«Верный в малом и во многом верен»
Предисловие редактора
Христос Воскресе!
Пишу эти строки спустя десять лет после публикации на «Русской Народной Линии» эпилога мемуаров моего друга, Степана Николаевича Ерохина – партизана, разведчика, профессора, ученого. Хочу честно признаться. С того времени я не раз думал о опубликовании новых и не менее удивительных частей этой повести-исповеди, посвященных действиям автора на окуппированной территории Белоруссии в составе разведбатальона регулярной Советской Армии.
Но от этого меня удерживало два обстоятельства.
Хронически не было времени для разбора многочисленных и ненумерованных рукописных листов, перепутанных во время переводов Степана Николаевича из одного госпиталя в другой (и внутри тоже). Правда, незадолго до своего скоропостижного ухода, Степан Николаевич успел выполнить мою просьбу и составил подробный план «белорусской» части. Я обнаружил и его блокнот, где подробно и последовательно описывались некоторые события из этого периода.
Но главное, что удерживало меня – это сознавание некоторой апатии современного общества (и особенно молодежи) к «делам минувших дней». Первые части этой повести были написаны и опубликованы на РНЛ, что называется, «на одном дыхании». Во многом, сказались живое общение с автором и моральная поддержка наших прихожан (прихода имени Св. Прав. Иоанна Кронштадтского в г. Сан-Диего, США), неравнодушных к судьбам нашей Родины. Но эта поддержка, по мере переезда людей, понемногу иссякла.
Не видно было и большого интереса к тем далеким событиям в сильно изменившемся за эти годы российском обществе. Помню, как во время нашего очередного разговора в госпитале, Степан Николаевич, глядя мне в глаза, горько спросил: «А ты уверен, что это сейчас кому-то нужно?» На это я ответил: «Рассчитывать на многих в наше время уже не приходится. Но если хотя бы несколько человек прочитают эти рассказы, я буду считать нашу миссию выполненной. Мы это делаем для истории». Он молча кивнул.
И вот, наступает 80-летие Великой Победы советского народа над фашистской Германией, над «юберменшами» с пряжками «Gott mit uns», их сателлитами и приспешниками. Нет смысла писать, в какое время мы собираемся отмечать это событие. История повторяется, но никогда полностью. Иное время – иные люди. Помнится, предвоенную часть мемуаров, опубликованную на РНЛ в 2012 году, я озаглавил «В ожидании грозы». Смысл этого названия я попытался раскрыть в предисловии к той части («Любить и помнить»). Думаю, что дальнейшие комментарии здесь будут излишними.
Так что же ожидать читателю от новых материалов? Самый главный вопрос – а каков ты сам, читатель? Верующий ты человек или нет? Если верующий, то какова твоя вера? Я не спрашиваю, во что ты веришь. «По плодам их узнаете их». Добрый ты человек или нет – вот в чем вопрос. Добрый человек любит. Он любит все творение Божие. Даже поверженный враг для него – заблудший, оступившийся человек, достойный сожаления и милости. И еще. Добрый человек – обязательно умный человек. «Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». На мой взгляд, это, прежде всего о том, что мы, православные христиане, называем «умом». Не будем фарисеями – нам всем есть куда стремиться и кичиться нечем, да и глупо это. Но все же, лично я всегда испытываю огромную радость при встрече с такими людьми. Они – компас в этом мире. И мне очень повезло в этом отношении с моими близкими и друзьями.
Таким верным, добрым и умным человеком для меня был и останется навсегда мой друг, воин и ученый, Степан Николаевич Ерохин. Без преувеличения, для меня его мемуары – это «Тихий Дон» Великой Отечественной войны. На мой взгляд, эти материалы (и их разговорный язык!) ценны как для историков, так и для всех неравнодушных людей, ныне живущих и потомков.
К публикации подготовлены две новые части мемуаров: «Белорусский поход» (краткий план, написанный и озаглавленный автором незадолго до смерти) и «Рельсовая война» (последовательное изложение некоторых событий – озаглавлено мной).
Аналогов этих мемуаров нет, и теперь уже, видимо, никогда не будет. Свидетелей тех событий уже с нами нет. Есть, однако, один интересный факт, который был мной обнаружен, к сожалению, уже после смерти моего друга.
