Как русскую школу отлучали от Церкви

I

Никто никогда явно не отрицал необходимости участия священнослужителей в делах школы, однако почти весь XIX век шло их вытеснение из школьных стен. Надо сказать, что русскую школу создало духовенство. Именно оно добилось Высочайшего (то есть царского) повеления «О заведении при церквах и монастырях школ». Это 1836 год. К 1864 г., то есть меньше чем за 30 лет, число школ выросло до 22 тысяч. А к 1881 г. упало до 4 тысяч. Произошло то, что вскоре после отмены крепостного права духовенство было отстранено от надзора за школами. К концу века число школ возросло до 40 тысяч, но это уже были школы в основном земские.

Здравомыслящий министр просвещения Путятин в год отмены крепостного права выступал за то, чтобы передать все народные училища в ведение Синода. Духовное ведомство представлял в вопросах просвещения князь Урусов. Что же вышло из инициативы министра? Митрополит Филарет пишет наместнику Троице-Сергиевой Лавры Антонию: «Мнение Урусова было доведено до сведения Государя и одобрено. Но пришел новый министр Головин, и, говорят, уже решено, чтобы сельские училища были светскими». А почти все училища в России были сельскими… Митрополит опасался небезосновательно. Высочайшим повелением 1862 г. было определено, что «народные училища должны находиться в ведении министерства. Министерству следует пользоваться содействием духовенства во всех случаях, когда духовенство найдет возможным оказывать содействие». Образец иезуитской казуистики – «следует пользоваться содействием».

К чести Московской духовной академии, она не промолчала. В документе, доведенном до сведения и Синода, и министерства, было резко, но точно сказано: «Если хотите создать среди народа новый класс людей, презирающих народ и ненавидимых народом, если хотите внести новый разврат в селениях, если хотите иметь новый элемент государственного безпорядка, создайте особый класс сельских учителей».

Класс этот был создан. По свидетельствам того времени: «Кто новые учителя в школах? Исключительно изгнанные из семинарий недоучившиеся семинаристы, писари, юнкера, дьячки… Их называют «новым молодым поколением».

Крепнущее земство спелось с министерскими чиновниками, и они истолковали повеление царя в свою пользу. Они решили так, что царь повелевает исправить неудачи духовенства, и стали оттирать его от образования полностью. Доходило до того, что на местах объявляли о царской воле завести новые школы и изгнать священников. В Киевской губернии (цитирую по книге И.В. Преображенского «Духовенство и образование». – СПб., 1899. С. 28): «Детей насильно и против воли родителей забирали из церковных школ и гоняли в министерские школы через сотских и десятских».

И что? И никто не сопротивлялся? Сопротивлялись. Митрополит Киевский Арсений требовал сохранения церковных школ. Писал о том, что повсеместно крестьяне добровольно берут на себя содержание таких школ. Ни земство, ни дворянство, ни государство церковно-приходские школы не поддерживало.

В 1866 г. министром просвещения стал обер-прокурор Синода граф Д.А. Толстой. «Забота об учителях, – доказывал он, – должна быть предоставлена ведомству нашего православного духовенства, располагающему в этом отношении такими силами, которым могла бы позавидовать любая из просвещенных стран Европы». Надо полагать, антирусские силы отлично понимали влияние духовенства на школу и продолжали любыми средствами вести разложение учительства.

Уже вовсю гуляла подпольная литература, священство всячески, облыжно, подвергалось критике как темная, несовременная (читай – недемократическая) масса. Писаки старались. Священники отбирали у учеников революционные брошюрки, им запрещали отбирать: ну как же, посягают на свободу. По Положению 1874 г. священникам дается «возможность» сообщать ученикам религиозно-нравственные навыки. Преподавание таких навыков уже не право, не обязанность. В школе оставлены только два урока Закона Божия в неделю. Только два. Как уместить в них и нравственное богословие, и историю Церкви, и изучение молитв? Да и то либералы заводили моду на законоучителей, говоря, что священники не учены были на учителей.

Знал ли все это Государь? Вряд ли. В это же время выходит Рескрипт царя о важности «положить в основу общественного блага начала веры, нравственности и гражданского воспитания и долга». Но на деле где это было?

