Данная работа, вслед за предыдущей публикацией на портале Богослов.Ru, вновь обращается к потаенным смыслам творчества И.А. Бунина, раскрытие которых, по мысли автора статьи, имеет большое значение не только с точки зрения литературоведения и истории русской литературы, но и жизненно важно, актуально в современности, необходимо в двадцать первом веке человеку и обществу как осмысление основ собственного бытия, спасительное исправление и утверждение уклада личной и общественной жизни в духовно-нравственных ориентирах православной цивилизации (здесь и далее выделения в тексте статьи принадлежат автору).
«Это ты, моя Русь державная, моя родина православная»!
Горький вопрос И.А. Бунина: «Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены? Как бы то ни было, знаю точно, что я рос во времена величайшей русской силы и огромного сознанья ее» - поставлен как основание рассказа о времени «величайшей русской силы» в главах III и IV, книги второй «Жизнь Арсеньева» (VI, 59-64)[i]. Главы воспринимаются как историческая констатация, ностальгическое воспоминание о безвозвратно ушедшем времени, сам вопрос - Как не отстояли мы..? - в таком контексте звучит риторически. Однако в действительных смыслах «Жизни Арсеньева» дело обстоит с точностью до наоборот.
Для открытия действительных смыслов необходимо соотнести указанные главы книги «Жизнь Арсеньева» с одной из ранних статей писателя, «Памяти сильного человека» (По поводу 70-летней годовщины со дня рождения И.С. Никитина - 21 сентября 1824 г.) (IX, 502-506).
Повод для подобного сопоставления прямо обозначен в тексте книги: «В гимназии я пробыл четыре года, живя нахлебником у мещанина Ростовцева (...) Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь: А стихи вам нынче задавали? (...) Потом я читал Никитина: «Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается ...». Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: «Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!» - Ростовцев сжимал челюсти и бледнел.
- Да, вот это стихи! - говорил он, открывая глаза, стараясь быть спокойным, поднимаясь и уходя. - Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!» (VI, 63-64).
Мы предполагаем, что в данном случае мы имеем дело не просто с упоминанием имени И.С. Никитина в тексте произведения. То, как мещанин Ростовцев воспринимает стихи Никитина, его строки о державном величии России, позволяет нам предположить, что имя и творчество И.С. Никитина помогают автору «Жизни Арсеньева» в решении локальной художественной задачи, содержание которой - не столько создание образа мещанина Ростовцева, но создание типического образа «коренного» жителя (гражданина) России (образа подлинного русского человека) «во времена величайшей русской силы и огромного сознанья ее» (VI, 62).
Тот факт, что образ Ростовцева - типичен, неоднократно подчеркивается автором. «Гордость в словах Ростовцева звучала вообще весьма не редко. Гордость чем? Тем, конечно, что мы, Ростовцевы, русские, подлинные (т.е., типичные? - А.С.) русские, что мы живем той совсем особой, простой, с виду скромной жизнью, которая и есть настоящая русская жизнь(то есть та типичная жизнь, которой живут всеподлинные русские люди, в том числе и мы, Ростовцевы, - А.С.) и лучше которой нет и не может быть, ибо ведь скромна-то она только с виду, а на деле обильна, как нигде, есть законное порожденье исконного духа России, а Россия богаче, сильней, праведней и славней всех стран в мире. Да и одному ли Ростовцеву присуща была эта гордость? Впоследствии я увидал, что очень и очень многим (здесь - прямое свидетельство автора о типичности настроений Ростовцева - А.С.), а теперь вижу и другое: то, что была она тогда даже некоторым знамением времени, чувствовалась в ту пору особенно и не только в одном нашем городе» (VI, 62).
Типичность Ростовцева подчеркнута И.А. Буниным еще и достаточно необычным приемом. Обратим внимание на начало третьего предложения вышеприведенной цитаты: «что мы, Ростовцевы, русские, подлинные русские». Здесь «ростовцевы» могут быть восприняты в тексте с маленькой буквы, не как фамилия, а в качестве обобщения, так же как и - «русские», могут быть даже исключены из цитаты, и смысл предложения от этого не меняется. То есть в данном случае перед нами даже не «типизация», но «символизация» образа Ростовцева; Ростовцев не «тип», но «символ» подлинно русского человека. Тот образ жизни, уклад, которым живет Ростовцев, Ростовцевы, есть и реальный быт, и символическое свидетельство об укладе «подлинной настоящей русской жизни», такой, какой она должна быть на деле. Ср.: «Прочие «торговые люди» нашего города, и большие и малые, были, повторяю, не Ростовцевы» (VI, 64). То есть они, «прочие люди», не во всем соответствовали «типу» подлинного русского человека (Ростовцеву). Но все они были объединены подданством «русской короне» и «символической» (объединяющей и превосходящей «типическое») гордостью за «русскую корону». И в этом объединяющем символическом начале все - и «Ростовцевы» и «не Ростовцевы» - были одно целое. Бунин прямо пишет об этом: «И не один Ростовцев мог гордо побледнеть тогда, повторяя восклицание Никитина: «Это ты, моя Русь державная!» - или говоря про Скобелева, про Черняева, про Царя-Освободителя, слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение «благочестивейшего, самодержавнейшего, великого Государя нашего Александра Александровича» - почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона» (VI, 64).
Имя и слово Никитина повторено еще раз. И в каком ряду повторено? - в ряду имен, символизирующих величие России, русскую силу(NB: «над силами жизни» может выситься только большая сила жизни - А.С.).
Все это предлагает нам основания для того, чтобы более внимательно рассмотреть «символическое сцепление» Ростовцев-Никитин, понять природу и смысл данного взаимодействия.
Обратимся к методологии М.М. Бахтина: «В какой мере можно раскрыть и прокомментировать смысл (образа или символа)? Только с помощью другого (изоморфного) смысла (символа или образа). Растворить его в понятиях невозможно. Роль комментирования. Может быть либо относительная рационализация смысла (обычный научный анализ), либо углубление его с помощью других смыслов (философско-художественная интерпретация). Углубление путем расширения далекого контекста»[ii].
Мы рассмотрим раннюю статью И.А. Бунина «Памяти сильного человека», рассмотрим именно в качестве контекста для определения природы «символического сцепления» Ростовцев-Никитин в главах III и IV книги второй «Жизнь Арсеньева». Насколько правомерно наше обращение к ранним работам и раннему творчеству писателя в качестве контекста книги, созданной в зрелые годы жизни?
Правомерно вполне.
Сравним: «Публикуя в 1929 году новый вариант рассказа «У истока дней» (1906), Бунин дает ему новое заглавие «Зеркало» с подзаголовком «Из давних набросков «Жизни Арсеньева» («Последние новости», Париж, 1929, № 3203, 29 декабря). Рассказы «Зеркало» и «Восемь лет» (ранее печатавшийся также под заглавием «В хлебах», «Сон Обломова-внука», «Далекое»), как отмечено автором в позднейших публикациях, являются вариантами «Жизни Арсеньева»» (VI, 325-326).
