Единственная встреча

Другие публикации астраханской исследовательницы Яны Анатольевны Седовой о скандально известном церковном и общественном деятеле предреволюционной поры иеромонахе-расстриге Илиодоре (Сергее Михайловиче Труфанове): «Непонятая фигура»; «Детство и юность Илиодора (Труфанова)»; «Преподавательская и проповедническая деятельность иеромонаха Илиодора (Труфанова)»; «Царицынское стояние» иеромонаха Илиодора (Труфанова); «Вклад иеромонаха Илиодора (Труфанова) в создание Почаевского отдела Союза русского народа»; «Незадачливый «серый кардинал» II Государственной думы»; «Иеромонах Илиодор на IV Всероссийском съезде Объединенного русского народа»; «Изгнание иеромонаха Илиодора из Почаева», «Конфликт полицмейстера Бочарова и иеромонаха Илиодора»; «Конфликт епископа Гермогена (Долганева) и губернатора гр.С.С.Татищева»; «О скорейшем переводе названного иеромонаха из Саратовской епархии...», «Отстаивая о.Илиодора, преосв. Гермоген отстаивал независимость Церкви…»; «Отец, а не обвинитель…».

***

Спустя месяц после окончания своего скандального бунта против Св.Синода, 10 мая 1911 г., о.Илиодор приехал в Петербург, рассчитывая пробыть здесь всего пару дней. Официально объявленной целью поездки было ходатайство иеромонаха «перед одним из министров по своему личному делу»[1]. «Я приехал сюда похлопотать», - объяснял сам о.Илиодор. Из его интервью «Новому времени» видно, что он надеялся заручиться поддержкой высокопоставленных лиц для своих проектов – расширение монастыря, распространение проповеди на Поволжье и Дон и массовое паломничество в Саров[2].

Однако кружок графини С.С.Игнатьевой, который, по газетным сведениям, и вызвал сюда о.Илиодора, не позволил ему остаться в тени и настоял на его представлении Государю. Священник согласился, полагая, что аудиенция довершит и закрепит его победу: «а то вышло бы, как если человек, испачканный грязью, вымылся, переоделся в чистое, но шапку не надел»[3]. Все это было решено, по-видимому, в день приезда: уже через час о.Илиодор посетил гр.Игнатьеву, а на следующий день «Голос Москвы» написал, что он приехал «принести всеподданнейшее выражение благодарности за оставление его в Царицыне»[4].

Устроить аудиенцию было делом не одного дня. В ожидании о.Илиодор застрял в Петербурге на целых две недели. Времени даром он не терял – посещал важных лиц, среди которых следует назвать нового обер-прокурора Св.Синода В.К.Саблера, и собирал пожертвования для своих грандиозных планов по расширению монастыря.

Пребывание знаменитого иеромонаха в столице вызвало большой ажиотаж. Квартиру некоего протоиерея, где остановился о.Илиодор, осаждали любопытные[5]. На улице его выслеживали репортеры. Великосветские дома наперебой приглашали инока в гости. Однако он скрывался от посетителей и уклонялся от приглашений, за исключением тех случаев, когда отказаться было совсем уж неловко. О.Илиодор очень устал от своей шумной славы.

«Мы сами были свидетелями, - отмечал «Колокол», - с каким болезненным усилием воли, с какими колебаниями, как бы чувствуя своей удивительно тонкой нервной системой добрые христианские души и коварные среди своих посетителей, он принуждал себя войти в один салон великосветского общества или выйти из своей комнаты к той или другой группе посещавших его лиц.

Повидавшись, истово благословив, - он молча садился, как-то съежившись»[6].

За эти две недели о.Илиодор особенно подружился с известным подвижником странником В.Ф.Ткаченко (Василием Босоногим), который сопровождал его по всему Петербургу. «Это мой телохранитель!» - объяснял иеромонах[7].

В компании странника 13 мая о.Илиодор появился на заседании «Русского собрания», куда был приглашен своими почитателями, жаждавшими услышать из его уст доклад о царицынских событиях. От доклада он наотрез отказался, но собрание посетил. Объявление о его приходе было встречено аплодисментами. О.Илиодора радостно встретили, облобызали, проводили в столовую и забросали вопросами. Он отмалчивался.

– Когда же вы, о.Илиодор, проповедь нам скажете?

– Эх, господа, господа! Не жалеете вы отца Илиодора, - уклончиво отвечал он[8].

