Печальной традицией у нас становится открытое, часто на камеру, унижение русских людей, в т.ч. находящихся при исполнении служебных обязанностей. Перечислять примеры не стоит: с одной стороны тут же обвинят в «разжигании», с другой – пока материал готовится к публикации, наверняка произойдёт очередной случай из разряда «дружбонародные будни».
Иду на…? Так оно, собственно, и получилось. Не успел забыться скандал с избиением русских инспекторов ВАИ некими военнослужащими, как было принято писать в 90-е, «кавказской национальности», как возник другой – «азербайджанский», принявший куда более серьёзные масштабы с прямым оскорблением России, её главы, всех вместе русских, взятием в заложники наших граждан, публичным их унижением и т.д.
Это же касается и отношений с другими нашими бывшими «братьями», прежде всего, среднеазиатскими. А все это звенья одной цепи. Причина в том, что нас – русских во всём мире стали воспринимать, как слабых и перестали, если хотите, бояться (уважать). О причинах этого опасного явления, что, когда русские слабеют – остальные звереют и борзеют, я неоднократно на протяжении последних десятилетий писал, но наша политика, как внутренняя, так внешняя мало поменялась, а процесс нашего общего слабения не остановлен.
Поэтому, вместо посыпания в очередной раз головы пеплом и обсасывания крайнего и иных подобных конфликтов, я решил «пойти другим путём» и найти аналогии, взяв за основу историю русско-кавказских отношений.
Русские на Кавказе появились давно. Тмутараканское княжество Х века на Таманском полуострове, где правили русские князья, не дать соврать. Отношения с другими народами Кавказа складывались у русских по-разному и в соответствии с принятыми тогда нормами и правилами. Воевали, мирились, торговали и снова воевали. То есть прошли испытания временем и завершились они в конце XIX века полным и безусловным вхождением Кавказа в орбиту влияния России, которая одержала неоспоримую победу над туземцами и аборигенами: как военную, так и моральную!
Никаких предубеждений в особом кавказском или горском менталитете у наших предков к своим очень даже воинственным соседям не было. Как сказано в древних русских летописях ещё домонгольского периода наши князья, а позже новгородские ушкуйники «ясов победе и касогов (давних предков нынешних осетин и адыгов) и приведе их к Киеву». Доходили наши ребята, согласно Никоновской летописи, ещё в те далёкие времена – в 1032 году и до самих Железных ворот (нынешнего Дербента), оставив о себе тут память как о храбрых и мужественных воинах, наводивших страх на неслабого, но и ничем не примечательного противника.
К тем же примерно временам относится известный по летописям поединок князя Мстислава – сына святого Владимира, крестившего Русь, с черкесским витязем Редедею, окончившийся победой русского героя. Никаких комплексов перед кавказцами наши предки, повторю, в то время не испытывали. Как минимум воспринимали их как серьёзных, но вполне одолимых противников, что не раз доказывали в боях и походах в т.ч. в составе монгольского экспедиционного корпуса.
«Чают, чтоб пришло российское войско». В массовом порядке русские вернулись на Кавказ при Иване Грозном, после разгрома им Казанского ханства в 1552 году. После победы над дружественным казанским татарам и крымскому хану Астраханским ханством в 1554-56 гг., всё течение бассейна Волги стало нашим! Русские неожиданно для всех быстро вышли к Каспийскому морю, которым до этого фактически безраздельно владели персы.
Признанный исследователь вопроса историк В.А. Потто свидетельствует: «Восточные историки говорят о паническом страхе, обуявшем не только мусульман Каспийского побережья, но и самую Персию. Связанные близкими отношениями с Казанью и Астраханью, они с минуты на минуту ожидали собственной гибели и были правы. Если уж казацкие атаманы, предводительствованные одной только вольницей, распоряжались как хотели, по всему Каспийскому побережью, то для Московского царя не было бы слишком мудрёным делом наложить свою властную руку и на эти страны».
Параллельно Иван Грозный искал и налаживал дипломатические и военные контакты с племенами Северного Кавказа. Лучше всего это удалось с кабардинцами (черкесами), игравшими заметную роль в этих краях. Он даже породнился с одним из кабардинских князей Темрюком, взяв его дочь Мариам (в крещении Марию) в законные жёны. Неплохие отношения установились с калмыками, их ханами, которые не раз поддерживали Москву в оборонительных и карательных походах на Кавказе.
