Обсуждение законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия оказалось лакмусовой бумагой, которая неожиданно проявила характер и уровень несогласия российских граждан с предложенными в продвигаемом законопроекте правовыми положениями. Это значит, что многие российские граждане отдают себе отчет в том, что данный законопроект, который спешно хотят принять, существенным образом повлияет на выбор приоритетов и ориентиров внутренней политики, а также на её характер и способы её реализации.
О самом законопроекте и его вопиющих недостатках, размытости его терминов, недобросовестности его бизнес-подоплеки и противоречивых целях, когда объявляется одно, а имеется в виду совсем другое, сказано много и повторять все эти доводы было бы напрасно.
Но законопроект активно продвигают, и можно заметить во всем этом самоуверенность, присущую многим согражданам и выраженную презрительно-грубым, но расхожим «пипл все схавает». А когда народ начинает возражать, то разработчики проекта допускают не диалог, а жалобы и обращения во все силовые структуры государства, чтобы они ввели санкции или начали преследовать тех, кто выступает против закона. Получается, — по такой логике событий, — что обращение в силовые структуры государства оказывается первым и, похоже, последним аргументом, который авторы законопроекта используют для защиты своих интеллектуальных упражнений в законотворчестве.
Однако есть и другие стороны этой многогранной медали, которые напрямую касаются самых животрепещущих проблем нашей политической и социальной истории, а также оснований и принципов государственной жизни России. Первое, что бросается в глаза, — это политтехнологические приемы, которые используются для продвижения законопроекта. Эти приемы стандартны, но не случайны: применение их формирует условные силовые линии законопроекта, с целью добиться психологических изменений личности, характера жизненных предпочтений людей, повлиять на их самосознание и социальные установки. О вновь разработанном законопроекте сообщается, но его текст не публикуют в открытой печати. Вместе с тем СМИ на протяжении нескольких лет обсуждают его тему. Они собирают все возможные случаи насилия и, — в буквальном смысле, — резонерствуют, чтобы создать некую усредненную формулу общественного мнения вокруг темы, концентрируя особое внимание на вопиющих случаях.
Далее законопроект обсуждают в комиссиях парламента, о чем СМИ, как правило, умалчивают, хотя в Интернете появляются отдельные видеоролики, из которых очевидно, что законопроект о профилактике домашнего насилия вызывает нешуточные возражения даже у лояльных к большинству нововведений депутатов. После этого законопроект публикуется на сайте Верхней палаты парламента и на его обсуждение отводится срок всего в две недели. Аргументом для столь короткого времени публичного обсуждения остается неизменная формулировка: законопроект актуальный и в ближайшее время должен быть принят к рассмотрению.
Приблизительно по такой схеме была принята в свое время Конституция РФ, положения которой, частично опубликованные, у многих вызывали вопросы. Но только немногие голосовали против, сознавая и риски, и ответственность за единство прошлого и будущего страны, за уникальность собственного социального опыта, обретенного Россией за века своего исторического бытия. Аналогия эта не случайна. Конституция 1993 года содержит правовые нормы, ограничивающие суверенные права государства перед нормами международного права, аналогично и законопроект о профилактике семейно-бытового насилия предполагает ограничения личного пространства семейной жизни перед правом общественного вмешательством в порядок семейных отношений. При этом размытость основных положений законопроекта допускает произвольное истолкование любых поступков членов семьи, но при этом недвусмысленно и четко формулирует положения о правах регулирования внутрисемейной жизни со стороны «субъектов профилактики». По отношению к семье и её членам «субъекты профилактики» наделяются особыми, даже исключительными полномочиями. Другими словами, предлагаемая законопроектом модель правового регулирования ставит его стороны в заведомо неравноценное и неравное положение.
Это обращает на себя внимание и говорит скорее о том, законопроект не просто игнорирует самую сущность семьи, всегда актуально связанную и с естественным правом человека, и со сложившимися традициями общества, но апеллирует к исключительному праву, положениями которого могут пользоваться «субъекты профилактики» семейно-бытового насилия. Это и обнаруживает, что он имеет более политические, чем социально-профилактические цели и смыслы. При этом размытость понятия «профилактика» в отношении семейных отношений, разночтения представлений о профилактике в различных социальных средах, а также очевидная неопределенность статуса «субъектов профилактики» при наделении их исключительными правами будет неизбежно порождать экстремальные состояния, психологические стрессы, тяжбы, недоверие социальным структурам, т. д.
Таким образом, предлагаемый законопроект, по известной поговорке всех наблюдательных людей — «начинает за здравие, а кончает за упокой»! Это внимание в данном случае совсем не лишнее — оно трезво оценивает все его противоречия и признает необходимость его тщательной социально-исторической экспертизы, поскольку реорганизация семьи и брака проводится в нашей стране не первый раз. В этом отношении инициатива принятия законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия подпадает не только под политические аналогии, но восходит и к историческим прецедентам воинствующего отношения революции к истории Государства Российского, истоки которой коренятся в семейно-сословной организации общества.
На протяжении достаточно большого отрезка революционно-исторической жизни России традиционная русская семья, как основополагающий социальный институт, неоднократно подвергалась мощнейшему давлению, — от отказа революционных властей признавать церковный брак и утверждения закона об отмене брака до учреждения ЗАКСов и переподчинения их структурам НКВД. Эти исторические прецеденты суть вехи на путях продвижения установки на самореализацию в обществе упрощенно-массовой формулы семьи как «ячейки общества», что достигалось невиданной по масштабам сексуальной революцией и различными политическими кампаниями, направленными против русской семьи и Церкви, против традиционных ценностей жизни, патриотизма и отечества.
Другими словами, в те революционные годы поражение в правах традиционной семьи было точкой бифуркации всей системы, а усиленная пропаганда нового, революционно-массового образа жизни означала борьбу против исторической России. Её следствиями стало не только масштабное перераспределение собственности. Сюда же можно отнести и резкое снижение самостоятельности семей, потенциала их участия в хозяйственной, социальной и культурной жизни, и последовавшее за этим радикальное изменение целесообразной, — с точки зрения территориального развития и геополитического положения Российского государства, — социальной структуры российского общества.
Указание на эти исторические прецеденты и их отрицательное влияние на характер социальной эволюции России заставляет предвидеть, что принятие закона о «профилактике семейно-бытового насилия» будет означать продление прав на агрессию против семьи. Социально-значимый в революционные годы предлог «семья — буржуазный предрассудок» заменён на «семья — источник насилия», что, в сущности, никак не меняет единства целей всех радикально либеральных инициатив, направленных на отрицание традиционных ценностных оснований семейных отношений.
Между тем истинная цель такого наступления на семью — добиться психологически значимого согласия большинства с мнениями меньшинства, изменить характер жизненных предпочтений людей, стандартизировать представления о личности человека, т.д. По большом счету все это ведёт человека к потере семейной и личной идентичности, что чревато дезориентацией в социальном пространстве, ослаблением социального иммунитета, а в целом — дестабилизацией всей социальной системы. Такая социально отрицательная эволюция семьи может быть спровоцирована необдуманным принятием этого законопроекта и фактически приведет общество к новой деструкции культурной памяти, когда разрывы межпоколенного взаимодействия становятся слишком очевидными и приводят общество к потенциальному распаду социальных связей, новым демографических проблемам, психологической и нравственной деградации.