Во время заседания, будучи все-таки вызван на эстраду, священник вышел вперед, но вместо долгожданной речи ограничился кратким словом. Он «сказал, что пришел сюда не сказать что-нибудь особенное, а чтобы выразить от себя и еп.Гермогена признательность за то участие, которое "Русское собрание" приняло в его деле. Сказать же что-нибудь особенное он опасается, так как это может завести его слишком далеко, а он бы не хотел в настоящий момент свернуть с правильного пути. Впрочем особенное, по его словам, уже было сказано»[9]. Таким образом, о.Илиодор честно объяснил причины необыкновенной сдержанности, которой он неуклонно придерживался в этом путешествии.

С некоторыми затруднениями о.Илиодору удалось получить благословение петербургской епархиальной власти на совершение богослужений. 14 мая иеромонах служил молебен в часовне Спасителя на Петербургской стороне (в Домике Петра I) и говорил проповедь, а на следующий, воскресный, день – позднюю Литургию в Иоанновском монастыре. Храм был переполнен. Простой народ занял все свободное место на хорах и лестницах. Собрались здесь и все петербургские покровители иеромонаха – член Государственной думы С.А.Володимеров, писатель И.А.Родионов, редактор «Колокола» В.М.Скворцов, гр.С.С.Игнатьева и др.

Вскоре пришло извещение от министра двора барона В.Б.Фредерикса: Высочайшая аудиенция назначена на 5 часов дня 21 мая. «Предстоит представление Государю [и] Государыне, скоро приеду», - телеграфировал о.Илиодор преосв.Гермогену 17 мая[10].

Прошло четыре года с тех пор, как юный о.Илиодор тщетно добивался Высочайшей аудиенции, чтобы сказать царю «всю правду», и вот, наконец, «заветная мечта» отчасти сбылась. Но оказалось, что «всю правду» сказать нельзя. Священник имел удовольствие выслушать от Саблера краткий курс придворного этикета: не задавать вопросов и не делать предложений, просто слушать[11].

Однако пустые диалоги, которыми вследствие этих правил оборачивались многие Высочайшие аудиенции, о.Илиодору были не по нраву. Еще тогда, в 1907 г., он с негодованием писал, что волынские крестьяне вместо «всей правды» рассказывали царю, «сколько у них детей, есть ли жены, где служили»[12]. Глубоко монархическое мировоззрение о.Илиодора предполагало живое взаимодействие с монархом: «по отношению к Царю со стороны Его верноподданных не может быть дерзости, а может быть только одна дерзновенность. Царь для нас – бог земной, высшая правда на земле, последняя наша надежда. Вот поэтому-то мы Царя и Бога Небесного называем на "ты"»[13]. Поэтому о.Илиодор даже при заочном телеграфном общении всегда писал Государю по существу дела.

Было очевидно, что советы Саблера пропадут впустую. Конечно, у о.Илиодора хватало теперь ума не пытаться изложить «всю правду». Но конспект вопросов и предложений был, по-видимому, заготовлен.

На счастье суеверный о.Илиодор захватил во дворец кривую палку, привезенную из Сарова, обеспечив себе удивленные взгляды придворных лакеев.

Прибыв на царскосельский вокзал за час до назначенного времени, о.Илиодор сел в присланную за ним из дворца карету. При этом священник обнаружил, что находится под наблюдением группы офицеров, стоящих вдоль платформы, и другой группы людей в штатской одежде. «Вид этих лисьих лиц, выслеживающих меня, наполнил меня жалостью к царю»[14].

Карета подъехала к прекрасному Александровскому дворцу. Здесь о.Илиодору прежде всего предложили чай, а затем проводили в приемную. Она находилась в левом флигеле, а идти пришлось, по-видимому, из центральной части. «Дорогой я сначала считал число комнат, - простодушно рассказывал о.Илиодор, - а потом загляделся на богатое украшение их и часовых, стоявших, словно статуи, не шевеливших ни одним мускулом, и счет комнат забыл»[15].

В приемной его встретил молодой человек. О.Илиодору уже шепнули, что это князь императорской крови Иоанн Константинович. В качестве дежурного флигель-адъютанта он занимал гостя беседой в течение четверти часа. Говорили о царицынских событиях. В 4 час. 45. мин. из царского кабинета вышел дежурный камердинер и объявил: «Его Величество принимают»[16]. «Смущенный, с чувством глубокого благоговения»[17], о.Илиодор переступил порог кабинета.