Как кость, которую долго грызли и тогдашние патриоты, и тогдашние либералы, были созданы училищные советы. Формально они не были подчинены ни Министерству просвещения, ни Синоду, они имели в них по представителю. Министерство добавочно, имея, в отличие от Синода, средства, завело еще и по инспектору на каждую губернию. В ведение инспекторов попадали все предметы, в том числе и Закон Божий. Жалобы на действия училищных советов рассматривал не Синод, а Сенат, а в Сенате дела устряпывали стряпчие нового времени – юристы. А за кого юристы, это ясно как день. Дошло до того, что в Положении 1864 г. черным по белому было написано, что «слабая сторона училищных советов в том, что ближайшее руководство над школами предоставлялось сельским священникам».

Как это комментировать? В упрек священству тогдашней России можно многое поставить. Раз находят, к чему прицепиться, значит, нащупали слабое место. Инспекционные поездки священноначалия по епархиям, семинариям говорят о многих недостатках духовного образования, но это никоим образом не отменяет, а должно усиливать труды по воцерковлению людей через посредство школ.

Снова новая метла в министерстве, барон Николаи, этот метет почище Головина. Пишет представление в Комитет министров, требует совсем отстранить духовенство от преподавания в народных школах «не только предметов светских, но и Закона Божия». Приходским священникам остается роль “визитатора” по лютеранскому образцу. Уже дошло и до такого позора, что православным ставят в пример протестантов. Конечно, против такого «баронского» нашествия возражают сторонники обер-прокурора Победоносцева, в частности, прекрасный православный педагог С.А. Рачинский. Он всюду заявляет о том, что русские семинарии готовят самых грамотных, всесторонне подготовленных учителей. Увы, слаб его голос.

Кстати, о Победоносцеве. Его всегда травили российские демократы, но особенная травля началась именно в связи с его трудами по содействию церковно-приходским школам. Здесь очень коротко, но тоже очень кстати скажем, что граф Л. Толстой искал дружбы С.А. Рачинского, но разошлись они именно из-за отношения к роли Церкви в русской школе. Толстой, навсегда искалеченный в своем мировоззрении поклонением Жан-Жаку Руссо, духовенство в школу не допускал. Из толстовской школы изгонялась дисциплина, в ней учителя шли на поводу у учеников, а не наоборот.

В Комитете министров дал отпор барону Николаи министр финансов Абаза. Вот что он сказал по вопросу о народной школе: «Преследуемая правительством цель – доставить народной школе нравственно-религиозное основание – столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первостепенной важности, что Министерство финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии государственного казначейства, сочло бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства».

И даже деньги не могли убедить врагов Христа – а как еще назвать изгоняющих из школы священников? – они шли на все, чтобы расшатать и обессилить Россию, то есть ее нравственное состояние. Вот, пожалуйста, доказательство. Курский губернатор на земском губернском собрании просто умоляет земство помочь церковно-приходским школам, говоря, что они в четыре раза дешевле земских школ. И что? И ничего.

А что наши дворяне, самые передовые? Как они смотрят на просвещение, на роль духовенства? Послушаем губернского московского предводителя дворянства (журнал «Странник», 1890, январь. С. 83): «Священники посредством долбни (?) преподают своим питомцам не веру, а что-то другое».

Но что же сами священнослужители? Нет, они не молчат, но они бесправны. Благочинный Коломенского уезда протоиерей Николай Никольский докладывает в Кирилло-Мефодиевом братстве (1898 г.): «Мы не имеем права спросить учительницу, которая проживает в приходе два года, о том, была ли она на исповеди, причащалась ли Святых Таин… Где же пример детям, если они в течение двух лет не видели учителей, исполняющих христианский долг?.. Учителя земских школ не посещают храмы Божии в праздничные дни, ученики не стоят в церкви смирно, учителя позволяют себе в собрании прихожан свободную речь о вере и нравственности». Свободную, то есть, проще говоря, кощунственную, переводя с языка благочинного.

А печать российская как только не изгалялась над духовенством. И все совали в пример хваленую Европу, все она им застила глаза. «К чему дитяти все эти титлы, азы, буки – не в дьячки мы их готовим» (газета «Основа»). И тому подобное.

Отлично понимали демократы, что грамотность – сила, способная, в зависимости от направления, разрушать или созидать, и придавали ей направление гибельное.

II

Обратимся к сборнику документов «Церковь и школа», изданному при участии Министерства образования Российской Федерации.

