Россия и Германия: соратники, союзники – враги?!

I часть

II.

Как принца Прусского Вильгельма «лечили» от «русофилии»

Антигерманская в целом настроенность Императора Александра III – факт общеизвестный. Но совершенно не известно, что в 1887-1889 годах была упущена, можно сказать ‒ «торпедирована», реальная возможность увидеть на троне Германской Империи не будущего врага, а буквально влюбленного, если не в Россию, то в русского Императора, – хорошо известного нам Кайзера Вильгельма II.

История этой возможности началась с того малозначительного на первый взгляд обстоятельства, что принцу Прусскому Вильгельму в 1884 году было доверено его дедом Императором Вильгельмом I и рейхсканцлером Бисмарком вручить Орден Черного Орла наследнику Русского Престола Цесаревичу Николаю Александровичу в день его 16-летия-совершеннолетия ‒ 6 мая 1884 года.

Вильгельм был тепло принят при Русском Дворе и буквально влюбился в своего царственного кузена Александра Третьего. Удивительного в этом ничего нет.

Вильгельм от рождения был несчастный мальчик, а затем юноша. Уже моменту его появления на свет Божий сопутствовала тяжелая родовая травма: повреждение левой руки, приведшая в конце концов к ее практическому омертвению. Последнее самолюбивый кронпринц и Кайзер пытался всячески скрывать, и компенсировать таким «гиперразвитием» правой руки, что рукопожатие его было небезопасно и для очень сильного человека.

Мальчик претерпевал многомесячные мучения, когда левую руку пытались лечить методами тогдашней медицины – вплоть до ударов электрическим током – удивительно что жив остался.

Были еще иные родовые травмы, преодолевая которые Вильгельм, даже по словам его недоброжелателей, проявил просто чудовищную силу воли.

При этом очень эмоциональному и впечатлительному ребенку категорически не хватало простой человеческой ласки. Родители относились к Вильгельму холодно, особенно мать. Ее аристократической натуре, с врожденной, по-видимому, любовью к прекрасному, не соответствовал вид сына-инвалида. Единственный, кто, кажется искренне любил Вильгельма, – это его дед Вильгельм I и бабушка Августа, ‒ дочка, кстати, Великой Княжны Марии Павловны – сестры Александра и Николая Павловичей.

Но и тут – «прогрессивная тенденция» проникала не только в Петербургский, но и в Берлинский Дворы, что сказалось отрицательно как на подготовке к государственной деятельности, так и на военной карьере кронпринца, хотя и не так трагически, как на аналогичной карьере Русского наследника, навсегда оставшегося полковником[1].

«Солдат от природы»

Вильгельм стал полковником только в 26 лет, ‒ 16 сентября 1885 года. И был назначен командиром гвардейского гусарского полка, расквартированного в Потсдаме. Полковником он, кстати, был очень неплохим.

Вот, что пишет об этом Военная Энциклопедия 1913 года в статье ему посвященной: «Заявив себя "солдатом от природы, как все бранденбуржцы", Вильгельм с чрезвычайной ревностью отдался службе: входил во все мелочи солдатской и офицерской жизни, лично выбирал подарки солдатам на елку, и вообще тогда уже проявил ту активность и то стремление лично входить во все, которые создали ему такую популярность, как Императору.

Тогда же он проявил и стремление бороться с роскошью в офицерской среде и, оставшись верен ему до настоящего времени, сразу же проявил большую настойчивость.

Запрещение им офицерам своего полка посещать клубы с карточной игрой вызвало большое неудовольствие и дошло до императора Вильгельма I, который предложил своему внуку отменить его. Вильгельм твердо заявил ему, что своего распоряжения он не отменит, а если оно будет отменено помимо него, то оставит командование полком.

27 января 1888 года Вильгельм был произведен в генерал-майоры и назначен командиром 2-ой гвардейской пехотной бригады. Расставшись с гусарами, он сохранил, однако, близкие к ним отношения и пользовался каждым случаем, чтобы закрепить их.

Так, возвращаясь однажды с учения и заметив в уличной толпе одного из служивших при нем в полку гусар, теперь разносчика пива, Вильгельм остановил лошадь, пожал руку своего "старого товарища", справился об его делах и пригласил зайти к себе "поболтать".

Факты подобного рода создали Вильгельму большую популярность в армии и народе».

Стоит добавить, что Вильгельму приходилось управлять конем фактически одной рукой, но он старался не отставать от лучших и даже брал на коне препятствия.

Полковником он пробыл до 29 лет, и лишь за месяц до смерти деда стал все же бригадным генерал-майором. [Правда потом, в отличие от Николая в «служебном росте» себя не стеснял: дорос до генерал-фельдмаршала и гросс-адмирала].

Как Германская Империя экономила на своем будущем Императоре

Вот что пишет о некоторых странностях подготовки будущего императора князь фон Бисмарк, в целом «гиперкритически» относящийся к Вильгельму II:

«При старом императоре [Вильгельме I] я долгое время добивался, чтобы его внук получил подготовку, соответствующую его высокому призванию.

Прежде всего, я считал целесообразным вырвать престолонаследника из ограниченного круга полковой службы в Потсдаме и приобщить его к иным, невоенным интересам современности.

У меня не было возможности добиться назначения его на какой-либо гражданский пост, сначала, примерно, ландрата, а затем регирунгс-президента, с опытным чиновником в качестве советника, и я ограничился попыткой добиться для начала перевода принца в Берлин по военной службе, и там ввести его в соприкосновение с более широкими кругами общества и с различными центральными ведомствами.

Существенные препятствия, по-видимому, заключались в сомнениях министерства двора, опасавшегося расходов, которые вызовет пребывание принца в Берлине и, в частности, необходимость оборудовать замок Бельвю.

Местопребыванием принца остался Потсдам, где ему читал лекции обер-президент фон Ахенбах.

Кроме того, по желанию принца, я получил в 1886 году разрешение Его Величества допустить принца к документам и делам ведомства иностранных дел. Правда, против этого резко возражал кронпринц, который 28 сентября писал мне по этому поводу из Портофино (близ Генуи):

"Мой сын, принц Вильгельм, без моего ведома, выразил Его Величеству желание предстоящей зимой ближе ознакомиться с деятельностью наших министерств. Вследствие этого в Гаштейне, как я узнал, уже имеют в виду его занятия в ведомстве иностранных дел.

Так как до сих пор я ни от кого не получил об этом официального уведомления, то вынужден прежде всего доверительно обратиться к вам, во-первых, чтобы узнать, какое решение уже вынесено, а затем, чтобы заявить, что, несмотря на мое принципиальное согласие на ознакомление моего старшего сына с вопросами верховного управления, я решительно против того, чтобы он начал с ведомства иностранных дел. …

В его знаниях еще много пробелов; до сих пор ему не хватает необходимых основ. Поэтому совершенно необходимо пополнить и усовершенствовать его знания. Этой цели можно было бы достигнуть, прикомандировав к нему гражданского советника, и, одновременно с этим или позднее, путем его занятий в одном из министерств, ведающих делами внутреннего управления.

Но ввиду недостаточной зрелости и неопытности моего старшего сына, в сочетании с его склонностью к самомнению и преувеличению, считаю прямо-таки опасным уже сейчас допустить его к вопросам внешней политики.

Прошу вас рассматривать это сообщение, как адресованное лишь лично вам, и рассчитываю на вашу поддержку в этом крайне волнующем меня деле".