Заметив красный угол с иконами, он прежде всего перекрестился на них. Затем двинулся к хозяину кабинета, стоявшему возле письменного стола. В свою очередь, Государь тоже сделал несколько шагов навстречу гостю.

С этой минуты начались недоумения наивного о.Илиодора, ожидавшего увидеть Императора Николая II во всем блеске царского величия. Государь же оказался одет в солдатскую малиновую косоворотку – его излюбленный домашний костюм (часть обмундирования лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка, в русском стиле). «Простота внешнего вида поразила меня», - признавался о.Илиодор. Вскоре он заметил, что и кабинет под стать своему хозяину – небольшой и скромный[18].

О.Илиодор низко поклонился Государю. Затем они поцеловали друг другу руки.

Последовавшую 35-минутную беседу о.Илиодор по свежей памяти записал и потом по этой записи пересказывал своей пастве, конечно, с купюрами.

Прежде всего он выразил благодарность за Высочайшую милость и попросил прощения за «все события, бывшие в Царицыне». «Ничего, прощаю, прощаю», - с улыбкой ответил Государь[19]. Ободренный явной благосклонностью, священник приступил к изложению своих просьб.

В первую очередь он сообщил о своих розысках чудотворной Казанской иконы и попросил Государя не верить в ее гибель. Рассказ был встречен сочувственно. Следствием этого разговора будто бы стал приказ возобновить поиски иконы, неизвестно только, кому отданный – самому ли священнику или кому-то другому.

Затем о.Илиодор рассказал о Гремучем колодезе и о бедственном состоянии, в котором сейчас пребывает эта святыня, попросил отобрать ее у язычников и передать ему для строительства школы миссионеров. Наконец, ходатайствовал за двух жителей Царицына – податного инспектора П.Е.Кузьменко и жандармского ротмистра Ежова, того самого, который не сумел предотвратить возвращение о.Илиодора к пастве. Оба лишились своих мест.

Все эти просьбы Государь внимательно выслушал и обещал разобрать каждое дело. По его предложению о.Илиодор записал адреса лиц, о которых ходатайствовал, и место нахождения Гремучего колодезя.

Дальше настал черед Государя поддерживать беседу. Тут выяснилось, что он хорошо осведомлен о делах о.Илиодора – о саровском богомолье, о планах расширения царицынского монастыря и о недавнем служении в Иоанновском монастыре.

В ходе разговора Государь как бы невзначай спросил: «Я слышал, что вы резко иногда выражаетесь против властей?». О.Илиодор возразил, что таким путем он их обличает, на что имеет право как священник. В ответ Государь будто бы посоветовал избрать другую мишень для нападок – «жидов больше и революционеров»: «не нападайте на моих министров, у них и без того достаточно врагов»[20].

Пользуясь случаем, о.Илиодор пожаловался на полицейскую слежку и получил утешительный ответ. «Мне сам Государь Император сказал, что полиция не имеет права записывать мои проповеди…»[21].

Несколько раз по ходу беседы гость возвращался к своему амплуа всеобщего ходатая. Когда речь зашла о недавнем паломничестве, о.Илиодор вдруг выпалил:

– Ваше Императорское Величество! Вас в Сарове ждут.

– Да, – ответил Государь, – я собираюсь туда ехать, [нрзб] не знаю, как покажет время[22].

В другой раз священник неожиданно заговорил о Саблере, выразив благодарность за его назначение на пост обер-прокурора как лица, знакомого с церковными делами. «Да, верно, Саблер человек русский, церковный», - согласился собеседник[23].

Вообще Государь, по своей привычке, предоставил посетителю высказаться, а сам лишь ободряюще поддакивал.

Сергей Труфанов утверждал, что речь шла также о Григории Распутине, якобы именовавшемся «отцом и спасителем», которого императорская чета «слушается» и советует о.Илиодору следовать ее примеру. «Нечего и говорить, что я, слушая Николая, стоял ни живой, ни мертвый»[24]. Все это, по-видимому, чистая беллетристика. Государь не любил затрагивать Распутина в беседах с посторонними лицами, а о.Илиодор, как видно из вышеизложенного, весьма свободно разговаривал и вовсе не «стоял ни живой, ни мертвый».

