Скандальное паломничество

***

Саровское паломничество о.Илиодора и его паствы в июле 1911 г. обыкновенно описывалось в сугубо негативных тонах. Например, саратовский губернатор П.П. Стремоухов вспоминал о «бесшабашной ораве», которая «нагрузилась» на пароход и, «предводительствуемая Илиодором с "квачом" (огромная кисть), высаживаясь в попутных городах, бродила по улицам с пением церковных песен, срывала вывески с трактиров, ресторанов, увеселительных заведений и редакций газет и мазала при посредстве "квача" дегтем ворота лиц неугодных, a также и физиономии прохожих, недостаточно почтительно относившихся к шествию»[1]. Но это колоритное описание не имеет почти ничего общего с действительностью. Что же произошло на самом деле?

О.Илиодору давно хотелось съездить в какое-нибудь паломничество вместе со своей паствой. Весной 1911 г. взгляд священника обратился к Сарову, где он еще студентом молился у раки преподобного Серафима. В мае о.Илиодор отправился туда на богомолье. От Дивеева шел пешком вместе со странниками. В Саровской пустыни служил Литургию и молебен с акафистом, проповедовал. Проездом через Нижний Новгород, родину народного ополчения, был радушно принят местными губернатором и членами монархических организаций.

После этой поездки план о.Илиодора был окончательно сформирован в следующем виде: «Надеюсь выпросить у кого-нибудь от знакомых пароход, заберу с собой народ и поеду вверх по Волге от Царицына до Нижнего, оттуда по железной дороге до Арзамаса; от Арзамаса пойдем пешком с крестным ходом на Саров: тут недалеко, верст шестьдесят с небольшим, не больше».

— А вам никто не помешает? — спросил корреспондент «Нового времени».

— Кому же нужно мне мешать? — удивился о.Илиодор. — Ведь это дело Божье[2].

Предпринятое им совместно с паствой паломничество он неизменно называл «великим», а порой даже «апостольским» подвигом, причем участники соответственно именовались «апостолами»[3]. Однако о чисто духовных целях о.Илиодор быстро позабыл. Пускаясь в рассуждения о смысле своего паломничества, он почти никогда не говорил о молитве и спасении души. На первый план вышло желание «доказать» и «показать».

Прежде всего о.Илиодор намеревался «показать пример прославления Промыслителя и Творца вселенной и Его святых избранников», то есть имел в виду миссионерскую цель. Очевидно, в этом смысле он и говорил об «апостольском подвиге» паломничества, порой прямо именуя его «миссионерским»[4].

Вторая цель была чисто патриотическая: «мы по всей широкой и могучей Волге, а с нее и по всей Руси великой будем славить Помазанника Божия, православного русского Государя». Эта миссия должна была «будить самосознание русского народа». Вид паломников должен был не только вдохновить добропорядочных людей, но и запугать преступных. Если в годы недавней смуты, говорил о.Илиодор, «люди ходили с красными тряпками», то теперь «святая православная Русь шествует во всем своем величии»[5].

Разумеется, большую роль он отводил лично себе, намереваясь проповедовать встречным безбожникам. В частности, он предполагал отстать от своих паломников в Нижнем Новгороде для проповеди на знаменитой местной ярмарке.

Словом, с самого начала о.Илиодор не скрывал, что ставит, наряду с религиозными, и политические задачи. Саровскому паломничеству он придавал огромное значение, связывая его со своим грандиозным проектом создания массового народного движения на Волге и на Дону.

Откровенно демонстративный характер, приданный о.Илиодором своему путешествию, сразу насторожил сторонних зрителей, тем более что перед глазами был пример недавней скандальной поездки илиодоровцев в Вольск.

«Конечно, саровские леса видали многое, но раз оно прошло, стоит ли смущать покой отшельников и робких паломников? — писал фельетонист «Саратовского листка». — Говорю это потому, что ваше, отче, шествие по Волге на пароходе несколько шумно. Вы как бы хотите перенести свое подворье на всю Волгу. Чуть ли не каждая ваша остановка ознаменовывается скандалом, протоколом, высадкой виновных по вашему указанию. … Если вы превратите пароход в монастырское подворье, то, поверьте, пассажиры разбегутся с пароходов, и даже воблу будут грузить туда с опаской»[6].

Пока враги острили, друзья искренно беспокоились. «Видное духовное лицо, близкое к о.Илиодору, между прочим, принимавшее горячее участие в недавней царицынской эпопее», написало ему, прося воздерживаться от уличных эксцессов и не превращать саровское паломничество в политическую демонстрацию. Телеграмму с предупреждением прислали иеромонаху его почитатели в день отъезда, прямо на пароход[7].

Плохо же все они знали о.Илиодора! Он именно и хотел как можно больше нашуметь. Более того, он сознательно взял на вооружение метод, именовавшийся им «криком». «Мы переживаем время, когда нельзя доказать уже, кто прав и кто не прав, и прав тот, кто громче кричит. Мы идем кричать, чтобы услышали нас русские люди...»[8]. Эту мысль о.Илиодор неоднократно повторял на разные лады. «Кричать» в данном случае означало поднимать шум не только в переносном, но и в буквальном смысле слова.

12 июня, за вечерней, после проповеди, о.Илиодор объявил пастве о начале записи в саровское паломничество. Вскоре началась подготовка к путешествию. Тогда-то недюжинный организаторский талант о.Илиодора и развернулся во всю ширь.

Вспоминая те дни, С.М. Труфанов отмечал, что «много было хлопот по устройству народного паломничества в Саровскую пустынь»[9]. Поглощенный этим делом, о.Илиодор перестал даже проповедовать. День за днем он вел переговоры с местными пароходными обществами и нижегородскими властями, устраивал организационные собрания для будущих паломников. Они к тому же являлись в монастырь каждый вечер, чтобы узнать новости, поэтому после вечерни о.Илиодор выходил на свой балкон и беседовал с собравшимися о предстоящем паломничестве.

Собственно запись была произведена, по-видимому, в один день 29 июня в монастырском дворе. Начав после всенощной, окончили около полуночи. Записалась тысяча человек.

Записаться-то они записались, но дальнее путешествие многим из них было не по карману. Осознав это обстоятельство задолго до начала записи, о.Илиодор долго ломал голову, как везти и чем кормить всю свою толпу.

Поначалу ему удалось сговориться с одним из владельцев пароходства «Русь» В.Ф. Лапшиным. Это был тот самый Лапшин, которого о.Илиодор ранее безжалостно обличал, говоря, что он на тот свет не поедет на своих пароходах, а «отправится на утлом суденышке прямо в ад». К счастью, купец недавно примирился со своим обличителем.

После всенощной 21 июня в келье о.Илиодора состоялись переговоры между ним и агентом общества «Русь». Последний передал, что его начальник предлагает скидку — вместо обычных 2 руб. 50 коп. за один билет III класса до Нижнего Новгорода возьмет всего по 1 руб. Вдобавок Лапшин разрешил паломникам пользоваться палубами I и II класса.

Поспешив объявить эту новость народу как «большую милость» со стороны Лапшина, о.Илиодор затем призадумался. Хитрый купец не упустил своей выгоды, решив совместить перевозку паломников и торговых грузов. На каждой пристани пароход будет застревать из-за погрузки и выгрузки товаров. Кроме того, о.Илиодору казалось, что такой богач и ярый союзник, как Лапшин, для такого «великого подвига», как паломничество, мог бы не крохоборствовать и дать пароход бесплатно[10].

Мучительные раздумья иеромонаха отразились в следующем монологе, обращенном им к детям певчим: «Вас-то я знаю, как довезти до Нижнего даром. Вот вы встретьте Василия Феодоровича где-нибудь на улице, да и облепите его со всех сторон — кто за руки, кто за ноги, за полы, за рукава. Не вытерпит старик, уступит и довезет даром. Только вот беда, что вместо Лапшина вцепитесь в какого-нибудь другого старика и пропадут ваши труды даром. Да я уж лучше устрою так: дам вам бумагу и накануне отъезда пошлю всех вас к Василию Феодоровичу»[11].

В конце концов о.Илиодор совсем «обиделся» на скупого Лапшина и сговорился с обществом «Кавказ и Меркурий», чьи пароходы предпочитал всем прочим для своих собственных поездок в Саратов. Даже со сделанной пароходством 50%-ной уступкой меркурьевский пароход обошелся на 400 руб. дороже лапшинского, зато он был предоставлен в полное распоряжение паломников. Ни груза, ни посторонних пассажиров на нем не было, как и на втором пароходе, забравшем потом паломников из Нижнего Новгорода на обратном пути.

Пароходом транспортные расходы не исчерпывались. Предстояло еще добраться от Нижнего Новгорода до Сарова и обратно. По телеграфу о.Илиодор сговорился с нижегородским губернатором А.Н. Хвостовым о дешевом проезде по железной дороге от Нижнего до Арзамаса — по 50 коп. за билет. Далее по замыслу иеромонаха следовало идти пешком. Здесь тоже траты — на наем подвод для багажа, а также для слабых и детей.

Во сколько же, в итоге, обойдется участие в паломничестве одному богомольцу? На этот вопрос о.Илиодор отвечал своим прихожанам так: «На пароходе взад и вперед 2 руб., по железной дороге 1 руб., да пешком до Сарова придется идти 60 верст. Не выдержите — придется нанимать подводы под багаж и под уставших, подвод 25 мало будет. Да на харчи надо припасти: пробудем в пути почти месяц. Да на монастырские расходы надо: на свечи, на ладан, на масло, то и молебен отслужить. Надо обо всем позаботиться и надеяться лучше на себя, чем на других»[12].

Но потом о.Илиодором и его друзьями было принято мудрое решение — основные расходы на путешествие покрывать из общей кассы. Она образовалась из трех источников:

1) пожертвования будущих паломников. Стандартный взнос составлял 7 руб. 50 коп. Кто мог, платил эту сумму в полном объеме, бедняки платили частично или вовсе не платили;

2) пожертвования местных благотворителей;

3) взнос Г.Е. Распутина.

В своей книге С.М. Труфанов рассказывает яркую историю о том, как «старец» попросил у Ее Величества для этих целей 3 тыс. руб. и как деньги по недоразумению задержались, отчего создалась целая интрига и сам Григорий тоже задержался в Царицыне. Однако из газет видно, что «старец» передал пожертвование не лично, а уже после своего отъезда, с каким-то «мужичком»[13]. О настоящем источнике денег газеты умалчивают.

Один из корреспондентов, не разобравшись, телеграфировал в «Речь», будто бы о.Илиодор обещал каждому паломнику от имени Распутина по 5 руб.[14] На самом деле, несомненно, имеется в виду компенсация расходов для неимущих. Но свидетельство корреспондента ценно тем, что называет базовую стоимость поездки в расчете на одного человека.

Таким образом, все паломничество на 1700 чел. обошлось в 8.500 руб., что подтверждается газетами, называющими цифру 8 тыс. руб.[15] Из этой суммы была оплачена аренда парохода, а также брались деньги для кормления бедных паломников.

Места на пароходе были распределены соответственно размеру уплаченного взноса: бесплатные пассажиры оказались на палубе IV класса, остальные — во II или III классах. Нашлись и состоятельные паломники, купившие билет в I класс.

Если 3 тыс. из 8-ми дал Григорий, то, следовательно, с паломников было собрано не более 5 тыс., то есть полный взнос оплатили менее 700 чел. Известно также, что бесплатно поехали около 300 паломников. Следовательно, оставшиеся 700 чел. внесли частичный взнос. Таким образом, эта сложная система позволила о.Илиодору взять с собой и малоимущих, и вовсе не имущих.

Численность паломников в 1700 чел. неизменно определял сам о.Илиодор. Эта же цифра фигурирует в официальных источниках. В других источниках указаны меньшие цифры — 1500, 1300 или даже 1000[16]. Вероятно, расхождения объясняются тем, что часть паломников присоединилась по пути: в Саратове — около 200 человек во главе со свящ.Диаконовым и, по-видимому, о.Кармановым, в Вольске — 15 человек, в Хвалынске — 10, в Самаре — 40.

В числе паломников оказалось почти все семейство Труфановых — родители о.Илиодора, трое из его братьев (Михаил, Александр и Аполлон) и обе сестры.

Ехал здесь же странник Василий Босоногий (Ткаченко). Григорий Распутин тоже хотел присоединиться, но раздумал, встретив неприязненное отношение к себе о.Илиодора.

Из духовенства поехали два царицынских священника — о.Михаил Егоров и еще один с уезда, а также насельник илиодоровского монастыря иеромонах Гермоген, в качестве врача. Далее, два иеродиакона того же монастыря, монах Иосиф и послушники.

Последние вызывали опасения. «Илиодора поддерживают какие-то подозрительного вида странники в подрясниках», — мимоходом отметил в Самаре сотрудник «Волжского слова»[17]. Особенно следует отметить одного из них, Савву Несмеянова, не знавшего меры ни болтовне, ни винопитию и потому сильно компрометировавшего своего пастыря.

Что касается мирян, то бросалось в глаза почти полное преобладание женщин. «Мужчин почти нет, кроме десятка монахов да десятков 2-3 золоторотцев» (т.е. оборванцев), — иронически писал сотрудник «Раннего утра». На самом деле мужчин мирян собралось 87 человек, из которых 52 в возрасте от 20 до 40 лет и 35 — от 40 до 60 лет[18]. Это были вовсе не оборванцы: с десяток мелких лавочников — главная опора о.Илиодора, — остальные чернорабочие. Сюда же следует включить троих регентов монастырских хоров.

Гендерный состав паломников вызвал шквал насмешек в левой печати. Один борзописец писал, что среди всего «десанта» «иеромонах Илиодор оказался единственным мужчиной. Остальные были бабы». Другой озаглавил свою заметку «Бабий поход». Третий писал о «женской армии»[19].

О.Илиодор был глубоко возмущен этими насмешками. Враги, говорил он, «постоянно кричат об эмансипации, о равноправии женщин и в то же время не дают женщине права проявлять религиозное чувство. Значит, у них есть два вида женщин: одним из них, которые ходят за красными тряпками, полагается равноправие, а другим, которые ходить за красными тряпками не желают, — ничего, кроме презрения»[20].

Преобладание среди паломников женского пола о.Илиодор объяснял тем, что мужчинам надо работать и к слову грозил, что при необходимости каждая из этих женщин может обратиться в львицу[21].

В числе паломниц находились одна курсистка, две женщины среднего класса, десяток гимназисток в форме, остальные были из простонародья. По возрасту преобладали молодые женщины: около 600 девиц 16-20 лет и еще 250 молодых паломниц 20-30 лет. Немало поехало и пожилых женщин — согласно одному источнику, их было около 200. О.Илиодор даже шутя упрекнул одну такую паломницу преклонных лет: «Да ты умрешь, старая, дорогой, куда ты поехала?». Та уверяла, что доедет. Однако, как показало дело, упрек был небезоснователен[22].

Не беря в расчет женщин, о.Илиодор отмечал, что среди паломников «не было ни одного царицынского интеллигента». Впрочем, по некоторым сведениям, на пароход проник сотрудник царицынской газеты[23]. Хорошо же он законспирировался! Имелся здесь и агент жандармской полиции, тоже успешно мимикрировавший под богомольца.

Наконец, значительную группу паломников составляли подростки 10-14 лет, тоже в основном девочки. Их было 130 человек, и все они входили в детский хор, который на илиодоровском подворье называли «Ангельским». О.Илиодор настаивал, чтобы дети ехали только в сопровождении взрослых родственников. Однако агентура отмечала: «При детях родителей не заметно. За детьми наблюдает только регент Михаил Павлович, который едет со своими двумя детьми»[24].

Таким образом, нашлось предостаточно охотников ехать в Саров. Среди паломниц нашлись даже такие, кто буквально сбежал за о.Илиодором от своих родных, что, конечно, повлекло за собой разные искушения.

В Царицыне при отправлении парохода произошла потасовка. За одной женщиной явился муж и попытался согнать ее с палубы. Пока он тащил жену за руки, его товарищ толкал ее сзади. Вмешались другие паломницы и распорядитель отряда. Силы были неравны, и женщина осталась на пароходе.

В Саратове 16-летняя Мария Любошкина вместе с подругой присоединилась к паломникам, не сказавшись матери. Денег у девушек не было, и о.Илиодор, узнав об этом, дал им по 4 руб. Перепуганная исчезновением дочери мать, простая прачка, пошла в полицейский участок, где быстро смекнули, в чем дело. При обратном проезде паломников через Саратов прачка пришла на пристань и увидела на илиодоровском пароходе свою «Машку», с веселой улыбкой махавшую матери флажком.

Высмеивая илиодоровских паломников, недруги писали, что эти люди поехали «за отсутствием работы», привлеченные «даровым катаньем по Волге», что настоящий народ в самую страду поле не бросит, а поехали, следовательно, разные оборванцы и т.д.[25].

Оскорбленный о.Илиодор заступался за свою паству (жившую, кстати, в городе и потому не бросавшую никаких полей), ручаясь, что это «люди честные и целомудренные, которым дорого Имя Божие и Царя». «Все это семейные люди, все это домовладельцы и собственники, которые бросили свои хозяйства, побросали свои семьи и пошли на божественный подвиг»[26].

Такова была разношерстная толпа, последовавшая за о.Илиодором.

Единой системы питания на пароходе, по-видимому, не было. Паломники взяли с собой съестные припасы. Кроме того, имелся общий запас провизии. В Царицыне, например, о.Илиодору прислали для его паломников 4 куля воблы и бочонок селедки. Он сразу отметил, что «на этом далеко не уедешь. Этого для всех и на один день не хватит»[27]. Однако воблу погрузили на пароход. Перед отправлением туда же подъехало из монастыря несколько подвод, нагруженных калачами и кренделями. Затем в Дубовке местный женский монастырь пожертвовал несколько корзин вишни, три корзины яиц, огурцы и калачи, а в Хвалынске преосв.Гермоген прислал на пароход запас чая, сахара и 40 пуд. калача.

В попутных городах паломники покидали пароход и шли на трапезу в местный монастырь. Попутно пополняли свои запасы провизии. Например, самарский репортер видел паломницу, которая бежала на отправляющийся пароход, «набив карманы огурцами и вишней»[28]. Неимущих, как уже говорилось, кормили за счет средств общей кассы.

Всем паломникам было наказано взять с собой кружку, ложку и котомку. Что до паспорта, то о.Илиодор разрешил его не брать и обещал сам за всех ручаться. Взамен монастырь выдал всем паломникам удостоверения. Их дополняли партийные значки «Союза русского народа».

Важнейшей частью снаряжения каждого паломника была палка. По-видимому, о.Илиодор ввел этот предмет в качестве дорожного посоха, памятуя о собственном опыте пешего паломничества из Дивеева в Саров, когда пришлось спешно доставать палку для облегчения ходьбы.

Палки эти, в некоторых руках подозрительно напоминавшие дубины, зачастую использовались не по назначению. В торжественных случаях звучала команда о.Илиодора: «Палки вверх!». Толпа с 1700 дубинками, поднятыми над головой, производила устрашающее впечатление, чем ее предводитель, кажется, оставался доволен. В Саратове он даже шутя успокаивал зрителей: «Что, испугались? Ну, не бойтесь. Мы вас бить не будем. Нам палки нужны, чтобы на них опираться»[29].

Уже на пароходе был организован массовый пошив певчими маленьких национальных флагов. Перед приходом в Нижний Новгород эти флаги были розданы всем паломникам с наказом надевать полотнище на свою палку при подходе к пристаням и при входе в город.

Так паломнический посох превратился в оружие, а оружие — в национальный флаг. Метаморфоза, весьма характерная для всех деяний о.Илиодора!

Защищаясь от нападок, о.Илиодор утверждал, что его паломники «дубин в руках не имели, а имели национальные флаги»[30]. Но там, где он видел или делал вид, что видел, национальный флаг, посторонние лица видели дубинку. Неясность назначения паломнических палок-флагов подчеркнула двойственный характер всего путешествия.

Задачу управления толпой в 1700 человек о.Илиодор разрешил мастерски. Все паломники были разделены на 30 отрядов («дружин») по 50 человек. Накануне отъезда на монастырской площади состоялась репетиция шествия. Удалив с площади лиц, не имевших паломнических удостоверений, о.Илиодор проверил работоспособность своей системы. Паломники встали по отрядам, о.Илиодор занял место во главе колонны. В таком виде огромная толпа прошла по площади. Система работала!

Каждый отряд получил белый флаг с номером. Эти атрибуты поставили в тупик некоторых репортеров. «Волжское слово», например, сообщало, что «белые флаги с цифрами», «по-видимому, должны были изображать знамена». А самарский корреспондент «Русского слова» и вовсе расписался в собственной глупости, телеграфировав, что паломники носят «белые знамена с таинственными цифрами». Прочтя эту курьезную корреспонденцию, о.Илиодор констатировал: «Безбожники, жиды и вообще враги наши во всех наших действиях видят какие-то таинственные дела»[31].

На самом деле белые флаги имели сугубо практическое значение. Они помогали каждому паломнику держаться своего отряда во время передвижения в незнакомых городах. Каждый отряд высаживался с парохода по очереди. Например: «12-й номер дружины вперед!». Затем следовало занять место в общем строю согласно номеру на флаге — как выражались илиодоровцы, «встать по флагам». Так, по отрядам, в строгом порядке происходили все передвижения паломников. Посадка на пароход происходила тем же порядком, что и высадка: «Номер 13, номер 14...» и т.д.[32]

За каждым отрядом был закреплен распорядитель, как правило, мужчина. Он знал своих подопечных наперечет и следил, чтобы никто не отстал. Он же нес флаг с номером отряда.

Каждый отряд имел собственную хоругвь и свои иконы. Подводы, везшие багаж за крестным ходом от Арзамаса до Сарова, тоже были закреплены каждая за отдельным отрядом.

Некоторые «дружины» были сформированы по какому-либо признаку: например, в 12-м отряде были только молодые девушки, а в 26-м и 27-м — только подростки.

Система флагов и отрядов позволила о.Илиодору организовать свою паству так, что, пройдя через десяток попутных городов, она нигде не блуждала и не терялась.

Готовясь к путешествию, о.Илиодор постарался обеспечить своим паломникам радушный прием по всему Поволжью. Для этого был командирован насельник илиодоровского монастыря иеромонах Иов. Ему было поручено проехать по всему маршруту будущего паломничества и известить всех преосвященных, прося их приготовить торжественную встречу на пристани, обед, разрешить крестный ход, молебен и т.д.

Кроме того, о.Иов посетил села, расположенные между Арзамасом и Саровом, и предупредил крестьян, чтобы встречали паломников крестными ходами.

