Ель-цинизм выбросил на свалку истории «совковую» идеологию «поверженного идола». Но поскольку пустоты не терпит и социальная природа вещей, госкорпоративный лозунг «Мой дом – Газпром» победившего русский народ олигархат-паханата ассоциировался в сознании людей не только с материальной, но и духовной субстанцией РФ.
Конституция, состряпанная «на коленке» и под диктовку западных кураторов победившей, выражаясь словами Достоевского, «либеральной сволочи», не краснела от пропадения в ней ИДЕОЛОГИИ РУССКОГО НАРОДА. Пока не грянул гром – стал слышен «лай НАТО у ворот России», народонаселение РФии целенаправленно десятилетиями антирусски зомбировалось поводырями прозападной ориентации. Результатом чего явился факт, что АНТИ-РОССИЕЙ ВРАЗ ЯВИЛАСЬ САМА НЕДОСУВЕРЕННАЯ РОССИЯ. Пуще же всего «самостийничала» Украина, явив себя рвотной отрыжкой всего русского на пути превращения в холуйский форпост НАТО. Путин не мог не выдвинуться встречно укро-нацистским военным формированиям, готовым отбивать у «москалей» Крым и Донбасс. Тому русскому «иду на вы» – СВО три года и два месяца.
Гибридно-военный натиск на Россию нео-Антанты «50+» вспенил тему мобилизации народа на отпор врагу. Востребовалась духоподъёмная идеология Победы и созидания России как сверхдержавы-цивилизации. По ходу этой спецоперации сами воины СВО исправляли упущение властей. Например, на освобождённых исконно русских землях водружаются преимущественно красные флаги, хотя над Кремлём реет другой: официальный – «торгашеско-предательский власовский триколор». Волею властей суровый монархический черно-желто-белый стяг и красное победное знамя «За Родину! За Сталина!» – увы, архивные экспонаты (лишь намедни ВерхГлавКом разрешил переименовать пока только Волгоградский аэропорт в «Сталинград». Значит, ж.-д. вокзал там «Волгоград» – получается, как Санкт-Петербург, но Ленинградская область. Когда же станут мыслить и действовать не половинчато, а системно-цельно?!).
Но всё нет соответствующей суровому времени русской патриотической идеологии цвета крови, почвы, мужества! Кстати, в 2014 году (когда супостаты вылуплялись гадами «Роковых яиц» Булгакова для интервенции снова на Русь) Законодательное собрание Санкт-Петербурга поддержало постановление о внесении в Государственную думу законопроекта о признании чёрно-жёлто-белого флага официальным историческим символом РФ и придании ему особого правового статуса. Не пора ли тот документ преобразовать в закон, одновременно с возвращением Волгограду имени Сталинград? И сталинская железная метла расчистки навороченного в стране весьма кстати бы, вместе с возвращением СМЕРША и применительной практики смертной казни. По законам военного времени. Кстати, упомянутый булгаковский сюжет изначально имел более катастрофическую для судьбы России концовку. В ней необозримые полчища гадов (чем не гипотетический прообраз евроатлантистов в готовящейся ими войне против РФ к 2029 году?) двинулись на Москву, осадили её и сожрали. Заключительная картина – мёртвая Москва и огромный змей, обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого. Этому, дай Бог не провидческому видению классика, ровно сто лет.
И пушкинский «Золотой петушок» прокукарекал усугубление Отечеству беды без немедленного снятия конституционного табу на создание русской национально-патриотической идеологии Победы и имперского созидания. Правда, в 1990-е годы высокое начальство РФ пробовало использовать канал «заграница нам поможет» – бить челом ставшему заокеанцем ученому Владимиру Лефевру (математик и специалист по теории рефлексии). Послали к нему гонцов-академиков РАН (наподобие летописного призвания варягов «нами княжить») пособить сварганить идеологию России. Полагаю, что при тогдашней в России социо-турбулентности (когда Ельцин для снижения градуса «контр-революционно»-ГКЧПистского брожения масс намеревался «врезать» психотронным оружием по восставшим!) он больше консультировал спецслужбистов по своей методике управления социумом – рефлекторно-этическим аспектом идеологического воздействия на «толпу». Его идеи рефлексивного анализа оснований для принятия решений могут быть использованы при выработке новой русской идеологии.
