Нравственная власть – путь к монархии в России

Общественный запрос на нравственную власть является надёжным признаком развития монархического сознания и необходимым условием осознанного монархизма.

В статье «Вирус уйдёт – корона останется» мне приходилось говорить о том, что в современной России нарастает абсолютизация исполнительной власти. Этот процесс был вызван борьбой с многочисленными внутренними и внешними угрозами как безопасности и благополучию граждан, так самостоятельности нашего отечества. На него также оказали влияние народные архетипы власти: персонифицированной, сильной, справедливой. В результате произошла психологическая передача народом своей воли главе государства – главное условие абсолютизации власти, со времён Писистрата и римских консулов.

Данные социологических исследований

Наличие в обществе запроса на нравственную власть может чувствоваться в обществе интуитивно, но, во всяком случае, должно отображаться и в различных социологических исследованиях. По данным Фонда общественного мнения (ФОМ), около двух третей населения считает, что российской общество устроено несправедливо, при этом за последние годы большинство опрошенных (80%) не видит улучшения ситуации или считает, что она ухудшилась (ссылка). Две трети населения считает, что эта ситуация в большей степени зависит от властей, чем от граждан, и с возрастом этот гражданский пессимизм нарастает. Но только 3% считают, что ситуацию может выправить демократический механизм – участие в выборах, голосование за достойных людей; вчетверо больше (13%) считают более эффективным прямое обращение к власти через участие в митингах и акциях протеста. Однако более трети респондентов не знает, как можно воздействовать власть, чтобы она стала более справедливой. И затруднение одних, и радикальность других служат ярким свидетельством отсутствия действенных способов прямого общения власти и народа. В результате только 14% считают, что нынешние российские власти «хотят и могут сделать российское общество более справедливым». Вполне удручающая картина.

Особенностью России является положение правящей партии как партии власти, многолетне занимающей доминирующее положение в парламенте, тесно связанной с правительством и использующей авторитет президента в предвыборной борьбе. Это привело к тому, что к этой партии выработалось особое отношение у народа, который связывает с ней ответственность за политику страны в целом и, соответственно, предъявляет к этой партии специфические требования. По данным ВЦИОМ, подавляющее большинство (90%) населения считает, что партия власти должна нести большую ответственность за положение в стране, чем другие партии, что у неё должна быть идеология (87%), что она должна нести моральную ответственность, за действия, решения, высказывания не только своих членов, но и всех представителей власти, включая беспартийных (69%). Это яркое свидетельство общественного консенсуса относительно необходимости нравственности власти и конкретной моральной ответственности лиц, которые непосредственно осуществляют власть. Собственно вы можете сами привести немало примером последних лет, когда даже аморальное высказывание в адрес народа, простых людей приводило к широкому общественному резонансу и снятию таких неосторожных говорунов и говоруний со своих постов. Об общем осуждении общественных деятелей, спортсменов, творческой интеллигенции (!), позволяющих себе безнравственные суждения о народе или подобного характера поступки, и напоминать не стоит, настолько они свежи в памяти у всех. Собственно наша реальность и не даёт зачерстветь этим воспоминаниям.

В отношении качеств главы государства, по опросу ВЦИОМ, граждане высказались за то, что он должен быть умным (36%), порядочным (29%), сильным (14%), близким к народу (11%) и справедливым (10%). Если ум и сила (в сумме 50%) вообще для президента качества профессиональные, то остальные (в сумме вторые 50%) следует осмыслить. Нравственность политика складывается из личной нравственности (порядочность) и нравственности общественной, т.е. способности и желании поддерживать нравственность в обществе. Общественное нарушение нравственности, происходит в тех случаях, когда либо люди злонамеренно нарушают права друг друга, либо властные лица необоснованно нарушают права граждан. Первое зависит от нас самих, второе – от качества власти, но в обоих случаях порождается несправедливость. Вот это второе и требует нравственного вмешательства власти для восстановления справедливости. Таким образом, требование справедливости предъявляется и к власти в целом, к персонифицированному её воплотителю, т.е. главе государства. Однако чтобы это лицо могло поступить по справедливости, ему необходимо слышать понимать нужды народа, а для того слышать народный голос. Отсюда является требование к президенту быть близким народу. Поэтому запрос на нравственность выражается в ожиданиях главы государства как лица порядочного, справедливого, близкого народу. Получается, что народ в равной степени ожидает от президента профессионализма и нравственности. Примечательно, что среди качеств главы государства нынешний президент в первую очередь назвал порядочность, а затем знания, профессионализм, умение строить отношения с людьми.