Авторитет Москвы, русских на Кавказе набирал силу. В них буйные кавказцы видели силу, закон и порядок, которого всегда не хватало в этих беспокойных краях. Как свидетельствует В.Н.Потто: «Кроме черкесов приходили в то время в Москву и другие депутации. Черкесы… просили помощь на Крымского хана и шамхала Тарковского; шамхал просил помощь на кабардинских черкас, подданные шамхала жаловались на него самого и просили о перемене правителя…» и т.д. Параллельно развивались отношения с единоверческой Грузией, постоянно искавшей в Москве поддержки и помощи.
После тяжелого для России смутного времени, когда влияние русских здесь ослабло, волею царя Петра было определено возвращение русских на Кавказ и Каспий. Поводов и политических и экономических было несколько, в т.ч. освобождение изнывавших под игом персов армян, которые обивали пороги императорских палат со слёзной просьбой спасти их от гнёта неверных. Предпринятый Петром в 1722-23 гг. Персидский поход не только восстановил, но и расширил влияние русских на Кавказе.
Действуя успешно и решительно русские войска совместно с союзными нам кабардинцами и калмыками разгромили (хоть и не без труда) сводные силы враждебных горских племен Восточного Кавказа, включая «непобедимых» чеченцев и вышли к Дербенту и Баку, заложив по ходу движения и нынешнюю столицу Дагестана Махачкалу (тогда Порт Петровск).
Далее была, собственно, сама Персия, раздираемая тогда внутренними конфликтами. Российский консул в персидской провинции Гилян Семён Аврамов сообщал, что мирные жители умоляют Русского царя защитить их: «Тамошние жители от бунтовщиков весьма утеснены и ничего так не желают, как чтобы пришло Российское войско и приняло их в защищение». После этого в ноябре того же года был высажен десант из пяти рот под начальством полковника Шипова для занятия города Решт. Это был пик нашего продвижения в восточном Закавказье.
Характерно тут то, что Россия традиционно выступала на Кавказе, как активный, сильный и авторитетный игрок, имеющий право отстаивать свои интересы и диктовать выгодные ей условия, к которым (кто добровольно, а кто принуждаемый силой) прислушивался весь Кавказ.
«Неблагонамеренных… постигнет наказание мое». Однако, до начала, собственно, Большой Кавказской войны, которую историки относят к 1817 году, вооруженные столкновения и другие контакты между русскими и представителями горских народов Северного Кавказа происходили всё-таки спонтанно. К этому же времени в одержавшем победу над Наполеоном Петербурге, ставшем во главе Священного Союза государей Европы, оформилась совершенно чёткая имперская идея о присоединении к России всего Кавказа.
Это отвечало нашим интересам, поскольку необходимо было спокойное общение с Закавказскими территориями России, чему активно противились воинственные горские племена. И никто в Петербурге, приняв это решение, более не интересовался мнением по этому поводу ни самих остававшихся дикими и недоговороспособными горцев, ни стран Европы, почему-то считавшими, что имеют на это право.
Нет особо смысла пересказывать историю покорения Кавказа, достаточно долгую и кровавую. Россия потеряла за 50 лет той войны около 100 000 солдат и офицеров, в т.ч. ранеными и пропавшими без вести. Потери горцев не подсчитаны, но они как минимум в два раза превышают наши, без учёта депортированных в Турцию семейств. Не надо стесняться этого факта, о котором отлично информированы все уроженцы Кавказа, но практически ничего не знаем мы – русские, что является одной из серьёзных ошибок: сначала скрывать, потом искажать историю освоения и усмирения Россией этой её законной территории.
Об этом периоде немало написано, в т.ч. нашими классиками, бывавшими на Кавказе тогда и не только с пером в руках: А.С. Пушкин, А.С. Грибоедов, М.Ю.Лермонтов. Л.Н.Толстой, А.А.Бестужев-Марлинский, А. Дюма (отец)... Написано с присущим им талантом, тонким наблюдением и с присущей русскому человеку симпатией к сопернику, в котором они рассмотрели благородство, лихость, присущие этим народам. Но то, что увидели у кавказцев литературные гении, дополнили своими воспоминаниями русские офицеры, узнавшие куда глубже натуры своих противников, которых знали не только по наблюдениям и кунакским беседам, но в боях и в не столь привлекательном быту.
