«Но если у него родился сын разбойник, проливающий кровь... тот непременно умрет, кровь его будет на нем» (Иез. 18:10)
«Не всё те повара, у кого ножи долгия» (из кн.: Потапов А. «Русский ратный обычай»)
Если мы представим себе русское общество периода Киевской Руси, то, в первую очередь, обратим внимание на высшее сословие, состоящее из князей, государственников и крамольников, бояр, монахов-летописцев, а также на сословие низшее, включающее в себя торговцев и горожан, а также сельских жителей, различной степени зависимости. И если крестьяне в то время редко попадали на страницы летописных сводов, то это вовсе не означало что их жизнь была относительно спокойной, прерываемой лишь внешними вторжениями да княжескими усобицами.
Большая номенклатура личного, «карманного» оружия, среди которого только ножей было несколько видов: поясной, засапожный, запазушный, носимый в рукаве, хранимый под седлом, говорит нам о том, что жизнь простого русского человека в то время была полна опасностей и тревог.
И в их перечне разбой занимал далеко не последнее место.
«Живодеры», «лихие люди», чаще же — «разбойники», желающих завладеть чужим имуществом, не останавливаясь перед кроволитием при этом, было у нас хоть отбавляй.
Чем обосновано существование высшего суверенного управления в государстве? В первую очередь тем, что власть решает «всего» две, но самые важные для общества задачи — обеспечивает внешнюю безопасность и поддерживает внутренний правопорядок. Остальные задачи тоже важны, но являются производными от обозначенных.
Как же поддерживался правопорядок в Древней Руси?
До принятия Христианства и еще долгое время после, все особо тяжкие преступления на Руси решались с помощью традиционного права, где кровная месть и судебный поединок тяжущихся сторон, исход которого определяла сила оружия, считались не просто допустимыми, но и вполне законными. Князь же получал денежную пеню за убийство — виру и если разбойник избегал возмездия от родичей потерпевшего, то мог и далее продолжать заниматься своим «ремеслом».
Впервые, при Равноапостольном князе Владимире, Русская церковь предпринимает попытку ввести в обиход русского общества церковно-византийские (римские) правовые нормы: «Владимир же жил в страхе Божьем. И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?». Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав».
Епископы предложили князю ужесточить закон в отношении особо опасных преступлений и позже, в «Русской Правде», появляется законодательная норма, согласно которой разбойник наказывается не денежной пеней, а «потоком и разграблением» — продажей злодея и членов его семьи в рабство и конфискацией его имущества, то есть лишением преступника всех личных и имущественных прав.
В рассматриваемое время с IX по XI века, именуемое «героической эпохой Руси», княжеские дружинники — силовой блок государства, еще не имели разделения на «армейцев», «милиционеров» и «судейских», отвечая на те или иные угрозы общественной безопасности по мере их возникновения.
Мы помним княжеского боярина Яна Вышатича, чья находчивость и боевой топор поразили «предсказателя будущего», некоего волхва, и пресекли разгорающийся масштабный мятеж.
Как нам известно, Русский героический эпос сложился именно в этой общественной среде, в воинском сообществе, и в состав его сюжетов попадали только те события, которые представляли самый значимый общественно-политический интерес на протяжении длительного времени.
Есть ли «разбойничья» тема в былинах? Надо сказать, что такая тема не просто в них присутствует, но в былинах о самом любимом Русским народом богатыре из крестьян — Илье Муромце, она проявляется неоднократно.
Как только Илья чудесным образом исцелился от своего недуга и встал на ноги, он, после трудового подвига землепашца, начал готовится к ратным свершениям «за веру христианскую».
В былине «Первые подвиги Ильи Муромца» засидевшийся на печи Русский воин выходит на оперативный простор богатырских поступков и после освобождения града Чернигова просит местных жителей указать ему «прямую дороженьку на славный стольный Киев-град», чтобы уже там послужить Святой Руси под началом князя Владимира. Черниговские бояре так ответили своему избавителю:
«Ох ты гой еси, Илья Муромец!
Пряма дорожка не проста стоит:
Заросла дорога лесами Брынскими,
Протекла тут река Смородина;
Еще на дороге Соловейко-разбойничек
Сидит на тридевяти дубах, сидит тридцать лет,
Ни конному, ни пешему пропуску нет» (Былины. Библиотека русского фольклора. М., 1988, с. 109).
В былине «Илья и Соловей-разбойник» есть такое дополнение:
«Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть верст,
Ай окольноей дорожкой — цела тысяча» (там же, с. 114).
