Доктор философских наук, профессор МГУ Валерий Николаевич Расторгуев оставил на своей странице в Фейсбуке весьма неоднозначную запись о наследии прославленного немецкого учёного Макса Вебера:
«101 год прошел со дня ухода одного из классиков политической мысли Макса Вебера, которого сделала "классиком по договоренности" группа политтехнологов и ведущих западных философов, когда после окончания Второй мировой войны они решали в закрытом режиме, кого бы из своих рядов назвать классиком политологии, превратив её в обязательную дисциплину. При этом ставилась цель – раскрутить новое имя, способное стать противовесом Марксу, который становился опасным символом, т.к. с его именем Советы опрокинули фашизм, забрали пол-Европы, разделили мир надвое и могли свободно влиять на сознание западных интеллектуалов и обывателей. У претендента должно было быть 3 качества: первое – его идеи должны доказывать превосходство западной модели, второе – он должен быть мёртв, чтобы не был способен изменить свою позицию, и третье – его тематический разброс должен в целом соответствовал марксову. Кто-то вспомнил об уже забытом профессоре Вебере и все согласились – полностью соответствует, к тому же именно он сделал из капитализма религию, доказав его близость с протестантизмом».
Политолог, заместитель главного редактора РНЛ Александр Валентинович Тимофеев попросил профессора обстоятельнее высказаться на данную тему.
Александр Тимофеев: Как дипломированный политолог я изучал в университете творчество Вебера: в курсе социологии — его теорию идеальных типов, в курсе политологии — его типологию легитимности. Использовал его труды для написания курсовых работ. Поэтому и обратил внимание на Вашу заметку. И она вызвала у меня согласие.
Тогда я, разумеется, даже не смел покушаться на авторитет Вебера, который навязывался нам, студентам, как классик, один из величайших мыслителей всех времён и народов. Однако при чтении его книг я не испытывал ни озарений, ни открытий, которые бывали, когда я читал Гегеля, Канта и даже Платона. Книги Вебера написаны умно, изящно, убедительно, но не более. И это обстоятельство меня смущало. Уже тогда я понимал, что любая здравомыслящая кухарка не найдёт для себя ничего нового в разработанной немцем типологии легитимности, если ей изложить эту теорию обыденным языком.
Я не веберовед, но ныне мне кажется, что Вебер более популяризатор, чем мыслитель. Он талантливый компилятор и систематизатор, умевший представить банальности в привлекательном респектабельном и наукообразном виде. Сомневаюсь, что есть весомые основания считать его философом.
Но почему же тогда он до сих пор ставится в один ряд с действительно великими мыслителями, Аристотелем, Платоном, Гегелем и др.?
Валерий Расторгуев: За Максом Вебером и целым рядом других очень крупных имён в политологии стоит одна тайна. Она ни кем обычно не озвучивается, о ней лишь иногда косвенно упоминают в зарубежных изданиях для узких специалистов по истории политической науки.
Речь идёт о том, что сама политология возникла в результате острой необходимости, причём военной необходимости. Это был послевоенный период, когда надо было назначать классиков и назначать новые науки. Как это ни дико звучит, но именно так всё и происходило.
Это была достаточно развернутая, но тайная операция, за которой стоит тщательно продуманное политическое решение, принятое на самом верху властной иерархии США. Это решение во многом изменило ход истории, хотя большинству людей о нем ничего не известно. Для его исполнения была организована группа политиков и политтехнологов, в которую входил и ряд известных философов. В их задачу входило разработать план осуществления контрмер против нарастания красной угрозы и долгосрочную стратегию на опережение, призванную остановить деструктивные с точки зрения США процессы, происходящие в мире.
Какие же это процессы? Самые кардинальные. И первый их них – победное шествие идей Маркса. Именно в этот период Маркс оказался на пике известности и популярности, а его идеи постоянно находили подтверждение. Одна из них связана с тупиковым кризисом капитализма и его неизбежным суицидом, формой которого должна стать смертоносная война между основными геополитическим игроками за передел мира. Более страшной войны, чем Вторая мировая, представить себе было невозможно. И она произошла – война между ведущими капиталистическими странами, но её удалось направить против СССР. Но не так, как хотелось её организаторам и вдохновителям, лидерам ведущих европейских стран. Они мечтали стравить две великих державы, ставшие изгоями после окончания Первой мировой войны – Германию, в которой пришел к власти гитлеризм, и Россию, которая сама отказалась от победы, полностью погрузившись в гражданскую войну, но преодолела разруху и благодаря плановому развитию превратилась в главную угрозу устоям капиталистического мира.