То есть писатель не только обращался к своему раннему творчеству при работе над книгой, но и подчеркивал, декларировал «служебный» (при необходимости) характер ранних произведений по отношению к «Жизни Арсеньева». В частности, А.А. Пронин отмечает аналогичный подход И.А. Бунина к явлению А.С. Пушкина на страницах «Жизни Арсеньева»[iii].
Статья «Памяти сильного человека», в точном соответствии с заглавием, рисует читателю образ в первую очередь сильного человека: «Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом» (IX, 505). И очень важно, что принадлежность к поэзии, - а Бунин в своей статье называет И.С. Никитина «великим поэтом», - в устах Бунина, даже 24-летнего, это дорогого стоит - это лишь одно из проявлений (не главное в статье - А.С.) «благородного чистого сердца», которым обладал этот человек, «сынсвоего отца, первого бойца на кулачных боях в Воронеже, сын своего оригинального сословия. Какая полнота его лучших типических чертсохранилась в великом поэте! Всмотритесь в его лицо на портрете: и посадка, и черты лица, и эти немного приподнятые брови, и этот взгляд прекрасных скорбных глаз - взгляд искоса - всё типично! Откройте его книгу - в языке поэта много своеобразных выражений, оборотов именно того говора, которым отличается его сословие» (IX, 502).
Мы видим, что, как и в «Жизни Арсеньева» (!), в статье для Бунина важна (подчеркнута, названа автором) типичность, то есть не единственность, распространенность такого человеческого типа в жизни сословия, то есть в русской жизни. Именно этот факт, позволяет нам утверждать, что в центре внимания статьи - не только поэт И.С. Никитин (поэт, тем более «великий поэт» - явление по определению не типическое, оригинальное, ярко-индивидуальное), - но сильный духом и телом человек, сын своего отца, сын своего сословия, сын своей почвы - родной земли. Об этом завершающий, и в нашем понимании кульминационный посыл (пафос) статьи Бунина: «Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом. Онв числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого словами. Все гениальныееё представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от неё был силён в жизни и творчестве. Кажется, переводятся такие люди» (IX, 505-506).
То есть Никитин, по Бунину, в числе великих, гениальных (исключительных) людей, создавших «склад русской литературы», в то же время одновременно (!) и он, Никитин, и они все, создавшие русскую литературу, - плоть от плоти (истинный сын, истинные сыны - можно сказать) своего народа, народа русского. В чем секрет этого единства? В общей почве, в земле. От родной земли, от почвы - силен в жизни русский человек, русский народ, и силен в творчестве русский писатель.
Именно на примере И.С. Никитина Бунин показывает символическуюсвязь русской литературы с почвой, с землей как основу (исток) ее, русской литературы, силы. И горькая констатация - «переводятся такие люди» - год 1894.
«Русские, подлинные русские»
Воскрешая Россию - именно так мы понимаем художественную задачу И.А. Бунина при работе над книгой «Жизнь Арсеньева». Сравним: замысел «воскреситьчей-то далекий юный образ» (VI, 325-326), воскресить во времени «величайшей русской силы и огромного сознанья ее» Бунин воскрешает и образ подлинного русского человека того времени. Этот воскрешенный образ Сильного Человека (созданный, точнее - выявленный Буниным, в натуре (личности) русского человека на примере И.С. Никитина в статье 1894 года), получает имя Ростовцев,но это образ(и тип и символ) - именно Сильного Человека.
Сравним:
Никитин (IX, 502-506)
Имя-отчество не упоминается
Портрет: «Всмотритесь в его лицо на портрете: и посадка, и черты лица, и эти немного приподнятые брови, и этот взгляд прекрасных скорбных глаз - взгляд искоса - всё типично»!
Отношение к Делу «В его жизни - «дело идет своим чередом». К нему приучила его нужда и крепость и серьёзность отцов и дедов. Оно «шею ему переело» (все выражения самого поэта), но он не бросает его».
Само дело «Более десяти лет был он хозяином и дворником своего постоялого двора. Целый день он хлопочет и переносит бесконечные разговоры с кухаркой о горшках, щах, солонине и пр., галдит с мужиками, размещая их телеги под навесом, отпускает овёс, торгуется». А.С.: интересно, что дело, которым занят Ростовцев было предметом художественного осмысления И.С. Никитина. Сравним: «Наиболее привлекателен для Никитина своей достаточностью образ Евграфа Антипыча из неоконченной им «Поездки на хутор». Сам Никитин мечтал добиться для себя того, чего добился Евграф Антипыч, - обзавестись хозяйством, хуторком, жильём, земледельческими орудиями, лошадьми, прислугой и т. д. Евграф не кулак, а купец, приобретший хутор. Цель его заключается вовсе не в том, чтобы вести натуральное хозяйство, а в том, чтобы вести хозяйство капиталистическое, товарное[iv].
Характер «И какою задушевностью, силой и простотой благородного чистого сердца звучало его заветное чувство (...) Никитин, этот сильный человек духом и телом».
Отношение к Литературе «А утомившись порядочно за день, - читаем мы дальше в его письмах, - в сумерки я зажигаю свечу, читаю какой-нибудь журнал... берусь за Шиллера и копаюсь в лексиконе, покамест зарябит в глазах». Ср.: «Образ Евграфа раскрыт недостаточно полно, но в нём уже довольно ясно обозначился капиталистический хозяин. Вместе с тем перед нами культурный человек, интересующийся не только русской, но и мировой литературой»[v].
Отношение к Православию «Последние дни в глубоком молчании он читал Евангелие...».
| Ростовцев (VI, 59-64)
Имя-отчество не упоминается
Портрет: «Это был высокий, стройный человек с правильными чертами смуглого лица и сухой черной бородой, кое-где тронутой серебристыми волосами...». А.С.: интересно - «Портрет Ростовцева» может быть продолжен (может быть дополнен) «Портретом Никитина», противоречий между Портретами - ни в интонации, ни в характере описания - нет.
Отношение к Делу «...чрезвычайно скупой на слова, неизменно требовательный и назидательный, на все имевший и для себя и для других твердые правила, какой-то «не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами» раз навсегда выработанный устав благопристойной жизни, как домашней, так и общественной». А. С.: вновь, «Отношение к Делу Ростовцева» может быть без всяких натяжек продолжено текстом «Отношение к Делу Никитина»- интонация одинаковая.
Само дело «Он занимался тем, что скупал и перепродавал хлеб, скотину, и потому часто бывал в разъездах. (...) По роду своих занятий он был «кулак», но кулаком себя, понятно, не считал да и не должен был считать: справедливо называл он себя просто торговым человеком, будучи не чета не только прочим кулакам, но и вообще очень многим нашим горожанам».
Характер «Но даже и тогда, когда он отсутствовал, в его доме, в его семье (...) неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом: безмолвие, порядок, деловитость, предопределенность в каждом действии, в каждом слове».
Отношение к Литературе «Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь: - А стихи вам нынче задавали? (...) И я смущенно начинал: «Приди ты, немощный, приди ты, радостный, звонят ко всенощной, к молитве благостной...» Он слушал, прикрывая глаза.Потом я читал Никитина (...) - Да, вот это стихи! - говорил он, открывая глаза, стараясь быть спокойным...»
