Глава 31
Поездка на Урал. – Расследование цареубийства. – Находка ценнейших документов о самом страшном преступлении в христианской истории. – Документы о преступниках. – Союз еврейских большевиков и уголовников. – В Коптяковском лесу. – Убийство журналиста Липатникова
Осенью 1988 года до меня дошли слухи из Екатеринбурга о том, что среди местной патриотической интеллигенции ходят ксерокопированные документы, содержащие ранее неизвестные факты об убийстве Царской семьи. Связавшись по телефону с екатеринбургским журналистом Юрием Липатниковым, я получил подтверждение этим слухам. Мне удалось узнать, что в личном сейфе директора местного партийного архива хранятся никогда не публиковавшиеся воспоминания участников самого страшного злодеяния в русской истории. Так уж получилось, что по времени эта информация совпала со случайной встречей в издательстве «Советская Россия» с женой писателя Гелия Рябова. В одном из издательских кабинетов она рассказала о том, что ее муж нашел останки Царской семьи, выкопал из ямы, где они были зарыты, череп Царя Николая II, привозил его в Москву показать экспертам, а затем вернул на место. История эта потрясла меня прикосновением к сокровенной мистической тайне. В душе родилось желание постигнуть ее.
Монархическое начало, вынашиваемое мною всю сознательную жизнь, в конце 80-х годов окончательно победило, став для меня главным в понимании всех событий древней и современной истории. Мое презрение к «демократии» и «республике» приобрело завершенную форму. «Демократия в аду, а на небе – царство», – повторял я слова Иоанна Кронштадтского. Монархический принцип как выражение божественного мировоззрения создал великую Россию, расширил ее границы, увенчав христианскую цивилизацию высшей духовной формой, воплощенной в Святой Руси.
Весной 1989-го я стал готовиться к поездке на Урал. Удалось получить письмо от Центрального партийного архива, а также журналистскую командировку от газеты «Литературная Россия», которую охотно подписал мне Э. Сафонов. На полтора месяца моим домом стал «УАЗ» с четырьмя ведущими колесами, способный преодолевать разбитые дороги и почти непроходимые лесные просеки. Вместе со мной в экспедицию отправилась жена. В течение нескольких дней, с небольшими остановками, мы проехали Нижний Новгород, Казань, Уфу и через Челябинск и Златоуст приехали в Екатеринбург.
Моя малая родина встретила меня приветливо – теплой, солнечной погодой. Устроившись в гостинице, я сразу же отправился в партийный архив. Предъявленные мною письма произвели на директора архива благоприятное впечатление. После недолгих переговоров он дал согласие познакомить меня с некоторыми документами, относящимися к убийству Царской семьи, категорически, впрочем, запретив их ксерокопировать.
На следующий день я пришел к открытию архива, а ушел последним. Так продолжалось более двух недель. В течение этого времени я изучал документы, их было не очень много, но для дальнейшего исследования и публикации я был вынужден все их переписать от руки. Документы раскрывали настоящую бездну злодейств и нечеловеческой жестокости, присущей лишь ритуальным преступлениям. Подробности убийства, ранее неизвестные нам, были так ужасны, что первые дни повторялись в моих снах. Я просыпался с чувством ужаса.
Документы, с которыми я работал, были воспоминаниями цареубийц, подготовленные ими к десятилетнему юбилею злодейства. Его еврейские большевики собирались торжественно отмечать в 1928 году. Сталин эти торжества запретил, а воспоминания убийц приказал засекретить. Наверно, я был первым исследователем, который полностью прочитал их. В документах имелись сведения о местожительстве убийц, я поехал и туда, работал в фондах местных музеев и узнал то, чего не удалось узнать другим исследователям из-за недостатка информации.
Я понял главное – почему еврейские большевики избрали Екатеринбург местом заключения и убийства русского Императорского дома – и прежде всего Царской семьи; стало ясно, на кого опирались иудейские заказчики и организаторы ритуального убийства.
Документы, найденные мной в закрытых архивах и фондах, свидетельствовали о том, что еще в начале ХХ века еврейские большевики во главе с Янкелем Свердловым создали на Урале тайную организацию по типу мафии, деятельность которой опиралась преимущественно на бандитов и уголовников с садистскими наклонностями. Мне удалось установить, что все главные участники ритуального злодейства были матерыми убийцами, психопатическими типами, имевшими склонность к человекоубийству. Убийца Царя Юровский совершил свое первое «мокрое дело» еще в 1898 году, за что был осужден. Другой палач Царской семьи Ермаков сделал убийства своей профессией. Так, в 1907 году по заданию партии он убил полицейского, но не просто убил, а отрезал ему голову.
В архиве я читал неопубликованные воспоминания социалиста Чердынцева, в которых он рассказывал, в частности, о своих встречах с видными еврейскими большевиками Свердловым и Теодоровичем. Нравы в среде еврейских революционеров были чисто уголовные. Поддерживали они только своих, какую бы подлость те ни совершили. Развлекались еврейские большевики в тюрьме так: с «бессмысленной жестокостью лупили крыс и наслаждались этим». Они «хватали крыс, кидали их в парашу, чтобы они утонули, сапогами отталкивали крыс от краев, не давая им вылезти, и при этом от души смеялись. Другим их развлечением было повешение крыс».