В эту кампанию по стравливанию включились даже известные учёные. К примеру, Карл Юнг, швейцарский основоположник аналитической психологии, в 1938 году, находясь в США интервью «Диагностируя диктаторов», где выразил пожеланию многих представителей научной и творческой интеллигенции Запада. Он, кстати, рассматривал Гитлера как своего пациента, весьма опасного для стран Европы и требующего лечения. И выписал рецепт, который должен был устроить всех – направить агрессию безумного вождя на Россию. Её много, её не убудет… «Что произойдет, если Германия попытается свести счеты с Россией?» – спрашивал добрый лекарь и отвечал: «О, это ее собственное дело. Для нас важно только, что это спасет Запад. Никто из покушавшихся на Россию не избежал неприятностей. Это не очень подходящая пища. Возможно, потребуется сотня лет, чтобы немцы переварили ее. Между тем мы будем спасены, я имею в виду всю западную цивилизацию. Инстинкт должен подсказать государственным деятелям Запада не трогать Германию в ее нынешнем настроении. Она очень опасна. Инстинкт не подвел Сталина, подсказав ему не препятствовать войне, в которой западные нации уничтожают друг друга, тогда как он дождется срока, чтобы обглодать кости. Это спасло бы Советский Союз. Я не верю, что он вступит в войну даже на стороне Чехословакии и Франции, разве к самому концу, чтобы воспользоваться истощением обеих сторон. Поэтому рассматривая Гитлера как пациента и Европу как семью пациента и ближайших соседей, я предложил бы послать его в Россию. Там много земли, одна шестая часть всей поверхности земного шара. Не будет большим уроном для России, если кто-то захватит часть, и, как я сказал, никто никогда не преуспел в этом».
Это было общеевропейское помешательство. Все думали, что два опасных гиганта сожрут и уничтожат друг друга, а Европа останется в стоне и в полной безопасности. Конечно, это было очень наивное и дикое представление, потому что, прежде всего, Гитлер, как известно, овладел Европой. Поэтому эта задача полностью не могла быть реализована. Но в самой страшной своей форме, когда вся фашиствующая Европа обрушилась на СССР, она была реализована.
Кроме того, произошло следующее. Победа советской модели развития стала очевидна, и она была связана не только в сокрушении фашисткой Европы, но и с чудом восстановления страны в кратчайшие сроки, которая взяла на себе непомерный, кажется, груз восстановления Восточной Европы и с честью справилась с этой задачей, при этом многократно увеличив свою военную мощь. Было очевидно, что это победа социалистических идей. Это представляло само по себе страшную опасность для капиталистического мира. Возникла из небытия, по сути, новая мировая система, позднее названная биполярной, и так называемый третий мир, за который велась напряженная борьба в течение многих десятилетий. Это война перешла в стадию войны за умы, потому что вся западная интеллигентная почти поголовно была под властью идей марксизма.
В чём сила марксизма? В том, что это одновременно и идеология, и наука. Сам Маркс, как известно, очень негативно относился к идеологии. Ему бы в голову не пришло, что его последователи, которых он считал (и не без основания) своими злейшими врагами, назовут его учение идеологией, да ещё и коммунистической. Для него это был бы бред в квадрате. Но, тем не менее, это произошло. Надо было создать контрсилу, которая была бы способна бороться на поле идей за умы именно в этой области. Грубо говоря, буржуазную идеологию надо было сделать наукой и к тому же внести в число важнейших и авторитетнейшей из наук.
Так возник замысел создания политической науки, которая была бы именно наукой, хотя, по сути своей, конечно, оставалась на 100% чистой идеологией. Она должна быть обязательной в преподавании во всех высших школах, она должна быть престижной, то есть она должна быть представлена выдающимися, а лучше великими именами. Кроме того, она должна быть всеобщей. Во всём мире, и в Соединенных Штатах Америки, где она и зарождалась (здесь начался процесс институализации, то есть становления её как науки), и в Европе, и постепенно во всём мире. В конечном итоге, этот план был полностью реализован.