Огромная территория формирующейся Руси и силовое покорение её безбрежного пространства, что станет одним из подвигов Русского народа, ставило перед Русской верховной властью важнейший вопрос сохранения и поддержания внутреннего единства страны. Далеко не все славянские племена признавали власть Киева, вооруженная борьба некоторых из них за собственную версию исторического бытия велась чрезвычайно упорно и шла на протяжении длительного времени.
Одним из самых трудноразрешимых вопросов для Киевской Руси было включение в состав общерусского государственного организма земли вятичей. Согласно «Повести временных лет» (далее ПВЛ), в 964 году вятичи платили дань не Киеву, а Хазарскому каганату, в 966 году они были разбиты князем Святославом и стали платить Руси. В 981 году победу над вятичами одерживает уже князь Владимир, обложив их данью, равноценной той, которую собирал с них его отец Святослав. В следующем, 982 году Владимир вновь разбивает восставших вятичей.
ПВЛ сообщает, что Владимир, строя города недалеко от Киева, селил в них, в том числе и вятичей, очевидно выведенных из своей земли в качестве военнопленных.
И только в XI столетии «вятическая проблема» была решена. Уже не раз цитируемый нами князь Владимир Мономах, фактически всю жизнь не слезавший с седла боевого коня, в своем «Поучении», качественная экранизация которого подарила бы нам яркий историко-приключенческий кинофильм, отмечал только самые значимые факты и события своей биографии. Так вот у него есть такая запись: «Сначала я к Ростову пошел сквозь землю вятичей...» (Поучение Владимира Мономаха // В кн.: «Изборник» (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969. с. 157). Проход сквозь землю вятичей вначале своего долгого боевого пути, Мономах считал выдающимся достижением.
Очевидно «вятические сепаратисты» опирались на огромный лесной массив, хорошо им освоенный и труднодоступный для их противников.
Вот что об этих лесах писал М. Загоскин – один из пионеров русского исторического романа, ветеран войны с Наполеоном: «В конце семнадцатого столетия, в числе непроходимых лесов, покрывавших некогда большую часть России, одно из первых мест занимали, находящиеся в нынешней Калужской губернии, дремучие леса, посреди которых протекает небольшая речка Брынь. И теперь еще леса Брынские, о которых нередко упоминают в народных сказках и поверьях, представляются воображению простолюдинов какими-то безвестными дебрями, мрачным и пустынным жилищем косматых медведей, голодных волков, леших, оборотней и разбойников; в этом отношении они берут даже первенство над знаменитым Муромским лесом, и если крестьянин степных губерний желает сказать про какого-нибудь беглого, что он пропал без вести, то нередко выражается следующим образом: «Кто его отыщет, кормилец!.. Чай, ушел в Брынские леса».
Если такое впечатление производили эти леса в XVII веке, то насколько более сложным было их преодоление в X, XI, XII веках можно только догадываться.
Владимир Мономах еще раз упоминает вятичей в своем «Поучении». Уже в более позднее время развития своих военных и политических талантов, он предпринимает две военные экспедиции против вятичей: «А в Вятическую землю ходили подряд две зимы на Ходоту и на сына его...» (Поучение Владимира Мономаха... с. 159). Обратите внимание, Мономах не называет предводителей вятичей князьями, очевидно не считая это восточно-славянское племя собственно «Русью».
Можно предположить, что в ходе этих кампаний вятичи потерпели сокрушительное военное поражение, так как в дальнейшем, в качестве самостоятельных «игроков» на политической сцене Руси они не упоминаются.
Вернемся к нашим былинам. В том, что глава «брынских партизан» «Соловей-разбойник» не является «классическим» душегубом, нас убеждает следующее.
Во-первых, в былинах нет упоминания, что данный персонаж промышляет грабежом, он не пропускает через свою территорию представителей центральной власти и это представлено главной проблемой.
Когда Илья привозит в Киев плененного предводителя брынских лесовиков, то «Соловей» относится к Владимиру крайне пренебрежительно. «Разбойник» не боится и не уважает Владимира и, фактически, издевается над правителем Руси. И это тоже может свидетельствовать о непростых отношениях по линии «центр — периферия».
Во-вторых, Илья проводит настоящую армейскую наступательную операцию в Брынских лесах — разгрому «Соловья» предшествует сооружение мостов на значительном пространстве:
«Другая помеха — я мостил мосты на пятнадцать верст
Через ту реку через Смородину;
Третья помеха — я сошиб Соловья-разбойника» (Былины…, с.111).
