Братья и сестры

Нескончаемая дискуссия о Сталине, вот уже не первый год идущая на РНЛ и других православных и светских ресурсах российского Рунета, а также в печатной прессе, которая то затухает, то обостряется вновь, поучительна уже тем, что дает хорошую возможность для наблюдения за современным состоянием общественного сознания в России, в том числе и в той части нашего общества, для которой некие не вполне, быть может, последовательно продуманные православно-патриотические мировоззренческие предпочтения являются особенно важными и актуальными. Это именно предпочтения, ощущения, с одной стороны, определенно отталкивающиеся от либерально-революционного безобразия, периодически «нападающего» на нашу страну, с другой же стороны, полные внутренних противоречий, разнообразных фобий и комплексов. Думается, мы будем недалеки от истины, если скажем, что новая сталиниана, вместе с ее немногочисленными противниками, вновь, к сожалению, ставшая доминирующим мотивом в наших православно-патриотических кругах, есть проявление болезненной уязвленности, травмированности народного сознания. Именно глубокая, весьма болезненная травма сознания нашего народа, нанесенная ему в минувшем столетии, руководит этим волнообразным прославлением Сталина, а также не менее яростным его поношением, которому с упорством, достойным лучшего применения, предаются наши дорогие патриоты. Особенно обостряется этот процесс осенью, в преддверии очередной годовщины октябрьского переворота, либо весной, где-то в районе трагической даты 3-го марта и последующего периода революционных событий.

Хотелось бы отдельно упомянуть о том, что, если не говорить пока о публикациях и высказываниях убежденных оппонентов «сталинианы» (например, о проповедях отца Алексия Бачурина, статьях Виктора Аксючица и др.) то на фоне других статей выгодно выделяются публикации отца Георгия Городенцева, попытавшегося, наконец, от поверхностной и политизированной полемики перейти к рассмотрению вопроса с собственно православных, религиозных и духовных позиций. Спасибо ему за это! Думается, что тон, взятый отцом Георгием, при всех издержках его конкретных построений, может служить для всех нас известным образцом. Нам, разумеется, следует избежать вполне очевидной здесь ловушки - то есть воздержаться от попытки специально оспаривать те или иные конкретные положения различных работ, что приведет лишь к умножению взаимных обвинений и перепалок. Попытаемся взглянуть на дело в принципиальном плане.

Нам уже приходилось высказываться как по поводу «сталинизма» и советского проекта в целом, о его месте в истории, а также внутренних противоречиях и слабостях, приведших в конечном счете к его гибели (см.: «О ложных альтернативах, "православном сталинизме" и советском наследстве»). так и по поводу пресловутой «десталинизации» (см.: «Враг у ворот»).

