Протоиерей Александр Авдюгин живет и служит в городе Ровеньки, это Луганская область, теперь - самопровозглашенная ЛНР. Книги отца Александра - «Приходские хроники», «Господь управит», «А настоятель молится», «Батюшкин грех и другие рассказы», совсем недавно вышедшая «Приходские рассказы» - хорошо известны православной России. Они о серьезных, о самых серьезных в нашей жизни вещах, но при том написаны с юмором. Читать отца Александра легко, но принять то, что он пишет, до конца, применить это к себе - далеко не всегда просто...
Странички отца Александра в livejournal и facebook для многих стали источником информации об истинном положении дел на Донбассе, о состоянии людей, а еще - о том, что в столь тяжелой ситуации если не все, то очень многие люди способны сказать «нет» ненависти, а Богу сказать «да».
Тысячи людей стремились поддержать отца Александра в сентябре сего года, когда в его семье случилась нежданная трагедия - смерть супруги Галины Владимировны, долго работавшей первым заместителем мэра шахтерского города.
В своих рассказах отец Александр уже ответил на многие вопросы, задаваемые в подобных интервью: и о детстве, и о приходе в Церковь, и о том, почему решил стать священником... Поэтому мы задали ему вопросы о другом, в частности и о том, что в книги пока не улеглось.
-
Прошло уже достаточно много лет, как Вы священник. Что было на этом
пути для Вас самым трудным? И в чем заключалась трудность - в Вас самом
или во внешних обстоятельствах?
- Внешние обстоятельства какую-то субъективную роль, конечно, играют. Но они легче преодолеваются, если твоя жизнь христоцентрична, если ты все время задаешь себе вопрос, как бы посмотрели на это святые отцы, что об этом говорит Евангелие, как смотрит на это Господь. Вот тогда внешние обстоятельства уже дело второе. Тогда они не такое большое влияние оказывают на священническую деятельность. Кому-то это покажется громкими словами, но это так. Хотя надо признаться, что не всегда разум побеждает эмоции. Тут подсказка нужна, как собратьев‑священников, так и архиерея. Слава Богу, таковые имеются.
Сейчас многие любят говорить об усталости от долгого служения, об эмоциональном выгорании священника, в жизни которого изо дня в день, из года в год повторяется одно и то же. Мне это как-то непонятно. Нет дней одинаковых, как и служб под копирку, хотя внешне они и не отличаются. Даже если устаешь сильно, все едино радостно осознавать, что нужен и востребован.
Я когда-то, перед тем как принять священство, думал, что самое тяжелое в пастырской деятельности - отпевать усопших, а на самом деле больше всего сил забирает исповедь прихожан. Но именно здесь священник растет. С каждым годом служения он все лучше видит духовное состояние любого исповедующегося, даже того, которого знает на протяжении многих лет. Ведь по мере обретения духовного опыта человек раскрывается с новой стороны. Жизненный опыт плюс духовный меняет отношение к людям. Начинаешь понимать, что раньше не всегда предлагал верные решения, не видел источников греха. Вот здесь - трудности, да и боязнь ошибиться. Особенно если знаешь - человек так и сделает, как ты ему сказал. Даже в конкретном каком-то житейском случае. Я 19 лет в сельском храме прослужил, там ведь даже картошку не сажают, пока священник не благословит, и твои советы - как дорожная карта. Конечно, у городских жителей немножко по-другому. Но для священника, куда бы его служить Господь ни определил, главное - свои советы и благословения с Писанием сверять и Предание наше православное в качестве руководства использовать. Это не сразу получается, но стараться так поступать нужно все время.
- Трудность - это ответственность, я так понимаю?
- Ответственность подразумевает трудности. Трудно тому, кто ответственен, легко тем, у кого ответственности нет.
- Чего все-таки в Вашей жизни больше: восхищения людьми, поддержки от людей, радости от общения с ними или боли, разочарования, страдания из-за людей? Спрашиваю, потому что в Ваших рассказах присутствует и то и другое.