По-видимому, о.Илиодор особенно беспокоился за встречу в Самаре, имея давние счеты с местным преосвященным. Поэтому командировал туда своего келейника Емельяна, который, по слухам, не был принят.

Просьбы, переданные гонцами на словах, о.Илиодор продублировал по телеграфу, присовокупив точное указание времени прихода парохода в соответствующий город.

В этой переписке принял участие и Григорий. Находясь в Царицыне, он телеграфировал в Казань своему другу еп.Андрею (Ухтомскому), прося приготовить для паломников обед[33].

Едва ли подобные просьбы обрадовали своих адресатов. Илиодоровское паломничество должно было показаться им очередной авантюрой царицынского выскочки, по прихоти которого надо тратиться на обед на 1700 персон, да еще торчать на пристани, ожидая этих самых персон сомнительной репутации. Известны случаи саботажа: например, самарское епархиальное начальство переслало полученную телеграмму губернатору — разбирайтесь, мол, вы, — а еп.Андрей игнорировал распутинскую просьбу[34].

Характеризуя саровское паломничество в целом, прежде всего следует отметить ведущую роль о.Илиодора. Он был душой всего путешествия: помнил каждого паломника в лицо, объявлял распорядок дня, объяснял, руководил, ободрял. Такими примерами пестрит вся хроника пути до Сарова.

О.Илиодор сам организовал сложный процесс погрузки в Царицыне и выгрузке в Нижнем Новгороде всех 1700 человек с багажом, хоругвями и иконами.

В первый вечер пути обошел всех паломников, спрашивая, всем ли они довольны. Да, всем довольны. «Пейте чай да ложитесь спать!»[35].

Перед прибытием в Симбирск о.Илиодор предупредил, что предстоит идти крестным ходом далеко, в гору, «поэтому кто может присесть — пусть посидит»[36].

В Казани он сам выстроил паломников по флагам.

Пароход с паломниками о.Илиодора

По возвращении на пароход собрал детей на палубе и целый день учил их ровняться в ряды, кричать «ура» и петь «С нами Бог».

Перед высадкой в Нижнем Новгороде разбудил всех в 4 часа утра, чтобы успели приготовить багаж для сдачи на подводы.

По прибытии, когда пришлось вернуть паломников на пароход, чтобы сначала выгрузить их имущество, то о.Илиодор впускал их сам, не допуская проникновения посторонних.

Даже жандармы признавали, что поддержанию полного порядка во время проезда по железной дороге от Нижнего до Арзамаса «много способствовал лично иеромонах Илиодор»[37].

Наконец, всю самую трудную часть пути, от Арзамаса до Сарова, о.Илиодор непрестанно ободрял свою паству.

Словом, в полной мере проявились и его организаторские способности, и его трепетное отношение к делу. Даже те обязанности, которые без ущерба можно было делегировать распорядителям отрядов, он предпочел выполнять сам.

На протяжении всего паломничества о.Илиодор был на виду, возглавляя свою «дружину». Одет был неизменно в белый чесучовый подрясник, который, по-видимому, составлял его обычный летний костюм, и такую же рясу. На голове — то черная скуфья, то клобук. Белая фигура иеромонаха была хорошо заметна издали, «на фоне тысячной толпы, послушной мановению его руки»[38].

По обыкновению, он взял с собой палку. Вернулся же из паломничества с тремя палками, объяснив, что еще две ему были подарены по пути.

Таков был предводитель. Теперь следует сказать о его пастве.

При высадках в попутных городах она шествовала крестным ходом. Впереди шел знаменосец — «высокий худощавый старик в военной форме»[39]. Затем духовенство и хор. Знаменосец нес в руках знамя «Союза русского народа» с изображением Богородицы и св.Георгия Победоносца. В Нижнем Новгороде паломники несли также икону преподобного Серафима на деревянных носилках. Также образа были у многих паломников на особых рукоятках. Над каждым отрядом развевалась его хоругвь. Картину дополняли белые флаги с номерами отрядов и национальные флажки при каждом паломнике.

Всюду при пеших переходах, а также при подходе к городам и отправлении из них паломники непременно пели, тем более что впереди всегда шел хор. Недруги утверждали, что илиодоровцы пели светские песни вперемежку с молитвами или даже вместо них, «а то и какие-то глупые вирши своего сочинения на плясовой лад». П.А. Никитин, например, заявил обер-прокурору: «Молитвенные песнопения сменялись постоянно светским пением и диким непристойным ругательством». Когда же о.Илиодор категорически объявил, что его паломники «светских песен не пели», то Никитин возразил так: «На многословное "оправдание" иep.Илиодора утверждаю, что толпа, руководимая им, проходя мимо моего дома, не пела ни церковных песнопений, ни священных гимнов, а выкрикивала какие то канты, мотивы которых нам были совершенно не знакомы, а слов за великим шумом разобрать было нельзя». Таким образом, Никитин опроверг сам себя, то признавая факт пения молитв, то отрицая его[40].

На самом деле репертуар паломнических песен хорошо известен из жандармских отчетов и десятков газетных статей. Действительно, звучало много молитв: «С нами Бог», «Коль славен», «Христос Воскресе». Кроме того, паломники часто пели «Боже Царя храни», иногда «Славься» и неизменно — «Ах ты, воля, моя воля». Все это, с точки зрения о.Илиодора, были не светские песни. Паломники лишь пели «в честь Государя гимны»[41].

О «Воле» следует сказать особо. Изначально это народная песня, посвященная отмене крепостного права.

Ах ты, воля, моя воля,

Золотая ты моя!

Воля — сокол поднебесный,

Воля — светлая заря.

Не с росой ли ты спустилась,

Не во сне ли вижу я?

Знать, дошли наши молитвы

До Небесного Царя.

В 1911 г. широко отмечался юбилей освобождения крестьян. К этому случаю поэт И.И. Горбунов-Посадов дополнил народную песню своими строфами для «праздника юношества». 19 февраля «Волю» повсюду пели на музыкальных «утрах» приходских школ, поэтому в июле она еще была у всех на слуху.

О.Илиодор считал «Волю» «вторым гимном»[42]. Вот почему ее так часто пели его паломники и вот почему он не рассматривал ее как светскую песню.

Недруги о.Илиодора подчеркивали светский характер шествия его паствы по Поволжью. На самом же деле это был привычный илиодоровцам формат религиозно-патриотического шествия. У них вообще было в обычае петь гимн и нацеплять союзнические значки при крестных ходах. Поэтому процессию паломников о.Илиодора следует рассматривать не как патриотическую манифестацию, а как крестный ход с элементами патриотической манифестации. Именно так свои шествия воспринимали сами илиодоровцы, в отличие от внешнего наблюдателя. В этом расхождении лежит корень провала саровского паломничества.

О грядущих искушениях о.Илиодор предупредил своих паломников заранее, перед посадкой паломников на пароход, указав, «что диавол всеми способами будет мешать благополучному окончанию паломничества и в дороге станет строить разные дьявольские козни. Поэтому паломники должны держать себя как можно тише, скромнее и во время пути не вступать ни в какие пререкания и ссоры как между собой, так, в особенности с посторонними»[43].

Действительно, козни начались еще в торжественные минуты отправления парохода из Царицына, когда из Общественного собрания до пристани доносилась игра оркестра. Но настоящие трудности ожидали паломников впереди. На всем пути их следования жители поволжских городов, наслышанные о скандалах о.Илиодора, сбегались поглазеть на его шествие.

Вот, например, как агентура описывала встречу илиодоровцев в Казани (13 июля): «Множество народа высыпало из многочисленных лавок, трактиров, пивных и, став шпалерами по обе стороны быстро идущих паломников, с удивлением громко спрашивали друг друга: "что это такое?", "что это за невиданное чудо?"». «На возвратном пути на пристань, когда о.Илиодор проходил с паломниками, то из окон одного трактира высунулось много людей, которые кричали: "смотрите, Илиодор идет, Илиодор идет"»[44].

После скандального противостояния с Св.Синодом весной 1911 г. любое появление о.Илиодора на публике вызывало ажиотаж с толпами бегающих за ним любопытных, и в столице, и в провинции. Даже если он просто заходил помолиться в скромную приходскую церковь. А тут он шествует во главе огромной толпы, с загадочными белыми флагами, с пением, с дубинками! Не посмотреть на столь значительное для поволжской глуши событие было невозможно!

Газеты подчеркивали, что появление илиодоровцев собирало одну лишь праздную толпу. На самом деле толпа вовсе не была так однородна. Нашлись у о.Илиодора и сторонники, влекомые к нему искренним чувством. Однако тон задавали любопытные. Для них паломническое шествие было бесплатным аттракционом. Особенно ярко это чувствовалось в день выступления о.Илиодора на нижегородской ярмарке. «Старожилы ярмарки в толпе говорили, что ярмарка много видела всякого рода развлечений, но такого еще не было»[45].

Руководствуясь вовсе не благочестивыми мотивами, видя перед собой, казалось, нечто вроде политической манифестации, любопытные не проявляли никакого почтения к процессии. Уже на третий день пути, в Хвалынске, о.Илиодор во всеуслышание скорбел, что местная публика пришла только «поглазеть», «что он предпринял опасный путь в далекое плавание, а кругом видит насмешку крамольной толпы, которая старается его перекричать»[46].

Говоря о «насмешке», о.Илиодор не преувеличивал. Толпа насмехалась над ним и его паствой. В Нижнем Новгороде во время речи иеромонаха, произнесенной с балкона главного ярмарочного дома, среди слушателей несколько раз слышались взрывы хохота. В Самаре (25 июля) «почти все поголовно смеялись». В Саратове местные жители «только смеялись с своих балконов на эту толпу, смотря в бинокли и не снимая головных уборов»[47].

О.Илиодор утверждал, что имели место факты насилий над его паствой со стороны местных жителей. Они «вели себя дерзко, били по лицу паломников, ругали их скверноматерными словами, гоготали, свистали, вырывали флаги, называли женщин непотребными словами, плевали и вообще кощунствовали и безобразничали»[48].

Это утверждение перешло и во всеподданнейшую телеграмму, посланную Государю от имени илиодоровцев: «Враги вырывали национальные флаги и били ими паломников, ругались скверными словами, со смехом отказывались снять шапки пред святыней и во время гимна и многими еще способами оскорбляли наши религиозные и патриотические чувства»[49].

О насилиях упоминал и царицынский купец Садчиков в письме Никитину: «не пишишь как у вас в Саратове Вырывали из Рук Паломников наоценальные флаги и били имиже по лицу паломников. Это факт»[50]. Его замечание особенно ценно, потому что указывает город, в котором якобы произошел скандальный эпизод.

Однако при первом посещении паломниками Саратова их национальные флаги еще не были сшиты. Возможно, речь идет об эпизоде, произошедшем на обратном пути, когда полиция производила разбирательство по жалобе илиодоровцев о том, что некий молодой человек ударил одну из паломниц. Тогда удар следует объяснить — но не оправдать — ответной реакцией на возросший к концу путешествия уровень агрессии илиодоровской паствы.

Снятие шапок — самый больной вопрос саровского паломничества. Как уже говорилось, толпа не воспринимала илиодоровское шествие как крестный ход. Поэтому далеко не все догадывались, что следует обнажить голову. Таким недогадливым илиодоровцы кричали: «Шапки долой!».

Это требование в православном государстве было совершенно резонно. «…то же самое ведь делали и делаем мы все и здесь в Петербурге, и везде, — отмечал кн. М.Н. Волконский по этому поводу. — Не знаю, как другие, а если при встрече не только с религиозной процессией, но со знаменем, если я вижу, что люди не снимают шапок, — говорю им, чтобы сняли...»[51].

Защищая «о.Леодора», купец Садчиков писал: «он не может терпеть кто смеется над православной верой и не делает чести св.иконам он Везде так поступает стоит крепко за веру и я уверен хотя бы весь состав Думы Во главе с Головой он тоже самое зделал заставил бы Всех снять головные уборы для него все равны»[52].

Повиновались не все: кто-то по недоразумению, не слыша требования за пением паломников, а кто-то и намеренно. По словам корреспондента «Колокола», в Самаре «среди публики находились и такие, которые нарочно старались оскорбить религиозное и патриотическое чувство паломников, оставаясь в фуражках или шляпах»[53]. Следует добавить: «паломников о.Илиодора». Обычному крестному ходу те же лица наверняка выказали бы больше почтения.

На этой почве неснимания головных уборов произошло большинство инцидентов, испортивших саровское паломничество.

С рассветом 9 июля царицынская пристань оказалась завалена багажом полутора тысяч человек. Подушки, жестяные чайники и кружки были привешены к мешкам и корзинам, набитым бельем и съестными припасами. Из монастыря привезли провизию.

Сдав багаж, все собрались в монастырь помолиться за Литургией. Служил иеромонах Порфирий, потому что о.Илиодор в этот день решил побыть простым паломником.

После богослужения паломники, как репетировали накануне, при помощи распорядителей встали по флагам. О.Илиодор обернулся к остальной, неупорядоченной, толпе, поклонился ей в пояс и попросил у нее прощения за себя и всех паломников. Затем возглавил шествие, которое в отменном порядке, отряд за отрядом, прошло крестным ходом от монастыря по Астраханской улице до площади старого собора под перезвон всех городских колоколов. Ранее там собрались крестные ходы от всех приходских храмов.

Дожидаясь прихода последних отрядов, паломники по приказу о.Илиодора запели «Не имамы иныя помощи». «Чудное, глубокое религиозное настроение все росло и росло и невольно охватывало всех присутствующих...» — писал очевидец[54].

Благочинный о.Каверзнев в сослужении 13 священников совершил напутственный молебен. По традиции илиодоровского монастыря все паломники пели вместе с певчими.

«Перед началом молебна солнце, до того времени скрывавшееся за тучами, сразу осветило громадную толпу народа, усеявшую соборную площадь. Картина была величественная... Нечего говорить, конечно, о том молитвенном восторге, который охватил всех молящихся; вся многотысячная толпа народа опускалась на колени всякий раз, как диакон в ектении упоминал "о в путь шествующем священноиеромонахе Илиодоре и иже с ним". Напутственная молитва в конце молебна была также выслушана всеми на коленях»[55].

Перед многолетием о.Каверзнев произнес проповедь, прося паломников молиться о Царицыне у мощей преподобного Серафима.

С площади паломники теми же отрядами проследовали на пристань, где ждал пароход «Великая Княгиня Ксения». Его бережно подготовили к путешествию: вымыли, сняли груз, украсили национальными флагами и зелеными деревцами. По распоряжению о.Илиодора паломники прикрепили к бортам принесенные с собой хоругви и знамена.

Иеромонах сам руководил погрузкой с верхней палубы, одновременно успевая благословлять остающихся и шутить с паломниками.

Наконец все было готово. Паломники столпились на верхней палубе, провожающие и любопытные усеяли огромную набережную. «Везде и всюду стояли массы народа, многие забирались даже на крыши пристаней»[56].

Дав знак, о.Илиодор произнес речь о значении этого путешествия. Когда он кончил, паломники запели «С нами Бог». «Далеко-далеко разнеслось пение тысячеголосой массы сильных, звучных, красивых женских голосов, наполняя души истинных русских людей чувством умиления и глубокой к Богу благодарности»[57].

Перейдя на капитанский мостик, о.Илиодор благословил стоявший на пристани народ иконой Богородицы. Тем временем паломники запели гимн, под звуки которого пароход стал отчаливать.

Теперь, на расстоянии, можно было наглядно увидеть первый плод организационных хлопот о.Илиодора. Очевидец, стоявший в эту минуту на пристани, не скрывал своего восхищения прекрасным пароходом: «весь он утопал в зелени молодых дубов и березок, которые были привязаны к борту его палубы, а на самой палубе виднелась пестрая толпа паломников и паломниц, над ними развевающиеся стяги и хоругви, а на капитанском мостике ясно можно различить белую фигуру молодого монаха, сумевшего в наш век атеизма и неверия и всякого рода сектантства зажечь в стольких сердцах пламень глубокой, искренней веры и преданности нашим вековым, историческим устоям»[58].

Как выразилась одна сочувствующая газета, «пароход обратился в плавучий храм». Огромный плавучий храм! «Тысячи и тысячи людей плыли по широким водам прекрасной реки, хваля Бога и распевая», — с гордостью вспоминал Сергей Труфанов[59].

До самых окраин Царицына по берегам стояли массы народа, глядя на «чудное и невиданное» зрелище[60]. Следом плыло множество провожающих на лодках. Паломники продолжали пение, пока родной город не скрылся из виду.

После краткой стоянки в Дубовке о.Илиодор отслужил на его борту всенощное бдение под воскресенье. Затем, как уже говорилось, обошел всех паломников

Около полуночи пароход остановился в Камышине. Заснувшие было паломники пробудились и вышли на палубу. С пристани за ними наблюдало множество местных жителей — «торговки, остатки гуляющих с бульвара и публика из клуба, находящегося на бульваре»[61]. Многие набились на конторку, стоявшую бок-о-бок с пароходом, так что до них было рукой подать.

О.Илиодор стал перекрикиваться с ними: «Ну, что же вы не садитесь? Никто разве не поедет? А? Ведь писали же мне, что поедете...». Кто-то попытался перейти на пароход, но был остановлен требованием показать билет[62].

Затем паломники запели гимн. Камышинцы слушали молча, не подхватили. Правда, большинство сняли шапки, но несколько человек осталось в головных уборах.

— Вы что же молчите, а?! — возмутился о.Илиодор. — Зачем вы сюда собрались? … Я вас спрашиваю: православные вы?.. Отвечайте же! Есть у вас языки?![63]

Поскольку на протяжении этой тирады слушатели упорно молчали, о.Илиодор обратился к ним со следующим забавным призывом:

— Православные! У вас есть языки, — покажите!

Через пару дней он будет рассказывать об этом эпизоде как о веселой шутке[64]. Но сейчас, ночью, ему было не до смеха. Перед ним стояла какая-то непонятная ему толпа, разительно отличавшаяся от его обычных благочестивых слушателей. Стояла и молчала, и что это значило — неизвестно.

Он еще раз попытался ее расшевелить, обращаясь к отдельным лицам.

— Ты вот, что усы-то навинтил? Говори — православный ты? Есть язык-то у тебя? Покажи язык!!

— Я немец, — ответил тот, местный приказчик[65].

Новая неудача! О.Илиодор махнул рукой и выбрал другого собеседника, прилично одетого молодого человека, не снявшего шляпу.

— Ну, ты что смотришь?! Ты православный?[66]

Тот не ответил.

Отчаявшись добиться ответа от этой молчаливой толпы, о.Илиодор повернулся к стоявшему на конторке полицейскому чину:

— Спросите, пожалуйста, у этого человека в шляпе, православный он или нет. А если православный, то почему не снимет шляпы.

Тут молодой человек, наконец, открыл рот, но, не удостаивая иеромонаха ответом, крикнул тому же полицейскому:

— А вы спросите у него, какое он имеет право кричать мне на «ты».

Напомнив, что священники имеют право говорить мирянам на «ты», полицейский попросил молодого человека или снять шляпу, или покинуть конторку. Тот выбрал второй вариант и ушел в шляпе[67].

Есть в газетах и еще один диалог. Возможно, это вольный пересказ предыдущего. Во всяком случае, он настолько в духе о.Илиодора, что не привести его нельзя:

— Ты жид?

— Нет, православный!

— Ну, так ты после этого д-у-у-р-р-а-к! — резюмирует иеромонах[68].

Вскоре пароход отправился далее вверх по Волге. Так бестолково прошла первая встреча паломников с внешним миром. Миссионерский труд о.Илиодора наткнулся на глухую стену. Но тогда еще можно было надеяться, что это случайная неудача: расслабленная, праздная публика, поздний час.

Вечером пароход подошел к Саратову, где паломникам предстояла первая организованная высадка. По благословению преосв.Гермогена паломников встречал крестный ход во главе с несколькими священниками, звонили колокола.

Для «изнывающего от жары и скуки Саратова» приезд илиодоровского парохода составил целое событие. На берегу стояла огромная толпа, занявшая буквально все свободное место, включая конторку и баржу. Однако «чинов полиции почти не было видно»[69].

Показался пароход. Издали бросалась в глаза фигура о.Илиодора, стоявшего на капитанском мостике. Паломники пели «С нами Бог». Пароход остановился у пристани.

— Здравствуй, русский, только русский православный народ! — воскликнул о.Илиодор. — Жидов я не люблю[70].

Такой почин пришелся по вкусу жаждавшей скандала толпе. «Начинается! — с удовольствием отметили любопытные и приветствовали священника аплодисментами». Того же рода был ежеминутно раздававшийся в толпе клич «Ура! Браво, Илиодор!»[71].

Сошедшего затем на конторку иеромонаха приветствовал от лица всех казаков его земляк П.Ф. Покровский:

— Благословен вход твой, отче, в святой град наш. Посмотри на берег, батюшка, как любят тебя все саратовцы, от мала до велика...

— Спасибо, товарищ! — ответил о.Илиодор[72].

Он, однако, был неприятно поражен почти полным отсутствием местного духовенства. Он знал, что преосв.Гермоген уехал в Хвалынск, однако на пристани не было и преосв.Досифея, которому о.Илиодор привез из Царицына просфору. Сейчас, держа ее перед собой на серебряном блюде, он спрашивал встречавших его единомышленников про владыку и духовенство. Оказалось, что еп.Досифей в соборе. Почти полное отсутствие духовенства никто объяснить не смог. «Досадно!» — констатировал о.Илиодор[73].

Как бы то ни было, пора выходить в город. О.Илиодор отдал команду прежде всего хору: «Дружина № 12 — вперед!»[74]. Затем, отряд за отрядом, следуя за своими флагами, вышли остальные паломники. На берегу, соединившись с местными союзниками, они вслед за духовенством направились по Бабушкину взвозу к Новособорной площади и кафедральному собору св.Александра Невского. Шли крестным ходом — с иконами, хоругвями, лампадами, с пением.

Публика жадно разглядывала невиданное зрелище, отпуская шуточки. О.Илиодор даже уверял, что сам видел, как насмешники «прыгали» «с ноги на ногу». Этим он остался удовлетворен. «С радости или, может быть, со зла они прыгали, это для нас не важно, но важно то, что они прыгали. Важно то, что мы заставили их прыгать...»[75].

Приведя паству к собору, о.Илиодор поднялся на паперть и взглянул на дело своих рук. Перед ним стояли две тысячи благочестивых царицынцев и саратовцев, окруженные толпой зевак.

— Дружинники! — закричал во все горло о.Илиодор. — Поднимите палки и дубины![76].

Вверх взмыл «целый лес палок»[77]. Среди зевак послышался смех. Некоторые, впрочем, поспешили сбежать от греха подальше.

