И число, и цифра

18 декабря 2018 года в Санкт-Петербурге состоялось заседание клуба «Консервативная перспектива» на тему «Цифровое общество и Апакалипсис» под эгидой СЗИУ РАНХиГС и информационно-аналитической службы «Русская народная линия». Были глубоко и обстоятельно раскрыты вопросы духовного, этического, экономического и эсхатологического порядка, касающиеся построения цифрового общества в мире и в нашей стране.

Горячая полемика отразила разный спектр мнений по поводу этих серьезнейших вызовов и угроз нашего времени. Были и неожиданные вопросы. Один из участников заседания, обезпокоенный нынешним состоянием русского языка в России, обратил свой вопрос к докладчику и к самим устроителям мероприятия: почему вы используете иностранное слово «цифра» вместо русского слова «число»? Не поддерживаете ли вы этой иностранщиной глобализаторов? Свою тревогу он вскоре выразил в своей статье «Число или цифра?», опубликованной 21 декабря на сайте РНЛ.

Ответ на этот вопрос совершенно ясен и очевиден. Слово «цифра» нельзя заменить словом «число» по одной простой причине: каждое из этих слов раскрывает абсолютно разные понятия. Причем слову «цифра» нет аналога в русском языке. Слово «число» раскрывает понятие, служащее выражением количества. Слово же «цифра», а более древнее русское написание «цыфра», пришедшее к нам в незапамятные времена из арабского языка, обозначает знак для обозначения числа. Например, «сумма цифр какого-нибудь числа».

Древне-славянское слово «число» имеет корень чьт; глагольная форма – чьсти. Слово «цифра», пришедшее к нам в период Древней Руси, по происхождению восходит к арабскому «цифр» − ноль, пустышка. Со временем, в русском, и в большинстве европейских языков, это слово стало обозначать любой численный символ.

Итак, как слово произнесенное являет звук, а написанное – букву, то есть графически выраженное воплощение этого звука, так слово «число» обозначает количество, а самый знак, выражающий графически это количество – «цифра». И если толковый словарь Д.Н. Ушакова указывает на этимологическое значение слова «цифра», то «Толковый словарь живаго великорусского языка» Владимира Даля, современника А.С. Пушкина, глубоко ценившего и изучавшего всю свою жизнь народный язык, указывает на это слово, как на отечественное.

Все дело в том, что язык – живая субстанция и в течение долгих исторических обстоятельств и условий, взаимодействуя с другими, сродными и близкими, а порой и непохожими языками, диалектами и наречиями, развивается и обогащается, переработав их на своей родной основе и восприняв их в свою отечественную почву. Великий русский язык и его родные братья – другие славянские языки − входят в «семью индоевропейских языков». В эту обширную «семью» входит, по подсчетам профессора А. Реформатского, 75 ныне существующих, «живых», и около 30 навеки умолкнувших, умерших языков – от исландского на дальнем северо-западе евразийского мира до индийских языков крайнего юго-востока.

Много веков предки наши и все восточные славяне, в частности древние русичи – жили бок о бок с разнообразными, да еще все время сменяющимися соседями. Одни из этих соседей были индоевропейцами, другие принадлежали к совсем иным языковым семьям. Пращуры наши то дружили, то враждовали – на юго-востоке с тюрскими племенами, с печенегами и половцами, берендеями и каракалпаками; позднее – с татарами и турками. На севере и северо-востоке они все дальше углублялись в лесистые дебри, где охотились и в могучих реках ловили рыбу. «Весь», и «чудь», и «сумь» − это та самая сумь, имя которой звучит в названиях западных финнов, сынов страны Суоми, − древние финские племена. Слова тюрского происхождения, такие, как «лошадь», «бугай», «утюг», «карий» живут теперь в русском языке рядом с позаимствованными у финнов − «тюлень», «тундра», «навага» и «корюшка»... Все они давным-давно вошли в русскую речь, обрусели и стали совершенно нашими словами. В то же время не меньшее число русских слов и корней переселились и в финские, и в тюркские соседние языки. Другие слова долго блуждают по миру, прежде чем стать достоянием языка, живущего на другой стороне земного шара. В русский язык вошло и обрусело огромное количество слов из латинского и греческого языка, немецкого, бельгийского, английского, голландского и других.

