Часть шестая
Знаменитый христианский подвижник IV века, основатель пустынножительства святой Антоний Великий предрекал:
«Настанет некогда время, - и человеки вознедугуют. Увидев неподверженного общей болезни, восстанут на него, говоря: "ты по преимуществу находишься в недуге, потому что не подобен нам”».
«Здесь, - отмечал в комментарии другой великий святой, близкий нам по времени, епископ Игнатий (Брянчанинов), - весьма не лишним будет заметить, что этому одному надо очень остеречься помыслов ложного смиренномудрия, которые не преминут быть предъявлены ему демонами и человеками - орудиями демонов. Обыкновенно в таких случаях плотское мудрование возражает: "неужели ты один - прав, а все или большая часть людей ошибаются!" Возражение - не имеющее никакого значения! всегда немногие, весьма немногие шествовали по узкому пути; в последние дни мира этот путь до крайности опустеет».
Кажется, времена, предуказанные великим Антонием, наступили. Мы действительно переживаем эпоху всеобщего духовного нездоровья, когда в качестве нормы навязывается то, что совсем недавно считалось не просто извращением, девиацией, а – серьезной патологией: преступлением или болезнью.
Термин «нравственное помешательство» использовался в конце XIX – начале XX в. в. крупнейшими психиатрами России и Европы, когда мир только-только ступал на путь расхристианивания.
«Под выражением нравственное помешательство разумеют состояние, характеризуемое недостаточным развитием или полным отсутствием нравственного чувства в зависимости от болезненной психической организации», - отмечал авторитетнейший в то время энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона.
В чём, по мнению автора энциклопедической статьи, выражалось отсутствие нравственного чувства?
Субъекты нравственно помешанные «уже с раннего детства поражают отсутствием привязанности к родителям, неисправимым упрямством и склонностью к грубым и опасным выходкам по отношению к домашним и к прислуге. Уговоры и увещания на них не действуют, наказания еще более озлобляют, но ничуть не исправляют. Подвергшись побоям за какой-нибудь проступок, они угрожают воспитателю, бросаются на него с ножом, грозят поджечь дом или зарезаться. Раскаяние им недоступно. Будучи уличены в какой-нибудь недозволительной выходке, они отстаивают свою невиновность самой бесстыдной ложью. Особенную радость им доставляет возможность испортить удовольствие другому или мучение домашних животных. В школе прилежание и усидчивый труд им не свойственны, и они дерзко нарушают школьные порядки, обманывают учителей и домашних; их приходится переводить из одной школы в другую. При наступлении половой зрелости они удовлетворяют своим инстинктам самым циническим образом, рано попадают в грязную обстановку, не останавливаются перед изнасилованием. Обкрадывают своих родителей. Родные долго мучаются с ними, наконец, бросают их на произвол судьбы, или же они сами уходят из дома, не вынося регулярной жизни, становятся бродягами или привычными преступниками; субъекты женского пола легко увлекаются на путь проституции. Если благоприятные обстоятельства позволяют таким лицам получить кое-какое воспитание и образование, то им иногда удается занять положение в обществе, но их деятельность проникнута антисоциальными инстинктами, в их семейной и общественной жизни замечается беспорядочность и черствый эгоизм. Интеллектуальная сфера субъектов, одержимых нравственным помешательством, также не свободна от поражений. Нередко нравственный дефект сочетан с врожденным тупоумием, но и в тех случаях, когда, по-видимому, не имеется недоразвития умственных способностей, последние представляются не вполне нормальными. У этих нравственно-помешанных, несмотря даже на значительную дозу хитрости, замечается ограниченность умственного кругозора, неспособность усваивать отвлеченные понятия, известная непоследовательность мышления. Далее, у них наблюдается затруднение в воспроизведении представлений, и потому лживость этих субъектов в рассказах об их прошлом, об их приключениях, в значительной степени не зависит от их воли. В преобладающем числе случаев субъекты, одержимые нравственным помешательством, обнаруживают известные физические признаки антропологического вырождения в виде асимметрии черепа и лица, неправильного образования зубов, ушей и т. п. Они чаще всего принадлежат к семьям, подверженным вырождению (…) или обнаруживающим наследственное предрасположение к душевным и нервным расстройствам».