Во всей этой причудливой проблематике, фатально заслоняющей от нас реальные животрепещущие проблемы страны и мира, следует различать разные планы, которые, хотя и связаны между собой, но все же нетождественны. Весьма существенное обстоятельство заключается в том, что «десталинизация», как политтехнологическая манипуляция, направленная на слом всей в целом русской имперской идентичности (подробно см. об этом в нашей работе «Враг у ворот»), а также обоснованное сопротивление ей, оказываемое с той или иной степенью стихийности или осмысленности, невольно накладывается на вполне искреннее стремление многих из уважаемых коллег к реальному постижению нашей истории минувшего столетия и истоков русской революционной катастрофы. Вся в целом ситуация, связанная с ведущейся многоплановой и разветвленной дискуссией, оказывается сильно осложненной и запутанной этим немаловажным обстоятельством. Это Янов, Парамонов, Сванидзе и им подобные хорошо знают, что не в сталинизм они целят, а в Россию, но другие-то высказываются вполне искренне и лишь в страшном сне могут представить себя в одной компании с вышепоименованными врагами наших ценностей, нашей истории, да и всей страны в целом. В результате часто получается так, что любой, кто дерзает говорить что-то критическое в адрес Сталина и его детища - СССР, автоматически оказывается в глазах «патриотов» врагом, провокатором и наймитом мировой закулисы, а такое отношение, в свою очередь, рождает в оппонентах стойкое ощущение того, что все «сталинисты» и «имперцы» - упертые «совки». Приведу специально один конкретный пример, который наверняка вызовет массу возражений. Вряд ли найдется такой человек, который заподозрит автора этих строк в излишней симпатии к митрополиту Илариону (Алфееву), коего мы не раз подвергали самой жесткой критике за его экуменическую деятельность и церковно-модернистскую позицию. Но при этом у нас нет ни малейших оснований предполагать, что нашумевшее высказывание владыки о новомучениках и Сталине (см.: «Митрополит Иларион: Интеллигенция нужна православной церкви») неискренне, пусть даже оно и недостаточно глубоко и всесторонне охватывает проблему. По нашему убеждению, владыка Иларион абсолютно искренне стоит на «белых» позициях, причудливо сочетаемых у него как с известными элементами политического либерализма, так и с церковным модернизмом и реформаторством. (В чем явным образом сказывается влияние некоторых кругов старой эмиграции, с которыми он в свое время имел тесное общение). Поэтому абсолютно неверен постулат: «Ты вместе с Алфеевым против советской власти, поэтому ты на самом деле сторонник церковных реформ». Такое умозаключение крайне неадекватно и очень далеко от трезвого взгляда на реальность.

В чем же истоки той мировоззренческой путаницы, которая по большей части господствует в головах многих из наших современников? Выскажем не очень оригинальное суждение, что они, конечно же - в самом советском проекте, в тех трансформациях сознания народа, которые произошли в советскую эпоху. Достаточно подробно мы рассуждаем об этом в двух упомянутых выше работах. Поэтому не станем повторяться, поскольку читатель при желании вполне может сам поработать со ссылками и освежить их в памяти, а приведем лишь ключевые положения. «Суть советского (сталинского) проекта, в отличие от собственно коммунистического, «красного», - говорилось в первой из упомянутых выше работ, - заключалась в попытке соединить коммунизм и традицию, отбросив в ней то, что представлялось абсолютно антагонистичным, прежде всего - Православие и монархию... «Построение социализма в отдельно взятой стране» шло по пути использования и безумной, жесточайшей эксплуатации традиционных энергий народа. При этом была сделана попытка именно сращивания препарированной и трансформированной «народности» с новыми, коммунистическим смыслами». В этом и заключается, добавим мы сегодня, столь взыскуемая некоторыми «сущность сталинизма».

Лидеры большевиков очень рано поняли, что погромный коммунизм образца гражданской войны абсолютно нежизнеспособен в отдаленной перспективе, если ставить целью хоть какое-то государственное строительство. На своих партийных конференциях, в своей партийной печати они могли сколько угодно вести разного рода схоластические дискуссии о мировой революции и социализме в отдельно взятой стране. В реальности красным вождям очень быстро стало понятно, что добиться сколь либо ощутимых созидательных результатов можно только одним способом - используя доставшееся им богатейшее наследие исторической России. Поэтому Троцкий всеми правдами и неправдами вербует в Красную армию офицеров Генштаба, поэтому в основу ГОЭРЛО ложатся разработки дореволюционных инженеров, поэтому, когда надо, начинается НЭП, позволивший восстановить народное хозяйство страны, разрушенное гражданской войной и красным террором. И именно поэтому столь востребованной на «сталинских стройках» индустриализации и в ходе великой войны с нацизмом оказалась традиционная для русского народа жертвенность, в течение веков воспитанная христианством. Уже для позднего Ленина основной «методологической» проблемой стала эксплуатация исторической России с ее колоссальными людскими, природными, экономическими и, между прочим, духовными ресурсами при сохранении принципиальной верности коммунистической утопии. Сталин в этом смысле не внес ничего принципиально нового, продолжив дело Ленина на новом этапе.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть то, что мы уже не раз декларировали ранее, в упомянутых работах (и с чем, как представляется, не станут спорить увлеченные Сталиным наши православные братья и сестры): сам по себе коммунизм, большевизм, то, что А.А.Проханов и его единомышленники любят именовать «красным» проектом, просто по природе своей не содержит в себе никаких созидательных энергий, поэтому сам по себе он очень быстро проявил свою полную нежизнеспособность. Отсюда «методологическая» задача «грамотного» эксплуатирования традиции. Здесь, с одной стороны, можно, конечно, сказать, что таково свойство секулярного модерна в целом, всей великой секулярной утопии, явным образом начатой эпохой Просвещения (в действительности она, конечно же, началась гораздо раньше). Модерн всегда, во всех странах является пожирателем ресурсов, накопленных предшествующей эпохой, в его топке сгорает все, в том числе (и прежде всего!) традиционное население, народ, не лишенный, в той или иной степени, с теми или иными искажениями, нещадно эксплуатируемых качеств, которые несет в себе традиционное сознание. А советский, «красный» проект, коммунизм - есть всего лишь ускоренный вариант модерна. Думается, однако (по крайней мере, таков наш сегодняшний взгляд), что по отношению к европейскому (то есть центральному, стержневому) варианту модерна это во всяком случае, хотя и в принципе верная, но все же недостаточная характеристика.