- Радости больше, однозначно! Радуешься, когда видишь, что человек, впервые к тебе пришедший, ничего еще толком не понимает, но ведь он уже к тебе пришел, уже пытается в чем-то разобраться. Даже когда слово твое, как то семя в евангельской притче, падает всего лишь при дороге и объяснения истин веры воспринимаются с сомнениями, уже появляется светлая надежда, что Господь дарует мудрость пришедшему. Тебе же как священнику нужно всего лишь подготовить почву да старательно ухаживать за ростком веры. Разве это не радость - видеть возрастание веры?
Конечно, есть определенный тип людей, с которыми очень сложно, которых привести в Церковь может только Господь. Священник тут вспомогательную роль исполняет. Он своей молитвой и наставлением подтверждает человеку, что направление, по которому тот пытается двигаться, верное. Не надо бояться советовать: сделай вот так, прочитай вот это, посмотри вот сюда. Только безапелляционно указывать не стоит, слова «должен» или «обязан» нужно вообще пореже употреблять.
Знаете, когда я встречаю человека «непробиваемого», зацикленного на том, что Бог якобы у него в душе, а Церковь ему по этой причине не нужна, тогда я задаю ему вопрос об отношении к собственным предкам, к бабушкам, дедушкам, родителям, которые в подавляющем своем большинстве были православными. Почему, спрашиваю я, вы решили, что вы умнее всех ваших предков? Это один из моих приемов, которые заставляют пришедшего, но пока еще не вошедшего в Церковь человека задуматься.
Конечно, без разочарований не бывает. Начал человек ходить в церковь, а потом пропал, бросил, больше я его не вижу. Больно. И еще одна боль - люди, которые ищут в Православии только внешнюю, практическую пользу. «Господи, дай» - это для них самое главное. «А почему это мне Бог не помогает?» - основной вопрос. И на этом все дело останавливается.
Если Бог человеку необходим только для удовлетворения земных потребностей, тогда намного проще пойти в какую-нибудь секту, где все просто: «Два притопа, три прихлопа, "Аллилуйя", я спасен». И все нормально, больше ничего не надобно. Тем более что сектанты тебя, и так самого себя любящего, только «любят» и по головке гладят. Некоторые предпочитают этот вариант. Это больно. И всегда себя коришь: может быть, сам слов не нашел, аргументов не подобрал для этого человека?.. Люди ведь очень разные, каждый - эксклюзив ходячий! У одного душа ранимая, чуть притронешься, и она уже звенит, а у иного - в плотном коконе или с кожей, как у бегемота, хоть кулаками бей, непробиваема.
- Чему помогает чувство юмора: не выгорать, преодолевать боль и усталость, воздействовать на людей?
- Слово «радуйся» нельзя произносить с хмурым видом, да и потом, радость - это ведь не только итог духовного удовлетворения. Добрая шутка, не унижающая, не уничижающая, всегда располагает человека к священнику, помогает человеку раскрыться. И в конце концов внешние по отношению к Церкви люди начинают на тебя смотреть не как на какой-то артефакт ходячий или анахронизм, а как на вполне реального человека, способного и шутить, и смеяться. Разумеется, все должно быть в меру. Я позволяю себе в проповеди сказать что-то такое, чтобы улыбки появились на лицах прихожан. Но шутка должна быть направлена не на эффект типа: «Ух ты, ну и сказал!», не на распространение по соцсетям, нет. Она должна помочь пробиться к сердцу человека истине, сделать это сердце мягче, доброжелательнее. Так что шутка уместна. И уж точно хмурость, суровость, критичность ко всем и вся - отнюдь черты не православные. Внешний аскетизм с унылым лицом, постоянными вздохами и ахами «куда катится мир» - лишь очередное проявление гордыни.
- А кто Ваши любимые писатели и считаете ли Вы кого-то из них своим учителем в литературе?
- Назвать кого-то конкретного своим учителем я, пожалуй, не могу. Но русская литература, особенно классическая, - это сокровищница. Вот источник, откуда можно черпать и черпать! Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов, Лесков...