Понятно, что после революции 1917 г. определение «нравственного помешательства» было изъято из медицинского лексикона, хотя любому непредвзято мыслящему человеку ясно, что это заболевание, оставляющее свой зловещий отпечаток на духовной составляющей природы человека, никуда не делось: более того, оно усугубилось настолько, что вековой давности определение его почти без изменений можно отнести к настоящему времени.
Мне, однако, прежде, чем сказать несколько слов о собственно психоорганическом характере заболевания, хотелось бы особо выделить его главный, решающий - духовный – аспект. Какое-то время назад мне в руки попало собрание пословиц и поговорок русского народа, собранных В.И. Далем. Его внушительное собрание открывается замечательной пословицей: «Жить – Богу служить», - пословицей, обозначившей тот критерий, которым определяется нравственность. Нравственный человек служит Богу. Соответственно, нравственное помешательство определяется прямо обратным: во-1-х, незнанием Бога; во-2-х, нежеланием служить, ибо служение есть нечто, деньгами не измеряемое. Существо нравственного помешательства – противупостановка потребностей своей пораженной грехом природы Божиему закону, Божиему мироустройству, Божиему промышлению о человеке, сознательное и упорное неприятие Благой вести, т. е. антицерковность, внеэклессийность – выраженное противопоставление себя, своего Я – Богу и всем остальным. Всё это в итоге оборачивается отрицанием самой жизни – драгоценного дара, переданного нам. И возможно, это в состоянии объяснить существенную часть убийств и самоубийств, совершаемых в молодежной среде, их глубинную, духовную, часто несказуемую мотивацию и подоплеку.
Не являясь квалифицированным психологом и психиатром, дерзаю, тем не менее, обратить внимание читателей и на то, что очень часто нравственное помешательство – болезнь духа - сопровождается или прямо обусловливается некими физиологическими причинами и серьёзными поражениями психики, прежде всего, подростковой, юношеской психики. Я имею в виду т. н. гебоидный синдром, превосходно описанный в медицинской литературе в качестве одной из ранних манифестаций шизофрении. Это заболевание, как, вероятно, и любое другое психическое заболевание, представляет собой в известном смысле загадку, но симптоматика его настолько характерна, что прямо-таки бросается в глаза. Мы встречаемся с нею буквально на каждом шагу в повседневной жизни. И она до мелочей сопоставима с симптоматикой нравственного помешательства, хотя, конечно, это обстоятельство игнорируют современные психиатры.
Судите сами.
Вот что пишут советский психиатр Галина Петровна Пантелеева и ее коллеги М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев в своем крупнейшем и единственном на сегодняшний день научном исследовании гебоидной шизофрении.
Определяясь терминологически, они описывают гебоидное состояние как «возникающее при шизофрении в юношеском возрасте психическое расстройство, характеризующееся патологическим преувеличением и видоизменением психологических пубертатных свойств с преобладанием аффективно-волевых нарушений, в том числе и влечений, приводящих к противоречащему общепринятым нормам поведению, и выраженной дезадаптацией в обществе».
«Анализ клинического материала, - говорят они, - показал, что основное и ведущее место в проявлениях гебоидного состояния при шизофрении юношеского возраста занимают психопатологические нарушения, представляющие собой резко утрированные и искаженные до неузнаваемости, свойственные психическим проявлениям пубертатного возраста такие признаки, как юношеская оппозиция окружающему, склонность к противоречию и стремление к самоутверждению. В картине гебоидных расстройств эти свойства, будучи видоизмененными под влиянием болезни до уровня психопатологических образований, принимают резко преувеличенные формы с развитием тотального негативизма и бессмысленной оппозиции ко всем сторонам общепринятого образа жизни с резким противопоставлением себя окружающим».
