Любой поэтический завет и явлен, и сокрыт в избранных высказываниях поэта о своей земле, родившихся когда-либо и до сих пор живущих на ней людях, а также о мире, в котором он чувствует влияние надмирной силы.
Поэт Юрий Ключников (1930-2024) оставил будущим поколениям поистине огромное количество сентенций, из которых можно вывести весьма примечательную картину и мнений, и нравов, как его собственных, так и того поколения, что застало великую войну. Страна выдержала её только потому, что несла в себе такую же великую, как война, силу и тайну. Претендовать на полное её раскрытие поэт не отказывается, однако оставляет за строками широкое пространство домысливания и до-чувствования:
Как она, изматывая жилы,
Проливая кровь свою и пот,
Потеснить пыталась мир наживы,
За собой увлечь его в полёт.
- адресуется Ключников России двадцатого века, социалистический опыт которой остаётся для него несравненным именно потому, что всей предшествующей мировой логике нашей страной был идейно противопоставлен мир братской любви, однако практически мир ещё большего, чем прежнее, насилия. Разрешить это противоречие можно было, поняв, что братство без Христа скатывается в ад всеобщего равнодушия, усталости от созидательного энтузиазма и примитивной номенклатурной групповщины. Но социалистический порыв к братству был и для Ключникова, и для многих и многих попыткой бежать из ада, а полёт – насильственно прерванным.
Внутренний же закон России остаётся для её истинных подвижников незыблемым:
Мы с Родиной зреем в таких переменах,
Без них не поймешь ни России, ни нас.
Нужда в лихолетьях заложена в генах,
Так жаждет давленья растущий алмаз.
- иными словами, исторические периоды, выглядящие со стороны совершенно погибельными, напоминают некую генеральную уборку смыслов, «ревизию очевидного» для страны, избравшей высшей целью своей подвергание сомнению общемировых и, казалось бы, сто раз апробированных истин («ни с черным не согласны мы, ни с белым…»). Ошиблись…
Да, верили, увы, не тем богам,
Не тем иконам, не туда зовущим.
Но больше — им, высоким облакам,
В душе и в небе медленно плывущим.
Ключников подчёркивает в русском сознании неистребимое религиозное начало. И, надо полагать, именно отсюда, из ревности ко Господу и Его истине, проистекают и сломанные судьбы, и массовые самоистребления, выглядящие для Европы суицидально. Но самое естественное для всех нас, родившихся в России – всем существом своим разделять максимы, порождённые самой нашей землёй:
По ней топтался вор,
Душил ее измор,
Сгубить пытались дух ее и тело.
Но нас нельзя убить,
Продать или купить,
А также в европейцев переделать.
Мы не грозим войной,
Мы не трясем мошной,
Улыбки и слова у нас не лживы.
Мы даже смертный час
Встречаем без гримас,
Мы верим в то, что вечно будем живы
В Православии и христианстве вообще «вечная жизнь» – вовсе не вид подношения Бога человеку, а первичная и неотменяемая духовная реальность («единожды рождённое не может умереть»). Выбор человека в ней состоит в том, как прожить отведённую ему вечность и на земле, и в небе. Избирая зло, он выбирает неопределённо долгую (до Второго Пришествия) муку, а выбирая добро, переживает множество земных мук, поскольку земля избрана вотчиной падшего ангела («Всё на земле проходит свой экзамен/На веру в небо/В солнце и в себя»), но только внутренняя победа над злом рождает ощущение торжества:
В сторону зовет от вечных пашен
Нас куда-то медная труба.
Самый хмурый путь для нас не страшен,
Нас пугает легкая судьба.
- именно в четвёртой строке дано определение той самой русской взыскательности в отношении себя и каждого своего гражданина: у нас, как помнится, и в относительно мирные годы не слишком уважали тихо отслуживших срочную службу, и именно потому, что считали её шансом для возмужания и инициации, избегать которого постыдно.
«Лёгкая судьба» в ещё христианском, хотя и изрядно секуляризованном сознании русских людей означает не только избегание настоящей и потому непременно тяжкой планиды, а пренебрежение человеческими силами самим Создателем. Похоже, что мы неисповедимо убеждены в том, что самый тяжкий крест имеет честь быть поваленным лишь на самого достойного.
Русский закон описывается Ключниковым и чётко, и ясно, и прямо:
Радушна к тем, кто в каждом видит брата,
В противнике — заблудшего глупца.
Ее ни ад, ни рай, ни тонны злата
Не отвратят от замыслов Творца.
Каков же в представлении Ключникова Божий замысел о человеке?
Мы клетки одного большого тела
- то есть, первичное свойство человеческой материи – внутреннее единство человеческого рода, но этого очевидно мало.
