«От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием...»
В.С. Соловьев «Три силы»
«...есть только одно средство: найти в самом окружающем нас обществе,
просветить и организовать для борьбы такие силы, которые могут - и по своему
общественному положению должны - составить силу, способную смести старое и
создать новое»
В.И. Ленин «Три источника и три
составных части марксизма»
I.
По-видимому, есть какая-то особая магия в числе «три», сообщающая тройке устойчивость треноги, силу и способность, неведомую ни двойке (ибо ее участь - оппозиция и вечная борьба противоположностей до их полной аннигиляции), ни тем более единице (часто оборачивающейся нулем в силу тотальной неспособности решения любой задачи в одиночку). Для русского менталитета тройка имеет особый, почти сакральный смысл: «три богатыря», три брата, из которых «третий был дурак», «три сестрицы под окном», «три тополя на Плющихе»... Не говоря уже о сакраментальном состоянии «сообразить на троих», знаменующем появление радикально нового субъекта и столь же радикально нового режима сознания! Возможно (и даже, скорее всего), в этом деле замешаны три логоса (Аполлон, Дионис, Кибела) из грандиозной Ноомахии А.Г. Дугина, - но мы пока на будем касаться столь увлекательной темы (тем более, что самая ее интересная часть, трилогия (sic!) о Русском логосе, только анонсирована).
Вот и мы в своем рассуждении не уклонимся от доброй русской традиции, поскольку тринитарная классификация нам представляется естественной и даже напрашивающейся сама собой.
В христианской антропологии общеизвестно выделение в человеке трех стихий - духа, души и тела: «И ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1Фес 5: 23). Эти три стихии, как три источника, в свою очередь порождают три уровня отношений между людьми: духовный (этический), душевный (психический) и телесный (материальный, экономический):
1) этический. Уровень религий и идеологий, постулирующий, что такое «хорошо» и что такое «плохо», табуирует, запрещает «плохие» поступки (подчас даже намерения) и поощряет «благие» начинания. При всем многообразии заповеданий и этикетов (от Дхармашастр веданты и Декалога иудаизма до Морального кодекса строителя коммунизма и «воровского закона») есть ровно две этики: этика альтруиста (этика взаимопомощи, солидарности и братской любви) и этика эгоиста (этика индивидуализма, частной инициативы и конкуренции). Альтруистическая этика провозглашает, что «человек человеку брат», - эгоистическая этика заявляет, что «человек человеку волк».
Эгоисты ищут и находят оправдание своим принципам в дарвинизме, в т.н. «естественном отборе», расширительно толкуя его в социал-дарвинистском ключе. Но после знаменитого открытия П.А. Кропоткиным феномена взаимопомощи в биологической популяции как фундаментального фактора эволюции, стало ясно, что альтруизм тоже имеет глубокую биологическую природу: «Едва только мы начинаем изучать животных - не в одних лишь лабораториях и музеях, но также и в лесу, в лугах, в степях и в горных странах, - как тотчас же мы замечаем, что хотя между различными видами, и в особенности между различными классами животных, ведется в чрезвычайно обширных размерах борьба и истребление, - в то же самое время, в таких же, или даже в еще больших размерах, наблюдается взаимная поддержка, взаимная помощь и взаимная защита среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду, или, по крайней мере, к тому же сообществу. Общественность является таким же законом природы, как и взаимная борьба» (П.А. Кропоткин «Взаимопомощь как фактор эволюции»).
2) психологический. Вряд ли мы совершим большую ошибку, если сведем все психические движения души к двум импульсам: эгоистическому и альтруистическому. Названные импульсы учреждают в социуме два аспекта социально-психологической коммуникации - «деловой» и «коммунальный» по А.А. Зиновьеву. Великий российский философ и социолог так характеризует различия делового (западного) и коммунального (коммунистического) аспектов (клеточек): «Характерная клеточка западного общества, превосходно выполняя свои функции, является совершенно пустой и обездушенной с точки зрения социальной жизни внутри ее. Если тут и происходит нечто подобное, это растянуто во времени, загнано вглубь и всячески скрывается. Это деловой механизм, а не объединение людей со всеми их достоинствами и недостатками. Если о ней нельзя сказать, что она бесчеловечна, то нельзя сказать и того, что она человечна. В ней человеческие чувства сведены к внешнему притворству, формальны, искусственно преувеличены, заучены, неглубоки и непродолжительны. Сопереживание не превращается в нечто принципиально важное и не порождает глубокие драмы. В ней человек свободен от такой власти коллектива, как в коммунистическом обществе. Но он из-за этого лишен такой заботы и защиты со стороны коллектива, какая имеет место в коммунистическом коллективе. Для западной деловой жизни человек важен лишь как существо, исполняющее определенную деловую функцию» (А.А Зиновьев «Русская трагедия»).
Зиновьев настаивает на том, что «фундаментальные принципы работы западных клеточек противоположны принципам клеточек коммунистических». Мы, таким образом, имеем два психологических типа, принципиально несводимых друг к другу: мизантропический тип индивидуалиста (личные интересы которого превыше всего) и филантропический тип коллективиста (личные интересы которого подчинены интересам коллективной общности, с которой он себя идентифицирует).