Сразу после прихода к власти якобинцев начинаются поиски новой религии, «альтернативной» христианству. Отсюда все эти «богини разума», поднятые на пьедестал Робеспьером и К°. Все это быстро заканчивается, во всяком случае явно, и слава Богу! Ибо прямое масонско-сатанинское происхождение такого рода религиозности для нашего христианского сознания представляется вполне очевидным. В итоге модерн порождает светскую «замену» религии, то, что Шпенглер называл пафосом «фаустовского человека», и эта машинка работает довольно продолжительное время, по меньшей мере два столетия. На место Бога, Церкви и традиции приходит кантовский «категорический императив» и «религия прогресса», вера в «светлое будущее». Эта лишенная прямой связи с трансцендентным началом вера, безусловно, в каком-то смысле и в какой-то степени содержала в себе свои собственные энергии, позволившие европейской («фаустовской», по Шпенглеру) цивилизации приобрести доминирующее положение в мире. (Что, тем не менее, ничуть не отменяет упомянутого выше главного закона секулярного модерна - паразитирования его на ресурсах, накопленных предшествующим временем). К настоящему моменту эта «религия прогресса» уже исчерпала себя и заменяется тотальным отрицанием и разложением постмодерна, который, как могильный червь, истачивает всю светскую европейскую культуру.

В России сложилась похожая ситуация с некоторыми крайне существенными отличиями. Во-первых, это то, что мы уже отмечали выше и в наших предыдущих работах, а именно - необычайно ускоренный вариант модерна, который имел место здесь. Если «огораживания» в Англии происходили достаточно постепенно и, при всех издержках и жестокостях, не приводили все же к массовому истреблению и такой свирепейшей эксплуатации крестьянства, как это имело место во времена нашей «коллективизации» (если рассуждать чисто прагматически, то накопленный ранее традиционный ресурс не тратился столь опрометчиво-расточительно), то в исполнении РКП(б) этого ресурса (а русское крестьянство было самым многочисленным в Европе) хватило всего на несколько десятилетий. Здесь имело место неимоверное временное сжатие и неимоверная концентрация жестокости, несравнимой абсолютно ни с чем в мире за всю историю. В связи с этим, кстати, хотелось бы заметить, что нам абсолютно непонятны тезисы некоторых из уважаемых коллег, которые говорят, что Сталин и Троцкий - полные антагонисты. В личном плане, в плане борьбы за власть, это, конечно же, так. Но разве пресловутая коллективизация и ГУЛАГ - это не «трудармии» Троцкого, идея которых была Сталиным просто украдена (а сам Троцкий при этом вытеснен заграницу)? Точно так же большевики в 1917-м году украли эсеровскую программу с ее главным лозунгом «земля - крестьянам», чтобы привлечь на свою сторону крестьянские массы.[1]