При беглом знакомстве с содержимым блокнота Степана Николаевича, я отметил для себя краткую фамилию командира белорусского партизанского отряда, упомянутого в некоторых эпизодах – Корж. Проверил по интернету. Да, Корж, Василий Захарович – партизанский командир, генерал-майор, Герой Советского Союза (см., например, «Партизаны Беларуси»).
Помнится, тогда (10 лет назад) Википедия также сообщала, что после войны Василий Захарович пытался опубликовать свои мемуары, но получив их назад от цензуры с требованиями исправлений, отказался от их публикации. Либо правда – либо нечего. Такой он, видно, был человек. Как видим, советским чиновникам неудобная для них правда особо тоже была не нужна. А было бы очень интересно попытаться разыскать те мемуары, если от них остался какой-нибудь след. Ведь без знания правды мы обречены на повторение ошибок. Как говорится, те же грабли – вид сбоку.
«Не в силе Бог, а в правде». А «в чем сила, брат?» Для меня, она в верности человека идеалам добра. В конечном итоге, добрая сила всегда побеждает злую. Эти мемуары именно об этом. Над всеми Господь Бог наш. Для меня в людях самое ценное – это верность: своим идеалам, близким людям, своему труду и долгу – и как результат, Богу.
В заключение скажу, что предлагаемые материалы, может быть, и не увидели бы свет, если бы я не получил поддержки от моего давнего друга (еще по Физтеху), Павла Боровихина, живущего в Москве. Он подключился на очень важной стадии, осилив львиную долю рукописных страниц. Тут ведь, как и везде, важна моральная поддержка. Все мы – занятые люди. А тратить время на бескорыстное дело, результат которого не известен – это уже небольшой, но подвиг.
Как и раньше, конечно, благодарю дорогого Анатолия Дмитриевича Степанова за его интерес и поддержку этого проекта. Спаси Бог!
Единственное замечание к уважаемой Редакции. Хотелось бы увидеть на РНЛ более прозрачную структуру этой целостной повести, сейчас уже состоящей из четырех частей.
На данный момент, на РНЛ-странице Степана Николаевича Ерохина видны его более ранние рассказы (позднее переписанные в главы) и многочисленные главы предыдущих трех частей, распределенные на несколько веб-страниц. Некоторые, уже опубликованные главы, к сожалению, не показываются. Вместо этих разрозненных текстов, хотелось бы увидеть полное оглавление повести с гиперссылками на ее части и главы в хронологическом для событий (а не времени публикации) порядке.
Царствие Небесное всем усопшим защитникам нашей Родины!
Поздравляю с 80-Летием Великой Победы всех читателей!
Воистину Воскрес Христос!
Юрий Анатольевич Омельченко, редактор мемуаров Степана Николаевича Ерохина
***
Степан Ерохин
Белорусский поход
1. Впереди - Белоруссия
Формирование батальона. Рацпредложения. Присвоение звания старшего лейтенанта. Рассказ «Авантюристы» перед строем. Зачисление моих друзей-разведчиков в батальон. Совещание у генерала. Поручения разведчикам перед выходом.
На земле Белоруссии предстояло свершиться одному из крупнейших сражений в Великой Отечественной войне.
Здесь, на огромной по протяжению длине фронта (свыше 1000 км) и Советская Армия, и Вермахт сосредотачивали крупнейшие воинские формирования, исчисляемые миллионами солдат и оснащенные тысячами самолетов, танков, бронемашин, орудий и минометов.
На вооружении обеих сторон поступали новейшие виды боевых машин, орудий и всевозможных боеприпасов. Предыдущие крупные сражения уже вывели из строя миллионы солдат и офицеров. Поэтому обе противоборствующие стороны особое внимание обращали на военную технику и создание наземных укреплений.
Ожидая скорое широкое наступление советских войск, особенно в этом плане готовились немцы.
Вдоль всей линии обороны они создали огромное количество дерево-земляных и железобетонных укреплений, заняв ими практически все большие и малые высоты. Между ними пролегала сеть окопов и траншей для укрытия живой силы и технических средств. Все танкоопасные площади были заминированы огромным количеством противотанковых мин и фугасов. Таким образом противник занимал заранее хорошо подготовленную оборону глубиной 250-300 километров. Их оборонные полосы проходили, как правило, по берегам многочисленных рек и водоемов, имевших заболоченные поймы и болота.