Чехов - это и ирония, и страдание: что же вы делаете, люди, что же вы сделали с человеками, что вы с собой сотворили? Гоголь - иное. Его произведения - наставление к исповеди собственной. Тяжко вспомнить свои грехи? Открывай Николая Васильевича: вот они, пред тобой, в гоголевских персонажах. Обязательно найдешь в себе и Манилова, и Хлестакова вкупе с Собакевичем и Плюшкиным...
Отношение же свое к Пушкину я бы назвал благоговением. Как возможна такая трансформация: озорник, богохульник, и вдруг - «Отцы-пустынники и жены непорочны...», «Духовной жаждою томим...». Это преображение внутреннее: он сам преображался, преображалась его поэзия.
Из современников наших могу назвать Айтматова, Распутина, Петра Проскурина.
Считаю, что священнику обязательно нужно читать светскую литературу. Я имею в виду, конечно, литературу хорошую, классику прежде всего. Нечитающий священник - для меня это неприемлемо вообще. Если я прихожу к священнику домой и не вижу у него хоть небольшой библиотеки, мне это и непонятно, и неприятно.
Творческий человек внутренне не стареет, как не стареет и творчество, оно приумножается, обогащается новыми гранями. Это и есть то самое приумножение талантов из евангельской притчи. Это путь, которым человек приближается ко Христу, может быть, даже независимо от самого себя. Ближе, ближе, вот, осталось только дотронуться... Это путь многих наших художников, писателей, композиторов. Имена вы сами знаете, перечислять не нужно.
-
А у Вас есть примеры такого преображения людей - не только творческих,
обычных тоже? Такое страшное испытание, как война, помогает человеку
измениться?
- Я живу в центре шахтерского городка. Храм от меня в шести минутах ходьбы. Прошлым летом, в конце июля, те, кто к нам пришел учить нас уму-разуму с помощью пушек и танков, были здесь, рядышком за окнами, и у нас тут все грохотало, и под ногами шевелилось... Людей в городе, естественно, осталось очень мало. Из 70 тысяч где-то, может быть, тысяч 10-15 можно было насчитать, остальные все выехали: кто на фронт ушел, кто беженцем стал. Нет света, нет воды. Идешь по городу - тебе навстречу люди с бидончиками, ищут, где бы водицы набрать. И при этом все друг с другом здороваются, даже если вообще встречного не знают. Ко мне часто подходили, спрашивали: «Батюшка, а когда у вас служба?». И народу в храме - если учесть, что население резко уменьшилось - гораздо больше, чем было до войны. Что это означает? Люди поняли, что если Бога не упросишь, то человеческими силами ни победы не одержишь, ни от страданий этих, ни от разрухи не уйдешь. Лишь на Бога надежда. Это было тоже преображение людей, к сожалению, под принуждением, под давлением обстоятельств. А может быть, не с сожалением нужно об этом говорить? Мы ведь Промысла Божиего не ведаем.
Были и другие истории, уже не связанные с войной. Одна моя прихожанка все время жаловалась, что муж ее в церковь не пускает. По воскресеньям, по праздникам в доме постоянные скандалы: опять ты к попам своим собираешься... Дело доходило чуть ли не до развода. Я понимал, что это все может плохо кончиться, и уговорил его через знакомых съездить с нами в Почаев, в монастырь. Что-то вроде экскурсии, дескать, да еще и бесплатной. Он согласился и там, в монастыре, у чудотворной иконы Почаевской Божией Матери, стал абсолютно иным. Поменялось мировоззрение полностью. Я ничего ему по дороге не внушал, апологетикой не занимался. Мы просто с ним беседовали. Это были просто полусветские разговоры. Но то, что с ним произошло, стало и для меня откровением, это было чудо преображения.
Есть и иное преображение души человеческой. Не раз его наблюдал: человек воцерковляется от своей половинки. Часто ведь так бывает - неверующий муж и верующая жена, и наоборот бывает, только реже. Преображению неверующего супруга или супруги, конечно, венчание помогает, но лучше все же венчать верующих, чем все пары подряд, как это не столь давно было. Слава Богу, мода на венчание прошла.
Человек преображается или через страдание, или через откровение Божие, или потому, что верит рядом с ним находящийся близкий человек. Это, наверное, три главных пути...