Они в своём большинстве подчёркивали коварство, жестокость горцев, склонность к обману, их продажность, алчность и некоторые другие малопривлекательные качества, оставшиеся в тени внешнего благородства и лихости горцев. Один из достойнейших наших генералов – первый проконсул Кавказа, генерал А.П. Ермолов – ученик А.В. Суворова, участник войны с Наполеоном, кажется, лучше других узнал истинную сущность аборигенов и не раз в своих приказах и письмах давал им меткие и едкие характеристики, к коим я намерен вернуться.
При этом Алексей Петрович не видел особой разницы между местными князьками и их подданными, строя свои отношения с первыми с позиции человека, имеющего право говорить с позиции силы, как власть имеющий. Уже это часто парализовало волю не привыкших к такой дипломатии князьков. Осознавая себя уполномоченным представителем Великой державы, уверенный в своем моральном и военном превосходстве, он заложил особый стиль общения с туземными князьками, которого в общем придерживались и его последователи.
Так, будучи в начале своей кавказской карьеры отправлен с дипломатической миссией в Персию (под которой тогда, кстати, был весь нынешний Азербайджан), начавшей было претендовать на завоёванные ранее нами у неё территории, Ермолов сумел одним своим грозным видом добиться от персидского шаха отказаться от претензий. Сам он объяснял это так: «Мой грозный вид хорошо выражал мои чувства, а когда речь шла о войне, со стороны казалось, что я готов перегрызть им горло. К их несчастью, я заметил, что им это очень не нравилось, и, когда мне были нужны более убедительные аргументы, я полагался на свою звериную рожу, огромную устрашающую фигуру и громкую глотку; ибо они понимали, если кто так свирепо орёт, у него есть на то хорошие и веские резоны».
Такое неожиданное поведение русского генерала произвело в шахском окружении огромное впечатление. Верховный визирь Персидского шаха отправил вдогонку генералу письмо, где были такие строки: «…Я полон отчаяния от разлуки с тобой и чувствую приближение к гробу, лишившись надежды видеться с Ермоловым». А по возвращению на Кавказ генерал издал уже обращение к местному населению, выдержанное в ещё более суровых тонах: «Дошло до моего сведения, что… между вами слухи, что император Российский уступает некоторые области шаху Персидскому. Я, Главнокомандующий его над вами… уверяю вас, что ни только областей, ни одного шага земли не уступит он шаху и границы наши не переменяться… Вы должны знать, что раз я имею попечение о вашем счастье, то и требовать умею, чтоб вы были его достойны. Неблагонамеренных, рассеивающих между вами беспокойства постигнет наказание мое».
Он никогда не забывал, что является русским по крови и россиянином по подданству. И с гордостью, вслед за своим учителем А.В. Суворовым, любил повторять: «Никогда не разлучно со мной чувство, что я россиянин».
«Снисхождение в глазах азиатцев – знак слабости…». Вскоре все туземцы поняли, что слов своих на ветер проконсул не бросает. Один из известнейших случаев его пребывания на Кавказе, относится к похищению его начальника штаба полковника Шевцова чеченцами, которые потребовали за него большой выкуп. Ермолов, недолго думая, приказал казакам совершить карательный поход в чеченские аулы. В ходе его казаки захватили в заложники восемнадцать наиболее уважаемых старейшин чеченских тейпов. Проконсул предложил обменять их на Шевцова без всяких предварительных условий, угрожая в противном случае их повешением, на что горцы тут же согласились. Эта тактика оказалась единственно верной в подобных случаях и много раз оправдывала себя.
Есть и другие примеры, которые показывают, как Россия, русский народ в лице его верного сына Алексея Ермолова строили свои отношения со считавшими себя «крутыми» горцами. Желавшие видеть в России постоянный источник для своего кормления, без определённых обязательств, кавказские беи, князьки и старшины общин на первоначальном этапе внаглую требовали от наместника дани за свою лояльность.
Так, например, некие представители затерявшегося в горах Дагестана Анцуховского общества посмели обратиться к Ермолову с требованием выплачивать им деньги, обещая взамен мир: «Мы желаем, чтоб ты …платил нам дань!». Ермолов не посчитал нужным отвечать наглецам, организовав туда при случае военную экспедицию. Пожалуй, стоит привести здесь припев известной солдатской песни тех времен, высветившей всю суть ермоловской стратегии: «По всему Кавказу про нас слава ходит – наш дедушка, наш Ермолов на всех страх наводит…».