Я сожалел о тех отношениях между отцом и сыном, о которых свидетельствовало это письмо, об отсутствии между ними контакта, на который я рассчитывал; правда, подобные же отношения существовали в течение ряда лет между Его Величеством и Кронпринцем.

В то время я, однако, не мог присоединиться к мнению последнего, потому что принцу было уже 27 лет, между тем как Фридрих Великий вступил на престол 28 лет от роду, а Фридрих-Вильгельм I и Фридрих-Вильгельм III ‒ в еще более молодом возрасте.

В своем ответе я ограничился ссылкой на то, что Император приказал «прикомандировать» принца к ведомству иностранных дел. При этом я подчеркнул, что в Королевской семье авторитет отца отступает перед авторитетом монарха.

Против перевода принца в Берлин Император выдвинул в первую очередь не соображения о расходах, а то обстоятельство, что принц слишком молод для повышения в следующий военный чин, которое должно было послужить внешним поводом к переезду в Берлин.

Мне нисколько не помогло напоминание Императору о его собственном, гораздо более быстром, продвижении по [ступеням] военной иерархии.

[Такое впечатление, что все отцы и деды, что в Петербурге, что в Берлине напрочь забыли о том, в каком темпе сами делали «военную судьбу», и что наследному принцу потом будет мало времени на «самоусовершенствование» и «самообразование»].

Взаимоотношения молодого принца с нашими центральными учреждениями ограничивались подчиненным мне ведомством иностранных дел, с более интересными документами которого он охотно знакомился, не проявляя при этом склонности к усидчивому труду. …

Мои старания добиться перевода принца по военной службе в одну из провинций лишь для устранения влияния Потсдамской полковой среды остались безрезультатными.

Расходы по содержанию принца и его свиты в провинции представлялись министерству двора еще более значительными, чем в Берлине. …

Правда, в январе 1888 года принц был назначен командиром бригады в Берлине, но быстрое течение болезни отца в конце концов не позволило принцу, до его вступления на престол, получить иные впечатления о внутренней жизни государства, чем те, которые могла вызвать полковая жизнь…

Я глубоко сожалел о тех ограничениях, на которые теперешний Император был обречен в прошлом из-за скупости министерства двора, но этого я не в состоянии был изменить»[2].

Как видим, странным образом, на качестве подготовки наследников Германского и Русского Престолов всякий раз сказывался финансовый фактор. [Напомню, что Цесаревич Николай, в свое совершеннолетие в мае 1884 года, вопреки всем традициям и обычаям, в целях «экономии госбюджета» был лишен отцом – Александром III, ‒ причитающихся ему, как Наследнику Престола, ежегодных выплат в 300 тыс. рублей (почти миллиард на теперешние), дававших будущим Императорам определенную независимость от родителей, и возможность постепенно формировать собственную «команду». В письме министру финансов, очень обрадованному такому решению монарха, Александр Александрович заметил, что они с мамой-царицей достаточно обезпечены, чтобы прокормить сына.

Отсутствием своей «команды» у Николая II во многом объясняются многие из трагических неудач Его Царствования, равно как и трагедия февра-марта 1917 года].

Две мощнейшие Империи экономили на подготовке наследников?!

Причем ситуация в обоих случаях настолько идентична, что поневоле тянет войти и здесь в столь преследуемую научным сообществом «конспирологию»!

Германо-русский роман в письмах

Неудивительно, повторим, что неизбалованный просто хорошим к себе отношением двадцатипятилетний германский принц, со всем еще юношеским пылом, полюбил своего могущественного русского кузена.

И от всего сердца старался оказать ему и его стране – России посильную услугу.

Эти чувства Вильгельм выражал и в письмах к любимому кузену. Сохранилось четыре письма Вильгельма к Александру Третьему, напечатанных во втором томе «Красного Архива»[3].

Об этих письмах я впервые узнал из предисловия наркома просвещения Луначарского к советскому изданию 1923 года «Воспоминаний» Вильгельма II.

В стремлении максимально развенчать героя своего предисловия, нарком сообщает о нем весьма любопытные и малоизвестные сведения. Причем как раз в тему, затронутую нами выше.

Вот извольте ознакомиться.

«Мы увидим сейчас Вильгельма ‒ шпиона Александра III»

«Возьмем почти наудачу несколько отдельных эпизодов из пестрой биографии Вильгельма. Вот перед нами Вильгельм-кронпринц.

Прочтите то, что пишет он в своих мемуарах об отношениях к Александру III.

Видите ли, его дед и Бисмарк, а также Бисмарк и его отец Фридрих посылали Вильгельма с высокими поручениями к Александру III.

Они предлагали через него, Вильгельма, Александру III Константинополь.

Русский медведь рявкнул на это Вильгельму, что если ему Константинополь будет нужен, то он и без Бисмарка его возьмет. [Отметим, ‒ по тону изложения видно, ‒ что марксисту-ленинцу Луначарскому очень нравится почему-то рык русского медведя. С чего бы? Может, потому, что этим рыком была упущена последняя, по-видимому, реальная возможность для России занять мирно Проливы, при благожелательном содействии двух европейских империй?]

Вильгельм все наблюдал и на ус себе мотал и обо всем докладывал своему правительству, которое благодарило его за дипломатические услуги в России.

А что раскрывают нам подлинные документы? ‒ А то, что Вильгельм, как сам он об этом пишет, «исполняя завет своего деда Вильгельма I свято хранить дружбу» с реакционной Россией, превратился в самом буквальном и точном смысле слова в шпиона Александра III при германском дворе.

Молодой, заносчивый, увлекающийся человек решил вести собственную политику против матери, которую его клевреты научили почти ненавидеть (англичанка! либералка! [Виктория Саксен-Кобург-Готская (1840-1901), ‒ британская принцесса, старшая дочь королевы Виктории. Супруга Фридриха III, короля Пруссии и императора Германии]), против отца и против самого Бисмарка.

Читатель сейчас увидит, что я ни на минуту не преувеличиваю, когда говорю, что вместо блестящего германского принца, исполняющего высокую дипломатическую миссию, мы увидим сейчас Вильгельма ‒ шпиона Александра III.

Ибо, как раз недавно, во втором томе нашего советского журнала "Красный архив", напечатано четыре письма Вильгельма о русском царе, представляющие собой исчерпывающие доказательства выставленных нами тезисов. Приведем оттуда некоторые выписки в русском переводе, который этим журналом дается параллельно с французским текстом»[4].

Мысль наркома привести эпистолярное наследство Вильгельма хороша, и поскольку «Красный архив» сейчас доступен в инете, то приведем для полноты картины текст этих мало известных писем целиком.

Вспомним, что «печатный станок», ‒ хотя бы и в электронном варианте, ‒ «есть лучший способ сохранить историческую память». И донести ее до тех, кому она нужна.

Предуведомление

«Первое письмо написано Вильгельмом в первую бытность его в России.

Из Петербурга он проехал в Москву, пробыл здесь три дня, от 11 до 13 мая, и написал свое лирическое излияние. В московских газетах можно найти придворную хронику его визита.

Три последующих письма написаны из Берлина и не требуют комментария. ‒ Вслед за письмами к Александру III напечатаны тесно связанные с ними по содержанию и хранящиеся вместе с ними в архиве письмо и телеграмма князю Долгорукову, военному представителю России в Берлине.

По поводу первого письма полезно указать, что Бисмарк ничего не говорит о политическом характере, первой поездки Вильгельма в Россию. Но на политическое значение поездки определенно указывает Хлодвиг Гогенлоэ в своем дневнике под 2 ноября 1884 года (II-351-2).

