. е. первородных. Статья 7 (29) – о «…наследие Престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего Императора, а по нем всему его мужескому поколению», а ст. 84 (УИФ в ред. 1833) дополняет и поясняет: «Старший сын Императора и все старшие от старшего поколения происшедшие, доколе Фамилия Императорская существует, уважаются и почитаются, в виду Императора, яко наследники Престола и носят именование Государевых детей. С целью уточнения этого вопроса в ОГЗ, в ст. 6(28) законодатель называет императора «царствующим императором». Именно его первородному, а в случае, его смерти, оставшемуся старшим сыну принадлежит последующее наследование Престола по праву первородства, «а по нем всему его мужскому поколению». Далее наследование Престола определяется в порядке последовательного перехода в роды остальных сыновей императора по старшинству их рождения.

Таким образом, согласно действовавшему законодательству, царствующим императором в начале ХХ в. следует считать Николая II, а императором-родоначальником его отца Александра III как «ближайшего к последнецарствующему императору родоначальника».

Это означает, что при отстранении от престолонаследия сына Николая II Цесаревича Алексея первым в очереди на занятие Престола становился сын Александра III и брат Николая II Великий Князь Михаил Александрович.

В случае его устранения от престолонаследия в действие вступала ст. 8(30), регулировавшая престолонаследии при пресечении «последнего мужского поколения сыновей Императора» (очевидно, что здесь законодатель имел в виду императора-родоначальника), наследование Престола должно было «отойти к ближайшему когнату», к старшей дочери Николая II (как ближайшей к последнецарствующему) – Великой княгине Ольге Николаевне и остаться в ее поколении при двух условиях. Во-первых, – при сохранении наследственного преимущества когнатов-мужчин с целью возродить право первородства. Во-вторых, – при условии сохранения права на Престол у женского лица, «от которого право беспосредственно пришло». То есть, за Ольгой Николаевной.

В случае пресечении потомства Великой княгини Ольги Николаевны, вступала в силу ст.9 (31). Она устанавливала право на наследование Престола за старшим сыном Императора-родоначальника, в женском поколении, в котором наследовала «ближняя родственница последнецарствовавшего рода сего сына, по нисходящей от него или сына его старшей, или же, за неимением нисходящих, по боковой линии, а в недостатке сей родственницы, то лице мужеское или женское, которое заступает ее место, с предпочтением, как и выше, мужеского пола женскому». Первоочередное право на престолонаследие в нашем случае, таким образом, должна была получать вторая дочь сына Императора – родоначальника «по нисходящей от него» и т.д. То есть, в случае пресечения рода Великой княгини Ольги Николаевны, ее место с теми же правами для вступления на Престол и с теми же правами для ее должна была занять вторая дочь Николая II – Великая княгиня Татьяна Николаевна (1897 г.р.), затем третья дочь – Великая княгиня Мария Николаевна (1899 г.р.) и четвертая дочь – Великая княгиня Анастасия Николаевна (1901 г.р.).

Ст. 10 (32) в первой ее части была неприменима, поскольку регулировала престолонаследие в женском роде прочих сыновей Императора-Родоначальника. Таких женских родов, как известно, в начале ХХ в. фактически не существовало. Вторая часть этой статьи указывала, что затем престолонаследие переходит «в род старшей дочери Императора-Родоначальника, в мужеское ее поколение; по пресечении же оного, в женское ее поколение, следуя порядку, установленному в женских поколениях сыновей Императора». Это означало, что на первый план в престолонаследии выходило мужское поколение Великой княгини Ксении Александровны (1875-1960) – дочери Александра III – родоначальника, затем ее женское поколение.

Если применять для этого случая ст. 8 (30), хотя этот вопрос законодателем не урегулирован, но логически отказать в этом трудно, то она была той особой Императорской Крови, состоявшей в разнородном браке и не имевшей препятствий к восприятию Престола с точки зрения ограничений, накладывавшихся законом в отношении вероисповедания. То есть, ее можно было рассматривать непосредственной претенденткой на российский Престол, поскольку, согласно указанной статьи, она принадлежала к той категории лица женского пола, которое «не теряет никогда права…» на Престол, поскольку от нее это право «беспосредственно пришло». Однозначно, можно утверждать, что после нее (или перед ней, в случае отказа от примененения ст. 8 (30), престолонаследие переходило к ее сыновьям – в «мужское ее поколение», затем в «женское ее поколение, следуя порядку, установленному в женских поколениях сыновей Императора».

