Нет сербов, чье поколение не переживало оккупацию, захватчиков. С XIV века, когда народ попал в османское рабство, до нынешних дней, практически не было времени, когда мы жили свободно. Какое столетие ни возьми – война, бегство, оккупация, неволя. Думаю, православные сербы из Косово и Метохии подтвердят мою правоту: мы первые попадали в рабство, и последними получали свободу.
Неволя, рабство – не прошлые века: всё продолжается и сегодня. Да, мы в оккупации, это нужно признать. Чтобы пережить её достойно, говорят нам наши монахи, необходимо воспитывать себя, просить у Христа терпения и подлинного покаяния. И помнить о том, что любая оккупация, рабство – результат наших грехов, наказание от Бога. Наказание, то есть урок. Вот и сегодня я смотрю на наши села – назовите их гетто или анклавами – разницы нет никакой – итог отречения от Христа: во время оно ударились в коммунизм и материальные радости, поверили, очертя голову в западные «ценности», возвели их в ранг религии. Вот и получили совершенно закономерный результат своего отступничества: очередное иго. Но Бог не оставляет нас без утешения, без поддержки, как и прошлые поколения строптивых, грешных детей: беда пройдет, это мы знаем. Но пройдет она только при одном условии: покаянии, возвращении к Христу. Говорит же Он: «Не бойся, малое стадо» (Лк. 12:32), «Се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20). Если Христос с нами во все дни, то, мне кажется, сейчас мы, православные Косово и Метохии, находимся в лучших условиях для спасения души. Да, есть страдания – кто спорит. Но Господь использует их ради нашего спасения – вот в чем дело.
Оставшиеся в Косово и Метохии сербы, согнанные в анклавы, гетто, забытые и забитые, всё яснее видят и испытывают тяжесть рабства, в которое, положа руку на сердце, сами себя затащили своими грехами, и всё лучше понимают ценность подлинной свободы, которую потеряли. Это как с больным человеком, который ценит здоровье только тогда, когда его потерял.
Это духовное состояние напоминает мне время, когда я, будучи молодым, заболел раком и с минимальными шансами на выздоровление очутился в белградской больнице. Тогда, помню, единственное мое желание, мечта были – поправиться. Мечешься между кабинетами, процедурами, мучительным ожиданием результатов анализов, и только одно желание: избавиться от болезни. Прошу читателя о снисхождении: я бы хотел рассказать небольшую историю из того времени, когда я боролся за жизнь в белградской больнице – так она мне напоминает положение нашего грешного народа в оккупированном сегодня Косово и Метохии.
Я лежал в палате для самых тяжелых больных с еще одним пациентом. Медсестры заходили только для того чтобы поменять капельницы. Долго не задерживались, чтобы сократить контакт с лекарствами, от применения которых выпадают волосы. Мне здорово повезло: моя кровать была рядом с окном, так что я мог смотреть на небо, видеть облака, а ночью – месяц и звезды. Химиотерапия. Врачи уверяли, что лекарство, которое капля за каплей попадает в мою кровь, обязательно мне поможет. Но мне становилось всё хуже. Поэтому, когда я смотрел на капельницу, представлял себе песочные часы собственной жизни, где песчинок в верхней части всё меньше и меньше. Да, я ожидал смерти. Безуспешно пытался перенести свои мысли подальше от этой палаты, капельницы в другое, более радостное место, где нет страдания. Пересчитал все кафельные плитки, ребра на батарее, лампочки на потолке, неровности на стене – всё лишь бы отвлечься от мысли о предстоящей смерти. Посмотрел в окно на небо: синее, чистое. Весна. «Боже, – говорю про себя, – какое прекрасное небо, а я ведь ни разу по-настоящему в него и не всматривался, в его удивительную синюю чистоту!» Что бы я сейчас делал, будь я здоровым у себя во дворе? Рядом с окном стояло дерево, его ветка почти дотягивалась до подоконника. Наблюдал, как с каждым днем набухали почки, потом появлялись листочки, всё больше и больше. Впервые в жизни внимательно всмотрелся в возрождение жизни, в весну. Впервые ушел от суеты. Там еще были воробьи – мы с ними быстро сдружились, потому что я им кидал на подоконник крошки, они это оценили. Благодарили своим чириканьем, танцами, демонстрировали свое оперенье – оказывается, очень красивое. Смотрел на них и понимал, что, вполне может быть, в скором времени я эту красоту больше не увижу. А раньше, когда был здоров, ведь и не хотел видеть – всё походя: времени нет, спешу.
Время от времени посматривал на своего соседа по палате. Проверял, смотрит ли он тоже в окно, радуется ли так же, как и я, приходу весны. Повернул голову, вижу – плачет. Да, он тоже смотрел в окно, но видел, как я понял, что-то совершенно другое. Быстро отвел взгляд в сторону, чтобы не показать, что видел его слезы. Мужчины плачут редко, и чаще всего в одиночестве, когда их никто не видит – стесняются своей слабости. Повернулся на другой бок, чтобы не смущать соседа. Про себя же, грешный, даже осудил человека: «Слабак: мужик, а плачет. Меня тоже ждет смерть, но я не реву, хотя я его младше. Несмотря на страдания, радуюсь маленькому воробышку на подоконнике, которого Бог нам послал для утешения – вот какой я смиренный».