Работая в уральских архивах и фондах музеев, я посмотрел десятки дел лиц, так или иначе причастных к убийству Царской семьи, и вскоре выявил важную закономерность. Все организаторы и ключевые исполнители убийства были членами тайной бандитской организации РСДРП, возникшей на Урале в конце 1905 – начале 1906 года под руководством Я.М. Свердлова. Формально она подчинялась террористическому центру при ЦК партии, который возглавляли Моисей Лурье, Шкляев (Лазарь), Эразм Самуилович Кадомцев (Петр-Павел), Уринсон (Виктор), а позднее Миней Израилевич Губельман (Емельян Ярославский). Но в своей «епархии» Свердлов был единоличным владыкой.
Как в классической мафии или в масонских орденах, были созданы несколько уровней посвящения в тайну организации. Полной информацией обладал только тот, кто находился наверху пирамиды, он согласовывал свои действия с террористическим центром. На уровень ниже сидело тайное оперативное руководство и инструкторы террористической организации, на следующем, тоже тайном, уровне – исполнители различных грязных дел, они получали задания с предыдущего уровня и следовали точным инструкциям; в самом низу – «массовка», рядовые члены, которые привлекались к работе, но ничего не знали о характере деятельности высших уровней посвящения. На практике это было организовано так. При каждом уральском комитете большевиков создавались три бандитские организации. Одна – известная всем, куда входили рабочие, и две тайные. Они так и разбивались: на первую, вторую и третью. Собственно террористическая работа велась второй дружиной, в состав которой входили так называемые десятки (отряды), укомплектованные молодыми бандитами, не нашедшими себе другого дела в жизни и ставшими на преступный путь.
Каждая «десятка» имела свое специальное назначение: отряд разведчиков, отряд саперов (закладывать мины), отряд бомбистов (кидать бомбы), отряд стрелков; при второй банде состоял отряд мальчиков-разведчиков и распространителей партийной литературы, а также мастерские бомб и другие подобные предприятия. Члены второй банды работали в подпольных типографиях, подделывали печати. Во главе каждого отряда («десятки») стоял десятский. Отряды, в свою очередь, разбивались на «пятки».
Что же делали большевики-боевики? Во-первых, совершали убийства полицейских, представителей власти, «черносотенцев», т.е. всех неугодных большевикам лиц. Кинуть бомбу в квартиру, где за семейным столом сидел неугодный человек, было в порядке вещей. Некоторые боевики специализировались на убийствах полицейских и их агентов. Полицейских убивали на постах, устраивали засады в их квартирах. Делали фиктивные доносы и убивали пришедших на обыск стражей закона. Во время таких террористических актов гибло больше случайных людей, детей, родственников, близких, чем представителей власти. Особой стороной деятельности боевиков были грабежи, или, как их называли, «эксы», экспроприации. Грабили кассы, конторы, нападали на транспорт с деньгами. Бомб и патронов не жалели, счет невинным жертвам, случайно оказавшимся рядом, шел на десятки.
Вот перечень «подвигов» одного из членов большевистской банды Константина Мячина, с дочерью которого я познакомился в том же архиве: в 1905 году кидал бомбы в казаков; в 1906-м – подготавливал к взрыву казармы, метнул бомбу в квартиру руководителя «черносотенцев», убив всю семью; в 1907-м – бросил бомбу в помещение полиции, участвовал в захвате оружия, динамита, ограблении почтового поезда с деньгами (взято 25 тыс. рублей), ограблении самарских артельщиков (взято 200 тыс. рублей); в 1908 году участвовал в нападении на уфимское казначейство, первом миасском ограблении (взято 40 тыс. рублей), убил палача Уварова, участвовал во втором миасском ограблении (взято 95 тыс. рублей), во время которого было убито и ранено 18 человек.
Над вторыми бандами из большевистских террористов стояли другие группы, состоявшие из выборной и кооптированной частей (куда Свердлов или Губельман могли ввести кого угодно по своему усмотрению). Выборных входило по одному члену из каждого отряда второй банды плюс командующий всей боевой организацией тысяцкий, избиравшийся представителями первой и второй банд совместно. В выборную часть первой банды также входил постоянный представитель большевистского комитета. Кооптированная часть первой банды состояла из разных военных специалистов – инструктора, заведующего мастерскими по изготовлению бомб, заведующего оружием, казначея, секретаря. Выборная часть первой банды образовывала совет боевой организации, кооптированная – ее штаб. Штаб разрабатывал устав, инструкции, стратегию и тактику «боевых» действий, руководил обучением и вооружением.
За вторыми шли третьи банды, в состав которых входили «партийцы-массовики», члены парткомитета («комитетчики»), а также примыкающие к большевикам рабочие. Третьи банды были школой военного обучения, которым занимались боевики вторых банд, каждый из которых был обязан подготовить «пяток» из третьей банды.