Он мыслит примерно такую структуру идеологии: 1) Национальный образ «Я» – коллективный идеал, с которым человек соотносит себя; 2) Миссия/призвание России - как культурно-исторического субъекта (например, носителя Правды, Смысла, Жертвы); 3) Мораль как путь, а не правило – ориентированная на выбор, а не на систему запретов. Образ врага/друга – конструируется через моральные противоположности, а не только геополитику. Культурный код – язык, литература, история – как главные каналы передачи идеологии. Если адаптировать это к XXI веку, можно было бы сформулировать рефлексивно-гуманистическую идеологию России, где сочетаются: национальная миссия, нравственный выбор, стратегическое мышление и глубинное понимание сознания народа.
Итак, изменение геополитического фона и вынужденная мобилизация российского общества обусловили возрождение идеологических конструктов, обладающих потенциалом для консолидации нации. Среди которых одним из лучших является уваровская триада «Православие, Самодержавие, Народность» (1833). Эта основа государственной идеологии Российской империи была опорой и обоснованием для централизованной власти и внутреннего единства в условиях вызовов и политической нестабильности. Ею упрочивалась самодержавная власть, воспитывался имперский верноподданнический дух служения Отечеству и укреплялась национальная идентичность через православную веру и культурное единство.
Поясним потезисно. «Православие» – религиозная принадлежность, традиционные ценности и церковная иерархия. «Самодержавие» – неограниченная власть императора как гаранта порядка и стабильности. «Народность» трактовалась как уникальный дух русского народа, его историческая миссия и не просто лояльность к трону, а слиянная мистико-почвенная общность подданных с Престолом и Церковью.
Практическая реализация этой идеологии осуществлялась через систему образования, цензуру, церковную политику и тщательный подбор кадров в государственные институты. Уваров считал, что воспитание молодежи должно осуществляться исключительно в рамках этих трех начал. Таким образом, система народного просвещения становилась инструментом идеологической шлифовки и формирования лояльного гражданина Российской империи.
Важно отметить, что уваровская формула была не догмой, а гибким идеологическим ориентиром, допускавшим определённые интерпретации в зависимости от политических потребностей. Это синтез религиозной консервативности, политической централизованности и культурного национализма. Идеологическая конструкция Уварова коррелировала через Достоевского с особой исторической миссией России и ценностью её духовной традиции. Так триада стала не только политическим лозунгом, но и культурным кодом русской идентичности.
Уваровская идеология трансформировалась временем. В советском проекте сохранились элементы православной и народной идентичности. Государственная идеология заменила православие на коммунистическую мораль, самодержавие – на диктатуру пролетариата, а народность – на интернационалистскую риторику. Однако осталась идея особого пути России, ее духовной миссии и централизованной власти. «Моральный кодекс строителя коммунизма» во многом перекликается с церковными заповедями.
Когда стране победившего социализма было не до того, идеи русского национального духа, правопорядка, христианских основ культуры успешно разрабатывались эмигрантами «всех волн». Философ Ильин отстаивал необходимость сильной государственной власти как условия для духовного возрождения России. Постепенно формируется патриотический дискурс, апеллирующий к исторической памяти и необходимости возрождения великодержавного сознания. Уваровская триада получает новое звучание: православие – как основа духовной идентичности, самодержавие – как централизованное руководство, народность – как народная солидарность.
Приукраинское гибридно-ментальное противоборство цивилизаций обострило вопрос консолидации русского народа. Уваровская триада получила новое дыхание в политическом, образовательном и медийном дискурсах. «Русский мир», «традиционные духовные ценности», «вера, родина, семья» – эти образы обновились и углубились, приобрели инструментальный характер в рамках государственной мобилизации. Идея «духовных скреп», впервые озвученная в 2012 году, стала символом государственной политики.