Гогенлоэ был принят в этот день Вильгельмом-дедом, который завел разговор о Скерневицком свидании [трех императоров] и в этой связи похвалил внука.

"Einen sehr guten Einfluss habe Prinz Wilhelm auf den Kaiser von Russland ausgeübt. Der Kaiser und Bismarck hätten dem Prinzen Instruktionen gegeben, für die Einigung der drei Kaisermächte zu sprechen, und er habe dies sehr gut ausgeführt".

["Принц Вильгельм оказал на Русского Императора очень хорошее влияние. Принц имел от Императора и Бисмарка инструкции говорить в пользу сближения трех Империй и выполнил поручение очень хорошо"].

Вскоре после отъезда Вильгельма из Москвы, 16 мая в "Московских Ведомостях" появилось официозное письмо из Берлина от 8 мая старого стиля, тоже подчеркивающее политическую важность визита Вильгельма»[5].

Письма приведем сразу в русском переводе, опуская французские оригиналы.

Как Русский офицер ‒ Русскому офицеру

I.

Кремль, 25.V.1884

Ваше Величество, дорогой кузен!

Я не могу покинуть столицу Царей и России, не поблагодарив Тебя еще раз за Твою доброту. Я тронут до глубины души оказанным мне Тобой, Ее Величеством Императрицей и всей Твоей семьей сердечным и теплым приемом.

Так как мне очень редко представляется случай посещать иностранные дворы, и так как я вообще мало видел свет, признаюсь Тебе, что сердце у меня сжималось, когда я пускался в путь, и меня все время преследовал страх, как бы не наделать ошибок. Но Твои братская по отношению ко мне доброта и искренность быстро рассеяли все эти призраки.

Я глубоко благодарен за доверие и участие, проявленные Тобой во время нашего политического разговора, во время которого я, боюсь, говорил не так, как должен бы был говорить, находись в обществе монарха.

Но, ‒ к несчастью или к счастью, ‒ я получил воспитание не дипломатическое, а, напротив, чисто военное и прошу Тебя извинить меня, если я говорил скорее, как солдат, чем как дипломат.

Я прошу у Тебя только одной милости. Остерегайся своих английских дядей![6]

Не пугайся того, что ты услышишь от моего отца. Ты его знаешь; он любит быть в оппозиции.

Он под влиянием моей матери, которая, руководимая английской королевой, заставляет его смотреть сквозь английские очки.

Уверяю тебя, что между императором [Вильгельмом I], князем Бисмарком и мной царит согласие, и я не перестану считать своим высшим долгом везде поддерживать и укреплять "Союз трех императоров". ‒ Трехугольный бастион, который должен защищать Европу от валов анархии: а именно этого-то, и более всего на свете, и боится Англия!

Впрочем, если у нас случится в политике что-нибудь важное, что могло бы подать повод к неприятным слухам, я позволю себе, если Ты разрешишь, предупредить Тебя.

Еще раз тысячу и тысячу благодарностей за проявленные Тобой доброжелательство и доброту, смотри на меня всегда, как на Твоего верного друга и кузена

Вильгельма

II.

Мраморный дворец 19/VI 1884.

Ваше Величество, дорогой кузен!

Пользуясь данным мне Тобой разрешением писать тебе, я прошу Тебя не отказать принять фотографию, которую я позволяю себе послать тебе. Это, с моей стороны, очень слабое выражение признательности за Твою доброту и оказанный мне Тобой сердечный прием; но пусть это будет воспоминанием о прекрасных днях, когда я имел честь познакомиться с одним из самых приветливых, обворожительных и очаровательных монархов, каких я знаю.

По оказанному мне Дедом и г. Бисмарком приему, я не сомневаюсь, что в своих письмах Ты отозвался обо мне очень дружелюбно, потому что оба наговорили мне столько лестных фраз, а Дедушка обнял меня так горячо, что я не знал, куда мне деваться.

Но, так как у каждой медали есть изнанка, здесь также имеется таковая.

«Английская» сторона! То, что я пишу Тебе теперь, предназначается для Тебя одного, потому что по отношению к Тебе я считаю нужным действовать с искренностью, позволительной между друзьями.

Родители мои приняли меня холодно, особенно моя мать, но и от отца я услышал малоуспокоительные вещи, между прочим, о болгарском князе [Александре Баттенберге], о котором я заметил, что он в настоящий момент непопулярен в России.

На это мой отец вдруг вышел из себя и с невероятной горячностью обвинял русское правительство за его подлое отношение к этому «прекрасному» (!) князю.

Он (отец) осыпàл русское правительство обвинениями во лжи, в предательстве, ‒ одним словом, нет ни одного выражающего ненависть прилагательного, к которым он не прибег, чтобы обрисовать вас в черном свете.

Напрасно я старался отражать все эти удары и показать, что дело обстоит иначе и что я не могу допустить слова «лгать» по отношению к Тебе и Твоему правительству.

В ответ на это он назвал меня русофилом, русифицированным, говорил, что мне свертели голову и Бог знает, что еще. Затем он нарисовал мне, какой должна быть наша политика.

Это была неописуемая галиматья, кульминационным пунктом которой было заявление, что болгарский князь поставлен Биконсфильдом [обрати читатель внимание на то, кто был высшим авторитетом для будущего германского кайзера Фридриха Третьего!] и "Великими Державами" для того, чтобы вам угрожать и помешать вам продвигаться в Турции!

Великий Боже, говорил я, но ведь он получил русские деньги, русских чиновников и офицеров, каким же образом должен он угрожать России при помощи русских?

На это последовал новый взрыв, говорилось, что я ничего не понимаю в политике и ничего не знаю; но что он в этом более сведущ, так как он читал, что Тебе писал князь, и что он прав.

В общем, дорогой кузен, князь болгарский, «и честными или нечестными средствами» вьет веревки из моей матери и, конечно, также из моего отца.

Миссия принца Уэльского [будущего короля Эдуарда VII; до того, как стать королем Эдуард был великим мастером Объединенной великой ложи Англии в 1874-1901 годах, а значит, в некотором смысле, был эти годы своего рода «председателем Земного шара» ‒ по крайней мере его европейской части. – БГ] принесла и продолжает приносить необычайные плоды, которые будут все умножаться под руководством моей матери и королевы английской. ‒

Но эти англичанки случайно обо мне забыли, и клянусь Тебе, дорогой Кузен, что сделаю все, что буду иметь возможность сделать для Тебя и Твоего государства, и клятву свою я сдержу.

Только это будет продолжаться долго и должно совершаться медленно. Прошу Тебя, не упоминай об этом ни при ком, потому что эти известия предназначаются только для Тебя, для Твоего осведомления, потому что нельзя ничего сделать в этот момент, он слишком полон ненависти (английской!).

Если мой стиль был не всегда достаточно почтителен, прошу тебя извинить меня и принять самые искренние добрые пожелания от

Твоего любящего Тебя кузена Вильгельма

III.

Берлин 13/III-1885.

Ваше Величество горячо любимый кузен!

Живо тронутый добротой, которую Ты проявил по отношению ко мне в переданных мне от Тебя Муравьевым любезных и лестных словах, я пользуюсь представляющимся благодаря отъезду графа Йорка в Петербург случаем для того, чтобы выразить Тебе мою живейшую благодарность.

Ты хорошо знаешь, что я сделаю с удовольствием и приложу все усилия к тому, чтобы быть полезным Тебе и Твоему государству.

К счастью, благодаря Скерневицам, мы уже стоим вне ежедневных колебаний прежних времен, мы уже видели хорошие последствия этого и продолжаем их видеть. Но мы должны постоянно следить за тем, чтобы ничего враждебного не закралось в это согласие.