Однако, наряду с вышеозначенным обстоятельством, имело место и еще нечто, побуждающее нас, пожалуй, согласиться с одной из самых светлых мыслей нашего «соклубника» С.Е.Кургиняна, который вот уже не в первый раз говорит, что коммунизм (то есть советский вариант модерна) - это не вполне модерн. Ибо здесь, наряду с ускоренным вариантом «коммунистического строительства», наряду с особой свирепостью практических действий завзятых утопистов (которые при их особо воинствующем отрицании любой религии, в том числе и «красной» (вспомним судьбу Богданова) становились в итоге воинствующими прагматиками) имела место слишком сильная опора на традицию. Это один из главных парадоксов «сталинизма»: традиция (крестьянство, патриотизм, старые специалисты, главные положительно-созидательные качества русского народа, значительная часть культуры и т.д.) нещадно эксплуатируется, а также и истребляется (особенно на раннем этапе советской эпопеи), но при этом, по сравнению с классическим европейским модерном, значительно бóльшая часть ее становится в проекте Сталина и К° составляющей сознания «нового человека», да и самого проекта. Модерн, который вместо формирования класса индивидуализированных собственников, зациклен на «обобществлении», в котором «индустриализации» сопутствует «коллективизация», а не обратный процесс - это какой-то странный модерн...

Пик этого процесса приходится на период Великой Отечественной войны, когда русская православная традиция, при всей ограниченности и дозированности проводимой политики, получает наибольшую свободу за все сталинское время. Не признавать, что великую войну выиграли не идеологи большевизма, а традиционная русская армия, армия, по преимуществу крестьянская, с исторически присущим ей «природным» коллективизмом и христианской по происхождению способностью к жертве, для объективно настроенного историка никак невозможно. В конечном счете это признавал даже такой враг нашей страны, на время войны ставший ее невольным союзником, как У.Черчилль.

Обо всех перипетиях в развитии, расцвете и последующем обрушении советского проекта мы достаточно рассуждаем в двух предыдущих работах. Сегодня же стоит, быть может, более внимательно присмотреться к тому, что происходило с сознанием народа в ту эпоху. С одной стороны, большевики (и сталинское время здесь отнюдь не исключение) агрессивно стремились сломать это сознание, навязав народу абсолютно чуждую исторической России коммунистическую утопию. С другой же, когда начались попытки вышеупомянутого «сращивания» одного с другим, это сращивание не могло строиться на сознательном обострении противоречий, а, напротив, только и могло основываться на поиске подобий.

В конечном счете, здесь в полной мере проявилась великая правота святоотеческого богословия, прежде всего, его учения о природе зла. Ибо, согласно святым отцам, зло не обладает самостоятельным бытием, не является самостоятельной субстанцией. Оно способно лишь паразитировать на бытии, на благе, похищая жизнь, заимствуя жизненную силу у Божиего творения, которое изначально никакого зла в себе не содержит (Библия говорит о нем, что оно «хорошо весьма» (Быт. 1: 31)). Зло понимается здесь как «всего лишь» ложное устремление личной воли.