Гарантии справедливости правителя

Передача своей воли, частицы власти, требует уверенности, в добросердечности правителя, в том, что в его действиях доминируют интересы народа, а не личные, групповые или партийные (партийная идеология). Уверенность как явление психологическое может быть основано либо на знании, либо на вере. Знание означает, что справедливость правителя неукоснительно обеспечивается законами. Но для абсолютной власти в принципе невозможно прописать законы, ибо она тогда станет относительной. Значит, остается путь веры в добропорядочность. Эта вера требует психологических гарантий: материального характера (действия, поступки президента, слова как действия) и идеального (уверенность в нравственности правителя). Для власти важно давать эти гарантии – они основа легитимности.

Мне кажется разумным выделить шесть разновидностей гарантий добропорядочности (справедливости) правителя (таблица):

1.1 Отсутствие претензий на обогащение. Уверенность в этом подпитывает рационально-бюрократическую легитимность власти. Я уже писал в статье «Сколько может стоить содержание монархии России», что официальные затраты на институт президентства в нашей стране выше, чем в любой президентской и сравнимы с затратами на содержание всех европейских монархий вместе взятых. Список резиденций нашего президента публичен, обеспечение и личная неприкосновенность после президентства гарантирована законом «О гарантиях Президенту Российской Федерации, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи». Даже не желаю участвовать в низких и бесполезных спекуляциях о тайных счетах президента. И так можно сказать народной фразой: у него всё есть.

1.3. Наш президент не представляет интересов никакой партии, что подчёркивается его давним отказом занять ведущий пост в партии «Единая Россия». Он вне партий и в силу этого статуса периодически приглашает к себе лидеров парламентских партий для выслушивания их мнений по тем или иным вопросам. В действительности мы видим, как мало значит партия в принятии решений, сколь несамостоятельна её политика, фактически она воспринимается как пропрезидентская. В целом перед нами картина слабости парламентаризма и невысокого к нему доверия со стороны граждан. Именно поэтому столь противоречиво выглядит конституционная новелла с расширением прав Государственной Думы. Надпартийный статус президента поддерживает традиционную легитимность власти.

1.2. Отсутствие защиты интересов элитных групп (чиновничества, крупного бизнеса, политиканов). В этом уверенности ни у меня, ни, полагаю, у многих граждан России нет. Эта неуверенность основана на убеждении в широкой коррупционности государства, которую нынешний президент, осуждая, не искореняет решительно. Я не говорю, что все чиновники коррупционеры, но глубина и масштаб этого зла в нашей стране несомненны. Миллиарды Дмитрия Захарченко и Кирилла Черкалина – вопиющие примеры этого. Среднестатистический гражданин не согласен с таким положением, но на уровне обыденного поведения принимает как данность:

а) учитывает в общении со служащими;

б) склонен к присвоению государственного имущества, когда представляется к этому возможность (от бытовых случаев до входа в коррупционную систему при занятии должностей);

в) склонен к неконструктивной критике любого богатства, кроме собственного. Подобное свойство происходит от зависти: если не моё, то так пусть и у него не будет. Надо отобрать и раздать бедным. Что угодно, от яхты Р. Абрамовича (не утверждаю, что яхта нажита праведно), до подсанкционных сыров, хамона и яблок. Мне кажется, это вовсе не от желания облагодетельствовать бедняков, а просто от неприятия чужого богатства, которое хочется стяжать себе. Труд предпринимателей и интересы государства в этом иррациональном стремлении в расчёт не принимаются.

Таким образом, на этом пункте мнения людей в наибольшей степени расходятся. Это принципиально слабое место, которое требует компенсации с помощью манипуляции общественным мнением, использования популистского (инструментально-прагматического) типа легитимности. Здесь не может быть гласной информации ни подтверждающей, ни опровергающей, т.к. если президент защищает интересы каких либо элитных групп или, наоборот, противостоит им, то, во всяком случае, это неформальные, всегда опасные связи. При этом могут быть (и бывают!) поступки президента как его дискредитирующие (решения в интересах чиновничества, политиканского класса, крупного бизнеса за счёт государства), так и укрепляющие авторитет (наказания чиновников по утрате доверия или по суду, ограничение содержания чиновников, ограничение доходов крупного бизнеса в пользу государства). Но общая слабость в этом пункте заставляет искать для поддержания легитимности идеальных гарантий добропорядочности правителя.