Казалось бы – совершенно русское слово – «грамота», а корень его не русский и даже не славянский. Оно прибыло к нам из Греции. Греческое «грамма» (во множественном числе – «граммата») значило «буква», все изображенное письменами. То же произошло и с казалось бы совершенно русским словом − «кровать». Оно совсем не связано со словом «кров», а заимствовано из греческого (византийского) языка. Греки говорили «краббати», а позже «краввати». Это слово пришло к нам еще в киевские времена. Живших в суровой простоте восточных славян, привыкших отдыхать на лавках землянок, застланных шкурами зверей и верхней одеждой, видимо, очень поразили роскошь и блеск пышной Византии, когда они с ней столкнулись. Многие слова, которые нам кажутся чисто русскими – заимствованы, только очень давно. «Небо» − из древнеиндийского «наббас». Да и латинское слово «нэбула» переводится как «облако», «туман». «Колодец» − из готского «калдингс» − холодный источник. Слово «минута» имеет римские корни; «гранит» − из итальянского; «адмирал» − с арабского Востока; «академия» − из Афин; «кукла» − греческое слово; «куртка» – французское; «ситец» − бенгальское; «плюс» − термин из латинского языка; слово «набат» к нам занесли татары; «горизонт» − из Древней Греции; «башлык» − тюркское; «батарея» − французское...

Утром, за завтраком, вы можете, сами того не зная, говорить на нескольких языках. Вы попросили себе «кофе» − и произнесли слово арабского корня. Потребовали «сахара» − перешли на древнеиндийский язык. Спросили «чая» − начали говорить на китайском; ну а «какао» и «шоколад» − слова ацтеков далекой Мексики. Такова же история и совершенно обрусевшего и укоренившегося в русском языке слова «цифра»!

Выражая свое безпокойство, В.В. Рыбин пишет: «Заменяем свои родные, унаследованные от отцов и дедов слова, на слова иноязычные, мы уже не от лености, а от пренебрежения нашим Отечеством, от равнодушия к нашей Родине, от отсутствия собственного национального достоинства... От этого, будем честными, русского недостатка и изходит возможность сказать “цифра” вместо родного русского слова “число”...».

Здесь возникает вопрос: совершенно правильно советуя пользоваться «родными, унаследованными от отцов и дедов словами», на какой же все-таки исторический отрезок времени существования нашего Отечества призывает ориентироваться В.В. Рыбин? Известно, что наш русский язык, на протяжении своего многовекового существования, прошел несколько этапов своего развития и в течение этого долгого времени менялся порою до неузнаваемости.

Возникнув в глубокой древности протославянский язык (II-I тысячелетие до Р.Х.), позже называемый праславянским (I-VII в.в.) дал три близкородственные ветви славянских языков: восточная – древнерусская народность, западная – на базе которой сложились поляки, чехи, словаки, лужичане, поморские славяне, и южная – болгары, сербы, словенцы, македонцы.

На основе восточнославянского – древнерусского языка в X веке возникла русская письменность. Это было время, когда, по словам известного русского летописца Нестора, русский народ объединился Крещением в Православную веру, как «един язык, крестившийся во единого Христа».

Благодаря святым равноапостольным просветителям Кириллу и Мефодию, русские люди услышали голос призывающего их Бога на своем же языке, понятном уму и доступном сердцу. Просветители перевели с греческого важнейшие книги Священного Писания и церковно-богослужебные книги на славянский язык, создав систему церковно-славянской грамоты, графический состав ее букв и звуков и ее орфографию. Так появился церковно-славянский или же старославянский язык. Долгое время он был и общепризнанным литературным языком на Руси, языком летописей, изборников, былин, песен и других поэтических и прозаических произведений древнерусской письменности, начиная с X до XVIII в.в. включительно.