[3/15-5/17 сентября 1884 года в Скерневицах – городок и царское имение недалеко от Варшавы ‒ прошла встреча Александра III с Вильгельмом I и Францем-Иосифом. Целью встречи была реанимация "Союза трех императоров".

Императорский дворец в Скерневицах. В Царское время выглядел лучше

Несмотря на свою непрочность, "Союз трех императоров" сыграл важную роль в русско-английском конфликте 1885 года. Русские войска, заняв в 1884 году Туркмению, вплотную приблизились к границам Афганистана, над которым Англия установила свой протекторат.

В марте 1885 года произошло военное столкновение между русским передовым отрядом и афганскими войсками под командой английских офицеров.

Возникла реальная угроза войны между Россией и Англией.

Благодаря "Союзу" Россия добилась от Турции закрытия черноморских проливов для английского флота, обезопасив свои южные границы.

В таких условиях Англия не могла рассчитывать на успех и предпочла отступить, признав завоевания России в Средней Азии. В 1885 году русско-английские военные комиссии начали демаркацию русско-афганской границы. – БГ]

Дорогой кузен, Ты разрешил мне говорить с Тобой откровенно, и я продолжаю это делать; через несколько дней мы увидим здесь принца Уэльского. Это неожиданное появление нимало меня не восхищает; потому что, прости меня, он твой зять, при его фальшивом характере интригана он, без сомнения, будет здесь стараться, то тут, то там или подвинуть вперед дело болгарина ‒ да сошлет его Аллах в ад, сказал бы турок ‒ или заняться немного политикой за кулисами, с дамами.

Я постараюсь как можно лучше наблюдать за ними, но ведь нельзя быть везде.

Я дал Долгорукому несколько интересных заметок касательно числа и имен индийских и английских полков, которые они концентрируют в Rawal Pindi[7] для того, чтобы произвести смотр перед эмиром 24-го этого месяца. Это для Тебя.

И все, что мне удастся услышать по этому поводу, я сообщу князю.

Надпись и карикатура по поводу России в последнем номере «Punch» до крайности дерзки, все это надо сопоставить! Имеющий уши слышать—да слышит!

Да сбросит их Махди всех в Нил!

Прощай, дорогой кузен, тысячу приветов Императрице и всем членам Твоей семьи; считай меня, как всегда, на всю жизнь преданным Тебе другом и кузеном

Вильгельмом.

IV.

Потсдам 4/V 1885.

Ваше Величество дорогой кузен!

В своем последнем письме я обещал Тебе наблюдать за принцем Уэльским во время его пребывания в Берлине и насколько возможно быть осведомленным касательно его мыслей и речей о положении вещей.

Что мне показалось очень важным, так это поручение, возложенное на одного из его камергеров к г. Блейхредеру с письмом принца, полным более чем вежливыми и дружескими выражениями.

Меня уверяют, что в этом письме он просит этого еврея помочь Англии, понизив курс русских денег! Я тотчас же сообщил это известие Долгорукому, который, кажется, Тебя предупредил.

Все лица из свиты принца, которым, как Ты знаешь, внушено говорить то, что он желает, чтобы было услышано и разнесено далее, и которые представляют собой идеи правительства ‒ только и говорили, что о войне.

Они говорили, что она совершенно необходима, что рано или поздно оба государства будут воевать, что нет возможности этого избежать.

С этого момента я начал делать себе заметки и наводить справки обо всем, что происходит в Англии в смысле мобилизации и все, что могло быть Тебе полезно знать, я немедленно посылал Долгорукому.

Что касается меня ‒ будучи очень близок с английским военным агентом, который говорит мне многое, чего не слышат другие, ‒ я убежден, что г. Гладстон и некоторые из его «дряни» коллег не желают войны и постарались бы избежать ее во чтобы то ни стало, но что нация и особенно армия и флот ее желают.

Правительство испытывает спасительный страх перед русскими батальонами и эскадронами, которых они боятся в то самое время, как говорят о них пренебрежительно.

Больше всего меня удивило то, что моя мать, которая никогда ‒ ни за что на свете ‒ не говорит со мной о политике, и которая испытывает ужас перед всем, что называют «войной» или «сражением», сказала мне вчера, когда говорили о видах на мир: «oh, for nothing in the world can we have peace now, we must make war, it is our duty!» [«о, ни за что на свете не можем мы теперь поддержать мир, мы должны воевать, это наш долг!». ‒ Да, либералы они такие! – БГ].

Война во что бы то ни стало!

Это замечательно; я думаю, что это мнение Королевы [Виктории] и королевской семьи, которые находятся в оппозиции по отношению к правительству, но в согласии с нацией?!

С своей стороны, я от всего сердца поздравляю Тебя с победой Комарова, которая вызвала здесь и во всей нашей армии чувство живейшего удовлетворения.

Могу Тебя уверять, что симпатии всех моих товарищей на стороне войск, сражающихся за Тебя, и я, как Русский офицер, желаю, чтобы победа всегда сопровождала знамена Царя.

Я жалею, что не могу им служить лично и своей кровью!

Что бы ни случилось, да хранит Тебя Бог, Тебя и все Твое семейство ‒ вот самое горячее пожелание, которое не перестану возносить к небу.

Твои почтительный и любящий кузен Вильгельм

P.S. Во всяком случае я надеюсь, что все устроится к лучшему!

Бог да хранит ваших солдат, наших товарищей!

Пятое письмо – письмо принца Вильгельма Прусского русскому военному агенту в Берлине – князю Николаю Долгорукому. Шестой документ ‒ телеграмма принца Вильгельма князю Долгорукому:

V.

Потсдам 20/V 1886.

На конверте рукой Вильгельма:

Его Светлости князю Николаю Долгорукому.

Берлин, Роонштрассе.

Дорогой князь!

Я прочел с большим интересом присланное мне вами донесение Генерала Комарова. Оно вполне соответствует тому, что я думал об этом деле.

Его положение было очень трудное, и я нахожу, что очень удачно из него вышел.

Он действовал с чисто военной точки зрении и, когда его лагерю грозила опасность быть окруженным, ‒ дав предостережение врагу, ‒ он избавился от этой опасности столь же энергично, сколь и блестяще, и счастливо, что Е. В. Император соизволил пожаловать храброму Генералу такую прекрасную и почетную награду.

[Генерал А.В. Комаров за бой на Кушке был награжден золотым оружием, украшенным бриллиантами. – БГ].

Я еще не верю в мир! В Англии воинственные чувства еще далеко не угасли!

Напротив, только министерство боится! Но они хотят выиграть время, потому что приготовления еще не закончены.

Представьте себе, я читал секретное донесение из Портсмута, в котором сказано, что стоящие там на рейде новые броненосцы, образующие Балтийскую эскадру, готовы, кроме пушек, которые нового образца и заряжаются сзади, но не имеют еще замков!!!

Точно кавалерийский полк без лошадей.

Что касается Азии, правительство вам уступит все, чего вы пожелаете, даже Герат, если только вы проявите немного энергии, потому что новый план заключается в том, чтобы защищать Индию и на берегах Инда, и предоставить Афганцам делать, что они хотят.

Ваш верный друг

Вильгельм принц IIрусский

VI.

Князю Долгорукому Роонштрассе 1.

Из Потсдама 26 слов 1885 9-го 4 в 7 ч. 28 м. пополудни

Принята 9-го 4 в 8 часов пополудни.

