«Поэт открыл для нас дивные звуки, доселе неведомые русскому языку…»

На фото: А.Парпара и В.Сдобняков в Болдино. Фото Бориса Лукина

7 ноября исполняется год со дня смерти поэта и издателя, создателя фонда М.Ю. Лермонтова, лауреата Государственной премии России Анатолия Парпары (15.07.1940 – 7.11.2020).

Ко дню памяти талантливого русского писателя и человека предлагаем читателям беседу с ним о М.Ю. Лермонтове из книги нашего автора, писателя Валерия Сдобнякова.

***

Валерий Сдобняков. Анатолий Анатольевич, в наших предыдущих беседах мы уже говорили с вами о создании фонда М. Ю. Лермонтова, о том, какую работу этот фонд осуществлял. Но я вас никогда не спрашивал о том, а что лично для вас значат судьба и творчество Михаила Юрьевича, почему именно к этому русскому гению притянулась, прикипела ваша душа, почему именно он стал вашей творческой влюблённостью? Почему именно Лермонтов? Ведь если взглянуть на русскую литературу, то в ней трудилось много замечательных поэтов.

Анатолий Парпара. Да, в русской поэзии оставили свой след многие могучие поэты, но, вне сомнения, двое из них – самые яркие светила на русском небосклоне в мировом космосе: Пушкин и Лермонтов. И поэтому естественно, когда я почувствовал в себе тяготение к словесности, то в первую очередь очень много времени отдал изучению жизни и творчества Александра Сергеевича Пушкина. И тогда, говоря церковным языком, промыслительно влюбился в подмосковное местечко Захарово, где Сашенька в одиннадцатилетнем возрасте начал писать стихи. Именно там однажды мои друзья попросили меня выступить в домике, где жила бабушка Пушкина. Потом мы стали проводить районные праздники поэзии, потом областные, и так дошло до всесоюзных праздников поэзии. Нам удалось тогда многое сделать: вывести литературный праздник с районного уровня на всесоюзный, в те времена это было большим достоинством. И я во Всесоюзном Пушкинском комитете, который возглавил талантливый поэт и подвижник Владимир Костров, отвечал как раз за Пушкинский праздник в селе Захарове. Параллельно с этим увлечением судьбой великого гения русского в моей жизни и в творчестве происходило какое-то духовное движение: я стал активно писать стихи да исторические драмы. Стали выходить в серьёзных издательствах мои книги… И вот по воле судьбы в 1991 году я оказался в Железноводске, где приходил в себя после долгих жестоких операций. И там с удивлением узнал, что на стопятидесятилетие дня памяти М.Ю. Лермонтова никто ни из Москвы, ни из Петербурга не приехал. Да, это был тяжёлый год, когда и страна изменила свою жизнь, и у нашего государства появилось новое название. Всё рушилось. И во мне восстало чувство справедливости – как же так, такая дата, а никто не приехал, не отметил её в Пятигорске, на Кавказе. И пока я так грустно размышлял, ко мне в клинику пришла директор музея Лермонтова в Пятигорске Людмила Ивановна Морозова и сказала: «Анатолий Анатольевич, я знаю ваше состояние здоровья, но, пожалуйста, приезжайте к нам завтра на праздник». И я там был единственным представителем русской поэзии из двух знаменитых столиц. После этого праздника, когда я был ещё немощным, мне показалось, что надо что-то такое придумать, чтобы переломить ситуацию. Сам государственный музей в Пятигорске «Домик Лермонтова» тогда очень тяжело жил. Финансирование было минимальным: не было денег на охрану выдающихся экспонатов. С великим трудом отбивались от настойчивых грабежей. А тогдашний коллектив научных работников музея состоял из выдающихся специалистов по творчеству Лермонтова, по литературе ХIХ века. И тогда мы с моим пятигорским другом Анатолием Трилисовым, которому в своё время дал рекомендацию для вступления в Союз писателей СССР, стали ходить по фабрикам и заводам, которые ещё как-то держались и работали, выступали у них и просили руководство их оказать финансовую помощь музею Лермонтова. И так мы выступили примерно на двадцати предприятиях, оставив там письма с реквизитами музея. И только через двадцать лет я узнал от Трилисова, что после наших выступлений в том, 1992 году на счёт музея Лермонтова было перечислено 168 тысяч рублей.

В.С. Большое и благородное дело вы сделали.