- Эти страшные месяцы войны раскрывали для Вас главным образом лучшее в людях или худшее?
- Главный вывод: у нас намного больше людей хороших, чем плохих. Намного больше. Да и вообще, плохих не бывает. Есть те, кто в разной степени грехами перегружен. Отсюда и характер. Бог всех создал достойными Себя.
В прошлое военное лето, когда у нас в кранах не было воды, многие отдавали последние деньги, чтобы кто-то пробил им скважину в земле и поставил насос. Это очень дорогое удовольствие. Вода у нас глубоко, шахты рядом, она туда уходит, в пустоты. И я часто видел: один человек сделает себе такую скважину и тут же ее забетонирует, проведет воду к себе в квартиру, запрет дверь, и все - никому не дам. Другой же пробурит почву, к воде пробьется и зовет своих соседей: приходите, берите, пользуйтесь.
Война действительно многое раскрыла. Может быть, это кажется резким, но стало ясно, кто есть кто. Например, все сектанты, которые у нас здесь живут или жили, оказались среди тех, кто чуть ли не с ненавистью относятся к ЛНР и ДНР, и это их неприятие проецируется на всех, кто с ними не согласен. Так называемые пятидесятники, неопятидесятники, свидетели Иеговы, адвентисты - все они сегодня вкупе с Киевским Патриархатом среди тех, кто приехал на танках и пришел с автоматами нас уму-разуму учить, или просто молча наблюдают, как они убивают людей и издеваются над ними.
Слава Богу, сейчас стало тише, хотя блокада, от которой больше всего страдают малоимущие, больные и старики, продолжается. Они проверяют, сколько мы вытерпим. А мы вытерпим. Мы выдержим.
- Люди спрашивают Вас: «За что нам это?»? Если спрашивают, что Вы им отвечаете?
- Спрашивают. Прихожанка одна пожилая как-то вопрос задала: «Батюшка, почему такой Бог несправедливый? Родилась я, когда стреляли, что ж, и помирать мне теперь, когда опять стреляют?». Отвечаю обычно так: «Подумайте, а почему вы Бога все эти годы только просили о чем-то и не благодарили Его ни разу? Сколько вы получили от Него за эти мирные годы, и внешнего, и внутреннего? Сколько лет подряд ваши холодильники были полны, а вы поблагодарили за это Господа хоть раз? Многие в храме бывали только на Крещение и на Пасху, ну, может быть, еще на родительские субботы заглядывали. Чему теперь удивляться - чрево было поставлено во главу угла, чрево и то, что ниже. В конце концов человек отбожился. Не обожился, а отбожился полностью. Поэтому лукавый и начал плясать пляску на нашей с вами земле».
Это раз. И второе, хотя это, может быть, мое субъективное мнение... Я часто спрашиваю у прихожан, особенно у молодых: «Скажите, как звали вашего прадедушку и прабабушку?». И они задумываются. Они не знают имен, у них нет фотографий прабабушек и прадедушек. Чем они занимались все эти годы, почему не выяснили, не нашли - не знаю. Человек же, потерявший память о своем происхождении, глух к Божиему голосу, он становится вне Бога, и лукавый им полностью завладевает. У нас за последние два десятка лет полностью отобрали историческую память. Перевернули и интерпретировали историю так, что ничего не только святого, но и правдивого не осталось...
- Вы имеете в виду так называемую историю Украины?
- Ну да. Вот именно «так называемую». Знаете, в этом году мы в первый раз отметили российский День народного единства. Слава Тебе, Господи, теперь у нас священников просят, зовут: приходите в школу, приходите куда-то еще, побеседуйте с людьми, расскажите. Слава Богу, наконец-то у нас отменили этот Хеллоуин, а раньше ведь его в общеобразовательных школах отмечали чуть ли не на уровне Дня независимости. С ним ведь веселее! Сейчас многое изменилось в лучшую сторону. Поэтому я верю, что мы переживем все это дело. Да, сложно, да трудно, но сейчас уже легче.
- Значит, война учит людей благодарности?