И далее авторы исследования конкретизируют симптоматику указанного заболевания – фактически же маркируют его значимые признаки, признаки, которые обычными людьми очень часто воспринимаются как особенности характера, не выходящие за пределы нормы, ну, может быть, находящиеся на границе между нормой и патологией. Это так называемые пограничные состояния, хорошо известные неврологам и психиатрам. С такой симптоматикой, с такими признаками, маркерами мы встречаемся ежедневно, на каждом шагу, всюду. Скажем больше, в настоящее время такая симптоматика активно пропагандируется и навязывается именно как здоровый, полнокровный образ жизни.
«Столь характерное для пубертатного возраста стремление к независимости, самостоятельности выступает в резко утрированном виде и доходит до гротеска и карикатуры, - пишут авторы. – Больные активно стремились противоречить всякой дисциплине, режиму, установленным авторитетам. Они переставали считаться с удобствами семьи, культивируя полнейшее невнимание к нуждам и заботам родственников или грубо конфликтовали с родителями и обнаруживали полнейшее непонимание неприглядности своих поступков. Такое своеволие в поведении приводило к тому, что больные начинали активно игнорировать все коллективные мероприятия в школе, обособляясь от одноклассников, или держались среди них с необоснованным высокомерием, совершенно переставали учить уроки, посещать школу, а вместо этого прятались на чердаках, проводили время в лесу, в подъездах. Они все больше тянулись к компании антисоциальных подростков, где отсутствие какого-либо контроля и пренебрежение всякой дисциплиной вступало в полное соответствие с грубо оппозиционными установками пациентов, начинали курить, пить вино, играть в карты.
Желание всем своим поведением противопоставить себя окружающим имело часто самодовлеющее значение в жизни больных, становилось единственной формой общения с окружающими и тогда можно было говорить об элементах сверхценности в подобном поведении, - пишут авторы. – В одержимости желанием доказать свое превосходство перед окружающими больные нередко доходили до нелепости. Так, они открыто называли окружающих «низшей расой», мнили себя «патрициями», а не «плебеями», оправдывали свое поведение ссылками на авторитеты из истории, неизменно стремились подражать в манерах иностранцам, присваивали себе заграничные имена, демонстрируя протест против общепринятого образа жизни. У иных такое стремление к противопоставлению себя окружающим принимало патологический характер вживания в образ желаемого персонажа, обычно обладающего властью над людьми… В некоторых более тяжелых случаях в подобном поведении больных утрачивалась цельная установка, аффективная заинтересованность и поведение приобретало вид манерной напыщенности и стереотипного бессмысленного иронизирования».
Отметим этот маркер: обособление от сверстников, сочетанное с высокомерием, резкое снижение успеваемости из-за нежелания учиться, бродяжничество и связь с антисоциальными и криминальными компаниями. Напомним, что во многих известных случаях так называемого «масс-шуттинга» (расстрелов) в школах исполнители злодеяний считали себя «сверхчеловеками» и «богами», призванными «зачистить» человечество от «унтерменшей» (недочеловеков, отбросов). Та же самая – психопатологическая мотивация – в настоящее время у украинских националистов.
Практически в каждом подростковом классе такие учащиеся есть, но беда, собственно, не в том, что, являясь больными, они учатся со здоровыми детьми, а в том, что они в подавляющем большинстве случаев – в силу своих психопатологических особенностей – становятся примером для подражания и любые педагогические коррекционные мероприятия, предпринятые в отношении их, воспринимаются как насилие над личностью. И такая непостижимая с точки зрения здравого смысла установка поддерживается высокими коррумпированными чиновниками от образования, родителями и средствами массовой информации.