Как далее развивался русский язык? Протоиерей Григорий Дьяченко, магистр богословия, бывший преподавателем русского языка и словесности во вступлении к своему уникальному «Полному церковно-славянскому Словарю», изданному в 1898 году писал: «По условиям внешней и внутренней жизни тысячелетнее почти уже развитие русского образованного языка распадается на три периода: 1) древне-русский от X до конца XIV века; 2) среднерусский в XV-XVII в.в.; 3) новорусский с XV вв.»

Кстати, высококлассный специалист в области русского языка еще в Царской России, о. Григорий Дьяченко не чурался и не пугался слова «цифра». Говоря, например, об огромном лексическом запасе отеческого языка, он восклицает: «До какой же цифры дойдет сумма слов во всех славянских наречиях в совокупности!»

В конце третьего периода – объединение Руси западной с восточною объединило и великорусское наречие с малорусским в одно русло, в язык общерусский. Отец Григорий указывает: «С XVIII же века вырабатывается тот сложный по диалектическим и историческим наслоениям тип Ломоносовского языка, который в переработке Карамзина, Крылова и Пушкина, господствует и в настоящее время». Речь идет о конце XIX века.

Здесь нужно отметить, что в эпоху петровских реформ русское общество разделилось на сословия, а культура − на светскую и духовную. Старославянский язык стал в основном принадлежностью Церкви, церковных и богослужебных текстов. Литературный язык пополнился обширным запасом новых слов в связи с расширением общения с соседями.

Общероссийский литературный язык, на котором разговаривали и писали многие поколения русских людей, тот язык, который и до нашего сегодняшнего дня является языковой нормой для русского человека, начал складываться в XVIII – первой половине XIX веков.

Большую роль здесь сыграла языковая теория и практика Михаила Васильевича Ломоносова, автора первой обстоятельной грамматики русского языка. В своем труде «Российская грамматика» он ввел понятие о транскрипции слов, частях речи, орфографии. М.В. Ломоносов первым заговорил о стилистике и приемах художественной выразительности речи и дал предпосылки для развития научной терминологии на Руси, которой у нас не существовало раньше.

М.В Ломоносов, В.К. Тредиаковский, Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, А.С. Шишков и другие русские писатели подготовили почву для великой реформы А.С. Пушкина. Творческий гений Пушкина синтезировал в единую систему разнообразные речевые стихии: русскую народную, церковно-славянскую и западноевропейскую, причем, цементирующей основой стал русский народный язык, особенно его московская разновидность. С Александра Сергеевича Пушкина начинается современный русский литературный язык, складываются богатые и разнообразные языковые стили (художественный, публицистический, научный и другие), определяются общерусские, обязательные для всех владеющих литературным языком фонетические, грамматические и лексические нормы, развивается и обобщается лексическая система.

В развитии и формировании русского литературного языка большую роль сыграло творчество русских писателей XIX-XX в.в. − А.С. Грибоедова, В.А. Жуковского, И.А. Крылова, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова.

Как на Руси в стародавние времена древнерусский язык был одним из важнейших факторов национального достояния и единения, так и в России XIX-XX веков общерусский литературный язык объединял все ветви и части русского народа, способствуя развитию отечественной культуры и мысли, выражая суть русской души и русского духа.

На протяжении многих веков своего существования и развития русский язык изменялся, обновлялся, имея особенности в каждом периоде своего развития. Что-то становилось архаизмом, что-то меняло смысловое значение, что-то выходило из употребления, менялись грамматические и орфографические нормы. Например, слово «полк» в X-XII веках понимали как «война». Поэтому и называется поэма о походе князя Игоря на половцев «Словом о полку Игореве». Или же, например, можем ли мы догадаться, что «одержание», «обдержание» означало − владение, удел, крепость, участок?

