«У каждого человека, как и у каждого народа, есть своё таинственное предназначение», – говорил Вадим Валерианович Кожинов. А кто сам Кожинов, и в чём его предназначение? Оно уже не таинственно для нас, его знавших, читавших, уяснивших его огромную роль в русской литературе и истории. Он – Вергилий в книжном царстве, истолкователь и философ процессов, прошедших в веках письменности, он современен во всех своих трудах, и от того необходим для понимания, что такое Россия для планеты, для мировой цивилизации.
Москвич, центровой житель столицы от рождения до ухода в вечность, он насквозь русский. Любовь к России его одна и пламенная страсть. Обладающий огромными знаниями, он использовал их прежде всего для возвеличивания России. Именно литература была возносима им. «Литература в России, начиная с одиннадцатого века, играла в России решающую роль». Чем он доказывал этот свой тезис? Тем, что «литература есть воссоздание истории».
На отроческих и юношеских фотографиях мы видим несомненного задиру, бунтаря, с непокорной шевелюрой, требовательным взглядом, какие бывают у людей, идущих за свои убеждения на плаху. А возьмём снимки последних лет его жизни (он, рождённый в 1930-м году, дожил до нового тысячелетия), на них это великий мудрец, спокойный, чуть ироничный мыслитель. Уже отстоявший прижизненную свою вахту служения литературе и истории. И, добавим, и сейчас продолжающий доблестно служить России.
Подумать только, я познакомился с ним осенью 1968 года. К 50-летию СССР была возведена Останкинская телебашня с телецентром у своего подножия, а в нём была открыта четвёртая, в дополнение к трём, уже существовавшим, программа. И на ней я работал. Предполагалось, что программа создана для интеллектуалов. Я вёл Дискуссионный клуб. Мы шли всегда в прямой эфир, никого это не смущало. Ставили острые темы. Например: «ЭВМ. Возможности электронного мышления». Да, товарищи, это уже тогда впаривали замену человеку, это тогдашнее подобие, предтеча Искусственного Интеллекта.
Чтобы передачи получались живее, приглашались участники с разнополярными точками зрения и мнения. А я ещё со студенчества ходил в Институт мировой литературы (ИМЛИ) на конференции и мне очень нравились задиристые выступления и Кожинова и Палиевского. Их-то я и пригласил. А с другой стороны были, кажется, Пекелис и Рунов. То есть, так сказать, новаторы и традиционалисты.
Петр Палиевский приехал на мотоцикле, хотя и не новаторов представлял. Они с Вадимом Валериановичем с блеском отработали отведённое эфирное время, ни в чём не передоверив человеческих качеств электронике. Подали на прощание противной стороне руки, и мы втроём отправились в ресторан «Космос» у метро ВДНХ. Вскоре Палиевский угазовал, а меня Вадим Валерианович позвал «ненадолго поехать» в один дом у Курского вокзала. В нём было шумно. Нас бурно приветствовали. Принесённое нами средство продолжения радости пошло в дело. Кожинов взял гитару.
- Одно вводное слово может изменить весь смысл, – сказал он, – поём! – и ударил по струнам:
«На просторах родины, родины чудесной, закаляясь в битвах и труде, мы сложили, В ОБЩЕМ, радостную песню о великом друге и вожде. Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полёт. С песнями борясь и, В ОБЩЕМ, побеждая, наш народ за Сталиным идёт»…
И ещё потом были встречи. И, конечно, радостное чтение всё новых трудов Вадима Валерьяновича. Особенно запомнилось, как он расправился с хвалёной Нобелевской премией, показав её безстыдство, лживость и услужливость европейничанию (Данилевский).
И прямая заслуга Кожинова в судьбе опального мыслителя Михаила Бахтина. Публикации его трудов, возвращение из Саранска в Москву – это дело рук Кожинова.
В 80-е годы повезло вместе с ним побывать на Черноморском флоте. Вовсю уже шёл неведомый народу и не освещаемый в СМИ раздрай с украинцами. Выступали перед моряками. С нами ещё был поэт Григорий Калюжный. Кроме того, там Вадиму Валериановичу было необходимо увидеть памятную доску с именами защитников Севастополя, в частности видеть фамилию отца поэта Юрия Кузнецова, подполковника Поликарпа Кузнецова, погибшего при штурме Сапун-горы. Это ему посвящены скандальные строки поэта: «Я пил из черепа отца…» и «Отец, ты не принёс нам счастья. Мать в ужасе мне закрывает рот». Юрия Кузнецова Кожинов ставил высоко. Не случайно и стихотворение Кузнецова посвящённое Кожинову, звучит эпически: «Повернувшись на запад спиной к заходящему солнцу славянства, ты стоял на стене крепостной и гигантская тень пред тобой улетала в иные пространства. Обнимая небесную высь, через камни и щели Востока, пролегла твоя русская мысль, не жалей, что она одинока. Свои слёзы оставь на потом: ты сегодня поверил глубоко, что завяжутся русским узлом эти кручи и бездны Востока». Разве не о пророческом даре Кожинова говорит поэт. Разве мы не свидетели теперешнего обращения Востока к России?