Дальнейший путь когнатского престолонаследия был указан в ст. 11 (33): «По пресечении поколений мужеского и женского старшей дочери Императора-Родоначальника, наследство переходит к поколению мужескому, а потом к женскому второй дочери Императора-Родоначальника, и так далее». То есть, в случае пресечения этих линий престолонаследие переходило в род младшей дочери Александра III, к Великой Княгине Ольге Александровне. Статьи ст. 12 (34), ст. 13 (35) остались неприменимы.

В дальнейшем, в случае пресечения всех перечисленных выше линий престолонаследие должно было перейти в линию потомков Александра II, то есть, через Великого Князя Владимира Александровича (1847-1909) к его сыну Кириллу Владимировичу (1876-1938) и его потомкам при соблюдении ими требований к условиям престолонаследия.

Резюмируя сказанное, приходим к выводу том, что убийство Царской Семьи и Великого Князя Михаила Александровича привело к открытию первоочередного права на престолонаследие для старшей дочери Александра III и сестре Николая II Великой Княгине Ксении Александровне и ее потомству.

Михаил Николаевич Кузнецов, доктор юридических наук, профессор, почетный работник высшего профессионального образования

Георгий Павлович Шайрян, доктор юридических наук, кандидат исторических наук

(Окончание следует)

---

[1] ПСЗ РИ. Собр. первое. № Т. XXIV. № 17910. С. 587.

[2] Фотокопия рукописного подлинника помещена в каталоге выставки «Венчания на царство и коронации в Московском Кремле». Ч. 2. М.: Тип. «АзБука, 2013. С. 94 98. Кат. 204. Там же был представлен подлинник Учреждения о Императорской Фамилии 1797 г. Кат. 205.

[3] ПСЗ РИ. Собр. первое. № Т. XXIV. № 17910. С. 589.

[4] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 9. С. 1.

[5] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Прил. III. С. 23.

[6] Манифест от 22 апреля 1834 г. «О совершеннолетии Его Императорского Величества Наследника, Цесаревича и Великого князя Александра Николаевича // ПСЗ РИ. Собр. второе. Т. IX. С. 318; СЗ РИ (1857). ОГЗ РИ. Прил. III. С. 55. СЗ РИ (1912). ОГЗ 1906. Прил. III. С. 23.

[7] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. П. 1. Ст. 144. С. 10.

[8] ОГЗ РИ 1832 г., устанавливая в ст. 6 право старшего сына на первоочередное наследование престола, без указания на него как на наследника, не определяли факт кончины императора как условие вступления на престол: «Посему, наследие престола принадлежит прежде всего старшему сыну царствующего Императора, а по нем всему его мужскому поколению» // СЗ РИ (1857). Ст. 6. С. 2.

[9] ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. XX IV. № 17910. С. 588.

[10] Коркунов Н.М. Русское государственное право. С. 229.

[11] Там же, с. 233.

[12] Корф С.А. Русское государственное право. С. 97.

[13] Лазаревский Н.И. Лекции …С. 237.

[14] ПСЗ РИ. Собр. второе. Т. I. № 537. С. 889.

[15] Зызыкин М.В. Царская власть...С. 108.

[16] СЗ РИ(1912) ОГЗ 1906. Ст. 133. С.9.

[17] ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. XXIV. № 17910.

[18] СЗ РИ (1857). Ст. 8. СЗ РИ (1912). Ст. 30.

[19] Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб.: Брокгауз-Ефрон. 1890-1907.

[20] Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1899. С. 229 - 230.

[21] Алексеев А.С. Русское государственное право. М., 1905. С. 174.

[22] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 37. С. 3.

[23] Там же.

[24] Манифест «О вступлении на Престол Государя Императора Николая Павловича» от 12 декабря 1825 г.» // ПСЗ РИ. Собр. второе. Т. I. № 1. С. 1.