- Учит. Помните эту строчку Булата Окуджавы: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая...». Окуджава ведь не с ненавистью это стихотворение написал, нет, это плач, но плач с надеждой на будущее. И мне очень понятны сейчас эти слезы, я ведь отпевал тех, кто погиб на этой войне. Приходилось и провожать ополченцев на фронт, и потом их отпевать. Понимаете, как это было?
У меня много друзей и знакомых, которые нынче воюют. И они не задают вопрос: где твой Бог и почему все это, уму непостижимое, происходит? Нет у них отвержения веры, нет. Напротив, люди понимают, что от них самих многое зависит, что они сами должны измениться. Война изменила их в лучшую сторону. Хотя безбашенные, не имеющие нравственности, потерявшие облик человеческий были и есть как с той стороны, так и с нашей. Не хочу обвинять только украинскую сторону, хотя мародерство там стало притчей во языцех: у нас тоже анархия бушевала. Да это и понятно: любая гражданская война подразумевает анархические проявления. Но смотришь на наших донбасских людей... С одной стороны, в них какая-то жесткость появилась, стремление победить любой ценой, а с другой - они ранимы, они переживают жестокости войны. Уверен, что на противоположной стороне такая же ситуация.
Еще раз повторюсь, эта война - последствие нашего греха, и не более того. Пытаюсь это вбить, рассказать, показать. Многие это начали понимать. Изначально люди воспринимали все иначе: да мы сейчас с ними разберемся, мы здесь живем, и все, мы не виноваты, виноваты они, все ясно, как день. А сейчас уже пришло понимание, что и сами виноваты, собственными руками эту войну к себе привели - вот этим нашим безразличием к внутреннему состоянию, тем, что мы забыли историю, забыли веру, забыли наше предание, наши вековые святыни и идеалы. Сгибались все 23 года, хотя видели, что учат и преподают нам чуждое, чужое и неприемлемое.
- Вы сказали, что благословляли этих людей на фронт. Кто-то скажет: как так, благословлять на войну, на убийство...
- Я благословлял их на защиту своих родных и близких. Не более того. Понимаете, мне нелегко об этом говорить, трудно, но все-таки не мы пришли к кому-то с оружием, танками и «градами». Нам в этой гражданской войне проще. Мне знакомы так называемые капелланы, военные священники с той, украинской, стороны, там есть и священнослужители, к нашей же Церкви принадлежащие. Знаком с ними лично, причем не с одним. Им намного сложнее, чем нам. Они вынуждены связывать себя и свое служение с политикой. А мне не нужно этого делать, не нужно никакое знамя вывешивать, какие-то политические формулы придумывать, чтобы объяснить свое служение сегодня. Мы дом родной защищаем, и на этом все!
- Расскажите, как случилось, что Вы стали возить лекарства для людей?
- Идея родилась на православном фестивале «Вера и слово» в 2014 году. Там мы встретились с Володей Гурболиковым (заместитель главного редактора журнала «Фома» и одноименного сайта. - Ред.) и Владимиром Легойдой (руководитель Синодального информационного отдела. - Ред.); они, естественно, расспрашивали меня о происходящем у нас в Донбассе. К беседе и иные участники фестиваля присоединились. Долгим был разговор, я пытался подробно рассказать о той горькой ситуации, в которой мы оказались.
Помощь предложили практически все. Остановились на медикаментах. Но как? Тут уже Владимир Романович все свел к простому решению: открывайте счет в России, бросим клич в православных СМИ - и деньги будут.
Приехал в Ростов, тут же открыл счет себе в «Сбербанке», и начали капать денежки. Дело пошло. Хотя трудностей было очень много, особенно с таможенной перевозкой. Приходилось и в федеральные центры обращаться, в Южную федеральную таможню, и в митрополию Ростовскую...
Но, знаете, не зря говорят: если все идет гладко, значит, что-то не так. Батюшки ростовские очень хорошо помогали и помогают. Если партия лекарств оказывалась слишком большой, провезти было невозможно, часть медикаментов оставлял у них, потом или сам за ними приезжал, или они привозили. Сейчас у нас уже получше ситуация, в аптеках лекарства появились, пенсии и зарплаты платить начали, той катастрофы уже нет. В прошлую же осень, зиму и весну мы довольно большие партии лекарств привозили. Не только для прихожан, но и для больниц...