— Что, испугались? — рассмеялся о.Илиодор. — Ну, не бойтесь. Мы вас бить не будем. Нам палки нужны, чтобы на них опираться[78].

И скомандовал своим:

— Марш в церковь![79]

А полицию попросил пускать только тех, у кого есть палки, то есть только паломников[80].

Однако любопытные тоже попытались пробиться в собор. «Произошла страшная давка, раздались крики, ругань»[81].

— Ты чего толкаешься, ты его сотни раз видел, а я впервой!

— Это Илиодор? Тот, что в белом? Чего это он руками-то машет?[82]

Стоя в соборе и с негодованием наблюдая за давкой, о.Илиодор кричал нечестивой публике:

— Так так-то вы встречаете дорогих гостей-богомольцев?! Богохульники вы этакие! Вы нас давите, тесните. Для вас, как видно, это зрелище. Мы едем молиться, а вы смеетесь над нами, стыдно, стыдно![83].

После молебна о.Илиодор произнес речь, обращенную к викарному епископу Досифею, изложив цели своего паломничества.

Теперь предстояло развести множество царицынских паломников по местам трапезы. Поднявшись на амвон, о.Илиодор начал так:

— Есть хотите?[84]

Настроив этим вопросом мысли паствы на насущные темы, он стал перечислять номера дружин и соответствующие адреса столовых.

— Тише! Слушайте, что я буду говорить. Дружины номера первый, второй, третий, четвертый, десятый... в такое-то место на трапезу! Слышали?

Проголодавшиеся дружины поднимали над головой палки в знак понимания[85].

Таким образом три группы были отправлены по трем столовым «Братства Святого Креста» — на Верхнем базаре, на Митрофаньевской площади и на Московской улице. При выходе из собора, по словам одного репортера, случилась давка[86].

На площади паломники были задержаны о.Илиодором возле недавно открытого памятника Императору Александра II. Пропели гимн. Затем с криками «ура» и песнями разошлись в три стороны по столовым.

Как и прежде, шествие паломников вызывало огромный интерес у саратовцев. Из толпы любопытных то и дело доносились остроты и смех:

— Старушки Божии, где вы артикулам научились?!

— Молодцом, старые, здорово!

— Раз-два! Раз-два! Левой! Левой!

А когда паломники в очередной раз подняли свои палки, кто-то крикнул:

— На кра-ул![87]

Архиерейские покои, где о.Илиодор всегда останавливался в Саратове, находились в двух шагах от памятника. Однако иеромонах прежде всего позаботился о своей пастве, пешком проводив одну из групп до Верхнего базара, а затем на извозчике вернулся к архиерейской резиденции, чтобы пообедать. Следом бежала толпа с криками «Браво, Илиодор! Ура!»[88].

Сбор был назначен через час у того же памятника. По словам репортера, многие паломницы задержались, привлеченные местами гуляний[89]. Сам же о.Илиодор исправно явился в назначенное время. Вместо паствы он нашел возле памятника «многотысячную толпу саратовских обывателей»[90]. Вышла заминка. Некоторое время о.Илиодор вынужден был терпеть общество зевак, пялившихся на него во все глаза.

В этой толпе находился человек, которому суждено было сыграть в его судьбе немалую роль, — явившийся сюда по долгу службы сотрудник «Саратовского вестника» В.А. Мирославов. Этот сотрудник имел необычную биографию. В освободительные годы о.Василий, немолодой уже дьякон Саратовской епархии, много лет подвизавшийся в церковно-школьном деле, вдруг увлекся журналистикой, да так, что в конце концов снял рясу и остриг волосы, после чего был почислен за штат. Возможно, именно собственное ренегатство лежало в корне его озлобления против ревностного иеромонаха. В эти минуты Мирославов обладал большим преимуществом — он знал о.Илиодора в лицо, а вот о.Илиодор не подозревал, что имеет дело с репортером.

Началось с невинной шутки. Наскучив стоять под любопытным взглядом толпы, о.Илиодор весело сказал ей:

— Что вы на меня смотрите? Когда вы хотите получить удовольствие и идете на зрелища, вы платите деньги. Пожертвуйте паломникам за то, что смотрите на меня, коп. по 5.

— Мы дадим и по гривеннику, — подхватил Мирославов[91].

Не почувствовав подвоха, о.Илиодор охотно устроил сбор, как уже делал в Царицыне при отправлении паломников. Собирать пожертвования иеромонах отправил того самого Савву Несмеянова, благословив его шапку большим крестом.

Савва обошел публику, и его шапка наполнилась, кроме монет, разным сором — камешками, стекляшками, наконец, даже булыжниками.

А Мирославов продолжал подзадоривать о.Илиодора:

— Мы не знаем, кому доверяете. Вы сами идите, и мы вам дадим больше[92].

Царицынский коллега Мирославова предпочел не расслышать последовавший за тем диалог[93]. Однако все хорошо видели его финал: о.Илиодор со своей палкой бросился к бывшему дьякону, крича ему:

— Уйди отсюда, негодяй!

Не покидая своего места, репортер лениво заметил с очевидным намерением выставить собеседника сумасшедшим:

— Батюшка, что с вами? Напейтесь воды[94].

Илиодоровцы, уже признавшие в дерзком субъекте газетчика, пришли пастырю на помощь и принялись шумно прогонять нечестивца. Началась потасовка. Ввиду очевидного неравенства сил Мирославов удрал с площади и так надежно спрятался, что полиция не смогла найти его для составления протокола.

Но вот, наконец, вернулись на площадь паломники. Спели несколько песен под руководством о.Илиодора. Затем он с паперти собора обратился к местным «богохульникам и безбожникам», грозя им небесной карой[95].

С приходом сумерек крестный ход под колокольный звон проследовал по Бабушкину взвозу обратно на пароход. Около 11 час. вечера паломники с пением «С нами Бог» отправились далее вверх по Волге.

Саратовский день должен был оставить у паломников неприятный осадок. Вместо того, чтобы по их примеру прославить Царя Небесного и Царя земного, саратовцы насмехались над необычным шествием. Даже духовенство встретило гостей без особого энтузиазма. Сыграло свою роль вынужденное отсутствие преосв.Гермогена. Впрочем, благодаря отданным им распоряжениям приличие было соблюдено. Неизменная поддержка архиерея выручила и тут.

Архиерейский дом в Саратове

Благодаря поддержке еп.Гермогена путь о.Илиодора и его паломников в пределах Саратовской губернии прошел без особых затруднений и при внешнем почете: по благословению архиерея во всех попутных городах пароход встречало духовенство с образами и хоругвями, под колокольный звон, вместе с прихожанами[96], заблаговременно извещавшимися с помощью печатных объявлений[97].

В 2½ час. 11 июля пароход подошел к Хвалынску, где по случаю старообрядческого съезда находился преосв.Гермоген[98]. На берегу паломников встречал сам владыка вместе со всем городским духовенством, а также около 600 местных жителей, включая и случайных зевак.

Местный исправник увековечил в своем бесхитростном рапорте дивную картину плавучего храма, представшего перед теми, кто стоял на берегу: «Приближавшийся пароход "Ксения" был украшен деревцами и флагами, народ стоял на палубе сплошной массой и держал на древках хоругви. Слышно было общее пение церковных песнопений»[99].

По поданным мосткам преосвященный вошел на пароход. Приложился к иконе прп.Серафима Саровского, сделав перед ней несколько земных поклонов, затем к другим иконам. Обнялся и облобызался с о.Илиодором. Принеся благодарность за разрешение паломничества, иеромонах предложил совершить молебен на борту парохода. Однако в целях безопасности преосвященный благословил служить на берегу.

Вслед за духовенством в образцовом порядке сошли с парохода паломники. Союзники встали в оцепление вокруг места молебна, предотвращая возможные столкновения с невесть как настроенной публикой. Один из любопытных, сказавший что-то про о.Илиодора, был сдан городовому.

Молебен отслужил священник местного собора о.Павел Ктаторов при общенародном пении. Затем о.Илиодор и преосв.Гермоген произнесли проповеди.

В первой половине речи о.Илиодор изложил цели своего паломничества и поблагодарил архипастыря за поддержку: «Мы знаем, Владыко Святый, что ты наш подвиг этот одобряешь, благословляешь и поощряешь»[100]. Испрашивая благословения на «дальнейший славный и, может быть, опасный путь во славу православной Веры нашей, во славу Царя Самодержавного и во славу всего православного русского народа», о.Илиодор вдруг опустился на колени, а за ним и большинство его паствы.

«За все же, Тобою нам сделанное, я сам от себя и от множества предстоящих пред тобой паломников кладу тебе земной поклон и просим твоих усердных молитв и заступничества, потому что диавол и его сподвижники не будут дремать и станут строить нам разные козни, чтобы тем или другим путем помешать благополучному окончанию нашего святого дела»[101].

В свою очередь, преосвященный произнес пламенную речь в защиту православной веры. Призывая сплотиться на защиту православия, он продолжал: «Сам Господь Иисус Христос принял страдания на кресте, мы также с крестом пойдем на своих врагов, не побоимся смерти, но вере православной не изменим»[102].

Обе речи произвели потрясающее впечатление на слушателей. Многие из них плакали.

Благословив затем паломников, преосвященный вслед за ними вошел на пароход, где в зале первого класса побеседовал с о.Илиодором и его помощниками. После ухода владыки паломники продолжили свой путь вверх по Волге, распевая народный гимн.

Миновав Хвалынск, илиодоровский пароход достиг границы Саратовской епархии. Дальнейший путь лежал через чужую и едва ли дружелюбную землю, хотя о.Илиодор надеялся на гостеприимство других архиереев.

Пристань Кавказ и Меркурий. Самара

На четвертый день пути в 7½ часов утра паломники прибыли в Самару. После Саратова неприятно поразила тишина. Никто из местных не встречал пароход. На пустой пристани общества «Кавказ и Меркурий» одиноко стоял командированный сюда ранее келейник Емельян. Он сообщил, что обед для паломников приготовлен в Иверском женском монастыре, а преосвященный придет на пароход с крестным ходом.

Но, как впоследствии выяснилось, преосв.Константин относился к илиодоровскому паломничеству с такой неприязнью, что накануне приезда паломников собрал настоятелей самарских церквей и рекомендовал им воздержаться от участия во встрече о.Илиодора.

Тщетно прождав местное духовенство в течение двух часов, о.Илиодор потерял терпение, построил паломников по флагам и повел в Иверский монастырь. Как когда-то на Французском заводе, где иконы крестноходцев были закрыты черными платками, шествию был придан по возможности будничный вид. Паломники шли молча, без хоругвей и союзнических значков.

«Волжское слово» уверяло, что несколько илиодоровцев, отделившись от своих, пошли по самарским храмам с требованием звонить в колокола. Где-то даже преуспели. А в кафедральном соборе илиодоровец, получив отказ, сам пошел на колокольню и звонил там, пока не был выдворен[103].

По контрасту с равнодушием местного духовенства особенно было заметно внимание светских властей, командировавших наряды пешей и конной полиции. Под этим конвоем илиодоровцы и маршировали по Самаре.

Как и в Саратове, шествие собрало толпу любопытных, насмехавшихся над паломниками. Дойдя до монастырских ворот, о.Илиодор повернулся к этой толпе и дал волю своему гневу:

— Эй, вы! Вы произошли от обезьяны или от кобылы?!..[104]

Не получив ответа, он построил родословную слушателей другим путем:

— Вы — собачьи дети! У вас вместо сердца — грязная рукавица!.. Вы недостойны участвовать в русском деле, которое сметет в прах всю вашу революцию. Смейтесь, смейтесь. Но я еду совершить великое дело: поднять все Поволжье на защиту русской веры и народности[105].

По разумному распоряжению губернатора публику в монастырь не впустили, и она осталась дежурить у ворот, коротая время в пересудах.

В Иверском монастыре паломников ждали новые неприятности. Скромный обед из щей и каши оказался приправлен неприязненным отношением хозяев: «прием со стороны монахинь был очень сухой, даже суровый; многие монахини вслух выражали свое неудовольствие по поводу этого шума и непрошенного, как они выражались, "нашествия" и при этом смотрели на паломников такими недружелюбными глазами, что многие из паломников отказались обедать и возвратились на пароход голодными»[106].

Спустя час, около 11 час. дня, паломники во главе с о.Илиодором покинули негостеприимную обитель и направились назад на пристань. Путь их проходил недалеко от губернаторской дачи на Театральной площади. Здесь к о.Илиодору подошел чиновник особых поручений и сообщил, что губернатор желает получить благословение и сейчас выйдет. Шествие остановилось в ожидании. Действительно, вскоре из подъезда показался Н.В. Протасьев.

Выйдя к паломникам, он действительно подошел под благословение к иеромонаху, сразу расположив его к себе. Гр. С.С. Татищев, как известно, гнушался целовать ему руку, а Стремоухов видел его всего один раз, когда присутствие преосвященного исключило необходимость брать благословение у его подопечного. Однако Протасьев по примеру тульского губернатора Д.Б. Кобеко предпочел продемонстрировать свое благочестие.

О.Илиодор обратился к губернатору с «краткой, но выразительной и пламенной речью», изложив цели паломничества: все 1800 душ, как один человек, идут помолиться у раки преподобного Серафима Саровского за веру, Русь и Царя. Кроме того, от лица всех паломников выразил благодарность за разрешение крестного хода и за сопутствовавший шествию порядок.

Протасьев ответил, что он всегда рад идти навстречу проявлению молитвенного религиозно-патриотического чувства русского человека. «Да будет Божье благословение на вашем святом начинании, но не откажите у раки преподобного Серафима не оставить и меня своими молитвами». На что оттаявший от внезапной благосклонности властей о.Илиодор охотно согласился и тут же громко повторил паломникам просьбу молиться «за его превосходительство, раба Божьего Николая».

Спели многолетие губернатору и гимн, покрытый криками «ура», причем Протасьев тоже кричал и махал фуражкой. Затем по его предложению повторили многолетие о.Илиодору. Снова гимн и крики «ура»[107].

По окончании импровизированной официальной части о.Илиодор повел, с разрешения губернатора, паломников по Саратовской и Дворянской улицам на Алексеевскую площадь к памятнику Императору Александру II. За ними последовала собравшаяся за время речей и пения толпа.

На площади о.Илиодор совершил панихиду с провозглашением вечной памяти убиенному Императору, а затем, поднявшись на ступеньки памятника, произнес краткую проповедь, в которой, между прочим, изобличал некоторых представителей православного духовенства, ведущих и себя, и народ к погибели.

Местных жителей собралось около сотни. Их, по-видимому, не слишком благочестивое поведение привело к новым столкновениям с илиодоровцами.

«Богомолки сердито оглядываются на публику, снуют среди нее.

В одном месте две паломницы останавливают проходящих:

— Вы чего смеетесь?

— А вам какое дело? Идем, разговариваем и смеемся.

— Нельзя смеяться!!

— Убирайтесь, — слышится энергичная брань в ответ илиодоровским последовательницам, которые мгновенно ретируются.

Сам Илиодор не менее решителен. Заметив, что кто-то в сквере стоит не снимая шляпы, воинственный инок, размахивая посохом, бросается к нему.

И человек в шляпе, и окружающие его бросаются в бегство»[108].

После панихиды паломники спустились по Заводской улице к пристани. Сопровождал шествие внушительный полицейский конвой — конные стражники впереди и пешие городовые по бокам.

Благодаря содействию полиции посадка на пароход прошла в полном порядке. Публику на пристань не пустили. Дополнительная проверка была устроена послушниками при входе на пароход.

По окончании посадки на пристани неожиданно появились местные власти — сначала губернатор, затем городской голова и члены городской управы. Все они вошли на пароход, чтобы побеседовать с о.Илиодором. Согласно «Губернским ведомостям», губернатор пожелал ему счастливого пути и помолился в кают-компании у образа преподобного Серафима Саровского[109]. Через четверть часа власти покинули пароход под крики паломников «ура».

После этого толпу впустили на пристань, позволяя напоследок посмотреть на плавучий храм. От его ли вида или от других причин, но настроение публики поменялось. Когда в час дня пароход стал отходить от пристани, толпа громко кричала «ура».

Самарский опыт дал изрядную пищу для раздумий. О.Илиодор понял, что рассчитывать на поддержку духовенства попутных епархий не приходится. Разочарование сквозило в обеих речах, произнесенных иеромонахом в этот день, — в Самаре у памятника и затем на пароходе, когда о.Илиодор служил на палубе молебен по случаю именин своего отца.

Здесь, на пароходе, вдали от праздной публики иеромонах «между прочим говорил, что из всех грешников самыми ужасными и преступными пред Богом и народом являются те духовные пастыри и архипастыри, которые продали свою душу диаволу, служат не Богу, а деньгам и мамоне, обманывают Бога и народ, и на том свете их место будет вместе с Иудой на коленах у самого сатаны, а то, пожалуй, и сам сатана прогонит их с позором из ада»[110].

Ввиду демонстративного отчуждения духовенства особенно ценной стала неожиданная поддержка самарского губернатора. Не догадайся Протасьев выйти к паломникам, их самарская программа свелась бы к молчаливому шествию от пристани до монастыря и обратно. Даже к памятнику о.Илиодор пошел, кажется, только потому что воодушевился импровизированной манифестацией у губернаторской дачи.

Но главная заслуга Протасьева перед паломниками — это обеспечение охраны. Сложно сказать, кого охраняла полиция, — илиодоровцев от местных жителей или наоборот — но действовала она очень грамотно, добиваясь предельно возможной изоляции паломников. Благодаря принятым мерам, в самарский день все прошло «чинно и спокойно», как выразился сотрудник «Голоса Самары»[111].

Искренно Протасьев поддержал паломников или попросту побоялся, что влиятельный иеромонах пошлет его доить коров вслед за саратовским коллегой? Как бы то ни было, надо признать, что он вовремя пришел на выручку о.Илиодору. Не избалованный дружбой власть имущих, иеромонах это запомнил.

В 6 час. утра следующего дня пароход подошел к Симбирску. Здесь о.Илиодор наметил обычную программу — крестный ход к собору, долгий, в гору. Паломники взяли в руки флаги и приготовились к шествию.

Однако на симбирской пристани о.Илиодор и его паства увидели ту же картину, что и на самарской, то есть совершенную пустоту. Встречать пароход явились только местный пристав и его помощник.

Не желая повторения вчерашнего опыта, о.Илиодор тогда вовсе отменил высадку и попросил капитана ехать дальше. Стоянка продолжалась всего четверть часа. За это время паломники пропели многолетие местным губернатору и епископу. Перед третьим звонком о.Илиодор вдруг спохватился о чем-то и пригласил в свою каюту помощника пристава, прося дать адрес симбирского вице-губернатора для отправки ему телеграммы.

В 7 час. вечера пароход подошел к Казани, где тоже не нашел никакой встречи. К тому же здесь занимал архиерейскую кафедру тот самый архиеп.Иаков (Пятницкий), под чьим началом в Ярославле так неудачно началась и оборвалась карьера о.Илиодора. Наконец, и погода не способствовала крестному ходу — начиналась гроза. Однако Казань играла настолько важную роль в жизни о.Илиодора, что он решил высадиться здесь, несмотря ни на какие трудности. Построил свою паству по флагам и повел ее в город с пением молитв.

Следует отметить, что пароходы тогда причаливали к пристани Дальнее Устье, располагавшейся в 7 верстах выше Казани по Волге, в устье реки Казанки, близ Адмиралтейской слободы (сейчас это место скрыто под водами Куйбышевского водохранилища). Потому путь был неблизкий.

Из попутных трактиров и пивных выскакивали случайные очевидцы, разглядывая шествие.

— Шапки долой! — закричал им о.Илиодор. — Русь идет![112].

Такое же требование он предъявил пассажирам трамвая, с которым поравнялся на Адмиралтейской (ныне Кировской) дамбе:

— Окаянные, снимите шапки! Скоты![113]

Здесь, на дамбе, паломников застиг сильнейший ливень с громом и молниями. Около 300 паломников побежали назад на пароход, толпа любопытных тоже исчезла. Большинство же илиодоровцев продолжили путь вслед за своим пастырем, которому все было нипочем.

«Едва мы прибыли на казанскую землю, — говорил о.Илиодор, — как сама природа встала против нас: разразился страшный гром и ливень. Но что нам бури и ветры, когда мы делаем свое дело с глубокою верой в его правоту! Они нас не остановят»[114].

Все 7 верст, разделявшие пристань и город, паломники прошли в грозу, под проливным дождем, с пением «С нами Бог».

Войдя в город, шествие впотьмах направилось к кремлевскому собору, но нашло его двери запертыми. На счастье о.Илиодора, рядом с кремлем, как и в Саратове и Самаре, тоже имелся памятник Императору Александру II. Иеромонах остановил своих приверженцев перед этим монументом, приказав пропеть гимн и «Волю». Таким образом, у илиодоровцев понемногу складывалась особая традиция — повергать свои патриотические чувства к бронзовым стопам Царя Освободителя, когда больше идти было некуда.

От памятника крестный ход пошел по Воскресенской улице и свернул к Казанско-Богородицкому женскому монастырю. У ворот паломников приветствовали настоятель монастырского собора прот. А.Ф. Зеленецкий и игуменья Варвара. О.Илиодор ответил обычной речью о значении и целях своего паломничества, перейдя затем к сокровенной теме о знаменитой чудотворной иконе, похищенной из этих стен:

«Мы все-таки пришли сюда из далекой страны, чтобы разделить горе сестер этой обители о пропавшей из нее иконе Казанской Божией Матери. Они плачут о ней... (при этих словах среди паломников послышались всхлипывания) — поплачем и мы с ними»[115].

Однако о.Илиодор поспешил утешить скорбящих предсказанием о скором обретении иконы, которая-де появится на том же месте, откуда исчезла. «Ему уже известно ее место пребывания, и вопрос о ее возвращении, — быть может, вопрос только нескольких дней». Когда же она вернется, то и он, о.Илиодор, приедет сюда вновь, чтобы ей поклониться[116].

Когда речи закончились, паломники направились в монастырскую церковь, где был совершен молебен. Затем о.Илиодор в проповеди повторил свое предсказание, указав даже рукой место, на которое вернется чудотворная икона[117].

Из храма паломники вышли в монастырский двор, где для них была приготовлена трапеза — окрошка, хлеб, квас и горячая похлебка. «Матушка игуменья нас здесь лучше встречает, чем нас встретили в Саратове», — не сдержал своего восхищения проголодавшийся иеромонах[118].

Глубокой ночью паломники отправились обратно на пристань. По пути произошла словесная перепалка с посетителями одного из местных трактиров, едва ли трезвыми. Когда эти лица, выглядывая из окон, стали кричать: «Смотрите, Илиодор идет, Илиодор идет!», иеромонах потребовал, чтобы они отошли, грозя иначе всех их арестовать. Затем велел паломникам кричать на трактир: «Анафема»[119].