Как пишет Мария Мельникова − редактор альманаха «Линтула» Константино-Еленинского монастыря Санкт-Петербургской митрополии − в своей статье «Такой знакомый, но такой другой: «Далеко ушел русский язык от своего прадеда! Кажется все понятно, да не так как нужно...». Она приводит примеры из переводов псалмов, сделанные на церковнославянском языке. Собственно, этими текстами мы, к счастью, и пользуемся (с небольшими «никоновскими» изменениями) до сих пор.... «Бых яко нощный вран на нырищи...» (Пс. 101). «Нощный вран» – филин, ночная птица, а «нырище» , − расселина, развалина». «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою» (Пс. 42). Пря – спор, ссора, тяжба. «Разгневался еси, и ущедрил нас» (Пс. 59). «Ущедряю – в старославянском: «сжаливаюсь», «оказываю милость». «Очи мои выну ко Господу» (Пс.24). «Выну» в переводе со старославянского – «всегда».

Впитывал в себя русский язык по мере расширявшегося общения с миром и слова, пришедшие, по мере надобности, в наш язык из других языков.

Насколько мы должны пользоваться высоким слогом церковно-славянского языка? Что из языка простонародного можно ввести в состав литературного языка? Насколько позволительно использовать неологизмы или же слова заимствованные у других народов? Об этом всегда размышляли наши соотечественники, вершители слова. Понимая, что «язык есть живой доступ к духу народа» (И.А. Ильин) и призывая хранить самобытность и богатство отечественного языка, наши классики предлагали идти «царским путем», не отвергая необходимого, пришедшего из внешних пределов, и не отбрасывая нужного из народной и церковно-славянской сокровищницы русского языка. А.С. Пушкин, который советовал молодым литераторам изучать русский язык по простонародным сказкам и которого порой упрекали в излишней приверженности к языку народному, говорил в то же время: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмеренности и сообразности».

Итак, откуда же мы должны черпать «свои родные, унаследованные от наших отцов и дедов слова»: из древнеславянского языка? из церковно-славянского? или же из общерусского литературного языка? Должны ли мы по каким-то мелким, незначительным поводам использовать высокий слог духовных текстов и должны ли отказываться от тех заимствованных в течении нескольких столетий лексических единиц, которые вросли в русский язык и стали его неотъемлемой частью, как то же слово «цифра»?

В свое время еще М.В. Ломоносов, любуясь красотой, емкостью и насыщенностью старославянского языка, в то же время призывал к «бережному и осторожному употреблению сродного нам коренного языка купно с российским», дабы употреблять их «в приличных местах, по достоинству предлагаемой материи». То есть, как и учит Слово Божие – не употреблять всуе. То же и со словами, имеющими иноземное происхождение – хотя греческие слова в переводах духовных текстов и умножают «довольство российского слога», употреблять их нужно, «соблюдая равность слога».

В свое время некоторые из славянофилов предлагали вообще убрать все заимствованные слова из русского языка полностью. Тогда получалось следующее: вместо того, чтобы сказать, к примеру: «франт пошел на проспект прогуляться в калошах» − нужно было бы сказать: «хорошилище пошел на гульбище в мокроступах». Предлагалось, например, французское слово «тротуар» заменить словом «топталище». Ну, а сегодня один из ратующих за чистоту отечественного слога издатель, указал «ничтоже сумняшеся» в выходных данных своих книг: «Типография Трудаваго Краснаго Знамени имени Ленина»... Воистину правы святые отцы, в один голос призывающие нас к трезвомыслию и духовному рассуждению...

Обратимся же к тексту самого уважаемого автора, бьющего тревогу по поводу засилья иноземных слов. Первое же предложение горячего протеста против иностранщины вызывает недоуменный вопрос: «Если мы, русские православные патриоты, сейчас не встанем на борьбу за русский язык – все остальные наши усилия безсмысленны и тщетны...».

Простите, но ведь и ребенок знает, что слово «патриот» − не русское, а заимствованное. В греческом языке «патриотес» означает земляк, соотечественник; «патрис» − родина, отечество.