Как вспоминали сами террористы, «такой структурой достигалась конспиративность и гибкость массовой военной организации, тысяцкий знал только десятских, десятские – только своих пяточников».
Подготовка и прием боевиков в первую и вторую бандгруппы были обставлены чрезвычайно строго. За новичка ручались два старых члена организации. Поручители отвечали за своего «крестника» головой. В случае каких-либо серьезных отступлений от устава приговор совета приводился в исполнение над «крестником» его поручителями.
Тайная бандитская организация, спаянная кровью невинных жертв и страхом смерти за малейшую провинность, стала мощным оружием еврейских большевиков, инструментом захвата власти и расправы с политическими противниками. Именно в руки членов этой бандитской организации верхушки большевиков и передали практически всех членов русского Императорского дома и, конечно, членов Царской семьи.
В Свердловском партархиве я знакомлюсь с личным делом убийцы русского Царя Янкеля Юровского. Этот матерый преступник, внук раввина, сын уголовника, сосланного за кражу в Сибирь, после отбывания наказания за убийство обосновался в Екатеринбурге, став активным членом тайной террористической организации большевиков. Свердлов всецело доверяет Юровскому, а приезжая в Екатеринбург, останавливается в его квартире. Из личного дела Юровского следует, что после убийства им Царя его забирают в Москву, где он становится одним из руководителей московской ЧК, но в 1919-м возвращается в Екатеринбург, где за свои особые «заслуги» становится фактическим хозяином города, с 1919 года работает председателем Екатеринбургской губернской ЧК, знаменуя свое назначение десятками новых расстрелов. Ленин считает Юровского «надежнейшим коммунистом». В Екатеринбурге ему с семьей выделяется особняк (в 1989-м Музей комсомола) в трехстах метрах от Ипатьевского дома. С ним живут жена Мария Яковлевна (Маня Янкелевна), руководитель партийной организации города, и дочь Ребекка (Римма), руководитель комсомольской организации, прославившаяся акциями по разрушению православных храмов, позднее ее именем назовут улицу. В начале 20-х годов партия направляет Юровского на работу в Гохран, где он стал организатором распродажи за границу сокровищ царской короны на аукционах Амстердама и Антверпена. В 1923 году он был руководителем позорной акции перевоза русской короны, державы и скипетра в японское представительство в Читу для продажи их в Америку или Европу через Маньчжурию. Совершенно случайно тайная сделка получила огласку. В результате советское правительство спешно вернуло русские сокровища в Москву и показало их на выставке в Колонном зале, а Юровский был уволен.
Много документальных материалов, ранее неизвестных исследователям, мне удалось собрать и о другом участнике убийства Царской семьи – Петре Ермакове, своего рода прототипе Федьки Каторжного из «Бесов» Достоевского. В 23 года (в 1907 году) у него три пистолета, он уже убил по крайней мере одного человека, сотрудника полиции Ерина, – отрезал голову. Его арестовывают по подозрению в убийстве, но вину берет на себя другой боевик, которого суд приговаривает к повешению.
А Ермаков снова на свободе, участвует в нападениях на транспорт с деньгами, занимается рэкетом. Всюду за ним тянется кровавый след. В 1910 году его ссылают в Вельск. В 1917 году он сколачивает банду для изъятия земель и имущества крупных землевладельцев, совершает первые безнаказанные расстрелы «контры». Ермакова с его отрядом направляют на подавление крестьянских восстаний – и снова расстрелы, руководителей народных восстаний он убивает лично, о чем хвастается в воспоминаниях. В июне 1918 года он, например, подавляет восстание на Верхне-Исетском и Невьянском заводах. Руководители восстания были лично убиты Ермаковым. К моменту убийства Царской семьи руки Ермакова были обагрены кровью десятков жертв. Неудивительно, что именно ему поручили убийство Царской семьи и уничтожение тел.
На фотографии 1918 года у Ермакова бравый вид: гимнастерка с ремнями, галифе, офицерские сапоги, на боку маузер. Снимок сделан в солидном фотоателье, на фоне декорации с экзотическими растениями и камнями. Взгляд дикий, бандитский, по-прежнему вызывающий. Волосы покороче, чем в юности, но и сейчас издалека можно принять за Махно. В 20-е Ермаков служит милицейским начальником в разных городах, а с 1927 года становится одним из руководителей мест заключения в Уральской области – закономерная карьера большевистского палача. Мне рассказывали, что в начале 30-х он лично казнил наиболее важных лиц, приговоренных к расстрелу. Тогда было арестовано более двух тысяч руководителей области, из них примерно треть расстреляны.
В 20–30-е годы Ермаков охотно встречается с коллективами трудящихся, рассказывает о подробностях расстрела Царской семьи и о своей особенной роли в нем. Все, кто знал его, отмечают за ним страсть к алкоголю. Выпив, он становился особенно болтлив и хвастлив. Как рассказывал мне екатеринбургский старожил А.И. Антропов, лично встречавшийся с Ермаковым, тот говорил: «Я лично расстрелял Царя, Царицу и Наследника и впервые на Урале устроил крематорий». Говоря о крематории, он имел в виду сжигание тел представителей Царской семьи. На фотографии конца 30-х годов мы видим типичного чекиста-начальника тех лет, располневшего, в гимнастерке с ремнем, в сапогах, из гимнастерки торчит приличное брюшко. Вид самоуверенный, как и в юности, неприятный, отталкивающий.