По мере того, как с каждым новым историческим катаклизмом (среди которых главным является, конечно же, война) режим был вынужден приоткрывать шлюзы для выхода на поверхность загнанной в подполье исторической, традиционной энергии народа (что затем, когда опасность проходила, пытался «нейтрализовывать» репрессиями), жизнь порабощенной России все больше становилась похожей на саму себя, происходило возвращение к ее традиционным основам. В этом смысле «загадка» Сталина, которая вновь, в который уже раз, так мучает многих из наших современников, заключается, несомненно, в его двойственности. Верный слуга, идейный и практический продолжатель безбожного большевизма, вынужденно (в силу чисто прагматических соображений, а также и в силу элементарного инстинкта самосохранения) был в то же время той «трубой», через которую ветер истории выдувал на ее поверхность силу народа, его веру и накопленную предками благодатную энергию созидания. Именно в силу этого многие из уважаемых коллег пытаются ошибочно приписать субъективной воле Сталина то, что в действительности было просто невольным следованием логике истории, без всяких фактических оснований представляя «красного монарха» как святого, подвижника, молитвенника, принесшего покаяние и «молившегося в кремлевских соборах».[2] Сталин - в лучшем случае незаурядный практик, государственный деятель, в полной мере перенявший у Ленина способность к очень ловкому политическому маневру, а отнюдь не покаявшийся монарх, якобы тайно, боясь своих собратьев по партии, вернувшийся к Православию. В духовно-метафизическом же смысле он подобен скорее гетевскому Мефистофелю, что «вечно жаждет зла и вечно совершает благо». Блага - хочет «дух истории», Промыслом Божиим избирающий себе порой самые причудливые и субъективно недостойные орудия. Или, еще иначе, Сталин - это шпенглеровский «фаустовский человек» в советско-российском исполнении. Нам приходится настаивать на том, что данную историческую фигуру невозможно понять в ее сокровенной сути, если игнорировать эту роковую двойственность, выражающую двойственность и историческую противоречивость самого советского проекта. Мы не поймем Сталина и не поймем эпоху, если будем концентрироваться лишь на промыслительном действии «духа истории» и созидательном действии все еще живых духовных энергий народа либо лишь на преступлениях режима.

Итак, паразитировавший на этих энергиях режим создает в итоге государственно-общественную оболочку, очень похожую на историческую Россию: соборность предстает как коллективизм, христианская жертвенность как «подвиг советского народа», Российская империя - как СССР, необходимый народу объект религиозного поклонения вместо Бога предстает в виде «Родины-Матери», а отчасти в виде самого вождя (что очень напоминает древнеримский культ императора). И, как поздний отголосок, уже в хрущевское время, агрессивно атакуемая всей мощью государственной пропаганды евангельская этика предстала в превращенной форме «кодекса строителя коммунизма». Не видеть здесь того, как в неоязыческом (если сказать мягко), по сути, проекте нещадно эксплуатируются христианские по происхождению энергии, могут лишь люди, заведомо необъективные и злонамеренные. Однако что же получается в итоге?

В итоге, как мы указывали в первой из наших предыдущих работ на эту тему, созданная машина могла работать и катиться вперед до тех пор, пока запас ресурсов, данных традицией, еще не иссяк. Это происходит где-то к началу 1960-х годов, когда массово уходят из активной жизни поколения, еще сохранявшие какую-то связь с традиционной Россией, отчасти выбитые репрессиями и войной, отчасти начавшие достигать пенсионного возраста. Связь с трансцендентным Источником этих энергий для большинства представителей новых поколений была, увы, оборвана. Планомерная, методично-неумолимая политика «борьбы с религией» приносит свои плоды. Очень дозированное, частичное восстановление церковной институции (которое некоторые безосновательно называют «освобождением Церкви»), находящейся отныне под неусыпным надзором «компетентных органов», существенно не меняет дела.[3] Церковь становится оазисом для немногих, ни в коей мере не определяя лицо окружающей реальности общественной жизни и государственного строительства. Советский режим (коего в его трансформированном виде Сталин был все-таки главным создателем) сделал то, чего не смогла сделать никакая «культурная революция» в Китае: оборвал «связь времен», трудно поправимым (быть может, и вовсе непоправимым) образом травмировав сознание народа. Традиция осталась как «историческое наследие». Но как живое начало, по отношению к которому человек ощущает свою преемственность, она, увы, перестала быть активным участником исторического процесса. «Сталинский ренессанс» оказался очень непрочным, недолговечным в силу своей описанной выше его двойственной природы. Те живые силы традиции, которые вышли на поверхность в эпоху зрелого сталинизма, отдали себя служению - и ушли, уступив место советскому мещанству и «Иванам, не помнящим родства». Началось загнивание и разложение надорвавшегося «тела» страны.

