Рассказы из гетто

Именно так – «гетто» – называют не без грустного юмора жители Ораховца свой городок в Косово и Метохии. Разделенный на две части – сербскую и албанскую, особых поводов для радости город не дает. Оставшиеся сербы тем не менее сохраняют не только спокойствие, но и надежду и веру в Христа, без которой, по их словам, большого смысла жизнь не имеет. В качестве подтверждения верности наших братьев Христу, их желания жить спокойно на родной земле предлагаем читателю несколько небольших рассказов Деяна Бальошевича, жителя сербского анклава.

Ораховац. Сербский анклав.     

Прищучил

Однажды накануне Всемирного дня пропавших без вести, который отмечается 30 августа, мне дали поручение составить список семей из нашего Ораховца, потерявших своих близких во время войны и оккупации. Эти семьи должны были ехать в Грачаницу на мероприятие, посвященное пропавшим без вести людям, в автобусе в сопровождении Международного Красного креста. Мероприятие грустное, как и сам повод для встречи косовских сербов.

Я открыл список жителей сербской части Ораховца (город разделен на верхний – сербский и нижний – албанский Ораховац) и начал с помощью коллег записывать данные семей, где за последние годы исчезли отец, брат, дочь, сын… Страшно было и то, что всех этих людей мы знали в лицо, со всеми из них здоровались, беседовали, работали, играли, учились: родственники, друзья, знакомые, школьные приятели.

Работа шла медленно: мы, оставшиеся здесь, в своем Ораховце, смотрели на всё увеличивающийся список, молились и думали об исчезнувших односельчанах: живы ли, несмотря ни на что? если убиты, то где? кем и где похоронены?

В это время в кабинет ворвался Витко Столич, и мы сразу увидели, что он крайне разгневан: он подавал заявление на социальную помощь несколько дней назад, но заявление не отвечало требуемым критериям, и «социалка», таким образом, не могла быть выплачена этому человеку.

– Чё делаешь? – зло бросил он, увидев меня за компьютером и распаляясь еще больше.

– Да вот, составляю один список, – отвечаю.

– Давай-давай, составляй свой список! Но меня ведь точно в нем не будет, так?!

Я смотрю в компьютер и вижу, что никто по фамилии Столич, слава Богу, не значится в этом страшном документе. Чтобы разрядить немного весьма напряженную обстановку, я говорю:

– И дай Бог, чтобы твоей фамилии никогда здесь не было!

Витко как взъярится!

– Да я тебя прищучу! Дай Бог, чтобы и твоей фамилии там не было тоже! И никого из твоих! – заорал.

Развернулся, вышел и хлопнул дверью так, что стены зашатались.

Мы переглянулись с коллегами. Потом прыснули со смеху. Вот уж, действительно, никому не пожелаешь, чтобы он значился в таком списке. Правда, смеялись мы недолго – совсем не смешная тема.

Самое короткое интервью

В послевоенное время, когда я по долгу службы представлял интересы сербской общины нашей округи, мне приходилось давать много интервью. Все не упомнишь, но одно очень крепко осело в памяти как из-за весьма смешанных чувств, которое оно оставило, так и из-за своей продолжительности. А именно: оно закончилось, не успев начаться.

Однажды в сербскую часть Ораховца, который был разделен колючей проволокой, явилась журналистка из Нидерландов. Красивая, молодая, но, на наш балканский вкус, какая-то худосочная – наши из Ораховца сказали бы: «слабокровная». Ну да ладно, приехала и приехала.

Любезно представилась, села за стол, достала из сумочки блокнот с подготовленными вопросами и диктофон, тут же его включила.

– У меня к вам несколько вопросов, – заявила.

– Хорошо, задавайте, – отвечаю и жду уже привычных вопросов, касающихся жизни сербской общины в послевоенное время.

– Вопрос первый: когда сербская армия оккупировала Косово?

– Простите? Я не понял вопрос.

Она повторяет свой вопрос громче. Переводчик из кожи вон лезет, чтобы произнести его четче и яснее, полагая, видимо, что у меня трудности со слухом.

Мне это порядком надоело, и я ответил вопросом на вопрос:

– А скажите-ка, пожалуйста, когда это нидерландская армия оккупировала Голландию?

Я ответил вопросом на вопрос: «А скажите-ка, когда нидерландская армия оккупировала Голландию?»

Все провинции этой страны мне вспомнить было трудно, но я просто хотел провести параллель с Сербией и Косово и Метохией как составной и неотъемлемой частью страны.

– Не поняла вопроса, – оторопела журналистка.

– Но дорогая моя госпожа, как мы можем вести беседу, если мы с самого начала не понимаем друг друга? – говорю ей.

– Что ж, вы правы! – возвестила она, собрала свои вещи со стола в сумку, одарив на прощанье довольно злобной и циничной усмешкой, в которой читалось: «Вы, сербы, действительно глупая нация, и смысла с вами разговаривать нет».

Дамочка с переводчиком отправились с албанскую часть города – там-то уж точно она нашла замечательных собеседников, которые с готовностью рассказывали о страшных и мерзких «сербах-оккупантах», полностью соответствуя клише и предрассудкам западной пропаганды в отношении нашего народа и Косово и Метохии.