Возвращаясь по Адмиралтейской дамбе мимо храма-памятника в честь Нерукотворного Образа Спасителя на Казанке, паломники остановились, и о.Илиодор совершил литию.

Наконец, неподалеку от пристани, у Петрушкина разъезда, крестный ход неожиданно встретился с казанским губернатором М.В. Стрижевским. Эта встреча выглядит еще загадочнее, чем самарская. Не каждый день встречаешь губернатора возле его резиденции и подавно не ожидаешь встретить его ночью, да еще на окраине!

Как выяснилось, Стрижевский оказался здесь, возвращаясь в город после объезда губернии. Но казанский историк И.Е. Алексеев установил, что маршрут губернатора не предполагал его нахождения в этом месте в это время[120]. По-видимому, Стрижевский тоже не хотел доить коров. О содержании диалога известно, что о.Илиодор благодарил губернатора за внимание полиции и образцовый порядок.

За порядок иеромонах был особенно благодарен приставу 6-й части, которого он при отъезде даже расцеловал под крики паломников «ура!». Впрочем, немалую роль сыграли внешние обстоятельства — погода и темнота, — благодаря которым на улицах не было толп любопытных.

В 2 часа ночи пароход отошел от пристани. Паломники вновь кричали «ура!». С конторки кто-то вторил.

Так прошло первое посещение илиодоровскими паломниками Казани. Как и в Самаре, они не нашли здесь никакой поддержки местного духовенства. Не будь о.Илиодор дружен со здешним монастырем, паломники, пожалуй, не получили бы и трапезы. Сочувствие светских властей не компенсировало откровенного пренебрежения со стороны собратьев.

У монастырских ворот он во всеуслышание признался, что «ему страшно больно и обидно замеченное им в последнее время явление, что духовенство, т.е. некоторые из духовенства вместо того, чтобы помогать ему в его святом деле, не только не желают идти с ним рука об руку, но как будто ему даже противодействуют»[121].

«При отъезде из Казани о.Илиодор был в очень дурном настроении духа, — отмечала агентура. — Он, как бы говоря сам с собой, громко высказывал свое неудовольствие на поведение приволжского духовенства, которое портит затеянное им великое дело "обновления всей России"»[122].

Но вскоре он успокоился, осознав, что справится и без поддержки собратьев: «я вижу, что духовенство идет против меня, но мне от этого заботы мало. Мне его сочувствие совсем не нужно. Мне нужно сочувствие народное, и я его добьюсь. И тогда сам народ предаст такое духовенство "анафеме"»[123].

Однако без содействия духовенства паломничество в том виде, как его задумал о.Илиодор, существенно проигрывало. Илиодоровцы теряли возможность посещать храмы и молиться за богослужением. Высадки в попутных городах теряли духовный смысл, сохраняя лишь патриотический.

По-видимому, казанский день следует считать переломным моментом паломничества. Судя по газетам, именно здесь о.Илиодор вернулся к своему излюбленному лозунгу «Русь идет!». Отныне патриотическая сторона паломничества стала доминировать над духовной.

Следующий день о.Илиодор посвятил муштре паломников-детей, уча их кричать «ура!» и петь «С нами Бог». Позже программа этого обучения пополнилась следующим лозунгом: «Жид и русский дурак, берегись, Русь идет! Ура! Ура»[124]. Так кричали дети, наученные иеромонахом.

В 6½ час. утра 15 июля илиодоровский пароход прибыл на свою конечную станцию — в Нижний Новгород. Заблаговременно разбуженные и подготовленные лично о.Илиодором, паломники стояли на верхней палубе с иконами в руках. Перед остановкой парохода иеромонах первый запел «С нами Бог», паства подхватила.

В городе знали о приезде илиодоровцев, поэтому на берегу собралась большая толпа любопытных. Порядок поддерживался усиленным нарядом пешей и конной полиции.

Для торжественной встречи паломников явилась группа членов местного отдела «Союза русского народа» во главе с Г.М. Стрелковым. С ними были три священника, явившиеся, впрочем, как члены «Союза», а не как представители духовенства. Они сообщили, что нижегородский архиерей придет на пристань с крестным ходом. Поэтому высадка была отложена.

В ожидании начались частные переговоры с местными союзниками и полицмейстером. О.Илиодор вернулся на пароход и принимал гостей там. «Я тоже поднялся наверх, — писал один из них, — и вошел в рубку 1-го класса, где сидел окруженный духовенством и депутациями от монархических организаций Нижнего и ближайших городов о.Илиодор. Одетый в белый подрясник с золотым наперсным крестом, в черной скуфье и с посохом в руках, он сидел в кресле. Было тесно. Приходили за благословением, приветствовать, спрашивали распоряжений помощники. О.Илиодор выглядел очень бодрым и оживленным. Он благословлял, выслушивал приветствия, отдавал распоряжения, расспрашивал. Обаяние его личности чувствуется во всем». Впрочем, просидел он там недолго[125] и вскоре вернулся на палубу. Паломники тем временем успели разбрестись по набережной, на ходу перекусывая булками.

Но вот началась выгрузка, и паломников вернули назад на пароход. О.Илиодор лично стоял у входа, не допуская посторонних. Затем приказал полиции удалить публику с пристани и мостков, дотошно проверив результат:

— А это что за люди на пристани?

— Это свои пристанские!

— Это опять что за публика!.. Именем закона, полиция, просите уйти, а вы (обращаясь к публике) должны закону подчиниться![126].

На опустевшую пристань с парохода прежде всего вынесли святыни — хоругви, знамя и иконы. При установке на носилки иконы прп.Серафима возникло какое-то затруднение.

— Что вы делаете без моего разрешения, — крикнул о.Илиодор, — каждый шаг должен быть с моего благословения!..

И сам приладил икону на место[127].

Так, под его руководством, прошла сложная процедура выгрузки с парохода 1.700 паломников и их багажа, занявшая полтора часа. Паломники встали по флагам, держа в руках новенькие национальные флажки, надетые на посохи.

Было 9 час. утра. Обещанный крестный ход так и не явился, как это уже произошло в Самаре. Тогда о.Илиодор сам повел паломников в город.

На набережной они вновь встретились с местными союзниками. Здесь при «гробовой тишине» о.Илиодор произнес первую речь. «Говорил громко, отчетливо, а громко до такой степени, что голос его иногда перехватывало»[128].

Объяснив цели паломничества, он провозгласил многолетие Государю и всем русским людям, а затем анафему клятвопреступникам и изменникам. Толпа каждый раз подхватывала.

Прирастая на ходу местными жителями, шествие направилось по Рождественской улице и далее в гору по Зеленскому съезду к Благовещенской площади (ныне площадь Минина и Пожарского), вокруг кремлевских стен. Паломники пели гимн, «Волю» и молитвы. В перерывах о.Илиодор возглашал: «Русь идет, ура!..», а раз даже так: «Русь идет, возвеселись, русский народ, ура!..». Толпа подхватывала крик «ура»[129]. Звонили колокола, которых так недоставало при прежних шествиях в Самаре и Казани. Кажется, в Нижнем паломникам все-таки были рады.

Выйдя на Благовещенскую площадь о.Илиодор повел толпу к стоявшему здесь памятнику Александру II. Почему же он начал программу этого дня отсюда, а не с собора, у дверей которого уже ждал народ? Войти в храм и отслужить там молебен ранее получения благословения местного архиерея о.Илиодор не имел права. На пути к архиерейской резиденции он увидел памятник и сделал остановку, соблюдая сложившуюся уже традицию: ведь доселе только эти монументы и выручали бедных паломников, игнорируемых духовенством всех попутных епархий.

Со ступеней памятника о.Илиодор провозгласил «Вечную память» убиенному Императору и произнес патриотическую речь, в которой сопоставил прежнее крепостное право и нынешнее духовное рабство. Во время речи проповедник заметил группу подозрительных людей, державшихся особняком, и распорядился прогнать их. Поскольку он взывал за помощью к полиции, подозрительные субъекты ретировались.

От памятника шествие направилось к архиерейскому дому. О.Илиодор зашел в покои, паломники остались ждать во дворе. Публику полиция не пропустила.

Вскоре о.Илиодор вместе с преосвященным Иоакимом показались на балконе. Отсюда иеромонах произнес, обращаясь к владыке, свою обычную речь о целях паломничества и испросил благословения на дальнейший путь. Облобызав гостя, преосвященный ответил кратким приветственным словом. Паломники спели многолетие еп.Иоакиму и гимн.

— Теперь пойдем к губернатору! — крикнул о.Илиодор с балкона и ушел.

Преосвященный задержался, с любопытством разглядывая необыкновенную толпу, покидавшую его двор с криками «ура!»[130].

Догнав своих паломников, о.Илиодор повел их в кремль, где находился губернаторский дом. Как уже говорилось, иеромонах был знаком с губернатором А.Н. Хвостовым еще с мая 1911 г.

На сей раз встреча состоялась на крыльце губернаторской резиденции. В сотый раз изложив цели своего паломничества, о.Илиодор обещал помолиться у мощей преподобного Серафима, чтобы губернатор продолжал служить Государю верой и правдой и защищать русских православных людей от крамольников. Хвостов ответил парой вежливых слов, приличествовавших случаю.

Паломники пропели многолетие губернатору и народный гимн, покрытый криками «ура!», и направились в собор. Расставаясь с Хвостовым, о.Илиодор крикнул ему: «Прощайте, Ваше Превосходительство, до скорого свидания!»[131].

После краткого молебна паломники покинули собор. По плану предстояло идти на ярмарку, где о.Илиодор давно хотел произнести несколько проповедей. Даже дата прибытия в Нижний Новгород, возможно, была приурочена к традиционному дню открытия ярмарки 15 июля. Однако задержка на пристани съела все время, выделенное на эти проповеди, и пришлось поспешить к Ромодановскому вокзалу, где паломников задним ходом, минуя здание вокзала, провели на платформу.

Особый поезд, о котором о.Илиодор заранее договорился с Хвостовым, оказался составленным из 40 вагонов. Простым паломникам предназначались так называемые «телячьи», то есть товарные, а духовенству — вагон II класса. В 2½ час. поезд отправился в Арзамас.

Нижегородский день оказался самым удачным за весь путь от Царицына до Арзамаса. Илиодоровцы были наконец приняты радушно. За исключением инцидента с несостоявшимся крестным ходом Нижний оказал паломникам всестороннюю поддержку. Даже местное население встретило их, по-видимому, сочувственно. Судя по газетным отчетам, картина илиодоровского шествия в Нижнем выглядит гораздо лучше саратовской и приближается к первоначальному замыслу о.Илиодора. Из всех крупных попутных городов только здесь удалась полноценная религиозно-патриотическая манифестация, объединившая царицынцев и местных жителей. Исторические воспоминания и древние белокаменные стены кремля дополняли картину.

6-часовую поездку по железной дороге паломники проделали по пословице «В тесноте, да не в обиде». На скорую руку обустроили поезд, украсив его ветвями деревьев, наломанными в лесу на первой станции, и флагами, вывешенными из окон. Пели и кричали «ура», подхватываемое встречными.

Не обошлось без искушений. По сведениям властей, «среди паломников в дороге было много выпивших, диакон же о.Илиодора своим нетрезвым видом обращал общее внимание». Особенно отличился в этом отношении один из братьев Труфановых, который «допился до потери сознания и проспал всю дорогу в служебном вагоне на кровати проводника». Тем не менее, власти признавали: «Во время проезда по железной дороге среди паломников был полный порядок, к поддержанию которого много способствовал лично иеромонах Илиодор»[132].

В Арзамас прибыли в 8 час. вечера того же дня, вновь не найдя никакой встречи. Прошли в Алексеевский женский монастырь. Здесь о.Илиодор обратился к игуменье с краткой речью, сокрушаясь о том, что арзамасское духовенство «коснеет в невежестве, забыло Бога и спит»[133].

В монастыре паломников накормили и разместили на ночлег. На рассвете, в 3½ час. утра, они покинули обитель и вышли на последнюю и главную стадию своего паломничества.

Предстояло пройти 65 верст до Сарова пешком. Устрашившись дождя, некоторые паломники попросили у о.Илиодора разрешения на личные средства нанять подводы и ехать на них. Иеромонах возразил, «что все вместе с ним должны идти пешком, а кто не может или болен — пусть возвращается обратно в Царицын»[134]. Однако для багажа были наняты 35 подвод, ехавших за шествием. На них разрешалось садиться только детям, по очереди.

Остальные шли обычным порядком, выстроившись по флагам. Многие догадались переобуться в лапти, другие остались в обуви «по неопытности неприспособленной», набивая «мозоли кровяные»[135].

О.Илиодор, которого нельзя было заподозрить в неопытности, поскольку в мае он уже прошел пешком от Дивеева до Сарова, предпочел, однако, остаться в «неприспособленной» обуви — легких туфлях. Но на мозоли не жаловался.

«Удивительна неутомимость о.Илиодора: он всю дорогу ни разу не садился на лошадь, хотя ему в пути пришлось перенести больше всех: сколько раз за дорогу он с своего места впереди паломников проходил по всем рядам их, подбодряя усталых то шуткой, то лаской», — писал корреспондент «Колокола»[136].

Жандармы подтверждают: «О.Илиодор всю дорогу шутил с паломниками, поддерживая в них бодрость»[137].

Здесь, между Арзамасом и Саровом, особенно ярко проявился его талант подвижника и аскета. Одна из паломниц писала потом, что о.Илиодор «не знает, что значит устать, хотеть есть, пить, хотеть спать, когда нужно сделать дело»[138].

Вдохновленные этим примером, паломники пешком, под «мелким пронизывающим до костей дождем» шли два дня. «Да шли — по 45 верст в день; — шли до тех пор, пока готовы были упасть от усталости и от боли в ногах. А ведь тут были и дети!»[139].

В попутных селах те из местных крестьян, кого не успел предупредить о.Иов, смотрели на небывалое шествие как на нечто фантастическое. В с.Орехово один старик при виде паломников заплакал, решив, что «это Сам Христос Спаситель идет судить страшным судом живых и мертвых»[140].

Однако большинство, предупрежденное заранее, бросало полевые работы и шло крестным ходом навстречу паломникам. По церквам звонили в колокола.

«Великим религиозным ураганом пронеслись мы от Арзамаса до Сарова и на пути подняли все окрестные деревни и села, привлекая народ с полевых работ», — рассказывал о.Илиодор. «При нашем появлении взволновалась вся округа; все население собиралось и выходило к нам навстречу, чтоб вместе торжествовать непоколебимую мощь русского народа», — с гордостью отмечал он[141].

В каждом селе о.Илиодор простым языком говорил краткую патриотическую речь, благодаря за встречу и объясняя цели паломничества. Здесь он, наконец, обрел сочувствующую аудиторию, которая, в отличие от насмешливых горожан, отнеслась к нему почтительно и слушала внимательно. «По глазам мужичков было видно, что они все отлично понимают и не прочь бы хоть сейчас, если б не страдная пора (идет уборка с полей хлебов), следовать за паломниками, впрочем, иные из них так и делали». По сведениям жандармов, по пути к илиодоровцам пристало около 1 тыс. местных крестьян[142].

Переночевав в с.Павловка, паломники продолжили свой путь в воскресенье 17 июля и к вечеру того же дня достигли Сарова.

Таким образом, илиодоровцы в числе прочих 10 тыс. богомольцев прибыли в Саровскую пустынь к празднику обретения мощей прп.Серафима Саровского (19 июля). Разместились в монастырских гостиницах. Говели, молились за длинными богослужениями, осматривали обитель. Кормились за монастырский счет.

В Саровской пустыни о.Илиодор дважды служил Литургию и один раз всенощное бдение, каждый раз произнося проповедь. Здесь духовная сторона илиодоровского паломничества достигла своего пика. «Мы молились со слезами у саровской святыни», — рассказывал потом о.Илиодор[143].

Посетили паломники и Дивеево, где произошла знаменательная встреча иеромонаха с блаженной старицей Параскевой. Предание Дивеевской обители указывает на большой крестный ход, приведенный о.Илиодором, что однозначно позволяет датировать эту встречу июлем 1911 г. Прозорливая старица сняла с гостя клобук, крест и некие «ордена и отличия», — которых у него, кстати, не было, очевидно, речь об академическом значке, — заперла все это в своем сундуке, в отдельный ящик положила лук, полила его со словами: «Лук, расти высокий...» — и легла спать. После всех этих манипуляций священник «сидел, как развенчанный», потому что не мог выйти на люди в таком виде, пока не выручили помощницы блаженной, отвязавшие ключи от ее пояса. Впоследствии этот эпизод рассматривался как очередное пророчество о расстрижении о.Илиодора, которого подобные предсказания начали преследовать еще до пострига.

Сам иеромонах рассказывал о другом наставлении, полученном им от блаженной Параскевы, относительно поисков Казанской иконы Божией Матери. Однако неизвестно, было это сказано в дни саровского паломничества или в мае, когда о.Илиодор посетил Дивеево один.

Здесь же в Дивеево умерла одна «многоболезненная» паломница 65 лет. Ее погребли в монастырском саду.

Три саровских дня пролетели. Предстояло возвращение во враждебный городской мир Поволжья, где население встречало паломников насмешками, порядок во время шествия достигался только полицейскими мерами, а духовенство пряталось, запирая двери соборов.

На обратном пути иеромонах сильно изменился, что бросалось в глаза даже не знакомым с ним лицам. «На этот раз Илиодор держится строже, лицо часто выражает гнев и недовольство. Улыбки почти не видно», — писал нижегородский репортер[144].

По-видимому, о.Илиодор решил больше не давать врагам спуску. Вернувшись к своим нижегородским почитателям, он прежде всего заявил им, что его паломники теперь, после молитвы, набрались сил и будут кричать еще больше: «Вот как закричим все сразу, так у всех клятвопреступников и затрясутся колени!»[145].

«Кричал», в первую очередь, сам иеромонах, как в проповедях, так и в репликах по разным случаям. Доставалось и безбожникам, и враждебному духовенству.

«Крик» отныне подкреплялся физическим воздействием. Если до сих пор илиодоровцы лишь изредка обращались за помощью к полиции, то теперь этот ресурс был задействован в полную меру. Полицейские протоколы оказались единственным языком, понятным городской толпе. «Публика не смеялась только тогда, когда по приказу Илиодора некоторых прохожих забирали в часть», — отмечал самарский репортер[146].

Иеромонах не отрицал, что широко пользовался услугами полиции: «Везде по городам мы требовали уважения к святыням народным и нашему священнодействию. Кто не хотел подчиняться нашему требованию, тот по моей просьбе отправлялся полицией в каталажку. И спасибо полиции: она свой долг исполняла блестяще, она без всяких церемоний тащила безбожников туда, куда надо»[147].

На самом деле полиция «тащила» илиодоровских врагов вовсе не в «каталажку», а лишь в часть. Оттуда задержанных быстро отпускали, порой даже не составляя протокола. Один «безбожник» даже благодарил полицию, что она таким путем вызволила его из рук разъяренной толпы[148].

Да, толпа илиодоровцев теперь была разъяренной. Чувства пастыря передались ей в многократно преувеличенном виде, пробудив животные инстинкты.

«…на обратном пути илиодоровцы развернулись, что называется, вовсю», — справедливо писал один журналист[149]. Действительно, это произошло лишь после Сарова.

Жандармы отмечали, что в Нижнем Новгороде из числа паломников «выдавалось человек 10 мальчиков и двое юношей своими безобразиями»[150]. Хулиганы задавали тон. Прочие, в том числе и женщины, вторили.

Илиодоровские шествия стали агрессивными. Прежде единичные стычки между паломниками и насмехавшимися над ними местными жителями теперь вошли в правило. Флаги и посохи стали использоваться не по назначению, играя роль дубинок. Этим оружием илиодоровцы решили загнать поволжских безбожников в церковные стены. «…вообще было заметно, что паломники настроены против всех, кто тем или иным образом не оказывал их шествию должного уважения», — докладывал саратовского полицмейстера[151].

Заступаясь за паству, о.Илиодор уверял: «Насилий паломников над прохожими я не видел»[152]. Но, конечно, лукавил. Видел и поощрял.

Положение усугублялось пристрастием некоторых паломников к крепким напиткам, что уже сказалось во время проезда по железной дороге. «Толпа, руководимая о.Илиодором, представляла из себя дикую ватагу, я сомневаюсь, сплошь ли трезвую», — писал в своей жалобе Никитин. Это обвинение илиодоровским лагерем категорически опровергалось. Сам иеромонах говорил, что паломники «были все трезвы», а один его сподвижник пояснял, что толпа «была пьяная, но не от вина, а от голода и жажды»[153].

Однако однажды, когда среди илиодоровцев вспыхнула ссора, один из участников паломничества, Михаил Иванович, стал кричать на Савву Несмеянова. «Он укорял Савву в том, что он сам подавал девушкам нехороший пример во время паломничества в Саров. Савва сильно пьянствовал»[154].

Поэтому о.Илиодор оказался прав только отчасти. Его чада были трезвы, но не все. Едва ли Савва был единственным пьяницей в этой компании.

На обратном пути из Сарова к илиодоровцам уже не шло наименование паломников. Конечно, среди них наверняка оставалось немало простых благочестивых людей. Но общий дух толпы, судя по газетным описаниям, скорее соответствует выражению Стремоухова о «бесшабашной ораве» или Никитина о «ватаге»[155].

Если от Царицына до Сарова можно было говорить о паломничестве о.Илиодора с его паствой, то от Сарова до Царицына прошло всего лишь показательное шествие. Прежние паломники превратились в манифестантов, не устояв перед искушениями, о которых с самого начала предупреждал о.Илиодор.

До Арзамаса снова шли пешком, но на этот раз без торжественных встреч в попутных селах. К городу подошли на рассвете 22 июля, около 5 час. утра. «Впереди всего народа, который шел с хоругвями, образами, национальными многочисленными флагами, выделялся в белой одежде о.Илиодор. Несмотря на сравнительно продолжительное путешествие, по его внешности нельзя было заключить ни об утомлении, ни вообще об усталости. Он шел быстрым энергичным шагом»[156].

Как и ранее, не было никакой встречи от местного духовенства. На окраине «исключительно из пустого любопытства» собралась публика[157], а около Николаевского монастыря ожидали игуменья Евфросиния с сестрами.

Входя в город и обозревая эту картину, о.Илиодор вслух выражал возмущение как отсутствием духовенства, так и молчанием колоколов.

— Приказываю звонить!.. Колокола не ваши, церкви не ваши, звоните!.. Нам даже сам Государь оказывает внимание!..