Отношение к Православию «...войдя в комнату, несколько раз точно и красиво перекрестился и поклонился на образничку в угол...». |
Таким образом, мы полагаем, и приведенный выше сравнительный анализ дает для наших предположений серьезные основания, что при работе над образом (и типическим, и символическим) настоящего подлинного русского человека, «человека сильного духом и телом», воплощенного в романе «Жизнь Арсеньева» под именем Ростовцев, И.А. Бунин не просто учитывал, но исходил из свойств личности, характера, даже фактов биографии и творчества воронежского мещанина и великого русского поэта Ивана Саввича Никитина.
Все это кажется нам интересным и важным, но «глубина символического пространства» данным наблюдением не исчерпывается.
В Русской литературе - нет «ничего лишнего»
Мы должны вспомнить здесь основополагающий творческий принцип И.А. Бунина: «Запись Бунина на полях рукописи рассказа «Солнечный удар»: «Ничего лишнего» - эстетический «символ веры» писателя»[vi].
Сравним В.Г. Белинский («Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова»): «Сущность всякого художественного произведения состоит в органическом процессе его явления из возможности бытия в действительность бытия. (...) Как во всяком произведении природы, от ее низшей организации - минерала, до ее высшей организации - человека, нет ничего ни недостаточного, ни лишнего; (...) так и в созданиях искусства не должно быть ничего ни недоконченного, ни недостающего, ни излишнего; но всякая черта, всякий образ и необходим, и на своем месте. (...) Но истинно художественные произведения не имеют ни красот, ни недостатков: для кого доступна их целость, тому видится одна красота. Только близорукость эстетического чувства и вкуса, не способная обнять целое художественного произведения и теряющаяся в его частях, может в нем видеть красоты и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность»[vii].
Таким образом, «Ничего лишнего» - эстетический «символ веры» русской литературы, сформулированный В.Г. Белинским и, по праву наследования, усвоенный И.А. Буниным /автор статьи не настаивает на собственной орфографии, но полагает, что «отсюда» явление, характеризующееся, пусть и эстетическим, но - «символом веры», следует писать с большой буквы, ибо это, имя собственное/.
Но тогда символическое сцепление Ростовцев-Никитин, изученное нами, оказывается неполным. Содержание «Жизни Арсеньева» «сцепляет» гораздо более значимые, бытийные уже величины.
Памяти сильного человека - Великого Государя нашего Александра Александровича
Занятые сопоставлением Ростовцева и Никитина, мы, читатели, совсем не обратили внимания, на явление текста, с которого, при правильной расстановке ценностных акцентов и должно быть начато объективное осмысление, поиск действительных, первоначальных, смыслов - слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение Благочестивейшего, Самодержавнейшего, Великого Государя нашего Александра Александровича.
Здесь, мы видим не просто упоминание Государя Александра Третьего, интонация текста, поднимающаяся до пафоса, поднимающаяся, вместе с нарастанием возгласа «златовласого и златоризного диакона»(пример филигранной писательской работы - душа читающего восходит вверх вслед за возгласом), интонация требует предельного исследовательского внимания. Мы видим новое символическое сцепление Русского Государства и русского Государя, русского народа и Православной Церкви, и в этом сцеплении открывается нам самое - уклад Русской жизни. Уклад - главное слово, а смысл выявленных сцеплений - иерархия русской силы.
Пропишем предполагаемую нами логику осуществления смыслов в интересующем нас пространстве текста. Почва, земля - «люди крепко связанные с почвой», на почве, на земле, на Русской земле живет русский человек, сильный человек, живет своим укладом, живет жизнью «своего сословия» - это важно (!), ибо сословия - это иерархия, вместе жизнь сословий образует уклад, «твердые правила» («не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами» раз навсегда выработанный устав благопристойной жизни, как домашней, так и общественной»), это уклад русской жизни - жизни русского человека на Русской земле, и Венец, и «обеспечение» (Удержание) уклада русской жизни - русская корона, высящаяся над «несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития»». Что же здесь Православная Церковь - «собор», «диакон» - часть Русской силы? Нет, - «почти с ужасом прозревая вдруг», - Православная Церковь для русской силы, ее иерархии, - это возможность прозрения, ощущения, чувствования себя самоево всем величии и полноте, и - смирении перед Лицом Божьим, ибо русский Государь - Помазанник Божий, и вся русская сила - существенна и значима, только в той иерархии, где Глава Церкви - Христос, а Государь - Помазанник Божий.
Так ли это в «Жизни Арсеньева», об этом ли идет речь?
Для того чтобы научно утвердить наши предположения, вернемся вновь к статье «Памяти сильного человека», уже не к содержанию статьи, а к ее смыслу, раскрывающемуся в контексте современной эпохи.
Статья «Памяти сильного человека» опубликована в № 72 газеты «Полтавские губернские ведомости» от 21 сентября 1894 года[viii].
Далее речь пойдет об удивительном свойстве русской литературы, и в частности творчества И.А. Бунина. Мы касались этой особенности в предыдущих наших работах. Особенность эта - наитие, «событие бытия» (М.М. Бахтин), когда в тексте русской литературы отражается то содержание, которое в действительном значении, ведомом человекам, обретет смысл полноформатный только через десятилетия, а то и - столетия. Мы, вслед за Буниным, называем эту особенность наитием. То есть возможностью русского писателя в интуициях отражать бытийный состав временной, современной жизни. Тот смысл, который не может быть угадан современниками, но откроется лишь в полном контексте. Этому феномену есть и научное объяснение, над ним много потрудился М.М. Бахтин. Но в силу особенностей времени окончательно сформулировать не мог. Формулировка же была дана ранее Буниным - наитие.
Именно наитие Духа Святаго, прозрение свыше позволяет, говоря о видимом в современности, создавать невидимую ткань повествования, которая будет открыта (или нет), но только в «далеком» (М.М. Бахтин) контексте.
Действительный смысл статьи «Памяти сильного человека» открылся самому автору статьи, И.А. Бунину, только в период работы над «Жизнью Арсеньева» - конец двадцатых годов двадцатого века. В интуициях он понимал, о чем пишет в 1894 году. В действительном значении - увидел только в «далеком» контексте «Жизни Арсеньева».
Подтвердим.
Сравним, о Государе Александре Третьем:
«С начала 1894 года императора мучили болезни. В августе августейшая чета прибыла на отдых в Крым. 5 октября император внезапно почувствовал себя плохо. Наступило резкое ухудшение, все усилья врачей были тщетны. К больному самодержцу в Ливадийский дворец приехал уже тогда высоко почитаемый о. Иоанн Кронштадтский, знаменитый церковный подвижник, впоследствии канонизированный Русской православной церковью (1990 г.). Отец Иоанн продолжал держать свои благословляющие руки на главе умирающего императора до самого конца. Александр III причастился, и вскоре настали последние минуты его жизни.Он тихо покинул этот мир в окружении любящих его родных 20 октября 1894 года»[ix].