 

Концерт в Ораховце     

Последняя партия в домино

Чтобы избавиться от унылой безнадеги в условиях изоляции, в которой оказались косовские сербы после войны, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать радость и надежду, мы в Ораховце выдумывали разные затеи. Но чаще всего играли. Например, в домино.

Самой интересной – очень активной и довольно шумной – была большая веселая компания пожилых и старых людей, которые устраивали свои состязания по домино на площади перед нашей церковью. Баталии начинались ранним вечером: старики собирались у ветхого стола, усаживались на скамьи вокруг и доставали домино из коробок.

Шумные баталии начинались вечером: старики усаживались вокруг ветхого стола, доставали домино

Мы, младшие, обычно стояли за их спинами и шутками-прибаутками подбадривали разошедшихся дедушек. Шум и смех, а то и хохот привлекали внимание солдат немецкого КФОРа: они поглядывали на нашу веселую компанию со своего танка, стоявшего также на площади перед храмом. Видимо, пытались понять, что опять пришло в голову «этим диким сербам».

 

Ораховац. Храм Пресвятой Богородицы.     

И смешно, и грустно одновременно было смотреть, как раскрасневшиеся старики, сетующие на плохо работающий слуховой аппарат, который, чтоб его, снова свалился, пытаются разглядеть количество точек на костяшках, их цвет, то поднося руку к самому носу, то, заверяя окружающих, что видят получше иного молодого орла, вытягивая руку с домино вдаль. Иные шли на хитрость: подзывали кого-нибудь из нас, мальчишек, и громким шепотом просили подсказать количество точек. Мальчишки, ясное дело, иногда безбожно врали, и тогда партия превращалась в настоящий бой: один дед был уверен, что выиграл, другой кричал, что нечего тут жульничать и выиграл вообще-то он, – всё это под наш громкий хохот и пристальные взгляды немцев на танке.

Среди участников были и те, кто, попытавшись уехать из насиженных мест, вернулись обратно – к своим: жизнь на чужбине, пусть и в Сербии, но в другой ее части, была тягостна. И потому возвращались. Как старое дерево невозможно пересадить на новую почву, так, наверное, и человека. Наши старики и чувствовали, и знали, что конец земной жизни лучше встретить в родном краю. Молодые это видели и не могли не испытывать почтения к старшим.

Юмор, надо сказать, не иссякал даже в самые трудные годы – он многим из нас очень помогал пережить боль и несправедливость. Другое дело, что он стал мрачноватым. Впрочем, как и само время. Так, эту площадку доминошных баталий с чьей-то легкой руки прозвали в селе «слоновьим кладбищем». А старики умирали – тихо, смиренно, часто в одиночестве.

Однажды мы отправляли школьников на очередную экскурсию: автобус с детьми охраняли БТРы – обычная картина для Косово. Когда автобус в сопровождении бронемашин отъехал и стих гвалт провожавших родителей, один из стариков, видимо, по подсказке компаньонов, крикнул в мою сторону:

– Эй, Деян, послушай-ка: ты когда придумаешь какую-нибудь экскурсию для нас, стариков? Например, на курорт? Молодым-то легко: у них вся жизнь впереди, – а нас все позабыли, никогда ты для нас ничего подобного не устраиваешь!

– Как это не устраиваю – вот кладбище для вас чиню! – и показываю в сторону погоста у церкви, где как раз шли восстановительные работы. И я еще был горд этим своим ответом, полагая, что своим остроумием здорово рассмешу родителей и прочую молодежь на площади. Но ни от гордости, ни от смеха не осталось следа, когда я увидел лица наших стариков. Вот тут я – увы, поздно! – прикусил язык, проклиная свою несдержанность и глупость.

 

Деян Бальошевич     

Старики мне ничего не ответили, только поглядели – этот взгляд я хорошо запомнил – на меня и на кладбище, где шли работы, и молча продолжили игру.

Иногда состав игроков обновлялся: внезапно заболевал кто-то из старых игроков, и на его место садился другой. Потом печальный звон колокола храма оповещал о кончине прежнего участника этих встреч. Хоронили их на этом самом кладбище, всего в 30 метрах от места баталий.

Хоронили их на этом самом кладбище, всего в 30 метрах от места доминошных баталий

Часто на похоронах не было даже детей или близких – многие боялись, и совершенно справедливо, ездить по Косово и Метохии в то время. Приезжали позже и продавали албанцам родные дома, построенные прадедами. А место усопшего у стола занимал другой старец.

И сейчас, много лет спустя, когда я хожу по опустевшим улицам когда-то сербского Ораховца, уставший и изможденный от неизвестности, что станет с Косово и сербами, я часто смотрю на «слоновье кладбище», с болью вспоминая светлые лица наших стариков.

Больше мне почему-то не смешно. Я жду своей очереди. Жду, когда и я сяду на старую скамью и доиграю свою последнюю партию в домино.

* * *

«Косово – сердце Сербии» – фильм об Ораховце и Великой Хоче (Презентациjа за Русиjу)

Справка: