На семи холмах

XI-XII. Бесплатная лекция. Вредный старик

Александр Сергеевич Пушкин 
0
446
Время на чтение 28 минут

 

I. Записки сельского учителя

II. Мимо белых-белых берегов

III. А гуси летели высоко, высоко…

IV. Вся жизнь впереди…

V. Афганец

VI-VII. В полях. Ночи-ноченьки

VIII. Последний солдат

IX-X. Дон Кихот из Обрядовки. Ночной сторож

 

 

Бесплатная лекция

XI

В моих тетрадках уже много историй и все они сроднились со мной и остались в душе. Но вот что странно: проходят дни и недели, а я никак не могу прерваться – отдохнуть от писательства и потому часто спрашиваю себя – что стоит за твоими страничками, дорогой наш Семён Петрович, есть ли здесь какая-то цель? Но этот вопрос у меня без ответа. Правда иногда мне кажется, что я пишу какую-то большую, длинную повесть под названием «Прощания и встречи», и эта повесть закончится лишь тогда, когда закончится сама жизнь. А моя Аннушка по этому поводу выразилась ещё поточнее: твои, мол, тетради, Сенечка, это, конечно, дневник, и нечего тут гадать. А, может быть, так и есть. Ведь я пишу о тех, кого уважал и любил, с кем делил многие свои печали и радости, – и это сущая правда. И примеров этому – океан. И о многих из этих людей я уже написал. Но таких историй не убывает, но у меня ещё много сил. Вот и сейчас я думаю – с кого мне сегодня начать? Но что думать – начинай с долгожителей. К примеру, расскажи о Паниной Марии Прокопьевне, ведь ей скоро исполнится восемьдесят лет. Конечно, это редкий возраст по нынешним временам, но она – молодец! К тому же всё ещё живёт одна, без помощников, – и сама топит печи и стряпает хлеб и даже садит немного картошки – надо же что-то на зиму… И вот однажды эта старушка меня здорово удивила. Но это даже не удивление, а что-то побольше, и я об этом не забываю. А ведь прошло с того дня два десятка лет. Но, пожалуй, расскажу обо всём по порядку. И начну, как говорится, издалека. Ведь сделать это очень легко, потому что и сам я, как не крути, – долгожитель. Да и с памятью у меня – всё в порядке, слава Богу – не жалуюсь.

Так вот:  помнится, ещё в советские времена в наши деревни приезжали очень странные люди. Их называли – лекторы. В те годы ещё не было в сельском быту телевизоров, и потому лекторы у моих земляков пользовались уважением и даже почётом. А всё начиналось с объявлений, то есть с афиш. Правда, это слишком громко сказано, – в жизни всё было проще. И занимались этим наши сельские активисты, а это, как правило, учителя. И вот кто-нибудь из них находил боль­шой лист бумаги и на нём крупными буквами выводил: «Сегодня, в шесть часов вечера, в клубе состоится лекция о международном положении». Лектор обкома партии такой-то... Вход бесплатный. И всё это вывешивалось возле нашего магазина на старом дощатом заборе.

И вот – лекция. Клуб, как всегда, переполнен. Деревенский народ любит всякие зрелища, представления. И лекции всегда слушали со вниманием, а потом начинались вопросы. В связи с этим случались часто смешные истории. Помню, один лектор каждые две-три минуты наливал в стакан воды и эту воду с каким-то остервенением выплёскивал в горло. Наверное, в этом горле что-то пересыхало, а может быть, волновался. И вот лекция закончилась, пришло время вопросов. И сразу же с первого ряда напористый голос:

– Товарищ лектор, у тебя стаканчик не освободился?

В зале, конечно же, громкий смех, оживление. Доволен и тот – кто задавал вопрос. А это был Колька Полудинцев – наш деревенский пьяница и балагур. Но странное дело, сам лектор почему-то юмора не понял и стал извиняться:

– Прости, дорогой, я стакан, видимо, задержал. Но нет проблем – я его мигом освобожу.

И освободил. Допил остатки воды и даже крякнул от удовольствия. А после этого в зале снова веселье, и даже раздались аплодисменты. Словом, лекция удалась.

А в другой раз лектор рассказывал о Есенине. Но стихи поэта, видимо, не держал в памяти, а читал их по книге. Это, конечно, всем не понравилось. Но народ у нас добрый, и потому никто не шумел. Зато после лекции не возникло вопросов, и это смутило лектора. И тогда он сам решил задавать вопросы. А в зале сидели в основном школьники, зато первый ряд, как всегда, был особен­ный. Там расположились наши старички-пенсионеры. Вот к ним и обратился лектор:

– А теперь признавайтесь – кто из вас тоже балуется стихами? – В зале гробовое молчание. И тогда он спросил по-другому:

– Я хочу узнать, кто из вас сочиняет стихи и рассказы, а может, даже сказки про какую-нибудь Бабу-Ягу или Емелю-дурачка?

Но в зале продолжалась тишина, и тогда лектор достал платочек и стал протирать очки. Делал это он долго, старательно и, наконец, снова заговорил:

– Значит, играем в молчанку? Но я понима-а-а-ю…

Последнее слово он вытянул в какую-то насмешливую верёвочку, но не успокоился. И стал давать всем советы:

– Если стишки кому-то не по зубам – не унывайте. А лучше вырастите огурец или морковку. Земля у вас – голимые чернозёмы. Брось в неё камень – и вылупится арбуз. Так что выше голову, милые. Есенин тоже был из деревни, а мы его – рядом с Пушкиным... Вы не согласны? Кто не согласен – пиши заявление. Ну, что?

