Православный социализм и «образ будущего»

I. Современные критики социализма порой напоминают невротиков, у которых в детстве была «детская травма», которую они даже не помнят (но про которую им рассказали «доброжелатели» типа Солженицына) и которой они объясняют все свои случившиеся, а по большей части не случившиеся (феномен т. н. «недополученной прибыли») фейлы. А вот если бы не революция – нас бы было 500 миллионов, как сказал Менделеев; а вот если бы не революция – Россия стала бы благостной идиллией как у Ивана Шмелева в «Лете Господнем»; а вот если бы не революция – Россия заполучила бы Константинополь, проливы и стала мировой державой под стать Британии. Список, что бы случилось «если бы не революция», поистине неиссякаем…

Это очень удобная позиция – позиция исторического детерминизма (если не сказать, фатализма) – объяснять настоящее через прошлое. Но у этой позиции есть очевидный изъян – в ней нет места будущему. Будущее жестко детерминировано прошлым: Волга впадает в Каспийское море. Точка.

У Белого проекта, пришедшего в 90-е к власти, был исторический шанс построить свое будущее. Однако идеологи и прорабы нового Белого проекта менее всего озаботились о будущем. Их кредо стало не строительство «светлого капиталистического будущего», а самовоспроизводящийся ресентимент, какая-то лютая и неизбывная месть прошлому, которое они мало того, что очерняли, испытывая в этом чуть ли не мазохистское наслаждение, – они агрессивно внедряли эту точку зрения в общественное сознание. А будущее? В такой постановке не было будущего. Будущее было у «кураторов», закулисных режиссеров реванша – нам же навязывалась самоубийственная идеология легкомысленного, радикально эгоистического и не слишком обремененного моралью потребительства: «Живи здесь и сейчас», «Бери от жизни всё», «Не дай себе засохнуть», «И пусть весь мир подождет»…

Можно было бы сказать, что у Белого проекта не было проекта, или он был не для всех, а для узкой кучки избранных. Массам в лучшем случае предлагался «свинополис», государство-собес по типу скандинавского «социализма». Русский человек содрогнется от такой унылой и пошло-мещанской картины будущего (как он содрогнулся в конце 80-х от хрущевско-брежневского «гуляш-коммунизма», без сожаления выбросив его с парохода истории).

Впрочем, после кризиса 2008 года довольно скоро стало очевидно, что у мировой капиталистической экономики нет ресурса осчастливить всё человечество, хотя бы скудной пайкой чечевичной похлебки. По недавнему отнюдь не дипломатическому признанию главного дипломата Евросоюза Жозепа Борреля: «Европа – это сад, мы создали этот сад… Всё [здесь] работает, это лучшая комбинация политической свободы, экономической перспективы и социальной сплоченности… Остальной мир – это не совсем сад. Большая часть остального мира – это джунгли. А джунгли могут вторгнуться в сад». Боливар не вынесет двоих, и, как показали последующие события, первым кандидатом на выдворение из цветущего сада стала Россия.

Второй проект, проект «инклюзивного капитализма» имени Клауса Шваба, рисует будущее в еще более устрашающих тонах. «Электронный концлагерь», «цифровое рабство» – вот далеко не полный список эпитетов, которыми успели наградить «инклюзивных капиталистов» проницательные умы консервативного направления.

II. Предвидим возражения, что описанный либеральный извод Белого проекта далеко не исчерпывает собой Белый проект. Есть еще правоконсервативное, монархическое, порой националистическое крыло (Русский проект), которое имплицитно оппонирует вышеописанному либеральному флангу (Западный проект). Это так, но ко всеобщему сожалению, Русский проект по большому счету занимается тем же самым, что и Западный проект, – бесконечным ресентиментом и столь же бесконечным холиваром с Красным проектом. Русский проект не так озабочен борьбой с гегемонией Западного проекта, как с фобиями по поводу давно усопшего Красного проекта.