«На фоне общего обеднения контактов выступало сверхценное отношение к кумирам, которое принимало форму однобокого, одностороннего явления и создавало впечатление странности, чудаковатости, - продолжают Г.П. Пантелеева и ее коллеги. – Больные возводили в ранг кумиров антисоциальных личностей, с восторгом проводили многие часы около подобных лиц, искали их общества, хотя пребывали там без дела, часто ими отвергались. В дальнейшем такое поведение больных становилось все более бессмысленным и приводило к механическим, стереотипным поступкам… Так, кумирами становились Синяя Борода, фашисты, гангстеры, т. е. персонажи, несущие в себе черты жестокости, садизма, человеконенавистничества. Иногда стремление подражать этим лицам тесно переплеталось с патологическими фантазиями больных, обнаруживая все больший отрыв от реального».
Я понимаю, как удобно отдельным нашим политикам и СМИ представлять, в частности, молодых мерзавцев, совершающих время от времени бессмысленные насилия, сознательными сторонниками тоталитаризма, национал-социализма, религиозно или политически окрашенного экстремизма и т. п. (о существе которых они могут ничего и не знать), хотя в действительности в основе многих подобных молодежных группировок лежат, как правило, подростковые психопатологические комплексы, которые просто грамотно используются недобросовестными людьми. Понятно, что в таких случаях речь может идти не столько об уголовном преследовании, сколько (или в том числе) о медицинской помощи и терапии. Точно в такой же медицинской помощи нуждаются, на мой взгляд, многочисленные фанаты рок- и поп-звезд, артистов, болельщики (которых в Италии называют говорящим словом «тиффози»), многие (но, подчеркиваю, не все) т. н. «ролевики», чьи взрослые игры часто выходят за пределы разумного. Во всех указанных случаях речь идет о большом психотическом комплексе зависимых расстройств поведения.
Ещё один маркер-признак:
«Утрированные формы принимало и свойственное подростковому возрасту критиканство, - продолжают авторы. – Больные начинали без учета ситуации высказывать мнение о несогласии с содержанием любого предмета, вели себя с гротескной бравадой и «беспричинным бунтарством». Их поведение выглядело все более неадекватным, со стремлением противоречить по каждому поводу, дискутировать любой вопрос, превращая спор в самоцель и доводя его до абсурда… У некоторых больных тенденция к критиканству наблюдалась в отношении узкого круга лиц внутри семьи: родителей, ближайших родственников. Представление об их ошибках и несостоятельности приобретало доминирующее место в жизни больных, становилось сверхценным образованием…».
Думаю, многие педагоги с этим сталкиваются и не знают, как правильно реагировать – особенно теперь в ситуации настоящего психотеррора со стороны некоторых таких же психотизированных и невротизированных родителей. Очень часто и школьные психологи, обеспечивающие соответствующее «сопровождение» учеников, становились в тупик.
Следующий значимый маркер – буквально бросающийся в глаза:
«Претерпевал изменение и внешний вид больных. В стремлении выглядеть оригинально, бросить вызов окружающему больные доводили подражание до абсурда. Больные ходили грязные, запущенные, вычурно одевались. Во всех деталях их одежды была видна чрезмерность, странность, подчеркнутое противоречие общепринятому стилю… Такие больные с упорством тратили массу времени на придание своему внешнему облику соответствующего вида, давали неадекватные реакции ярости при попытке помешать этому. Утрированное внимание к своему внешнему виду в ряде случаев сочеталось с извращенным характером влечений в виде нарциссизма.
Вместе с тем внешний вид и манера поведения больных становились все более неадекватными, приобретали однообразный характер. Они переставали следить за собой, игнорируя правила личной гигиены, носили только одну и ту же одежду, не разрешая ее стирать, ни за что не соглашались надевать какие-либо новые вещи…».
Полагаю, что подчеркнутая болезненная, режущая глаз внешняя вычурность многих наших детей – от явной «бомжеватости» до всех этих пирсингов и татуировок – должна перестать удивлять ответственных взрослых, смущенных явной немотивированностью современной молодежной моды: болезнь не нуждается в мотивации.
