Пирамида власти и Киотский протокол

Президент в целом позитивно охарактеризовал потенциал России в решении экологических проблем. По его словам, «заметно снизить парниковую эмиссию нам удалось за счёт модернизации экономики, внедрения экологически чистых и энергосберегающих технологий, причём одновременно мы смогли практически удвоить ВВП страны за то же время». Но ничего более существенного об этом коротком выступлении пока сказать не могу, поскольку при открытии форума он ограничился рядом известных положений, которые в том или ином виде повторяются уже 10 лет. Именно столько приблизительно Киотский протокол находится в центре внимания сильных мира сего, вытесняя почти все другие экологические проблемы из поля зрения, хотя среди них есть не менее важные и злободневные. О проблемах, способных ввергнуть мир в катастрофу уже в ближайшей перспективе, но не находящих должного понимания на вершине властной пирамиды, смотри, к примеру, мою статью «Политическое планирование в условиях водного голода» в «Вестнике МГИМО».

Многое прояснится, надеюсь, в ходе дискуссий в ходе конференции. Только тогда, наверное, можно будет ответить на вопрос о том, в чем теперь заключается позиция России по протоколу, да и есть ли она вообще. До сегодняшнего дня ее никто четко не обозначил, т.к. у этого соглашения есть «подводные камни», о которых нельзя забывать ни на минуту. По этой причине у наших политиков, экономистов и ученых-экологов никогда и не было сколько-нибудь скоординированной точки зрения ни о самой идее, заложенной в концепцию Киотского протокола, ни о том, какую выгоду получила, а точнее, могла бы получить Россия за все время его существования. Нет, естественно, и никакого представления о том, что получит Россия в будущем, когда на смену этому протоколу придет иное соглашение, если оно, конечно, состоится. Но и это не факт.

Меня лично интересует несколько вопросов, на которые ни у кого нет однозначного ответа.

Вопрос первый: в чем причина того, что лишь одна из глобальных проблем, причем именно та, которая, как известно, не имеет однозначной научной оценки, привлекает такое жгучее внимание самой верхушки мировой элиты, и почему это внимание не ослабевает? Вопрос далеко не праздный, ибо, по мнению очень многих специалистов, такой проблемы … вообще нет, поскольку человеческая деятельность, связанная с выбросом парниковых газов, не способна оказать сколько-нибудь существенного, а тем более, решающего влияния на климатические изменения, которые действительно носят устрашающий характер, но вполне возможно, имеют совершенно другую природу. Поясню эту мысль. Есть, к примеру, теории, объясняющие те же самые факты, представляющие угрозу для жизни на Земле, циклическими изменениями климата на планете, о чем свидетельствуют многочисленные исследования в этой области. Есть и масса других теорий и гипотез, не менее обоснованных, чем та, которую избрали в качестве единственно верной и надежной. Такая избирательность сама по себе не внушает доверия, так как сравнительно недавно все беды списывались на так называемое «фреоновое загрязнение», вызывающее «озоновые дыры». Эта гипотеза, также взятая как единственно верная, позволила заново переделить мировой рынок холодильных агрегатов, после чего сильные мира сего по непонятным причинам вдруг напрочь забыли и о фреонах, и о дырах.

Вопрос второй, вытекающий из первого: как изменяются взгляды на проблему на разных этажах государственной и надгосударственной власти? На него можно ответить, но сам этот ответ откроет труднообъяснимую закономерность, не имеющую никакого отношения к научным знаниям, но связанную с особенностями властной пирамиды, которая живет по своим правилам. Суть этой закономерности в том, что чем выше поднимаются ступени к вершине властной пирамиды, тем выше степень единодушия в оценке этой проблемы со стороны лидеров великих стран, которые и стоят на вершине пирамиды. Во всех других вопросах такого единодушия давно не наблюдается. И напротив, чем ниже ступень, тем меньше уверенности и больше возражений. Но самое парадоксальное заключается в том, что именно в самом низу этой пирамиды находятся действительно знающие люди – эксперты наивысшей квалификации, у которых как раз и нет консолидированной позиции. Другими словами, уровень интеллектуальной составляющей власти концентрируется у основания пирамиды – там, где живут специальные познания и их носители, которые если и допускаются к принятию политических решений, то только на ранних ступенях их подготовки…