А.П. И вот таким образом музей смог какое-то время пережить. Возможно, что сегодняшние руководители музея думают несколько иначе, потому что со временем в его руководство пришли люди, которые более чиновники, чем исследователи творчества Лермонтова...

В.С. К сожалению, такое происходит практически повсеместно.

А.П. Но тогда у меня с работниками музея были очень хорошие отношения, полное взаимопонимание. Международный фонд им. М.Ю. Лермонтова провёл на протяжении пяти лет серию поэтических праздников в Пятигорске и Железноводске. В 1992 году я привёз своих друзей из Москвы поэтов Владимира Гнеушева и Валерия Черкашина (ставропольцев по рождению). Из Черкеска приехал помочь нам в выступлениях замечательный поэт и мой друг карачаевский поэт Назир Хубиев. В 1993 году состоялся первый праздник славянской поэзии, на который приехали поэты, мои друзья из Болгарии, Македонии и Сербии. К сожалению, отдел культуры Пятигорска (Чертыковцев) клятвенно пообещавший помочь нам, не смог этого сделать, и нам пришло всё решать самим. Хорошо, что у меня был друг, один корейский предприниматель по имени Ли, который помог нам уехать назад. К чему всё этого говорю? Мне очень хотелось поднять Лермонтовский праздник на прежний, советский уровень. До 1996 года включительно мне это делать удавалось. Я привозил в Пятигорск выдающихся писателей и поэтов – Петра Проскурина, Игоря Ляпина, Бориса Можаева и других. В 1996 году при помощи ставропольского губернатора Ивана Ивановича Марченко, главы эколого-курортного региона Кавказские Минеральные воды Ивана Ивановича Никишина удалось провести первый Международный Железноводский праздник поэзии Лермонтова. В пятигорском музее Лермонтова встретили это известие настороженно, потому что побоялись, что это будет мешать уже сложившимся литературным праздникам. Но мы решили этот праздник провести не в октябре, а в сентябре, провести его раньше традиционного. К тому же Железноводск в тот год праздновал свой день рождения, и вот под эту дату мы и провели международный поэтический форум. Приехали на него представители поэзии из пятнадцати стран – Китая, Испании, Франции, Белорусии, Сирии, Азербайджана и т.д. Из наших поэтов (принцип – от каждой страны и республики только один представитель) мне удалось пригласить лауреата Государственной премии, блистательного поэта Владимира Соколова, классика Дагестана Расула Гамзатовича Гамзатова, из Калмыкии приехал мудрый Давид Никитич Кугультинов. Сам я занимался только организацией праздника «Железноводские вечера поэзии». Праздник прошёл очень хорошо. Всем иностранным гостям вручили ценные подарки. Было 34 публикации о прошедшем празднике в газетах и журналах, три телевизионных канала освещали наш праздник. Но, может быть потому, что всё прошло очень хорошо, все последующие праздники стали проводиться очень плохо. Основной мыслью этого поэтического события была пропаганда творчества М.Ю. Лермонтова – переводы его поэзии и прозы на языки народов мира. Вот почему мы вручили посмертно золотую медаль Кайсыну Кулиеву за переводы стихов Лермонтова и Расулу Гамзатову. В последующие годы эти награды получили знаменитый Мустай Карим за переводы стихов на башкирский язык, Хасану Тхазепову за переводы на кабардинский язык, за переводы на киргизский язык мы наградили Омара Султанова… Поэтому последующие награды мы вручали только национальным поэтам за переводы стихов Лермонтова на их родные языки. Скажу, что за все годы мы вручили всего лишь тринадцать медалей. Из русских поэтов этой редкой награды были удостоены пятигорец Александр Мосинцев и москвич Анатолий Пшеничный, а также главный хранитель музея «Домик Лермонтова» в Пятигорске Николай Маркелов за его гигантскую работу по пропаганде творчества Михаила Юрьевича.

Всего же у нас было три номинации: за переводы поэзии на иные языки, за пропаганду творчества Лермонтова, за содействие в организации праздника. Больше мы ни за что не награждали. Должен сказать, что до сих пор фонд Лермонтова существует, но не имеет своего банковского счёта.

В.С. По сути, всё вернулось на круги своя, на личную, жертвенную заинтересованность отдельных частных лиц, готовых тратить свои личные средства, время, силы для того, чтобы пропагандировать творчество гениального русского поэта.

А.П. У каждой машины, каждого дела должен быть свой мотор. Есть он, и дело идёт вперёд, нет – и всё останавливается, закрывается.