Сегодня западная политология, т.е. то изобретение, которое была сделано сразу после войны, перекочевало и на нашу территорию. Важным ключевым моментом является вопрос — кого считать основателем этой науки? Это была основная часть замысла. Кстати, замысел почти на 100% был милитаристский, военный. Многие крупные политологи первого созыва в Соединенных Штатах Америки – это офицеры спецслужб. Особенно это было заметно в области сравнительной политологии. Почти все без исключения крупные политологи в сфере сравнительной политологии — это просто служаки, которые вели разведывательную работу, т.е. работу по изменению сознания на всех территориях, которые они изучали. И не только изучали, но и модифицировали.
Принципиальный вопрос состоял в том, как следует относиться к Марксу? Можно ли считать его основателем политологии или нет? По факту именно он был родоначальником процесса соединения идеологии и науки, хотя он сам, ещё повторю, был противником этого слияния. Это сделали его последователи. Было несколько предложений. Первое – дезавуировать Маркса, то есть доказать полную несостоятельность его теории, что оказалось абсолютно нерешаемой задачей – он стал частью этой силы, которая перевернула и изменила мир до неузнаваемости. После Маркса мир стал уже другой. Мы можем назвать его теорию мифологией классовой борьбы, что многие и делают. Крупнейшие политологи первого созыва доказывали, что сам Маркс — это миф. Но это ничего не меняет.
Второе решения – сделать Маркса одним из основателей новой политической науки, наряду с другими равновеликими классиками. Итак, Маркса вынуждено рассматривают как одного из отцов политической мысли, которого не так поняли, потому что действительность изменяется вместе с историей и политической ситуацией. Дело за небольшим – надо было создать целую армию специалистов, натасканных на то, чтобы интерпретировать его учение в нужном русле и направлении. Все эти решения были достигнуты. Но где взять прочих классиков, стоящих на единственно правильных позициях и кого должно считать равными Марксу? Если Маркса надо или отодвинуть, или затмить новой яркой звездой, то звёзды надо зажигать. А звёзды зажигают, как известно, те, кому это выгодно.
Они должны были быть своими в доску, то есть людьми, которые принципиально и искренне убеждены, что лучшее царство на земле — царство капитализма и при этом, конечно, они должны быть мертвецами, потому что живому человеку свойственно изменять свои взгляды, развивать своё учение, а этого как раз и не требовалось для классиков. Классики должны быть проверены и надёжны на 100%.
Был проведён анализ среди всех недавно и давно умерших профессоров, кого можно было бы выдвинуть в качестве учителей учителей, то есть классиков, которых должен знать каждый человек на планете, и который будет эталоном в новой науке — политологией. Одному из участников этих собраний вспомнился Макс Вебер.
К тому времени его основательно забыли. Это был профессор, ничем особо не выдающийся, но очень грамотный, сведущий в широких областях знания и написавший немало книг. Он был вдвойне оценен потому, что именно он поставил знак равенства между капитализмом и христианством. То есть невероятным образом доказал недоказуемое, что капитализм — это и есть ни что иное как христианство, а потому и все христиане должны его принять. Это было сделано от обратного. Было доказано, что протестантизм лежит в основе самого зарождения капитализма. Отчасти это правильное суждение, и это наблюдение Макса Вебера имеет свою несомненную научную ценность. Потому что протестантизм — учение, которое изменило традиционные связи между людьми и способствовало развитию капиталистических отношений. Особенно в этом преуспел кальвинизм. Как известно, для Кальвина пропуск в рай — это не что иное, как финансовый успех, деньги и капитал. Причём по Кальвину этот пропуск выписан человеку до рождения, то есть это промысл Божий. Здесь всё предрешено.
Такая идеология полностью возобладала в странах, где доминировал кальвинизм. Ведущая страна, где кальвинизм стал основной всеобщего мировоззрения, – это Соединённые Штаты Америки. Кальвинисты и составляли те группы радикально настроенных религиозных еретиков, которые были вытеснены из Европы. Многие из них бежали в Соединенные Штаты Америки, и на их мировоззрении строилась вся политика США, то есть политика, где другие народы рассматривались как фауна и флора, которые можно изменять и, если необходимо, уничтожать. То есть делать всё, что необходимое для процветания и прогресса, для жизни, для просветления умов, для открытия всех дорог тем удачным людям, у которых судьбою прописано быть в Раю. Заслуга Макса Вебера в том и заключается, что он всё это изложил в форме научной теории, которая более чем понравилась всем, кто изучал вопрос о том, кого же сделать классиком. Поэтому он и стал, по сути, одним из первых лидеров.