Сравним еще:
«17 октября 1888 года у станции Борки в 50 километрах от Харькова произошло страшное крушение царского поезда, идущего с юга. (...) По словам С.Ю. Витте, «только благодаря своей гигантской силе» император смог удержать упавшую крышу вагона «на своей спине, и она никого не задавила» (...) Считается, что именно полученные императором в результате этого происшествия ушибы, послужили впоследствии причиной для возникновения нефрита, который и свел его преждевременно в могилу, хотя Александр III и отличался всегда большой физической силой (легко мог согнуть подкову или серебряную тарелку). По свидетельству очевидцев удар, полученный императором в правое бедро в результате крушения, был настолько силен, что лежавший в кармане серебряный портсигар оказался сплюснутым»[x].
Сравним теперь с началом статьи И.А Бунина.
«Однажды, пробуя свою силу, Никитин поднял громадную тяжесть... «что-то оборвалось у него внутри»... Это надломило его здоровье. Новая же неосторожность - ранней весной он бросился купаться в реку - доконала его совсем: сперва была горячка, а потом пришлось надолго лишиться ног и лежать в постели. Но редкая физическая мощь, удивительная сила духа долгие годы боролись с недугами. Не слабея, он выбивался из них с ранней юности... Наконец уступил... Последние дни в глубоком молчании он читал Евангелие...» (IX, 502).
И вспомним завершение статьи, опубликованной, напомним, 21 сентября 1894 года: «Кажется переводятся такие люди».
Но ведь со дня смерти Никитина, как и отмечено в статье, прошло 70 лет. Но значит к 1894 году такие сильные русские люди еще не перевелись? Глядя на кого юный 24-летний, еще только начинающийся в русской литературе Бунин мог сказать: «кажется, переводятся, такие люди»?
Ответ - очевиден. Ровно через месяц, 20 октября 1894 года, не станет Государя Александра Третьего.
Эта «мистическая» (в высоком смысле) соединенность Бунина с русской короной удивительным образом отзовется в его личной судьбе:
«Двадцатого октября 1894 года в Ливадии умер Александр III, и это обстоятельство имело для Бунина большое значение. Дело в том, что за незаконную торговлю толстовской литературой - распространение изданий «Посредника» - Бунин был приговорен к трехмесячному заключению в тюрьме. Теперь, по манифесту Николая II, он был амнистирован. Четвертого ноября 1894 года, в день присяги новому императору, В. В. Пащенко, воспользовавшись тем, что «все мужчины отправились в собор и в приходские храмы», уехала, оставив Бунину записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом»...»[xi].
А.К. Бабореко прав, - все это имело для Бунина большое значение, но дело, конечно, не в амнистии. Бытийное сцепление крушения личной судьбы накануне, в преддверии, как символ крушения грядущего Державы Российской - вот главный смысл здесь, и это - смысл Нового Завета, Евангельский, оставим его прикровенным до времени.
Промысл или искушение, ложная мысль? - о поновлении смыслов дат старого стиля в стиле новом
И еще, нельзя не отметить важнейший, вероятно, но пока не прочтенный нами смысл - четвертое ноября по новому стилю - День празднования иконы Казанской Божией Матери. Двадцать первое сентября по новому стилю - праздник Рождества Богородицы. Понятно, что сегодня это другие даты, то есть 21 сентября (ст. ст.) / 4 октября (нов.ст.); 4 ноября (ст.ст.) / 17 ноября (нов.ст.). Однако приведенный пример - не единичный случай «промыслительного» или ложного - остается под вопросом - «поновления дат» жизни и творчества русских писателей. Если все это случайные совпадения, то не из разряда того Случая, о Котором пишет А.С. Пушкин, именуя Случай с большой буквы - «И Случай, Бог изобретатель»[xii]?
«Такой была Россия в ее неизреченной красоте» - архимандрит Константин (Зайцев) и его книга о Бунине и России
Мы предположили, что в главах третьей - четвертой второй книги «Жизнь Арсеньева» Бунин представляет иерархию русской силы, основанную на укладе русской жизни. Представляет и сам уклад русской жизни на примере быта семьи Ростовцевых. Для доказательства наших предположений, выверенного научного доказательства, обратимся к удивительной книге, практически современной выходу «Жизни Арсеньева» и каким-то также «удивительным» образом, но уже в негативе, совершенно не учтенной отечественным изучением творчества И.А. Бунина. Мы говорим о труде К.И. Зайцева «И. А. Бунин. Жизнь и творчество» (Берлин, 1934)[xiii].
Архимандрит Константин (Зайцев), в миру Зайцев Кирилл Иосифович (1887 - 1975) - правовед, историк культуры, публицист, богослов. В эмиграции с 1920 г., жил во Франции и Чехословакии; с 1934 г. переехал в Харбин, где стал профессором Русского Юридического факультета и ректором Педагогического института; с конца 1930-х гг. жил в Шанхае. В 1945 г. рукоположен во священники. В 1948 г. перебрался в США, где спустя год принял монашеский постриг с наречением Константином. Позднее был профессором пастырского богословия и русской литературы в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, а также редактором журнала «Православная Русь» - главного печатного органа Русской Зарубежной Церкви. Автор книг: «И.А. Бунин. Жизнь и творчество» (Париж, «Парабола», 1934); «Толстой как явление религиозное» (Харбин, А.А. Ливенцов, 1937); «Основы этики» (Харбин, изд. С.А. Зайцевой, 1937 - 1938; в 2-х вып.); «Лекции по истории русской словесности» (Джорданвилль, изд. Свято-Троицкого монастыря, 1967-1968; в 2-х тт.): «Чудо Русской Истории. Сборник статей, раскрывающих Промыслительное значение Исторической России, опубликованных в Зарубежной России за последнее двадцатилетие» (Джорданвилль, изд. Свято-Троицкого монастыря, 1970)[xiv].
Портал Православие сообщает: «В 1945 году в Шанхае К. Зайцев был рукоположен в священники. Следующим этапом на избранном пути стало его пострижение в монашество. Оно имело место уже после переезда за океан, в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле. Бывший профессор был наречен Константином - в память одного из первоучителей славян Константина - Кирилла. Вся дальнейшая деятельность о. Константина - подвиг служения Церкви и России на ниве научной и издательской. Он редактировал журнал «Православная Русь», написал великое множество богословско-исторических трудов, вел, помимо прочего, активную преподавательскую работу в семинарии. И так продолжалось до последнего дня и часа - 13 (26) ноября 1975 года архимандрит Константин отошел ко Господу»[xv].
В книге о Бунине быт, русский быт, то есть уклад русской жизни, именно так осмыслен К.И. Зайцевым, как одна из основ отечественной литературы: «Есть, однако, писатели, которые по преимуществу должны быть отмечены как бытоутвердители. Я ограничусь тем, что назову двух - Тургенева (позитивист) и Пушкина ... Пушкин есть утверждение и оправдание человеческого быта и, в частности, русского быта, в его вечных морально-религиозных основах»[xvi]. Далее следует ключевой вопрос критика: «Что же означает по отношению к Бунину обнаружение, все более отчетливое, «пушкинского начала» в его творчестве? (Там же. С.262). И ответ: «В этом возвращении к «истокам дней» проявились, однако, не только возвращение к России, как к мистической ценности, не только возвращение к личному Богу, к православной церкви, но сказалось еще и нечто, - возвращение к быту как к какой-то исходной религиозно-моральной ценности» (Там же. С.262-263). - Именно так, быт как ценность явлен в «Жизни Арсеньева», воскрешен в «действительность бытия». Сравним, В.Г. Белинский о «Герое нашего времени»: «Сущность всякого художественного произведения состоит в органическом процессе его явления из возможности бытия в действительность бытия»[xvii]. В «Жизни Арсеньева» быт не просто «реабилитирован», он - воскрешен, явлен в «действительность бытия», показан как ценность, как основа жизни, как гармония бытия.