— Почему не звонят?.. Звонить надо! Забывать Царя Батюшку!.. Ведь мы за него молились! Чего попы смотрят? Спят они, свиньи, на пуховиках со своими попадьями! Мы совершаем такое великое дело, ходим к угоднику нашему, отцу Серафиму. Ноги переломали, мозоли натерли, а тут эти дураки спят, не хотят нам высказать должного почтения!.. Отчего не звонят?..

— Звонить же надо!.. Пусть звонят![158].

Как обычно, выручила полиция. Под впечатлением исступленных криков о.Илиодора исправник распорядился звонить в Николаевском монастыре и послал гонца по другим храмам, откуда вскоре тоже раздался звон.

О.Илиодор успокоился и наконец обратил внимание на ожидавших его монахинь, произнеся благодарственную речь и провозгласив им многолетие. Затем игуменья передала ему телеграмму, что заставило его возобновить свою гневную речь:

— Вот видите, Царь батюшка прислал нам телеграмму; благословляет наш подвиг, а эти свиньи попы только растят брюха, да спят!..

— Спите вы, спите! Горе вам! Горе![159].

Конечно, они спали в 5 час. утра!

Позднее о.Илиодор уверял, что он «священников дураками и свиньями не называл», хотя эти выражения очень характерны для его лексикона. Как бы то ни было, речь вышла сильной, и по возвращении в Нижний Новгород паломники рассказывали «о том, как в Арзамасе о.Илиодор пробрал духовенство, не оказавшее никакого приема им»[160].

Досталось от иеромонаха и праздной толпе, которую он тоже выругал «в резких и сильных выражениях». Она же, по газетным сведениям, кричала ему: «Антихрист»[161].

Погрузившись на тот же 40-вагонный поезд с телячьими вагонами, илиодоровцы отправились в Нижний Новгород, куда прибыли в 3 часа дня.

К их приезду на Ромодановском вокзале были приняты меры охраны порядка. Явились железнодорожный жандармский полковник и полицмейстер с усиленным нарядом полиции, не скрывавшим своего недовольства лишними хлопотами. Железнодорожная администрация поначалу не пустила депутацию местных союзников, но отменила запрет после требования находившегося в их числе свящ.Орловского. Тем не менее, на платформе оказалось много посторонних лиц, в том числе проведенных задним ходом репортеров.

Приветственную речь произнес от лица союзников свящ.Ласточкин, председатель одного из местных отделов «Союза русского народа». О.Илиодор ответил уже цитировавшейся выше речью о крике, от которого у клятвопреступников задрожат колени.

На платформе тем временем царило веселье. Зрители со смехом переговаривались между собой. Даже полицмейстер, отойдя в сторону, «ядовито пересмеивался с какими-то неизвестными людьми»[162].

Восприняв смех на свой счет, союзники и паломники окружили одного выделявшегося субъекта и стали допрашивать его о причинах веселья. Субъект оказался помощником начальника станции «Нижний» с канавинского вокзала по фамилии Львов. Его потащили к о.Илиодору, толкая кулаками. Представ перед иеромонахом, Львов сам пожаловался на паломников, которые его «бьют». «Если бы ты не жидовствовал, а был настоящий православный, то тебя никто не тронул бы», — вынес вердикт о.Илиодор и приказал отпустить весельчака[163]. Тот немедленно бросился с жалобой к стоявшим рядом полицмейстеру и жандармскому полковнику.

От вокзала союзники и илиодоровцы пошли крестным ходом через Благовещенскую слободу, затем прежним маршрутом, знакомым по первому приезду в Нижний: Рождественская улица, Зеленский съезд и Благовещенская площадь.

Впереди шли о.Орловский и другие союзники со своей хоругвью, затем о.Илиодор и другое духовенство, а за ними паломники, построенные по флагам. Попутные храмы звонили в колокола. Шествие охраняла полиция, пешая вдоль первых рядов и конная у последних. Городовые и стражники образовывали плотную цепь, отделявшую илиодоровцев от многочисленной публики.

Левые газеты писали, что паломники вели себя «вызывающе» и «приставали к публике, заставляли снимать шапки, угрожая в противном случае сшибить шапки вместе с головами». Репортерам вторил в своем донесении Семигановский, передавая даже клич илиодоровцев: «Шапки долой, а то сшибем»[164].

Призыв обнажить голову звучал на каждом шагу и из уст о.Илиодора. «Нижегородский листок» утверждает, что на Зеленском съезде иеромонах присовокупил к этому требованию прямо кощунственное обоснование:

— Шапки снимайте и благоговейно смотрите! Идет Великий Бог во многих ликах![165].

Эту фразу повторяет и Семигановский[166]. Однако едва ли выпускник духовной академии мог на трезвую голову выкрикнуть такие слова. Скорее всего, репортер недослышал за громким пением паломников, а Семигановский позаимствовал свои сведения из газет, что для него было не редкостью.

Если публика игнорировала требование обнажить голову, начинались «сценки с перебранками»[167]. Одна из них произошла, когда шествие поднималось на Благовещенскую площадь. Наверху стоял некий господин в белой шляпе, причем будто бы насмехался над паломниками.

— Дурак, сними шляпу! — крикнул ему о.Илиодор. — Богохульник, тебе говорю: сними шляпу!

Однако господин остался в шляпе. О.Илиодор потребовал, чтобы полиция его арестовала, но та мешкала. Тогда юный союзник, сотрудник «Русского знамени» М.А. Гонохин-Ярочкин вбежал вверх по откосу и сам, при помощи подоспевшего городового, задержал обладателя белой шляпы.

Шествие тем временем остановилось. О.Илиодор, стуча посохом о камни, кричал:

— Не сойду с этого места, пока не арестуют преступника!

Услышав, что враг был задержан, он повел паломников далее.

Пленник в белой шляпе немедленно был освобожден полицмейстером со словами: «Идите дальше».

Гонохин ринулся к о.Илиодору:

— Батюшка, этого господина полицмейстер освободил!

— Как так! Я сейчас сам поеду к нему!

— Не могу знать, почему[168].

Заметив рвение молодого человека, пристав Рождественной части Высоковский пригрозил ему: «Ты попомни это...». Вскоре Гонохину был предъявлен протокол за возбуждение населения против действий полиции, а затем последовал и 2-недельный арест. Одновременно был арестован второй местный союзник, Соколов, на месяц, тоже активно водворявший порядок во время илиодоровского шествия[169].

Почему же, несмотря на все произошедшее, корреспондент правой газеты все-таки настаивал: «В действительности паломники держали себя очень чинно»[170]? Вероятно, потому, что обошлось без стычек. За исключением эпизода с белой шляпой дело ограничилось словесными перепалками. Но это заслуга не илиодоровцев, а полицейского оцепления вокруг них.

У памятника Александру II илиодоровцы на сей раз не останавливались, а направились прямо к архиерейскому дому. Паломники остались в уже знакомом дворе. О.Илиодор вновь вышел на балкон вместе с преосв.Иоакимом и произнес речь, в которой рассказал преосвященному о пешем крестном ходе от Арзамаса до Сарова и обратно.

Вспоминая торжественные встречи в попутных селах, о.Илиодор по контрасту не смог не вспомнить о равнодушии арзамасского духовенства. «Многие воодушевились нашим паломническим религиозно-патриотическим чувством, но только, владыка, скорбим мы об Арзамасе. Спит арзамасское духовенство, спит и народ, частью по невежеству и пьянству не слышит он нашей проповеди, а культурные люди — неверующие и не понимают нас. Сам Государь Император и Императрица почтили нас своим вниманием. Но Арзамас не видел нашего чуда — великого религиозно-патриотического движения — и не проснулся! Тысячи народу идут из дальнего пути, переживают знойные жары, голод и холод для великого подвига — и этого арзамасцы не замечают»[171].

— Болею душой за арзамасское духовенство, — ответил преосвященный[172].

Отметив затем радушный прием, найденный паломникам в Нижнем Новгороде, о.Илиодор закончил речь и поднес преосвященному икону прп.Серафима, освященную у его мощей, и просфору. Спели многолетие и гимн, покрытый криками «ура!», и расстались с еп.Иоакимом.

Этим визитом была исчерпана церковная сторона второго нижегородского дня. Если в прошлое посещение Нижнего илиодоровцы оставили собор напоследок, то теперь вовсе миновали местные храмы. О.Илиодора притягивали два магнита — ярмарочная аудитория и гостеприимный губернатор.

Дело в том, что сразу по прибытии паломников на нижегородский вокзал к о.Илиодору подошел чиновник, сообщивший, что Хвостов ждет его с паствой в Доме трудолюбия, где для них приготовлен обед. Разумеется, на губернаторский счет. Не то чтобы аскету и постнику о.Илиодору так хотелось пообедать на чужой счет, но внимание важной персоны ему, конечно, льстило.

Из архиерейского дома шествие направилось в Дом трудолюбия на Варварской улице — благотворительное заведение, предоставлявшее беднякам рабочие места. Здесь паломников действительно встретил лично губернатор. О.Илиодор поднес ему икону прп.Серафима и просфору, благодаря за прием и за содействие полиции по охране порядка. Трижды облобызавшись с иеромонахом, Хвостов пригласил его в Главный ярмарочный дом на отдельный обед. Причем предложил взять с собой еще 12 лиц по выбору. Эдакая аллюзия на Тайную Вечерю.

О.Илиодор пригласил с собой духовенство и двух братьев — Александра и Аполлона. Забавно, что он не взял третьего брата, Михаила, что еще раз подтверждает мысль о том, что, вероятно, именно Михаил отличался пристрастием к винопитию и напился в поезде по пути в Арзамас. Затем иеромонах простился со своими паломниками, наказав им после обеда выстроиться по флагам и приходить к нему на ярмарку. После этого губернатор, о.Илиодор и его избранники на экипажах поехали в Главный ярмарочный дом, где были встречены оркестром военной музыки.

По язвительному выражению Стремоухова, его нижегородский коллега «не побрезговал даже пригласить Илиодора отобедать». Сам Сергей Труфанов, именуя Хвостова «своим добрым другом», вспоминал, что был принят губернатором «самым дружеским образом». Не забыл и трапезу в Доме трудолюбия, увеличив, впрочем, число ее участников до 3 тыс.[173]

Нижегородская ярмарка продолжала владеть вниманием о.Илиодора. Он даже всерьез намеревался задержаться на ней, отослав своих паломников домой. Здесь его интересовала широкая аудитория. Очевидно, о.Илиодору хотелось снова, как в почаевской молодости, без ограничений проповедовать несметным толпам под открытым небом. Но, переоценивая свои ораторские способности, он не понимал, что встретит на ярмарке совсем не тот тип слушателей, к которому он привык обращаться.

К вечеру на ярмарке яблоку негде было упасть. Публика запрудила площадь перед Главным домом, сквер, все прилегающие улицы. Сотрудник «Русского знамени» писал о десятках тысяч человек[174].

Шествие паломников достигло Главного дома в 9½ час. На балкон вышли губернатор с о.Илиодором. Хвостов возгласил «ура» за здравие Августейших особ. Оркестр сыграл гимн, паломники подпевали. Затем заговорил о.Илиодор. Его речь продолжалась полтора часа с тремя перерывами.

Сначала он рассказал о своем нынешнем паломническом труде, его целях и значении, не преминув посетовать на игнорирование паломников духовенством. Затем перешел к традиционным обличениям «ложнообразованных людей», предсказывая, что русский народ проснется и сбросит с себя иго евреев и русских безбожников. Чему подтверждением служит опять-таки настоящее паломничество[175].

Во время речи о.Илиодор увидел в толпе папиросы, действовавшие на него как красная тряпка на быка, и потребовал прекратить курить во время проповеди. При этом именовал курящих «хулиганами» и «безобразниками» и даже потребовал чьего-то изгнания с площади[176].

Его речь была отмечена и другими инцидентами: раздавались взрывы хохота, свистки и прочий шум, так что в конце концов проповедник воскликнул:

— Господа! Так нельзя же вести себя![177]

Словом, оказалось, что слушатели были не расположены к нему и явились просто на него поглазеть. «Среди собравшейся ярмарочной огромной толпы Илиодор и его спутники не нашли никакого сочувствия, — отмечал репортер. — Старожилы ярмарки в толпе говорили, что ярмарка много видела всякого рода развлечений, но такого еще не было». Другой писал, что «Илиодор произвел на собравшихся впечатление человека безусловно психически больного»[178].

Да, о.Илиодор был уже не тот вдохновенный юноша, чья зажигательная речь в 1905 г. отрезвила тысячи мятежных ярославских рабочих!

Публика отнеслась неприязненно не только к пастырю, но и к его овцам. «Многие из жителей были в возбужденном состоянии, ругали паломников и о.Илиодора за шум, демонстрацию, беспокойство, причиняемое мирным обывателям и, если бы не усиленный, необычный наряд полиции, шпалерами отделявший жителей от паломников, то дело не обошлось бы без крупной драки. Задевали и оскорбляли часто паломников, но паломники тоже в долгу не оставались и на оскорбления отвечали оскорблениями»[179].

В 11 час. вечера о.Илиодор кончил речь. Спели гимн и «Волю», простились с губернатором. Нижегородская программа завершилась.

Во главе с пастырем паломники проследовали на товарную Сибирскую пристань, расположенную рядом с ярмаркой, вверх по Волге от стрелки. Здесь их ждал новый пароход общества «Кавказ и Меркурий» под названием «Святослав». На нем им предстояло проделать обратный путь по Волге, который вышел на два дня короче предыдущего.

Переночевали на пароходе, а утром 23 июля состоялся эпилог нижегородской программы. «Святослав» подошел к другому берегу, став у пассажирской пристани. В 11 час. утра приехали губернатор и полицмейстер, вошли на палубу и снялись в одной группе с о.Илиодором и царицынским духовенством под пение паломников. Через час пароход отправился вниз по Волге. Паломники кричали «ура!», Хвостов вторил и махал фуражкой.

Силы неутомимого о.Илиодора иссякали. Ноги болели от ходьбы, горло — от речей. В ближайшие дни ему приходилось нанимать извозчика, чтобы руководить своими паломниками в попутных городах.

Первым из них стала Казань, куда пароход прибыл утром 24 июля. На Устье паломников встретили полиция во главе с полицмейстером и многочисленные любопытные. Духовенство по-прежнему отсутствовало. Шествие направилось в город обычным порядком, только больной о.Илиодор ехал впереди в пролетке. Конная и пешая полиция сопровождали паломников. По обыкновению, они пели, но на дамбе замолчали после окрика иеромонаха: «Для кого поете, для дров, что ли?»[180].

Как о.Илиодор, так и его приверженцы требовали от всех встречных снимать шапки. При этом иеромонах награждал казанцев разнообразными именами, начиная от «миленьких» и «добреньких» и заканчивая «остолопами» и «дураками». Что до паломников, то они, согласно «Камско-Волжской речи», «держали себя по отношению публики грубо и вызывающе. Наряду с грубыми требованиями снять шапки замахивались на "непослушных" флагами». На дамбе даже останавливали трамвайные вагоны с криками «ура!»[181].

На ходу о.Илиодор пытался даже объяснить казанцам, как им следует относиться к его паломникам:

— Не смотрите, православные, на торжество русского народа с недоверием и насмешкой, а знайте, что мы совершаем великое дело. Присоединяйтесь к нам[182].

С той же дамбы по распоряжению о.Илиодора свернули к храму-памятнику в честь Нерукотворного Образа Спасителя. Доходчиво объяснив, что здесь погребены воины, погибшие при взятии Казани («в этой решетке есть дырки, а сквозь эти дырки видны кости»), иеромонах попросил спеть вечную память. Затем продолжил импровизированную проповедь:

«Я слышу, как из-под земли несется радостное ликование наших братьев, умиленных вашим благочестием и памятью о них.

Я слышу и другие, скорбные, стоны: это наши братья глубоко скорбят о совратителях русского народа, насмехающихся над верой Христовой, богоотступниках, крамольниках проклятых!.. Они шлют им анафему!

Анафема им, анафема!»[183].

Девятикратно пропев анафему, илиодоровцы вернулись на дамбу и направились к городу. Здесь они неожиданно встретили хорошо знакомую им чудотворную Смоленскую Седмиозерную икону Божьей Матери, пребывавшую в их монастыре в весеннее тяжелое время. Везший святыню причт поднес ее к о.Илиодору, он приложился[184].

В городе илиодоровцев ждали толпы любопытных, многие с биноклями, и присоединились к паломникам. Шествие прошло по Успенской и Владимирской улицам, свернуло на мост через реку Булак и остановилось на Гостинодворской улице. Здесь о.Илиодор произнес краткую речь:

— Мы пришли к вам, православные казанцы, не как враги, а как братья. И хотя нас 1700 человек и все вооружены палками, но вы не бойтесь нас, мы вам ничего не сделаем, тем более что в рядах паломников большинство женщины и дети. Но если вы обидите их, то они могут превратиться в львиц и обидчик будет проклят[185].

Это был манифест нового, агрессивного, поведения илиодоровцев. Через пару минут он подкрепился небольшим примером. С балкона гостиницы («номеров») П.В. Щетинкина шествие рассматривала группа постояльцев, причем одна дама — в бинокль. О.Илиодор терпеть не мог, когда на него смотрели в «рогульки», как на артиста в театре, поэтому, подняв свою палку, громогласно обозвал зрителей «разукрашенными, намалеванными куклами»[186].

Войдя в кремль, шествие проследовало сначала в Благовещенский кафедральный собор. Здесь тоже не было встречи от духовенства. О.Илиодор спросил, где преосвященный. Ответ был: на даче.

— Одну святыню проспали — другую проспите, — воскликнул иеромонах, услышав эти слова[187].

У мощей святителя Гурия он произнес проповедь, сравнивая свое паломничество с его подвигами. Заодно досталось пастырям «ленивым и нерадивым».

— Где здесь духовенство? Его здесь нет, вы одни, так заставьте же их идти за собою.

После этой «громовой речи» паломники стали прикладываться к раке, а о.Илиодор передал полицмейстеру просфору и икону прп.Серафима для губернатора.

Из собора паломники перешли в Спасо-Преображенский мужской монастырь, находившийся в юго-западной части кремля. Отслужив молебен свт.Гурию, о.Илиодор в новой проповеди снова укорил местное духовенство, на сей раз сдержанно, воскликнув:

— Да будет Господь Бог им Праведным Судьею![188]

Выйдя из кремля, шествие остановилось на площади Александра II у шатровой часовни, примыкавшей к Спасской башне. Здесь о.Илиодор приложился к чтимой иконе Нерукотворного образа Спасителя и произнес новую проповедь.

— Всем тем, кто относится к нам с недоверием и насмешкой, и всем богохульникам, безбожникам, крамольникам проклятым — анафема![189]

Паломники подхватили.

По-видимому, этот эпизод и породил газетную легенду о том, что, находясь в Казани, о.Илиодор предал анафеме преосв.Иакова. Сам иеромонах «клятвенно» опровергал эти сведения[190].

Здесь, у часовни, наконец раздалась приветственная речь из уст местного священнослужителя, о.Николая Троицкого из Ягодинской церкви, но, увы, он явился не как представитель духовенства, а как союзник. Тем не менее, он сделал попытку замять скандал, утверждая, что его собратья не знали о приезде паломников и потому не устроили встречи.

Получалось, что вся эта толпа знала о приезде знаменитого иеромонаха так хорошо, что успела даже заготовить бинокли, а духовенство и не слыхало. Так о.Илиодор и поверил!

— Неправда, — возразил он со своей обычной прямотой, — духовенство знало о нашем приезде, но оно проспало, как проспало и икону Казанской Божией Матери[191].

От кремля шествие прошло приблизительно тем же маршрутом, что и в прошлый раз, — бронзовый Александр II, женский монастырь, где паломникам предложили обед, и назад на пристань. О.Илиодор вновь ехал в пролетке.

На прощанье он произнес последнюю проповедь, закончив провозглашением многолетия верующим и анафемы «клятвопреступникам, богохульникам, крамольникам проклятым». В 6 час. вечера пароход отошел.

За 11 дней, разделивших первое и второе посещение илиодоровцами Казани, город не смягчился по отношению к ним. То же отсутствие местного духовенства. Губернатор не встретился ни случайно, ни намеренно. По-видимому, в собор паломники вошли наравне с прочими богомольцами, и отперт он был не ради гостей, а по дневному времени. Толпа собралась бы и в прошлый раз, будь она извещена заранее и не случись грозы.

О.Илиодор пребывал здесь почти в таком же гневе, как в Арзамасе, и, несмотря на поздний час, предъявлял духовенству ту же претензию: спит. Все чаще он провозглашал по разным поводам анафему. Вообще чувствуется, что градус раздражения о.Илиодора повышался по мере спуска парохода вниз по Волге.

Описывая обе казанские высадки о.Илиодора, И.Е.Алексеев связывает последовавший затем перевод преосв.Андрея (Ухтомского) из Казани с нежеланием этого епископа содействовать илиодоровским паломникам. Перевод был Высочайше утвержден 25 июля.1911, то есть на следующий день после второго проезда илиодоровцев. Кроме того, Сергей Труфанов писал, что преосв.Андрей проигнорировал просьбу Григория Распутина приготовить паломникам обед и «даже сбежал» от них[192].

Однако если бы перемещения преосвященных зависели от их отношения к илиодоровским паломникам, то первыми поплатились бы не викарии, а правящие архиереи попутных епархий, особенно недруг о.Илиодора казанский архиеп.Иаков, который сейчас тоже «сбежал» на дачу. Вышеописанные события либо случайно совпали с переводом еп.Андрея, либо стали последней каплей в какой-то совсем другой истории.

Казань стала последним из попутных городов, где упоминаются иконы в руках паломников. Далее очевидцы в один голос свидетельствовали, что илиодоровская толпа ходит без святынь.

Самара: «Я сначала думал, что идет крестный ход, но, рассмотрев, я не увидел ни хоругвей, ни икон и продолжал стоять в шапке»[193].

Вольск: «Иконы и хоругви отсутствовали, выделялся лишь "стяг" "Союза русского народа"»[194].

Саратов: «Вместо чтимых церковью предметов: креста, икон и хоругвей она [толпа] была вооружена дубинками — этой эмблемой насилия и бесчинства»[195].

Как уже говорилось, икон не было и при первом посещении Самары. Возможно, о.Илиодор продолжал считать этот город недостойным лицезреть святыни и не смягчился при дальнейшем спуске по Волге. Однако продолжал требовать, чтобы все встречные снимали шапки перед шествием в силу его патриотического характера — «перед Святой Русью».

Стяг, который несли перед шествием, — это знамя «Православного братского союза» с изображением креста и иконы Божьей Матери. Правда, жандарский подполковник А.А.Тюфяев увидел здесь прежде всего икону и снял фуражку, но большинство понимало, что перед ним партийное знамя. Таким образом, требование о снятии шапок из религиозной плоскости было перенесено в политическую, что подрывало его целесообразность.

