Велика тайна избрания. Отчего один родится святым, а другой — негодяем? Неизвестно. Сказано, что человек создан на образу и подобию Божию. Но иногда, прости Господи, мне кажется, что не каждый человек.
Выше я уже ссылался на братьев Карамазовых — четырех сыновей (включая тайного отпрыска Смердякова) одного отца, представляющих альтернативные проекты человека. Кто будет спорить, что они родились такими? Святые, как известно — избранники с рождения, а иногда и до него (отрок Варфоломей — будущий святой Сергий Радонежский).
Да и по личному опыту каждый скажет, что встречался в школе (и тем более в университете) с уже готовыми типами людей, которые так потом и шли по жизни своей дорожкой. Как там у Высоцкого: «и кончил стенкой, кажется»? Этот парень с детства был такой.
Хотя бывают и исключения. В юности я знал одного молодого человека, на котором, что называется, клейма ставить было некуда. Не существовало такого греха, в котором бы он не купался. Каково же было моё удивление, когда лет через тридцать я встретил его в качестве православного активиста возрожденного Александро-Невского братства в Петербурге. Впрочем, таков же был, например, некрасовский Влас, не говоря уже о Разбойнике Благоразумном. Он-то первым и оказался в раю.
Однако чаще приходится иметь дело с тупой нечувствительностью или с яростной враждебностью к Христу. В современном апостасийном мире количество таких людей быстро растёт. Да и когда было иначе? Много званных, но мало избранных. С такими об избрании и говорить грешно: не мечите бисером перед свиньями.
Ещё чаще подобная враждебность встречается по отношению к России. Причем русофобия и христофобия, как правило, совпадают. Хотя являются порой и совсем немыслимые существа («уранопатриоты»), которые живут как бы на небе, а земное Отечество — пропадай пропадом.
Я много дискутировал на страницах газет и интернета с одним из таких «небесных патриотов», петербургским священником Георгием Митрофановым, прославлявшим генерала-предателя Власова — до тех пор, пока Святейший не запретил ему выступать в печати в конце 2012 года. И правильно сделал.
Что касается меня лично, то я всегда ощущал, что на меня кто-то смотрит. Не знал — кто, но чувствовал. Чувствую и сейчас. Верю, что это Господь, хотя, наверное, и его противник. Что касается русофобов, то с ними я не разговариваю. Неинтересно. Как правило, им не хватает в России комфорта — прежде всего телесного, а потом и всякого другого — финансового, политического, географического. Климат не тот, народ хамоватый, дороги дрянь, и т. д. Невдомёк им, что Бог, по слову одного из старцев, Россию палкой в рай загоняет. Холодно (себестоимость производства высока) — значит, капиталократии не будет. Удобств мало, дороги плохие — так ведь об этом ещё Петр Андреевич Вяземский писал, обращаясь к русским братьям:
За трапезой земной печально место ваше!
Вас горько обошли пирующею чашей.
На жертвы, на борьбу судьбы вас обрекли:
В пустыне снеговой вы — схимники земли.
Вот именно — схимники, а не самодовольные «туристы по жизни». Такой «туризм» и есть самое настоящее антихристианство, первое дьяволово искушение. Но где им понять!
Для тех, кто уж совсем «не в теме», приведу один короткий рассказ удивительного русского писателя Василия Никифоровича Никифорова-Волгина «Заутреня Святителей (под Новый год)»:
«Белые от снежных хлопьев идут вечерними просторными полями Никола Угодник, Сергий Радонежский и Серафим Саровский. Стелется поземка, звенит от мороза сугробное поле. Завевает въюжина. Мороз леденит одинокую снежную землю. Николай Угодник в старом овчинном тулупе, в больших дырявых валенках. За плечами котомка, в руках посох. Сергий Радонежский в монашеской рясе. На голове скуфейка, белая от снега, на ногах лапти.
Серафим Саровский в белой ватной свитке, идет сгорбившись, в русских сапогах, опираясь на палочку... Развеваются от ветра седые бороды. Снег глаза слепит. Холодно святым старцам в одинокой морозной тьме.
— Ай да мороз, греховодник, ай да шутник старый! — весело приговаривает Никола Угодник и, чтобы согреться, бьет мужицкими рукавицами по захолодевшему от мороза полушубку, а сам поспешает резвой стариковской походкой, только знай, шуршат валенки.
— Угодил нам, старикам морозец, нечего сказать... Такой неугомонный, утиши его, Господи, такой неугомонный! — смеется Серафим и тоже бежит вприпрыжку, не отставая от резвого Николы, гулко только стучат сапоги его по звонкой морозной дорожке.
— Это что еще! — тихо улыбается Сергий. — А вот в лето 1347, вот морозно было. Ужасти...
— Вьюжит. Не заблудиться бы в поле, — говорит Серафим.
— Не заблудимся, отцы! — добро отвечает Никола. — Я все дороги русские знаю. Скоро дойдем до леса Китежского, а там, в церковке Господь сподобит и заутреню отслужить. Подбавьте шагу, отцы!...
— Резвый угодник! — тихо улыбаясь, говорит Сергий, придерживая его за рукав.
— Старательный! Сам из других краев, а возлюбил землю русскую превыше всех. За что, Никола полюбил народ наш, грехами затемненный, ходишь по дорогам его скорбным и молишься за него усердно?
— За что полюбил? — отвечает Никола, глядя в очи Сергия. — Дитя она — Русь!.. Цвет тихий, благоуханный... Кроткая дума Господня... дитя Его любимое... Неразумное, но любое. А кто не возлюбит дитя, кто не умилится цветикам? Русь — это кроткая дума Господня.
— Хорошо ты сказал, Никола, про Русь, — тихо прошептал Серафим. — На колени, радости мои, стать хочется перед нею и молиться, как честному образу!
— А как же, отцы святые, — робко спросил Сергий, — годы крови 1917, 1918 и 1919? Почто русский народ кровью себя обагрил?
— Покается! — убежденно ответил Николай Угодник.
— Спасется! — твердо сказал Серафим.
— Будем молиться! — прошептал Сергий.
Дошли до маленькой, покрытой снегом лесной церковки. Затеплили перед темными образами свечи и стали слушать заутреню. За стенами церкви гудел снежный Китежский лес. Пела вьюга.
Молились святители русской земли в заброшенной лесной церковке о Руси — любови Спасовой, кроткой думе Господней.
А после заутрени вышли из церковки три заступника на паперть и благословили на все четыре конца снежную землю, вьюгу и ночь».
Александр Леонидович Казин, доктор философских наук, профессор, научный руководитель Российского института истории искусств