3) экономический. После К. Маркса стало общим местом, что есть два базовых типа экономических отношений, отличающиеся по характеру присвоения/распределения собственности (прибавочного продукта). Капиталистический тип экономики провозглашает примат (и даже «священное право») частной собственности - социалистическая экономика носит распределительный характер, воплощая новозаветный принцип «общение имуществ и стяжаний».
Описанная триада является взаимообуславливающим комплексом: общество не может долго быть эгоистическим на одном уровне и альтруистическим на другом. Разновекторность уровней может свидетельствовать о кризисе такого общества: 1) о переходном периоде (т.е. заведомо нестабильном состоянии); 2) о ценностном кризисе (например, когда государственная идеология вызывает массовое презрение и отторжение); 3) о «разрыве шаблона» (когда происходит массовая шизоидизация общества из-за конфликта личностных установок и чужеродной социокультурной интервенцией). Поэтому вслед за В.Ю. Катасоновым правомерно говорить о двух цивилизационных архетипах - авелев и каинов: «Все многообразие цивилизаций можно свести к двум типам: а) авелева цивилизация; б) каинитская цивилизация. Главным водоразделом между этими двумя типами цивилизаций являются различия не в уровне развития производительных сил, не в государственном и политическом устройстве, не в национальности и расах людей, а различия духовного порядка. Прежде всего, различия в отношении человека к Богу. Капитализм - одно из не очень внятных и точных названий каинитской цивилизации» (В.Ю. Катасонов «Каинитская цивилизация и современный капитализм»).
«Принцип хрупкости хорошего», по В.И. Арнольду, гласит: «Всё «хорошее (например, устойчивость) более хрупко, чем «плохое»... Все «хорошие» объекты удовлетворяют нескольким требованиям одновременно, «плохим» же считается объект, обладающий хотя бы одним из недостатков» (В.И. Арнольд «Теория катастроф»). Применение этого принципа к нашему рассуждению означает, что авелева цивилизация - гораздо более редкий (хрупкий!) феномен, нежели каинитская цивилизация. Почему? Да по той простой причине, что авелева цивилизация должна поддерживать чистоту всех трех источников, «авелевость» (альтруизм) на всех трех уровнях - тогда как для реализации каинитской цивилизации достаточно победы эгоизма на одном уровне. Поэтому мы наблюдаем торжество «каинизма» в социальной истории.
В дикой природе плевел душит пшеницу. Но это вовсе не значит, что мы должны питаться плевелами. Мы просто должны культивировать пшеницу и истреблять плевелы на своем поле в самом зачатке. Как?
II.
Итак, мы описали три уровня «авелевости», необходимой для торжества православного социализма. Эти три уровня формируют в обществе три составляющие, пренебрежение каждой из которых грозит извращением или неудачей:
1) Идеология (религия) - способ оформления и закрепления этических норм, духовный регулятор социальных отношений. Пренебрежение этической компонентой грозит тем, что мы рискуем построить казарменный социализм, где даже при наличии Госплана, полной национализации средств производства, ФОП и развитой системы собеса будет господствовать «деловой» аспект. Государственный капитализм, в своем чистом и незамутненном виде. Примеры? Скандинавские страны, СССР в стадии разложения (перестройка).
В СССР на первых порах и в период расцвета важное значение придавалось идеологии. Она проникала повсюду: от Морального кодекса строителя до лаконичного напоминания в автобусе: «Совесть - лучший контролер».
Что нужно сделать на этом этапе? Самую «малость» - установить «диктатуру совести». Уместно вспомнить призыв Владимира Соловьева вести нравственную политику: «Полное разделение между нравственностью и политикой составляет одно из господствующих заблуждений и зол нашего века. С точки зрения христианской и в пределах христианского мира, эти две области - нравственная и политическая - хотя и не могут совпадать друг с другом, однако должны быть теснейшим образом между собою связаны. Как нравственность христианская имеет в виду осуществление царства Божия внутри отдельного человека, так христианская политика должна подготовлять пришествие царства Божия для всего человечества как целого, состоящего из больших частей - народов, племен и государств. Прошедшая и настоящая политика действующих в истории народов имеет очень мало общего с такою целью, а большею частью и прямо ей противоречит - это факт бесспорный. В политике христианских народов доселе царствуют безбожная вражда и раздор, о царстве Божием здесь нет и помину» (В.С. Соловьев «Национальный вопрос в России»).
2) Социальная повседневность (быт) - часто пренебрегаемая, но чрезвычайно важная сторона всякого общежития. «Текучая современность» (З. Бауман) незаметно, но неотступно делает нас добровольными заложниками однажды сложившихся социальных ритуалов и институтов, спустя какое-то время ставшими «традицией». «Обычай деспот меж людей» - так однажды мудрый Пушкин обратил наше внимание на это обстоятельство. Советские социологи (да были ли такие?) манкировали данной стороной дела, тогда как заморские социологи (В.Зомбарт, Ф. Бродель, М. Вебер) скрупулезно и досконально исследовали вопрос, выведя на свет Божий «буржуа» (бюргера), и которым является в глубине души любой европеец, будь он потомственным пролетарием в седьмом поколении. Ленин на зря и не раз предупреждал об опасности для социалистического отечества со стороны «старорежимной» бюрократии, добросовестно воспроизводящей привычную дореволюционную повседневность и отлаженный механизм социальных институтов.