Ворочался я на своем смертном ложе, снова повернулся в сторону соседа. Взгляды наши встретились. А он и не скрывал слез больше: вытирал рукой. Как человек, готовящийся к смерти, открыл мне душу и объяснил свои слезы.
– Прости, брат, – начал он. – Вспомнил своего сына, с которым, похоже, больше не увидимся. Мне его, а не себя жаль, поверь. Пару дней назад играли с соседскими ребятами во дворе. Ну, поссорились – бывает. Один из соседских ребят говорит ему, чтобы задеть: «Твой отец скоро умрет, у него рак!» Сынок мой прибежал домой в слезах, бросился ко мне в комнату, грохнулся на колени у кровати и закричал: «Папа, не умирай, пожалуйста!» Начал что-то искать на полке с лекарствами у кровати, взял какую-то пилюлю, сует мне в рот, дает чашку с водой: «Вот: пей! Ты поправишься!» Проглотил я поданное сыном лекарство, пообещал, что не умру. А вот теперь боюсь, что будет, если я помру, а маленький сын это воспримет как обман. Мол, папа обещания не сдержал. Поймет ли?
Действительно, печальный рассказ моего собрата по несчастью. В больнице я слышал много таких рассказов смертельно больных людей, смотрящих уже туда – вдаль. Перед смертью человек честен перед собой и другими. Странно, что мы только перед лицом смерти узнаем подлинную ценность жизни, понимаем, насколько жизнь прекрасна и чудесна.
Вот так и мы, сербы, заточенные в своих анклавах, узнали цену свободы только тогда, когда ее потеряли. Вспоминаю, с какой тоской и как беспомощно мы тогда смотрели на небо из больничной палаты – вот точно так же мы смотрим из своих гетто на остальной мир, не имея сил обороняться, видя, что захватчики сильнее. Как тогда рак был сильнее защитных сил организма, так сейчас захватчики одолели наш народ.
У нас говорят: «Человек ко всему привыкает» – мы действительно привыкли к жизни в изоляции, во враждебном презрительном окружении неприятелей. В таком положении человек открывает в себе какие-то новые чувства, способности и видит гораздо дальше и лучше, чем можно было бы ожидать от него в «нормальных» условиях. Наверное, это похоже на жизнь монаха-отшельника: глубже всматриваешься в собственное сердце, в окружающую действительность и становишься мудрее, что ли. Потому что одиночество едва слышным голосом дает тебе ответы на вопросы, которые ты задаешь самому себе в тишине.
Схватит иногда тоска и уныние, захочется свободы, которая, как тебе кажется, вон там – за границами гетто или анклава. Но лучше гнать прочь такую тоску, отчаяние: нужно создать свой добрый мир здесь, в своем сердце. И этот мир в сердце – не выдуманный, а реальный, действительный – гораздо ценнее иллюзорного внешнего, который так заманчиво, бывает, блестит из-за колючей проволоки. Мир в сердце исчезает, когда ты выезжаешь из своего села и смотришь на кипучую суету с ее бесплодным треском и блеском. Побудешь пару дней или недель в такой суете, вернешься домой, и обязательно будешь бороться с депрессией, печалью, меланхолией, чтобы вернуть мир душе. Снова начинается борьба за мир – в сердце, разуме, теле. И так живешь годами. Наш друг монах Антоний утешает: «Внешний мир настолько испорчен, что жалеть о том, что его не видишь, не стоит! Поймите: наша жизнь здесь, в изоляции – это Божие благословение».
В анклаве время замирает, может придавить тебя своей тяжестью, его слишком, казалось бы, много. И ты сначала не знаешь, что делать, куда его употребить, это время. И не вздумай окунаться в праздность и уныние – изгрызут душу и ум. Обязательно трудись, терпи. И – молись. Тогда время не давит, а помогает сердцу. Наверное, самое сильное оружие, которым мы, живущие в оккупации сербы, располагаем, - терпение скорбей. Ты должен научиться ждать и терпеть. Долго: годами, десятилетиями. Терпеть скорби в надежде на Христа. И жить с Ним. С Ним хорошо, потому что Он вместе с тобой, хоть и грешным, но терпит и страдает. «…будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется» (Мф. 10:22)
Знаете, очень утешает, что нас ненавидят и за Христово имя. Господи, Боже наш, помилуй нас грешных. Аминь.
Деян Бальошевич, Ораховац, Косово и Метохия
Подготовил Петр Давыдов
P. S. Дорогие братья и сестры, мы продолжаем помогать косовским сербам и храмам, монастырям Косово и Метохии. Если у вас есть возможность и желание оказать помощь, то пожертвование можно перечислить:
- по номеру карты Сбербанка «МИР»: 2202 2014 2978 2747 (получатель: Петр Михайлович Д.);
- через PayPal: dn718214@gmail.com.
- Обязательна пометка: «Помощь Косово».
_патриарх_выступление.png)