В.С. К сожалению, как мне кажется, сейчас слишком многое в нашей культуре, литературе переведено на такие личные моторы.

А.П. И если продолжать первоначальную линию, то у нас в 1996 году была одна задача, которая практически осуществилась – нам удалось выбить две комнаты в доме, это бывшее подворье Карпова в Железноводске, где когда-то останавливался Михаил Юрьевич Лермонтов. В Пятигорске существует государственный музей. Он создавался на протяжении ста пятидесяти лет. Недавно отпраздновали столетие со дня создания музея. Эта музейная структура была официально поддержана сначала в царское время, затем и в советское. А в Железноводске Лермонтов провёл последнюю ночь в своей жизни. Бывал он там и ранее. В любом горое мира, где проходила жизнь гениев: Гёте, Рильке или Бёрнса, в таких домах, как правило, делают музеи. Вот наш полководец Суворов отстоял независимость Швейцарии, так там существуют три музея, посвящённые великому воину и подвижнику. А у нас в Железноводске до сих пор невозможно ничего подобного сделать. Более восемнадцати лет мы с этой идеей бьёмся – всё без толку. И тогда я решил построить в Железноводске себе дачу, первый этаж которой отдать под музей Лермонтова. 18 октября 2012 года удалось провести первое мероприятие в незавершённом ещё молодом музее: прошло представление работ великого художника-графика, народного художника России Фёдора Денисовича Константинова. Из моей домашней коллекции было выставлено более шестидесяти его гравюр по произведениям Лермонтова. Я подумал – если ничего подобного наше государство не может сделать, если правительство занято своими личными делами больше, чем государственными, то почему людям – государственникам от природы – не заниматься этим. Ведь если бы кто-то когда-то не начал создавать музей Лермонтова (а его создавали пятьдесят лет – начинали, бросали, опять продолжали), тогда бы и не было сегодняшнего государственного музея. Возможно, когда-то и в Железноводске будет государственный музей не хуже пятигорского. Я не хочу говорить о том, что тогда и меня могут в связи с этим вспомнить. Нет, дело не в мелком тщеславие, а в справедливости. Сейчас я пытаюсь в домике этом открывать какие-то выставки, пытаюсь туда перевезти свой богатый лермонтовский архив. Только теперь надо будет позаботиться, чтобы это всё не растащили.

В.С. Что наиболее ценно в вашем архиве?

А.П. В первую очередь, это несколько лермонтовских книг дореволюционного издания, многие собрания сочинений советского периода, немало книг, которые мне дарили мои друзья-поэты, где опубликованы стихи, посвящённые Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Всё это потихонечку собирается в музее в Железноводске. Не говоря уже о литературоведческих книгах, которые посвящены творчеству Лермонтова. Их у меня немало. В том числе и с авторскими подписями. В общем, всё, что я сам сохранил, потихоньку-полегоньку перевожу в Железноводск уже третий год.

В.С. Я понял так, что вы хотите создать центр по изучению наследия великого русского поэта, чтобы в вашем общественном музее были представлены не только копии каких-то картин, рукописей, документов, связанных с жизнью Лермонтова, но и проводилась полноценная исследовательская, творческая работа?

А.П. Я так широко не замахиваюсь. На самом деле хочу создать в Железноводске учебные материалы для школьников. И как идеал – мечтаю создать домашнюю школу юного литератора: передать свои знания об истории развития русского языка, особенно – о происхождении слов. К примеру, как появилось слово «замурзанный», какие события народной жизни произошли, чтобы благородное «мурза» превратилось в негативное слово.

В.С. Замечательная мысль!

А.П. И чтобы уроки по творчеству Лермонтова, да и другие, посвящённые русской литературе (я хочу перевести в Железноводск свою библиотеку, в которой пять тысяч книг русской поэзии, подаренных мне моими друзьями-поэтами. В этой библиотеке есть книги с автографами Леонида Леонова, Константина Симонова, Сергея Наровчатова и многих других известных литераторов), могли проходить в этом музее. Но для этого нужно провести большую подготовительную работу, чтобы книги оказались востребованными, чтобы они служили людям, а не оказались просто выброшенными за ненадобностью или сожжены.

В.С. Увы, но мы знаем и такие случаи.