Ткань новой социальной структуры ткется из заплаток опыта малых социальных групп и коллективов, в общинах и братствах, где, как в инкубаторах, культивируется новый психологический тип - человек коммунальный. Лозунг: «Профсоюзы - школа коммунизма» следует понимать именно в этом значении.
3) Экономический уклад. Вроде очевидная составляющая, но и ей, как ни парадоксально, умудряются пренебречь, говоря, что социализм возникнет сразу и повсеместно из «подвига малых дел» и из союза общин. Нет, не появится. При господстве капиталистического уклада общины, артели, кооперативы выступают на рынке самостоятельными капиталистическими агентами, чаще конкурируя нежели взаимодействуя друг с другом. Общинам грозит союз разве что в виде очередного тред-юниона или... «недружественного поглощения» оптовой сетью или холдингом.
Без поддержки на государственно-идеологическом уровне «общинный» социализм вынужден влачить жалкое, практически катакомбное существование. Без поддержки сверху общины и братства рано или поздно захиреют, или в лучшем случае замкнутся в ограде монастырей, в форме «образцово-показательных» кибуцев и резерваций. В условиях же неолиберального капитализма с российским «лицом», жадного и тлетворно-тоталитарного, любое благородное начинание гарантированно обречено на поражение.
Для наглядности сведем источники и составляющие в таблицу:
III.
Наверное, мы никогда не перестанем спорить о предпосылках и причинах Октябрьской революции 1917 года. С позиций вышеизложенного она была... закономерным переходом к православному социализму!
Несмотря на атеизм революционной верхушки и гонения на РПЦ, в народе (крестьянстве) господствовала православная этика. Лишь два поколения спустя социализм в СССР перестал быть православным, когда ушли ее носители. Крестьянство приняло революцию, ибо этика большевизма срезонировала с простонародной этикой, легла, что называется, на душу, без швов и складок. Кроме того, здесь сыграл роль чисто русский феномен, которого нет в Европе (на который обратил наше внимание А.Г. Дугин в лекции-презентации трилогии о Русском логосе): в России всегда жили параллельно и бесконфликтно две этики - этика элиты и этика крестьянства. Последняя ноктюрнически интерпретирует господскую этику, смягчая и эвфемизируя ее. Воинствующий материализм стал не таким уж воинствующим, да и не материализмом вовсе, - что мы отчетливо видим в произведениях «новокрестьянской» литературы 20-х годов (А. Платонов, С. Есенин, Н. Клюев, С. Клычков).
Вторая крамола состоит в том, что социализм в СССР победил не вопреки, а благодаря Гражданской войне, которая была катастрофой для народа, но спасением для революции. Гражданская война снесла под корень все социальные институты прежнего режима, буквально не оставив от них камня на камне. Поэтому создание новых институтов шло без того саботажа и бюрократических препон, о которых почти в отчаянии писал В.И. Ленин в первые послереволюционные месяцы.
Про экономическую победу много говорить не будем - тут все ясно и сделано по лекалам марксизма. Заметим только, что это победа была бы невозможной без коллективизации и последующей индустриализации, тяжелого, но необходимого этапа.
Революции же в Европе, даже победившие, всегда заканчивались крахом (Ноябрьская революция 1918 г. в Германии, приход португальской компартии к власти после крушения режима Салазара, премьерство христианского социалиста Альдо Моро в Италии и социал-демократа Улофа Пальме в Швеции). Это объясняется вышеупомянутым фактором «повседневности»: революции проигрывали бюрократии и буржуазному самосознанию европейского обывателя.
Закончить наше маленькое рассуждение мы бы хотели почти революционным призывом Владимира Соловьева: «Должно надеяться, что готовящаяся великая борьба послужит могущественным толчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор мы, имеющие несчастье принадлежать к русской интеллигенции, которая, вместо образа и подобия Божия все еще продолжает носить образ и подобие обезьяны, - мы должны же, наконец, увидеть свое жалкое положение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер, перестать творить себе кумира изо всякой узкой ничтожной идейки, должны стать равнодушнее к ограниченным интересам этой жизни, свободно и разумно уверовать в другую, высшую действительность. Конечно, эта вера не зависит от одного желания, но нельзя также думать, что она есть чистая случайность или падает прямо с неба. Эта вера есть необходимый результат внутреннего душевного процесса - процесса решительного освобождения от той житейской дряни, которая наполняет наше сердце, и от той мнимо научной школьной дряни, которая выполняет нашу голову. Ибо отрицание низшего содержания есть тем самым утверждение высшего, и, изгоняя из своей, души ложных божков и кумиров, мы тем самым вводим в нее истинное Божество» (В.С. Соловьев «Три силы»)
Андрей Костерин, блогер, г. Владимир
