Со стороны православных людей нередко можно услышать одно возражение, как только речь заходит о предложении построить социализм в отдельно взятой православной стране: «Главная христианская ценность – свобода, христианская нравственность добровольна, она призывает, а не принуждает. Никакой государственный закон не может принудить подставлять вторую щеку, положить голову за други своя, раздать нищим свое имение, быть аскетом, принудить быть нищим. Христос нигде и никогда не призывал к насилию и экспроприации. Христианская община добровольна, как добровольно объединение аскетов в монастырь, но как только появляется принуждение, община превращается в колхоз, а монастырь – в тюрьму. Государство, может, и будет социалистическим, но никак не будет христианским. Шах и мат, господа православные социалисты!»
Можно было бы отмахнуться от этого обвинения как от разновидности протестантской ереси, проникшей в тело современного христианство и заразившей его либерализмом настолько глубоко, что мы порой не различаем здоровье от порока, а добродетель от порока. Свобода, несомненно, важная христианская ценность, но акцент на этой ценности, зачастую в ущерб прочим (не менее важным!) ценностям, привел человечество на грань пропасти. Свобода – опасное оружие, в неопытных руках способное обратиться против свободолюбца. Апостол Павел не зря ведь предупреждал коринфян: «Все мне позволительно, но не всё полезно» (1Кор. 6:12). Свобода для христианина – это, прежде всего, свобода от греха и полная отдача волей Божие. Только презрев эгоистическое своеволие, только перестав быть рабом своих желаний, человек обретает подлинную свободу. Чтобы стать свободным, мы должны пожертвовать свободой, стать образцом кротости и послушания – так уж устроен этот подлунный мир со времени адамова грехопадения.
Когда человек приходит в этот мир, получает ли он от родителей полную свободу? Это было бы худшим воспитанием из возможным – такой ребенок неминуемо попал бы в беду. Лишь спустя годы учения (сплошное принуждение, не так ли?) и накопления жизненного опыта повзрослевшее чадо пускается в свободное плавание. Относительно свободное – всякое, даже трижды либеральное, общество допускает для своих членов лишь «рамочную» свободу, пересечение границ которой влечет принуждение и даже лишение этой самой рамочной свободы. Но мы все (если мы не заядлые анархисты или клинические социопаты) ведь согласны с рамочной свободой, согласны не убивать надоедливых соседей или не ходить нагишом в знойный день? Почему мы охотно соглашаемся с одним принуждением и яростно восстаем против другого?
Христианство, если жить подлинно христианской жизнью, а не видеть в нем этакую субкультуру обрядового реконструкторства (чем, увы, страдают некоторые верующие), – это сплошное принуждение. Верующий принуждаем (духовником и приходским сообществом) обратиться к добродетели и отвратиться от греха. Похвально, если адепт добровольно надевает на себя духовные вериги и становится послушным сыном Божиим, ищущим любви Его прежде всего. А если этого внутреннего стремления не возникает – то адепт или продолжает терпеть принуждение (например, из любви к близким или к духовнику), или сходит с этого пути.
Православное общество строится по принципу семьи. Родители воспитывают детей, когда любовью, а когда и наказанием. Чем больше в чаде любви и заботы о братьях и сестрах, тем больше у него свободы, а чем оно капризнее – тем чаще подвергается порицанию и наказанию. Воспитывать одной любовью или одним принуждением – одинаково несостоятельные педагогические стратегии. В области педагогики мы это хорошо усвоили, но в области социального строительства мы почему-то шарахаемся из крайности в крайность, возмущаясь даже малейшим намеком к принуждению.
Капиталистическое общество – это практически древнеримское общество язычников, живущее под лозунгом «хлеба и зрелищ». Что может обратить неразумного язычника в доброго христианина? Слово Божие? Безусловно. Но для обращения язычников проповедь христианской жизни должна звучать не только с амвона (куда язычники не ходят), но и из каждого «утюга». Христианская этика должна стать этикой повседневности – только так возможно христианское общество. Когда окружающие живут по Божиим заповедям, язычник или представитель другой конфессии поневоле станет им следовать. Сперва поневоле, а потом быстро втянется: жить поперек общества, диссидентом или с фигой в кармане, – это чрезвычайно некомфортный стиль жизни изгоя. Для воспроизводства диссидентуры нужна или большая критическая масса изгоев, или подпитка их недовольства извне. В обоих случаях это наличие конкурирующей идеологии – идеологии потребительства, прежде всего.