Власть и интеллект расходятся именно по вертикали власти: внизу власть интеллекта, вверху просто власть. И это происходит не потому, что на вершине власти люди глупее. Нет, конечно, хотя и существует пословица «умный в гору не пойдет». Дело в другом. Во-первых, люди «на властной верхушке» не могут по определению быть узкими специалистами ни в одной области знаний – это качество будет только мешать их продвижению, да оно и «выветривается» быстро без ежедневной практики. Во-вторых, соотношение глупых и умных во всех социальных стратах, на мой взгляд, приблизительно одинаковое, поскольку природный ум многогранен и многолик, как и глупость, и не напрямую связан с образованностью или занятиями интеллектуальным трудом. Более того, глупость, как говорил мой покойный друг генерал Лебедь, это такой ум…

Ну, а третий вопрос классический: кому это выгодно? И действительно, если проблемы зажигают – и не где-нибудь, а на властной горе, то это кому-то нужно. Я соглашусь, пожалуй, с позицией немецкого политического философа (и не только политического) Юргена Хабермаса. Он подметил два обстоятельства. С одной стороны, Киотский протокол, по его словам, как и другие принципиально важные соглашения, которые инициировались или поддерживались США на начальном этапе, перестают быть для них привлекательными сразу после того, как в такие договоры втянутся другие страны: «Если иметь в виду многосторонние договоренности, принятые Генеральной Ассамблеей, то процент ратифицированных США значительно ниже, чем у остальных стран». С другой стороны, именно США заинтересованы в существовании общей и обязательно «абсолютно смертельной» угрозы. Все просто: только она оправдывает курс на «однополярность». Такой Великой угрозой может быть одна из глобальных проблем, которую можно решить только под общим руководством из одного центра, или смертельный «враг цивилизованного человечества». Последнего либо просто назначают, как, к примеру, Россию, либо целенаправленно создают, как был создан тот же «мировой терроризм». После распада СССР создать образ реального врага или бесспорной угрозы человечеству стало сложнее: «С 1989 года, подмечает Хабермас, - нет внешнего врага, имеющего скрытую функцию подавлять внутренние противоречия. Многие люди в Вашингтоне будут довольны, если терроризм снова возьмет на себя эту роль». Все видят, что оценки Хабермаса, сделанные по поводу событий 11 сентября 2001 года, не только не утратили своей актуальности, но вполне применимы к дню сегодняшнему. Думаю, они применимы и к вопросу об оценке Киотского протокола на современном этапе.

К сказанному добавлю, что Киотский протокол и тот договор, который возможно придет ему на смену, не следует оценивать однозначно, тем более только негативно, поскольку конечная цель была вроде бы благая – ужесточение экологических требований и апробация более совершенных форм тотального мониторинга за уровнем и источниками загрязнения. Однако и здесь открываются две стороны проблемы, если взглянуть на нее с учетом интересов России.

С одной стороны, такое ужесточение содействует скорейшему переоснащению нашей национальной экономики на основе внедрения энергосберегающих технологий, стимулирует сращивание науки и производства, позволяет оживить приоритетные направления фундаментальных и прикладных исследований, в том числе и в сфере экологии. С другой стороны, эти же самые меры, в основном сугубо запретительные, дают особые преимущества в условиях глобальной конкуренции только самым сильным и подготовленным игрокам, способным как к мобилизации ресурсов, так и к эффективному лоббированию своих интересов на национальном и наднациональном уровне.

В результате все те, кто по каким-то причинам попадают в число аутсайдеров, утрачивают шансы на защиту собственных интересов. Так и будет, если мы продолжим играть по правилам, в разработке которых или не могли полноценно участвовать, или просто не захотели по каким-то причинам, не имеющим отношения к сути экологической политики, — будь то недостаточная компетенция и компетентность или укоренившееся ошибочное представление о факультативной роли экологии и социальной сферы. Очевидно, что экологические запреты хотя и распространяются на всех, особенно больно ударяют по отечественным производителям, а точнее, по тем структурам и социальным группам, которые в настоящее время контролируют основные отрасли отечественного производства. Мог бы привести массу примеров того, как были разрушены целые отрасли производства в нашей стране именно по этой причине, но не буду: список получится слишком длинным.

Из сказанного делаю два вывода. Первый: о судьбе Киотского протокола судить рано, но пока он исправно играл свою роль, хотя и не очень эффективно. В чем эта роль? Все просто: он сдерживал экономическое развитие «отстающих» стран, которым «развитые» страны обещали приплачивать, если те заморозят свое развитие и не будут им, развитым, составлять конкуренцию. Загрязнять среду обитания можно, конечно, но только тем, кто уже обладает необходимой мощью и располагает интеллектуальной рентой – собственностью на патенты и технологии, снижающие уровень теплового загрязнения. И второй вывод: России пора бы иметь собственную сильную экологическую политику. Но об этой больной теме следует говорить особо, не привязывая ее к протоколам…