Но в зале по-прежнему тихо, люди точно окаменели. И тогда лектор поднял правую руку – видно, просил внимания. И сразу же из зала выкрик:

– Чё замолчал, не тяни резину! – Передние ряды зашумели, и лектор вскочил со стула. А голос сердитый:

– Резина тут ни при чём, так что подведём итоги. – И в этот миг у него свалились очки, но он их поймал на лету и стал энергично протирать и дышать на оправу. И при этом что-то шептал про себя и гримасничал. А потом всё изменилось: к его столику вдруг подошла какая-то старая женщина в очень странной одежде. На ней было тяжёлое тёмное платье, а на голове такой же тёмный платок. И платок был надвинут на лоб и почти закрывал глаза. Но всё равно я узнал её. Это была Мария Прокопьевна Панина – старенькая колхозница-инвалид. Её избёнка стояла от моего дома в каких-нибудь ста шагах. И вот старушка оказалась у самого столика, а потом посмотрела в зал. И сразу заговорила. А голос какой-то робкий, униженный – и ещё с хрипотцой, как будто в горле что-то мешает. И вот что она сказала:

– Люди добрые, простите меня, не ругайте, но я тоже... тоже... – И она запнулась, наверно, разволновалась. И лектор пошёл ей навстречу:

– Но что значит «тоже»? Правда, догадываюсь. Вы, значит, тоже пишете стихи? Ну как? Угадал?..

– Какой ты бойкий, догадливой, а я вот не бойка, но давно уж пишу. Да, да, я не вру, – такой грех на себе таскаю...

– Это не грех. В тюрьму за это не попадают... – Лектор засмеялся, а в зале зашумели. И этот шум почему-то ободрил старушку. Она даже помахала кому-то рукой и сказала громко, уверенно:

– В тюрьме я ещё не бывала, а вот бумагу давно мараю и сейчас я вам почитаю...

– И правильно сделаете, а мы послушаем, – лектор поправил очки и ещё хотел что-то добавить, но старушка его перебила:

– А меня не надо упрашивать. Так что послушайте... – И она начала читать, а голос стал звонким, напористым, как у молоденькой:

– Я из простой семьи – хорошой,

 Отца моёва звали Прошей,

А жила я трудно, одиноко –

За мной глядели – око в око... Ну как?

– Ну что вам сказать, – лектор снова многозначительно поправил очки, – рифмой вы овладели, но о вашей жизни я мало узнал. А хотелось побольше. Да и стиль у вас – одни кочки. Кстати, вы знакомы с этим словом? Я о стиле опять...

– Кого ты сказал? У меня ведь пять классов всего да шестой коридор. Я там полы мыла, техничкой устроилась, меня из жалости взяли, ведь в деревне голодуха была. И я едва берега не хватила, а сколько наших-то примерло. Таку войну пережили...

И тут лектор её остановил:

-- А вот это, милая, к стихам не относится. Понимаете!?

Последнее слово он произнёс как-то зло и напористо, и старушка сразу сникла, ужала плечи, а потом робко, почти заискивающе, попросила:

– Можно ещё почитать? У меня и о жизни есть, я вам немножко по-быстрому...

– Ну, раз по-быстрому, то читайте, – лектор рассмеялся, и старушка тоже приободрилась. И голосок направился - стал ещё громче, уверенней:

– А вы меня не ругайте. Я ведь за всяко просто, так что послушайте. Это будет про жизнь... – И она повернулась к залу, и голос снова зазвенел:

– Я Богу не крестилася, не молилася,

А на широком поле, на колхозном

С Божьей помощью очутилася...

Она вдруг оборвала себя, может, разволновалась. И голос сразу угас:

– Ладно, пора заканчивать. Хорошего, как говорят, понемногу... Она хмыкнула и поправила платок на голове. А лектор разулыбался:

– Я вас хорошо понимаю, да, да. Вы себя в обиду – ни в коем разе. Вот и Есенин наш был не из робких. Считал себя великим, единственным...

Но старушка опять его перебила:

– Ты меня шибко-то не ругай, я ведь и частушки могу, сочиняю. Хочешь списать?

– Но если сочиняете, то почитайте. А лучше всего пропойте!

– Это чё ты удумал? Кака я тебе певица? Это вон Зыкина с нами с утра до вечера, а мы и довольны. Да и чё говорить: мы люди маленьки, ниже мыши...

И в зале опять зашумели, кто-то даже начал свистеть. Это, наверно, с са­мых задних рядов. А лектор в это время занялся очками – протирал их платочком, примеривал. Наконец, вспомнил про старушку:

– Ну, где ваши частушки? Покажите хотя бы одну...

– Одну можно, но осторожно. Она у меня зубастая... – Старушка расправила плечи и стала рубить воздух ладонью:

– Вся милиция знакома,

Вся милиция – родня,

Давали мне четыре года,

А просидел всего два дня...

Ну, как? Могу и ещё...

В зале смех, кто-то зааплодировал, зато лектор сделался серьёзным, прямо воинственным. И заговорил строгим голосом:

– Если ждёте моей оценки – откройте уши. Во-первых, про милицию – это зря. Ваша частушка порочит честных людей. Наша советская милиция – верный помощник партии, а вы... а вы... – он прямо задохнулся от гнева, – и старушка поникла и опустила голову, а потом чуть слышно спросила:

– Можно ещё почитать? Может, чё-то поглянется. Разрешаете?

– Не разрешаю. Хорошего, как говорят, понемногу. Так вы недавно выразились. А пока – мой совет...

– Какой? – напряглась старушка и даже про платок забыла. Он сполз ей на плечи. А лектор вдруг стал смеяться. Вроде и причин никаких, а он сдержаться не может. Как говорят, закатилась горошинка... Наконец, остановился и произнёс нараспев:

«За мной гляде-е-е-ли око в око...» Это я вас цитирую. Прямо классика!

– Кого ты сказал?

– Не кого, а чего... – поправил лектор и опять рассмеялся, но теперь уже зло, с раздражением. И такие же выдавил из себя слова:

– А совет мой такой – давайте-ка закругляйтесь со своими стишками. Да и не по возрасту вам. А лучше займитесь огородом – посадите огурцы, лучок, можно даже морковочку. Я эту тему уже озвучивал двадцать минут назад. И думаю - повторяться не стоит... – и он посмотрел на старушку долгим присталь­ным взглядом, точно увидел впервые. А та совсем поникла, и голосок – опять тихий, придавленный:

– Я всё, миленький, поняла. Я ведь ишо в уме. Только не суди меня, не казни... – и у неё затряслись плечи, и она стала всхлипывать. А потом осторожно, еле-еле переступая ногами, точно приговорённая к какой-то пытке, стала пробираться к двери. В зале наступила тягучая, зловещая тишина.