Был он, если судить по его воспоминаниям, очень тщеславным, падким на славу и похвалу. Любил, чтобы его отличали и награждали. Но вот что меня удивило: за такие «большие заслуги» он не был награжден орденами и медалями. Я просмотрел его личное дело – правительственных наград у него нет. Вот только в воспоминаниях Ермаков пишет, что в 1930 году рабочие Верхне-Исетского завода, профбюро и партбюро милиции преподнесли ему как стойкому ленинцу браунинг, а в 1931-м присвоили звание почетного ударника и выдали грамоту за выполнение пятилетки в три года. В конце 30-х годов распоряжением свыше ему запретили выступать с рассказами о своих «подвигах». Хотя, по свидетельству очевидцев, во время войны, бывало, выступал с рассказами в некоторых военных частях.
Зашел я в дом старых большевиков на улице 8 Марта, где с 30-х годов жил этот пламенный революционер. Когда-то здесь было спецраспределение и спецобслуживание. Но всему приходит конец. Дом, построенный в стиле конструктивизма, сильно обветшал, требует ремонта. В квартире Ермакова живут другие люди, его не знают. Не помнят Ермакова и в квартирах рядом. С час хожу по двору, расспрашиваю стариков. Нет, никто не помнит...
О Григории Петровиче Никулине – подручном Юровского – узнать удалось мало. Известно, что посылала его ЧК на задание в качестве осведомителя в Академию Генерального штаба, которая в 1918 году находилась в эвакуации в Екатеринбурге. Никулин исправно сообщал в ЧК обо всех делах. Добросовестно участвовал в расстрелах заложников. Этим, видимо, и заслужил благоволение Юровского. Сильно «подружились» они; умирая, Юровский сделал его своим доверенным лицом. В Свердловском партийном архиве я видел фотографию – оба с женами на берегу моря, на курорте. В 20-е годы Никулин работал начальником Московского уголовного розыска, а позднее – в коммунальном хозяйстве столицы, избирался депутатом местного Совета.
Интересные сведения удалось собрать о начальнике милиции Екатеринбурга А.Н. Петрове. О нем родственники говорили, что он рассказывал о своем участии в убийстве Царской семьи. Со слов родственников, «жестокий был. В Вятке попов в проруби топил ночью». В архивном деле – фотография «коллектива» екатеринбургской милиции того времени. Подвыпившие, с бандитско-дегенеративным выражением лиц милиционеры наслаждаются своей властью над городом. Один из них вытащил пистолет и наставляет его на фотографа. Рядом с самим начальником Петровым – женщина в шикарной шубе с чужого плеча (может быть, даже получила ее при дележе царского имущества).
Знакомясь с секретными архивными документами, я чувствовал, что как будто погрузился в какой-то антимир, в жизнь нелюдей с психикой и взглядами, отличными от человеческих. Но кроме нелюдей – главарей типа Юровского или Ермакова, были еще десятки рядовых исполнителей, которые охраняли Царскую семью, делали все, чтобы их жизнь стала невыносимой.
Большая часть охранников были выходцами из города Сысерти. Я долго задавал себе вопрос: почему именно из Сысерти вышло столько подручных для этого зверского убийства. Какое-то значение, наверное, имел тот факт, что жена Свердлова Новгородцева работала учительницей в народном училище. Она имела здесь учеников. По некоторым данным, бывал здесь и сам Я. Свердлов, его боевикам в Сысерти делали оболочки для бомб. В ноябре 1917 года отряд из сысертцев, не желавших работать, участвовал в подавлении крестьянского восстания в с. Багаряк, сопровождавшемся массовыми убийствами и грабежами. Добровольные каратели привезли из этого похода немало сельхозпродуктов, чем и похвалялись.
Я был в этом городе, бродил по нему, разговаривал с жителями, работал в фондах музея. Интересовался историей. Рабочие до 1917 года жили здесь зажиточно, лучше, чем сейчас. Зарабатывали хорошо, имели справные хозяйства. Каждый двор – все равно что крепость. Высокие ворота, открываешь – замкнутое пространство, двор, замощенный большими гранитными плитами. Все в одном дворе – и дом, и клад, и погреб, и баня, и конюшня, и хлев. Задняя калитка ведет на огород. В общем, мой дом – моя крепость. В Центральной России такого не было. Задаю вопрос: почему все-таки сысертцы были в подручных у царских убийц? Мнутся старики, молчат. Некоторым вопрос не по душе, отвечать не хотят, некоторым, вижу, совестно. «Деньги у нас здесь здорово рабочие любили, да и в церковь редко ходили». Когда революция началась, управляющего заводом Макроносова в Екатеринбург увезли и там расстреляли. «А главное даже не в этом, – сказал мне один старичок, – я так понимаю, что их кровью повязали. Я-то запомнил то время, когда добровольцев скликали казнить Царя, всякие блага обещали, 400 рублей в месяц, паек хороший. Но вначале никто не шел. И тогда партейные другой разговор повели. Вспомнили нашим мужикам из отряда, особенно кто поактивнее был, как они ходили крестьян подавлять, которые были с советской властью не согласны, много человек поубивали. Вот, говорили они, если вернется старая власть, придется и нам, и вам – всем отвечать за эти дела, спросят, кто убивал?»