2.1. Образ справедливого президента-батюшки, защитника народа и арбитра в спорах. Этот образ складывался годами и настолько глубоко вошёл в общественное сознание, что даже оппозиционеры либерального толка, чтобы привлечь к себе больше внимания, именно к президенту обращаются с петициями, вредными для интересов государства. Это очень серьёзное направление работы, поэтому остановлюсь на нём подробней.

По логике республики президент должен узнавать о чаяниях народных, интересах различных социальных групп преимущественно через народных представителей, которые именно для этого избираются в Государственную Думу и Совет Федерации. Смысл партий должен состоять именно в этом. У нас же сложилась по существу система непосредственного общения, свойственная самодержавной монархии, что ещё более умаляет доверие и внимание к парламенту. При самодержавии выразителем всего, что народ хочет высказать своему государю, являлся Земский Собор, созываемый по территориальному и сословному (как мы сказали бы сейчас, профессиональному) принципам. Соборы носили законосовещательные, контролирующие и надзорные функции. В нынешней России такими эрзац-соборами являются следующие формы общения президента с нацией: Прямая линия с президентом, выходы в народ по регионам при визитах президента, различные советы и комиссии при президенте, Общественная палата, Общенародный фронт, Открытое правительство, обращения в Администрацию президента и др. Многообразие способов свидетельствует об отсутствии системы и их невысокой эффективности. Одни отживают и превращаются в фикцию, создаются другие. Но в целом какое-никакое общение осуществляется и, я думаю, отражается на работе исполнительной власти, учитывается в последующем законодательстве. Во всяком случае, это яркое свидетельство активного использования харизматического и традиционного типов легитимности.

Доверие к народно-президентскому общению поддерживается различными действиями: красивыми поступками (помощь обездоленным, несправедливо обиженным), словесными уверениями, популистскими мерами (инструментально-прагматический) тип легитимности). Последний пункт я хотел бы проиллюстрировать двумя примерами. Первый, так называемые «майские указы» при всём их положительном звучании не были подготовлены ни организационно, ни финансово и потому стали реализовываться с большим трудом. Второй, во время нынешней коронавирусной эпидемии президент переложил ответственность за строгость мер при введении и снятии карантина с центральном власти на губернаторов. Это, конечно, переводит часть недовольства граждан на глав регионов, но не освобождает главу государства от ответственности за ситуацию в целом. Говоря народными словами, кто фактически владеет всей властью, тот за всё и отвечает. Нашему президенту, конечно, далеко до абсолютной власти, но факт сосредоточения в руках президента значительных формальных и неформальных полномочий остаётся упрямой вещью.

В целом доверие к президенту – существенный фактор политической жизни России. И ожидание справедливых поступков президента увязывается не с его религиозными убеждениями, а с опытом наблюдения за его личностью.

2.2. Идеально-групповые гарантии основаны на доверии к президенту как выходцу из служебного слоя сил государственной безопасности. Образ защитника отечества основан на идее служения стране, на таких ценностях как честность, порядочность, работоспособность, исполнительность, внимательность, прозорливость, патриотизм. Думаю, неслучайно авторитетом в обществе пользуются и такие яркие представители служебного слоя как министр обороны С. Шойгу, министр иностранных дел С. Лавров. В результате президент начинает восприниматься как лидер нации, вождь, что позволяет задействовать ресурс харизматической легитимности.

2.3. Религиозно-идеологические гарантии. О партийности здесь нет смысла говорить, поскольку президент поставил себя вне партий. Собственно и настоящая религиозность стремится не к партийности, а всеобщему поклонению Божеству (если Бог существует только для части людей, как у некоторых сектантов, то это и не Бог, а умозрительное ограниченное существо). Православное исповедание нашего президента является открытым фактом. Он посещает монастыри, встречается со священноначалием Русской православной церкви и других поместных церквей, с патриархом, принимает участие в богослужениях. В то же время президент поддерживает действиями и словами идею отделения Церкви от государства, а значит может руководствоваться православной верой только как человек, но не как государственный деятель. Другими словами, православная идеология не принята маяком государственного строительства, и вера президента имеет личное значение.