Ездили тогда же в Херсонес, на место Крещения Великого князя Владимира. Место было совсем запущенным, продуваемым: камни, полынь, голые кусты. Холодные волны Чёрного (Русского) моря.
- Тут надо возвести храм до небес, – сказал Вадим Валерианович.
Не раз потом вспоминал я его пророческие слова, посетив величие возрождённого, фактически заново созданного, Херсонесского комплекса в память Крещения Руси.
Да, как бы жили мы без Кожинова, столько сделавшего для русской культуры, для прихода новых талантов на возделывание её нив. Кожинов всегда был настроен как камертон на отклик настоящему таланту. Ширпотреб поэзии шестидесятников он не терпел, о Вознесенском и Евтушенко отзывался пренебрежительно и с трибуны и в статьях. А кого поддерживал? Николая Тряпкина, Сергея Наровчатова, Михаила Луконина, Алексея Решетова из Перми, Бориса Сиротина из Самары, Алексея Прасолова из Воронежа (судьба похожая на рубцовскую), Алексея Недогонова, Анатолия Передреева, Владимира Соколова, Станислава Куняева. С последним был дружен и в более поздние годы даже замещал его, формируя номера «Нашего современника».
Конечно, главную книгу о великом поэте Федоре Тютчеве написал именно Кожинов. Защищая в ней и отстаивая право русского поэта участвовать в политике, особенно во времена тяжелые для отечества, в одно из которых прозвучали вещие строки Тютчева: «Теперь тебе не до стихов, о, слово русское, родное». Подумаем: что-то при этом теряет поэзия? Нет, обретает. Откуда у поэта талант? Конечно, от Бога. То есть Бог как раз доверяет поэтам нести спасительную ответственность за судьбы своего народа. И обязательно награждает за выполнение этой ответственной миссии.
В огромном таланте Николая Рубцова Кожинов видел таинственную движущую силу жизни и творчества. «Как будто ветер гнал меня по ней,// по всей земле, по сёлам, по столицам.// Я сильный был, но ветер был сильней,// и я не мог нигде остановиться». Разве здесь ветер не образ судьбы, разве судьба это не Суд Божий?
Размышляя о религиозных воззрениях Кожинова, можно сказать, что присутствие Бога в мире для него было несомненным. Было оно, конечно, с литературной окраской. Очень многое сделал он для возвращения в Церковь Оптиной пустыни, но тут, конечно, проявлялись его симпатии к великим Киреевским. Посещал церковь Симеона Столпника, но опять же, вспоминая всегда о том, что в ней был прихожанином Николай Гоголь и венчался Аксаков. Но не нам судить. На отпевании Кожинова, именно в этой церкви, батюшка сказал: «Я всегда знал, что в моём приходе живёт такой значительный человек, русский учёный. Жаль только, что он не испытывал таинств исповеди и Причастия. Но, может быть, он был на Литургиях в других храмах, не знаю». Не знаем и мы, и судить не будем. По смыслу своих трудов, убеждений, воззрений он, несомненно, православный.
Ведь стоит только взглянуть на список его основных трудов. Его фактически ведущее участие в создании трехтомного труда «Теория литературы», книги: «Судьбы России», «Победы и беды России», «Черносотенцы и революция», «История Руси и Русского слова». Все они доступны. Открой любую – на тебя хлынет спасительное понимание, что такое наша Россия, как надо её любить. Невозможно так искренне говорить о России и не быть верующим.
В девяностые годы оголтелого наступления на Россию было почти невозможно организовать хотя бы мало-мальскую защиту святынь России, её нравственного облика. Но были, конечно, попытки. Издательство «Столица» предприняло ежемесячное издание «Дневника писателя». По типу «Дневника», издаваемого Достоевским. Его профиль украсил обложку. Для участия в Дневнике издательство пригласило нас: Вадима Кожинова, Ксению Мяло, меня, грешного, для написания статей. Это начало 1994-го года. Написали. Первый и второй выпуски вышли, а третий, хотя и написанный и набранный, пустили под нож. Мало того: предыдущие тиражи вывезли в неизвестном направлении. И вскоре – финал торжества демократии – издательство закрыли. Демократическая свобода слова была налицо. Конечно, хорошо бы переиздать этот Дневник.
И закончу тоже гитарными аккордами. И сам Вадим Валерианович замечательно пел и всегда поддерживал композиторов и певцов, так сказать, русской тематики. Особенно на стихи Рубцова «В горнице моей светло», «Звезда полей», «Я буду скакать по холмам задремавший отчизны», «Осенняя песня», «Я буду долго гнать велосипед».
В памяти слуха звучит его голос, а на полке стоят его книги. Необходимые для обретения силы и мужества в битвах за нашу Россию.
В 80-е и далее бытовала шутка: «Всё может знать только Кожинов». Вспомним апостола: «Но кто любит Бога, тому дано знание от Него» (Кор. 8:3).
Вслед за своим учителем Бахтиным, Кожинов стал и нашим учителем, внушая нам: наша жизнь – это действие, это непрерывные поступки, это служение. А служение кому или чему – это наш свободный выбор. А кому мы можем служить, имея пред собою великие примеры служения Богу и России?!
Владимир Николаевич Крупин, русский писатель, лауреат первой Патриаршей литератрной премии
_иерей.jpg)