1907 год. Созван Учредительный съезд федерации национальных и территориальных союзов учителей и других деятелей по народному образованию. Идет обсуждение вопроса о преподавании религии в школе.

По этому вопросу такие два предложения, что оба против религии, выбирать не из чего. «Первая редакция: признание преподавания религии частным делом; исключение этого преподавания из курса общественных школ. Редакция вторая: признание преподавания религии частным делом; исключение этого преподавания как обязательного предмета». Идет обсуждение обеих редакций.

Представитель Бурятского учительского союза «считает возможным вести преподавание религии в школе с определенной целью – пропаганды определенных общественных (?) идей».

Представитель Еврейского учительского союза: «Сам я лично стою за то, чтобы религия была исключена из школы».

Представитель Латышского учительского союза «считает необходимым исключить Закон Божий из числа предметов школьного преподавания».

Представитель Грузинского учительского союза: «Религиозному воспитанию в школе не место… нейтрализовать преподавание религии… скоро можно будет думать и об изгнании из школы этого предмета».

Снова бурятский представитель: «Я стою или за исключение преподавания религии, или за оставление ее в курсе школы как научного предмета».

Снова латыш: «Не надо вводить в школе особого курса для изучения культов: ему место в общей истории культуры» (это он отвечает буряту). Такое же мнение высказывает и представитель Калмыцкого учительского союза.

Далее в стенограмме: представитель еврейского союза «находит, что исключение этого предмета из курса школ не закрывает возможности желающим получить религиозное воспитание от священника, которому школа может даже предоставить для занятий помещение и учебные пособия. (Голос представителя грузинского союза: «Ни в коем случае!»Смех.)»

Цитируя по стенограмме, невольно думаешь: а что же молчат русские? А, вот представитель Всероссийского учительского союза, он «полагает необходимым исключить преподавание религии вовсе». Почему? – потрясенно думаем мы. Потому, что «предмет слишком сложный, чтобы мог быть усвоен детьми 7–12 лет». Представитель, между прочим, рассказывает и о том, что «полтора года назад бока некоторых наших учителей-союзников пострадали от крестьянских кулаков за требование изгнания из курса школы Закона Божия».

«Союзников» – это, как мы понимаем, учителей именно из этого союза.

Остальные выступающие, от союзов армянского, белорусского, высказываются за то, чтоб преподавание религии было частным делом. Отвечая по поводу возмущения крестьян, латыш решительно заявляет: «Странно аргументировать против той или иной идеи числом поломанных ребер. За идеи можно не только ребра отдать, но и жизнь».

Короче: баллотировка. Принимается пункт девятый во второй редакции, то есть «преподавание религии признается частным делом».

Кто были создатели и вдохновители работы учительского союза, не знаем, но то, что он был отлажен, срепетирован и направлен на изгнание Закона Божия из школы, – это несомненно. Но союз не имел законодательной силы, а Госдума имела. Легко себе представить ту кипучую и могучую подрывную деятельность расшатывания основ российской школы, если всего через два с небольшим года в Государственной Думе обсуждается законопроект Министерства народного просвещения о начальных училищах, а главное в нем, конечно же, вопрос о религии в школе. Кто горячий сторонник «союзников»? Конечно же, краснобай Милюков, конечно же, от революционного Санкт-Петербурга. Говорит он долго, совсем в духе наших демократов, говорит убежденно и такую… я ищу слово… может, и не чушь, но такую несет отсебятину, которая выдает не знания, не заботу о России, а единственно преследует цель отработать от кого-то полученный или кем-то обещанный кусок. Например, как он может утверждать, что «Церковь не могла создать школы, достаточной даже для самой себя»? Он набрасывается на церковно-приходскую школу, видя в ней главную опасность, она, по его мнению, «только как конкурент школы земской». Видимо, уже в Думе дошло и до прямого призыва к оппозиции правительству, в церковно-приходской школе Милюков видит «помощь правительству», а для него это криминал. Совершенно демагогическое вслед за этим заявление: «Светская школа хочет освободить личность, а церковно-приходская хочет обуздать ее». Несомненно, начитался Руссо и Толстого. Святителей Иоанна Златоуста, Игнатия Брянчанинова, Тихона Задонского не читал, отца Иоанна Кронштадтского ненавидит, в церковь не ходит. Но и светских педагогов не знает, ни Ушинского, ни Пирогова, ни Рачинского. Это все для него мракобесы. Он – демократ, он в западную цивилизацию хочет. Он воспевает, ссылаясь на желания передовой (читай – развращенной идеями революции) молодежи, школу, в которой «радость жизни», а в церковно-приходской, издевается он, «говение три раза в год, обязательное посещение службы и пение на клиросе. Да, господа, это действительно два разных типа. И выбор между ними не труден ни для кого, кто считает, что школа должна вооружить страну наилучшими и наиболее современными средствами для того, чтобы победить в соревновании наций». В общем, трескотня и набор демагогических фраз. В стенограмме крики слева (революционеры) перемежаются с криками справа. Депутат Крупенский с места, не выдержав, кричит: «Рекламист!» Есть и еще крики: «Не читайте, вы все время читаете», то есть готовился заранее. Еще крики: «Передержка! Извращено Милюковым!» Но Милюков молотит и молотит. Ему еще долго трудиться, отрабатывая масонский ошейник еще потом и в Париже.