И тут возник опять Колька Полудинцев:

– Товарищ лектор, зачем обругал старуху?! У нас за это штрафуют...

Его голос потонул в шуме и криках, кто-то стал выходить из зала. И я тоже вышел вместе со всеми. А на улице, как сейчас вижу, стояла весна. Цвела черёмуха и вся была в белом сиянии, в каких-то немыслимых ароматах. И надо было радоваться, но куда там. Моя душа просто мучилась, изнемогала, точно я в чём-то виноват перед этой старушкой, а из-за неё – виноват перед всем белым светом. И я сжал горло ладонью, будто я какой-то предатель. Да, да предатель, а кто же ещё? Ведь мог бы за неё заступиться, мог бы, мог бы, но почему промолчал, почему?.. Господи, я же виноват перед ней, навсегда виноват. И тут я увидел её. Она ещё далеко не ушла, а теперь даже остановилась возле скверика у самого клуба. Рядом была скамейка, и она на неё присела. А я подошёл поближе, и она сразу меня заметила и спросила:

– Ты пошто за мной увязался? Как будто я кака-то воровка или баба дурна. А всего делов-то – пишу стишки, сама себя веселю, а может, бегу от смерти...

– Не надо об этом. Нам ещё жить да жить, а вы...

И тут она меня остановила:

– А ты, я погляжу, человек сердобольной. Я как-то тебя не сильно знаю. В одной деревне, а точно поврозь. Да и время нонешно ахово – все по норам да по углам. А то давай – посиди со мной, – и она передвинулась на скамейке и опять попросила:

Посидим рядком да поговорим ладком, – она задышала тяжело и как будто заплакала. Так и есть, – она промокнула платочком глаза. И я попробовал её успокоить:

– Не надо себя убивать. Этот лектор – дурачок, недоумок. А вы плачете, а зачем? Он не стоит вашей слезинки.

– Ну чё. Я, видно, старуха слезлива. Я и в доме старости всем мешала... – Она затихла, а я сразу спросил:

– Вас разве туда отправляли? Я живу рядом, а выходит, не знал.

– Кого узнать-то. Меня ведь туда родна сестра упекла. Я не хотела, вся изревелась, но она – ни в каку. Видно, напужалась, что стану нахлебницей. А если, мол, расхвораюсь, то меня с ложечки надо кормить. Вот и сдала меня, да. Но мне в этом доме не ложилось. Да и куда там, хужей не бывает. Если только в тюрьме. Но там ещё, слава Богу, не побывала... А ты чё замолчал? Я вот трещу, как сорока, и поди надоела?

– Нет, нет, я слушаю.

– А раз слушашь, то слушай дале. Значит, не пожилось мне там, не схотелось. Да и как? Ведь всё по команде. Пойдёшь в столову и там приказ – снимай с головы платки и шапки! И только потом за стол. А как поешь – так опять кричат – верхнюю одёжу можно одеть, аха. Так и жили, милый, – снять да одеть!.. А в баню если, то опять строем, – прямо стыдоба. А как зайдёшь в парну – так снова не слава Богу, – горячу воду, мол, экономьте, на вас-де не напасёшься. А лечили нас – сроду не догадашься...

– Ну, как?

– А всех подряд - валидолом. – Она схохотнула и поправила платок на голове. Потом глубоко-глубоко вздохнула, точно заболело в груди. И голосок притих – еле слышно:

– Так вот, – голова заболит – суют валидол. А сдыханья не станет – опять таблетка. И фельшер ишо грозит – не станешь глотать – откреплю от столовой. Но я всё равно хитрила. Возьму в рот эту белу лепёшку и пожую для вида, а потом выплюну со слюной. Так што всего там натерпелась, потому и ушла...

– Пешком что ли? Это, поди, далеко?

– Зачем пешком – на автобусе, на колёсах. У меня деньжонки скопились от пенсии. На билет хватило да ишо осталось. Вот и заявилась домой, а дом-то ветерком сдуло. Его племянничек разобрал на дрова. Чего, мол, гнилушки. И всю зиму этим топил. А по весне сам куда-то слинял. Говорят, в Тюмень убрался за длинным рублём. Там денежки, слыхала, висят на берёзах. Он возле них и пропал. Так што – ни слуху, ни духу. Поди, не живой... А ты всё молчишь, наверно, надоела?

– Что вы, что вы...

– А ты не выкай, я не привыкла. – Она схохотнула и взглянула внимательно на меня. Мне показалось, – ей ещё что-то надо сказать. Так и есть:

– О чём мы? Аха... Я тебе про племянника. Он, значит, у нас потерялся, хоть в милицию заявляй. А про сестру даже нечё сказать. К тому же она вскорости померла. И домишко её перешёл ко мне. Я там вымыла полы, побелила стены и, благословясь, зашла. Но я там жила не одна. Ко мне ещё собачка Ветка прибилась, и стало нас двое. Но недолго так пожили, порадовались, ведь Ветку мою убили. Хулиганишки чё-то бросили, она, бедная, съела – и лапки кверху. И больше не встала. Но я другу Ветку заведу, да мне ишо стишки помогают. Они – рядом, возле меня. И я – не одна, как будто с кем-то живым говорю. А теперь чё делать – не знаю...

– 0 чём вы?

– А ты не хитри. А может, такой недогадливый? Мне же запретили бумагу марать. Ишо под суд отдадут.

– Кто запретил?

– Вот те раз. Ты же сам слыхал, как он хохотал надо мной, издевался. А ишо в обкоме работат. Да, поди, врёт. Но ему же наши-то верят, – и она показала рукой на окна. Они горели как-то ярко, призывно, и свет от них падал широкими полосами. Наверно, окна в клубе открыты. И еле успел об этом подумать, как услышал громкий смех, голоса. И она тоже услышала:

– Ишь гогочут, как гуси. И меня обмарали и опозорили.

– Не берите в голову, наши люди не виноваты. Это лектор всех задурил.