Вы говорите о том, что он не оригинален. Да, он не оригинален, почти все его теории вторичны, за исключением доказательства о знаке равенства между капитализмом и религией. Но когда говорят о функциональных задачах науки, то ссылаться положено, прежде всего, на него. Хотя, в принципе, всё, что он говорил, — это повторение Канта и других выдающихся учёных, которые считали, что роль личности в науке очень сомнительна, потому что личность играет огромную роль в процессе творчества, но в самой науке, как в системе знаний, она должна быть устранена, причем максимально устранена.
Во многом это верное учение, но я ещё раз подчеркну, что оно повторяет те аксиомы, которые были сформулированы до него. Так, Кант различал сферу науки как сферу открытия уже существующего, и сферу искусства как сферу изобретения, создания нового, в самом широком смысле, когда под искусством понимается всё, что создаётся человеком. Здесь роль личности высока, а в науке она должна быть минимизирована. Эта идея стала центральной у Вебера. Но мысль в основе лежит верная. Это уже существующие закономерности. И неважно, кто их открыл, неважно, как он это сделал, не так важны даже те теоретические построения, которые привели к этому открытию. Важно, что это открытие совершилось в той или иной форме.
По Максу Веберу, в современной науке наметились опасные инверсии, с которыми следует бороться, когда личность ученого выдвигается на первое место, когда учёный становится импресарио для самого себя и своего дела, которому он должен служить. Это суждение, кстати, может служить как кивок в сторону Маркса и даже как его осуждение, поскольку он занимался пропагандой своих воззрений. Во всяком случае, можно так интерпретировать эту мысль: если учёный навязывает свою точку зрения, то это не ученый, а человек, который выполняет несвойственную для науки функцию, изменяя её сущность. Это, действительно, упрек Марксу и заслуженный упрек. Функциональные цели науки — это только открытия, а цели автора — это уже творчество, но цели науки абсолютно доминируют.
В политике всё происходит с точностью до наоборот, потому что политика ориентирована только на будущее, на проекты. Здесь личности абсолютно доминируют. Доминируют, правда, не столько личности политиков, сколько их имиджи, которые создаются, конструируются. Это целая наука и целое искусство, когда конкурируют имиджи. Имидж больше, чем личность. В этом и заключается культ политиков. Сегодня политика начинает изменяться, а также изменяются её основные принципы. Личности мельчают и исчезают… Но это уже другой вопрос.
Макс Вебер говорил о том, что наука устаревает, причём регулярно и циклично. Она полностью теряет значение открытий, которые были сделаны 10, 20 и 40 лет назад. Именно эти пограничные временные горизонты, в которых живёт наука, но такова судьба любой науки и любой научной работы.
Ещё раз хочу подчеркнуть, что это не единственная теория Макса Вебера, у него очень много теорий, но все они в хорошем смысле этого слова вторичны. Это не означает, что они плохие, это означает, что мы, изучая Вебера и других классиков политэкономии, мы попадаем в полную зависимость от западной идеологии, а зачастую, и откровенного политиканства с явным духом русофобии, который характере для отцов великих политологических теорий.
Когда мы преподаём политологию и политические науки, то мы просто по необходимости пропагандируем буржуазную идеологию, потому что другого варианта просто нет. Другой вариант был только один — марксистская идеология как форма чудовищного срастания уродливой идеологии и науки. Тогда наукой называли научный коммунизм и, что ещё хуже, научный атеизм. Это был кошмар. Точно такой же, как тот, который мы наблюдаем сейчас в системе политического знания.
С одной стороны, это знание общественной жизни и политических механизмов, а, с другой стороны, это чистая идеология. Здесь грань провести невозможно… Единственно верное решение – создавать и поддерживать собственные научные школы во всех сферах политического знания, основанные на национальных интересах и долгосрочных целях. Но до этого еще очень далеко, и всё лесом...