Распространённых в прошлом среди молодёжи «панков» и их современных клонов, равно как и их противоположность – т.н. метросексуалов, следует рассматривать как патопсихологическое явление. Это – совсем не формы социального протеста. Это, скорее, болезненно-специфическое формы демонстрации своей доминантности, способы привлечения внимания к своей персоне, прежде всего, разумеется, лиц противоположного пола. Напомню, что первым известным в истории панком был древнегреческий философ-киник (или циник, откуда, собственно, понятие «цинизм» - демонстративное пренебрежение общественными нормами – и пошло) Диоген из Синопа, который жил в бочке и развлекался мастурбацией на людях, меланхолически изрекая при этом: «Вот если бы и голод можно было утолить потиранием живота». Судите сами о степени его психического здоровья. Хотя кое-кто (включая Александра Македонского) находил в физиологических забавах Диогена высокий философский смысл.
Ещё один маркер:
«Свойственная подросткам склонность к шалостям и проделкам при гебоидном состоянии принимала характер постоянного паясничания, неуместных шуток. Больные не знали меры в своих поступках и игнорировали их последствия, совершенно не учитывали ситуацию, вели себя, как Петрушка, устраивали клоунаду. Поведение больных утрачивало черты остроумия, юмора и все больше выглядело как простое кривляние. В моторике утрачивалась естественность, движения становились вычурными, стереотипными, изменялся почерк… Они часто не могли объяснить, что для чего это делают…».
Это тоже явление, известное педагогам: практически в каждом классе встречаются «шуты» и «комики», «юмор» которых переходит все разумные границы.
Несколько слов об отношениях с родителями.
«В своем стремлении противоречить больные доходили до абсурда, даже причиняя вред себе, - пишут Г.П. Пантелеева, М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев. – Так, многие больные, чтобы «наказать родителей», в ущерб себе отказывались от еды, простаивали часами на сквозняке, под открытой форточкой, чтобы простудиться «назло родителям», лежали часами поперек комнаты на полу, «чтобы помешать родителям»… Они вдруг совершали демонстративного характера суицидальную попытку, впоследствии наивно объясняя ее каким-либо давно забытым всеми фактом, или вспомнив нанесенную им ранее обиду, могли внезапно швырнуть чем попало в родителей, сломать вещи. Подобные поступки больных сопровождались неадекватным аффектом ярости и носили агрессивный и разрушительный характер. Неадекватность такого поведения сочеталась нередко с рационалистическим отношением больного к своим действиям, тщательным продумыванием их, что отличало характер их реакций от типичных истерических. Внешне такие поступки больных по своей неожиданности, кажущейся безмотивности в тот момент, внезапности возникновения напоминали импульсивные кататонические. Так, в ответ на ущемление в чем-то у больных наступало двигательное возбуждение с выраженным негативизмом, бессмысленной тотальной агрессией к окружающим, они плевали в потолок, не реагируя на замечания. Но такое поведение не было бессмысленным и не было лишено цели в отличие от кататонических действий.
У части больных, в отличие от описанных, свойственные этому возрасту реакции протеста были в основном направлены на общепринятые нормы общественного поведения и выступали в виде утрированного до нелепости пренебрежения правилами общежития, морально-этическими ценностями и идеалами, а все поведение в целом принимало характер неадекватной оппозиции. Стремление противоречить во всем превращалось у больных в самоцель, постепенно начинало занимать доминирующее положение в их жизни, становилось сверхценным…
Чтобы «шокировать» окружающих, они шили карикатурную одежду, разрисовывали лицо, придумывали абсурдные названия стихам.
У иных больных протест против общепринятого принимал характер бессмысленных антиобщественных начинаний…
Как правило, в этих случаях в поведении больных отсутствовало глубокое осмысление значения их поступков, оппозиция по существу была подражательной, становилась самоцелью, затрагивала буквально все явления, которые окружали больного».