Однако что же происходило все же с душой? Возможно ли восстановить оборванную «связь времен»? Ответ на последний вопрос представляет отдельную важнейшую задачу, поэтому стоит для начала разобраться с первым. Думается, вполне очевидно, что вышеуказанная двойственность «сталинизма» как исторического, государственно-политического и социального феномена, в полной мере сказалась и в тех трансформациях, которые происходили с сознанием народа. Новый смысл был вложен в старую матрицу. Для того чтобы такая операция оказалась хоть в какой-то степени успешной, необходимо было, как мы указали выше, действовать по принципу подобия. В не раз упоминавшейся нашей предыдущей работе мы уже указывали на то, какая тончайшая работа была проведена вполне компетентными специалистами, чтобы «вписать» наследие фольклора, мелодику народной песни в новую, советскую музыкально-песенную культуру. (Современная молодежь, особенно те слои, что не блещут хорошим образованием, воспринимает многие советские песни как традиционно-народные). В других случаях «сращивание» было не столь успешным. Но схема, метод были везде одинаковы. Касалось это в первую очередь и ядра, того, что в последнее время некоторые именуют «метафизикой», то есть религиозной (или квазирелигиозной) сферы.

Вера в Бога (то есть основа христианского сознания) не могла быть взята в качестве основы для построения коммунистического «рая». А вот монархические стереотипы традиционного сознания русского народа очень даже пригодились. Именно на них в конечном счете паразитировал пресловутый «культ личности», придававший видимость традиционности немыслимому ускорению советского извода модерна. Новое вино налили в старые мехи. Совершенно понятно, что они не могли не прорваться. И не мог не надорваться народ, не получавший в этой новой жизни подлинного религиозного утешения. В итоге, когда коммунистический «смысл» окончательно умер, начали постепенно восстанавливаться периферийные сферы жизни, прежде всего культура (позднесоветская культура несет в себе все черты высокой классики), процветала наука и техника, но ядро жизни - дух народа, лишенного жизненно необходимой связи с живительным Источником благодати, оказалось в наибольшей степени пораженным. Нынешние метаморфозы «патриотизма» - прямое последствие этой главной, тяжелой духовной травмы. Именно в силу указанных выше особенностей советского проекта и возможен ныне такой странный монархизм и такое странное православие, для которого «вера» в Сталина вновь, роковым образом оказывается чуть ли не центральным моментом. Подлинный лик и дух Православия в этом постсоветском сознании оказывается причудливо смешанным с лукавыми и прéлестными личинами «сталинизма».

Но дело не только в этом. Попытка соединить коммунизм и традицию (то, что А.А.Проханов называет «красно-белым синтезом») была, как мы сказали, неизбежным, вынужденным шагом большевиков и самого Сталина в особенности (который сделал это соединение главным принципом своего проекта), необходимым для того, чтобы удержаться у власти и иметь хоть какой-то шанс в истории. (Который в конечном счете все равно оказался призрачным). Но есть ведь целая историософская традиция, целая историческая школа, которая на этом ложном соединении строит критику России в целом (то есть всей ее имперской традиции). Имена А.Янова и Б.Парамонова должны быть названы здесь в числе первых. Вся «перестройка», а также довольно продолжительное предшествующее время и весь ельцинизм в идеологическом плане основывались именно на этом. В статье «Враг у ворот» нам уже довелось привести характернейшую цитату из известного блоггера А.Широпаева, который с подкупающей откровенностью говорит, что «десталинизация» - это не тонкая работа по отделению наслоений тоталитарной идеологии от исконной русской подлинности, а фактически - сброс русской имперской идентичности, монархизма, да и самой русскости в ее историческом виде, то, что в Германии называлось «денацификацией». И здесь либералы, хорошо знающие, что они сознательно работают на слом России и для этого использующие свои манипулятивные приемы, в определенном смысле смыкаются не только с «националистами», ненавидящими империю, но и со многими «имперскими» патриотами, вполне искренне верящими в то, что Сталин - это «наше все». Все три вышеозначенные категории граждан, при всей их идеологической и политической непримиримости, объединяет то, что в глубине души они все полагают, что между Сталиным и, к примеру, Александром III нет разницы, а если какая-то разница и есть, то она несущественна. Суть манипуляции заключается в том, что из Российской империи прямо перекидывается мостик в СССР, а либерально-большевистская революция считается либо несущественной, либо в большевизме (якобы кардинально преображенном Сталиным), с теми или иными поправками и оговорками, и видится подлинная суть исторической русской имперской идентичности. Только одни занимаются здесь сознательной манипуляцией, а другие искренне верят во все это. Такое предельно мифологизированное, искаженное видение истории превращает ведущуюся сейчас идеологическую борьбу в борьбу химер, каждая из которых на деле вносит свой вклад в готовящийся врагами России окончательный слом нашей идентичности, да и всей страны в целом. Мифы и химеры, которые Виктор Аксючиц называет продуктами идеомании (порабощенности сознания ложной идеологией) борются между собой, окончательно хаотизируя как политическое пространство, так и сознание народа.