– А ты, выходит, с ним заодно. Мог ведь за меня чё-то сказать, заступиться за старую – раз такой сердобольной... – И она всхлипнула и затрясла головой. А потом что-то забормотала, но слов не понять. Но как ей помочь, как утешить? Ну как?! И от бессилия и от этой тяжелейшей вины я совсем растерялся. А она уже смотрела на меня, как на врага. И душа моя сжалась от боли, и я встал со скамейки. И она тоже поднялась, но продолжала всхлипывать, как дитя. А мне стало так плохо, как будто меня сдавили какой-то чугунной доской, – и вдруг какой-то голос, может быть, даже мой стал без конца повторять – а ведь она права, права и нет тебе прощения, нет, и не будет. И тут перебил его другой голос:

– Я тебя, поди, пообидела? Но это так – не со зла... Да и скоро помру я. отчалю. Так что прости Марию Прокопьевну и не ругай за стишки... – она ещё хотела что-то сказать, но, подумав, махнула рукой. А потом медленно-медленно пошла от меня. Ноги её тяжело ступали, как будто утопали в песке. Я ждал – может, всё же оглянется, что-то скажет, но не случилось. И опять я присел на скамейку, – и в тот же миг на меня хлынули голоса. Что это, что? Но сразу же догадался, – значит, всё в клубе закончилось, и лектор, наконец, затих и отпустил всех по домам. И мне бы тоже встать и пойти, но не было сил. Да и в душе – тяжело, тяжело, ещё миг – и расплачусь. А почему – никто мне не скажет... Может, от каких-то непрощённых грехов своих, а может это уже сигналы с того берега, с которого нет возврата. Вот и Мария Прокопьевна туда собралась. Господи, милосердный Господи, прости меня за неё. Прости, не суди...

 

Вредный старик

XII

Вот и попрощался я с Марией Петровной Паниной и стало мне грустно. Так бывает, когда провожаешь на вокзале очень близкого человека. И вот тронулся поезд, застучали колёса, и ты коришь и упрекаешь себя, – ну и почему ты отпустил от себя эту дорогую, родную душу, почему не задержал ещё хоть на день, на два, но поезд уже далеко, далеко, и ты начинаешь утешать себя – не плачь, мол, и не страдай, всегда будут ещё новые встречи, обязательно будут…

Так сейчас и со мной: я обязательно ещё вспомню про Марию Прокопьевну. Но в моей голове уже встаёт другая история и другой человек. Он тоже из этого племени стариков-долгожителей, он даже старше меня лет на пять. Да что говорить – скоро в моей Сосновке будут читать одни старички-инвалиды, да и тех уже жалкая кучка. Правда, я недавно уже написал об этом, а сейчас повторю – да, умирает моя деревня и скоро останутся от неё – только мои тетрадки-дневники. И кто-то однажды найдёт их, откроет и, может быть, скажет спасибо старому учителю Стародумову, который попытался сохранить что-то… Сохранить и утешиться.

Но я немного отвлёкся. Ведь пора уже спросить – ну кто же у тебя этот другой человек? Так вот: зовут его Тимохин Сергей Николаевич, и он тоже – бывший учитель и когда-то работал в Сосновской школе – вёл уроки истории и труда. Но почему труда? Да потому что Сергей Николаевич чувствовал дерево, как настоящий художник. Он даже сам делал мебель и много ещё чего. А самое главное – этот человек был для меня большим другом, а, может быть, даже и старшим братом, с которым я всё делил пополам. И вот сегодня мы с ним угодили в это гнилое болото, которое называется старость. Что поделаешь – угодили, но не будем унывать и рвать на себе рубашку. Да и сам Сергей Николаевич постоянно меня убеждает – «жить, Сенечка, надо до конца и не надо хныкать». Таков он – мой друг и мой брат. Но если уж сказать откровенно, то сам он уже живёт так долго, что стал забывать свою жизнь. Но она, милая, конечно, его не забывала и постоянно напоминала о себе – то тяжёлыми ночными думами, то такими же горькими снами. И хорошо бы от них отгородиться, закрыться, но только как – подскажите? Конечно, можно поставить на дверь надёжный замок, а вот с душой – не получится. И часто она шлёт такие сигналы, от которых замирает дыхание. И бывает это обычно тогда, когда за окнами дождь или метель, а в стены дома стучится ветер. Совсем, как сегодня… Но хватит, наверное, философствовать, ведь меня ждут тетрадки.

И вот я уже за столом и думаю – с чего мне начать. А для начала хочу представить, что делает сейчас Сергей Николаевич. И сделать очень легко, потому что вся его жизнь – как на ладони. Да и судьбы наши похожи: сами живём в Сосновке, а вся родня наша – в городе и давно. Но мы от этого не страдаем. Правда, я наверно, не прав. Конечно же, мы маленько страдаем, переживаем, потому что тяжело старикам в одиночестве, в тишине, ведь эта тишина порой, как в могиле. Но что поделаешь, если душа прицепилась к нашей Сосновке, как колючка к костюму… Но хватит, хватит об этом. К тому же я хотел представить, что сейчас с моим другом? Ведь за окном метель и от стужи потрескивает земля, а самое главное – не с кем перемолвится словом. Но такое уже давно, так что пора и привыкнуть. И Сергей Николаевич, конечно, привык ко всему, притерпелся, да и дел вокруг – выше крыши. И мой друг не сидит на месте, старается и потому сам без помощников топит печи, готовит себе обед и даже стирает бельишко. А стирает, понятно, не он, а машина, зато полы в доме моет сам хозяин, хотя это женское дело. Но что поделаешь, ведь хозяйку он схоронил ещё четыре года назад и теперь живёт по-сиротски. Правда, сирота мой друг – только с виду – в городе у него есть сын Гриша и внук Василёк, но это, как говорится, уже другая история. К тому же я сижу и гадаю – что сейчас делает сам Сергей Николаевич? И в моей тетрадке – пока ни строчки и мне даже хочется отложить перо и прилечь на диване. Говорю об этом честно и откровенно, потому что нам, старикам, в такую погоду хочется натянуть на себя одеяло и полежать в тишине. Но тишины-то как раз и нет, ведь за окнами целый день гуляет метель и потому тяжело, одиноко. Думаю, такую же тяжесть таскает в себе и мой Сергей Николаевич. Даже и не думаю, а точно знаю, ведь мы с ним, как близнецы-братья и нас разлучит только смерть. Но до этого ещё далеко, так что забудь это слово, а лучше садись за стол и работай! О, Господи, что это, откуда такие приказы, откуда? Но ведь и так ясно без всяких вопросов, – это же душа моя заговорила, потребовала, и я ей подчиняюсь…