[25] Учреждение о Императорской Фамилии от 5 апреля 1797 г. // ПСЗ РИ Собр. первое. Т. № 17.906. С. 525– 569.

[26] ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. XXIV. № 17906. С. 525.

[27] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 125. С. 9.

[28] Guy Stair Sainty. The Russian Imperial Succession: another view. Сайт «Русский легитимист». Режим доступа: http://www.russianlegitimist.org/the-russian-imperial-succession-another-view-guy-stair-sainty/

[29] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 125. С. 9.

[30] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 86. С. 6.

[31] СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 222. С. 17.

[32] ПСЗ РИ Собр. первое. Т. XXIV. № 17.906. С. 527. СЗ РИ (1857) СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 26. С. 9.

[33] Грибовский В.М. Государственное устройство и управление Российской Империи. С. 69.

[34] УИФ от 2 июля 1886 г. // ПСЗ РИ. Собр. третье. Т. VI. № 3851.

[35] Jallinoja Riitta. Families, Status and Dynasties –1600–2000. Palgrave Macmillan UK, 2017. Р. 32.

[36] ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. XXXVII. № 28208. СЗ РИ (1912) ОГЗ 1906. Ст. 126 С. 9. Ст. 188. С. 14.

[37] ПСЗ РИ. Собр. третье. Т VI. № 3851. С. 381. (в редакции УИФ 1886 г.). СЗ РИ (1912). ОГЗ 1906. Ст. 126. С. 9.

[38] Так именовала Екатерина II будущий Императорский дом. См.: Письмо Екатерины II к великому князю Константину Павловичу о пагубности разводов великих князей // Ф. 344. «Шибанов». 1-256. Л. 15.

[39] ОР РГБ Манифест Екатерины II об обручении Павла Петровича с принцессой Марией Федоровной // Ф. 218. Собрание отдела рукописей: собрание XII-XX в. К. 1310.Ед.хр. 13. л.1(лицевая сторона).

[40] Там же.

[41] Манифест Екатерины II об обручении Павла Петровича с принцессой Марией Федоровной // ОР РГБ. Ф. 218. Собрание отдела рукописей: собрание XII-XX в. К. 1310.Ед.хр. 13. л.1 (оборотная сторона). Важность этого условия подчеркивалась также в описании церемонии бракосочетания великого князя Павла Петровича с его первой супругой Наталией Алексеевной, урожденной Гессен-Дарштадтской Вильгельминой (дата рукописи 29 сентября 1773 г.). // ОР РГБ. Ф. 178. Музейное собрание (русская часть): собрание XI –1946 г. № 1679. (8л.).

[42] ОР РГБ Манифест Екатерины II об обручении Павла Петровича с принцессой Марией Федоровной // Ф. 218. Собрание отдела рукописей: собрание XII-XX в. К. 1310.Ед.хр. 13. л.1 (оборотная сторона).

[43] Именной указ, данный Сенату «О некоторых изменениях в Учреждении об Императорской Фамилии» // ПСЗ РИ. Собр. третье. Т.V. № 2695. С. 5.

[44] Как указано в преамбуле к редакции УИФ 1886 г., ее появление на свет связано с «умножением Императорского рода», что потребовало его систематизации с целью, сформулированной Императором так: «…Установить правила навсегда утверждающие всем Членам Фамилии Нашей принадлежащее каждому достоинство». См.: ПСЗ РИ. Собр. третье. Т. VI. № 3851. С. 381.

[45] ПСЗ РИ Cобр. третье. Т. X. № 5868.

[46] Там же.Т. ХХХI. № 35731. С. 884.

[47] Там е. Т. XXIV . № 17910. С. 588.

[48] Учреждение о Императорской Фамилии (2 июля 1886 г.) // ПСЗ РИ. Собр. третье. Т. VI. № 3851. См.: Манифест «О восприятии Ее Великогерцогским Высочеством, Принцессой Алисой Гессенской Православной веры» от 21 октября 1894 г. // ПСЗ РИ. Собр. третье. Т. XIV. № 11015. С. 626.