И здесь тоже за примерами далеко ходить не нужно.
Всё чаще в повседневной жизни мы встречаем представителей тех или иных маргинальных группировок, в том числе и экзотических сект (кришнаитов, например), куда молодёжь попадает не только от онтологической безысходности и экзистенциальной тоски по смыслу жизни, но и реализуя свой психопатологический потенциал – «протестный» в отношении традиционной культуры, традиционных нравственных норм. Это обстоятельство, к сожалению, никак не учитывается самодеятельными организациями, противостоящими тоталитарно-деструктивным культам.
Такими же психически ущербными людьми пополняются ряды экстремистских, террористических и других деструктивных сообществ (суицидальных, в том числе), «оранжевых революционеров», воинствующих сексуальных меньшинств, экологистов (не путать с адекватными природоохранными экологами). Тут достаточно непредвзято взглянуть – просто взглянуть – на широко распиаренную Грету Тунберг.
Еще несколько маркеров из книги Пантелеевой и её коллег:
«У других больных на первый план выступало полное игнорирование нравственных норм поведения и мнения окружающих, пренебрежение этическими представлениями. Поведение больных выглядело как сугубо развязное, «невоспитанное», производило впечатление крайней распущенности. Они бравировали грубостью и цинизмом, доходя до чрезвычайной бестактности в своих поступках, вплоть до грубой обнаженности. Больные без всякого стеснения оправлялись в жилом помещении, цинично вели себя по отношению к одноклассницам…
Нередким симптомом гебоидного состояния при шизофрении являлось также влечение к коллекционированию предметов, чаще ненужных, в котором больные доходили до нелепости, собирая с упорством старые билеты в кино, трамвайные талоны. У иных больных на первый план среди нарушений влечения выступало расторможение полового влечения, неумеренное употребление алкогольных напитков, наркотиков, занятия азартными играми. Все эти явления обычно обозначаются общим термином «развязывание влечений», тогда как по существу он не исчерпывает всех особенностей указанных расстройств. Больные без разбору вступали в половые отношения, без всякой привязанности к партнёру. «Распущенное» поведение больных сопровождалось часто отсутствием самого сексуального влечения или его выраженно незрелым характером, определялось больше бравадой, инфантильным сверхценным стремлением к «коллекционированию» партнеров. У иных больных незрелость сексуального влечения сопровождалась длительным застреванием на уровне бисексуальности, которая получала при гебоидном состоянии резко утрированные формы с характером перверзных влечений, принимающих нередко форму нарциссизма. Без всякого чувства стыда они обнажались перед родственниками другого пола, до нелепости холили и украшали себя, превращая это в характер утрированного сверхценного культа с полным отсутствием критики. Малая дифференцированность влечения у больных с гебоидным состоянием выступала в грубо искажённой форме в виде постоянного стремления к «обнажённым» разговорам и однообразным рисункам на сексуальные темы, незрелой сексуальности по отношению к родителям, сёстрам…».
Вряд ли нужно комментировать этот фрагмент. Не знающая берегов сексуальная революция охватила практически все стороны общественной жизни, разбудила и разнуздала тяжелые подсознательные силы, обычно подавляемые и контролируемые нравственно здоровым человеком. Упомянем только, что у истоков новейшей «сексуальной культуры» стояли и стоят явно больные люди – от философов, готовых обосновать и оправдать всё и вся, до модельеров, так сказать, предметно-вещно обеспечивающих разжигание нездоровых человеческих инстинктов. Мне не так давно на одной телевизионной программе довелось пообщаться с психиатром, который принялся защищать девочек с голубыми волосами и премиленьким пирсингом в носу (это – его слова). Психиатр (не стану называть его фамилии) внешне тоже выглядел весьма своеобразно (в рубашке, расстегнутой до живота a la Стас Михайлов, в наушниках на дряблой шее). Это заставило меня вспомнить известное высказывание известного русского психиатра Владимира Петровича Сербского о том, что психиатрами нередко становятся люди, сами нуждающиеся в психиатрической помощи.