Далее. «Судя по реакции зала...», − пишет В.В.Рыбин. Но ведь и слово «реакция» − заимствование из латыни. Далее – «глобализация» − сочетание французского и латинского слов, «либерализм» − латынь; «клуб» – английское слово: «консервативная» − латинское; «перспектива» − опять латынь... Далее нас ждут слова: «марш» − французское; «революция» − французское: «юбилей» − древне-еврейское; «террор» − латинское; «политика» − греческое; «экономика» − греческое... «Мы подхватываем ловко подсунутые нам чужые слова...», − горячится автор. Но даже и со словом «чужой» ему не повезло. «По отношению к нашему языку, − оно и впрямь чужое. Мы позаимствовали его очень давно у готов... Их слово пошло в ход – итальянцы сделали из него свое слово, а наши предки превратили его в “чудь” − название одного из древнефиннских племен. А уже из этого “чудь” “чудин”, “чудской” возникли и наши слова с корнем “чуж”: “чужак”, “чуждый”. “чужой”...», − свидетельствует ученый-лингвист Лев Васильевич Успенский в своей книге «Прочему не иначе? Этимологический словарь школьника».

В подписи под своей фамилией В.В. Рыбин указывает: «капитан» и «публицист» (подпись под статьей сделала редакция. - Ред.). К несчастью, и сюда вкрались эти «чужие слова» − одно из Франции, которая, по словам автора, «не позволяла коверкать свой язык всяким проходимцам», другое − из столь полюбившейся ему латыни.

Есть претензии у В.В. Рыбина и к Церкви, почему, мол, она и слова против искажения языка не сказала. Не из-за этого ли «разкол украинский»? – вопрошает он. Тут вспоминаются слова Ивана Александровича Ильина о том, что «Церковь не может требовать от множества свободно дышащих и созерцающих индивидуальностей именно христианской культуры. Она творится не рассудком, но духом и верою. Церковь, как сила учительная, может только содействовать созиданию в человеке этого христианского духа, являясь творческой хранительницей, живым и авторитетным источником его, источником благодатной мудрости, жизненной силы и созидания» («Основы христианской культуры»).

Кстати, в церковных богослужебных текстах и в молитвах (откройте молитвослов для мирянина) мы читаем, после молитвы Святому Духу, Трисвятое: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Такое же дореволюционное надписание мы видим и в храмах.

Хочется привести отзыв председателя Православного богословского отделения Петровской академии наук и искусств, профессора, доктора философии Ольги Яковлевны Бороздкиной о языке духовных, исторических и публицистических трудов писателя-агиографа Валерия Павловича Филимонова, к которому обратил свой вопрос Вадим Викторович Рыбин. В предисловии к книге стихов «Время исповедания» О.Я. Бороздкина писала: «В стихах Валерия Филимонова, как и в его прозе, чистый, уже забываемый нами, русский язык, в его невнешней, сокровенной сути. Язык простой, мудрый и глубокий, передающий и звуком, и ритмом нашу самобытность, русский уклад души. Россия в его стихах, наделенных поющей естественностью, встает как единый организм – материи, души и духа. Та Россия, о которой сознательно и подсознательно тоскует всякий русский человек».

Безусловно, тревога о состоянии русской культуры, литературы и русского языка имеет сегодня серьезные основания. Силы мирового зла, пытающиеся оторвать русского человека от духовного, лишить его совести и любви к Родине, подменить истинные ценности на ложные и фальшивые, действуют во всех жизненных сферах. Безпокоит положение с преподаванием русского языка и литературы в школе, с навязываемой низкопробной, пошлой и уродливой массовой культурой, изливающей на молодежь потоки грязи и агрессивности и открыто популяризирующей порочность. СМИ и интернет настойчиво предлагают «новояз» с его вульгаризмами, косноязычностью, мутным потоком примитивной иностранщины или блатного жаргона. Язык канцелярский и чиновничий также претерпевает изменения, превратившись в так называемый «птичий язык», понять который почти невозможно. Возрастает тенденция к построению мертвого механического компьютерного языка с его техносленгами и технонаречиями. Так называемая «цифровизация» всего и всех стремится заменить слово цифрой, то есть изменить само сознание человека. Сегодня нужно особенно внимательно и бережно относиться к тончайшей культуре русского слова, хранить и беречь наше литературное наследие, письменность и, по слову И.С. Тургенева, наш «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», дарованный нам Самим Богом. Поле деятельности для людей, искренне обезпокоенных состоянием отечественной словесности – сегодня как никогда велико.