Кровью повязали – не здесь ли ответ на многие вопросы! И чтобы понять трагедию Царской семьи, надо еще раз перечитать «Бесов» Достоевского. Горстка нигилистов, без корней и без морали, сеет смуту в глухом провинциальном городе России. Верховенские и Шигалевы (Свердловы и Голощекины) с помощью деклассированных, уголовных элементов типа Федьки Каторжного (П. Ермакова или А. Маркова) создают систему террора и насилия. Придуманная Шигалевым новая система организации мира и есть практика еврейского большевизма. Политическим «новаторством» еврейского большевизма (отличием его от других политических движений) было смелое вовлечение в сферу политики деклассированных и бандитских элементов, активное использование уголовных и аморальных методов борьбы. Кровью Шатова нигилисты хотели скрепить круговой порукой кучку своих сообщников. А ведь скрепили ряды своих боевиков еще в 1905–1907 годах и кровью убитых повязали, попробуй выйти из организации, ведь ты тоже участвовал в убийствах! Убив Царя и Царскую семью, большевики теперь уже намертво скрепили кровью свою преступную организацию.
Документы, собранные мною в Свердловском партийном архиве, позволяли мне не только восстановить всю картину убийства Царской семьи, но и составить подробный маршрут движения участников преступления с целью сокрытия и уничтожения трупов. Убив и ограбив Царскую семью в доме Ипатьева, преступники погрузили тела жертв на грузовую машину и отправились заметать следы.
Слухов о том, как была захоронена Царская семья, мне удалось собрать много: «Сначала похоронили за Екатеринбургом-2, а потом перевезли к станции Богдановичи». «Сначала вырыли одну яму, фальшивую, для отвода глаз, а рядом вырыли уже настоящую, в которой и похоронили, залив всех цементом». «Сначала побросали всех в одну яму, а затем развезли по разным местам». «Сначала побросали всех в шахту, а потом вынули и потопили в болотах». «Тела Царя и его семьи вывезли на лодках на середину озера и затопили в мешках, наполненных камнями».
А как же было на самом деле? Днем 17 июля Юровский советуется с членами Уралсовета и ЧК. Предгорисполкома Чуцкаев предлагает ему похоронить трупы в глубоких шахтах, заполненных водой, на 9-й версте по Московскому тракту. Юровский отправляется к этим шахтам, чтобы убедиться лично. Шахты ему понравились. И он решает везти тела сюда, чтобы, привязав к ним камни, утопить. Шахты охраняются сторожами, но для Юровского это не помеха. «Надо вызвать автомобиль с чекистами, – размышляет он, – пусть они арестуют сторожей». На случай, если не удастся план с шахтами, Юровский предлагает похоронить трупы в «глинистых ямах, наполненных водой, предварительно обезобразив трупы до неузнаваемости серной кислотой».
Ночью с 17-го на 18-е команда по уничтожению трупов возвращается в Коптяковский лес. Весь район оцепляется войсками. Всех, кто вторгнется в район оцепления, приказано расстреливать на месте. Глубокая ночь сменяется рассветом, убийцы теряют терпение. Выдвигается предложение никуда не везти, а закопать прямо здесь, возле шахты. Начали рыть яму, да тут к Ермакову подошел знакомый крестьянин и увидел яму. Ермаков его от злости чуть не расстрелял. «Ехали с трудом, вымащивая опасные места шпалами, и все-таки застревали несколько раз. Около четырех с половиной утра 19-го машина застряла окончательно. Оставалось, не доезжая шахт, хоронить или жечь... Хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, но по ошибке вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину. Потом похоронили тут же под костром останки и снова разложили костер, что совершенно закрыло следы копания. Тем временем вырыли братскую могилу для остальных. Часам к семи утра яма аршина два с половиной глубиной и три с половиной в квадрате была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали – следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранен вполне – этого места погребения белые не нашли».
Таким образом, рождается первая версия тайного захоронения Царя – в болотистой дороге под мостками. В записке Юровского указано даже точное место этого захоронения.
Несколько иную версию захоронения Царя дает П. Ермаков в своей беседе с журналистом А. Мурзиным. По его версии, у Царя, наследника Алексея и Анастасии сначала отрубили головы, тела были сожжены, а несгоревшие остатки костей брошены в болото или стлань. Ермаков рассказывает, что Голощекин приказал в первую очередь сжечь три тела: Николая, Алексея и Анастасии. Перед сожжением он велел отрубить им головы и передать их П. Войкову. Ермакову Мурзин задает вопрос: «...сколько нужно дров, чтобы сжечь хотя бы один труп? Ведь известно, что близ шахты № 7 не было никаких следов их заготовки или подвозки. Рассказ Ермакова был обескураживающе прост: “Белые следователи не догадались, что Коптяки на то и Коптяки, что там занимались углежжением. На древесном угле мы жгли. Поливали бензином и жгли”.