Вера православная – святая мощь Русского государства. В одном из интервью я сказал: «Отстаивая духовный остов Российского мировоззрения, надо помнить, что возрождение православия спасительно предотвратит Русь от конвергенции христианства в язычество и убережёт русскую веру от срама конфессионального главенства сомнительной «социохристосии». Поскольку релятивистски устремлённый Запад теряет веру, благословенно исконное, не реформированное православие – староверчество. Вселенски державная Россия Пресвятой Богородицы – центр притяжения для всех праведных цивилизаций».
Хотя согласно Конституции РФ, задуманной как богоборческая сила, церковь отделена от государства, православие играет фактически квазигосударственную роль. Сотрудничество выражается в совместных проектах по патриотическому воспитанию молодежи, поддержке традиционной семьи, легитимации внешнеполитических инициатив как «священной борьбы» за ценности. РПЦ участвует в формировании образовательных программ, военных ритуалов, идеологических инициатив – помимо своей непосредственной религиозной функции, участвует в разработке и крепеже политико-идентификационной национальной матрицы. Испытание на идеологическое партнёрство с государством РПЦ прошла в 1993 году. В момент ельцинского расстрела парламента официальная линия Синода и Патриарха оставалась миротворческой – нейтральной, хотя часть духовенства всё же поддерживала (а как же «не убий!») президента Ельцина, видя в нём гаранта «новой России». Но тогда не только церковь была в замешательстве, но и спецназовцы «Альфы» оказались раздвоенными пламенем гражданской войны. Нужен стране беспристрастный аудит той поры – чтобы чудовищные катаклизмы внутренней смуты не повторились. Да минует чаша сия Отечество Христа!
Справедлива трактовка «народности» как коллективной идентичности, противопоставляемой западному индивидуализму. Можно чуть менее смело говорить о народной сплоченности перед лицом внешних угроз и об исторической памяти переосмысливания через героизацию прошлого (теоретики в своё время позволили допустить уподобление «коммунизма» «фашизму» – а теперь этим воспользовался Трамп, заявив, что победителем аж во всех великих войнах являются США!). Таким образом, все элементы уваровской идеологии получают реинтерпретацию, адаптированную под нужды современного российского государства.
Правда, страна РФ пока остаётся недосуверенной, имея в тылу у себя легализованную «пятую колонну» предателей и иных «независимых центробанковцев». Нынешняя политсистема «цезаризм» сохраняет черты персоналистского режима, в котором основная роль принадлежит президенту. Эта система легитимируется через риторику исторической преемственности – от великих князей и царей к современной власти («не царское это дело!» – восклицание пьяного ЕБНа). Концепция «суверенной демократии» серого кардинала Кремля Суркова была подогнана к идее праведной – исключительности российского пути, где внешние демократические формы сочетаются с внутренней централизованной системой принятия решений.
Культ лидера, ритуализация патриотических праздников – элементы сходства с механизмами легитимации самодержавия. В общественном сознании формируется образ «сильного лидера», обеспечивающего стабильность, защиту от внешней угрозы и национальное единство. Таким образом, принцип самодержавия смешивается с железно-сталинской хваткой вождя и получает своеобразную институциональную реинкарнацию монархизм советского типа («Я – царь и Бог» в одном лице). И не все башни Кремля преисполнены исторической преемственностью от царской державности (там есть и ждуны реставрации «Временно Оккупационного Режима» – ВОРа в законе – древа ЕБНа-Чубайса). И нередко свите лидера удаётся править державоглавием и грозить стране своим пришествием.
Третий компонент уваровской формулы - народность – интерпретируется как выражение культурной и духовной идентичности российского народа. Русский мир становится метафорой цивилизационного пространства, объединённого языком, историей и общими ценностями. Активно формируется идеология коллективной идентичности, в которой нация противопоставляется Западу не только геополитически, но и культурно, цивилизационно. Ведётся работа по переосмыслению истории с позиций национального единства и «патриотической правды». Всё это создает устойчивую конструкцию культурного национализма, в основе которого лежит народная идентичность, воспитанная в духе уваровской идеологии. Православие, самодержавие и народность переосмыслены, но в адаптированном виде сохраняют-таки свои функции как инструменты мобилизации, легитимации и культурной идентификации.