«…вот по улице двигается толпа оборванцев с криками: "Русь идет!", "Снимай шапку!".

В толпе нет ни икон, ни церковных хоругвей, несет же она какие-то свои политические знамена, поет то церковные песни, то светские, а то и какие-то глупые вирши своего сочинения на плясовой лад, — скажите, пожалуйста, с какой стати я должен тащить шапку с своей головы или с чужой?»[196].

Даже тот же подполк.Тюфяев после знакомства с илиодоровским шествием изменил свой взгляд на этот вопрос: «Какие-то оборванцы требуют снимать перед ними шапки! Перед иконами я шапку всегда сниму, но перед огарками?!»[197].

Вот почему три последних попутных города — Самара, Вольск и Саратов — отмечены огромным числом инцидентов.

К Самаре пароход подошел в 2 час. дня 25 июля. До берега доносилось пение «С нами Бог».

Обнажив голову, полицмейстер и несколько его подчиненных зашли на борт. Затем паломники стали спускаться на пристань под командой некого человека в белом кителе.

О.Илиодор был так болен, что не хотел покидать пароход. По берегу пронесся слух, что иеромонах сидит в первом классе весь «перевязан»[198]. Однако по окончании высадки он все-таки догнал свою паству, поспешившую нанять для него извозчика.

Распоряжению о снятии шапок последовала не вся публика. Поэтому, если верить «Волжскому слову», первое, что сделал о.Илиодор, выйдя на самарскую пристань, — палкой сбил шапки с голов ослушников. Раздался смех. Смеявшийся оказался следующей жертвой:

— Что, ты смеешься!! — кричал о.Илиодор. — Ты пришел смеяться! Взять его!

И был задержан полицией.

— Не смеяться, не улыбаться и рожи не корчить! — распоряжался иеромонах. — Русь идет! Святая Русь идет! Шапки снимать перед Русью!!![199].

Значит, корчили и рожи! Вообще этот город отнесся к шествию особенно насмешливо.

«Толпа самарцев, сопровождавшая процессию Илиодора, состояла исключительно из любопытных.

Почти все поголовно смеялись. Чувствовалось, что "патриотическая" манифестация Илиодора произвела на самарцев впечатление фарса.

Если бы Илиодор слышал все то, что говорилось в толпе, то, вероятно, он дал бы зарок больше не посещать Самары»[200].

Неудивительно, что при таких настроениях не снимались и головные уборы. «…среди публики находились и такие, которые нарочно старались оскорбить религиозное и патриотическое чувство паломников, оставаясь в фуражках или шляпах. Это вызывало страстное возмущение»[201].

Насмехательство публики вкупе со множеством неснятых шапок взорвало раздражительного иеромонаха, а за ним и его паству. Самарский день оказался богат на стычки между паломниками и публикой.

От пристани илиодоровцы направились по Панской и Дворянской улицам к губернаторской даче в сопровождении усиленного наряда полиции. «Городовые чрезвычайно усердствуют, заставляя снимать шапки. Кричат, бросаются в публику», — отмечал репортер[202].

О.Илиодор ехал перед шествием и, стоя в экипаже, распоряжался пением. Одновременно успевал кричать встречным:

— Шапки долой, а то арестую![203]

Действительно, по его просьбам полиция отвела нескольких человек в часть. Впрочем, там отпустила без протокола.

В газетах фигурируют самые фантастические рассказы о самарских событиях. Фуражка и тужурка, снятые паломниками с какого-то чиновника и торжественно принесенные на пароход. Немец, с головы которого один малолетний илиодоровец сбивает шапку, вследствие чего начинается потасовка не только с мальчиком, но даже с самим о.Илиодором. Магазин, откуда паломники извлекают какого-то субъекта в шапке и сдают его полиции[204].

Возможно, эти рассказы преувеличены. Гласный А.С.Ромашов, например, при встрече с паломниками не пожелавший снять шапку, успешно спрятался в магазине, и никто его там не преследовал. Но нельзя отрицать, что уровень агрессии илиодоровцев рос с каждым днем.

Губернатор встретил паломников на крыльце своей дачи. Благословив Н.В.Протасьева иконой прп.Серафима и поднеся просфору, о.Илиодор произнес речь, в которой выразил сокрушение о равнодушии духовенства и благодарность за радушный прием. Как и при предыдущей встрече, губернатор принял благословение от иеромонаха и поцеловал ему руку. Они облобызались. Паломники пропели многолетие и гимн.

От губернаторского дома шествие направилось к стоявшему неподалеку собору, который паломники в прошлое посещение миновали. На сей раз о нем вспомнили, но характерно, что он оказался лишь вторым пунктом программы.

Двери храма оказались заперты, а лица, которые могли их отпереть, попрятались так хорошо, что даже полиция, предусмотрительно озаботившаяся этим вопросом при приближении илиодоровского парохода, не смогла найти никаких концов. Сторожа на месте не было, ключаря собора о.Диомидова «не оказалось дома». Наконец помощник пристава явился в архиерейский дом и через эконома доложил о приближении о.Илиодора к собору, спрашивая, не будет ли распоряжений. Ответ был отрицательным[205].

При сложных обстоятельствах в о.Илиодоре просыпался режиссер. Вот и сейчас он мгновенно сымпровизировал театральную постановку. Он взошел на паперть. Вокруг приехавшее с ним духовенство. На ступенях — полиция и самые крепкие послушники. Надежно огражденный этим полукольцом от оскорблений публики, о.Илиодор крикнул толпе, чтобы подошла ближе. Приказал петь «Воскресения день».

После этой преамбулы иеромонах торжественно подошел к запертым дверям, подергал за скобу, трижды постучал по ним палкой. Затем обернулся к толпе и произнес «потрясающую речь»[206].

— Вы слышали, как громко я стучал в эти двери храма Господня?

— Слышали, батюшка.

— Архиерея и попов здесь никого нет. Все они спят. Они хорошо и сытно пообедали и теперь спят. Крепко спят. Спят на шелковых перинах, на атласных подушках, а о своей несчастной, бедной пастве совсем забыли.

Далее о.Илиодор подробно объяснил, что через такое духовенство погибнет весь русский народ, «как через иудейских и израильских архиереев и фарисеев пало царство Израильское».

— Скоро, скоро от этого великолепного православного храма не останется камня на камне, он будет разрушен до основания или произойдет с ним еще хуже; в нем вместо святых православных икон будут размещены нечестивые китайские идолы-бурханы, а вместо креста православного будет красоваться изображение языческого дракона.

О горе, горе вам, люди, забывшие Бога, забывшие свой долг перед церковью Православной, перед Царем и Отечеством[207].

Пророчество о.Илиодора сбылось в 1930-1932 гг., когда огромный самарский кафедральный собор действительно был разобран по кирпичам.

Среди слушателей этой сильной речи нашелся человек в шапке. О.Илиодор дважды делал ему угрожающие замечания:

— Негодяй! Сними шапку или она слетит у тебя вместе с головой!

Затем:

— Перестань зубоскалить, дурак, или я тебя арестую.

Наконец, обратился за содействием к полиции:

— Чего вы смотрите? Видите, там за палисадником стоит кто-то в шапке. Пошлите конного стражника и заставьте снять шапку[208].

Итак, речь была окончена, и о.Илиодор сознался, что «не знает, куда теперь идти». Однако по совету местных союзников повел толпу к месту убийства «крамольниками и врагами России, Царя и Веры православной» самарского губернатора И.Л.Блока[209].

Шествие пело «С нами Бог».

Как и в Казани, иеромонах не только сыпал требованиями снять шапку, но и пытался их обосновать, крича на ходу:

«С нами Бог, православные русские люди!

С нами и со всеми истинно верующими русскими людьми Бог и Царь Самодержавный, а со всеми изменниками — клятвопреступниками — сатана и жид!

С благоговением, а не с дерзостью и усмешкой взирайте на торжество русского народа!

Это идет святая Русь защищать и прославлять оскорбленные изменниками и клятвопреступниками святыни русского многострадального народа: православную веру, Самодержавие и братское единение!

Покайся, русский народ! покайся, пока не поздно! люби Бога и Царя, — иначе скоро конец придет твоему могуществу!»[210].

По пути остановились на Алексеевской площади и, как обычно, спели «Вечную память» у памятника Александру II, причем о.Илиодор произнес речь.

Отсюда уже было рукой подать до угла Вознесенской и Воскресенской улиц, где в 1906 г. бомбой эсера-террориста был разорван на куски тогдашний самарский губернатор. О.Илиодор начал говорить речь прямо с пролетки, за неимением другой трибуны, но вскоре остановился, узрев трех смеющихся молодых людей на балконе третьего этажа доходного дома купчихи А.Я. Подкидышевой, стоявшего рядом. Обратившись к полиции, иеромонах потребовал немедленно привести их к себе. Причем угрожал иначе «не сойти с этого места», что звучит забавно ввиду нахождения оратора на пролетке.

— Я хочу знать, что это за люди, — кричал о.Илиодор. — Ишь ты, забрались высоко и думают, что мы их не достанем[211].

Городовые поспешили к злополучному дому, а проповедник продолжал речь. Рассказывая о гибели бывшего губернатора, он упомянул: «убили его вот те, кто с балкона этого дома смеялись, видя нас и слыша наши речи»[212].

Затем полиция подвела трех весельчаков, которым теперь было уже не до смеха. Они попросили прощения, ввиду чего о.Илиодор сменил гнев на милость и, для виду посоветовавшись со своими паломниками, отпустил задержанных[213].

Расставшись с ними, о.Илиодор тут же закричал: «Взять его!». Оказалось, что теперь он заметил поблизости от себя субъекта в шапке. На клич бросились городовые, паломники и даже о.Михаил Егоров. Крепкий субъект долго отбивался, но в конце концов был одолен и отправлен в участок[214].

Когда, наконец, все насмешники были наказаны и благочестивое настроение восторжествовало, паломники пропели «Вечную память» болярину Иоанну и с пением гимна отправились на пароход.

На берегу полиция отфильтровала толпу, пропуская на пристанские сходни только по значкам «Союза русского народа». Таким образом, на пристани оказались только паломники и самарские союзники. У парохода был устроен дополнительный фильтр, чтобы допустить только своих пассажиров. В 5½ час. пароход покинул Самару.

Самарский день стал новой вехой илиодоровского путешествия. Многочисленные насмешки публики сделали свое дело, упав на подготовленную почву. Высокие цели паломников отошли даже не на второй, а на самый последний план. Остались лишь агрессия илиодоровцев, доходившая порой до прямого хулиганства, и откровенное самодурство их предводителя, стремившегося во что бы то ни стало достать насмешников, как бы высоко они ни забрались.

Ночью на 26 июля «Святослав» пересек границу Саратовской губернии и в 7½ час. утра прибыл в Вольск. На пристани паломников встретил благочинный о.Знаменский. Вот и вся встреча от духовенства. Публики было мало, вероятно, по раннему времени. Даже корреспондент «Саратовского листка» запоздал, застав паломников уже на Базарной площади (10-летия Октября).

Владимирский женский монастырь приготовил паломникам трапезу, а за о.Илиодором прислал старомодный экипаж. Договорившись с благочинным, чтобы при обратном пути звонили колокола, иеромонах на своей колеснице возглавил шествие.

Городские улицы были еще пусты, поэтому обошлось без столкновений.

— Святая Русь идет! — то и дело кричал о.Илиодор.

— Ура! — отвечали паломники[215].

В монастыре был совершен молебен. Затем гостям предложили закуску и чай, который, судя по дальнейшему, ударил им в голову не хуже вина. В 10 час. утра они покинули монастырь и направились назад к пристани под колокольный звон.

На улицах уже появились люди, с изумлением разглядывавшие фантастическую картину:

«Смотрю: идет толпа старух и девушек с флажками; все поют. Впереди едет какая-то старинная колымага, а на ней стоит иер.Илиодор в белой рясе, в черном клобуке, с длинным посохом в руке и командует толпой»[216].

Командовал иеромонах не только своим, но и прохожим:

— Сторонись! Святая Русь идет! Кто православный — шапки долой, а кто жид или жидовствующий — прочь убирайся![217]

Монастырская «колымага» придавала воинственной фигуре о.Илиодора особый колорит.

Вокруг шествия бегали «какие-то оборванцы» с криками: «Шапки долой!». За выполнением этого правила илиодоровцы строго следили. С ослушников сбивали шапки палками[218].

Судя по свидетельствам очевидцев, шествие сопровождалось полицией, в том числе конной. Однако уездному городу было не под силу прислать усиленный наряд. Ни шпалеры нижних чинов, ни оцепление не разделяли илиодоровцев и публику, что не замедлило сказаться.

На улице Маховой (ныне Л.Толстого) у о.Илиодора вышло столкновение с дамой. На крыльце своей квартиры сидела с ребенком на руках М.А.Коломейцева, жена земского начальника. О.Илиодор велел ей встать: «Святая Русь идет!»[219]. Та сидела.

Тогда иеромонах остановил свою «колымагу» и бросился к несчастной женщине с угрожающим криком. Точные выражения о.Илиодора в эту минуту рискнул передать только один источник — полицмейстер:

— Дура, дура, дура, мерзавка! Святая Русь идет, а ты задницу свою посадила![220]

Беду предотвратили сопровождавшие шествие конные городовые, преградив дорогу вышедшему из себя монаху. О.Илиодор утешился тем, что распорядился выяснить фамилию так раздражившей его женщины[221].

Вероятно, когда у Сергея Труфанова появились собственные дети, он понял, почему Мария Коломейцева не смогла почтить его шествие вставанием.

Настоящие скандалы ждали впереди, на одной из главных улиц города — Караванной (ныне Коммунистической).

На углу улиц Тверской (Чернышевского) и Караванной паломникам перешел дорогу некий М.И. Волков. Перешел буквально — они двигались по Караванной, а он наперерез по Тверской. В фуражке.

Малолетний паломник в подряснике сбил с Волкова фуражку. Тот поднял ее и надел, что было воспринято как повторное оскорбление. Волков был избит паломниками. Если верить газетам, до потери сознания. Во всяком случае, проведенное по свежим следам медицинское освидетельствование констатировало у жертвы многочисленные кровоподтеки, из которых два, величиной с куриное яйцо, на теменной области, а остальные на левом плече, левом боку и спине[222].

Подобный же случай произошел в конце пути, близ Базарной площади, где жертвой паломников стал присяжный поверенный Виноградов. Он возбудил особый гнев толпы, когда поймал на лету древко флага, которым с него сбили шляпу. Почувствовав отпор, илиодоровцы накинулись на бедолагу скопом.

На помощь подоспел оказавшийся случайно рядом начальник местного отделения Тамбово-Уральского жандармского полицейского управления железных дорог подполк.Тюфяев. Растолкав толпу, он пристыдил илиодоровцев, и те отпустили свою жертву, которая сразу пустилась бежать.

Тем временем неподалеку началась новая история. У железной лавки стоял прибывший на гастроли борец Терентий Корень, выбирая полосы железа для вечернего представления. Увлеченный своим делом, он не заметил илиодоровцев или не придал их крикам большого значения. Во всяком случае, он стоял спиной к шествию, не снимая шляпы.

Ввиду его богатырского телосложения обычные приемы илиодоровцев против него не сработали. Тогда о.Илиодор сам подошел к нему. После краткого обмена репликами, который репортер хоть и записал, но едва ли расслышал, иеромонах обратился к полиции:

— Возьмите богохульника в участок![223]

По примеру своих самарских товарищей полицейские приступили к исполнению этого приказа, но подоспевший Тюфяев выручил Кореня из беды, намекнув околоточному, что меры следует принимать против другой стороны.

Разъяренная, как собака, у которой отняли кость, другая сторона возроптала на деятельного жандарма. Кто-то даже потребовал «взять его для выяснения личности». По словам Тюфяева, это несуразное требование было поддержано и о.Илиодором, и всей толпой[224]. Но личность высокого чина в маленьком городке могла быть неясна только приезжим, а никак не местной полиции, которая проигнорировала эти крики.

Таковы самые яркие эпизоды, которыми, впрочем, не исчерпывается сводка богатого событиями утра. Согласно жандармскому рапорту, рукоприкладству паломников подверглись еще несколько человек: кому достался удар палкой, кому — кулаком, с кого-то сбили шапку. Газеты многократно преувеличили эти инциденты, описывая настоящее побоище. Инициативу нападения неизменно приписывали о.Илиодору, который будто бы указывал на очередную жертву, крича что-нибудь вроде: «Бейте этого мерзавца!». Он, однако, утверждал, что «избивать прохожих не приказывал»[225].

Под занавес произошла последняя стычка. Инженер-техник П.И. Волков, брат избитого тем же утром лица, пожелал купить билет на паломнический пароход. Вероятно, не читал газет, где особо объявили, что «Святослав» везет илиодоровцев и потому не будет принимать посторонних пассажиров. Получив отказ, Волков поплелся с пристани, причем «выражал вслух свое неудовольствие по этому поводу»[226]. Очевидно, он бранил не только пароходство, но и паломников. Те как раз шли навстречу и, услыхав его слова, бросились к нему. Волков спасся бегством и спрятался на соседней пристани.

Значительное число инцидентов, сопровождавших высадку илиодоровцев в Вольске, объясняется, во-первых, слабостью сил и нерешительностью местной полиции, во-вторых, самоуверенностью паломников, почувствовавших себя почти дома, и, наконец, неприязнью местного населения, в большинстве старообрядческого, к откровенно бранившему их веру о.Илиодору.

Пароход «Святослав» пришел в Саратов 26 июля, около 5 час. вечера. Время его прибытия было приблизительно объявлено заранее, поэтому на пристанях и набережной собралась многочисленная публика. Явилось множество местных союзников со значками, подготовивших торжественную встречу. Союзники заполнили пристань общества «Кавказ и Меркурий», к которой предстояло причалить пароходу. У барьера расположился женский хор киновийской церкви, нарочно для этого дня разучивший кантату, написанную в честь о.Илиодора, — «Слава тебе, наш пастырь родной, подвижник земли русской святой»[227]. Из духовенства пришли свящ.Ледовский и еще два священника.

Бросалось в глаза огромное, сравнительно с прошлым разом, присутствие на берегу полиции всех возможных чинов. И.д. полицмейстера рапортует о составе назначенного им наряда на берег и по предполагаемому маршруту шествия: два пристава, 5 помощников приставов, 15 околоточных надзирателей, 28 городовых, сверх того заведующий полицейским резервом, начальник сыскного отделения и сам автор рапорта, то есть всего 53 чина полиции. «…кроме того, на всякий случай, во дворе полицейского управления были наготове 15 конных стражников»[228].

Чем же объясняется столь широкая мобилизация? «Такой усиленный наряд полиции был назначен мною ввиду газетных сообщений о беспорядках и избиениях в городах: Нижнем Новгороде, Самаре и Вольске во время посещения их иер.Илиодором с паломниками»[229]. Саратовская полиция подготовилась лучше вольской, но хуже своих коллег в других губернских городах. Саратов стал единственным городом на всем обратном пути, где шествие не сопровождалось конной полицией, так и простоявшей во дворе полицейского управления.

Подошедший пароход был встречен колокольным звоном ближайших церквей и пением хора. Прекрасную картину довершала засиявшая на севере радуга.

Подготовленной встречей о.Илиодор, по-видимому, остался удовлетворен, что и сказалось в его первом приветствии, произнесенном прямо с борта. Корреспондент «Колокола» предпочел не передавать эти слова, указав лишь, что иеромонах «поздоровался с саратовцами»[230]. А крикнул он следующее:

— Теперь я вижу, что в Саратове меньше дураков стало. В тот раз [здесь] и здесь (указывает направо и налево) стояли дураки в шапках, а теперь нет![231]

Позже это наблюдение было оспорено сотрудником «Саратовского листка»:

« — Когда было больше дураков в Саратове: до приезда монаха Илиодора или после?

— 26-го июля стало вдруг больше дураков... На 1701 человек»[232].

В свою очередь, и саратовцы отметили перемену сравнительно с прошлым приездом паломников: «иер.Илиодор на этот раз был гораздо смелее и увереннее в себе. Голос его, сильно охрипший, гремел властно и повелительно; осанка и поступь — гордая и самоуверенная»[233].

Местный хор пропел «Достойно», «Славься», гимн и, наконец, кантату в честь о.Илиодора. По трапу сначала поднялся поздороваться о.Ледовский, затем спустился первым иеромонах с криками «Расчистите дорогу! Долой дураков! Русь идет, святая Русь! Дорогу ей, дорогу!»[234], за ним паломники.

На сей раз о.Илиодор обошелся без экипажа и возглавил шествие пешим, даже не хромая, то ли в силу внезапного выздоровления после утренней вылазки в Вольске, то ли для лучшего контроля над своими приверженцами. Таковых последовало за ним немного: около тысячи паломников по каким-то причинам остались на пароходе, следовательно, вышло на берег около 700 чел.

Вторую высадку паломников в Саратове газеты живописали в самых ярких красках. Тут и «какое-то неистовство», в которое якобы приходят о.Илиодор и его паства, и повторное указание на страх погрома, возникший между владельцами магазинов, и откровенно карикатурные зарисовки. Пальму первенства следовало бы вручить вот этой заметке: «"Русскому слову" телеграфируют из Саратова, что толпа илиодоровцев, среди которой были пьяные, в продолжение трех часов бесчинствовала в городе, сбивала с прохожих шапки, врывалась в трактиры»[235].

Из газет подобные небылицы дословно перекочевали в жандармский отчет. Поэтому наиболее достоверным рассказом о событиях остается рапорт и.д. саратовского полицмейстера.

Шествие двигалось обычным порядком, без икон, но с флажками. Пели привычные уже песнопения и песни — «С нами Бог», гимн, «Славься» и т.д. В промежутках о.Илиодор возглашал многолетие архипастырям, пастырям, градоначальникам, военноначальникам, губернаторам и всему русскому народу, вечную память верным слугам Государя, павшим за веру, Царя и родину, анафему клятвопреступникам и безбожникам. Репортеры же слышали в этом сонме звуков главным образом анафему.

Маршрут шествия известен из полицейского рапорта: Бабушкин взвоз, Соборная площадь, улицы Никольская, Немецкая, Ильинская, Московская, снова Никольская и архиерейский дом. На карте этот путь выглядит как ковш Большой Медведицы, у основания ручки которого находится кафедральный собор. Миновав его, паломники сделали по саратовским улицам круг, точнее, прямоугольник и вернулись на то же место, причем опять-таки в храм не заходили.