Таким образом, для подержание убеждения населения в законности существующей власти используется смешанная легитимация, в которой рационально-бюрократическая (основная в парламентских государствах!) и популистская (инструментально-прагматическая) легитимность занимает подчиненное положение, а преобладают харизматический и традиционный типы легитимности. При этом у президентской власти в России имеется резерв легитимности в религиозной идеологии, но им сложно воспользоваться, поскольку для этого придётся перестроить структуру и остальных гарантий. В частности в лично-идеальных гарантиях (2.1) потребуется дать место мощной и полнокровной форме народного совещания в виде чего-то подобного Земским соборам, в материально-групповых гарантиях (1.2) жёсткими и последовательными мерами оздоровить государство от коррупции. Это откроет новые возможности поддержания легитимности, но при современной политической системе мало вероятно.

Запрос на нравственную власть

С другой стороны, после светского запроса на добропорядочную власть из-за недостаточности материальных гарантий возникает запрос на гарантии ее нравственности. Собственно доверие к добропорядочности личности логически требует и доверия к её нравственности. От этого тяга к гарантиям нравственности усиливается, и начинается поиск нравственных идеалов власти. Материализм не может дать прочных нравственных идеалов, поскольку, признавая источником нравственности человека, он приходит к различиям в представлении о нравственности у различных людей. Каждый стремится признать достодолжным то, что больше соответствует его личной природе. От этого идеалы становятся относительными, непрочным и изменяются с впадением в пороки вплоть до полной своей противоположности. За примерами этого далеко ходить не надо. В странах западной цивилизации признается добрым то, что ещё столетие назад показалось бы кощунством. И этот процесс неотвратимо ведёт порочные толпы к глубокому скотству, если не всеобщему, то массовому. Таким образом, надёжные нравственные идеалы может дать только крепкая, не склонная к соглашательству с духом времени религия. В христианстве таковой является православие, в меньшей степени католичество и совсем мало – протестантизм (напомню, что епископом Стокгольмского диоцеза лютеранской Церкви Швеции с 2009 года является Ева Брунне, женщина и открытая лесбиянка).

В приложении к государственной власти гарантии нравственности президента выглядят весьма противоречиво:

1. Личные гарантии. В нынешней России мы наблюдаем противоречие между, с одной стороны, приятными народному слуху словами президента, его личными поступками и, с другой, подписанием законов, изданием указов, ущемляющих текущие интересы большинства граждан, как, например, о пенсионной реформе. Понятно, что подобные законы принимаются в интересах государства, но это понимание не облегчает участи обычного гражданина. В условиях экономического кризиса это противоречие будет нарастать.

2. Групповые. Противоречие между доверием к служебной выработке (чекистов, военных, дипломатов) и понимание силы окружающих президента групп влияния из чиновничества и крупного бизнеса. При экономическом спаде борьба за финансовые потоки, преференции и активы между группами политической и экономической элиты усилится, а значит противоречие обострится. К тому же понятие служебной выработки дискредитируется коррупцией (вспомним примеры Захарченко и Черкалина).

3. Идеологические. Противоречие между видимой личной религиозностью президента и отсутствием религиозных оснований в принимаемых государственных решениях. Оно сглажено концепцией невмешательства государства и Церкви в дела друг друга. Но поскольку это полностью невозможно (Церковь живёт и действует в государстве, а миряне занимают самые различные государственные посты), то периодически возникают конфликты. В качестве примеров можно указать на настойчивую позицию Церкви против принятия закона о семейном насилии, за включение упоминания Бога в текст поправок к конституции. Но и государство из своих интересов вмешивается в жизнь Церкви, в частности, запретом на посещение храмов прихожанами в период карантина.

Запрос на религиозную нравственность президента может возрастать вместе с ростом уверенности народа в силе религиозно-нравственных регуляторов в обществе. Почему же именно президента, а не элитной группы, например, депутатского корпуса и правительства? Во-первых, в группе людей всегда будут разные нравственные способности, а потому средний уровень нравственности будет ниже возможного для отдельной личности. Во-вторых, поскольку в группе есть не самые нравственные люди, то какие-то из государственных решений будут приниматься именно ими, но какие – неизвестно, и поэтому тень нашей неуверенности в добропорядочности будет отброшена на всю группу. В-третьих, сложно увериться, что сколько-нибудь большая группа действительно представляет собой высокоморальное собрание, а потому к ним в целом нам будет свойственно испытывать подозрение в своекорыстности. Мы легко можем поверить в святость убелённого старца и убедиться в этом общением с ним, но уже в отношении целой монастырской братии будут возникать сомнения. А ведь куда до них мирянам! Вот поэтому гораздо легче поверить, что отдельная личность, а не группа, может руководствоваться в своих действиях, решениях Божественным законом.