В постукраинский период данная идеология служит основой государственной мобилизационной повестки, укрепления суверенитета и построения единой идентичности триветвенного русского народа, противопоставленной глобалистским и либеральным моделям. В этом есть небольшой риск идеологического догматизма, ограничения гражданских свобод и подавления плюрализма мнений. Но любое государство в форс-мажорных обстоятельствах прибегает к непопулярным мерам, вплоть до «пушки вместо хлеба» (Англия) или внутриамериканского интернирования 120 тыс. японцев (из которых 62% имели американское гражданство).
После испытаний 1990-х, восстановления субъектности в 2000-х и жесточайшего цивилизационного конфликта, развернувшегося на рубеже 2020-х годов, российское общество вновь встает перед вопросом: какова идеология русской державности, национальной цели, внутренняя скрепа? «У нас нет ни идеологии, ни элиты, ни стратегии» – экспертное небезосновательное суждение. Попробуем прикинуть состав наполнителя русского патриотизма будущего.
I. Триада Уварова – попытка идеологического кристаллизатора, объединяющего власть, веру и народ в единую духовно-государственную форму. В условиях постлиберального мира и гибридной войны цивилизаций, триада Уварова может быть переосмыслена. Православие – как не только религия, но и как культурно-историческая метафизика, духовный иммунитет против нигилизма и моральной деградации Запада. Самодержавие – как сильная, централизованная, но ответственная власть, стоящая на защите народа и национального суверенитета. Народность – как укоренённость в традиции, общинность, коллективизм, противопоставленные индивидуалистической и потребительской модели Запада. Как писал Достоевский, «ширь русской души заключается в способности вмещать в себя противоположности» – и именно в этом мы видим потенциал национального синтеза.
II. Георгий Чичерин: дипломатический реализм и метафизика государства. Это сочетание глубокого понимания европейской философии и российской традиции. По нему, государство не есть механическая структура, а органическая сущность, способная к трансформации, но не к разрушению: «Суверенитет есть дыхание нации» – и потому любая идеология должна служить укреплению целостности страны, а не её размыванию в глобалистском тумане.
В Чичерине сочеталось то, что, в сущности, исповедует и Путин: идея «порядка», твёрдая власть, права личности, имущественное неравенство (это в условиях предповорота к военному социализму надлежит коррекции на справедливое народоправие, с реприватизацией госсобственности) и резкое осуждение проявлений революционного духа. Кстати, по линии отвержения радикального либерализма Путину, видимо, близки позиции социал-демократов и правых республиканцев – голлистско-аденауэровского типа. Россия в ситуации анархических беспорядков в позапрошлом веке сменила парадигму духовно-гражданской ориентации общества на умеренный либерализм чичеринского образчика: «Только энергия разумного и либерального консерватизма может спасти общество от бесконечного шатания». Путин «каникулами СВО по заявке Трампа» – как бы всё ещё в колее «ожиданий милости» от природы – США? Однако кредо его многомернее – в нём есть место и сожалению от распада Красной империи, с патриотическим лейтмотивом «Вставай, страна огромная!»
III. Сперанский: юридический фундамент державы. В его философии – идея просвещённого государства, где закон не слуга силы, а выражение общей воли. Актуален его подход к правопорядку: власть должна быть не произвольной, а справедливой, основанной на принципе служения. В этом смысле важно восстановление «юридического кода державности» – когда справедливость выше закона, но закон не должен быть против справедливости.