Все это создавало крайне неблагоприятные условия для наступления наших войск. А ведь нам предстояло освободить территорию площадью более 200 тыс. квадратных километров и выйти к границам прибалтийских республик и Польши, чтобы затем открыть себе путь на Варшаву и Чехословакию.
В нашем тылу проводилась огромная по масштабу работа по преодолеванию естественных и искусственных препятствий.
Танки, оснащенные деревянными приспособлениями, сходу ныряли в водоемы и выходили на противоположном берегу. Пехотинцы для преодоления заболоченных участков использовали так называемые «мокроступы». Сложнее было преодолеть заминированные площади, к тому же прикрываемые огнем из дзотов и дотов. Здесь в первую очередь должны были трудиться саперы, артиллеристы и штурмовая авиация.
Конечно же, для любой стороны, планирующей широкомасштабное наступление на позиции противника, очень важно было как можно больше знать о том, кто ему противостоит – включая численность живой силы, наличие боевой техники и систему укреплений.
Штаб 1-го Белорусского фронта неоднократно предпринимал попытки выявления этих элементов обороны. Работала и разведывательная авиация. Но с высоты полета самолета не всегда представлялась возможность обнаружить скрытые, замаскированные объекты. Поэтому важное значение придавалось наземной разведке, осуществляемой диверсионными группами и подразделениями, которые активно готовились для засылки в тыл врага.
В эти подразделения (батальоны) подбирались молодые, крепкие воины, уже прошедшие школу войны. Они должны были выявлять опорные пункты врага и вести диверсионную войну в его тылу. Батальоны поддерживали радиосвязь со штабом фронта.
В свою очередь, немцы всеми силами старались определить направление главного удара Советской Армии и также предпринимали немалые разведывательные усилия.
За несколько дней до расформирования нашего партизанского отряда «Смерть немецким оккупантам» (С.Н.О), в него прибыли два представителя 1-го Белорусского фронта: майор и капитан.
Под руководством генерал-лейтенанта они занимались поиском специалистов для таких диверсионных подразделений на нашем участке фронта. Как мне стало позже известно, в поиске подходящих кандидатур они обратились в штаб отряда и к заместителю командира отряда по разведке.
В штабе было названо несколько фамилий – в том числе и моя. Некоторые кандидатуры были сразу отвергнуты: по возрасту, состоянию здоровья и другим причинам. Остановились на моей фамилии. Запросили характеристику.
В штабе подготовили такую бумагу, где были обозначены мои достоинства: смелость, энергичность, большой опыт полевой разведки, результативность действий. Наряду с этим, однако, не преминули вписать и фразы, как «стремление к излишней самостоятельности», «не терпит опеки опытных товарищей», «часто вступает в споры с начальником штаба и комиссаром» и «уводит свою группы на целевые занятия, игнорируя политбеседы». О содержании написанного я узнал уже позже.
Через два дня, меня пригласили в штаб фронта, где по прибытию я сразу же попал под опеку уже знакомых мне майора и капитана. Они известили меня, что обладают всеми полномочиями задавать мне любые вопросы и требовать на них правдивые ответы.
Наша беседа началась в помещении штаба и продолжилась в соседнем здании. От меня потребовали полную биографическую справку: чем занимался до войны и в первое время после ее начала. Это были как бы дежурные вопросы и ответить на них было нетрудно.
Рассказал о том (Часть 1: «В ожидании грозы» – Ю.О.), что с началом войны и призывом всех мужчин до 50 лет (и даже более) в армию, меня районное руководство обязало стать председателем колхоза, где я родился и жил. При этом передо мной были поставлены такие задачи: убрать урожай (а он выдался в 1941 году очень хороший) и выполнить госпоставки сельхозпродукции, включая крупные партии зерна и заготовку мяса. Мне, тогда еще 16-летнему пацану, пришлось все это организовывать в отсутствии хороших лошадей и повозок, которые были ранее забраны для армейских обозов. Думай и крутись, как можешь.
При этом, секретарь райкома партии Суслин потребовал также соблюдать на территории колхоза полный порядок и срочно докладывать о появлении посторонних лиц. Пришлось провести телефон и радио в наше отделение – сделать то, о чем мечтали колхозники многие годы. Эта связь сыграла важную роль в решении хозяйственных вопросов и в ликвидации двух диверсионных групп врага.