Желая закрепить успех своей аудиенции, он попросил о встрече с Императрицей и Наследником. Первое оказалось невозможно вследствие недомогания Ее Величества. «…иep.Илиодору было отказано в аудиенции», - злорадно написала «Царицынская мысль»[25]. А за Наследником, игравшим в саду, тут же послали.

Окончил о.Илиодор тем же, чем начал, - извинениями: «Ваше Императорское Величество! Прошу у вас прощения за все сказанное, может быть, я что и лишнее сказал, и прошу прощения вперед, может быть, с моей стороны будут какие-нибудь ошибки, то прошу Ваше Императорское Величество простить меня». «Это ничего, - любезно ответил Государь, - кто не ошибается, прощаю»[26]. Знали бы они оба, какие «ошибки» предстоят о.Илиодору в самом ближайшем времени!

Попрощались прежним порядком, со взаимным целованием рук. Священник вернулся в приемную и стал ожидать встречи с Наследником.

Эта встреча принесла о.Илиодору новое потрясение. «…я предполагал, что Наследник Русского Престола будет роскошно одет и что Его принесут на раззолоченных носилках, убранных бархатом». Вместо этого пред ним предстал маленький мальчик, босой и весь в песке. Действительно играл в саду.

О.Илиодор растерянно смотрел на ребенка, простой вид которого так не соответствовал его ожиданиям. Неловкое молчание прервал Иоанн Константинович, сказав: «вот вам и Наследник». Несколько опомнившись, священник благословил мальчика и произнес следующую речь: «Ваше Императорское Высочество! Я приехал из г.Царицына, находящегося в Вашем государстве, на берегу широкой реки Волги и скоро опять туда еду, так что Вы от Себя пошлете царицынскому народу?»[27].

На этот раз растерялся Наследник. Он даже попытался спрятаться за сопровождавшую его сестру, Великую Княжну Ольгу Николаевну. Она выручила брата, подсказав ему ответ. «Кланяюсь», - сказал Наследник гостю. Затем, подав ему руку, простился и убежал[28]. А чего, собственно, о.Илиодор ждал от 6-летнего ребенка?

Простившись с Ольгой Николаевной и Иоанном Константиновичем, священник ушел. Но едва он успел покинуть левый дворцовый флигель, как произошел новый конфуз. О.Илиодор хватился своей кривой палки, которую он оставил в приемной еще, очевидно, до аудиенции. Пришлось обратиться за помощью к лакеям. Зрелище вышло комическим: «Из моего места ожидания у левого входа я наблюдал, как двое слуг с максимальным достоинством несли эту знаменитую палку по всему пути от противоположного конца дворца»[29].

Тем же вечером о.Илиодору предстояло еще одно важнейшее дело – служить всенощную в Высочайшем присутствии. По-видимому, это было условлено заранее. Принимая священника, Государь лишь уточнил, будет ли он служить, и направил его к настоятелю церкви. Это был временный походный храм Сводного пехотного полка и Собственного Е.И.В. конвоя, посвященный прп.Серафиму Саровскому и устроенный в полковых казармах.

Покинув дворец около половины шестого, о.Илиодор поехал к настоятелю, протоиерею Н.А.Андрееву. Посовещавшись, они решили начать службу раньше обыкновенного времени, чтобы о.Илиодор успел произнести проповедь. Войдя в храм, иеромонах был атакован придворными чинами. Они очень беспокоились, как бы знаменитый своим невоздержанным языком проповедник не ляпнул перед Государем лишнего. Поэтому советы сыпались на о.Илиодора как из рога изобилия. «Ни в коем случае не читайте царю лекцию», - строго наставлял один. «Во время проповеди не жестикулируйте», - советовал другой. Наконец, уже знакомый князь Иоанн Константинович сообщил: «Помните, что, согласно придворному этикету, ни один священник не должен проповедовать дольше семи минут». О.Илиодор только успевал молча кланяться непрошеным советчикам[30].

Когда служба уже началась, в храм вошел Государь с двумя старшими дочерьми и занял свое место близ амвона. «…я служил, как служу и всегда», - говорил о.Илиодор[31]. А служил он, как известно, истово и молитвенно.

После богослужения он произнес проповедь о поисках Христа, с пронзительным рефреном «Где Ты, Господи? Где Ты?». Воспарив на духовных крыльях, проповедник бродил под землей и над землей, погружался в пучину океана, скитался по хижинам бедняков, хоромам богачей и чертогам царей, но нигде не находил Бога. Наконец, глас Божий отвечал: «Я был, есть и буду с вами всегда. Я рядом с вами и стучу в двери вашего сердца, но вы не открываете. Вы навесили на свои сердца замки жестокости, злобы, жадности, самолюбия и насилия»[32].

