«Одна из первопричин греха – небрежение человека о своём высочайшем положении» (прот. Георгий Бреев)
«Я только в моем слове, больше меня нигде нет» (В.В. Бибихин)
Мое сообщение во многом вдохновлено статьёй Вячеслава Иванова «Наш язык», вышедшей в сборнике «Из глубины» в 1918 г.
Иванов, создатель богатого мифопоэтического мира, владел родным языком так, что в нем обретались средства для перевода Эсхила, Петрарки, Гёте, Бодлера – авторов разных эпох, разных культур, но благодаря Иванову они начинали звучать по-русски.
Иванов утверждает, что язык – это соборная среда духовного существования и условие мысли и творчества любого народа. Русский язык, пишет Иванов, отличают «гибкость, величавость, благозвучие, звуковая и ритмическая пластика, прямая, многовместительная, меткая, мощная краткость и художественная выразительность, свобода в сочетании и расположении слов, многострунность в ладе и строе речи, отражающей неуловимые оттенки душевности». Далее он продолжает: «Не менее, чем формы целостного организма, достойны удивления ткани, его образующие, — присущие самому словесному составу свойства и особенности, каковы: стройность и выпуклость морфологического сложения, прозрачность первозданных корней, обилие и тонкость суффиксов и приставок, древнее роскошество флексий, различие видов глагола, неведомая другим живым языкам энергия глагольного аориста». «Стяжав благодатный удел» при самом рождении, наш язык затем принял «крещение от животворных струй языка церковнославянского» и вместе с православным преданием вобрал в себя и предание эллинское. Русский язык – плод феургического творчества, язык всечеловеческий и вселенский.
Но для нас русский язык – это, прежде всего, родной язык: усваиваемый с детства, самый понятный и близкий (каким не может стать ни один внешним образом выученный язык, потому что родной язык мы не просто учим, мы вживаемся в него), способный выразить самые сокровенные настроения и мысли. Но родной язык – это ещё и неоценимый дар, до незаметности подручный и инструментальный. Повседневность растворяет в себе высокие формы языка, упрощает и опрощает речь, сводя язык к банальностям речевого обихода, не требующего усилия как личного языкового творчества (к которому часто с необыкновенной легкостью способны дети «от двух до пяти»). Об этом писал один наш поэт: «О повседневность, мельница святого, / Я твоего помола не приму». Повседневность, перемалывая сокровища языка, нередко оставляет для расхожего употребления помол мертвых слов, клишированных фраз, общих мест. В речевом обиходе мы не помним, «что осиянно только Слово средь земных тревог», не видим, что наш язык открывает каждому из нас врата в мир великих идей, в мир настоящего смысла: книги Библии, Гомер, Эсхила, Платон, Данте, Шекспир, Гёте, Гегель, Хайдеггер давно существуют по-русски (в воспоминаниях одного московского профессора я читал, что приезжавшие по обмену студенты-философы из ГДР предпочитали изучать Гегеля в русских переводах, потому что мысль переводчика, силясь понять мысль оригинала, сделала её более ясной). Ломоносов, Державин, Баратынский, Тютчев, Толстой, Достоевский, Лесков, Чехов, Розанов, Мандельштам, Цветаева, Заболоцкий, но прежде всего Пушкин, вознесли наш язык на небывалую высоту.
Один из величайших композиторов XX столетия Валерий Гаврилин как-то записал в своем дневнике: «Говорить с другими нужно только с высоты своего потолка». Высота потолка нашей культуры – это наш собственный язык в той форме, которую придали ему великие мастера слова. Возможно, это – наше важнейшее знание о себе, и без осознания этого невозможна никакая языковая политика, так как суверенитет – это внешняя форма знающей себя субъективности. Забывая о вселенском характере своего родного языка, мы нередко ударяемся в малоосмысленные заимствования, проповедуем языковую вседозволенность (лаксизм), ориентируемся на бесплодные и даже вредоносные языковые явления. Доходит до того, что привилегированный статус получает тот или иной иностранный язык (когда-то – французский, сейчас – английский), а признаком «хорошего тона» становится употребление модных иноязычных терминов без перевода. Эти игры авгуров – не более чем знаки лакейского, то есть несуверенного, сознания.
Не нужно забывать и то, что язык всегда насквозь идеологичен, ибо дан для сообщения идей. Однако идеологичен не только лексический состав языка и выбор лексических средств, идеологичны даже интонации речи – особенно в публичной коммуникации. Тем более идеологична открытая великими лингвистами XIX века внутренняя форма языка, забота о которой – это вопрос выживания народного духа и духа культуры.
Подводя итоги, я мог бы предложить 6 тезисов относительно государственной языковой политики:
1. Государственная языковая политика является важным инструментом обеспечения идеологического суверенитета и повышения культурной привлекательности русского народа как носителя языка великих смыслов.