Когда же немцы были уже на подходе, мне не удалось попасть в районный партизанский отряд. Почему? Не получилось! Туда, как я потом выяснил, зачисляли по партийной и советской разнарядке, в которую я не укладывался благодаря своим верующим родителям.
Тогда (Часть 2: «Серые волки» – Ю.О.) я решил организовать сначала группу, а затем и свой молодежный отряд (в возрасте до 18 лет). Постепенно вооружились и стали обучаться военному ремеслу. Делали это, в основном, по книгам, которых у меня было несколько сот – немало по тем временам.
Пришла пора и «зубы показать». Начали по мелочам. Надо было увидеть оккупантов, узнать их повадки, сильные и слабые стороны. А затем перешли и к более крупным операциям, которые мы провели в меру своих сил и возможностей.
О делах нашего отряда было немало толков. Немцы и полицейские нас принимали кто за группу парашютистов, кто за небольшой отряд НКВД. Мы никого не торопились разубеждать в этом. Действовали дерзко, но осмысленно. (О помогавших нам волках я решил умолчать – благо, опыт подобного общения с командованием у меня уже был).
После этого мои собеседники основательно «взялись» за меня и стали выбивать все, что мы делали, и почему. Кто мои ближайшие товарищи и какое положение сейчас в разведгруппе? Какие у нас в разных операциях были потери, трофеи, и прочее. Одним словом, количеству вопросов и замечаний не было числа. Мое отношение к немцам, полиции, населению на оккупированной территории, и.т.д.
Позже я сам себе задавал вопрос: это они всех так «раздевают догола» или только меня? Некоторые вопросы мне казались явно не к месту: об отношении к немцам, полиции, населению на окуппированной территории.
Понимаю, что если бы я был новичком в этом деле – тогда все эти вопросы были бы уместны... Но ведь я и мои друзья с октября 1941 года по день освобождения района находились на оккупированной территории! Я командовал отрядом численностью около ста человек, а в С.Н.О. – разведгруппой. Исходил по тылам немцов уже сотни километров.
Что же касается отношения к немцам, то одно дело, когда ты имеешь дело с врагом, который направил на тебя автомат – здесь надо опередить и убить, другое – когда он бросил оружие и поднял руки вверх – здесь стрелять нельзя, ни по закону, ни по совести. К тому же пленный немец, особенно специалист, может тебе на другой день здорово пригодиться. (Забегая вперед, скажу, что именно это и показала наша дальнейшая практика в отношении использовании пленных немецких танкистов, артиллеристов, медиков, саперов и связистов).
Так и заявил этим «вербовщикам», что я не являюсь любителем разряжать автомат или пистолет направо и налево. Я воин, а не палач. Нельзя убивать безоружного человека без необходимости.
В процессе этого разговора капитан и майор решили проверить, умею ли я стрелять.
Подвели к мишени фашиста. Капитан вынул из кобуры свой ТТ и сказал: «Пистолет в порядке. Можешь показывать свое искусство». Я взял его в руки. Тяжеловат немного, но хорошая машина, похожая на Кольт. Но стрелять из первого попавшегося пистолета по мишени, по-моему, не стоит. Для этого надо слиться с оружием воедино. Я обратился к проверяющим: «Позвольте я это сделаю из своих привычных пистолетов».
Оба офицера внимательно посмотрели на меня, ощупав взглядами с ног до головы. «Ну что ж давай» – разрешение было получено.
Я расстегнул на своей нательной рубашке и гимнастерке две верхних пуговицы. Правой рукой вынул с левой части груди свой пистолет, подержал его немного в руке и спросил: «Куда стрелять?»
Майор:
– На твое усмотрение, но раны должны быть смертельными.
На это я сказал:
– Тогда поражаю фашиста в глаза: сначала в левый, а затем в правый.
Навел ствол на мишень, и привычным движением, почти не целясь, выстрелил. Первая пуля поразила левый глаз, вторая – правый. Спросил капитана: «Может посоревнуемся в стрельбе?». Капитан ответил, что нет, возможно в другой раз, ему надо еще потренироваться.
Майор:
– А что, из винтовки также хорошо стреляешь?
Ответил:
– Из хорошей пристрелянной винтовки мишень поражаю на расстоянии 200 метров, но предпочитаю всегда при себе иметь снайперскую винтовку – желательно немецкую, с цейсовской оптикой.