А.П. В школе юного литератора я хочу в летнее время проводить двухмесячное обучение. Я уже провёл переговоры с местными библиотеками, общеобразовательными школами. У меня с ними очень хорошие отношения. Хочется попытаться использовать свой опыт, который я приобрёл за десять лет преподавания в Университете культуры и искусства на факультете журналистики, рассказывая о русском слове, о его истории, значении. Я вёл предмет под названием «журязистика» (журналистика, язык, история).

В.С. Это очень важно. Ведь мало просто прививать ростки настоящей культуры, понимания настоящего искусства молодым ребятам, которые тянутся к перу. Но ведь нужно противостоять ещё и той современной тенденции, которая превращает труд журналиста в какую-то подённую работу, где пишущий должен писать только то, что ему сказали. А размышлять, анализировать, разбираться, пытаться представить разные точки зрения – это всё не ваше дело. Я думаю, что, познавая историю русской литературы, русского слова, русской журналистики, молодые ребята могут открыть для себя совершенно иной мир. Они и литературу, журналистику уже всю оставшуюся жизнь будут воспринимать иначе.

А.П. Конечно. Дело в том, что очень многие известные журналисты, вроде Познера, считают, что журналистика должна выполнять только информационную роль. Говорить факты, рекламировать, но не заниматься русским языком, не заниматься нравственным воспитанием. Это совершенно неверно. Хотя один французский классик с доброй иронией утверждал, что журналистика – это литература на бегу. Но всё-таки это литература, хотя и на бегу. Я когда преподавал в университете, то предлагал студентам – давайте перестанем бегать и займёмся настоящей литературой. Так вот, журналистика – это как способ, как этап постижения литературы. И конечно, журналистика должна думать о совести, чести, справедливости, достоинстве. Эти понятия от неё должны быть неотделимы. Хотя Марк Дейч думает иначе: «Современная журналистика медленно деградирует. Каждый журналист от кого-то зависит». Телеканал (Ц) 27. 07. 2010: 13-48 минут.

В.С. С этим невозможно спорить. Но я всё-таки хочу вернуться к Лермонтову. Как вы оцениваете последние публикации, которые появились последнее время в прессе? Опять спорят о характере Михаила Юрьевича, о том, что не все русоненавистнические строки, приписываемые ему, на самом деле принадлежат его перу? Тут, в частности, и наш журнал «Вертикаль. ХХI век», автором которого и членом редакционной коллегии вы являетесь уже многие годы, опубликовал большие работы критиков Владимира Бондаренко и Александры Кутырёвой, которая, как я думаю, очень интересно и довольно убедительно доказывает, что не Лермонтову принадлежит стихотворение «Прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ…». Как вы думаете, с чем это связано, почему вокруг имени Лермонтова, его творческого наследия не утихают такие эмоциональные, я бы даже сказал яростные, споры? Может быть, это происходит из-за того, что написанное Лермонтовым до сих пор продолжает сильно влиять на нашу современную жизнь?

А.П. Творчество Лермонтова – современно болевое для нас. Вообще русская литература – это могучая боль на протяжении всей истории Отечества нашего. И так складывается жизнь, что люди не вырастают идеальными, они не совершают идеальных поступков. Вот и о Лермонтове написано множество книг. Но те, кто пишут в угоду всевозможным тенденциям, часто передёргивают факты, где стараются представить его этаким «ангелом зла». И до революции выходили книжки, уничтожающие Лермонтова, как великого русского писателя. Что касается книги Владимира Бондаренко, то всю её я ещё не прочитал, хотя Володя подарил в наш музей свой том о Лермонтове. По тем же отрывкам, что мне попадались, мне кажется, что это достойная работа. Он умеет работать с текстом, глубоко изучил творчество Михаила Юрьевича. Немало нового внёс в наше знание о Шотландии и предках поэта. В Лермонтове читателю необходимо отделять его творческие силы от его физиологии. Например, Фридрих Боденштедт, двадцатиоднолетний гувернёр молодого князя Голицына, будущий переводчик Лермонтова, зайдя в один ресторан, был поражён, увидя русских офицеров, невоздержанно ведущих себя, скандалящих. Какого же было его удивление, когда через несколько дней встретившись с поэтом Лермонтовым, он узнал в нём одного из тех скандаливших офицеров, который с точки зрения его, воспитанного немецкого мальчика, вёл себя крайне непристойно. Но когда он начал с Михаилом Юрьевичем разговаривать, то был буквально в шоке – столь образован и европейски культурен был его собеседник. Так же и Виссарион Белинский, до встречи с Лермонтовым, когда увидел его под арестом, тоже к нему относился негативно. С другой стороны, понять Лермонтова можно, потому что многое земное его не устраивало. Его тошнило от лжесвидетельств современников, от того, что какие-то люди творили тайком подлости. Он был непримирим ко всему этому. И эта непримиримость страшно бросалась в глаза окружающим его современникам. Отсюда и многие его дуэли. С другой стороны, он слишком рано встретился со смертью (матушка), с несправедливостью (отлучением отца от него), с беззаветной любовью бабушки. Слишком рано узнал, что такое женщина. Но это всё не сломило его характер, но обострило чувства и молодой ум. Ему не хватило несколько лет жизни, чтобы божественное в нём победило земное. Ведь мы знаем, что многие святые не сразу становились таковыми со дня своего рождения. Перед этим они проходили трудный путь перестроения своей жизни.