И вот опять сажусь за стол и открываю свои тетрадки. И сразу в глазах встаёт, поднимается Сергей Николаевич. Он передо мной, как живой, настоящий, его можно потрогать руками. Да, да, это правда. И я даже отчётливо представил, как он стоит сейчас у окна и хочет там что-то увидеть. Но за окном – сплошная белая мгла и ветер клонит к земле старый тополь. Ещё миг – и сломает. И Сергей Николаевич чувствует это и сжимает плечи. А потом что-то бормочет, двигает шеей, точно давит ворот рубашки. И так проходит минута, другая, а он всё ещё стоит у окна – и весь в думах. Но что всё-таки с ним, что его взволновало? Но, видимо, этот вопрос без ответа, – просто он беседует сам с собой, у стариков такое бывает. Вот и Сергей Николаевич, возможно, спросил: «Ну как дела, старина? Одолеешь ли эту зиму?» Но ему, конечно, никто не ответил, и у него сразу разболелась голова, и боль такая, что он достал таблетку. Но и таблетка не помогла – и на него тяжёлым камнем навалилась тоска. И он даже подумал – не уехать ли завтра с утренним автобусом в город, ведь там сын и внук Васенька, а на кухне постоянно гремит посудой сноха Галина. Но как только вспомнил Галину – так сразу под сердцем ожил какой-то раскалённый, злой уголёк, – и Сергей Николаевич отошёл от окна. Он решил отдохнуть. А я опять отчётливо представляю и словно вижу, как он медленно, по-медвежьи шагает по комнате, как потом укладывает себя на диване. Ему почему-то холодно, зябко, и он укутывает ноги толстым одеялом. Теперь всё сделано и хорошо бы уснуть. Но сон не приходит, потому что в голове опять поднимается Галина. И сразу, точно по чьёму-то злому приказу оживает сердце. Оно болит и ноет, точно туда попала заноза. И эта заноза всё-таки существует и её зовут – Галина. Ведь из-за неё он и стал редким гостем у сына. И ничего не изменишь, ведь он уже давно понял, что чем-то не угодил снохе, а теперь ещё его старость. А стариков не все любят, а почему – пойди угадай. Да и как угадаешь, если сноха постоянно ворчит, что от него чем-то несёт, хоть нос зажимай. Тяжело это слышать, но возразить нечем. К тому же кто-то считает, что у всех стариков – есть этот запах – то ли земли, то ли старой осины. Но это, конечно, бред, наговоры и к тому же – у него всё по-другому. Да – по-другому, потому что он каждую неделю ходит в баню и всё бельё у него простирано и проглажено, и это делают его руки. Но разве убедишь Галину. Она всё равно его долбит и долбит. Правда, иногда он пытается защитить себя, но куда там, – сноха сразу вспыхивает, как спичка, а в голосе злоба: «Замолчи давай, вредный старик! Тебя бы пора – в психушку…» Но Сергей Николаевич не сдаётся и так же резко её обрывает: «Ты, голубушка, не ори на меня! И не сочиняй про меня романы. Я ведь ещё в своём уме, я не умер…» Но Галина его не слушает и опять за своё: «Хватиит, миленький, помолчи. А то позвоню куда надо и вызову санитаров…» И после этих слов он замолкает. Ему становится страшно, потому что он знает, что Галина способна на всё. Она действительно может сдать в психушку. А если такое случится, то сын не поможет. Он ведь раб у своей жены и с первых дней у её колен. Что и говорить – подкаблучник. Очень точное слово. И как-то сгоряча, после тяжёлого разговора, он так и обозвал сына. Обозвал – не подумал, а Галина это услышала и с тех пор не может простить… О, Господи, может, хватит об этом, а лучше бы заснуть сейчас, отдохнуть. Но сна нет и нет, и он тяжело ворочается под одеялом. А в комнате уже холодно, а дрова лежат на веранде. И он боится туда идти, потому что откроешь дверь, и холод бросится в комнату, так что надо терпеть и хорошо бы одеть что-то тёплое. А раз решил – надо сделать, и я опять представляю и даже вижу, как он медленно, в два приёма, поднимается с дивана и подходит к гардеробу. А потом о чём-то задумывается и вдруг резко дёргает дверку. И вот уже в руках у него толстый вязаный свитер. Он его одевает через голову, а сам что-то бормочет. А я думаю, что он просто очень доволен, ведь свитер хоть и старенький, но хорошо греет. И теперь можно по-настоящему отдохнуть, и Сергей Николаевич опять направляется к дивану. Но делает несколько шагов и замирает, потому что за стеной – какие-то звуки. Потом гремит ведро и катится по полу. И все эти чудеса – на веранде. А потом проходит ещё минута-другая, и звуки опять оживают – значит надо что-то делать. Но что? А если это воры? Правда, все давно знают, что в этом домике кроме книг и старых журналов ничего не найти, а это по нынешним временам стоит копейки. «Так что успокойся, не дёргайся и воров не ищи…» Он сказал это про себя и сразу же в голове посветлело. И Сергей Николаевич даже набрасывает на плечи курточку и идёт посмотреть, что там – на веранде. Но там – пусто, и вёдра лежат на месте. Тогда кто всё же стучал, кто хозяйничал на веранде? А может быть, мыши? Ну, конечно! Ведь начались холода, и мышки рвутся к теплу и хотят попасть в дом. Эти мысли совсем его успокоили, и он возвращается в комнату и опять ложится на диван. Закрывает глаза и пытается наконец-то заснуть. Но ничего не выходит, к тому же на веранде снова какой-то шум. Сергей Николаевич весь замирает, прислушивается и вдруг до него доходит – это же у меня в голове шумит, да, да, у меня… А может он уже сходит с ума и может права Галина, когда угрожает психушкой? Он так подумал и тут же что-то случилось. И надо бы это видеть, ведь он приподнял голову и кому-то погрозил кулаком. А потом крикнул: «Нет, милые, не дождётесь! Не будет вам ни психушки, ни моей смерти!..» Но тут же голос сорвался, и голова упала на подушку. И если б кто-то спросил – кому он так угрожает? – Он бы, наверное, промолчал, не ответил. Да и кому спросить, ведь в доме он был один, а за окнами – уже ночь.