2. Государственная языковая политика должна исходить из понимания статуса русского языка как одного из важнейших языков мировой культуры. Соответственно, государственная языковая политика должна быть направлена на сохранение и развитие богатейших творческих возможностей русского языка. Необходимым направлением государственной языковой политики должно быть продвижение русского языка не только как языка международного общения, но и как языка высокой культуры, открывающего доступ к мировым сокровищам мысли и духа.
3. Государственная языковая политика должна быть обеспечена необходимой инфраструктурой. Одной из принципиальных составляющих этой инфраструктуры должно быть государственное издательство гуманитарной и художественной литературы, деятельность которого будет направлена, прежде всего, на формирование современных языковых форм и средств выражения фундаментальных культурных, философских, политических, экономических и иных смыслов, а также на отбор тех произведений художественной словесности, каковые призваны будут представлять современный этап развития русского слова как преемника высших и лучших достижений отечественной литературы. Одновременно с этим должна существовать подробная государственная программа комментированного и осмысленного перевода на русский язык важнейших текстов мировой мысли. Наряду с обширной и продуманной государственной программой перевода на русский язык должна быть программа перевода с русского языка на основные мировые языки нашей новой литературы (или, по крайней мере, продвижение достижений русской словесности и науки, направленное на преодоление положения rossica non leguntur). Подобное издательство и его программы должны быть обеспечены институтом высокопрофессиональных переводчиков и редакторов, своего рода комиссаров духа, имеющих широкое и основательное гуманитарное образование, основанное на принципе защиты интересов русской культуры. К сожалению, за прошедшие годы школы высококвалифицированных переводчиков и редакторов в гуманитарной сфере практически полностью исчезли, что выдвигает требование их целенаправленной подготовки.
4. Государственная языковая политика должна принимать во внимание роль русского языка в развитии литератур народов России через посредство взаимного перевода и пропаганды творческих достижений литератур народов России.
5. Важное место в государственной языковой политике должно занимать пространство публичных языковых символов и значимых форм языкового обихода. Совершенно неприемлемы как сокращение употребления кириллицы, так и безосновательное распространение латиницы в публичном пространстве (прежде всего, реклама, коммерческие вывески и т.п.). Важной областью государственного внимания должна стать лингвистическая экспертиза в сфере языковых заимствований и разработка и внедрение в узус норм публичного речевого этикета. Принятый по умолчанию лаксизм (вседозволенность) в сфере языка должен уступить место разумному, ответственному и творческому отношению к родному языку.
6. Знаменательные события, связанные с развитием творческих способностей и средств языка, должны получать всемерную государственную поддержку и символически запечатлеваться в публичном пространстве. Выдающийся переводчик В.Б. Микушевич награжден немецкой и французской премиями, а также премией малоизвестного частного российского фонда, но не отмечен никакими государственными наградами. Низкий уровень культурного самосознания государства и общества проявляется в том, что незамеченными остаются такие выдающиеся события в развитии современного русского поэтического и философского языка, как переводы А.В. Бронникова (конгениальный перевод сложнейшего модернистского эпоса – «Кантос» Эзры Паунда), А.П. Шурбелёва (кристально ясный перевод 14 томов сложнейших философских лекций М. Хайдеггера), А.Н. Триандафилиди (высокохудожественный поэтический перевод ренессансного эпоса «Неистовый Роланд»). Можно привести и больше примеров. Совершенно не замечаются государством такие издательские события, как посмертное издание всех трудов величайшего русского мыслителя XX века – В.В. Бибихина. Ни вдова философа, О.Е. Лебедева, чьими героическими усилиями подготовлены к изданию более 10 томов наследия, ни издательство не имеют никакой государственной, ни даже серьезной частной, поддержки, хотя значение Бибихина таково, что должен быть создан Институт Бибихина, Архив Бибихина, семье должна быть назначена персональная пенсия по высшему разряду… Причем нужно это не тем, кто и так самоотверженно трудится и будет трудиться, переводя Хайдеггера, издавая Бибихина; это нужно нам, это для нас вопрос самоуважения – не оставить без внимания великие дела наших соотечественников. Я уже не говорю о том, что до сих пор в Петербурге никак не увековечено имя гениального переводчика «Илиады» Николая Ивановича Гнедича. «Von al-len Lei-den-schaf-ten die grau-sam-ste ist die Un-dank-bar-keit».
Выступление на втором Всероссийском научно-практическом семинаре «Идеологический суверенитет и национальный вопрос в России».
Павловский Роман Валерьевич, учитель истории, обществознания и искусства Школы имени А.М. Горчакова города Павловска