Торжество идеи религиозно-нравственной власти

Нравственность необходима не сама по себе, но как основание справедливости решений и действий власти. Нравственность вообще ключ в дверях справедливости. Если бы мы не считали существующую власть ни в какой степени нравственной, то не могли бы ей добровольно подчиняться, а повиновались только принудительно, под угрозой наказания. В действительности мы в большинстве случаев подчиняемся именно добровольно. Однако с ростом полномочий власти нам хочется и более убедительных гарантий её нравственности. Естественно, что дискредитация светской морали как ценностного руководителя власти (и общества в целом) побуждает искать этих гарантий в сфере религиозной нравственности

Распространено мнение, что для предъявления общественного запроса на религиозно-нравственную власть требуется иметь большинство воцерковлённого населения. Я склонен не согласиться с этим мнением и считаю его ходячим стереотипом демократической природы. В нём материалистическая концепция воли большинства переносится на сферу духовных отношений, которые определяются не только числом приверженцев какой-либо идеи, но и их качеством. Между тем «закваска делает тесто», и существует множество примеров, когда ситуация изменялась под влиянием убеждённого меньшинства.

Согласно концепции Сэта Година, при достижении числа последователей новаторской идеи 10% от населения, она начинает распространяться с ускорением, охватывая всё общество. Идея религиозной нравственности требует последователей уверенных, активных, способных отстоять свои убеждения и, в тяжёлом случае, пострадать за них. В этом отношении наши оппоненты отличаются слабостью, поскольку убеждение в необходимости светской нравственности имеют различные толкования того, какими должны быть нравственные установки, в зависимости от того, какого человека мы будем опрашивать. Кроме того светская нравственность уже показывает себя плохим регулятором нравственности в поступках и действиях членов экономической и политической элиты. Свидетельствами тому является и коррупция, и презрение к народу, которое нередко демонстрируют, как чиновники, так и публичные люди культуры (телеведущие, режиссеры, актёры, спортсмены и т.д.). В то же время убеждение в том, что власть должна иметь какую-то нравственность – обязательное условие человеческой социальности, добровольного подчинения власти. Исходя из этого, мне представляется, что запрос на религиозно-нравственного правителя будет распространяться в различных социальных группах следующим образом:

а) воцерковлённые верующие люди (меньшинство) сознательно готовы принять такую личность, даже ждут её;

б) невоцерковлённые верующие (большинство) будут склоны довериться такой личности вследствие своего убеждения в правильности православной веры. Здесь я не могу не вспомнить характерный случай. Беседуя как-то с одной пожилой женщиной на автобусной остановке, я выяснил, что она в Бога принципиально не верит, но в церкви бывать любит. На моё изумление, она разъяснила: «Но я ведь когда стою перед иконами, чувствую, что за ними что-то доброе». Это неосознанное доверие к православию, на границе религиозности и неверия, весьма трогательно;

в) неверующие русские люди будут склонны к рациональному принятию такой личности, во-первых, по знанию того, что нравственное содержание православия имеет положительный характер, во-вторых, благодаря знанию из опыта жизни, что верующие люди действительно способны руководствоваться в своей жизни, поступках требованиями религиозной нравственности.;

г) иноверцы (католики, протестанты, мусульмане, буддисты, иудеи и др.) будут склонны принять подобную личность по тем же основаниям, что и предыдущая категория. Кроме того мы можем их уверить, что православно-религиозная нравственность не отрицает их религий, и они будут гарантированы в свободном исповедании;

д) всегда найдётся слой нравственно повреждённых людей, сознательно или бессознательно не доверяющих нравственной личности. К ним будут принадлежать и воинствующие атеисты, и порочные люди, и выходцы из русских, утерявшие доверие к православию даже как к культурно-нравственной традиции, а также те, кому выгодна критика власти при любом правителе. К последней группе принадлежат преступные сообщества, иностранные агенты, террористы, сепаратисты и та часть казнокрадов, которая критикует власть из-за неуверенности в своём личном будущем и по расчёту на списание своих преступлений при перемене власти. Все они заговорщики против общественного и государственного порядка.