IV. Леонтьев и консервативная эстетика силы. Он чуял смертельную опасность демократической уравниловки и морального разложения. Его концепция «цветущей сложности» особенно будет востребована при разноскоростной и разноуровневой реинтеграции народов в Россию и альтернативных англосаксам стран в БРИКС и ШОС. Поскольку «слишком простое становится вялым» – он за «цветущую сложность многообразия» как антидот от бюрократической серости и тупости. Русская идеология будущего должна быть иерархична, художественна, наполнена смыслом, иначе она проиграет в войне символов.
V. Достоевский: народ как носитель богоносной правды. «Пушкинская речь» его – это манифест русской духовной миссии: «Быть истинно русским – значит стремиться к всеобщности, всечеловечности». На этом основании должна строиться идея культурного универсализма по-русски – не подражание, а притяжение. Русский человек будущего – это человек ответственности, глубины, жертвы, миссии.
VI. Николай Устрялов: русский большевизм как синтез национальной формы и социалистического содержания. Его идеи были предтечей современного евразийства. Он был за модернизацию государства, но не за уничтожение. Его подход можно переформулировать как «социально-державный патриотизм»: где государство – это не обслуживающая структура, а коллективная духовная форма.
VII. Василий Розанов и религиозно-бытовая почва. Этот парадоксалист остро чувствовал психологию народа. Его идея семейности, интимной религиозности, связи быта и метафизики – это основа национального консерватизма: «Россия стоит не на школах, а на семье» – и в этом суть новой идеологии: от восстановления семьи, воспитания, культурных кодов – начинается возрождение державы.
VIII. Лев Толстой: этика внутреннего государства. Исповедываемые им анархизм и пацифизм не затмевали вопроса внутренней ответственности. Русская идея будущего – это не только идеология государства, но и «внутреннее государство» в душе человека. «Величие народа не в величии армии, а в величии духа» – писал Толстой, и в этом сила: без духовной опоры никакая машина не выдержит. Верно: «не плоть, а дух растлился в наши дни!».
Из вышесказанного органично вытекает вывод: идеология державной идентичности должна: – Основываться на русской традиции, а не быть калькой с западных образцов; – Быть не только политической, но и культурной, духовной, онтологической системой; – Предложить человеку смысл жизни, превосходящий материальное.
Как писал Хайдеггер, «человек – пастух бытия». В русском варианте – это значит быть хранителем смысла, стержня, глубины. Национально-патриотическая идеология будущего – это и есть возвращение к своим истокам. Не назад – в архаику, а вглубь – к вечному. Потому что только та цивилизация, которая верит в свою миссию, способна противостоять миру, где «всё позволено».
Будущее России представляется мне симфонией триединства. XXI век, несмотря на риторику постмодерна, не отменил архетипов. В мире, стремительно устающем от симулякров демократии, прав человека и технократической нейтральности, Россия вновь обращается к своим первоосновам. Среди них – идея органической связи между монархом, властью и народом, сформулированная в философии начала XX века и обретшая новые смыслы в условиях постукраинского, постлиберального мира.
Национальное мышление – это метафизика власти и державного бытия. Оно исходило из веры в троичное единство: Царь – от Бога, Церковь – столп Истины, Народ – носитель благодати и силы. Такая формула восходит к византийской симфонии власти и укоренена в русском понимании соборности. Как писал Иван Солоневич: «Монархия – это не форма правления. Это образ жизни народа, осмысленный через волю Божию». Подобный взгляд актуализируется сегодня: народ, уставший от распада, стремится к точке вертикали. «Свобода, – по слову Василия Розанова, – это возможность стоять под Государем». Черносотенцы, как Александр Дубровин или Николай Марков, не противопоставляли Царя народу. Царь был не над народом, а в народе – как голова в теле. Уничтожение этой связи в 1917 году стало не только катастрофой государственности, но и обвалом духовной идентичности. Советское наследие, подобрав «валяющуюся империю», умножило мощь государства – территорией, индустриализмом, мобилизационной экономикой и смелостью глобального вызова Западу. Так что РФ уже по многим показателям – сверхдержава и в потенциале своём не альтернатива монархии, а скорее её славное материалистическое продолжение. Принцип централизованной воли, вертикали решения, подчинения частного интереса целому – всё это легко считывается в коде национального мышления, очищенного от марксистской шелухи и либерал-чужебесия.