Связанный этикетом, о.Илиодор уместил свою речь в 15 минут, но даже за эти минуты слушатели ощутили всю мощь его дарования. «Проповедник был в особенном ударе, и слово его произвело на слушателей огромное впечатление», - писало «Раннее утро»[33].

Разоблачившись, о.Илиодор пошел провожать Августейших особ до кареты. При этом Государь высказал ему следующее впечатление от службы: «С вами было приятно молиться Богу»[34].

Когда он уехал, к иеромонаху снова подошли золотые придворные мундиры.

– Мы все время дрожали, пока вы говорили.

– Почему?

– Когда вы начали говорить о царских дворцах, мы испугались, что вы будете порицать царя[35].

Пожалуй, никакую проповедь придворные не слушали так внимательно, как эту!

Опасения оказались напрасны. О.Илиодор никак Государя не задел. Напротив, вызвал его симпатии. «Илиодор говорил довольно долго, но если бы он говорил еще час, мне все равно было бы очень приятно слушать его», - такую фразу приписывали Государю. «А твою проповедь так он слушал бы без конца», - говорил своему другу Григорий[36].

Общее впечатление, произведенное гостем, было не менее блестящим. «Илиодор хороший монах, вот монах, так монах», - так будто бы говорил Государь Григорию. Разумеется, к подобным аттестациям в передаче самого же Сергея Труфанова следует относиться с осторожностью. Но другие источники подтверждают, что о.Илиодор действительно понравился. «Результаты поездки Илиодора в столицу блестящи. Успех в сферах полный», - писало «Раннее утро»[37].

Цель аудиенции была достигнута: царицынская победа получила свою «шапку». Однако личным знакомством с монархом он остался разочарован, покинув царский дворец «не с легким сердцем»[38].

«Брат Григорий, а я не люблю царя! - не знаю, почему вырвалось у меня. - Не люблю, да и только; не понравился он мне; такой слабый, очень табак курит, говорить не умеет, весь истрепанный, рукою дергает, да, должно быть, он и не умный»[39].

Воспоминания Сергея Труфанова содержат несколько окарикатуренных портретов Николая II в том же духе. Из разных мимолетных замечаний о.Илиодора видно, что ему не понравилось решительно все: невысокий рост, малиновая рубашка, просто обставленный кабинет и т.д. Нутро уроженца Большого хутора не вынесло такого скромного на вид царя. «Это правитель над ста восьмьюдесятью миллионами людей? – думал священник. - Возможно ли, чтобы этот маленький человек являлся царем величайшей империи в мире? Нет, это немыслимо»[40].

Напыщенный о.Илиодор, всюду ходивший при полном параде и бросавшийся направо и налево громкими словами вроде «я готов в каждую минуту умереть за свои святыни»[41], не понял Николая II.

Последним ударом стал табак. Как известно, о.Илиодор не выносил курящих и всегда делал им замечания. Здесь он, конечно, смолчал, но остался неприятно поражен пристрастием царя к табаку.

Под стать отцу оказался и маленький Наследник. Он тоже имел скромный вид и тоже не изрекал никаких грандиозных словес. Более того, Наследник даже играл в песке! «…оказалось, что Его воспитывают как простых детей в деревне», - сокрушался о.Илиодор[42].

Именно в тот день 21 мая был заложен фундамент будущей катастрофы о.Илиодора. Разочарование в монархе пошатнуло его доселе незыблемое монархическое чувство. Понемногу он начинал рассматривать Государя как «всего лишь марионетку, фигуру, которую церковь поставила на пьедестал божественного величия, чтобы заставить людей бояться и повиноваться власть имущим»[43].

Однако свое разочарование царем он скрывал, извлекая из факта аудиенции всю возможную пользу. Это особенно проявилось в эпизоде с раздачей крестиков.

Беседуя с Государем, о.Илиодор попросил у него подарок для царицынского православного народа – шейные крестики.

– Ведь это тысячи нужны?

– Нет, Ваше Императорское Величество, не тысячи, а 30 тысяч.