А ночами все люди спят и хорошо бы ему… И такое случилось, и он начал медленно-медленно засыпать. И заснул бы, конечно, но опять в сознании поднялось это слово – психушка. Нехорошее, надоевшее слово, и Сергей Николаевич стал с ним бороться – переключать себя на другое. И может бы, душа успокоилась, но он вдруг вспомнил, что однажды он уже побывал в этой психушке. А случилось это очень-очень давно, в прошлом веке. Он только что закончил пединститут, и его взяли в молодёжную газету. А вначале был испытательный срок – целый месяц. И за это время надо было показать себя, в чём-нибудь отличиться. И он с головой ушёл в работе. А для начала сделал репортаж о врачах скорой помощи. Об этих врачах он написал, как о героях. И репортаж всех взволновал,  а редактор даже выписал премию и отметил в приказе. Но этого ему было мало, и он решил опять отличиться и выбрал на этот раз психдиспансер. Его, правда, отговаривали – не пиши, мол, об этих людях, они же как марсиане. Ведь там увидишь такое, что потом и сам чокнешься, и никто не поможет. Но он сказал себе – раз решил – надо делать. И поехал на задание…

А сейчас он вспомнил, как волновался перед дорогой, как не спал всю ночь и читал до утра какие-то брошюрки и справочники, а пришло утро, – и он сел в автобус. И этот автобус повёз его на дальнюю городскую окраину, где был диспансер. И ехали долго, но наконец приехали. Диспансер располагался в стареньком кирпичном здании под шиферной крышей. И к зданию трудно подойти, к тому же перед самыми воротами стояла большая лужа, в которой плескался чей-то гусь. А вокруг – ни души. Но вот ворота открылись и показались люди. Их было человек пять, а может побольше. И они шагнули прямо в лужу, а ведь могли бы и обойти. Но они, видимо, думали о другом и шли молча, прижавшись друг к другу. И самое удивительное, – они шли прямо на него, и он посторонился. Но на него даже никто не взглянул, и это опять удивило. Что за странные люди и что за одежда? Ведь на них были какие-то серые, длиннополые халаты, а в руках у каждого – махровое полотенце. И он подумал – наверное, они собрались в баню, ну конечно же, – в баню. Так и есть – он угадал, потому что вскоре из ворот выскочила весёлая черноглазая бабёнка и заворковала: «На помывку, мальчики, побыстрее! Сейчас попаритесь и обкатитесь, а за вами отправим девочек. Не возражаете?» Но ей никто не ответил, а она продолжала чему-то радоваться, но вот только чему?..

А потом он зашёл в корпус и огляделся. К нему сразу подошёл высокий мужчина в белом халате и очках в роговой оправе. Такие очки обычно носят учёные люди или большие начальники. И голос оказался такой же – очень важный, сердитый:

– Вам кого? – Мужчина кашлянул и замолчал. Потом поправил очки и снова спросил: – Вы в какую палату? У вас есть пропуск?

Он показал ему журналистское удостоверение и тот поднёс его близко-близко к глазам и стал изучать. И делал это как-то брезгливо, насмешливо, не проронив ни слова. Наконец, ему надоело молчать, и он процедил сквозь зубы:

– А что вас интересует? Я хотел бы услышать. У нас ведь особый контингент. – Он с каким-то значением произнёс последние слова и даже опять повторил:

– Да, особый. Правда, недавно нас уже проверяли.

– Я не контролёр, я – из газеты… И хочу написать об очень хорошем, достойном враче… – Он ещё хотел что-то добавить, но мужчина прервал:

– Ну что ж – дерзайте. Правда у нас тут все достойные, так что… – Он фыркнул и достал носовой платок. Потом бережно протёр платком подбородок. – И вдруг рассмеялся:

– Кстати, был такой случай. Приходил к нам один, похожий на вас, и насочинял потом с три короба и даже напечатал в газетке. А потом сам у нас оказался. И я его лечил, доводил до ума.

– Значит, вы – доктор? Тогда, может быть, познакомимся?

Мужчина поморщился и не стал отвечать на вопросы. А потом присел на стул, который стоял у стены, и раскрыл журнал «Иностранная литература». И сразу углубился в чтение, словно забыл обо всём. Иногда только поправлял ладонью очки, – они почему-то плохо держались, и это, наверное, раздражало. Да и журнал скоро наскучил, и он положил его в колени и чему-то улыбнулся. Но только чему? Может быть, девушке? Та появилась из самой глубины коридора и уставилась на доктора. И тот брезгливо поморщился и даже не переставил свой стул. Но девушка продолжала смотреть туда, где он только что сидел и читал журнал. Лицо у ней было какое-то застывшее, точно обледенело. Такие лица часто бывают у мёртвых. Может, о чём-то похожем подумал доктор и потому резко поднялся со стула. А может он на что-то решился и вспомнил о посетителе. Так и есть:

– Вот что, гражданин журналист. Давайте я проведу вас к главному врачу, а то нет времени. К тому же сегодня я – дежурный по корпусу. А главный вам всё расскажет и, если угодно, покажет. Ну как – решайте!