«Для Ермолова было ясно, как день, что золото не может служить надёжной охраной от хищников, наоборот – доказывал он царю – оно только приманивает и развращает их. Очень скоро полномочный наместник этой части России заставил воинственных кавказцев ценить железо выше золота», – пишет автор-составитель великолепной книги «России крест Кавказский», сразу ставшей редкостью, Ю.Ю. Ильяшенко-Магай.
«Хочу, – любил повторять Ермолов, – чтобы имя моё стерегло страхом наши границы крепче укреплений, чтобы слово моё было для всех законом, вернее неизбежной смерти. Снисхождение в глазах азиатцев – знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю неумолимо строг. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены!». Эти слова, на мой взгляд, должны быть выбиты золотыми буквами и в Госдуме, и в МВД, и в МИД, и в других государственных структурах.
Беседуя с представителями горских племен и обществ, Ермолов как мог мирным путем пытался донести до них мысль о том, что вся их беда в непонимании сути свободы, которой они не умеют пользоваться, предлагая им её христианское толкование: «…Вы в плену! В плену собственной лжи, жадности, лицемерия и жестокости! Вы никак не можете понять, что чем больше у вас свободы, тем больше должно быть личное ваше служение собственному народу и государю, взявшему вас под своё высокое покровительство. У вас пока нет ответственности перед Богом и людьми, но я добьюсь, что она у вас будет!».
Он и его сменщики на этом посту, чередуя политику кнута и пряника, добились в итоге этого, принудив свободолюбивых туземцев жить по законам российской империи, покорив их штыком и словом. Лучшие сыны Кавказа, не повязанные свойственным им кумовством и клановостью отмечали: «Великодушие, бескорыстная храбрость и правосудие – вот три орудия, которыми можно покорить весь Кавказ. Одно без другого не может иметь успеха. Имя Ермолова было страшно и особенно памятно для здешнего края: он был великодушен и строг, порой до жестокости, но он был правосуден, и меры, принятые им для удержания Кавказа в повиновении, были всегда своевременны и разумны». Так свидетельствовал о нём современник, ставший профессором столичного университета, дагестанский учёный Казем-Бек, которого очень почитал предводитель горцев Дагестана и Чечни Шамиль.
«Вынуждены …признать себя гласно бессильными». Как пленили Шамиля и в дальнейшем развивалось покорение русскими Восточного Кавказа, достаточно широко известно и многократно описано (хотя и подзабыто). Примерно так же чуть позже были приведены к покорности и воинственные черкесские племена на Западе, в Причерноморье.
Красочно описан современником – офицером Сергеем Духовским – ход переговоров старейшин племени убыхов (одного из наиболее непримиримых на Западном Кавказе) с командующим этим направлением русским генералом Василием Гейманом (к слову, крещёным евреем): «…Гейман, зная лучше, чем кто-нибудь о настоящем положении дел у убыхов, решился с первых же слов посбавить им их гордость, показать им, что в глазах русских убыхи не только не страшны, но ничтожны и даже презренны. Для убыхов, как оказалось впоследствии, не было удара сильнее:
– Ну что, убыхи? – сказал, выходя к старейшинам генерал. – Зачем вы пришли ко мне? Где… союзники ваши?
– Мы уже убедились, – отвечали старейшины, что все надежды наши на постороннюю помощь, мечта… Но всё-таки остаёмся убыхами, мы всё-таки целый народ и, кажется, можем для своего блага… заявлять свои требования.
– Вам ли, убыхам, переговоры вести? Победите нас, прогоните войска. Ведь вы сильны и могучи!
– Трудно теперь нам надеяться на победу. Мы можем биться до крайности, но, конечно, разоримся сами… Мы хотим только срока три месяца; мы все желаем выехать в Турцию… А до сих пор просим не вводить войска в нашу землю.
– …О вреде русским я не беспокоюсь, здесь ведь нам не будет труднее, чем когда мы покоряли шапсугов и абадзехов. Но о милости и жалости к вам и не думайте. Кто, как не вы, бесчеловечно и безжалостно поступал с абадзехами? Кто поджигал их на войну с русскими? ...Так стоите ли вы хоть какой-нибудь милости? Знайте же, что больше переговоров с вами я не хочу вести никаких. Требования свои я указал вам в письме, а не хотите исполнять – я с войсками приду помогать вам.