Капиталистическое общество – общество язычников также в том смысле, что оно общество поклонения маммоне, златому тельцу. Нет нужды повторять всем известную заповедь: «Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24), но эта заповедь недвусмысленно указывает, что именно капиталистическое общество – антитеза христианскому. Социализм может быть как противным Богу (например, в своей атеистической редакции), так и угодным Ему – но с капитализмом вопрос ясен. Капитализм, учреждая поклонение маммоне и поощряя стяжательство как безусловную добродетель, радикально не совместим с христианским общественным устройством. Социализм – принуждение к нестяжательству. Принуждает ли он к бедности? Социализм в принципе отвергает деление на богатых и бедных, все одинаково бедны или одинаково богаты. Точнее, деньги в нем играют настолько второстепенную роль, что копить их будет иметь не больше смысла, чем собирать фантики или бутылочные пробки. Отдельные чудаки, наверное, будут, но на то они и чудаки.
Бог или маммона? Уже только по этому выбору всякий православный христианин по идее был бы должен гневно восстать от капитализма и приступить если не к безоговорочному принятию социализма, то хотя бы к его пристальному изучению – в какой мере социализм отвечает христианскому идеалу? Верно ли мы вообще понимаем концепцию «православного социализма»?
Почему же этого не происходит, и почему христианин так легко мирится с капитализмом, со смертным грехом любостяжания, внезапно ставшим едва ли не главной добродетелью? Потому что современный христианин порабощен протестантской ересью, фактически дезавуировавшей евангельскую оппозицию «Бог vs маммона». Он верит уже не в Христа, плетью выгнавшего лавочников из храма, а в какое-то выдуманное «лайт-христианство» для среднего класса, снисходительно закрывающее глаза на все бюргерские капризы «верующего», который получает индульгенцию воскресными походами в Храм да «милостивыми» подачками просящим на паперти.
Поэтому социализм как антитеза капитализму, поэтому идеология нестяжательства как антитеза идеологии потребительства. Наверное, мы пока плохо представляем, каким должно быть христианское общество – зато мы отлично усвоили, каким оно не должно быть. Мы убираем самое внешнее, самое бросающееся в глаза препятствие – экономическое. Было бы наивно думать, что с устранением лишь одного этого препятствия мы разом построим христианское общество. Не построим, перед нами возникнут новые препятствия, новые «общественные грехи», которые мы сейчас даже не способны заметить. Например, в СССР таки общественным грехом был грех гордыни, который не считался пороком и который, в конце концов, открыл дорогу всем другим грехам, поставив крест на советском социализме.
Мы переживаем сейчас фазу идеологического перелома, когда идеология потребительства еще сильна, но «едет с ярмарки», а идеология нестяжательства еще слаба, но общество уже предъявляет запрос на её гегемонию в общественном сознании. Мы наблюдаем культурное (и даже некультурное) насилие с обеих сторон: арьергардные бои либерализма скатываются в террор, слово Божие требует ратного подвига на полях СВО в свою защиту.
Господь долготерпелив, но когда люди слишком долго испытывают Его терпение и слишком далеко задвигают Его заповеди, Он попускает скорби и бедствия, принуждая неразумных и упорствующих в грехе через боль и страдания обратиться к Истине. Россия воюет против коллективного Запада, вооруженного сатанинской либеральной идеологией и имманентным ею капиталистическим укладом. Святейший Патриарх, надо отдать должное его духовной зоркости, 27 марта 2024 года объявил СВО Священной войной («С духовно-нравственной точки зрения специальная военная операция является Священной войной, в которой Россия и ее народ, защищая единое духовное пространство Святой Руси, выполняют миссию “Удерживающего”, защищающего мир от натиска глобализма и победы впавшего в сатанизм Запада»). Чтобы победить в этой Священной войне (Армагеддоне?), Россия должна приложить титанические усилия и предъявить «городу и миру» христианский проект. Сатану способен победить Христос и только Христос, на всех уровнях и планах бытия – духовном, идеологическом, геополитическом, экономическом. Эта победа должна быть полной и тотальной, только тогда это будет Победа, а не «перемирие» – и свершиться она должна не только на полях сражений, но и в тылу, и в сердце каждого русского человека. Мы слишком долго пытались отсидеться в стороне с ведерком попкорна в руках, но война не закончится, пока каждый не станет воином – Христа или сатаны. Через войну Бог принуждает Россию к социализму. И каждого из нас принуждает к Последнему выбору – мы за Россию или против нее? Мы за Христа или против него?
Костерин Андрей Борисович, православный публицист, г. Владимир