Выступает епископ могилевский Митрофан. Упокой, Господи, его душу в селениях праведных! Он настолько точен, убедителен в своем докладе, что диву даешься: да слышали ли его депутаты или в буфет пошли Милюкова обсуждать? Епископ спокойно анализирует деление истории просвещения в России на три периода: допетровская Русь, время от Петра до Николая I, с Николая по начало XXвека. Почему же в Думе не обращается внимание на первый, тысячелетний период?

«Отсечение целого периода русской истории прежде всего наводит на сомнение: да в самом деле, подлинно ли в духе народном отыскиваются основы для начального народного образования? То правда, что допетровская Русь жила в общем без писаных актов, но ведь она жила, чем-то вдохновлялась и руководилась, когда из разрозненных племен создала обширное русское государство (в скобках заметим – государство больше, чем СССР), нашла силы сломить татарское иго и раздвинуть свои границы до тех пределов, в которых мы ее застаем в настоящее время. Поискали бы другой народ, способный на такие великие деяния… К несчастью, пренебрежительное отношение к прошлому нашей истории делается в последнее время почти общим явлением даже в области просвещения, где увлекаются творениями иностранных педагогов и писателей, подчас знаменитых и даже гениальных, но при этом забывают, что если они и бывали гениальны, то этим обязаны тому, что никогда не разрывали связи с народной почвой. Все их творения только тогда приобщатся и получат жизненность у нас, когда будут сообразованы с историей нашего народа, с его потребностями, поскольку они выразились в его истории, просвещении и культуре. Все это, скажете, азбучные истины, но беда-то в том, что как раз эти азбучные истины всегда и забывают у нас, когда мы приступаем к какой-нибудь важной реформе государственной жизни… Русский народ в вере Христовой искал основ для направления, и для своей жизни, и для школьного образования. Школа для него поистине являлась училищем благочестия, и всякое обучение, которое не говорило или мало говорило ему о Боге, о спасении, о вечности, оно для него, верующего, являлось пустым, ничтожным делом».

Епископ Феофан, говоря о реформах просвещения при Петре, замечает, что начальной школы они не коснулись, и не коснулись сознательно: «Великий преобразователь не посягнул на то, что составляло и составляет основу школы, что питало народный дух, что создало из русского народа народ-богоносец…»

Епископ Феофан находит добрые слова и о Екатерине II: «Не у известных энциклопедистов Дидро и Д’Аламбера Екатерина нашла основы для начального образования. Она отыскала их в истории и духе того народа, которым была призвана править. К сожалению <…> Екатерининский устав <…> судьбу школьного дела отдал в руки учителя, от которого, по выражению Екатерины, требовалось не более как некоторая гарантия нравственности. Но и таковых учителей не находилось или было слишком мало <…> народ в эти школы детей не посылал и по-прежнему продолжал их учить у дьячка, который, правда, многому не мог научить, но, по крайней мере, он не развращал детские души вольным, а лучше – безсмысленным отрицанием Бога и других священноверований, что уже тогда допускали невежественные учителя, ибо что легче для невежды, как отрицать то, чего он не понимает, не знает и не чувствует в своей душе».