- Ваши поездки были связаны с риском?
- Да, особенно в начале. Раз вообще влетели в перестрелку. Резко развернули машину, в лесополосу въехали и там пережидали боевое искушение. Не знаю, кто это был, отступающие или наступающие, наши или те... Впрочем, какая разница?
Второй раз мы здесь с местными разбирались. Тут у нас действительно было несколько группировок, которые, называя себя патриотами и защитниками, на самом деле являлись своего рода махновцами, с грабительскими наклонностями и желаниями. На перекрестке с ними встретились, неприятный был разговор, на повышенных тонах, страшновато было. Ну а потом все-таки мой подрясник вкупе с молитвой сработали.
Ополченцы всегда помогали, всегда шли нам навстречу. Как, в принципе, и российская таможня. Но там одни с сочувствием относились, с пониманием, а другие с подозрением: мол, вы там будете наркотики синтезировать из анальгина или валокордина. И все же, еще раз скажу, эти полтора года показали, что люди-то у нас хорошие. И, что бы там ни говорили, сердечко-то у каждого есть, просто оно под спудом греха, бывает, обретается. Но все равно, куда ее денешь, совесть-то? Она пробьется и прорастет.
- Следя за событиями в Донбассе, общаясь с людьми, живущими там, я не раз восхищалась их оптимизмом, крепостью духа, способностью не просто выживать любой ценой, а достойно жить среди всего этого... А что помогает духом не падать?
- Люди впервые в своей жизни почувствовали, что они не зависят от «толерантного» Киева, что они сами могут что-то сделать. У нас - такого никогда в жизни не было! - мусор убирается: блокада, бензин дорогущий, а город чистый, все подметено, все убрано. И Луганск тоже чистый город. Люди поняли, что все от них зависит. Не все, но большинство поняло. И пьянства меньше стало на порядок. Люди поняли, что друг другу нужны; что сосед - это не тот, кто тебя разбудил ночью, потому что начал что-то прибивать там у себя; сосед - это тот, кто может и помочь. Особенно это чувствовалось летом 2014‑го, когда людей не было в городе, когда очень беспокойно было. Вы знаете, реально страшно... И я не сразу понял, почему. Оказалось, потому, что детей вокруг не было, не было слышно их смеха и голосов. Как только люди начали возвращаться, как только зазвенели детские голоса в нашем городе... тут слезы на глазах. Детишки в песочнице появились! Вот они вернулись, значит, жить будем. Значит, Господь на нас смотрит не только как на непробудных грешников.
Что удивительно, у нас здесь много священников с Западной Украины. И владыки наши тоже из Центральной Украины или с Западной ее части. Казалось бы, то разделение, которое произошло везде, должно было произойти и здесь, среди нас. Но его не произошло! И с теми, кто живет и служит там, по ту сторону фронта, нас война тоже не смогла разделить. Это подтверждение: не зря мы тут все это перенесли.
Вот, к примеру, звонит священник с Волыни: помоги моему прихожанину, он попал в плен, ни в чем он не виноват, его мобилизовали и отправили в Донбасс. Звоню, выхожу на людей, которые его содержат, на их командование. Мне дают номер телефона. Спрашиваю: «У вас такой-то есть?» - «Есть». - «Можно мне с ним встретиться?». - «Можно». - «А где он сейчас находится - я подъеду?». - «Вышел, за сигаретами пошел». Вот наше отношение к тем, кто пришел незванно. Конечно, и другие примеры, жесткие и жестокие, могут привести, но то, что я здесь видел, говорит лишь об одном: нет к ним злобы, нет ненависти. У большинства нет.
Хотя это сложно, это непросто. В нашем городе список погибших на фронте к сотне приближается. Это не считая тех, кто от ран умер, не считая инфарктов, инсультов преждевременных. Матушка моя Галина тоже ушла раньше времени, и то, что война здесь свою роль сыграла, несомненно. Но то, что многие за это время стали лучше, не хуже, а лучше, это однозначно. Нет у нас злобы. Как наши бабушки говорят: «Жалкуем мы их, жалкуем». Просто обыкновенная жалость: ну что ж вы делаете, хлопцы...