Как писал Александр Дугин: «СССР пал не потому, что был тоталитарен, а потому, что забыл, ради чего быть тоталитарным. Он утратил идею сакрального центра». Будущая Россия должна не возрождать СССР в деталях, а перенять его мобилизационную энергию, подчинив её новой идее: не диктатуре пролетариата, но диктатуре духа и «власти достойных» – меритократии. Труд, подвиг, наука, армия – всё это станет оружием монархического возрождения технологически модернизированного Отечества. На то дано церковное благословение. По одному выражению: «Ракеты, идущие к звёздам, должны быть освящены, как и храмы – освящены трудом. Только так возможен метафизический социализм». От терний социально навороченного к звёздам русского сказочного Града Китежа.
Мобилизационно-побелная функция закрепится за православием – не только как благословение на подвиг и труд. «Атомное православие», возникшее на пересечении традиционализма и технофутуризма, обозначает форму веры, в которой Божественное пронизывает не только икону, но и ядерный реактор. Это православие не боится прогресса, но подчиняет его целям соборности. Русский монах-учёный будущего – это не фантазия, а необходимость. В традиции Серафима Саровского, читающего псалтырь в лесу, и Курчатова, строящего АЭС, нет противоречия. В обоих случаях – жертва, целеполагание и молитва о народе. Протопресвитер Георгий Шавельский, бывший протопресвитером армии и флота в начале XX века, писал: «Нет силы выше молитвы солдата, и нет чести выше – служить при алтаре великой державы». Сегодня эта формула возвращается в новых формах: в капелланах ракетных войск, в крестных ходах на Дальнем Востоке, в проектах православного биохакинга. Неоканонический дух атомного православия – это возвращение трансцендентного в технологическое.
Размышляя о Царе грядущего, полагаю, что это не будет продолжением сериала постсоветского «престолонаследия». То будет не реставрация Романовых и не формальная передача власти. Это появление сакральной фигуры – собирателя земель русских, главы державы, отца и жреца-вождя. Такой монарх не может быть «выбран» – он явится в момент катастрофы как ответ на неё. Народ – носитель духовной интуиции. Именно народ «чует» Царя. Недаром Достоевский писал: «Русский народ не понимает свободы без Царя. Это не рабство, это его душа». Значит, грядущее – это не просто монархия, а органическая симфония: монарх как жезл власти, народ как тело, Церковь как сердце. Сегодняшние зачатки этой симфонии – в добровольческом движении, в новых монастырях, в самоорганизующихся общинах. Россия будущего будет не копией прошлого, а синтезом: Царь в красном кителе, Крест и лазер, Храм и центр управления полётами.
Будущая Россия – это возвращение метафизической державы. В ней будет восстановлена утраченная троица: Вера – Царь – Народ. Не в карикатурной реставрации, а в духе, силе и трансформации. В мире, где исчезает человек как личность, Россия предложит образ цельного человека – воина, верующего и гражданина. Как говорил Николай Бердяев: «Русская идея – это идея апокалиптической миссии народа. Россия существует, чтобы вернуть смысл». Эта миссия невозможна без спайки троицы: духовной вертикали, мобилизующей власти и мистического народного тела.
«У нас на Руси, – пишет «вместо послесловия» к моей книге мемуаров «Гармонизация мира духовно-цивилизационной обороной России» (Дониздат, 2024) истово православная Ольга Сокурова, – есть одухотворённо цельный и изумительно гармоничный образ преподобного Сергия Радонежского, таинника Святой живоначальной Троицы. Воззрением на Свтую Троицу побеждается страх ненавистной розн мира сего, – вот его формула спасения мира. Неслучайно в память и похвалу Преподобному Сергию написал Андрей Рублев свою чудотворную икону – величайшее чудо божественной красоты и гармонии. Св. Троица и есть наш высший Идеал, в котором коренится Русская идея нашего религиозного, государственного и культурного призвания. К этому идеалу Троичного единства, священной Тайне, восходит наша соборность, наше стремление к человеческому братству, наша артельность и общинность, наша готовность к разговорам по душам и редкое свойство держать душу нараспашку, та роскошь общения и искренней дружбы, которая и составляет радость земной жизни. Жертвенная Чаша является смысловым и композиционным центром рублёвской иконы, и народ наш в трудной истории своей вновь и вновь приобщается, припадает к этой Христовой Чаше жертвенной любви».