Подтвердим цитатой «Жизни Арсеньева»:
«Он занимался тем, что скупал и перепродавал хлеб, скотину, и потому часто бывал в разъездах. Но даже и тогда, когда он отсутствовал, в его доме, в его семье (состоявшей из миловидной и спокойной жены, двух тихих отроковиц с голыми круглыми шейками и шестнадцатилетнего сына) неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом: безмолвие, порядок, деловитость, предопределенность в каждом действии, в каждом слове... Теперь, в эти грустные сумерки, хозяйка и девочки, сидя каждая за своим рукодельем, сторожко ждали его к ужину. И как только стукнула наружи калитка, у всех у них тотчас же слегка сдвинулись брови.
- Маня, Ксюша, накрывайте, - негромко сказала хозяйка и, поднявшись с места, пошла в кухню.
Он вошёл, снял в маленькой прихожей картуз и чуйку и остался в одной лёгкой серой поддевке, которая вместе с вышитой косовороткой и ловкими опойковыми сапогами особенно подчеркивала его русскую ладность. Сказав что-то сдержанно-приветливое жене, он тщательно вымыл и туго отжал, встряхнул руки под медным рукомойником, висевшим над лоханью в кухне. Ксюша, младшая девочка, потупив глаза, подала ему чистое длинное полотенце. Он не спеша вытер руки, с сумрачной усмешкой кинул полотенце ей на голову, - она при этом радостно вспыхнула , - и, войдя в комнату, несколько раз точно и красиво перекрестился и поклонился на образничку в угол...» (VI, 60).
Осмыслим бережно эпизод «семья Ростовцевых»: ожидание отца, главы семьи, встреча отца дочками, затаенное чувство любви к отцу, - все это концентрация в пределах эпизода романного в основе своей содержания. То есть в эпизоде «семья Ростовцевых» нам представлен артистический конспект романа, который остается только содержательно развернуть. Но в задачу автора «развертывание» частного быта не входит, быт обозначен (в символе, в конспекте, потому что быт семьи Ростовцевых - это лишь часть русского быта). Этого достаточно для его, частного быта, «реабилитации» (К.И. Зайцев), а мы полагаем, что самая надежная «реабилитация» есть «воскрешение».
Быт - это Воскресение России во плоти. Бунину не достаточно воскрешения души России, писатель работает по воскрешению «плоти» (быта) Ея. Поэтому не только символы воскрешения России в «формуле конца», но и явь, действительность «во плоти» воскресшей России в самом художественном мире «Жизни Арсеньева». Сравним с К.И. Зайцевым: ««Жизнь Арсеньева» становится религиозно-моральной реабилитацией быта и, в частности, русского быта ... Художник Бунин как бы говорит миру: Вот смотрите, такой была Россия в ее неизреченной красоте. Мы ее потеряли. Всмотритесь в окружающую вас жизнь - и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните - в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность»[xviii]. «Как бы говорит» - в данном случае осознанное иносказание Зайцева. Бунин не просто говорит - он воскрешает Россию «в ее неизреченной красоте», запечатлевает «неизреченную красоту» России на страницах «Жизни Арсеньева», отнимая Россию тем самым от «гроба безпамятства». То есть ответ на вопрос - явлена ли Воскресшая Россия только в символах художественного мира или прямо в тексте «Жизни Арсеньева» - звучит утвердительно: явлена в тексте. Сравним еще (К.И. Зайцев): «Так, как Бунин говорит о быте и, в частности, о русском быте, еще никто не говорил в России, (у Бунина религиозная сторона быта оказывается на первом плане, доминирует над всем). Быт теперь не случайная реалистическая оболочка того прорыва в вечность, который был основной темой Бунина, а все больше и отчетливей получает характер драгоценной оправы чего то более ценного, что вообще не имеет названия на человеческом языке, чего знаком он только является. Бунин всегда был серьезен и правдив - эти свойства его, как писателя, вытекают из его природы моралиста. Бунин всегда был настроен торжественно, всегда был готов дивиться величию и тайнам окружающего его мира, всегда открыт был чувству мистического восторга - это вытекало естественно из его религиозной одаренности. Эти свойства проявляются с особой силой в «Жизни Арсеньева». Но они приобретают особый характер. Из стадии эпизодической душевной настроенности они постепенно переходят в стадию прочного умоначертания, устойчивого душевного состояния, просветленного, умиротворенного»[xix].
Добавим еще, что в музее в городе Орле хранится бесценный экземпляр книги К.И. Зайцева с отметами руки И.А. Бунина. Мы пользуемся выдержками именно из этого экземпляра, благоговейно составленными исследователями и предоставленными нам профессором О.А. Бердниковой (г. Воронеж). Мы полагаем, что одним из важнейших вопросов изучения творчества Бунина должен быть принят вопрос о переиздании труда К.И. Зайцева.
Русская литература - «важнейший оплот Руси»
И продолжим. Ибо, как это не удивительно, нами представлена еще не вся тайна двух глав «Жизни Арсеньева» и статьи «Памяти сильного человека».
Важнейшему «символическому» посылу статьи «Памяти сильного человека» - «люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость»(именно к таким людям принадлежат и Никитин и Ростовцев) - соответствует в «Жизни Арсеньева» посыл на первый взгляд исключительно реалистический: «Наш брат мещанин, земляк наш!» (о Никитине) (VI, 64).
«Земляк наш» - за этим утверждением и символически объединяющая Ростовцева с Никитиным «своя почва, своя земля», и реальная географическая местность, общее пространство рождения и жизни.
Место рождения и жизни И.С. Никитина нам известно. Но маловероятно, чтобы Ростовцев, говоря о землячестве, имел в виду Воронеж и Воронежскую область.
Есть ли в «Жизни Арсеньева» географическое определение «землячества» Ростовцева и Никитина? В главе II второй книги романа, предваряющей рассмотренные нами главы III, IV эта местность описана и названа: «Очень русское было все то, среди чего жил я в мои отроческие годы. (...) Самый городтоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые», а во времена княжеств Суздальского и Рязанского принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси, что, по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее» (VI, 57, 59).
Город, о котором идет речь - это город, в котором учится в гимназии герой «Жизни Арсеньева» и живет (а, возможно, и родился в нем) мещанин Ростовцев. «Прототипом его стал Елец. (...) Бунин создает художественный образ города не только путем точного воспроизведения топографии Ельца, но и стремлением осмыслить свою судьбу и судьбу России», - отмечает Г.П. Климова[xx].