- Все тяжелейшие месяцы Вы продолжали совершать Литургию, это было трудно... Или, наоборот, легче со Святыми-то Дарами?
- Бывало так: служим, доходим до «благодарим Господа», до эпиклезы, а тут начинается - бубух, бубух, бубух!.. И прихожане прекрасно понимают: ага, лукавому не нравится!
Во время Литургии не задумываешься о том, кто и где стреляет: понимаешь, что ты сейчас в центре собственной жизни, ты совершаешь самое главное Таинство, без которого Церковь была бы невозможна. И что тебе до возмущений рогатого?
Мы начали ходить крестными ходами по вторникам - в те времена, когда еще стреляли, вот до сегодняшнего дня и ходим вокруг города. Попытались было отменить, ведь непосредственной опасности нет уже, а народ нам сказал: «Ни, батюшки, звыняйте, будем продолжать». Вот мы каждый вторник весь город вокруг и обходим, точнее, объезжаем. У нас четыре Поклонных креста стоят по въездам в город, и к каждому из них мы приезжаем с молитвой. Сейчас уже распределили между приходами, потому что один приход не потянет, ездим по очереди.
- Что Вы говорите человеку, который не может перенести страшную потерю?
- Вы знаете мою ситуацию, да?.. Для меня это было слишком неожиданно. До сегодняшнего дня я лишь внешне понимаю, что произошло, а внутренне... Это очень серьезное переживание. Не знаю, мне трудно сейчас что-то сказать, тем более - кому-то другому, кто в такой же ситуации окажется. Успокаиваю я себя тем, что супруга моя Галина свою миссию здесь, на земле, выполнила и Господь ее забрал тогда, когда Ему лучше всего было это сделать. А как я могу сейчас помочь другим...
Ко мне сейчас больше, чем раньше, подходит людей с таким вот сиюминутным горем, с бедой, которая вот только случилась, и ждут от меня чего-то... Не обычных слов, которые священник стандартно говорит: давайте, там, помолимся и так далее, а совета - как это все перенести? Не знаю, насколько я могу сейчас какие-то советы давать. Трудно мне еще пока, трудно сформулировать, не получится. Но нет обиды на Бога ни в коем случае. У меня, простите за такое выражение, к Нему претензий нет. У меня есть претензии к себе и еще, может быть, к близким. Видел же я ее загруженность, у нее ведь действительно серьезная должность была, очень серьезная, она практически все время работала - и не помог, не защитил ее где-то... Знал ведь, что у нее давление, но у кого в таком возрасте давления нет, у всех есть... Сострадание, запоздалое сострадание - вот что я, скорее всего, испытываю, что-то еще мне пока трудно сказать, не знаю, не могу...
У нас интересная семья была. Мы занимались совершенно разными вещами: она - работой общественной, государственной, я - службой в церкви, но отделить друг от друга было невозможно, все общим было. Владыка наш первый, Митрополит Иоанникий (Кобзев), он ныне на покое, говорил: «Я как на вас посмотрю, вы так хорошо друг друга дополняете!».
В Православии возможна любая профессия, любая деятельность, если она на благо людям. Как бы ни отличались люди друг от друга, в каждом ведь начало христианское есть.
Хорошая семья - это ведь не только влюбленность, не одно только восхищение друг другом, это когда мы начинаем понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда, когда уходит недоверие - вот тогда уже ясно, что семья никогда не распадется. Именно такое соединение у меня в семье произошло. Хотя мы прошли через определенные трудности и очень даже непростые искушения. Священнические семьи, на самом деле, не стоит идеализировать, как это часто делается у нас. Искушений в семейной жизни у нас бывает ничуть не меньше, чем у светских людей, скорее, даже больше. И не нужно думать, что матушка - это только дополнение к батюшке, что она предназначена лишь для того, чтобы за ним ухаживать и ему помогать, что жизнь ее должна ограничиваться клиросом, кухней и воспитанием детей. У нее всегда есть своя собственная жизнь, и в то же время для мужа-священника она - соработница, именно соработница в самом четком смысле этого слова, потому что без нее нельзя никак.