«Симфония силы. Русский порядок». Россия наигралась в демократии и рынки. Претит ей быть придатком чужих смыслов. У этой сверхдержавы-цивилизации должен быть порядок, жёсткий, высокий, справедливый. Проханов дал нам этот порядок – симфонизм. Не бардак интересов, а стройная система, где каждая часть – на нужном месте. Где всё – от батюшки до боеголовки – работает на одну цель: великую Россию. В центре – Царь, или Верховная власть. Не клоун и не олигарх. А фигура, соединённая с народом кровью, верой и судьбой. Не менеджер, а символ нации и носитель правды. Церковь – не ритуальный сервис, а духовный фронт. Штурмовой батальон духа. Молясь, мобилизуйся. Спасай не только душу, но и народ. Армия – не про бюджет (не паче – остаточный). Это святое. Это культ воли и силы. Атом, икона, штык – в одной связке. Наука, заводы, ракеты – не ради прибыли, а ради победы. Всё – на службу идее. Не хай-тек ради продаж, а технологии ради истины. Народ – не электорат. Не масса. Это основа. Это та самая плоть, из которой строится храм истории. Народ – не просит, он требует: порядок, смысл, будущее. Это и есть симфония. Русская. Жёсткая. Прекрасная. Где нет места предателям, слабым, либеральным нытикам. Где звучит правда, сила и вера. Либо мы соберём эту симфонию – либо нас сотрут. Выбирай.
Индикатор СВО, по Дугину: «Мы оказались чужими для них, а они – для нас». На фоне разрыва логистических, экономических и культурных связей Россия вынуждена строить новую архитектуру взаимодействий вовне. Причём образчик СССР – остался в другой эпохе и невозвратном социуме.
Корректировка посыла новой реальностью: глобализм как идеология сдыхает. Разделение мира на конкурирующие центры силы необратимо. Китай, Индия, мусульманский мир – строят свои модели.
И Россия больше не «придаток Европы» (СВО – рубикон перейдён). Она должна быть самодостаточной системой с собственным идеологическим ядром. Однако проблема в том, что в России до сих пор не сформулирована новая идеология. Официальный дискурс говорит о «традиционных ценностях», о патриотизме, о суверенитете – но все эти слова пока не обрели чёткой концептуальной формы. Не хватает системности, не хватает связки между прошлым, настоящим и будущим. «Нация, не знающая своей истории, обречена повторять её ошибки», – писал Джордж Сантаяна. И именно здесь возникает вызов: как соединить имперское, советское и постсоветское в единую линию исторической преемственности?
Безусловно, в обществе нарастает запрос на справедливость, на социальную мобилизацию, на новое «великое дело». Люди устали от потребительского капитализма, от идеологии «успеха любой ценой». Сегодняшняя Россия – это страна, в которой снова востребованы идеи служения, коллективизма, ответственности. Причём не в советском, а в более глубинном, русском смысле.
Нельзя строить будущее на отрицании. Нельзя просто отвергнуть Запад, как и нельзя бездумно воспроизводить его модели. Россия должна идти своим путём – «взяв из Европы науку, технику, дисциплину, но не душу», как писал Константин Леонтьев. Этот путь будет трудным, но другого нет. Всякий раз, когда Россия пыталась раствориться в чужой цивилизации, это заканчивалось трагедией – будь то Смутное время, 1917 год или 1991-й…
Евгений Александрович Вертлиб / Dr. Eugene A. Vertlieb, писатель, журналист, академик РАЕН, Париж