Таким образом, и Елец, и Воронеж соединены в «Жизни Арсеньева» одним географическим пространством, одной местностью - «Подстепье» (интересно отметить, что Елец и Воронеж имеют прямое - соединенное - упоминание в тексте «Жизни Арсеньева»: «и чем, позвольте спросить, какой-нибудь Тобольск хуже Ельца, Воронежа? Да и вообще все вздор и пустяки! Пройдет дурное, пройдет и хорошее, как сказал Тихон Задонский, - все пройдет!») (VI, 89).
Однако в приведенном выше отрывке «Подстепье» - это еще и символ, «роковая черта», «оплот Руси», первым встречающий «бурю» (т.е. ветер) «азиатских туч» (т. е. из пустыни).
Обратимся к «тексту» Жизни Бунина (прямой речи писателя), что он прямо говорит о Подстепье?
В.Н. Муромцева-Бунина: «Я нашла среди бумаг Ивана Алексеевича следующую страницу: «С начала нынешнего века началась беспримерная в русской жизни вакханалия гомерических успехов в области литературной, театральной, оперной... Близился большой ветер из пустыни».(...) Еще запись: «Я рос в средней России, в той области, откуда вышли не только Анна Бунина, Жуковский и Лермонтов, - имение Лермонтова было поблизости от нас, - но вышли Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков... И все это: эти рассказы отца и наше со всеми этими писателями общее землячество, все влияло, конечно, на мое прирожденное призвание. Мне кажется, кроме того, что и отец мой мог стать писателем: так сильно и тонко чувствовал он художественную прозу, так художественно всегда все рассказывал и таким богатым и образным языком говорил. И немудрено, что его язык был так богат. Область, о которой я только что сказал, есть так называемое Подстепье, вокруг которого Москва, в целях защиты государства от монгольских набегов с юго-востока, создавала заслоны из поселенцев со всей России»[xxi] .
Таким образом, в историко-культурных и географических реалиях Подстепье - это средняя Россия, откуда вышлиАнна Бунина, Жуковский, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков и сам И.А. Бунин, свидетельствующий об «общем землячестве». Но вне всякого сомнения, большинство перечисленных выше писателей не названо, но подразумевается в статье «Памяти сильного человека» (этот факт даже не требует доказательства, и должен быть принят нами как аксиома): « в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальныееё представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость».
«Земля» эта, как мы сейчас доказательно выяснили, - Подстепье. Но даже для перечисленных здесь имен великих русских писателей, символизирующих русскую литературу, почвойявляется, конечно, не собственно Подстепье, но сама Россия.
Поэтому в зависимости от контекста Подстепье у Бунина выступает символом самой России, Отечества, Родины. Сравним: «То же самое мы встречаем и в «Жизни Арсеньева». Здесь метет по России «азиатскими метелями»».
Особое наполнение данный символ получает в «Воспоминаниях» (1950), где уже не Подстепье, а сама Россия охвачена «большим ветром из пустыни». Так, основываясь на Книге Иова, характеризует И. А. Бунин пред- и революционную атмосферу в России.
«И вот приходит еще один вестник к Иову и говорит ему: сыновья твои и дочери твои ели и пили вино в доме первородного брата твоего: и вот большой ветер пришел из пустынии охватил четыре угла дома, и дом упал на них, и они умерли...». В конце девяностых годов еще не пришел, но уже чувствовался «большой ветер из пустыни». И был он уже тлетворен в России для той «новой» литературы, что как-то вдруг пришла на смену прежней»[xxii]. И это 1950 год, Бунин повторяет мысль, высказанную в 1894 году.
В данных сопоставлениях открывается еще один символический смысл «Подстепья». По Бунину, Подстепье-земля - это рубеж, первым встречающий врагов России - «и первые ложились костьми за нее». То есть Подстепье-земля - это первая линия обороны России. Но тогда Подстепье - родина русских писателей - это первая линия духовной обороны России.
И именно «оскудение» первой линии духовной обороны Отечества, отмеченное И.А. Буниным еще в 1894 году - «переводятся такие люди», - сделало возможным тот разгул «большого ветра из пустыни», о котором идет речь в Воспоминаниях (1950).
Получается, что вопрос Бунина: «Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены»? - совсем не риторический. Спрашивая, Бунин представляет развернутый ответ, показывая, как и почему «не отстояли мы», вскрывает причины «великого и быстрого крушения Державы Российской, равного которому не знает человеческая история!» («Несрочная весна», V, с.126).
Показывая разрушение уклада русской жизни, отмеченное писателем и в публицистике (статья на юбилее газеты «Русские ведомости», 06.10.1913) и в прозе 10-х годов, в частности в «Чаше жизни», И.А. Бунин утверждает, что наряду с почвой, землей, укладом жизни русского человека под покровительством русской короны и в благоденствии Русской Православной Церкви - удерживающее и охранительное и даже оборонительное значение для русской жизни имеет русская литература.
Правда художественная русской литературы есть Правда Бытия, Божия Правда
Далее надо сердцем вжиться уже не в слова и даже не в смыслы, но в само дыхание прозы «Жизни Арсеньева», в интонацию.
«Почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона».
Это Иван Бунин «Жизнь Арсеньева».
Просто сопоставим, встретим в себе воскрешенную Н.В. Гоголем (русской литературой то есть) Россию: «и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»[xxiii].
Совпадение интонации Гоголя и Бунина есть, совпадение очевидно. Но можно ли быть уверенным? Можно, потому что это не единственное пространство текста, где интонация взыскует Гоголя.
Двадцать вторая глава четвертой книги, конец книги «Жизнь Арсеньева» (в первой редакции, без «Лики»): «над головой разверзается черно-вороненое, в белых, синих и красных пылающих звездах небо. Все несется куда-то вперед, вперед...» (VI,191), - «белых, синих и красных» - сохранен даже порядок сочетания цвета, цвета русского Государственного флага. И что бы не оставалось сомнения в истине воскресения России - здесь же, рядом с символом России (флаг), текст «Жизни Арсеньева» являет еще один символ - Ее жизненной живой, стремительной стихии: «все несется». Повторим еще раз вслед за Гоголем: «и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства» (Гоголь, Там же). Не «от мистраля» «все гудит, ревет, бушует» в «XXII главе» - это «разорванный в куски воздух», разорванный воскресшей Россией воздух становится ветром (мистраль), а Она все так же несется - «куда? дай ответ. Не дает ответа» (Гоголь) - «куда-то вперед и вперед...» (Бунин); «летит мимо все, что ни есть на земле»(Гоголь) - «ветви пальм, бурно шумя и мешаясь, тоже точно несутся куда-то»(Бунин). Это одна интонация, один художественный состав. Это и есть Великая Русская литература.
Скажем больше, это еще одна Правда - и в художестве, и в реалиях Бытия России.
Да, Русская Православная Церковь, вслед за «падением русской короны», взойдет на Голгофу, но перед этим во главе Церкви вновь станет Патриарх, которого триста лет у Церкви не было.
Да, царствованием Государя Николая Второго прекратится на русской земле царствование Династии Романовых. Но будет ли это «падение» Династии, «падение» русской короны?