В целом результатом коронавирусной эпидемии станет усиление запроса на гарантии нравственности власти. Это и светские и религиозные гарантии. Первые вызывают сомнения, из-за разнообразия нравственных установок неверующих людей не обладают однозначностью и потому не могут объединить общество и более легко дискредитируются. Вторые характеризуются цельностью, устойчивостью и способны объединить различные группы населения. Следовательно, рост значения гарантий первого вида будет вялым, второго – устойчивым. Значение религиозных гарантий станет из-за этого выпячиваться также, как со временем всё отчётливее выступает разница в расстояниях между быстрым и медленным бегунами на дистанции.

По каким же признакам мы сможем определить усиление запроса на религиозно-нравственную власть? Таковых несколько:

1. Общественная дискуссия о необходимости нравственного президента (как например, статья в «Коммерсанте» о возможном преемнике В. Путина «Кто это может быть?», где в интервью С. Катанандова говорится «этот человек должен быть духовно-нравственный, умеющий сострадать»).

2. Повышение весомости мнения Церкви в светской проблематике и, как следствие:

а) более частое появление церковных деятелей в публичном пространстве, в т.ч. в СМИ;

б) повышение частоты церковной проблематики в общественных дискуссиях.

3. Нарастание интереса к религии (различным конфессиям) и, как следствие увеличение посещаемости храмов и расширение приходской жизни.

4. Повышение частоты случаев среди среднего и мелкого чиновничества использования авторитета Церкви и священноначалия для обеспечения себе предвыборных преимуществ (для центральной власти характерны ровные, сдержанные отношения с Церковью).

От момента понимания идеи до момента её торжества порой не хватает жизни человеческой, но находиться в периоде распространения идеи религиозно-нравственной власти, когда предвидишь её грядущее и, может быть, недалёкое торжество – само по себе воодушевляюще.

Накопление элементов монархии

Мне хочется обратить внимание на то, что усиление запроса на религиозную нравственность власти знаменует и усиление монархического сознания. Чистый вид монархии и означает, что государь является выразителем нравственного народного идеала и гарантией справедливости государя является его обязательство следовать духу Божьего закона. Это монархия самодержавная. В отличие от монархии абсолютной, в которой государь сосредотачивает в себе все управительные власти (исполнительную, законодательную и судебную), а о его нравственности имеются самые смутные представления. И не парламентская монархия, в которой от государя остаётся именование, а в действительности осуществляют власть народные избранники.

В результате мы приходим к выводу, что власть со временем вынуждена будет приобретать всё более монархическую физиономию, всё больше элементов монархичности. Это будут элементы как абсолютной монархии, близкой к диктатуре, если разовьются материальные гарантии добропорядочности власти, так и самодержавной, если будут усиливаться идеальные гарантии.

Во всяком случае, элементы монархичности будут прикрываться республиканской накидкой, а значит носить паллиативный характер с низкой эффективностью и убывающим во времени доверием. Возникнет чехарда монархических по существу и демократических по форме решений. Это уже и сейчас наблюдается, как я отметил выше, и продолжится в дальнейшем. В конце концов это противоречие между формой и содержанием станет неразрешимым при существующем политическом строе и потребует перехода к тоталитарной республиканской диктатуре при реакционном сценарии. Впрочем, подобная диктатура не может быть долговечной из-за отсутствия собственной нравственности (и коммунистическая-то продержалась 70 лет, а она имела свои нравственные установки, основанные на атеистической идеологии). При реформаторском сценарии произойдёт переход к абсолютной либо самодержавной монархии, при котором наросшее монархическое содержание будет закреплено новой формой государственного устройства. Это содержание будет освобождено и реализовано с максимальной эффективностью. Мне думается, переход к парламентской монархии столь же маловероятен как и переход нынешней суперпрезидентской республики к народовластию парламентскому: уже сейчас концентрация полномочий у главы государства превышает все возможные для парламентарного правления пределы, а доверие к партиям столь низко, что серьёзно говорить о них как о движущей силе политического процесса не приходится. И чем шире растечётся по России религиозно-нравственный идеал власти, тем охотней умы и удовлетворённей сердца будут принимать перспективу самодержавной монархии – выразительнице народного представления о Божьей воле и справедливости.