В.С. Проходили путь искушения.

А.П. Можно и так сказать. Хотя искушения всё-таки приходят к тому человеку, который уже сложился, состоялся. Но тут важно вот что – сам Лермонтов родился с величайшей задачей, редкой для человека. В нём изначально было заложено нечто высочайшее, и вдруг он сталкивается с человеческим ничтожеством, коварством. И вот заметьте – много человеческих претензий и к Пушкину, и к Лермонтову, но самое поразительное то, что у них была резкая черта между их творчеством, и тем, как они жили. И тот и другой в ранней молодости писали стишки, которые нам бы хотелось, чтобы они их не писали. Но это молодость. И вдруг, когда они начинают идти к монастырю, под сень монастыря, то всё изменяется. Когда-то я сказал, что Пушкин – дневное светило. Но и Лермонтов не вечернее. И как часто бывает, что и Луна, и Солнце одновременно находятся на небосводе, так одновременно Пушкин и Лермонтов взошли на небосвод нашей поэзии. Это наше счастье, что мы имеем таких великих поэтов.

В.С. Анатолий Анатольевич, вы думали когда-нибудь над тем, почему такие великие люди, великие поэты так рано уходят из жизни? В этом просматривается какая-то просто пугающая закономерность.

А.П. Скажем так – они всё-таки ушли, завершив то, что они должны были сделать. При всей незавершённости лермонтовской жизни всё-таки главное он сделал. Он переломил обычное, и за его необычными строфами последовали два века дивной русской поэзии, которая стала дополнять то, что он не смог свершить (тот же Николай Гумилёв, Сергей Есенин, Даниил Андреев). Мне кажется, что есть величайшие знания, к которым человечество ещё даже не прикоснулось. И вот устами своих классиков (Пушкина, Лермонтова, Фёдорова и его ученика Циолковского и других) мы постепенно-постепенно начинаем расширять свои человеческие знания. Можно идти к грекам, можно к латинянам – в каждой сфере существуют мощные пласты знания, к которым мы только прикасаемся. Лермонтов, Пушкин основательно поработали на этой ниве, открыли для нас неведомое ране и отошли. И значит, должны прийти какие-то другие люди, которые это дело продолжат. До каких это будет пор – не знаю. И можно ли до конца это знание постичь, есть ли предел совершенствованию человека, я тоже не знаю. Как не знаю – и нужен ли этот предел.

В.С. Я тоже так думал. Ведь ничего нет случайного в нашей жизни. Нам кажется – сколько ещё всего они могли бы сделать, совершить, сколько написать великих произведений. Но раз Господь забрал, значит, земной их срок истёк. А если этому не верить, то значит всё на земле – хаос и случайность.

А.П. Самое поразительное – Пушкин и Лермонтов, эти могучие поэты, прошли по своим определённым только им путям. У них душевных отстранений от избранного изначально пути не было. А вот, допустим, Александр Блок шёл по своей дороге и свернул в сторону. В меньшей степени подобное случилось и с Николаем Гумилёвым. Я очень люблю его поэзию, но мне кажется, он свернул в иные дебри, неведомые русской культуре. А мог совершить великое. И мы ещё должны понимать, что когда рождаемся, то грехи человеческие рождаются вместе с нами. И пройти очищение от них в молодом возрасте, как это произошло с Пушкиным и почти полностью произошло с Лермонтовым – это великое очищение. Чистый продукт практически невозможен, он обязательно должен быть с примесью. Ну, хорошо, если эта примесь не связана с ядом.

В.С. Золото тоже никогда не бывает абсолютно чистым.

А.П. Тут вещество более серьёзное, чем золото или серебро.