Майор:
– А почему снайперскую?
Ответ:
– Она особенно хороша в обороне. Противник ведет наступление. Впереди офицеры. Если снайпер хладнокровно приземлил одного, другого – возможно замешательство в рядах наступающих.
На это мое замечание майор отреагировал так:
– Вы уж нас извините за такую длительную беседу. В ваших рассказах много необычного и прямо скажем, выходящего из ряда вон в хорошем смысле слова. Я, например, впервые встречаю такого молодого бойца с необычной судьбой. И сколько, примерно, немцев вы отправили на тот свет?
На это я ответил:
– Точно подсчитать невозможно. Но только в двух операциях это число превысило 500 человек. Думаю, что по другим операциям их наберется более 200. Плюс нам сдался без единого выстрела немецкий гарнизон в составе 160 человек во главе с комендантом района, капитаном.
Только потом, продолжая размышлять об этой беседе, я сообразил, что имел дело со штабными работниками. В боях с ротой-батальоном они не участвовали, а тут нечто «свежее», оригинальное, раньше с которым они не встречались.
А ведь боевые действия в тылу врага требуют много смекалки, выдумки, хитростей. Надо уметь видеть не только, что у тебя впереди, но и то, что делается сзади, слева и справа. Пренебрежешь этим правилом – в два счета лишишься и собственной жизни, и товарищей погубишь.
Было задано еще много вопросов по взаимоотношению между бойцами и командирами в трудных партизанских условиях. Постоянно разговор переходил на результаты конкретных операций, выполненных нашим отрядом. Зашел разговор и о немецком языке. Спросили, где я его изучил так хорошо. Ответил, что язык давался мне сравнительно легко. Два года усиленно изучал его в школе, но совершенствовал под руководством профессионального переводчика – лейтенанта, вышедшего из окружения.
Формирование батальона (примерно 170 человек) шло на добровольной основе: отбирались молодые, крепкие, здоровые бойцы. Возглавлял эту работу генерал-лейтенант из штаба Брянского фронта. В помощниках у него по отбору и оценке людей были те самые майор и капитан, мужики довольно въедливые. Особое внимание к личному составу было проявлено за заключительном этапе, когда батальон уже был сформирован.
Из своего прежнего партизанского опыта я внес ряд предложений по оснащению батальона: каждому бойцу подобрать крепкую обувь его размера, всем иметь здоровые зубы – это одна из самых уязвимых вещей на оккупированной территории.
Получил разрешение иметь для себя и разведчиков немецкую форму полевых жандармов, которую ранее мы с успехом применяли в отряде. Получили снайперские винтовки, а также немецкие автоматы и пистолеты.
В это время мне было присвоено звание старшего лейтенанта (не обошлось и без недоразумений), и я был определен помощником комбата по разведке.
Во время представления офицеров личному составу, генерал дал мне такую характеристику, что многие в строю захотели услышать подробный рассказ об одной из наших партизанских операций (Ю.О. – «Авантюристы»). Я хотел это сделать в сжатом виде, но люди потребовали подробного изложения того, как троим разведчикам удалось взять тюрьму в поселке Навля и освободить до 50 заключенных, осужденных на смерть.
Во время моего рассказа, в поле зрения генерала оказались как раз те мои друзья-разведчики, которым я дал самую лестную характеристику. После короткого разговора с генералом они были зачислены в отряд с присвоением лейтенантских званий.
Mое желание познакомиться лично с каждым из офицеров батальона вызвало какое-то скрытое сопротивление у генерала, но он все же поручил майору подготовить такое совещание.
Мне почему-то сразу не понравился замкомбата. Почему? Не знаю. Он избегал возможности показать свои глаза – все время отводил их в сторону. Но я и не расстраивался по этому поводу. С другими офицерами с первой встречи установились нормальные взаимоотношения. Но комбат со мною, как со своим помощником, предпочитал не делиться информацией – ни своими планами передвижения и действия, ни по другим вопросам.
Cвоим друзьям-разведчикам, с учетом нашего прежнего боевого опыта, я поручил обзавестись всем необходимым. Кроме табельного оружия желательно было иметь по пистолету иностранного производства с вынимаемой обоймой. Все мои советы Андрей, Николай и Максим учли.
(Продолжение следует)