Не потому ли никто не заметил в те дни ни большого огня, ни дыма над лесом?
Ермаков говорил, что в лес ездили, “как на работу”. И утверждал: “главные” тела он “сожег” еще в ночь на 18 июля. И уехал с командой домой отсыпаться. А поздним вечером того же дня они вернулись к шахте. И немало удивились, увидев: команда Голощекина и Юровского заканчивает погрузку каких-то “недогоревших” тел в повозки.
Было темно. Ермаков не мог нам уверенно сказать, насколько тела были изрублены или обожжены. К тому же Голощекин устроил Ермакову дикую сцену за якобы “самоуправство”, за то, что “не тех пожег”, – разнос был явно рассчитан на публику. Голощекин заявил, что они решили поменять место захоронения: про него уже “знает весь город”. После чего они с Юровским уехали, сказав: “Едем тела дожигать или топить”. И приказали Ермакову все следы у шахты “сокрыть”, а остатки костей утопить в болоте.
Обозленные ермаковцы ничего особо “сокрывать” не стали. Сгребли какие-то кости, сложили в пустой кувшин из-под серной кислоты, на носилках отнесли его куда-то на “гать” или “стлань” и бросили в болотный зыбун. Ермаков говорил нам, что кувшин “был мал”, поэтому все оставшиеся в костре кости они раскидали и побросали в шахту. А потом засыпали костер и уехали домой».
Под впечатлением прочитанных мною секретных воспоминаний цареубийц во все дни, проведенные в Екатеринбурге и его окрестностях, я находился в состоянии тяжелой эйфории. У меня возникло желание самому найти место, где были спрятаны останки Царской семьи. Мы едем в Коптяковский лес, изучаем его географию, беседуем со старожилами окрестных деревень и даже ночуем здесь, прямо в машине. Коптяковский лес таит в себе множество чащоб, ям и шахт. При желании в нем можно спрятать что угодно. Лес живет своей жизнью. Бродят грибники. Пастухи пасут стада коров на лесных опушках. Кстати, долгое время пасли скот и на поляне возле Ганиной Ямы, а сама яма использовалась для водопоя скота вплоть до начала 50-х годов, когда вода из ямы ушла. Сейчас большая часть поляны завалена свежесрубленными сосновыми деревьями. Встретившийся нам грибник из местных сказал, что сосны готовят для постройки церкви в память об этой трагедии. На самом деле все оказалось гораздо прозаичнее. Мы уже готовились ко сну, когда по лесной дороге в сторону Царских Ям проследовал тяжелый грузовик и остановился прямо на поляне. Подошел туда и я. Двое крепких мужиков начали загружать сосновые стволы. Первая мысль была: воруют. Разговорились, и они объяснили, что этот лес срублен ими в порядке самозаготовки. Платят лесничеству по 12 рублей за куб, сами срубают, сами вывозят для строительства бани. Спрашиваю: «А знаете, что это за место?» Отвечают: «Знаем, Царские Ямы, здесь Царя сожгли».
Еду в Коптяки и другие окрестные селения, беседую со стариками, чтобы точно представить себе расположение дорог в то время, записать все, что сохранилось в памяти старожилов об этих событиях. Но в памяти сохранилось не так много. «Долгое время, вплоть до пятидесятых годов, – рассказывают старики, – у нас об этом не принято было говорить. Своего рода заклятие не говорить на эту тему».
– Откуда оно пошло? Да запугали нас крепко, – признается еще не старый мужчина пенсионного возраста. – У нас такой случай был. Подросток из нашей деревни Коптяки под утро пошел разыскивать корову и столкнулся в лесу с вооруженными людьми, которые прогнали его прочь. Тогда он забрался на верхушку высокой сосны и так стал свидетелем странных событий у Ганиных Ям. Правда, разглядел мало, был туман. Громко матерились вооруженные люди. Горели большие костры. Вернувшись, он рассказал об этом в деревне. После прихода белых его вызывали на допрос. А с возвращением красных к ним как-то приехал чекист, отозвал его в укромное место, помахал маузером перед его носом и сказал примерно так: «Если ты, сволочь, скажешь еще кому слово об этом, не пожалеем». Чекисты ходили и к некоторым другим жителям деревни, рассказывавшим об этих событиях, и предупреждали «не болтать лишнего». Одного мужика вызывали в ЧК и долго держали. В общем, в деревне старались на эту тему помалкивать, даже детям не рассказывали – ведь по молодости могли разболтать и попасть в беду. Правда, дорогу, по которой везли Царя из Екатеринбурга, называли Царской, да и Ганины Ямы были переименованы в Царские. Говорить на эту тему стали после смерти вождя, да и то всякие выдумки.
– А был ли слух, что Царя похоронили в другом месте, а не в Ганиных Ямах?