«Для больных с гебоидным состоянием при шизофрении юношеского возраста характерно было сочетание описанных выше влечений (бродяжничество, пьянство, сексуальная распущенность и др.) со стремлением к деятельности, имеющей интеллектуальное содержание и также принимающей характер влечений, обычно обозначаемых как высшие влечения. Одним из характерных проявлений такого рода «высших» влечений при гебоидном состоянии было выступающее в резко преувеличенном виде свойственное юношескому возрасту стремление к духовному самоусовершенствованию. Оно принимало довлеющее значение в деятельности больных и сопровождалось одновременным отходом от реально значимых занятий. Интеллектуальное содержание этих занятий все более обнаруживало тенденцию к занятиям более общими отвлеченными вопросами. Эти увлечения больных также сопровождались столь характерным для гебоидного состояния утрированным стремлением противопоставить себя обществу в целом с выраженной критической оценкой всех сторон жизни. В выборе тематики занятий больных находил отражение доведенный до гротеска протест против всего общепринятого. Больные посвящали свою деятельность изучению каких-либо экстравагантных направлений в литературе, искусстве, культовых обрядов, старинной музыки, архитектуры и т. п. Их умозаключения отличались подражательством авторитетным знакомым, базировались на сведениях популярной литературы. Знания больных чаще были несистематизированы, лишены глубокого осмысления вопроса».
Отсюда, в частности, рост числа т.н. «тренингов личностного роста», куда приходят люди с задержками психического развития – задержками на уровне инфантилизма.
Истоки взрослой квази-образованности часто коренятся именно в юношеской гебоидности.
«В противовес расширению круга интересов, свойственного юношескому возрасту в норме, при гебоидном состоянии у больных шизофренией внимание сосредоточивалось на узком круге вопросов, как правило, абстрактного содержания. Занятия «творческой» деятельностью и реформаторскими планами больные проектировали без учета собственных возможностей и ситуации, с претензией на оригинальность. Как правило, они начинали отстаивать враждебную гуманизму идеологию, жизненную философию мизантропии, «примата сильного». Внимание больных неизменно привлекали сочинения Ницше, Шопенгауэра, Томаса Торквемады, М. Штирнера и др., проповедующих философию индивидуализма и человеконенавистничества. Занятия отвлеченными проблемами постепенно принимали у больных все более односторонний характер, осуществлялись с одержимостью, сопровождаясь сверхценным отношением к ним. Без всякой коррекции они открыто заявляли о своих взглядах, развивали бурную деятельность, становились неизменными участниками различных молодежных собраний, дискуссий, где находили «единомышленников», фрондировали. Бросалось в глаза появление необоснованного высокомерия, пустого однообразного скептицизма, иронии. Претенциозность планов больных всегда резко контрастировала с отсутствием их практической ценности и реальным положением больного в жизни, тем более что они создавались на фоне нарастающей общей бездеятельности больных, совершенно вытесняя интерес к повседневным обязанностям и всяким полезным делам. Больные обнаруживали абсолютное непонимание абсурдности своих занятий и высказываний, их умозаключения было невозможно корректировать, они категорически и огульно отбрасывали все доводы «против» и охотно принимали лишь те мнения, которые были созвучны их заявлениям, Указанные свойства интеллектуальных занятий больных и характера их суждений, а также отсутствие критического отношения к ним и поведению в целом сближали описываемые психопатологические образования с бредовыми характера паранойяльного мировоззрения, реформаторства и т. п., а в некоторых случаях были трудно от него отличимы…».
Путник Константин Владимирович, руководитель миссионерского отдела Челябинской епархии Русской Православной Церкви
1. Без Бога - не до порога.