Как объяснить причудливую форму маршрута? По-видимому, о.Илиодор вел свою паству куда-то вглубь города, но у Митрофаньевской площади раздумал и повернул сначала направо, а затем назад к Волге. Причинами могли стать инциденты, произошедшие на Немецкой улице, или нарушение паломниками строя, подмеченное репортерами. Впрочем, не исключено, что о.Илиодор нарочно сделал крюк, чтобы показать своих паломников саратовцам во всей красе.

Публики собралось так много, что по улицам остановилось движение, в том числе трамвайное. Как и прежде, саратовцы насмехались над илиодоровским шествием. Звучали свист и шиканье.

Тем не менее, сравнительно с утренней разминкой в Вольске, на пути илиодоровцы вели себя несколько приличнее. Вероятно, это заслуга полицейского наряда в 53 человека, который сопровождал шествие на протяжении всего маршрута.

Почти исчезают упоминания о сшибленных шапках. Складывается впечатление, что в Саратове илиодоровцы решили отказаться от применения силы и шире пользоваться услугами полиции. Зато на брань и словесные угрозы о.Илиодор не скупился. Например, на Никольской улице, увидав, что пассажиры трамвая остаются в шапках при виде процессии, иеромонах крикнул: «Снять шапки! Стекол не останется!», после чего все мигом обнажили головы[236].

В более серьезных случаях иеромонах обращался за содействием к полиции.

Например, на Бабушкином взвозе некий субъект игнорировал требование снять фуражку. О.Илиодор, браня его «сволочью» и «мерзавцем», потребовал его ареста:

— Не уйду до тех пор, двадцать ночей простою, пока не возьмут негодяя![237]

Полицейские направились к субъекту, но тому удалось скрыться.

Яркий эпизод произошел в трактире «Северный полюс» на Немецкой. О.Илиодору доложили, что неизвестный молодой человек ударил одну из паломниц и спрятался в этом заведении.

Согласно газетам, дальнейшие события выглядели так. Иеромонах, призвав на помощь «дружину», бросился к дверям. Те спешно захлопнулись. «Отвори, жид окаянный! — потребовал о.Илиодор. — Не то разнесем гостиницу! Камня на камне не оставим!». Его спутники взломали дверь, ворвались внутрь, опрокинули стол, причем только тут поняли, куда попали: «Святый отче! пойдем назад: здесь трактир». Обнаружив виновника, вывели его вон и сдали полиции[238].

А вот как тот же эпизод описывает полицейский рапорт: «Иер.Илиодор лично вошел в коридор ресторана с и.д.Пристава 3 участка Златогорским, где по указанию паломника задержали молодого человека»[239].

Однако улик против задержанного не нашлось, поскольку «потерпевшей налицо не оказалось», и по удостоверении личности в участке молодой человек был освобожден[240].

Самый нашумевший случай за время шествия произошел на углу Немецкой и Вольской улиц. «Дело было так, — рассказывал о.Илиодор: — идем в Саратове с паломниками по улице, вдруг слышу позади меня кричат: долой бинокль! Смотрю вверх и вижу во втором этаже, в окне две какие-то рожи, одна красная, а другая желтая, смотрят на нас в бинокль»[241].

Это была пожилая супружеская пара. «Заинтересовавшись необычайным зрелищем» и желая рассмотреть шествие[242], они по близорукости воспользовались биноклями. О.Илиодор, по обыкновению, счел это оскорблением и вскричал:

— Не смотри в бинокль, здесь не театр, а то в твои окна полетят камни[243].

Однако муж не послушался, а его жена начала жестикулировать. О.Илиодору показалось, что она передразнивает его, «как торговка на базаре». Позднее он даже воспроизводил мимикой, как это выглядело[244]. Полиция истолковала жесты женщины иначе: она показывает, что ее муж близорук[245]. Иеромонах же обиделся еще более:

— Ты что мотаешь своей башкой? Прочь отойдите от окна, нахалы, мерзавцы![246]

Толпа остановилась.

Выручил присутствовавший здесь по наряду заведующий полицейским резервом М.В. Богородицкий. Дернув увлеченного ссорой иеромонаха за рукав, он сообщил:

— Батюшка, ведь это Никитины, высокообразованные и интеллигентные люди, они соорудили колокольню на свои средства в храме[247].

— Все равно, в бинокль нельзя смотреть, — ответил, смягчаясь, о.Илиодор.

Никитин тем временем отошел от окна, и толпа возобновила свое шествие[248].

Излагая этот эпизод, газеты напутали буквально во всем. Не зная, с чего началась перепалка, сочиняли разные поводы. Фразу о.Илиодора о камнях передавали так: «Камня на камне не останется от этого дома!..», «Разнесем дом!». Вслед за чем паломники якобы начали вырывать булыжники из мостовой, как будто этим путем можно разрушить крепкий (сохранившийся до сих пор) двухэтажный особняк. Наконец, Богородицкий превращен в «десятки полицейских чиновников», которые «подскакивают к Илиодору, упрашивают его успокоиться и обещают составить протокол»[249]. Но из полицейского рапорта видно, что дело ограничилось обычными в устах о.Илиодора ругательствами и угрозами.

Если бы этот мелкий случай коснулся рядового обывателя, то канул бы в безвестность. Но Никитины были очень известными в Саратове и состоятельными людьми. П.А. Никитин — младший из трех братьев, знаменитых основателей первого русского цирка, гласный городской думы. Как церковный жертвователь и благоукраситель, он по представлению преосв.Гермогена был Высочайше награжден орденом св.Анны 3-й степени. Поэтому Никитину было особенно обидно услышать брань в свой и женин адрес из уст священнослужителя. Последовал крупный скандал: обиженный жаловался во все инстанции, о.Илиодор ответил наложенной по телеграфу анафемой, что дало повод к новой жалобе, и конец делу положил только Св.Синод.

Таковы жертвы, пострадавшие от илиодоровского шествия по саратовским улицам. Сравнительно с вольскими событиями это несомненный прогресс. Впрочем, местная печать сообщала о нескольких случаях побоев, нанесенных паломниками местным жителям. Официальные сведения опровергают эти факты.

Наконец, сделав круг по городу, илиодоровцы и другие участники шествия вернулись к архиерейскому дому и вошли во двор. Официальная встреча была построена по нижегородскому образцу: паломники и публика остались во дворе, а о.Илиодор вместе с преосв.Досифеем произнесли речи с балкона. Иеромонах в своем слове говорил о значении паломничества и о «львицах» и «тигрицах», в которых могут при необходимости превратиться его спутницы. Затем поднес преосвященному икону прп.Серафима. В свою очередь, еп.Досифей обратился к паломникам с краткой напутственной речью. Пропели гимн, и о.Илиодор объявил, что паломникам следует отдохнуть здесь, во дворе, и потом вернуться на пароход, куда преосвященный пришлет обед. Сам иеромонах ушел в архиерейские покои.

Эпизод с Никитиным совершенно меркнет перед последним и главным скандалом всего саровского паломничества — квачом. Произошел этот скандал в архиерейском дворе. По одним сведениям, во время речи о.Илиодора, по другим — при пении паломниками патриотических песен.

В толпе находился тот самый сотрудник «Саратовского вестника» Мирославов, который издевался над о.Илиодором в прошлый его приезд. Илиодоровцы приметили врага в своих рядах. Последовала безобразная сцена. Один схватил Мирославова сзади, не позволяя жертве вырваться, другой обмазал репортеру лицо и костюм чем-то черным, что сначала показалось очевидцам нефтью. Затем хулиганы исчезли. Они действовали так быстро, что никто не успел прийти бедолаге на помощь. Опомнившись, случайные свидетели — паломники и публика — стали подходить к Мирославову, соболезновать ему и вытирать платками его костюм.

Не подлежит сомнению, что это была месть репортеру за насмешки над иеромонахом. Но кому пришла в голову дикая мысль о подобной расправе?

Мирославов винил, конечно, о.Илиодора. Заметка «Саратовского вестника», очевидно, отражающая взгляд своего сотрудника, сообщает, будто во время исполнения гимна «иер.Илиодор подозвал к себе одного из паломников, что-то ему сказал и показал палкой в сторону, где стоял сотрудник "Саратовского вест." г.Мирославов». После инцидента хулиган, «запачканный нефтью, появился на балконе» архиерейского дома. «Наблюдая эту сцену, иер.Илиодор смеялся и кричал: "я сяду еще вам на шею и покажу, кто такой Илиодор!"»[250].

Ту же версию воспроизводит «Саратовский листок»:

«Братчик скрылся в архиерейском доме. Илиодор, посматривая в сторону г.Мирославова, улыбался и говорил:

— Подождите, хулиганы, крамольники и богоотступники: я еще сяду вам на шею, покажу вам!..»[251].

Жандармский отчет никаких слов не передает, однако сообщает, что во время экзекуции «иер.Илиодор смотрел в сторону Мирославова и довольно улыбался»[252].

С другой стороны, правая печать поспешила заступиться за иеромонаха. В «Волге» и «Новом времени» появились заметки, изображавшие инцидент как шалость безвестной «детской души»[253]. Сотрудник «Колокола» написал, что Мирославов был вымазан «двумя неизвестными субъектами» «к великому огорчению о.Илиодора и паломников». И вообще, дескать, по слухам наказали репортера сами саратовцы, «которым Мирославов порядочно насолил», причем приурочили это событие к приезду паломников, чтобы свалить на них всю вину[254].

Сам о.Илиодор отрицал свою причастность к этому делу, объясняя его инициативой «какого-то безумца»[255].

Полиция составила протокол и по свежим следам попыталась разыскать виновника. Однако оказалось, что ни потерпевший, ни свидетели его не успели рассмотреть. Помнили лишь, что это парень лет 18-20-ти.

Орудие преступления валялось тут же в архиерейском дворе. Согласно жандармскому рапорту, это был помазок, сделанный из паломнических национальных флажков. К нему прилагалась кружка для сбора пожертвований, наполненная дегтем.

Месяцем позже, желая откреститься от этого дела, Аполлон Труфанов выставил это орудие, якобы привезенное саратовскими духовными книгоношами, на площади перед монастырем, чтобы все видели, что помазок сделан не из флага, а «из старой, поганой грязной тряпки»[256]. Однако едва ли это действительно был тот самый помазок.

С легкой руки илиодоровского лагеря это знаменитое орудие получило наименование «квача». Согласно словарю Даля, слово «квач» представляет собой южный диалектизм и означает помазок в дегтярнице. Благодаря саратовскому инциденту это слово узнала вся Россия. Даже Стремоухов упоминает его в своих воспоминаниях, определяя его как «огромную кисть»[257].

Предметы, послужившие материалом для изготовления «квача», недвусмысленно указывали на вину илиодоровцев. Также следует заметить, что деготь был, очевидно, припасен заранее, то есть ко встрече с Мирославовым готовились заблаговременно.

Вскоре «Саратовский вестник» напечатал безграмотное письмо, подписанное «паломником Сергеем Кирилловым» и возлагавшее ответственность за инцидент на о.Илиодора: «так как личность мы ни знали г.Мирослава то потому он и указал на него палкою и велел окружить его толпою поломников чтобы нитак была заметна. Потому то мы все паломники, и дружина приступили К г. Мирославу что нам была строга приказана нашем Путеводителем иep.Илиодором ещъ в пути все cиe сделать»[258].

Однако о.Илиодор поспешил уведомить преосв.Гермогена, что «паломника Сергея Кириллова» у него не было[259].

Подлинные обстоятельства «квачного дела»[260] были установлены негласным агентурным расследованием. Оказалось, что перед стоянкой в Саратове послушник Савва Несмеянов сообщил трем своим товарищам — Ивану Орешкину, Федору Лапину и Дмитрию Соколенко: о.Илиодор будто бы желает, чтобы Мирославова вымазали дегтем. Собеседники согласились принять участие. Подготовили орудия для вымазания. Решили, что когда Савва укажет своим сообщникам на жертву, то трое схватят ее за руки, а Соколенко будет мазать. Однако на деле этот план нарушился, так что держал репортера один Савва, мазал Соколенко, Лапин успел лишь подойти, а Орешкин остался в стороне. Затем на пароходе Савва и Лапин даже подрались, поскольку оба претендовали на сомнительную честь вымазания Мирославова[261]. Таковы были нравы илиодоровского окружения.

Действительно ли о.Илиодор приказал вымазать репортера? Возможно, иеромонах по присущей ему кровожадности, вслух мечтал о подобной экзекуции, а Савва услышал и решил выслужиться. Как бы то ни было, когда наказание свершилось, о.Илиодор его вполне одобрил. Во всех его отзывах о «квачном деле» сквозит одобрение.

В одной речи он пояснял, что Мирославов вымазан именно дегтем, а не краской, по подобию развратных людей, чьи ворота в деревнях мажут дегтем. Репортер же развратничает пером, занимаясь «б…словием»[262].

В другой раз о.Илиодор ввел выражение «мазать Африку», потому что дегтярное пятно на лице Мирославова якобы имело форму африканского континента, и грозил употребить этот прием и применительно к другим «стервятникам»[263].

К тому же по возвращении в Царицын о.Илиодор назначил главного организатора «квачного дела» Савву своим телохранителем и стал брать его всюду с собой.

Проведя в архиерейском дворе более часа, в 7 час. вечера паломники под предводительством о.Илиодора направились к пристани. На пути, по обыкновению, пели, причем в репертуар была включена вышеупомянутая кантата. В промежутках о.Илиодор возглашал свои обычные многолетия и анафемы. Между прочим, звучало еще следующее прошение:

— Всех искренно заблуждающихся, Господи, помилуй!

— Господи помилуй! — подхватывали паломники[264].

Из стоявшего на берегу Волги кафешантана «Приволжский вокзал» раздался свист. О.Илиодор остановился и провозгласил анафему «сему месту разврата, всем живущим там блудницам, соблазнителям и попустителям». Паломники подхватили. Посетители, наблюдавшие за этой процедурой из-за изгороди, лишь улыбались.

— Как? — вознегодовал иеромонах. — Вы смеетесь! Да постигнет вас Божья кара. Нельзя смеяться, слышите!

И упрекнул публику:

— Мы молимся Богу, а вы развратничаете! Мы Его просим о прощении грехов русского народа, а вы наводите Его на праведный гнев![265]

Для проводов на пристани собрались публика и почти все саратовское духовенство. Хор пел кантату, ставшую хитом этого дня. Паломники прошли на пароход сквозь полицейскую цепь.

Печать отмечает, что перед отправлением на пароход принесли несколько мешков провизии. Это как будто соответствует распоряжению преосвященного прислать обед для паломников. Однако, по сведениям печати, принесенная провизия была закуплена в лавочках по распоряжению о.Илиодора. Загадочный недосмотр! Неужели и преосв.Досифей не сочувствовал паломникам?

В 8½ час. вечера пароход отошел от пристани. Вслед ему с берега доносилось пение.

Саратовский вечер оказался богат на скандалы, произошедшие на почве действительного или воображаемого непочтительного отношения к шествию.

«В Саратове подвиги "дружины" превзошли все прежние... — писал «Звонарь». — Тут уж прямо брались за камни, врывались в трактиры, улавливали скрывшегося обывателя за воротами и тащили провинившихся пред грозные очи своего предводителя»[266].

На следующий день эту тему продолжила передовая статья «Саратовского вестника»: «ъ течение четырехчасового своего пребывания на саратовских улицах отряд паломников успел развить целую гамму военных действий, от диких выкриков вплоть до штурма трактиров и до угроз бомбардировкой камнями. И надо думать, что "событий" было бы еще больше, если бы само население не проявило большой сдержанности»[267].

Впрочем, зная по Вольску способность илиодоровцев к кулачной расправе, следует признать, что большую сдержанность сейчас проявили именно они.

Наконец, около 3 час. дня 27 июля пароход прибыл в Царицын. Паломничество завершилось.

К прибытию парохода толпа сочувствующих и любопытных заполнила набережную, сходни и виадук железной дороги. Для встречи явилось местное духовенство во главе с прот.Каверзневым. Полиция отсутствовала, что поразило о.Илиодора, избалованного за время путешествия вниманием властей:

«На обратном пути из Сарова нас в каждом городе встречали губернатор, полицмейстер, сотни городовых, а по приезде в наш родной город Царицын на пристани никого из полиции не было и порядок установить было некому, а потому происходила страшная давка, в которой мне свободно могли бы вонзить нож в бок и подавить много народа»[268].

Обращаясь к толпе, о.Илиодор сообщил, что их «победоносное шествие» произвело должное впечатление: у богохульников и крамольников «коленки дрожали», а остальные встречавшие радовались[269].

С обычным пением шествие направилось в монастырь, где о.Илиодор произнес проповедь о паломничестве, поздравил его участников с благополучным возвращением и распустил их по домам, одновременно приглашая всех прихожан подойти к нему под благословение.

Как и хотел о.Илиодор, его паломничество прошло «шумно, громко, с помпой». Опасения фельетониста «Саратовского листка» сбылись в полной мере. Беспокойный иеромонах не только пароход превратил в монастырское подворье, но попытался распространить этот прием на все Поволжье. Отныне илиодоровское дело стало делом всей Волги.

Жители попутных городов получили даровое развлечение, а кое-кто и тумаки. Провинциальные репортеры упражнялись в остроумии, иные даже в сочинительстве, множа свои гонорары. Раньше только царицынские репортеры наживались на илиодоровской теме, а теперь зашибли деньгу их коллеги по всему Поволжью. Столичные и провинциальные газеты соревновались в глубокомыслии, рассуждая о необычайном паломничестве.

Несомненно, оно вместило в себя черты духовного подвига, впрочем, оттесненные на второй план бесчисленными скандалами. Некая «русская православная женщина» из числа паломников попыталась восстановить справедливость на страницах «Колокола», описывая тяготы пути:

«Так в продолжение 19 дней паломничества тело этих 1800 чел. не знало отдыха: длинные богослужения, шествие по мостовым городов, где останавливались, по пыли и грязи, о которой столичные жители не имеют и представления, с тяжелыми иконами, хоругвями, "знаменами", с котомками за плечами, шли под проливным дождем, по грязи, в темноте, — ночью; одежда во время отдыха не успевала просыхать, в мокрой продолжали идти. У преподобного Серафима говение: длинные богослужения, и затем без отдыха осматривание монастыря и опять обратно пешком в Арзамас. Жарко идти, и дорога жесткая, обувь по неопытности неприспособленная, набили мозоли кровяные, но, не обращая на них внимание, продолжали идти, вследствие чего мозоли превращались в нарывы, и все-таки шли!»[270].

Сам же о.Илиодор, между прочим, упомянул, что «у многих паломников в пути от пешего хождения отпали подошвы сапог...»[271].

Увы, так хорошо задуманное и организованное, так стоически исполненное, это путешествие подверглось постепенной деградации.

Одним из первых открытий о.Илиодора на пути оказалось нежелание публики воздать должное его «апостольскому труду». Столкнувшись с насмешками, иеромонах негодовал и всячески выражал свое возмущение. Примененные им приемы воздействия на неугодных лиц совершенно не отвечали степени их вины.

Мелочность придирок о.Илиодора к публике хорошо выражена следующей окарикатуренной зарисовкой саратовского репортера:

«Около ресторана "Прага" паломники замахали дубинками на любопытных, которые стояли у окон и смотрели на дикое зрелище. Один из них погрозил пальцем паломникам.

— Дружина! Оскорбление мне нанесли, совершающему апостольский подвиг! Грозят мне пальцем, — закричал Илиодор.

Поднялся свист и крик.

— Полиция! связать крамольника! Русь идет...»[272].

Сталкиваясь с неподчинением прохожих, он подозрительно быстро терял самообладание. Вместо того, чтобы просто плюнуть на выходки пьяных и бездельников, он дотошно добивался их наказания, стремясь контролировать все и вся, достать даже тех, кто сидит на третьем этаже, заткнуть не только рты неугодных лиц, но даже пасть комнатной собачки, тявкающей на шествие.

У о.Илиодора и его паломников закружилась голова. На обратном пути он словно забыл цель поездки и чувствовал себя политическим вождем. Чем ниже они спускались по Волге, тем изобретательнее ругался о.Илиодор и тем наглее орудовали его хулиганы.

На причины постигшего паломников головокружения отчасти проливает свет наблюдение одного из саратовских репортеров, сделанное после очередного пения толпой анафемы: «Впечатление такое, что хор наэлектризовывает самого Илиодора. По его лицу пробегает нервная дрожь. Глаза блестят»[273].

По-видимому, иеромонах и его паства плохо влияли друг на друга, что проявилось лишь при тесном общении в условиях совместного проживания на пароходе. О.Илиодор, должно быть, и сам не ожидал, что приобрел такое влияние на людей, тем более что его сопровождали в основном женщины. Окруженный обожавшей его паствой, он начал смотреть на инакомыслящих как на преступников и требовать для них наказания.

Под стать вождю оказалось и войско, в котором сполна проявились первобытные инстинкты, что особенно сказалось на некоторых заводилах вроде Несмеянова и Лапина. Подполк.Тюфяев именовал эту категорию лиц «огарками»[274], а фельетонист «Голоса Москвы» Н. Вильде изобрел даже неологизм «хулидоры» — «безобразники, окружающие скандальничающего инока Илиодора»[275].

Вместо того, чтобы сдерживать своих приверженцев-хулиганов, польщенный их преданностью о.Илиодор потакал им. Они не довели его до беды лишь благодаря тому, что власти догадались командировать для охраны порядка усиленные наряды полиции.

Полицейские чины сыграли активную роль в этих событиях еще и потому, что вслед за «хулидорами» оказались исполнителями воли иеромонаха. Формально преследование полицией «богохульников» отвечало закону. То же самое совершалось на улицах Российской Империи и без участия о.Илиодора. Вот, например, заметка в «Царицынском вестнике»: «Вечером 11 июля на базаре 2-й части задержан и отправлен в часть городовым кр[естьяни]н Гриценко, произносивший хулу на Бога»[276]. Однако никаким законом не предусматривалось подчинение полиции духовному лицу.

Из всех властей только подполк.Тюфяев осмелился открыто пресечь это незаконное потакание полицейских чинов потерявшему голову иеромонаху. Остальные помалкивали, втихомолку за спиной о.Илиодора освобождая задержанных лиц. Высшие же власти попутных губерний наперебой спешили засвидетельствовать ему свою дружбу. «…полное сочувствие к нашему подвигу мы встретили там, откуда его совсем не ожидали, — говорил о.Илиодор самарскому губернатору 25 июля. — Сочувствие мы встретили от светских властей и больше всего от Вашего Превосходительства»[277].