И не дождавшись ответа, шагнул вперёд. И вот они уже идут по длинному, скучному коридору, в конце которого тяжёлая дверь, обитая жёлтой клеёнкой. Перед дверью они остановились и доктор сказал:

– Давайте ваш пропуск, я сделаю отметку. – Он достал из кармашка авторучку и расписался в бумажке. А потом протянул ладонь:

– Ну вот – до свидания. И не забывайте, у нас тут все хорошие и достойные. Но только не советую сюда попадать… – Он рассмеялся и похлопал его по плечу. И голос такой же весёлый, уверенный:

– А когда выйдет ваша статья? Оставьте и для меня экземпляр. А впрочем – забудете, но я, так и быть, – прощаю… – И он опять похлопал его по плечу, и всё это доктор проделал левой рукой, а в правой руке у него был журнал «Иностранная литература». Он, видно, не мог с ним расстаться. Да, да, так и есть. Ведь когда он пошёл обратно по коридору, то раскрыл журнал и стал читать его на ходу. И теперь стало ясно, почему этому человеку не хватает времени, – но, видимо, всё время читает, читает…

Но Бог с ним – с этим доктором, в конце концов, – надоело… И только успел так подумать, – как в голове опять встала Галина. Он сразу занервничал, приподнял голову с подушки и огляделся. В комнате бродил полумрак и стало ещё холодней. Наверное, всё же надо сходить за дровами. Он поёжился, поводил плечами, – и в этот миг за стеной опять что-то падает, куда-то катится, потом останавливается, и всё затихает. И он вдруг догадался – это же ветер. Ну конечно, конечно! Он сегодня врывается во все окна и щели, пугает и злится и, наверное, задумал что-то такое, такое… И не надо гадать, ведь всё на виду. Этот злодей хочет поднять вверх его домик, а потом бросить его с высоты. А что потом, что? – И у него сжимается горло и трудно дышать. И чтобы успокоиться, – он поднимается с дивана и подходит к окну. А там, в ограде, всё та же белая мгла. Но теперь она живая, совершенно живая, потому что колышется, движется и куда-то плывёт. И всё это делает ветер, хулиган ветер и тяжело на это смотреть. Да, тяжело, и Сергей Николаевич перебирается опять на диван. Кладёт под голову подушку и закрывает глаза. А потом говорит себе – надо спать, спать, надо обязательно спать!.. И, наверное, сбылось бы это желание, но внезапно ожил сотовый телефон. А там:

– Сергей Николаевич, это вы?

– Ну я, кто же ещё… – И у него сжались плечи, потому что узнал голос Галины. А голос не умолкал:

– Звоню, чтобы вы срочно приехали. Я завтра с утра – в больницу, ложусь на обследование, а Васю не с кем оставить. Ведь вы знаете, что муж мой с утра допоздна – на работе. Так что давайте – с первым автобусом… – Она остановилась, потом задышала громко-громко, будто поднялась в гору. А через секунду опять:

– Значит, договорились? Я два раза не повторяю… – И ещё что-то сказала, но он её перебил:

– Нет, не договорились! Я к вам не поеду… Хоть убейте – не могу. Ведь сейчас зовёшь, а приеду – начнёшь терзать… – Он замолчал, потому что испугался собственных слов. Надо бы, конечно, сдержаться, но как, как! Ведь всё, что копилось в нём за долгие годы – вдруг подступило к горлу и прорвалось. И ничего не вернёшь. А Галина уже пошла на приступ:

– А ну повтори, что сказал! Повтори и немедленно!

И он повторил:

– Я остаюсь у себя. И к вам не поеду. Буду доживать здесь до смерти…

– Значит, зимовать там собрался? А может пугаешь? Смотри, дорогой, доиграешься. А всё-таки ты приедешь?

– Нет, нет и нет… – он почувствовал, что задыхается, и хотел уже отключить телефон, но там снова Галина:

– Ну что с тобой делать, вредный старик? Ведь вы с народом никогда не считались…

– Кто это вы?

– Не притворяйся – сам знаешь. Это твои друзья-коммуняки довели нас до черты. Ещё бы год-два и всё полетело бы к чёрту. Но, слава Богу – пришли наши ребята, и у Гайдара хватило ума. Жаль, что он рано ушёл. Он бы всех вас отправил в психушку, чтоб не мешали… – А потом в трубке что-то зашелестело, какой-то песочек просыпался, но это всего лишь секунду. И вот секунда прошла – и снова голос Галины:

– А теперь подведём итоги. Я всё-таки жду и два раза не повторяю. И так: ровно в десять будь у нас, и я сдаю тебе внука. Посидишь возле Васеньки, полистаете книжки, он у нас любит картинки… Ну как – всё понял, запомнил? А не понял – так запиши на бумажке.

– Всё понял, но не приеду… Я остаюсь навсегда в Сосновке. – Он сказал это тихо-тихо и нажал на кнопку. Телефон замолчал, и Сергей Николаевич поднялся с дивана. А потом нашёл свою курточку и вышел на крыльцо. Ветер уже начал стихать, и небо очистилось. И там, высоко-высоко, за тысячи вёрст, обозначились звёзды. Они тихо-тихо мерцали, и этот свет успокаивал, утешал. И Сергей Николаевич вдруг подумал – как хорошо, что у него есть свой дом, своя родная деревня и разве можно это однажды бросить, оставить. И сразу, сразу же, почти мгновенно ему стало легко-легко, будто помог какой-то волшебник. Но никого рядом нет, и он поднял глаза на звёзды. Они всё так же тихо мерцали и успокаивали, и он вдруг услышал, как стучит его сердце. Но что с ним, куда оно заспешило? И Сергей Николаевич улыбнулся – ну что за вопросы. Ведь ему сейчас захотелось, прямо мучительно захотелось увидеть своего Васеньку – внука. В последний раз они вместе разучивали песенку, да так и не дошли до конца. И вот сейчас она поднялась в голове:

Баю, баюшки-баю,

Спати Васю укладу.

Люли да люли –

Прилетели гули,

Стали гули ворковать

Васю стали усыплять…

И Сергей Николаевич повторил вслух – «Васю стали усыплять… Он повторил и заплакал. А в голове поднялось – «Что же будет через год с моим Васенькой? А через десять лет, через двадцать? А вдруг появится новый Гайдар?.. Но нет, нет, ни за что…» – И у него сжались плечи. И он поднял глаза к небу и стал молиться.