Кажется, о.Илиодор рассчитывал поразить Государя этой огромной цифрой, явно взятой с потолка и более чем вдвое превышавшей численность прихожан царицынского монастыря. Но Государь сказал только: «хорошо, Я прикажу, завтра будут»[44].

На следующий день о.Илиодору прислали ящик с сургучной печатью и письмо: «По повелению Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны имею честь препроводить при сем к вашему высокопреподобию тридцать тысяч (30.000) шейных образков»[45].

Больше о.Илиодора в столице ничто не задерживало. «Дорогой владыка, - телеграфировал он преосв.Гермогену, - вчера имел счастье представляться Государю Императору, [в] присутствии Его Величества служил всенощную, говорил проповедь. [В] понедельник выезжаю. Благословите. Кланяется Василий Михайлович» (Скворцов)[46].

Перед отъездом о.Илиодор написал воззвание к «русским богатым людям». Кратко изложив свой план создания масштабного религиозно-патриотического движения с центром в Царицыне, он призвал состоятельных лиц, «не потерявших сознания долга пред Церковью и отечеством, дорожащих русской честью, сохранивших русскую совесть» жертвовать на это великое дело. Воззвание завершалось пламенной молитвой, характеризующей настроение отважного инока в те дни:

«Господи! Смиренно умоляю Тебя: Веры моей не посрами, упование мое оправдай! Сердца людей, к которым я обращаюсь, - умягчи и огнем любви к Истине Веры Христовой, Царю и Родине распали! Взору их меня чистым от клеветнической грязи врагов представь. Церковь утверди! Родину прославь! Царя, непременно Самодержавного, сохрани! Народ Русский помилуй! Меня прости, на продолжение подвига ради Имени Твоего – благослови и помоги. Аминь»[47].

Публицист Меньшиков ответил на это воззвание насмешливой статьей. Находя несоответственной монашескому званию «всероссийскую подписку», объявленную о.Илиодором, автор писал: «Зачем же, однако, он приезжал в Петербург, этот царицынский победитель нашего правительства? Приезжал он за деньгами, за своего рода контрибуцией, подобающей победителю. … Монах, давший обет нищеты, прежде всего и от всех теперь требует денег, денег и денег». Далее, разбирая текст «страстного» воззвания, написанного «в стиле Дионисия и Авраамия в эпоху великой смуты», Меньшиков обвинял о.Илиодора в том, что он движим исключительно личным тщеславием, и заключил следующим предсказанием:

«Позволю себе быть пророком в отношении этого святого: как человеку политическому, ему придется снять рясу, и чем скорее он догадается это сделать, тем будет лучше»[48].

Впрочем, не один Меньшиков это предсказывал, да и сам о.Илиодор хорошо понимал свои вероятные перспективы.

В сопровождении брата о.Илиодор возвращался в Царицын через Саратов. Они везли драгоценный ящик с царскими подарками, но ехали отнюдь не триумфаторами. По пути, как и в Петербурге, о.Илиодор был вынужден скрываться от любопытных, не покидая своего купе, и даже по приезде задержался в вагоне, ожидая, пока разойдется публика.

В коляске, присланной преосв.Гермогеном, братья направились в архиерейские покои. Там о.Илиодор рассказал владыке и крестовским монахам (братии Крестовой церкви – домовой церкви архиерейского дома) о своей аудиенции. Вечером (в 5 час.) он телеграфировал в царицынский монастырь: «Приеду в пятницу утром, готовьтесь встречать царские подарки, объявляйте народу»[49]. 26 мая о.Илиодор, наконец, отправился пароходом вниз по Волге.

Его встреча в Царицыне была обставлена как патриотическое торжество. К 7 час. утра на пристани собралось около тысячи человек с хоругвями и национальными флажками. Особо стоял детский хор, который на подворье именовали «Ангельским». Здесь же находилось монастырское и городское духовенство. Прибыла монастырская открытая карета. Экипаж, кучер, лошадь – все было заботливо обвешано цветами. Для торжественного перенесения царских подарков был заготовлен балдахин из цветов.

Когда прибыл пароход, духовенство и монахи прошли в первый класс, откуда вернулись вместе с о.Илиодором. При нем оказалось две палки – его обычный посох и знаменитая саровская кривая ветка.

На верхней площадке ему поднесли букет цветов. Выйдя к народу, о.Илиодор указал на заветный ящик: «Я вам привез Царскую милость и от Императрицы Александры Феодоровны подарки, - принимайте!»[50].