Мои самые горячие поздравления по поводу Кушкинского дела.

Бог да хранит ваших солдат, наших товарищей.

Вильгельм принц Прусский

Возмущение наркома Луначарского

В своем Предисловии нарком Луначарский комментирует приведенные документы со смесью пролетарского гнева и интеллигентского сарказма:

«Вот вам маленькие документы, показывающие, каким дипломатом был на самом деле молодой Вильгельм.

Памятуя заветы деда, скверно понятые, этот юноша не только пишет Александру III в самых крепких выражениях о всех разногласиях с отцом и матерью, об их отношениях к России, об их политических планах, но занимается и самым настоящим шпионством.

Передает то, что слышит от английского военного агента, то, что читает в попадающих к нему секретных докладах.

[Больше всего возмущает наркома, что «все это было во время афганского столкновения России с Англией».

Ужас-то ведь какой, правда?

Так, глядишь. без полученных сведений проклятая царская Россия могла бы и на попятный от просвещенной Англии пойти, а тут вдруг – Русская победа. Сердце честного «русского» революционера и полвека спустя не может успокоиться от такого безобразия].

Бисмарк этого, конечно, не знал ‒ продолжает Луначарский, ‒ но тем не менее в своих воспоминаниях он резко осуждает Вильгельма за то, что тот был слепым русофилом в течение всей своей молодости.

Откуда это русофильство?

От крайней закоренелой реакционности Вильгельма, который еще молодым человеком с ненавистью встречал либеральные настроения своей матери».

Спасибо наркому! Теперь мы знаем, кто может быть в Европе русофилом!

Нарком по-своему прав

Следует отметить, что по-своему Луначарский был прав в своей характеристики будущего Германского Кайзера. Вильгельм ведь действительно сообщает в своих письмах, дорогому кузену Александру о тайнах «Берлинского Двора».

В частности, о фанатичной англофилии своих родителей, особенно матери, старшей дочке Королевы Виктории и находящегося под полным ее влиянием и смертельно больного раком горла отца – будущего 99-дневного Императора Фридриха Третьего.

Виктория Саксен-Кобург-Готская – мама кайзера Вильгельма II

Сообщал Вильгельм и о состоянии британского Флота и другие интересные вещи.

То есть теплота отношений будущего Германского Императора монарху Всероссийскому просто зашкаливала. И не требовалось никаких особенно усилий, чтобы градус этой теплоты только повышался.

Напротив, требовалось нечто экстраординарное, чтобы обратить чувства любви в свою противоположность – хотя бы на время.

Никакие агенты мирового масонства…

И это, не замечаемое большинством историков экстраординарное, таки произошло в 1887 году. Император Александр Третий возвращался домой поездом от родичей в Копенгагене через Германию. Узнав об этом, принц Вильгельм помчался навстречу царскому поезду за 100 германских верст, чтобы иметь счастливую возможность неформально пообщаться с любимым другом и кузеном Александром.

И что же в результате?

Как гласит официальная, или полуофициальная версия, свита Александра Третьего сказала Германскому принцу, что дескать Его Императорское Величество почивают и будить никак-с невозможно!

Чтобы читатель лучше ощутил ситуацию, напомним: «действующему» Германскому Императору Вильгельму Первому было на тот момент 90 лет, и день со дня ожидалось его вполне естественное успение. Сын Вильгельма Первого и отец принца Вильгельма – Фридрих был смертельно болен и уже не мог говорить. Заранее было известно всем, что если он и доживет до Престола, то пребудет на нем считанные дни.

Поэтому «в гости» к Императору Александру Третьему, на германской, заметим, территории, приехал не просто Принц Прусский, но завтрашний Германский Император, каким и станет Вильгельм в следующем 1888 году.

И вот «свита», не считает факт прибытия с визитом дружбы и вежливости будущего Германского Кайзера – достаточным поводом, чтобы сообщить о нем «почивающему» Монарху.

Так и пришлось принцу Вильгельму, говоря фигурально, простоять ночь в тамбуре царского поезда, чтобы поутру обменяться с кузеном парой слов в присутствии свиты, и, судя по последствиям, без прежней теплоты со стороны Александра.

Есть мнение, что в Копенгагене датские родственнички любезной его супруги Марии Федоровны – урожденной (на нашу голову) Датской принцессы Дагмары – «напели» Императору Александру гадости про нехороших германцев, отобравшим у милой Дании в 1864 году Шлезвиг-Гольштейн, а заодно и про самого принца Вильгельма. В частности, и о том, что при Лондонском Дворе вовсе этого принца не уважают.

Но ведь родственники родственниками, а дружба и доверие с завтрашним Германским Кайзером – дорогого стоит! Ежели кто понимает.

Тем более, с Кайзером уже оказавшим – авансом! ‒ немаловажные услуги Российской Империи, в самой сложной за все время царствования Царя-Миротворца ситуации, когда на носу война с Британской Империей была.

Короче говоря, эта ночь в царском поезде, стала для впечатлительной натуры Вильгельма, ушатом холодной воды, вылитой на его горячую «русофилию».

Никакие агенты мирового масонства и мирового правительства не смогли бы сотворить столь же эффектное и эффективное действо по разрушению вновь, на глазах складывающегося «континентального союза», каковое сотворили Русский Император и его свита (или наоборот).

Неудивительно, что крайняя русофилия Вильгельма, обратилась на некоторое время в свою противоположность, что отмечает в третьем «Вильгельмовском» томе своих мемуаров Бисмарк.

Вильгельм даже на время связался с группой «антирусски настроенных» генералов Генерального Штаба во главе Вальдерзее, разрабатывающих планы возможной войны с Россией [в принципе – прямая обязанность любого Генштаба в отношении особенно «соседей»].

Когда же Вильгельм в следующем году стал Императором Германским, то уже и политика Бисмарка стала казаться Кайзеру слишком «русофильской». Хотя, справедливости ради, просто необходимо подчеркнуть, что к случившемуся приложил тяжелую руку и сам Бисмарк.

Железный канцлер ‒ потомок Рюриковичей

Нет разумеется сомнения, что князь Отто фон Бисмарк, герцог Лауэнбургский (1815-1898) ‒ величайший государственный деятель не только Пруссии и Германии, но всей Европы во всем «длинном» XIX веке (1789-1914), во всяком случае, после Наполеона. То, что на карте мира существует пусть и урезанная, но единая Германия, равно как и германский народ, хотя бы в своем либерально-толерантном варианте, ‒ заслуга практически одного Бисмарка. Свое видение пути к объединению и величию Германии он выразил безсмертными и актуальными навсегда словами:

«…Не речами и решениями большинства решаются важные вопросы современности, … ‒ а железом и кровью». И это так. На все времена.

Говорят, что образ «железа и крови» Бисмарк почерпнул в стихотворении поэта Макса фон Шенкендорфа, ушедшего добровольцем на войну 1813 года, и так звучащими ‒ весьма актуально на мой взгляд ‒ в русском подстрочнике:

… Только железо может спасти нас.

Освободить нас сможет лишь кровь

От тяжких цепей греха,

От самоуверенности Зла.

Потомок старинного юнкерского рода поистине героическими усилиями собрал германские земли под одним флагом. Бисмарк помнил, что Россия, и прежде всего Император Александр II помогли ему создать Второй рейх. Россия хранила благожелательный нейтралитет и в австро-прусскую войну и франко-прусскую. И несмотря на 1875 год Бисмарк был благодарен России. Он часто возвращался к ней – в мыслях, письмах: размышлял о природе, нравах, обычаях.