…А я отложил перо и задумался. Я почему-то очень устал. Эта история про Сергея Николаевича просто измучила меня, обессилела. Да и как же иначе. Ведь мне всё время казалось, что мне не поверят. И кто-то даже скажет – чудак этот старик Стародумов – писал и рассказывал вроде про своего друга, а получилось так, – точно писал про себя. И как теперь разделить эти две судьбы? А я скажу в ответ – а вы не разделяйте, не надо. К тому же я написал в самом начале, что мы с ним, как близнецы-братья. Да и все старики друг на друга похожи: все они дорожат своими старыми друзьями. Ведь с ними связана молодость и начало жизни. Вот и мне опять вспомнился один старый друг, мой школьный товарищ. Звали его Лёня Шутов и моя история связана с ним. Но надо, как говорится, всё по порядку. Об этом я и буду сейчас писать. А началось всё это на наших семи холмах – в моей родной, незабвенной Сосновке.

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите "Ctrl+Enter".
Подписывайте на телеграмм-канал Русская народная линия
РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям.
Комментарии
Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,
или зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

Сообщение для редакции

Фрагмент статьи, содержащий ошибку:

Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta

Полный список организаций, запрещенных на территории РФ, см. по ссылкам:
http://nac.gov.ru/terroristicheskie-i-ekstremistskie-organizacii-i-materialy.html

Иностранные агенты: «Голос Америки»; «Idel.Реалии»; «Кавказ.Реалии»; «Крым.Реалии»; «Телеканал Настоящее Время»; Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi); Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC); «Сибирь.Реалии»; «Фактограф»; «Север.Реалии»; Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»; Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT»; Пономарев Лев Александрович; Савицкая Людмила Алексеевна; Маркелов Сергей Евгеньевич; Камалягин Денис Николаевич; Апахончич Дарья Александровна; Понасенков Евгений Николаевич; Альбац; «Центр по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"»; межрегиональная общественная организация реализации социально-просветительских инициатив и образовательных проектов «Открытый Петербург»; Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие»; Мирон Федоров; (Oxxxymiron); активистка Ирина Сторожева; правозащитник Алена Попова; Социально-ориентированная автономная некоммерческая организация содействия профилактике и охране здоровья граждан «Феникс плюс»; автономная некоммерческая организация социально-правовых услуг «Акцент»; некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией»; программно-целевой Благотворительный Фонд «СВЕЧА»; Красноярская региональная общественная организация «Мы против СПИДа»; некоммерческая организация «Фонд защиты прав граждан»; интернет-издание «Медуза»; «Аналитический центр Юрия Левады» (Левада-центр); ООО «Альтаир 2021»; ООО «Вега 2021»; ООО «Главный редактор 2021»; ООО «Ромашки монолит»; M.News World — общественно-политическое медиа;Bellingcat — авторы многих расследований на основе открытых данных, в том числе про участие России в войне на Украине; МЕМО — юридическое лицо главреда издания «Кавказский узел», которое пишет в том числе о Чечне; Артемий Троицкий; Артур Смолянинов; Сергей Кирсанов; Анатолий Фурсов; Сергей Ухов; Александр Шелест; ООО "ТЕНЕС"; Гырдымова Елизавета (певица Монеточка); Осечкин Владимир Валерьевич (Гулагу.нет); Устимов Антон Михайлович; Яганов Ибрагим Хасанбиевич; Харченко Вадим Михайлович; Беседина Дарья Станиславовна; Проект «T9 NSK»; Илья Прусикин (Little Big); Дарья Серенко (фемактивистка); Фидель Агумава; Эрдни Омбадыков (официальный представитель Далай-ламы XIV в России); Рафис Кашапов; ООО "Философия ненасилия"; Фонд развития цифровых прав; Блогер Николай Соболев; Ведущий Александр Макашенц; Писатель Елена Прокашева; Екатерина Дудко; Политолог Павел Мезерин; Рамазанова Земфира Талгатовна (певица Земфира); Гудков Дмитрий Геннадьевич; Галлямов Аббас Радикович; Намазбаева Татьяна Валерьевна; Асланян Сергей Степанович; Шпилькин Сергей Александрович; Казанцева Александра Николаевна; Ривина Анна Валерьевна

Списки организаций и лиц, признанных в России иностранными агентами, см. по ссылкам:
https://minjust.gov.ru/uploaded/files/reestr-inostrannyih-agentov-10022023.pdf

Виктор Федорович Потанин
«Молюсь перед его фотографией…»
Памяти писателя Виктора Лихоносова
01.05.2025
На семи холмах
XV- XVIII. Яшенька. Наш праздник. Последние слова…
25.01.2021
На семи холмах
XIII-XIV. В гостях в друга. Приезжая
17.01.2021
На семи холмах
IX-X. Дон Кихот из Обрядовки. Ночной сторож
09.12.2020
На семи холмах
Повесть. VIII. Последний солдат
30.11.2020
Все статьи Виктор Федорович Потанин
Александр Сергеевич Пушкин
День памяти поэта В.А. Жуковского
Также сегодня мы вспоминаем адмирала И.Л.Голенищева-Кутузова, генерала П.Н.Врангеля, основателя МХАТа В.И.Немировича-Данченко
25.04.2025
Незнакомая знакомая русская литература. 26.
А.С. Пушкин: в поисках Истины. Последний год. Дуэль
11.04.2025
День «апофеоза русской славы среди иноплеменников»
Сегодня также мы вспоминаем Н.О.Пушкину, С.М.Волнухина, Н.Ф.Романова, А.В.Алешина и Н.И.Кострова
11.04.2025
Все статьи темы
Последние комментарии
Сможет ли монархическое движение снова стать силой?
Новый комментарий от kuzanez
03.05.2025 15:25
А не читает ли Владимир Путин «Русскую народную линию»?
Новый комментарий от Русский танкист
03.05.2025 14:35
Аэропорт «Сталинград»: вопросы
Новый комментарий от учитель
03.05.2025 14:23
Царицын нельзя Сталинград!
Новый комментарий от Апографъ
03.05.2025 14:12
О кризисе и перспективах монархического движения в России
Новый комментарий от Дмитрий_белорус
03.05.2025 13:30
Почему сохраняется советская топонимика?
Новый комментарий от учитель
03.05.2025 12:13
Как нам пройти между белогвардейщиной и большевизмом?
Новый комментарий от Потомок подданных Императора Николая II
03.05.2025 11:36