Шествие тронулось в монастырь следующим порядком. Впереди на высоких подставках несли ящик, а над ним балдахин. Следом тихим шагом ехал в своем экипаже о.Илиодор с букетом в руках. Вокруг шла толпа, певшая гимн и патриотические песни и кричавшая «ура». О.Илиодор то и дело приказывал остановиться и благословлял народ.

У монастырских ворот своего пастыря встретила новая толпа с хлебом-солью. Во дворе был отслужен молебен, после которого о.Илиодор объявил народу о состоявшейся аудиенции и присланных царских подарках.

Было заметно, что иеромонах вернулся «радостный»[51] и доволен своей поездкой. «…можно сказать, что дело наше окончено и, как говорят в народе, когда что-нибудь кончится хорошо, - "дело наше в шляпе"», - заявил о.Илиодор[52].

Стремясь разделить честь аудиенции со своей паствой, он не только выпросил для нее ящик подарков, но и получил Высочайшее разрешение передать ей содержание своей беседы с Государем. Свой рассказ и раздачу крестиков иеромонах назначил на престольный праздник монастыря – Духов день.

Торжество состоялось вечером 30 мая в монастырском дворе, где собралось 10 тыс. чел. Стоя на особом возвышении, о.Илиодор рассказывал народу, как считал комнаты в царском дворце, как удивился малиновой косоворотке, как не смог найти общий язык с малолетним Наследником и т.д. Ход беседы с Государем о.Илиодор передал почти дословно, по заготовленному конспекту, пропуская лишь некоторые подробности, которые считал нужным скрыть.

Затем началась раздача крестиков. По словам сотрудника «Утра России», при этом провалился помост, произошла суматоха, но никто не пострадал[53]. Однако рапортом Василевского эти сведения не подтверждаются. Раздача продолжалась до 2 час. 45 мин. ночи[54].

Итак, о.Илиодор раздал от имени Ее Величества 10 тыс. крестиков. Целых 10 тыс. или, вернее, всего 10 тыс. из тех 30-ти, которые он так опрометчиво выпросил у Государя. Теперь предстояло найти применение остальным 20 тысячам, ибо такому ярому монархисту, как о.Илиодор, было не к лицу запихнуть царский подарок куда-нибудь в чулан.

С этой памятной аудиенцией связан еще один важный для биографии о.Илиодора вопрос. Перед аудиенцией по Петербургу пошел слух, что он будет скоро рукоположен в сан архимандрита[55]. По словам Сергея Труфанова, соответствующий Высочайший указ последовал через пять дней после аудиенции. «И епископ Гермоген, мой возлюбленный начальник, поздравил меня с монаршей милостью»[56].

В связи с этим илиодоровцы возобновили свои прошлогодние ходатайства. На Троицу иеромонах Порфирий, дождавшись, когда настоятель уедет из монастыря служить молебен в городе, предложил народу послать телеграммы Государю, Государыне, Синоду, обер-прокурору, Скворцову и еп.Гермогену с ходатайством о возведении о.Илиодора в сан архимандрита ко дню годового монастырского праздника, т.е. к следующему дню. Толпа одобрила этот план. Очевидно, на подворье были убеждены, что в Петербурге вопрос уже решен положительно.

В июне газеты уже определенно писали, что о.Илиодору Всемилостивейше пожалован сан архимандрита[57]. Отсюда было недалеко и до архиерейства, о чем Григорий будто бы говорил в том же июне так: «А мама тебе готовит дорогую бриллиантовую панагию, стоить будет 150 000 руб. Тебя они хотят сделать епископом; уж больно ты царю понравился своею службой в царскосельской церкви, и проповедью, и всем…»[58].

В конце концов о.Илиодор не получил не только панагии, но даже и митры. Объяснял он это обстоятельство влиянием того же Григория, который якобы телеграфировал «царям»: «Погодите ему митру»[59].

К очередному срыву своего повышения по службе о.Илиодор отнесся спокойно, заявив, как и годом ранее, что не примет сана архимандрита. «Моя свобода простого иерея-инока дороже архимандричьей митры, и на нее я первую не променяю»[60].

Однако спустя многие годы, когда Сергей Труфанов снова превратился в о.Илиодора, ему, человеку солидного уже возраста, стало неловко числиться простым иеромонахом. Тогда он вспомнил о Высочайшем указе и самочинно стал именовать себя «архимандритом Илиодором».