Он уважал русских мужчин и любил русских женщин. Самый яркий роман в его жизни был с русской княгиней Екатериной Орловой. Неплохо говорил по-русски и практически все понимал. Любимым словом Бисмарка было русское «Ничего!». Он признавался, что в трудные минуты испытывал облегчение, говоря себе по-русски: «Ничего!»

А когда «железного канцлера» упрекали за слишком мягкое отношение к России, он отвечал:

«В Германии я один говорю "ничего!", а в России – весь народ».

Иногда, объясняя очевидную симпатию Бисмарка к России, вспоминают, что Отто фон Бисмарк был потомком Рюриковичей. Далекой родней его была Анна Ярославна.

«Железный канцлер», проведший много лет посланником в Петербурге, говорил, что если бы не тяжелый для него климат, то он хотел бы так и жить, и умереть в России послом Прусского короля. Похоже, что Бисмарк неплохо знал и понимал русских.

Ему приписывают фразы: «С русскими стоит или играть честно, или вообще не играть»; «Русские долго запрягают, но быстро едут». И наконец та печальная, оказавшаяся пророческой:

«Война между Германией и Россией ‒ величайшая глупость.

Именно поэтому она обязательно случится».

А самое парадоксальное, и тоже безусловно печальное, что и сам осторожный и прозорливый фюрст Бисмарк, невольно способствовал осуществлению этой «глупости», хотя никогда, ни устно, ни письменно признаться в этом не захотел. «Переведя стрелки» на принца Прусского, а затем кайзера Германского Вильгельма II. Выглядело же это так.

История одной провокации

Вильгельм, после первой вспышки, долго не мог отрешиться от теплых чувств к Русскому Царю: к нему первому поехал в июле 1888 года – ровно через месяц после своей коронации, и вновь по горячим следам хотел поехать. И на охоте царской в Спала очень хотел провести с кузеном недельку.

Но все эти намерения Вильгельма, собственной рукой и, как показало дальнейшее, на собственную голову разрушил старый канцлер. Причем все видно это из его собственных мемуаров, несмотря на то, что очень нежно к себе относящийся Бисмарк, старается в этих мемуарах переложить тяжесть последствий на молодого Кайзера.

Рейхсканцлер – творец Второго Рейха князь Бисмарк

Приведем подробности.

Считая по каким-то своим соображениям, неуместным вторичный визит Кайзера в Санкт-Петербург, Бисмарк зачитывает Вильгельму – непроверенные!!!, что признает сам Бисмарк, грубо критические слова, якобы произнесенные Александром III в адрес Кайзера – «по мотивам» его визита вежливости в Санкт-Петербург. Сведения об этих «словах» были получены от германского посла в Лондоне. В свою очередь «услышавшего» эти «слова» от «английских друзей».

[В Великобритании прекрасно знали, насколько кайзер Вильгельм II щепетильно относился к своей персоне, особенно, когда о ней отзывались иные венценосные особы Европы. Есть основания считать, что по прямому указанию принца Уэльского и будущего английского короля Эдуарда VII (не забывшего слишком активное участие принца Вильгельма в афганском столкновении России с Англией, о чем несомненно своевременно доложила английским друзьям мама Вильгельма Виктория – реальная английская шпионка при германском дворе без всяких экивоков), британская дипломатия умышленно довела до сведения германского посла в Лондоне информацию о якобы нелестном отзыве Александра III в адрес Вильгельма II.

Якобы государь произнес о кайзере по‑французски следующее:

«II est fou, с'est un garson mal élevé et de mauvaise foi…». По-русски:

«Он безумец! Это дурно воспитанный человек, способный на вероломство!»[8]

Слова, буде они действительно произнесены, Вильгельмом никак не заслуженные].

И эту очевидную английскую провокацию Бисмарк по неведомой причине счел необходимым довести до ушей Кайзера лично. Мотивируя это в мемуарах тем, что якобы как Канцлер был «обязан» доносить Кайзеру самые важные международные сведения[9].

Здесь Бисмарк, мягко говоря, сильно преувеличивает.

Германский МИД и курирующие МИД германские канцлеры, отнюдь не всегда спешили довести до «высочайшего слуха» действительно сверхважные сведения. Так, полученные немецкой разведкой сведения о сверхсекретном соглашении США с Англией и Францией, заключенном в Нью-Йорке в 1897 году, о том, что в грядущей Мировой войне США поддержат их против Германии, Кайзер узнал только 22 года спустя, в году 1919.

Когда это сообщение – согласитесь ‒ потеряло в значительной степени свою актуальность.

Это случай, пожалуй, наиболее вопиющий, ‒ подробнее о нем, надеюсь, скажем в дальнейшем, ‒ но далеко не единственный, о чем сам Кайзер с сожалением сообщает в своих Мемуарах.

А уж сплетни из германского посольства в Лондоне, за достоверность которых и сам посол не мог поручиться, вполне можно было и не «озвучивать».

Результатом, причем немедленным, этого «озвучивания» стало желание обиженного в очередной раз Вильгельма, чтобы германская печать выступила против нового русского займа. Не вдаваясь в детали, ‒ это стало одним из шагов, переключивших Петербург на займы французские, а затем и на более «тесные» отношения с Французской республикой.

Я поставил себе задачу сделать все возможное…

Но опытнейшему политику Бисмарку этого первого результата, поставившему под удар его старания в очередной раз наладить хотя бы около-союзные отношения с Российской Империей, почему-то оказалось недостаточным.

Через год в октябре 1889 года состоялся на сей раз уже визит Александра III в Берлин. В программу входила, конечно, и охота. После проводов Царя, возвращаясь вместе с рейхсканцлером с Лертерского вокзала Берлина, Вильгельм рассказал Бисмарку, как он сам сел на козлы царской охотничьей повозки, чтобы тот мог в полной мере насладиться охотой в заповеднике близ Потсдама.

Закончив рассказ словами: «Ну, похвалите же меня, наконец!», Вильгельм добавил, что сказал Царю о своем желании нанести ему более продолжительный визит, и в ходе его провести несколько дней в его охотничьем имении Спала для более тесного общения.

На основании и приведенных выше писем кайзера, и всего «комплекса взаимоотношений» между императорами, можно определенно сказать, что особого вреда от такого визита не последовало бы. За пять-шесть дней на свежем воздухе и при здоровых охотничьих нагрузках как-нибудь не поссорились бы, а глядишь, и вновь наладили бы прежние отношения.

Разговоры на природе – способствуют.

И уж безусловно, уровень и характер аргументов, которыми только и мог быть сорван столь желанный для кайзера визит, многократно превысил любой мыслимый вред от личного контакта высочайших особ, которые еще совсем недавно испытывали к друг другу чувства теплоты выше среднего.

Но упрямый старый канцлер, не желавший по своим «высоким соображениям» и этой встречи двух императоров, настоял в очередной раз на своем: «Я поставил себе задачу сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать этому визиту»[10]. Бисмарк подробно, хотя и несколько противоречиво объясняет почему он предпринял все меры, чтобы встреча Кайзера и Царя не состоялась.

С одной стороны, говорит канцлер, ‒ «в интересах сохранения согласия между обоими кабинетами», чтобы не вызвать недовольство Царя нарушением его уединения в Спала.

С другой ‒ уже самые слова Кайзера его царственному кузену, что он-де желает навестить его, ‒ стали как бы одобрением Кайзера русской политики, которая на тот момент, по мнению Бисмарка, такого одобрения не заслужила: «извещение о визите производило впечатление оказываемой авансом предупредительности, которая едва ли была уместна по отношению к русской политике, и еще менее при недоверчивости императора Александра III»[11].