Ввиду поднятого печатью шума роль полиции стала в ведомственной переписке преуменьшаться или вовсе замалчиваться. Например, самарский губернатор Протасьев в письме Столыпину умалчивает о задержании полицейскими чинами трех субъектов, насмехавшихся над о.Илиодором с балкона третьего этажа. В донесении и.д. начальника Саратовского губернского жандармского управления при описании одного из столкновений о.Илиодора с лицом, не снявшим шапку, вычеркнуты слова: «К рабочему направились полицейские». Вольский полицмейстер на запрос вице-губернатора с чистой совестью ответил: «никаких арестов и задержаний по требованиям иером.Илиодора при последнем проезде его чрез г.Вольск чинами вольской полиции не производилось»[278], умалчивая, что не производилось лишь благодаря вмешательству Тюфяева.

Если все губернаторы, кроме саратовского, поддержали о.Илиодора, то с преосвященными картина была обратная: всецело поддержал его только саратовский еп.Гермоген. Он оказался единственным архиереем, посетившим паломнический пароход. Всеми остальными владыками, включая отчасти даже викарного еп.Досифея, о.Илиодор остался разочарован. Стучась в закрытые двери соборов, напрасно ожидая торжественных встреч, крестных ходов, колокольных звонов, он досадовал на равнодушие духовенства, игнорировавшего его и паломников: «этому великому подвигу православных людей не сочувствуют те люди, которые должны ему более всего сочувствовать»[279]. Кому, как не собратьям, понять и оценить его паломнический подвиг! И вот они-то и не оценили! Отсюда признание о.Илиодора, что «ему страшно больно и обидно»[280]. Впрочем, характерно, что, отчаянно ломясь в закрытые храмовые двери, иеромонах в своем «апостольском» путешествии нередко проходил мимо открытых.

[1] Стремоухов П.П. Моя борьба с епископом Гермогеном и Илиодором // Архив русской революции. Т.16. Берлин, 1925. С.38.

[2] Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.235. В.Г. О.Илиодор // Новое время. 17 мая 1911.

[3] Государственный архив Волгоградской области (далее – ГАВО). Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.3; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.272 об.; Там же. Л.318 об. Волжское слово 26 июля 1911; Там же. Л.310; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911. Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому; Речь 27 июля. Государственный архив Саратовской области (далее – ГАСО). Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.117. Донесение и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[4] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.389 об.; Там же. Л.356; Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[5] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.389 об.; Там же. Л.356; Там же. Л.318 об. Волжское слово 26 июля 1911.

[6] Свой. Письма к дальним // Саратовский листок. 19 июня 1911. №134.

[7] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.306. Третье дело иеромонаха Илиодора // Современное слово. 3 августа 1911.

[8] Там же. Л.269. Филатович Б. Иер.Илиодор в Н.Новгороде (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 21 июля 1911.

[9] Бывший иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов). Святой черт. Записки о Распутине. М., 1917. С.60.

[10] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.51. Рапорт Василевского 21 июня; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355 об.

[11] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.56 об. – 57. Донесение Семигановского.

[12] Там же. Л.57.

[13] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.252. Биржевые ведомости. 7 июля 1911; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.390. П.М-в. Бабий поход (Письмо из Царицына) // Раннее утро. 13 июля 1911.

[14] Там же. Л.358. Речь. 1 июля 1911.

[15] Голос Москвы. 10 июля 1911. №158; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.256. Русское слово. 10 июля 1911.

[16] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.112, 118; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.303; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.256. Р.Слово. 10 июля 1911; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.389. Грандиозное паломничество от Царицына до Камышина; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355.

[17] Илиодор в Самаре // Саратовский листок. 15 июля 1911. №155.

[18] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.390. П.М-в. Бабий поход (Письмо из Царицына) // Раннее утро. 13 июля 1911; М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[19] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.387. Многих. Заметки // Всеобщая газета. 14 июля 1911; Там же. Л.390. П.М-в. Бабий поход (Письмо из Царицына) // Раннее утро. 13 июля 1911; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.265. Раннее утро. 16 июля 1911.

[20] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.356.

[21] Там же. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911, Там же. Л.356; Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.356; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911. Речь в Казани 24 июля.

[22] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355.

[23] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.272 об.; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.266. Современное слово. 17 июля 1911.

[24] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.57; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355.

[25] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.297. Николин П. Психоз // Современное слово. 2 августа 1911; Там же. Л.298. Ф.М. "Русь идет!" // Утро России. 2 августа 1911.

[26] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.356 об.; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.107 об. Рапорт хвалынского уездного исправника.

[27] Там же. Л.57. Донесение Семигановского.

[28] И. Пребывание иеромон.Илиодора в Самаре // Голос Самары. 13 июля 1911. №151.

[29] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.362.

[30] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911. Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому.

[31] Илиодор в Самаре // Саратовский листок. 15 июля 1911. №155; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.388. Русское слово. 13 июля 1911; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.5.

[32] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.262. Илиодор и его "святая дружина" // Утро России. 15 июля 1911; Илиодор и паломники в Нижнем Новгороде // Саратовский листок. 19 июля 1911. №158; И. Пребывание иеромон.Илиодора в Самаре // Голос Самары. 13 июля 1911. №151.

[33] Алексеев И. «Ах ты, воля, моя воля»! Посещение в июле 1911 г. иеромонахом Илиодором (С.М.Труфановым) и его сторонниками Казани [Электронный ресурс] // Русская народная линия. URL: https://ruskline.ru/analitika/2013/11/14/ah_ty_volya_moya_volya

[34] Там же.

[35] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.389 об.

[36] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.360.

[37] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.303 об. Письмо Курлова Саблеру 22 июля 1911.

[38] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.269. Филатович Б. Иер.Илиодор в Н.Новгороде (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 21 июля 1911.

[39] Там же. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911; Там же. Л.262. Илиодор и его "святая дружина" // Утро России. 15 июля 1911.

[40] Свой. Илиодоров соблазн // Саратовский листок. 31 июля 1911. №168; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.430. Жалоба обер-прокурору П.А.Никитина; Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911; Никитин П. Пo поводу письма иep.Илиoдора к кн.Мещерскому // Саратовский вестник. 25 августа 1911. №186.

[41] Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому. РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911.

[42] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911.

[43] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.358.

[44] Там же. Л.360 об., 361 об.

[45] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911.

[46] Саратовский вестник. 15 июля 1911. №154.

[47] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911; Там же. Л.319. Волжское слово. 26 июля 1911; Вопрос об Илиодоре // Саратовский листок. 19 августа 1911. №182.

[48] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // Утро России. 26 августа 1911.

[49] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.311.

[50] Вопрос об Илиодоре // Саратовский листок. 19 августа 1911. №182.

[51] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.402.

[52] Вопрос об Илиодоре // Саратовский листок. 19 августа 1911. №182.

[53] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.305. Одинокий. Возвращение паломников из Сарова // Колокол. 3 августа 1911.

[54] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.341. Королев А. О.Илиодор в Царицыне (Путевые впечатления) // Земщина. 11 августа 1911.

[55] Там же.

[56] Там же. Л.389.

[57] Там же. Л.389 об.

[58] Там же. Л.341. Королев А. О.Илиодор в Царицыне (Путевые впечатления) // Земщина. 11 августа 1911.

[59] Там же. Л.389.; The mad monk of Russia Iliodor. Life, memoirs and confessions of Sergei Michailovich Trufanoff (Iliodor). New York, 1918. P.42.

[60] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.258. Крузе К. Паломничество о.Илиодора // Земщина. 13 июля 1911.

[61] Паломничество иер.Илиодора и его почитателей // Саратовский листок. 13 июля 1911. №153.

[62] Там же.

[63] Там же.

[64] Там же.

[65] Там же.

[66] Там же.

[67] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.358.

[68] Икс. Необычное зрелище (Из впечатлений очевидца) // Саратовский вестник. 13 июля 1911. №152.

[69] Там же; Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[70] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[71] Паломничество иер.Илиодора и его почитателей // Саратовский листок. 13 июля 1911. №153; М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[72] Там же.

[73] Там же.

[74] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.262. Илиодор и его "святая дружина" // Утро России. 15 июля 1911.

[75] Саратовский вестник. 15 июля 1911. №154; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.356.

[76] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151

[77] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.362; М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[78] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.362.

[79] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[80] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.262. Илиодор и его "святая дружина" // Утро России. 15 июля 1911.

[81] Там же.

[82] Икс. Необычное зрелище (Из впечатлений очевидца) // Саратовский вестник. 13 июля 1911. №152.

[83] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.262. Илиодор и его "святая дружина" // Утро России. 15 июля 1911.

[84] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[85] Икс. Необычное зрелище (Из впечатлений очевидца) // Саратовский вестник. 13 июля 1911. №152.

[86] Там же.

[87] Там же.

[88] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[89] Там же.

[90] Там же.

[91] Илиодор и его паломники // Саратовский листок. 17 июля 1911. №157.

[92] Там же.

[93] Там же.

[94] М. О.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 12 июля 1911. №151.

[95] Паломничество иер.Илиодора и его почитателей // Саратовский листок. 13 июля 1911. №153.

[96] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.358 об.

[97] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.107. Рапорт хвалынского уездного исправника.

[98] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.355-355 об.

[99] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.107.

[100] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.356.

[101] Там же. Л.357 об.

[102] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.108. Рапорт хвалынского уездного исправника 15 августа; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.357 об.

[103] Саратовский листок. 20 июля 1911. №159.

[104] Звонарь. Иер.Илиодор на Волге // Саратовский вестник. 22 июля 1911. №160.

[105] И. Пребывание иеромон.Илиодора в Самаре // Голос Самары. 13 июля 1911. №151.

[106] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.360.

[107] Там же. Л.359; Городской вестник. 16 июля 1911. №1210.

[108] Илиодор в Самаре // Саратовский листок. 15 июля 1911. №155.

[109] Городской вестник. 16 июля 1911. №1210.

[110] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.359 об. - 360.

[111] И. Пребывание иеромон.Илиодора в Самаре // Голос Самары. 13 июля 1911. №151.

[112] Илиодор и его паломники // Саратовский листок. 17 июля 1911. №157.

[113] Причем «господин Г.», не снявший шапку, будто бы получил от илиодоровца удар палкой по голове (Алексеев И. Ук. соч.)

[114] Речь у ворот казанского монастыря. Цит. по: Алексеев И. Ук. соч.

[115] Там же.

[116] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.361 – 361 об.; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.268. "Пророчество" Илиодора // Утро России. 19 июля 1911.

[117] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.361 об.

[118] Цит. по: Алексеев И. Ук. соч.

[119] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.361 об.

[120] Алексеев И. Ук. соч.

[121] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.361.

[122] Там же. Л.361 об. – 362.

[123] Там же. Л.362.

[124] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.5 об.

[125] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.269. Филатович Б. Иер.Илиодор в Н.Новгороде (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 21 июля 1911.

[126] Илиодор и паломники в Нижнем Новгороде // Саратовский листок. 19 июля 1911. №158.

[127] Там же.

[128] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.269. Филатович Б. Иер.Илиодор в Н.Новгороде (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 21 июля 1911; Илиодор и паломники в Нижнем Новгороде // Саратовский листок. 19 июля 1911. №158.

[129] Там же; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.265. Раннее утро. 16 июля 1911.

[130] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.364-364 об.; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.269. Филатович Б. Иер.Илиодор в Н.Новгороде (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 21 июля 1911; Илиодор и паломники в Нижнем Новгороде // Саратовский листок. 19 июля 1911. №158.

[131] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.364 об.

[132] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.303 об. Письмо ген.Курлова Саблеру 22 июля 1911.

[133] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.89. Донесение Семигановского.

[134] Там же.

[135] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.353. Русская православная женщина. Паломнический подвиг // Колокол. 12 августа 1911.

[136] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.271. Одинокий. Грандиозное паломничество (Соб. кор.) // Колокол. 23 июня 1911.

[137] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.89. Донесение Семигановского.

[138] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.353. Русская православная женщина. Паломнический подвиг // Колокол. 12 августа 1911.

[139] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.271. Одинокий. Грандиозное паломничество (Соб. кор.) // Колокол. 23 июня 1911; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.353. Русская православная женщина. Паломнический подвиг // Колокол. 12 августа 1911.

[140] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.271. Одинокий. Грандиозное паломничество (Соб. кор.) // Колокол. 23 июня 1911.

[141] Приезд о.Илиодора // Нижегородский листок. 23 июля 1911. №197; Речь губернатору в Нижнем Новгороде. РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.356. Обратный путь паломников.

[142] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.271. Одинокий. Грандиозное паломничество (Соб. кор.) // Колокол. 23 июня 1911; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.89. Донесение Семигановского.

[143] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.272 об.

[144] Приезд о.Илиодора // Нижегородский листок. 23 июля 1911. №197.

[145] Там же; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911.

[146] Там же. Л.319. Волжское слово 26 июля 1911.

[147] Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911.

[148] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.318 об. Волжское слово 26 июля 1911.

[149] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.285. Дубровский М. Понизовая вольница // Всеобщая газета. 29 июля 1911.

[150] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90. Донесение Семигановского.

[151] Там же. Л.118-119. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[152] Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911.

[153] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.430. Жалоба Никитина обер-прокурору; Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911; Письмо Садчикова Никитину. Вопрос об Илиодоре // Саратовский листок. 19 августа 1911. №182.

[154] Саратовский вестник. 17 августа 1911. №179.

[155] Стремоухов П.П. Ук. соч. С.38; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.430. Жалоба Никитина обер-прокурору.

[156] Там же. Л.265. Нижегородский листок. 25 июля 1911. №199.

[157] Там же.

[158] Там же.

[159] Там же.

[160] Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911.

[161] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.265. Нижегородский листок. 25 июля 1911. №199; Голос Москвы. 20 августа 1911. №191.

[162] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.337. Суслов М. Торжество православия // Русское знамя. 11 августа 1911.

[163] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.89 об. Донесение Семигановского.

[164] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.392. Русское слово. 23 июля 1911; Там же. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90.

[165] Приезд о.Илиодора // Нижегородский листок. 23 июля 1911. №197.

[166] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90.

[167] Приезд о.Илиодора // Нижегородский листок. 23 июля 1911. №197.

[168] Там же.

[169] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.337. Суслов М. Торжество православия // Русское знамя. 11 августа 1911; Саратовский вестник. 26 августа 1911. №187. 24 августа 1911; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.384. Русское знамя. 30 августа 1911.

[170] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911.

[171] Приезд о.Илиодора // Нижегородский листок. 23 июля 1911. №197.

[172] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90. Донесение Семигановского.

[173] Стремоухов П.П. Ук. соч. С.39; Iliodor. P.296-297.

[174] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.337. Суслов М. Торжество православия // Русское знамя. 11 августа 1911.

[175] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90 об. Донесение Семигановского; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911.

[176] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.356; Там же. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911; Там же. Л.340. Филатович Б. Паломничество о.Илиодора (Впечатления зрителя) // Московские ведомости. 10 августа 1911.

[177] Там же. Л.356.

[178] Там же. Л.395. Раннее утро. 23 июля 1911; Там же. Л.393. Голос Москвы. 23 июля 1911.

[179] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.90. Донесение Семигановского.

[180] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911.

[181] Там же

[182] Там же

[183] Там же

[184] Там же. И.Е.Алексеев предполагает, что встреча не была случайной и икону допустили по разрешению архиеп.Иакова (Алексеев И. Ук. соч.). Но старые счеты преосв.Иакова с о.Илиодором рождают сомнение в этой версии. Вообще в неожиданной встрече иеромонаха с дорогой для него святыней видится что-то промыслительное.

[185] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911.

[186] Там же

[187] Саратовский листок. 28 июля 1911. №165.

[188] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911.

[189] Там же

[190] Там же. Л.376. Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // Утро России. 26 августа 1911.

[191] Там же. Л.274. Илиодор в Казани (Второе посещение) // Камско-Волжская речь. 26 июля 1911.

[192] Алексеев И. Ук. соч.

[193] Цит. по: Илиодорово шествие в Самаре 12 июля 1911 года [Электронный ресурс] // URL: https://kraeham.livejournal.com/61887.html

[194] Илиодор в Вольске (От нашего корреспондента) // Саратовский вестник. 30 июля 1911. №166.

[195] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.430. Жалоба Никитина обер-прокурору.

[196] Свой. Илиодоров соблазн // Саратовский листок. 31 июля 1911. №168.

[197] О буйстве поклонников Илиодора (Из беседы с очевидцем, подполк.[А.А.]Тюфяевым) // Там же. 3 августа 1911. №170.

[198] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.318 об. Волжское слово 26 июля 1911.

[199] Там же

[200] Там же. Л.319. Волжское слово 26 июля 1911.

[201] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.305. Одинокий. Возвращение паломников из Сарова // Колокол. 3 августа 1911.

[202] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.319. Волжское слово 26 июля 1911.

[203] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.3.

[204] Звонарь. Где же предел? // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164; Саратовский листок. 2 августа 1911. №169; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.318 об. Волжское слово 26 июля 1911.

[205] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.99 об - 100. Письмо Протасьева Столыпину 27 июля 1911.

[206] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.305. Одинокий. Возвращение паломников из Сарова // Колокол. 3 августа 1911.

[207] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.3 об. – 4.

[208] Там же. Л.4; Саратовский листок. 28 июля 1911. №165.

[209] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.319. Волжское слово 26 июля 1911; ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.4.

[210] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.305. Одинокий. Возвращение паломников из Сарова // Колокол. 3 августа 1911.

[211] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.4.

[212] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.319. Волжское слово 26 июля 1911.

[213] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.4 – 4 об.

[214] Там же. Л.4 об.

[215] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.112 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[216] О буйстве поклонников Илиодора (Из беседы с очевидцем, подполк.[А.А.]Тюфяевым) // Саратовский листок. 3 августа 1911. №170.

[217] Буйство поклонников Илиодора в Вольске (От нашего корреспондента) // Там же. 29 июля 1911. №166.

[218] О буйстве поклонников Илиодора (Из беседы с очевидцем, подполк.[А.А.]Тюфяевым) // Там же. 3 августа 1911. №170; Буйство поклонников Илиодора в Вольске (От нашего корреспондента) // Там же. 29 июля 1911. №166.

[219] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.112 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[220] Там же. Л.79. Рапорт вольского полицмейстера 26 июля.

[221] Жалоба Коломейцевой губернатору. Саратовский вестник. 27 октября 1911. №235; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.112 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[222] Буйство поклонников Илиодора в Вольске (От нашего корреспондента) // Саратовский листок. 29 июля 1911. №166.

[223] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.79 об. Рапорт вольского полицмейстера 26 июля.

[224] О буйстве поклонников Илиодора (Из беседы с очевидцем, подполк.[А.А.]Тюфяевым) // Саратовский листок. 3 августа 1911. №170.

[225] В отношении Волкова жандармы тоже приводят эту фразу, по-видимому, заимствуя ее из газет. Рапорт полицмейстера о роли иеромонаха умалчивает (ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.79. Рапорт вольского полицмейстера 26 июля; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.112 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911; Буйство поклонников Илиодора в Вольске (От нашего корреспондента) // Саратовский листок. 29 июля 1911. №166; Илиодор в Вольске (От нашего корреспондента) // Саратовский вестник. 30 июля 1911. №166); Письмо иep Илиодора к кн.Мещерскому // РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376. Утро России. 26 августа 1911.

[226] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.113 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[227] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[228] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.118 об. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[229] Там же.

[230] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.419.

[231] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[232] Саратовский листок. 28 июля 1911. №165.

[233] Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[234] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[235] "Илиодоров день" в Саратове // РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.325; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.282. Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 28 июля 1911.

[236] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Д.114 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[237] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164; Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[238] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.325. "Илиодоров день" в Саратове; Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164; РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.282. Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 28 июля 1911.

[239] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.119. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[240] Там же.

[241] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.84 об. Речь о.Илиодора 29 августа 1911 г. после вечерни.

[242] Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164. Письмо Никитина в редакцию.

[243] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.119. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[244] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.84 об.

[245] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.119. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[246] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.428. Жалоба Никитина обер-прокурору.

[247] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.84 об.

[248] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.114 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911; РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.84 об.; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.119. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа.

[249] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.325. "Илиодоров день" в Саратове; Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[250] Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[251] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[252] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.115 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[253] Звонарь. Где же предел? // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164; РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.409.

[254] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.419.

[255] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143ж. Л.8; Письмо иep.Илиодора к кн.Мещерскому // Утро России. 26 августа 1911. РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.259. Л.376.

[256] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.70 об.

[257] Стремоухов П.П. Ук. соч. С.38.

[258] К "подвигу" паломника на архиерейском дворе // Саратовский вестник. 2 августа 1911. №168.

[259] ГАСО. Ф.1135. Оп.1. Д.156. Л.25. Телеграмма 4.VIII.

[260] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143ж. Л.8.

[261] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.115 об. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ в Департамент полиции по 4-му делопроизводству 22 августа 1911. Лапин фигурирует в одном газетном отчете как организатор якобы состоявшегося у архиерейских ворот избиения нескольких молодых людей, не снявших шапки (Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164).

[262] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.82 об.; Саратовский вестник. 4 сентября 1911. №194.

[263] РГИА. Ф.1470. Оп.1. Д.258. Л.341. В монастыре // Царицынская мысль. 19 октября 1911; Там же. Л.342. Иером.Илиодор (Нечто патриотическое) // Царицынский вестник. 18 октября 1911.

[264] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.419.

[265] Там же. Л.419; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.119 об. Рапорт и.д. саратовского полицмейстера 3 августа; Там же. Л.116. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911; Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[266] Звонарь. Где же предел? // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[267] Там же. 29 июля 1911. №165.

[268] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.83.

[269] ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.116 об. Донесение и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911.

[270] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143д. Л.353. Русская православная женщина. Паломнический подвиг // Колокол. 12 августа 1911.

[271] РГИА. Ф.796. Оп.191. Д.143ж. Л.8 об.

[272] Иер.Илиодор в Саратове // Саратовский вестник. 28 июля 1911. №164.

[273] Проезд о.Илиодора и паломников // Саратовский листок. 27 июля 1911. №164.

[274] О буйстве поклонников Илиодора (Из беседы с очевидцем, подполк.[А.А.]Тюфяевым) // Саратовский листок. 3 августа 1911. №170.

[275] Голос Москвы. 20 августа 1911. №191.

[276] Царицынский вестник. 1 июля 1909. №3178.

[277] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.3.

[278] РГИА. Ф.797. Оп. 76 (1906 г.), III отделение 5 стол. Д.162 д. Л.99 об - 100. Письмо Протасьева Столыпину 27 июля 1911; ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д.8771. Л.114. Донесение вр. и.д. начальника СГЖУ 22 августа 1911; Там же. Л.84. Рапорт вольского полицмейстера Боярскому 4 августа.

[279] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.273. Л.3.

[280] ГАВО. Ф.6. Оп.1. Д.272. Л.361.