Я бы не упрекал русского поэта в том, что Россия для него – душа мира: наша страна подтвердила и ещё подтвердит не столько свою мощь или право определять какую-то там отдельно взятую евразийскую повестку дня, но верностью своей Христу после отступничества от Него в двадцатом веке доказала куда большее: духовное мессианство в сравнении с изверившимся «цивилизованным Западом»:
Нам непонятен
В нас вложенный Богом заряд,
Также и сила заряда еще неизвестна.
Мы предназначены царству
По имени «Брат».
Верим, что там
Обретем свое царское место.
Противоречащий единому русскому закону братства или делающий вид, что закон ему не писан, впадает в отступничество и ересь, отличную от природной непосредственности:
Таинственный, веселый, непонятный,
Меняющий порядок дня и тьмы.
Известно, что живут на Солнце пятна.
Вот именно.
И пятна эти — мы.
- иронизирует поэт над соотечественниками. Нас действительно нелегко причесать под одну гребёнку, отыскав между нами сходство, единые и неповторимые черты:
Мы — дети Солнца,
Да, все те же дети,
Доверенные ветру и судьбе
- сказано не столько даже о людях, но о натурах, подверженных Божьей Воле, вечно открытых выбору между добром и злом. Земля – первый учитель, потому что именно на ней человека подстерегают искушения:
В твоих очах, загадочных и ясных,
Бездонная, как небо, синева.
В степях твоих, ленивых и опасных,
Нас вечно караулит трын-трава
- и, следовательно, худшее, что может случиться с человеком, это его отказ от выбора, якобы гарантирующий лёгкую судьбу, но на самом деле уродующий её ещё больше, делающей неразличимой для Творца.
Русскость по Ключникову – это неистовый каждодневный труд, зашкаливающая требовательность к самому себе, эмоциональный и профессиональный накал. Поэт не умеет пройти мимо определения всех составляющих русской натуры:
Мы — странный сплав кнута, горба и бунта,
Свободы и Емели на печи.
Говорить о какой-либо свободе при таком предопределении довольно проблематично: избирай пылать и гореть, и Бог тебе судья. Но, чувствуя в себе Бога, как не слышать в себе Его кажущейся рационалисту противоречивости, не ощущать Его основополагающего и не постижного уму иррационализма, не дающего никакой возможности поступать в угоду одному себе?
Русские люди будто бы вечно не туда, не так и не затем, вне мотивации, на которой, как на краеугольном камне, выстроен эстетически совершенный некогда Запад. Изначальное «не туда-не так-и-не-затем» – слишком серьёзный принцип, чтобы России не быть всемирным юродивым, кривым зеркалом рационализма и себялюбия:
Чтоб сочинить ему благодаренье,
А заодно свой покаянный сказ:
— Прости, Господь,
Шестого дня творенье
Никак не одолеет первый класс.
- замечает поэт обо всём человечестве. Упрёк его справедлив и в отношении русских людей: мы сами противоречим себе в том, как легкомысленно относимся к своему мессианству, как не хотим его «монетизировать» и предъявлять его всему миру:
Но никакой зигзаг судьбы случайный
Не разлучит нас с очагом отца.
Живет в нас ослепительная тайна,
Которой нет и не было конца.
- говорит Ключников, приоткрывая завесу, но не называя открывшееся по имени:
Мы — струи рек, мы — капельки тумана,
Нас океан зовет к себе домой.
Но есть в нас то, что больше океана
И даже больше вечности самой.
И всё же тайна постижима:
Под небом то лихим, то нежно-синим,
В болотах, на песке и на горах —
Цветок любви к измученной России,
Которой никакой не ведом страх
- говорится о том, что не исчезнет и при термоядерной войне: отсутствие страха, завещанное Господом Иисусом Христом, умершем на кресте за всех нас, освободило христианский мир от гнетущего ощущения вечного небытия и вечного повтора одного и того же. Верой в спасение Родины Ключников жил до последних секунд на земле:
Русь возродится Богом и судьбой
прекрасней, чем задумано тобой.
Завет, оставленный им, таков:
Не жалей на Родину любви,
Даже если Родина поранит –
Никогда родная не обманет
Ни дела, ни помыслы твои.
Его можно рассматривать как завещание, полное надежды на то, что всё образуется даже поверх изменчивой человеческой воли, семимильными шагами тронется вперёд, опережая даже поэтические слова, призывавшие будущее. Русский человек, согласный с этим заветом, никогда не поверит в медленное гниение и в конечном итоге небытие своего Отечества, но вечно будет стремится в непременно радостные завтрашние дни.
Сергей Сергеевич Арутюнов, доцент Литературного института им. Горького, научный сотрудник Издательского совета Московской Патриархии
_1.jpg)