– Мы знаем, – заговорил Эльбуз, – что требования русских мы должны исполнять. С теми, кто победил Шамиля, кто подчинил своей власти весь Дагестан и Чечню, кто покорил многочисленных абадзехов и шапсугов, нам не по силам сражаться. Мы и теперь народ уже падший, но лёжа просим у вас милости…
– Нечего рассказывать сказки! Я знаю вас насквозь, ничтожные и надменные убыхи… Уступок с моей стороны нет и не будет впредь. Мало того: денег от меня никто из вас не получит ни гроша; я помогал и давал награды людям честным и верным, а не таким как вы…
В довершении всего, – пишет автор, – генерал повернулся и ушёл… Картина переговоров была необыкновенна эффективна; группа почётных убыхов… была весьма живописна. В осанке, во взгляде каждого читались яркими буквами сознание полного достоинства и необузданная свобода. Ни капли унижения, ни капли боязни. Между тем было ясно, что такие минуты, быть может, в первый и в последний раз у них в жизни. Видно было, что они задеты за самую слабую струну – за самолюбие. Гордые и богатые, залитые в галуны и серебро убыхи, вынуждены были признать себя гласно бессильными».
Сопротивление мюридов Шамиля и горцев Западного Кавказа было окончательно сломлено к концу 60-х гг. XIX века, когда здесь впервые за всю его историю, со времен потопа, установился мир! Будем помнить, что мир тут был именно завоёван ценой в т.ч. переформатирования мировоззрений туземцев, вынужденных покориться Русской силе, ловкости, смелости, находчивости, упорству и нашей многочисленности.
Можем ли мы этим похвастаться сейчас? Не хочу льстить самому себе и читателям…
Кто в этом виноват? У меня готов ответ: это те силы и конкретные люди, которые, начиная с проникновения в Россию в середине XIX века идей нигилизма, либерализма, марксизма и безбожия, сеяли смуту в сердцах и умах наших предков и во многом преуспели. Мы получаем то, к чему последовательно сами же и шли многие десятилетия, т.ч. все это закономерно и неизбежно, в т.ч. с позиций главной науки жизни – Богословия, незнакомой большинству!
Но завершить текст хочу всё-таки не нравоучениями, которые мало кому интересны, а впечатлениями и наблюдениями наших же современников, ставивших точку в 60-х гг. XIX века в затянувшихся русско-кавказских отношениях. Вот, например, замечания Ростислава Фадеева – дипломата и офицера, принимавшего участие в финальных аккордах этой войны.
Он точно описывает настроения черкесов, уехавших в Турцию, вместо предложенного им великодушной русской властью переселения на Кубань. И вот спустя всего несколько лет «черкесы, пожившие в Турции, бросаются на шею человеку, на котором они узнают русский мундир. Русские нещадно покорили их, но всегда обращались с ними как с людьми; они хорошо это понимают. Притом посмотреть на донесения консулов, чтобы знать, как тают черкесы в Турции; их выбыло уже наполовину… В Кубанской области поселилось вновь до 70 тысяч покорившихся горцев; с прежними мирными горское население этой области составляет 130 тысяч… Туземцы, успевшие сделаться оседлыми, находятся в очень хорошем положении. Над ними учреждено разумное управление, как вообще всё военно-туземное управление на Кавказе…».
И далее суровая правда: «На покинутых пепелищах осуждённого черкесского племени стало великое племя русское, в одно лето вдоль моря выросло 12 станиц. И главное: восточный берег с его великолепнейшей красотой (речь о нынешнем Черноморском побережье Кавказа – Р.И.) составляет теперь часть России. Береговая полоса ожидает теперь, как неразработанный рудник, только людей, которые воспользовались бы ее природными богатствами… Вырваны плевелы, взойдёт пшеница... Десять русских крестьян производят больше, чем сто горцев».
А вот как описывает жизнь русских переселенцев на освободившихся землях еще один очевидец и современник, публицист Михаил Венюков: «Русские жители передовых, едва водворённых станиц успевали уже в самый год поселения заводить огороды, даже обрабатывать небольшие поля, если только позднее время года не препятствовало тому. Жизнь по станицам была шумная, иногда даже искренне веселая. Мирная песня, а то и бурный казачок, наигрываемый на балалайке, нередко слышались там, где еще год тому назад раздавались гром выстрелов и военные клики». Так было.
А как стало и, вероятнее всего, скоро будет, нетрудно догадаться. Впрочем, в Священном Писании есть немало примеров спасительного обращения к Богу заблудших народов…
Роман Алексеевич Илющенко, подполковник запаса, ветеран боевых действий