Епископ Феофан прослеживает путь церковно-приходских школ, напоминая, что они «имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». Конечно, и он тогда, и мы сейчас понимаем, что именно христианская нравственность была ненавистна тогдашним демократам, именно на Христа они ополчались. Так и вижу, как они, сыто развалясь, выслушивали преосвященного. Что им до цитат из Гоголя, Жуковского, Ушинского, Пушкина, тем более Менделеева, Гилярова-Платонова, этих патриотов России. “Дух школы, ее направление, ее цель должны быть обдуманы и созданы нами сообразно истории нашего народа, степени его развития, его характера, его религии”. Это Ушинский. И еще, он же: «По коренному смыслу христианской религии духовный пастырь должен быть не только служителем алтаря, не только проповедником слова Божия, но наставником и учителем; духовные пастыри наши должны подготовить нас быть не только членами церкви, но и деятельными гражданами христианского государства». «По мне,– пишет Гоголь Жуковскому,– безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведение в России, минуя нашу Церковь, не испросив у нее на то благословения, нелепа даже мысль наша прививать какие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит она их светом Христовым».

Но преосвященный мог цитировать кого угодно, он надеялся, что имеет дело с понимающими людьми. О, они очень его понимали. Бесы разгулялись, видя свое множество, видя податливость человеческой натуры в сторону жизни по законам мира сего. Мысль о том, что рай может быть и на земле, мысль дикая, входила в умы и затмевала остальное.

Епископ, предвидя возражения о том, что в России есть и еще вероисповедания, кроме Православия, говорит, что в области «религии всего менее имеют место и значение компромиссы <…> Будьте уверены, что у себя, в своих школах, инородцы не допустят умаления религиозно-нравственного элемента <…> Как человек верующий, я вполне понимаю такой образ действий: сам глубоко благоговея перед своей истиной, я понимаю и ценю религиозное чувство и другого человека <…> нет другой более веротерпимой веры, как наша, православная <…> в настоящее время многие говорят о масонстве <…> и если где, то в выработке новых положений для начальной школы я готов видеть прикосновение таинственной руки этих искусных мастеров».

Но уже и это сообщение ничего не могло остановить. Епископ разбирает методы и приемы, которыми изгоняется Закон Божий из школы. Время подтверждает его правоту, но что из того следует? Из того следует, что все упование наше только на Господа, мы сами по себе почти ничего не можем. Вот сейчас – принимаются мракобесные законы о школе, о нравственности, мы же протестуем, и что?

Преосвященного поддерживает в большом выступлении обер-прокурор Святейшего Синода Лукьянов. Он проводит сравнение воспитания ребенка родным отцом с воспитанием приглашенным чужим человеком. Священник – отец, а учителя-либералы кто?

Их не поддерживает депутат от Кубанской и Терской областей, явно не казак, И.П. Покровский. Покровский набрасывается на отца Иоанна Восторгова, будущего новомученика. Восторгов вскоре выпускает брошюру «Государственная Дума и церковные школы», в которой всецело выступает за церковно-приходские школы: «Школа церковная, несомненно, любима русским народом как близкая, понятная истинно народная школа». Протоиерей Иоанн Восторгов расстрелян в 1918 г. Именно в том, в каком большевики довершили давно начатое уничтожение духовности школы, а иначе говоря, гибель ее. Но об этом в третьей части.

III

В благодарность за разрушение русской школы демократы после февральской революции разрешили Всероссийскому учительскому союзу продолжать заседать. Он заседал. После октябрьского переворота они, разрушители, даже они обомлели при виде размаха крушения России. Этого они, как вообще всегда в таких случаях российские интеллигенты, не ожидали и попробовали высказать что-то против большевист­ских нововведений. С ними не чикались, их распустили декретом ВЦИК как «антисоветскую» организацию. Любопытные могут проследить дальнейшие их, членов Учительского союза, судьбы.

«Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается» (Из Декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» от 20 янв./2 февр. 1918 г. Подписи – В. Ульянова (Ленина) и народных комиссаров – Подвойского, Алгасова, Трутовского, Шлихтера, Прошьяна, Менжинского, Шляпникова, Петровского. Управляющий делами – Бонч-Бруевич.)

Мгновенно создана Госкомиссия по просвещению; моментально, на основании декрета, за подписью Луначарского, она уточняет, что ни преподавания, ни «исполнения каких-либо религиозных обрядов в стенах школы не допускается».

Во всех епархиальных управлениях России были комиссии по преподаванию Закона Божия. Повсеместно проходили их заседания. Обсуждалось одно: как жить дальше. Священнослужители пытались говорить очевидное, то, что нравственность есть основа здоровой жизни общества и что нравственность без Православия вырождается. Но кому они говорили, кого убеждали? Самих себя?