Войдите сегодня в любой Православный храм России, наверняка вы отыщете икону святых Царственных Страстотерпцев, Государя и Государыню с детками - последними из царствовавшей Династии Романовых, первыми из царствовавшей Династии Романовых причисленные к лику святых.
То есть русская корона мистическим образом сохранена в Русской Православной Церкви. Семья в православном понимании - есть малая Церковь. Восстановление уклада русской жизни состоит в восстановлении русской семьи как малой Церкви, под омофором Церкви Христовой, Апостольской, Русской Православной Церкви. Если будет устроена русская семья как малая Православная Церковь, будет устроено и Государство Российское достойным цивилизации образом. Именно такую логику представляет, по нашему предположению, действительное прочтение книги «Жизнь Арсеньева» в контексте двадцать первого века, нашей эпохи.
«Россия! Кто смеет учить меня любви к ней?» - памяти (или воскрешению?) подлинно русского сильного человека Ивана Алексеевича Бунина
(некоторые выводы и обобщения)
«Россия! Кто смеет учить меня любви к ней»? (И. Бунин. Миссия русской эмиграции». Париж, 29 марта 1924 г.).
«А потом - какой характерный вопрос: «Каково ваше отношение к Пушкину?» В одном моем рассказе семинарист спрашивает мужика: Ну, а скажи, пожалуйста, как относятся твои односельчане к тебе? И мужик отвечает: Никак они не смеют относиться ко мне. Вот вроде этого и я мог бы ответить: Никак я не смею относиться к нему... И все-таки долго сидел, вспоминал, думал. И о Пушкине, и о былой, пушкинской России, и о себе, о своем прошлом...» (И. Бунин «Думая о Пушкине»,1926 г.).
А ведь это слова сильного человека. И он, русский писатель Иван Алексеевич Бунин, - «этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, ее свежесть, ее великая в простоте художественность, ее сильный простой язык, ее реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные ее представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землею, получающие от нее свою мощь и крепость» (И. Бунин. Памяти сильного человека» 1894 год).
Разве не сильным человеком сказаны эти слова о двух самых сильных человеческих чувствах - о любви и ненависти?
Осенью 2013 года исполнилось 100 лет со дня произнесения Буниным речи на юбилее газеты «Русские ведомости» (Москва, 6.Х.1913), накануне великих потрясений России, и не только России, но сначала - «всего мира» в 1914 году, а потом уже и России в 1917.
«Был известный уклад в русской жизни, тяжелый во многих отношениях, но - уклад. Он должен был разрушиться, исчезнуть - и почти исчез. Была известная культура, не глубокая, не имевшая крепких, вековых корней; она тоже осуждена была на исчезновение еще в те дни, когда «порвалась цепь великая». Успела ли эта культура создать себе преемницу, основать прочные культурные традиции? Вы знаете, что нет» («Речь...», 1913).
Разрушение уклада русской жизни. Уклад - это быт, русский быт. Следствие - ведь литература есть отражение жизни (уклада в том числе) - «падение литературы». Но «пала» не литература, русская литература - не пала и пасть не могла; «пало» то, что выдавало себя за «русскую литературу». Потому и «пало», что не было литературой. Настоящая Литература - всегда «над схваткой», всегда «выше» временного. Невозможно отразить «стихию жизни», будучи частью этой стихии, не умея подняться над ней; «литература», разделившая «стихию жизни», стала выражением этого «падения», а должна была быть - свидетельством и предостережением.
Именно об этом говорит Бунин в 1913 году.
Настоящая литература, русская литература, природно знает самый быт, самую жизнь народную, знает не со стороны, знает - «природно», как знает древо корнями свою почву. Почва народной жизни «не стихийна» и не может быть стихийна, она основна. Народная жизнь строго организована, эта организация есть быт, есть уклад жизни, есть - «почва».
Сама народная жизнь больше и выше «временных жизненных стихий». И русская литература, природная жизни народной, также больше и выше временных стихий. Поэтому русская литература умеет видеть и может видеть, умеет говорить о Жизни и говорит о Жизни.
Умела?
«Кажется, переводятся такие люди» (Бунин, 1894).
Перевелись?
«Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» [Лк. 20:38].
Русская литература - живой свидетель Слова Христа. И этого Слова, сохраненного нам Евангелистом Лукой, тоже.
Это - главное, что может и должно быть понято о русской литературе.
Вспомним: «переводятся такие люди», «порвалась цепь великая», далее «падение литературы», далее до «великого и быстрого крушения Державы Российской, равного которому не знает человеческая история»!
Но здесь же сказано: «нет, прежний мир, к которому был причастен я некогда, не есть для меня мир мертвых, он для меня воскресает все более, становится единственной и все более радостной, уже никому не доступной обителью моей души!» (Несрочная весна»)
«У Бога все живы» - это повторенное народной жизнью Евангелие есть главное свидетельство русской литературы.
Это свидетельство - «единственная и радостная обитель», доступная всем, каждому человеку и всем поколениям России.
Откуда мы знаем о «прежних мирах» России? Сколько их было за всю историю Государства Российского - и о всех «прежних мирах» России мы знаем. Это знание хранит для нас история и изучает историческая отечественная наука.
Но нам, России, даровано (Господом, иначе - кем же еще?) не только знание - история России, но сама Россия, во всех ее «прежних мирах», во всех ее цивилизациях. Нам дарована бесценная возможность соприкосновения с живой жизнью «прежних миров» (цивилизаций) нашего Отечества.
Основой тому отмеченный, в том числе и в ходе этой работы, «воскрешающий потенциал» русской литературы, основанный на опыте Евангелия, православной церковной службы. Евангелие, церковная служба представляют нам не рассказ, не воспоминание о Христе, но благодатную возможность встречи с Самим Христом. Как это происходит, например, с героем «Жизни Арсеньева»: «и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле, что, если бы даже и правду говорил Глебочка, утверждающий со слов некоторых плохо бритых учеников из старших классов, что Бога нет, все равно нет ничего в мире лучше того, что я чувствую сейчас». Сравним: ««чувство все» (Гете). Действительность - что такое действительность? Только то, что я чувствую. Остальное - вздор» (7/20 Авг. 23 г.)[xxiv]. Это личный опыт. Именно о такого рода опыте свидетельствует митрополит Антоний Сурожский: «Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос ... Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут - значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, - правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан» («О встрече»)[xxv]. Герой воспоминаний митрополита Антония «был мальчиком лет пятнадцати» - сопоставим с возрастом героя «Жизни Арсеньева»: «Я еще мальчик, подросток». Важно, что оба свидетельства независимы друг от друга, личный опыт и в том и другом случае, и совпадают в силу того, что основаны на общей логике. Как и опыт самого Ивана Бунина, который «чует Его живым, каким Он ходил по этой знойной земле», «Ян говорит о Христе. Дома он вынимает Евангелие и дает Его мне, советуя читать особенно серьезно»[xxvi].
Так же, «по образу и подобию» Евангелия, русская литература являет всем поколениям России благодатную возможность встречи не с историей, а с жизнью России, во всех ее временах.