Я внутренне все время присутствие Галины чувствую, и для этого мне не надо даже ее фотографии. Хотя это непростое переживание.
- Я помню запись Вашу в «Фейсбуке»: «Внучка со всем классом в бомбоубежище, уроков нет». Как это все - война, блокада, беда - сказалось на самом юном человеке из Ваших близких?
- Внучка Лия учится в 11‑м классе, ученический президент гимназии. Собирается поступать в Ростовский университет. Меня радует, что она начала книжки читать, раньше для нее это было проблематично, а минувшим летом что-то вдруг повернулось, она стала читать, причем даже Достоевского. И не потому, что это школьная программа, нет, он оказался для нее по-настоящему интересным. Мы даже поспорили с ней, по-разному видим героев, но для меня это вообще было удивительно и радостно.
Как сказалась война? В Ростовском экономическом университете (бывший РИНХ) мне рассказали об интересном факте: абитуриенты из ДНР и ЛНР, сдававшие экзамены этим летом - то есть после целого года жизни на войне! - показали знания, во многом превосходящие знания российских школьников...
- Мне кажется, это потому, что они взрослее своих ровесников.
- Абсолютно верно. Знаете, они и внешне взрослее. Я в прошлом году, когда здесь все грохотало, когда кругом шли серьезнейшие бои, дочку с внучкой оставил в Крыму; а когда привез их оттуда в сентябре, мы с женой увидели, как Лия изменилась. Другим стало ее внешнее поведение, ее отношение к людям, она стала намного мягче, намного сострадательнее.
- А как случилось, как Вы начали писать и издавать книги?
- С детства очень любил книгу, родители поддерживали эту любовь и сами много читали, но что буду писать - никогда не думал. Начало литературной работы практически совпало с рукоположением. В те годы, 1989-1990-е, как раз стало можно вслух говорить о Православии, более того, появились СМИ, которые обращались в епархию с просьбой: написать о грядущем событии или церковном празднике. Тогда всем православный ликбез был необходим. Вот и попробовал...
Затем Господь послал в помощь интересного человека - Елену Владимировну Семинихину. Сегодня у нас с нею из-за этой военной трагедии расхождение во мнениях произошло, но в 90‑е она много со мной занималась. Она умный редактор газеты, очень хорошей газеты, человек, действительно умеющий писать. Я приносил все написанное ей, и мы усаживались править вместе. Она показывала мне, как это делается. Понемногу начал выходить со своими заметками, с маленькими рассказами и размышлениями в Интернет. Там меня и увидела Юлия Николаевна Вознесенская. На издание меня подвигла именно она. Это она сказала, что меня надо печатать, и забрала все мои рассказы, и утащила их в «Лепту», в издательство. Правда, сначала мы с ней поспорили из-за ее книжки «Мои посмертные приключения»; такое изображение Вечности я принять не могу. Но этот спор не помешал нам искренне любить и уважать друг друга. Она мне очень помогла. Когда в первый раз прислали мне правку моих текстов, это было что-то страшное, все было красным. Но дальше уже проще. Юлия Николаевна меня учила: если хочешь писать по-настоящему, то есть профессионально, каждый день нужно выдавать на-гора пять тысяч знаков. Стараюсь выполнять ее благословение, хотя пять тысяч каждый день не всегда получается.
- А книга о пережитом Донбассом в эти месяцы, книга о войне когда-нибудь будет?
- Нескоро. Пока время книги - то есть не дневникового изложения событий, а именно книги - не пришло, потому что я слишком эмоционален, а эмоции слишком политизированы. Для того чтобы оценить произошедшее и происходящее, нужно переждать: скоропалительные выводы священнику делать не следует. Сегодня главное - умиротворение, прекращение кровопролития, примирение и поиск возможностей сказать «прости».
Журнал «Православие и современность» № 36 (52)
Протоиерей Александр Авдюгин, Беседовала Марина Бирюкова
http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/vojjna-uchit-blagodarit-boga
.jpg)