Иными словами, нынешний всплеск «народной любви» к Сталину - есть, помимо всего прочего, как бы ответ на либеральный миф о России, который доминировал в нашей и зарубежной, а также «самиздатской» и эмигрантской публицистике на протяжении десятков лет и с которым всю жизнь боролся великий Солженицын со своими немногими единомышленниками и соратниками (например, И.Р.Шафаревичем и др.). Ибо никто иной как Сталин, утверждаемый в качестве «подлинной квинтэссенции» русской истории, в качестве того тирана, которого, наконец, обрела якобы всегда жаждавшая его «рабская русская душа», находился в центре либерального оплевывания не только советского периода со всеми его бесспорными великими достижениями, но и всей русской истории. Реакция на это вполне понятна (хотя в конечном счете, как нам видится, и вполне беспомощна): «Да, Сталин - это смысловой центр, только вы врете, что он в лучшем случае прагматик, а в худшем - жестокий тиран; он - подлинное «наше все», вобравший в себя все лучшее, что есть в русском народе. «Руки прочь...» и т.д. В просторечии это называется «получи, фашист, гранату». Только гранатой этой незамысловатый боец подрывает и самого себя.

Каков же выход из этого замкнутого круга идеомании, борьбы химер? Здесь следует избегать нескольких достаточно очевидных ловушек, в которые, тем не менее, постоянно попадаются слишком многие. Во-первых, необходимо жесткое противостояние сознательным врагам исторической России, которые под флагом «десталинизации», на основе изложенной выше идеологии Янова и Кº пытаются осуществить слом русской имперской идентичности, исторической субъектности русского народа, стереть из книги истории всякие следы великого народа и великого государства. В этом противостоянии для многих весьма нелегко, в свою очередь не скатиться в собственно сталинизм, остаться на твердых православно-имперских позициях, очищенных от наслоений тоталитарной коммунистической идеологии. Во-вторых, существует другой подводный камень, идеологический и политический уклон, связанный с тем, что можно назвать умеренно-либеральным «изводом» современного русского патриотизма. Есть люди, для которых существует немалый соблазн вместе с водой выплеснуть и ребенка, зачеркнуть если не весь советский период, то слишком многое в нем. Здесь все-таки не можем придумать ничего лучшего, кроме как привести отрывок из предыдущей нашей работы, на которую уже не раз ссылались.