И прямо-таки с наивным удивлением рейхсканцлер продолжает: «Высказанные мною сомнения, вместо ожидаемого Императором одобрения, были ему неприятны; он высадил меня у моей квартиры, вместо того чтобы войти ко мне и продолжать деловую беседу»[12].

Ну надо же!

Таким образом, отношениям между государями был вновь нанесен удар, а Кайзеру и в этот раз пришлось уступить упрямому канцлеру.

Возможно и права наша Военная Энциклопедия 1913 года, которая в упомянутой уже статье о Кайзере Вильгельме отмечает, что ценой уступок кайзера и стала грядущая отставка Бисмарка:

«Две столь ярко выраженные индивидуальности, при огромном. различии их возраста и опыта, не могли, конечно, ужиться вместе у руля государственного корабля».

Новый курс и его последствия

К сожалению, помимо прискорбного факта, что от руля Германского государственного корабля отошел в очень сложной «навигационной обстановке» опытнейший лоцман и рулевой в одном лице, одним из следствий отставки Бисмарка стал приход нового канцлера в лице генерала Лео фон Каприви.

Георг Лео граф фон Каприви де Капрера де Монтекукколи (1831-1899) ‒ немецкий военный и политический деятель, генерал от инфантерии немецкой армии, преемник Отто фон Бисмарка на должности канцлера Германской Империи с 20 марта 1890 по 28 октября 1894

А под шумок изменений в высшем руководстве старому русофобу, «серому кардиналу» германского МИДа барону Фридриху Эдуарду Августу фон Гольштейну, известному уже читателю по разделу «Мировая запрограммированная война» [РНЛ, 14.08.2020], которого собирался, но не успел убрать Бисмарк, удалось сорвать продление «договора о перестраховке».

Возобновить договор уже не удалось, несмотря на многолетние старания Кайзера, быстро осознавшего какую брешь в обороне Второго Рейха произвело отсутствие подобного договора с Россией.

Мало того, пришедший на место Бисмарка очень неразъясненный канцлер генерал Каприви, который, кстати, был очень одобряем матушкой кайзера экс-императрицей Викторией, что о многом говорит! ‒ за недолгое время своего канцлерства успел совершить следующие «полезные» для Германии дела.

Буквально первым делом Каприви была отмена закона Бисмарка против социал-демократии.

Есть основания считать, что именно этим актом был запущен механизм гибели Второго Рейха, так как в результате социализм в Германии вырос и окреп до небывалых размеров:

в 1890 году социалистам принадлежало 35 мест в рейхстаге,

в 1903 году ‒ уже 81.

А с 1912 года социалистам уже безраздельно принадлежало большинство в рейхстаге. Социалисты же считали своим партийным долгом сокрушение монархического режима – для начала в России. И, якобы именно идя навстречу социалистическому большинству рейхстага, тогдашний канцлер Германии Теобальд фон Бетман-Гольвег и объявил 1 августа 1914 года – вопреки интересам Германии – войну России. О его патриотической деятельности поговорим своевременно.

Далее Каприви, пользуясь непонятно откуда взявшимся доверием кайзера Вильгельма II, нанес внешней и внутренней безопасности Рейха серию ударов:

‒ ликвидировал так называемый вельфский фонд, который Бисмарк использовал для «корректировки политического курса» газет, ‒ после чего вся пресса Германии (как и России и иных держав) ‒ оказалась в руках тех, «у кого есть деньги», а значит стала готовить Германскую Империю к мировой войне, революции и гибели;

‒ отменил паспортные ограничения на границе с Францией ‒ сразу же хлынула волна «нежелательных элементов», которые стали проникать во все сферы жизнедеятельности Германии;

‒ снизил на 30% торговые пошлины на зерно, ввозимое из-за рубежа, и тем самым достиг нескольких целей:

во-первых, подорвал доверие германских аграриев к правительству Германии, что в последствии сильно сказалось на моральном духе призываемых в армию крестьян, и всей германской армии в целом,

во-вторых, разрушил германское сельское хозяйство, лишив Германию продовольственной независимости, и поставив ее в очень жесткую зависимость от поставок зерна из Европы ‒ именно это привело в последствии Германию к голоду в Мировую войну.

То есть за локально усилившийся «хруст французской булки» из русского зерна, Германия заплатила потерями от голода, превысившими потери на фронтах ПМВ. Информация к размышлению, не потерявшая актуальности.

Либеральный Брокгауз и Ефрон в статье, посвященной деятельности Каприви, с восторгом упоминает, как о большой заслуге перед человечеством, что тот ликвидировал «вельфский фонд, служивший Бисмарку преимущественно для подкупа газет и потому названный "фондом пресмыкающихся" (Reptilienfond)», но главной заслугой Каприви считает именно снижение на 30% торговых пошлины на ввозимое зерно, к большому разочарованию реакционного класса аграриев, «то есть того класса, на который всегда опирался Бисмарк», и к большой радости «рабочих, ремесленников, вообще низших и средних классов общества…».

То есть тех, кто в результате ликвидации самодостаточного германского сельского хозяйства, будут умирать от голода в Мировую войну, организованную, в том числе, и оставшейся без присмотра, ‒ в связи с ликвидацией вельфского фонда, ‒ печатью.

Брокгаузы – они умные. И прозорливые.

Поезд уходит быстро…

Следует признать, что Вильгельм быстро опомнился и сделал все возможное, чтобы убрать англофила Каприви, о чем очень жалела матушка Кайзера. В письме английской подруге примерно 1891-1892 года, комментируя ее восторги по поводу визита Кайзера в Англию, она советует Англии не обольщаться временным дружелюбием ее сына:

«…Мой отец, позднее мой муж и все мои ближайшие друзья желали сотрудничества обоих народов для развития культурного широкого обмена идеями.

Как много вытекло бы отсюда для обеих стран, особенно для Германии. А вместо того культурные задачи отодвинуты сейчас в Германии на задний план. Все приносится в жертву внешней мощи. Проросло так много злых семян, и почва покрыта плевелами.

Всюду шовинистическая народная ненависть, комическая смесь зависти по отношению к Англии, недоверия, страха и презрения.

Во всех тональностях слышу я песню злобы по отношению к Англии… Как скорбно мне видеть своего сына плавающим исключительно в официальном фарватере и поэтому совершенно незнакомого с Англией…

Какими ничтожествами он окружен, и как легко препятствуют они правде проникать в его уши! Каприви ‒ прямой, совестливый, честный и превосходный человек, но мой сын почти не видится с ним…»

Вообще-то, судя по приведенному выше портрету генерала Каприви, так и тянет присоединиться к словам вдовствующей императрицы о нем: на портрете действительно очень симпатичный и внушающий доверие старый солдат. Но плоды деятельности – ошеломительные.

Не будет преувеличением сказать, что все оставшиеся годы до начала Первой Мировой войны, Вильгельм сделал все зависящие от него усилия, чтобы восстановить доверие между Империями, нарушенное не без его участия в 1890-91 годах. Но поезд в таких ситуациях уходит быстро.

Уже в 1892 году был сделан удивительный по свои вредоносным последствиям шаг уже со стороны России: заключена франко-русская военная конвенция, в которой мы повесили на свою шею безопасность Франции, и возможность ее сравнительно безопасного реванша за 1870 год, без какой-либо пользы для себя.