– Что-то было, всякое говорили, мол, у Царских Ям только шубы да платья зарыты, а тела их в болотах спрятаны.
– Да нет, – вступает в разговор Тамара Казимировна Семенченко, – Царь был у Гати расстрелян и потоплен в болоте. Дядя Миша Криворотов, когда мы ходили со взрослыми на покос возле поселка Гать (раньше там болото было, а через него шла гать, выложенная шпалами), все пугал нас костями Царя и Царицы. Все говорил: я знаю, где Царь зарыт. Даже показывал колодец, из которого он пил воду, когда его везли на расстрел (!).
Еду к поселку Гать. Вот это поле, бывшее болото, через него была гать, стлань. В войну здесь находился танкодром. По этому болоту на шпалах (отсюда и стлань) испытывали танки.
«Я сейчас вам покажу могилу, где похоронены Царь и его семья. Там сейчас есть надгробие, – говорит нам грибник, приехавший из Свердловска. – Вот Царский лес, а рядом с железной дорогой рощица, а в ней бетонная пирамидка без указания, кто здесь лежит». Еду, смотрю – действительно чья-то заброшенная безымянная могила, каких много на Руси. Кто поставил бетонную пирамидку – полная тайна, кто под ней лежит, никто не знает, кого бы ни спрашивал. Только некоторые считают, что именно здесь покоится Царская семья.
В общем, после всех поисков и расспросов пока никакой ясности нет. Необходимы точные описания того, как проходила дорога в 1918 году. Обращаюсь к работам Соколова и Дитерихса. Итак, от Ипатьевского дома дорога на Коптяки шла по Вознесенскому проспекту, поворачивала направо по Главной улице города и возле ипподрома выходила к Верхне-Исетскому заводу. Пройдя завод, дорога пересекала казанский и пермский железнодорожные пути и шла по густому смешанному лесу, тянувшемуся вплоть до Коптяков не менее 12 верст. Примерно в трех верстах от пермской железнодорожной линии дорога пересекала еще и разъезд № 120, горнозаводскую железнодорожную линию. Но до этого примерно на середине расстояния она раздваивалась и подходила к горнозаводской линии двумя ветками: северной – к переезду у будки № 184, севернее разъезда № 120, и южной – к переезду у будки № 185, южнее этого разъезда.
Кстати говоря, на северной ветке, не доходя шагов 150 до железнодорожной линии, есть топкое болотистое место; здесь рано утром 19 июля возвращавшийся из Коптяковского леса к городу в сопровождении конных ермаковских головорезов и 4–5 коробков (телег) грузовой автомобиль застрял в трясине, люди из автомобиля и ермаковские подручные ходили к будке № 184, взяли из сложенного у будки штабеля шпалы и сложили на трясине помост, по которому и прошел грузовик. Южная ветка Коптяковской дороги, перейдя через переезд у нее № 185, поворачивала вдоль полотна железной дороги и у будки № 184 соединялась с северной веткой. Собственно, здесь и начинался Коптяковский лес.
Итак, если информация Юровского достоверна, то выезжать из Коптяковского леса преступники могли только здесь. Надо искать старожилов. Опрашиваю многих, никто не помнит или живут здесь недавно. В поселке Шувакиш знакомлюсь с толковым, основательным человеком, старожилом этих мест, который соглашается показать, как шли дороги в то время, – его отец был здесь лесником. К нему я выехал по лесной дороге от Царских Ям. Возле Шувакиша дорога прерывается строительной площадкой какого-то предприятия, и здесь ее уже не найдешь. Меня интересует, как и где в 1918 году можно было пересечь железную дорогу в направлении к Московскому тракту, куда чекисты хотели увезти свои жертвы. Таких мест, по мнению старожила Ивана Афанасьевича, два. Дорога была накатанная, хорошая, но конная. На лошадях по ней возили древесный уголь из Коптяков на Верхне-Исетский завод. Один переезд был метров на 50 правее нынешнего, а другой на 100–150 метров левее. Но главная дорога, по его мнению, шла левее.
Рассматриваю место правого переезда. Влево от него проходит старая заброшенная дорога, ведущая в лес (ее пересекает полотно недавно построенной железной дороги), правее идет асфальт недавно построенного шоссе. («Но в 1918 году здесь были лес и болота, а дороги не было», – утверждает Иван Афанасьевич.) Значит, если они пересекали здесь, то могли ехать только по ныне заброшенной дороге.
Выхожу к месту левого переезда. Здесь еще после войны стояла сторожка путевого обходчика. Пересекаю рельсы, на том месте, где был переезд, отчетливо видно продолжение грунтовой дороги. Где они могли застрять? Не так далеко от дороги есть низкое место, оно называется Поросенков лог, проезд через него был устлан шпалами. Место было глухое. Году в 30-м путевого обходчика вместе с женой убили неизвестные, а в будке поселили военных. Если команда Юровского и застряла, то в Поросенковом логе, не так далеко от места возникшего в 80-х годах кладбища. Таково мнение Ивана Афанасьевича. Я с ним соглашаюсь, хотя не вполне уверен. Позднее мне все-таки удается установить, что место предполагаемого захоронения Царя заасфальтировано. Асфальт прошел по дороге, которая идет от нынешнего переезда.