«Сейчас перед нами стоит неимоверно трудная задача. Коммунисты попытались срастить свой коммунизм с традицией, выкинув из нее православно-монархическое ядро. Нам же предстоит произвести как бы обратную операцию. Но поскольку в одну и ту же реку невозможно войти дважды, простое возвращение в «Россию, которую мы потеряли», по определению невозможно. Нужно научиться находить и различать русское в советском - иного пути нет. Тонко отделить историческую национальную органику от наслоений тоталитарной идеократии и вновь соединить ее, для будущих поколений, с нашим исконным, православно-монархическим ядром - труднейшая и деликатнейшая задача! Она требует неимоверной любви, сострадания, духовных и интеллектуальных усилий, самоотверженности и терпения. В вымирающих ветеранах Великой Отечественной - мы должны (через любовь и сострадание!) научиться видеть вечного русского солдата, гениально запечатленного и воспетого В.П.Астафьевым в «Пастухе и пастушке». В подвиге наших современников - легендарной шестой роты - мы должны суметь увидеть проявление несгибаемого и непобедимого русского духа. В безвестных тружениках фронта и тыла, в покорителях целины и ликвидаторах Чернобыля нам следует научиться прозревать безвестных ополченцев, спасших Россию от Мамая и Наполеона. В увешанных фронтовыми орденами косноязычных переростках, переживших духовное перерождение на фронте и в 1946-м пришедших поступать во вновь открытые духовные школы надо суметь увидеть наследников преподобного Сергия и Иосифа Волоцкого, преподобных Нила Сорского и Серафима Саровского - и не смотреть на них свысока, с позиций знатоков парижского богословия. Надо чувствовать исконно русский дух - в музыке Свиридова и повестях Распутина, в картинах Глазунова и его учеников и в стихах Ю.Кузнецова, в поэзии сложнейших формул, выведенных тружениками ФИАНа и Арзамаса-16, в созданном ценой неимоверных жертв ядерном щите Родины и уникальной школе ВПК, залихватски разваленного и распроданного новыми февралистами.

Впрочем, что значит «надо»? Если любви нет - она ведь не родится от моих слов!»

Но есть, однако, и еще один момент, о котором необходимо сказать здесь, еще одна довольно тонкая ловушка, подстерегающая нас на этом трудном пути. Это - мы сами, наш собственный ум и наша душа. Поставленная выше задача - это ведь отнюдь не задание для холодных политтехнологов, имеющих право и возможность отстраниться от предмета своих усилий, от «этого темного и неразвитого народа». У нас нет ни этого права, ни такой возможности. Ибо мы плоть от плоти этой страны, и наше собственное спасение, наше духовное благополучие неотделимо от нашей страны и ее народа. Именно поэтому я рассматриваю эту работу не как объективистское описание некоего внешнего, постороннего предмета (хотя в анализе без известной степени объективизма все же не обойтись). Все, что сказано выше - сказано, несомненно, о нас самих. Вышеописанные химеры существуют не в каком-то постороннем для нас безвоздушном пространстве. Они подстерегают нас ежечасно на нашем многотрудном пути. И, прежде чем создавать партии, писать политические программы, созывать патриотические съезды (которые обычно заканчиваются ничем), нам следует спросить о главном самих себя, свою собственную совесть. Чаем ли мы Царства Божия - или готовы поклониться рукотворным кумирам? Готовы ли работать для возрождения подлинной, богоустановленной православной монархии, невозможной без соработничества Бога и человека - или жаждем вручить свою свободу и совесть новому тирану? Взыскуем ли истинной веры из глубин своей кающейся души - или стремимся всего лишь сотворить для себя очередную идеологическую химеру? Любим ли и жалеем свою многострадальную Родину, что очень больна, но все еще живет и борется - или питаемся мифами о ней? Ищем ли Единого на потребу - или несем с собой и в саму Церковь наши мирские предубеждения и пристрастия? Хотим ли соединиться с Богом или «ищем своего»? Видим ли жизнь в свете Христовой истины или воспринимаем все сквозь призму ложных и ограниченных идеологем? Если мы будем хотя бы честны перед собой - мы заложим первый камень в неколебимое здание народного покаяния. И тогда раскаяние - станет для нас залогом возрождения и новой жизни, а не роковым шагом к национальному самоубийству и сдаче духам зла. Идти путем Петра, а не Иуды, чего от нас так хотят - невозможно без духовной трезвости, которой всем нам так не хватает.