Между тем, с 1885 по декабрь 1894 года ‒ до самого окончания царствования Александра III, ‒ Чрезвычайным и Полномочным русским послом в Берлине был горячий сторонник русско-германского сближения и русско-германской дружбы генерал от инфантерии граф Павел Андреевич Шувалов (1830-1908). Замечательный человек, герой Русско-турецкой войны 1877-78 годов, кавалер ордена Св. Георгия IV и III степени, высшего прусского ордена «Pour le Merite», и золотого оружия с алмазами, один из творцов «Договора перестраховки», оставлявшего России свободу действий в случае конфликта между Германией и Францией.

Граф Павел Андреевич Шувалов ‒ русский военачальник и дипломат

И хотя пролонгация Договора была сорвана в 1890 году совместными усилиями Гольштейна и Каприви, вполне вероятно было его перезаключение при ожидаемой «смены руководства».

Тем более к графу очень тепло относился и «старый кайзер» Вильгельм I, а «молодой кайзер» Вильгельм II числил Шувалова среди ближайших друзей:

«Среди местного дипломатического корпуса граф Шувалов пользовался особым авторитетом и уважением, считаясь одним из близких друзей императора. Вильгельма II.

Овации и торжественные проводы графа при его отъезде из Берлина подтвердили, что граф Шувалов был одним из популярнейших лиц не только придворного Берлина, но и среди берлинцев вообще. При нем заключен русско-германский торговый договор»[13].

Действительно, в 1894 году было подписано торговое соглашение, прекратившее таможенную войну между Россией и Германией. И если бы не злосчастная русско-французская военная конвенция, уже при следующем канцлере принце Гогенлоэ мы вполне могли бы возобновить и перестраховочный договор.

А уж после слов Кайзера: «наше будущее – на морях!», что означало перевод германской военной активности на чисто антибританские рельсы, военная конвенция с Францией стала просто вредоносной, если не преступной, по своей геополитической нелепости.

Преамбула нового германского закона о флоте, утвержденного в 1900 году, провозглашала: «Сила германского флота должна быть такова, чтобы превосходство даже самой мощной морской державы было поставлено под сомнение в случае ее войны с Германией», ‒ Германии «не нужен мир любой ценой, а лишь почетный мир», ‒ и тем самым недвусмысленно указывала на антианглийскую направленность планов Берлина.

Это был явный вызов «владычице морей»[14]. К войне с «континентом Россия» так не готовятся.

Уже не раз упомянутая выше статья о Вильгельме в Военной энциклопедии[15] прямо говорит, что от расходов на флот начинает страдать сухопутная армия Рейха: «в самое последнее время (1910-1911 годы) стали говорить, что "германская армия уже не та во всех отношениях совершенная машина, которая в течение 40 лет вызывала всеобщее удивление и подражание", и что на понижение ее качеств повлияли огромные расходы (до 220 мил. руб. в год [около теперешнего триллиона]) на создание флота, который явился предметом наибольших забот Вильгельма II».

Но Россия, невзирая на эти очевидные «знаки судьбы», упрямо шла к своему «антантному» концу.

Ведь одна Франция не могла бы воевать против Тройственного союза…

Очень умеренную, но верную характеристику дает франко-русской конвенции Владимир Соловьев в своих предсмертных «Трех Разговорах» устами своего Альтер-эго господина Z, в его разговоре с Политиком, так сказать, обобщенным МИДом нашим, ‒ причем еще имеется в виду его патриотическая часть:

«Дама. Ну, а что вы скажете о франко-русском союзе? Вы всегда об этом как-то помалкиваете.

Политик. Да я и теперь в подробности этого щекотливого вопроса входить не намерен.

Вообще же могу сказать, что сближение с такою прогрессивною и богатою нацией, как Франция, во всяком случае, для нас выгодно, а затем ведь этот союз есть, конечно, союз мира и предосторожности: так, по крайней мере, он понимается в тех высоких местах, где его заключали и поддерживают.

Г [-н] Z. Что касается до моральных и культурных выгод от сближения двух наций ‒ это дело сложное и для меня пока темное.

Но со стороны собственно политической, не кажется ли вам, что, присоединяясь к одному из двух враждебных лагерей на континенте Европы, мы теряем выгоду своего свободного положения как третьего беспристрастного судьи, или арбитра между ними, теряем свою сверх-партийность.

Пристав к одной стороне, и тем уравновесив силы обеих, не создаем ли мы возможность вооруженного столкновения между ними?

Ведь одна Франция не могла бы воевать против Тройственного союза, а вместе с Россией ‒ может^[16].

Политик. То, что вы говорите, было бы совершенно верно, если бы у кого-нибудь была охота затевать европейскую войну.

Но смею вас уверить, что этого никому не хочется.

И, во всяком случае, для России гораздо легче удержать Францию на пути мира, нежели для Франции ‒ увлечь Россию на путь войны, в сущности, одинаково нежелательный для обеих».

Слова политика, по книге – действительного тайного советника, ‒ не стоят сейчас даже и комментария. Даже далекому от военных дел философу, в отличие от русских МИДа и Генштаба, было ясно, что эта конвенция создала – на радость Англии – возможность Европейской войны.

Одной из последних попыток пресечь трагические последствия этой конвенции и был Бьоркский Договор 1905 года, о котором поговорим, даст Бог, подробнее далее.

Геополитические закономерности никуда не делись

Из приведенного краткого обзора достаточно отчетливо видно, что, хотя неудачные, недружелюбные и неосторожные шаги, способствующие отчуждению Русской и Германской Империй вместо жизненного и необходимого им континентального союза, предпринимались с обеих сторон, все же первенствующая роль в них, как ни печально это осознавать, принадлежит России.

Нам, русским, ‒ не зависимо от «национальности» ‒ понять это особенно важно, потому что благодаря двум, ‒ навязанным нам нашими геополитическими врагами, ‒ Мировым войнам, особенно второй – для нас Великой Отечественной ‒ слово «немец» для нескольких поколений стало синонимом слова «враг».

Пожалуй, единственным исключением из правила были советские воины, прослужившие службу в ГДР. От них еще в советское время довелось услышать, мол, начнись что, и единственными нашими союзниками в соцлагере будут немцы. И это подтвердили и Чехословакия-68, и вся история нашего недолгого боевого братства.

Советую посмотреть по видео хотя бы парады армии ГДР, особенно в 1956-1985 годы.

И предали ГДР и ее армию в лице нашего, ‒ как ни тошно это осознавать, ‒ Горбачева – мы сами. Говорят, были случаи, когда германские генералы стрелялись, узнав о том, что все кончено.

И это тоже часть нашей совместной истории.

Поэтому особенно важно узнать подлинную историю наших взаимоотношений, осознать и нашу долю вины в том, что не смогли они стать теми, что нужны тем и другим, какими, как говорится, «Сам Бог велел». Тем более, что русские и немцы исключительно взаимодополняют друг друга, что не раз уже отмечалось многими проницательными людьми.

Надо помнить, что геополитические закономерности никуда не делись, и если Господь положительно посмотрит на утверждение генерала де Голля, что «будущее длится долго», то нам уже сейчас надо психологически готовиться к возможному возобновлению германо-русского или русско-германского альянса, когда «всечеловеческие глобальные политкорректность и толерантность» наконец удушат сами себя.

А в России и в Германии вновь возродятся и возрастут ныне забытые национальные добродетели и доблести.

Мы не знаем будущего, но должны быть готовы к нему, в том числе и верно понимая прошедшее.

* - Работа является естественным продолжением цикла статей «К 106 годовщине начала Мировой войны» ‒ РНЛ, 2020.