Почему же так получилось, что Русский проект скорее готов примкнуть к Западному, нежели к Красному проекту? Отчасти потому, что Красный проект также неоднороден и может быть разложен на две составляющие: марксистскую (Коминтерн) и лево-консервативную, национал-большевистскую – тоже Западный и Русский проекты, но как части не Белого, а Красного проекта. Показательно, что, оппонируя Красному проекту, Русский правоконсервативный проект все свои стрелы обращает преимущественно против коминтерновского проекта, вынося нацболовский проект за скобки своей критики.

Причину этого мы, прежде всего, видим том, что у Белого проекта не сложилось «образа будущего». Не имея такового перед собой в качестве путеводной звезды (или хотя бы в памяти Навигатора), он погружен в прошлое, идеализируя одни моменты и демонизируя другие. Конечно, у Русского правоконсервативного проекта (который без большой ошибки можно назвать Православным проектом) есть образ будущего – идеал Святой Руси. Этот идеал прекрасен и высок, он наделяет своих сторонников, православных людей, Божией благодатью и верой в торжество Христовой правды на земле.

Однако этот идеал слишком, высок, слишком отлучен от бренного мира, слишком потусторонен. Верующий, если он не посвятил себя полностью служению Бога и не ушел в монастырь, не имея способов совместить горнее с дольним, обречен вести двойную жизнь. Идеал так и остается несбыточным идеалом, а земная повседневность принуждает в лучшем случае стать «узником совести», а в худшем – искать компромиссы и смиряться с победившим почти повсеместно грехом сребролюбия.

Сторонники Православного проекта чаще всего встают на сторону «уранополитизма» (отказа от любых социальных методов устроения мира), призывая к индивидуальному спасению и уповая на известную максиму преподобного Серафима Саровского «Стяжи дух мирен – и тысячи спасутся вокруг тебя». Эта максима превосходна, но насколько она приложима к современной духовной и социальной обстановке? Могут ли спастись люди, которые этого это не только не желают, но которых простое упоминание о Православии приводит в неистовство? И разве мы сильно отличается от коринфян, коих пытался вразумить ап. Павел: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы»?

В этом заблуждении было бы полбеды: хочет человек спастись в одно лицо, Бог ему в помощь. Однако сознавая невозможность воплотить идеал Святой Руси как общественный идеал с позиции уранополитизма, поборники последнего начинают бороться с теми, кто имеет общественный идеал и стремится его воплотить. И первыми под удар попадают сторонники Красного проекта. Здесь мы видим удивительное единомыслие Западного и Православного проектов, что позволяет их объединить (пускай, тактически) в рамках Белого проекта.

III. Альтернативой модернистскому взгляду «будущее конструируется из прошлого» является традиционалистский, но очень верный и очень христианский взгляд «Время течет из будущего в прошлое»: «Главной причиной является не «причиняющая причина», а «причина цели», т. е. «для чего?». Мы перестали понимать, для чего мы живем, – мы либо выживаем, либо отбиваемся, либо пытаемся держаться. Фактически это исчезновение целевой причины, исчезновение осмысленного будущего – вот оно и стало фатальным <…> На самом деле время течет из будущего, у времени есть цель. Такое впечатление, что мы забыли про эту цель, мы забыли про будущее измерение. Просто прошлое настолько предопределяет наше настоящее, что наше настоящее уже стало прошлым для будущего. А тогда будущего нет, оно убегает, отступает…Вообще, в конце концов неважно, что было, что есть, – важно только, что будет. Цель гораздо важнее, чем исток; возвращение гораздо важнее, чем исход. Давайте задумаемся о цели, о смысле, давайте впустим будущее в себя, давайте дадим возможность будущему сбыться, а то под грудой прошлого мы не можем даже взглянуть на него».

Словно бы подслушав Дугина, идеологи Красного проекта поставили будущее во главу угла, стремясь всеми силами его достичь, не считаясь с ценой. Красный проект упал на благодатную почву: русскому народу, который не может жить без будущего, который готов претерпеть любые невзгоды ради будущего, важна Победа и только Победа. А за ценой он не постоит. В этом контексте и следовало бы рассматривать все те неисчислимые жертвы, преступления и страдания русского народа – всё оправдывалось великой целью: не только выстоять и остаться в Истории, но и восстановить грандиозную, но почти забытую миссию, учреждение Божией правды на земле, Русской правды. В Православном смысле эта искупительная крестная жертва русского народа была оправданна и имела свое глубокое историческое и символическое значение. Народ пошел на Крест ради торжества правды Христовой. И именно Победа в Великой Отечественной победе доказала состоятельность Красного проекта в его сталинской (национал-большевистской) реинкарнации.