Из резолюции Рязанского епархиального собрания:

«Признавая упразднение преподавания Закона Божия в школе тяжелым и незаслуженным ударом для религиозного сознания верующих, собрание полагает необходимым добиться пересмотра Декрета об отделении церкви от государства как наносящего ущерб делу духовно-нравственного воспитания подрастающих поколений и вредного для налаживающейся у нас государственности <…> по мнению собрания, без Закона Божия школа является немыслимой».

Мы видим, что священнослужители, верующие надеются еще на сотрудничество с государством, на понимание абсурда и вреда, начинающегося от падения нравов. Но к кому они взывают, на что надеются?

Вот письмо членов православных приходов Казани. Его смысл тот же, что и у рязанцев. «Православная церковь лишилась и тени той самостоятельности, какою она пользовалась при старом режиме…» Казанцы надеются, что если «Совет Народных Комиссаров стоит на платформе народных интересов, среди которых первое место занимают вопросы религиозные, то… преподавание Закона Божия, как предмета, имеющего весьма важное воспитательное значение, равно как и совершение общей молитвы, должно остаться на будущее время во всех школах неприкосновенным».

Учительский союз расходует свой последний пар на свистки, прося власти обучать «религии только тех учащихся, которые делают заявление о своем желании учиться. Это заявление делается самими учащимися, если они достигли 16-летнего возраста…»

Это лето 1918 г. К зиме их разгонят. Они больше бесам не нужны. Бесы действуют непрерывно и решительно. Август 18-го, Госкомиссия по просвещению. Чисто иезуитски Луначарский сообщает, что вопрос, который хотели обсуждать, еще не готов, так что «предлагаю поставить на обсуждение другой вопрос – о конфессиональных учебных заведениях, тем более что имеем уже в законченной (!) форме проект, разработанный комиссией по отделению церкви от государства». (Готовились!)

По этому вопросу докладывает Покровский, не тот, что в Думе от Кубанской области, другой, но тоже Покровский.

Смысл выступления Покровского ясен: преподавания Закона Божия «ни в каком случае в учебных заведениях допущено быть не может <…> все кредиты на преподавание религии в школах должны быть закрыты <…> здания и инвентарь как народное достояние переходят в распоряжение местных совдепов или Комиссариата народного просвещения».

Сообщается, что в комиссариат поступило заявление от членов Всероссийского Священного Собора, подписанное Любимовым, Самариным, Агеевым, Кузнецовым и Громогласовым (вспомним фамилии подписантов декрета), о предоставлении «Церкви автономного права» открывать свои учебные заведения.

Но Луначарский, надев пенсне, сообщает, что это заявление противоречит пункту 33 инструкции «по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства». Луначарский изображает широчайшую гуманность: «Нет ничего пагубнее создать гонение на Церковь, с ней надо бороться орудием создания новой культуры, и она отомрет сама собой…» Он знает, что в Церкви «всегда найдутся сторонники, готовые на фанатическую борьбу и мученические подвиги, которые могут помутить народное сознание».

О зданиях Луначарский заявляет, что нужно оставить «одно на епархию». Образец полного бандитизма – насильно взять чужое и им распоряжаться. Власти любят изображать внимание к Церкви, говоря, что «мы передаем в ведение церкви…» Передаем что? Церковное достояние. Так его надо не передавать, а возвращать. И возвращать, не испохабленное, оскверненное, разрушенное, а первозданное. Где то обилие, то величие, то благолепие, которое украшало во славу Божию наши храмы?..

При обсуждении члены коллегии – и Лепешинский, и Макинциан, и Ган – говорят в тон Луначарскому. Голосуется резолюция в целом, а не по частям. Как это звучит, понятно: «Закрыть, отобрать, не допускать…»

Школы национальные находят своих защитников. Педагог Н.В. Чехов в статье «Закон Божий в школе» рассказывает об «улучшенных» школах – типа хедера и мектебе, спрашивает: «Что же делать с высшими еврейскими и мусульманскими школами – талмуд-торами и медресе?» «Теперь новое правительство «свободной» России заносит руку на все остальные мусульманские школы России, среди которых есть такие, которые на 150 лет старше самой старой русской школы (медресе Менгли-гирея в Бахчисарае) и существуют непрерывно с конца XV века, когда в России еще не было никаких школ». Остановим цитату. И никто не возразил, что школы в России появились с начала письменности, были в обилии создаваемы после принятия христианства в конце еще X века! Защищает он и старообрядцев. И справедливо: по переписи 1897 г. оказалось, что старообрядцы грамотнее в процентном отношении других. Официально они стали открывать свои школы с 1907 г. «Что же им теперь делать? Уйти опять в подполье? Учить тайно, как учили они со времен Никона до 1907 г.?»