В третьих, победив «Соловья-разбойника» Илья не освобождает никаких пленников, как соплеменников, так и иноземцев. А горькие слова Муромца после казни им Соловья-разбойника:
«Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей
Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих
Тебе полно-тко спущать сиротать малых детушек!» (Былины..., с.120).
Вполне можно отнести к ситуации гибели в ходе военных действий боевых товарищей Ильи, ведь и княжеские дружинники несли потери в ходе длительных попыток преодолеть блокаду транспортных коммуникаций.
Исходя из вышеизложенного, представляется не таким важным и необходимым пытаться установить «личность» непосредственно самого «Соловья-разбойника», да и вряд ли это возможно.
А его изображение в виде «азиата» можно отнести к стереотипам и шаблонам массового сознания, когда первоначальные события и действующие лица более древних времен постепенно теряют свое значение и заменяются на более понятные и актуальные для потомков.
Так образ вождя восточно-славянского племени вятичей постепенно превратился в «степняка».
Существует еще одна параллель между былиной «Первые подвиги Ильи Муромца», в которой Русский богатырь уничтожает последствия кровосмесительных браков семьи «Соловья-разбойника», и «Повестью временных лет», где древние родовые обычаи ряда восточно-славянских племен показаны в неприглядном свете: «А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон» (см. здесь).
Что здесь, картина рудимента языческого сознания или критика политического противника? Скорее всего и то, и другое вместе. Сюда же можно отнести и наименование «разбойник», меньше всего подходящее к рассматриваемому явлению.
В чем же заключается подвиг Ильи Муромца, победившего «Соловья-разбойника»?
В том, что обеспечение единства и безопасности Русской земли — безусловный приоритет для Русского воина и, шире, Русского народа. Эта богатырская задача потребовала очень много крови и пота. И вся последующая история Руси-России, вплоть до сегодняшнего дня, говорит нам о том, что наше Отечество может быть или великим или Россию раздерут на кучу лоскутов и тогда наша смерть как народного и государственного организма будет делом очень недолгого времени.
Ну а как же «настоящие» разбойники, спросите Вы?
В былине «Илья Муромец и разбойники» наш герой, будучи уже в почтенном возрасте, в очередной раз стоя перед выбором куда направить свой путь, естественно, останавливает своё внимание на том направлении, где значится «убиту быть».
Размышляя, Илья говорит, что убивать его не за что, то есть он не знает за собой никаких бесчестных поступков, да и нет у него чего-либо стоящего, ради чего его могли бы ограбить:
«А снять-то с меня старого нечего,
Одна на мне староем сермяженька серая
Во три строчки она прострочена, -
Первая строка во сто рублей,
Другая строка — во тысячу,
А третьей-то строке и цены нет» (Былины…, с.205).
Как красиво сказано. В нескольких строчках целая философия. И речь тут вовсе не о цене одежды, а о том, кто её носит. И пусть предметы обихода у Воина могут быть дешевыми, но они, а точнее, попытки ими завладеть, могут обойтись очень дорого. Попроси — поможет, попытаешься отнять — пострадаешь.
«Воры-разбойнички» все же решили попытать удачу и после сокрушительной демонстрации силы Русским воином, которому даже не потребовалось вступать в бой, испуганные, предложили Илье все что ими было «нажито»: золото, дорогую одежду и лучших коней.
Одной из нравственных заповедей Ильи Муромца является бескорыстие и его ответ любителям жать там где не сеяли и собирать там где не рассыпали звучал так:
«Кабы мне брать вашу золоту казну,
За мной бы рыли ямы глубокие;
Кабы мне брать ваше платье цветное,
За мной бы были горы высокие;
Кабы мне брать ваших добрых коней,
За мной бы гоняли табуны великие» (там же).
Былина «Три поездки Ильи Муромца» вновь, под закат своего многотрудного пути Воина, сводит нашего героя с «работниками ножа и топора». В этот раз разбойники покусились, не больше ни меньше, на боевого коня богатыря…
Может быть большое количество злодеев («до пяти их сот») придало им уверенности в успехе задуманного, но они вновь просчитались.
Илья Муромец не задействовал против наглецов ни одного из элементов своего богатого арсенала вооружения. Более того, он спешился. И беспощадно разгромил разбойников...своей шапкой. Сложно унизить еще более сильно. Вот уж действительно: «По Сеньке и шапка, по Ерёме колпак».
В лице крестьянского сына Ильи Муромца Русский народ показал, что широкий, прямоезжий путь Труженика и Воина несовместим с кривой и скользкой дорожкой паразитов на народном теле — разбойников.
Александр Студеникин, Сухум, Республика Абхазия
1.