При всей нашей глубочайшей симпатии к сталинскому периоду русской истории, мы вынуждены признать его духовную несостоятельность по многим направлениям. «Образ будущего», нарисованный большевиками, был марксистским, модернистским. Это была не Святая Русь, а какая-то наспех нарисованная контурная карта, красным карандашом, без других цветов и нюансов. Это был режим героического диурна, где не бывает полутонов, а манифестирует себя только и исключительно радикальный ответ. На смене парадигм радикальный субъект принимает полномочия. В 20-е таковыми стали «комиссары в пыльных шлемах» – они взяли всю ответственность на себя, ибо были оперуполномоченными того образа будущего, которым они грезили и который мы считываем из советских фильмов сталинского времени.

Большевики строили рай на земле и нисколько этого не скрывали. Верил ли в эту хилиастическую ересь Сталин? Это мы вряд ли узнаем – да и Сталин попал в такой «форс-мажор», что ему некогда было рефлексировать на эту тему. Коллективизация, индустриализация, Великая отечественная война, восстановление хозяйства, создание ядерного щита – все эти задачи требовали огромного напряжения сил, сверхконцентрации ресурсов и власти в руках государства. Это был социализм, но особого свойства – мобилизационный социализм, вынужденно авторитарный.

А когда, уже после смерти Сталина, можно было спокойно вздохнуть и выключить авральный режим мобилизации – как-то незаметно выключился и социализм, хоть и не сразу. Идеал стал тускнеть и меркнуть, «благосостояние трудящихся» стало самоцелью. Идеал позднего социализма был пошлым и безблагодатным – поэтому без сожаления был отвергнут русским человеком. Однако идеологи перестройки, воспользовавшись позднесоветским духовным кризисом, всё перевернули с ног на голову: они демонизировали социализм вообще, попутно реабилитировав мещанство.

Можно ли было спасти советский социализм? Это трудный вопрос. Как известно, генезис системы определяет ее функционирование. Капитализм, зародившись на колонизаторской экспансии, грабеже и эксплуатации, стал таковым сущностно, формой узаконенного грабежа и насилия одной части общества на другой, одних стран над другими. Советский социализм, рожденный как марксистский, никогда не вылез из прокрустова ложа европейской теории. И так и не впустил в себя Бога, благодатное и оживляющее дыхание Святого Духа…

IV. Если капитализм критикуют по ценностным основаниям, то социализм редко критикуют по ним, а критикуют почти исключительно по историческим аспектам реализации. Разумеется, можно и нужно критиковать марксистский социализм за его атеистическую и глубоко материалистическую позицию.

Но если мы попытаемся в духе бело-красного синтеза взять всё лучшее из Белого и Красного проекта – Христос на небесех и социальная справедливость на земле – и предложить православный социализм в качестве образа будущего для России, – у кого, кроме самых упертых догматиков, эта грандиозная попытка вызовет серьезные возражения?

Идеи православного социализма давно курсируют в общественной мысли, встречая непонимание, отторжение или критику за огрехи «прежнего» социализма. Так может, самое время более серьезно отнестись к идеям православного социализма, который не только рисует чаемый образ будущего, но и торит к нему дорогу?

Православный социализм свое рождение отсчитывает от Иерусалимской общины, от того благословенного примера общежительности первохристиан, которому не уставал восхищаться св. Иоанн Златоуст: «Смотри какой тотчас успех: (по поводу Деян.2,44) не в молитвах только общение и не в учении, но и в жизни!.. Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим…Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения, все как дети принимали наставления, все были настроены как новорожденные… Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе. Никто не думал, что ест свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братьям, – так как то было Господне; не считали и своим, но – принадлежащим братьям».

А это ли не залог того, что дело православного социализма – в руце Господней?

Костерин Андрей Борисович, православный публицист, г. Владимир