15 апреля 1919 г., уже по новому стилю, коллегия Наркомпроса констатирует: «Отделение Церкви от школы – наиболее удавшаяся часть общей школьной реформы». Ясно, что для них «наиболее», если и вся реформа фактически была затеяна только для этого отделения. Тут же коллегия отмечает, что еще не вся «учительская масса окончательно завоевана новыми идеями социалистического просвещения» и что на эту массу еще надо давить и давить, а то, чего доброго, религия вернется в школу. А это «произведет крайне тягостное впечатление на наших товарищей в Западной Европе, которые всегда особенно ценили культурную программу большевиков…» Здесь черным по белому объяснено, кого боятся большевики – Западную Европу.

В Наркомат юстиции, в редакции газет было разослано письмо от крестьян деревни Поддубной Звенигородского уезда с запросом, почему «не велят учить Закону Божиему, ибо от Закона Божия больше кротости и боязни греха». Наркомат юстиции терпеливо разъясняет темным крестьянам политику большевиков и велит «путем созыва общественных митингов» разъяснить, что «советская школа есть школа общественная, которая преподает только научные истины и бесспорные знания, добытые трудящимся человечеством». Что «преподавание религии <…> не входит в задачи рабоче-крестьянской власти». Дальше идут абзацы обычного политпросвета, демагогия о необразованном духовенстве, которое «открыто становится во главе темных сил, стремящихся поработить крестьян, отнять у них землю и т.д.». Большевики, конечно, землю не отнимали, они просто ввели новое крепостное право.

И вновь и вновь документы: с одной, народной, стороны ясное, простое доказательство, что без Закона Божия не жить никакому царству-государству, что без Бога ни до порога, с другой – темная, тупая, надменная, хитрая и злобная сила – долой, долой! Долой все: Бога, святую Русь, общинный уклад, народную школу – долой!

Ученики советской уже школы в 1922 г. пишут Луначарскому, наркому просвещения, что хоть они и одобряют отмену Закона Божия, но «должны сказать, что, несмотря на это, Закон Божий давал некоторые моральные и нравственные задатки молодому поколению <…> ни для кого не секрет, что в настоящее время наблюдается громадное падение нравственности и увеличение числа преступлений среди молодежи <…> мы бы предложили ввести в школах республики преподавание морали и нравственности…».

Кто их слушает? Надежда Константиновна Крупская пишет об «обезвреживании влияния» Церкви на школу…

Устаешь от чтения документов. Трудно вычленить что-то нехарактерное из общего потока, все они, откуда бы ни были, на одно лицо. Скажем еще вот только что: тогдашние демократы всем тыкали в нос пример Америки. Как, из какой диаспоры, из каких беглых преступников, авантюристов она создана, говорить не будем. Скажем, что вместе со всей этой массой, кинувшейся убивать и грабить коренное население Америки, ехали и проповедники. Много расстриг, были и искренне желавшие спасти заблудших. Православия там, может быть, исключая Аляску, еще не было. Пестрота конфессий, сект, верований, религий была безразмерна. Цитирую по статье протоиерея Василия Зеньковского «Церковь и школа» (это уже 1927 г., это уже эмиграция, это уже горестные крики лишенных родины русских людей): «Отделение школы от Церкви было вызвано в Северной Америке не торжеством безбожия, а чрезвычайной конфессиональной пестротой». Никто никому не хотел уступать в деле захвата школы. Но захватив свою, они, протестанты и католики, кинулись захватывать школу русскую.

* * *

И какой же вывод из всех этих трех частей, от изложения, краткого и конспективного, но документального, истории насильственного разлучения Церкви и школы? А такой, что возродить нам школы без Закона Божия невозможно. Это только время терять. Конечно, для бесов поглощение нашего времени – главная задача, они его глотают месяцами и годами и не подавятся, но сами-то мы что?

Владимир Крупин

Источник: Покров