«Слово о полку Игореве» - это возможность стоять среди того времени, где «по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь гозоряхуть, хотять полетети на уедие», и слушать: «Что ми шумить, что ми звонить далече рано пред зорями»?, и услышать: «великий Святослав изрони злато слово, с слезами смешено», и возвратиться и ехать вместе с князем Игорем «по Боричеву к святей Богородици Пирогощей»;
«Жизнь Арсеньева» - это возможность, не вспомнить, а пережить - вместе, рядом, с мещанином Ростовцевым «гордо побледнеть тогда, повторяя восклицание Никитина: «Это ты, моя Русь державная!» - или говоря про Скобелева, про Черняева, про Царя-Освободителя, слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение «благочестивейшего, самодержавнейшего, великого Государя нашего Александра Александровича» - почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона».
Россия всех эпох и ее цивилизаций - воскрешена и жива в русской литературе. Безценное достояние - живая вне времени Россия - это Божия Милость, такова и работа русской литературы, возможность России БЫТЬ всегда.
Кирилл Иосифович Зайцев (будущий архимандрит Кирилл) в своей работе «И. А. Бунин. Жизнь и творчество», присоединяя свой голос к голосу писателя Бунина, произносит: «Всмотритесь в окружающую вас жизнь - и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните - в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность - вот из чего сложен этот быт».
Это особенно важно сегодня для России, когда государством и его населением почти утрачены (существуют в интуиции, в исторической памяти, «бессознательно», «невидимо», не в реалиях, не в осознании) основные бытийные (Бытия, то и есть, но основанные на быте) ориентиры. Нам, населению и стране, необходимо не вернуться, ибо мы не уходили, мы - упали, нам надо подняться, надо подняться к русскому быту. Поднимаясь к русскому быту мы одновременно будем подниматься от населения к народу. Осуществление этого труда невозможно человеку, но возможно Богу. Но человек, население, должен быть согласен и готов на этот труд.
Быт, «современный быт» - не бытиен, в нем нет Бытия, нет целостности бытия (в советском быте целостность сохранялась еще, она была ущербна, но это был еще быт, в интуициях - русский быт). В современности - нет цивилизационной основы, нет быта.
Мы полагаем, необходимость «возвращения к быту», «возвращения к русскому быту» - это должно стать главным выводом нашей работы.
Сегодня современному обществу предлагается как цивилизационный путь России - вхождение в Европу.
Истинный цивилизационный путь России состоит «во вхождении» в православный храм, в усвоении и исповедании православного «Символа веры». Войдя в православный храм, Россия обретет цивилизационную основу, воскреснет в иерархии русской силы, а значит устоит, несмотря на вызовы времени, тем самым, устояв, «спасет» и Европу, и Мир. Войдя же в «погибающую» в цивилизационном смысле Европу - погибнет вместе с ней.
Об этом должны говорить все здравые силы современного общества, и наука в том числе.
[i] Бунин И. А. Собрание сочинений в девяти томах Т.1 - 9. - М.: Художественная литература, 1965-1967. Далее цитируется по тому же изданию с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).
[ii] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С.361- 373, 409-412. / С.363.
[iii] Пронин, А. А. Цитата в книге И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева. Юность»: автореф. дис. ... канд. филол. наук / А. А. Пронин ; Петрозавод. гос. ун-т. - Петрозаводск, 1997. - 20 с.
[iv] Никитин, Статья из Литературной энциклопедии: 11 т. - [М.], 1929-1939. / [Электронный ресурс] http://er3ed.qrz.ru/nikitin-articles.htm (дата обращения 01.10. 2014).
[v] Там же.
[vi] Смирнов, В. П. Бунин Иван Алексеевич / В. П. Смирнов // Русские писатели. 1800-1917: биогр. слов. - М., 1989. - Т. 1. - С. 354-361. / С.360.
[vii] Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Г. Белинский. - М.: ОГИЗ, 1948. - 3 т. / Т.1. С.558.
[viii] Морозов, С. Н., И.А. Бунин-литературный критик: автореф. дис. ... канд. филол. наук / С. Н. Морозов; Москва, 2002. - 207 с. / [Электронный ресурс] / Научная библиотека диссертаций и авторефератов / disserCat / http://www.dissercat.com/content/i-bunin-literaturnyi-kritik#ixzz3EUm4mwly (дата обращения 01.10. 2014).
[ix] Репников, А. В., Государь Александр III / А.В. Репников, д. истор. н., гл. спец-т Российского государственного архива социально-политической истории / [Электронный ресурс] http://www.portal-slovo.ru/history/35502.php (дата обращения 01.10. 2014).
[x] Там же.
[xi] Бабореко, А. К. Бунин: жизнеописание / А. К. Бабореко. - М.: Молодая гвардия, 2004. - 457 с.: ил. - / Жизнь замечат. людей: сер. биогр.; вып. 906 / С.46.
[xii] Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений [Электронный ресурс] / А. С. Пушкин. - М., 1937-1959. - Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/y00.html?cmd=1&dscr=1. - (дата обращения 01.10. 2014).
[xiii] Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с.
[xiv] Зайцев, Кирилл Иосифович (1887 - 1975) / сайт Книжного портала iHaveBook / [Электронный ресурс] http://ihavebook.org/authors/77930/zaycev-kirill-iosifovich.html) (дата обращения 01.10. 2014).
[xv] Зайцев, архимандрит Константин О страхе Божием. 12 (25) ноября - 120-летие со дня кончины Константина Леонтьева // [Электронный ресурс]: Портал Православие http://www.pravoslavie.ru/smi/50074.htm - (дата обращения 01.10. 2014)
[xvi] Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с. / С.258; 261-262.
[xvii] Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Г. Белинский. - М.: ОГИЗ, 1948. - 3 т. / Т.1. С.558.
[xviii] Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с. /С.264.
[xix] Там же, С.265.
[xx] И.А.Бунин и русская литература конца ХХ века: по материалам Международной научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения И. А. Бунина. ИМЛИ РАН. - М., 1995. / Г. П. Климова (Елец). Образ города в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева». С. 117 - 124/ С. 121-122.
[xxi] Муромцева-Бунина, В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В. Н. Муромцева-Бунина. - М.: Совет. писатель, 1989. - 509 с. / С. 187.
[xxii] Бунин, И. А. Воспоминания Бунина [Электронный ресурс]: И. А. Бунинъ. Воспоминанiя. Париж 1950. Автобioграфическiя заметки / И. А. Бунин. - 6 с. - Режим доступа :http://bunin.niv.ru/bunin/bio/vospominaniya-bunina-1.htm. - (дата обращения 01.10. 2014).
[xxiii] Гоголь, Н. В. Собрание сочинений: в 6 т. / Н. В. Гоголь - М.: Гослитиздат, 1937. - 6 т. / Т.5. С.291.
[xxiv] Бунин, И. А.Окаянные дни / И. А. Бунин; сост. А. В. Кочетов. - М.; Современник, 1991. - 255 с. / С.136.
[xxv] Антоний (митр.). О встрече / митрополит Антоний // Воскресные проповеди / митрополит Антоний. - 2-е изд. - Таганрог, 2003. / С. 30-35.
[xxvi] Муромцева-Бунина, В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В. Н. Муромцева-Бунина. - М.: Совет. писатель, 1989. - 509 с. / С. 321.