Ю.В. Липатников
В расследовании цареубийства посильную помощь мне оказывали уральские патриоты, создавшие объединение «Уральский союз» с собственным печатным органом. Душой этого Союза был Юрий Васильевич Липатников, бывший главный редактор журнала «Уральский следопыт». Юрий Васильевич живо интересовался результатами моего расследования, сводил с нужными людьми и прежде всего с краеведами.
Уже в 1989 году Липатников стал открыто выступать против Ельцина, разоблачая его тесные связи с сионистскими кругами. Тогда многие об этом ничего не знали. На выборах в депутаты Российской Федерации он стал кандидатом от Свердловска, вступив в соперничество с Ельциным, которого активно поддерживала местная еврейская организация «Атиква». Липатников и его соратники сумели организовать ряд кампаний, в которых разоблачались махинации и подрывная деятельность членов «Атиквы». Некто Хаскелевич открыто грозил убить Липатникова. Члены «Атиквы» всячески препятствовали моему расследованию цареубийства, распуская слухи, что я приехал из Москвы как боевик «Памяти», в результате чего я долгое время не мог получить разрешения на работу в областном архиве. С помощью Липатникова такое разрешение мне все же получить удалось. Липатников был одной из первых жертв среди лидеров патриотического движения. В 1994 году его сбил автомобиль, скрывшийся затем, как мне рассказывали, с места происшествия.
В начале 2000-х годов я часто приезжал в Екатеринбург не только на Царские дни, но и по приглашению ректора Уральского института бизнеса Александра Максимовича Миняйло. Этот выдающийся человек основал в Екатеринбурге образцовое православное учебное учреждение по экономике. Регулярно Институт организовывал общественные мероприятия и конференции, посвященные памяти Ивана Александровича Ильина. Для студентов своего Института А. Миняйло организовывал мастер-классы, приглашая из Москвы и Петербурга ученых, писателей – А.А. Проханова, С.Н. Бабурина, С.Ю. Куняева, В.Н. Крупина и других. Однажды выступал в этом Институте с мастер-классом по экономике и я. Приезжая в Екатеринбург, обычно останавливался у Александра Максимовича, где собиралась большая компания, нередко топили баню, сидели допоздна.
Рядом с Институтом бизнеса Миняйло построил на свои средства церковь, где впоследствии, приняв сан, стал служить как священник. Так к ректорской обязанности прибавилось его новое послушание (впоследствии он стал протоиереем), а его сын Максим стал протоиереем мемориального храма, посвященного Царственным мученикам.
...В июле 2006 года я снова приехал в Екатеринбург. На этот раз как паломник к трагической святыне русской монархии. На месте убийства Царской семьи вырос величественный храм-памятник на Крови во имя Святых Царственных Страстотерпцев, возвышающийся над городом как укор всем русским, не сохранившим Царя. А в Коптяковском лесу вокруг Ганиной Ямы, словно сказочный Китеж-град, возник монастырь Святых Царственных Страстотерпцев. На месте дремучих зарослей, под которыми когда-то мы жили в машине, вознеслись семь прекрасных деревянных храмов, в каждом из которых совершаются непрерывные богослужения во славу русского Царя. В июле 2006 года в Екатеринбурге собралось около 15 тыс. паломников со всей России и из-за рубежа, тысячи из них пришли пешком из Саратова, Нижнего Новгорода, Тамбова и других городов.
В ночь с 16 на 17 июля в храме-памятнике на Крови совершалось торжественное богослужение – акт покаяния русского народа и торжества Православия над всеми силами зла. Огромный собор вместил в себя только часть паломников, большинство же молилось возле стен храма. По окончании богослужения в 4 часа утра все собравшиеся направились крестным ходом к Ганиной Яме в монастырь Святых Страстотерпцев. Весь путь к монастырю в 20 км 15 тыс. участников крестного хода проделали без единой остановки за 5 часов, а впереди всех с иконой шел архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский Викентий[1], за которым с трудом успевали даже молодые священники и монахи. В этом молитвенном шествии, мощном духовном подъеме с паломниками шла сама Святая Русь. В колонне паломников я шел вместе с писателем В. Крупиным. Я, опытный паломник и путешественник, физически тренированный человек, раньше не мог даже подумать, что сумею одним махом прошагать 20 км, тем более после длительной ночной службы. Но я прошел, как и многие тысячи других людей. Такова была сила духовного подъема, охватившего нас, наша вера в Царское дело.
После выхода в свет моей книги «Убийство Царской семьи» у меня взяди интервью, в котором я выразил чувства владевшие мной при расследовании этого преступления. Фрагменты этого интервью привожу в следующей главе.
[1] Владыка Викентий очень много сделал в деле почитания Царственных мучеников для увековечения их памяти. Все важнейшие мероприятия – строительство мемориального храма и «царских палат» – были сделаны под его наблюдением.
