Храм решили строить поближе к дороге, хотя пустырь между двумя городскими микрорайонами позволял не считаться с расстоянием.
- Матушка, может быть, чуть подальше от остановки? – изначально не соглашался отец Федор, хотя прекрасно понимал, что для переубеждения супруги, аргументов у него недостаточно. Даже предложение о клумбах с цветами перед папертью было отвергнуто.
- По бокам посадим и цветы, и сирень с деревьями, а перед воротами - ничего, что бы сразу прихожане, вышли из маршрутки и в храм, - рассуждала матушка.
И не только рассуждала, она еще умудрилась в городском отделе архитектуры доказать, что проект надо изменить, церковный двор удлинить, по северной стороне расширить и кроме котлована под храм, второй фундамент для воскресной школы и просфорни выкопать.
Архитекторы головами покачали, языками поцокали, но отразить напор священнической жены не смогли, как и не сумели толком понять, что такое «по благословению», «с Божьей помощью» и «не искушайте меня». Проект передали на доработку, разработку, перерегистрацию и актуализацию «в связи с новыми реалиями».
Нужно заметить, что кроме неугомонной активности в делах строительных, матушка еще успевала молиться, постится, организовывать семейное благополучие и, кроме батюшки и дочек, ухаживать за домашним, зловредным котом заморского происхождения.
Время скоротечно, ежедневные богослужения и заботы приходские его ускоряют, а прихожане украшают, поэтому с годами, хотя в сутках, как и всегда, 24 часа, расстояния между Рождеством-Пасхой-Троицей и Покровом уменьшаются. Отец Федор с матушкой это прекрасно понимали, сил и молитв не жалели и вскоре основание будущего храма было готово. Пригласили правящего архиерея, первый камень заложить и строительство храма благословить.
Архиерейская служба – дело радостное и благодатное, но хлопотное, большого внимания требующее, тем более, что кроме прихожан и окрестных священников, городское начальство на молебен пожаловало.
Те времена, когда власти мирские препятствия чинили, на иконы и хоругви с опаской смотрели, да священство не жаловали, канули в лету. Другие времена настали и если в первые годы возрождения церковного власть предержащие на подобные мероприятия по приказу «сверху» приезжало, то теперь чиновники и начальники не только «возложенную обязанность» выполняли, но некоторые из них не ради «так положено», а вполне осознанно и искренне крестились и кланялись. Да и как не поддержать нового храма возведение, если у самого градоначальника, головы по-местному, в кабинете справа и слева от портрета очередного президента иконы Иисуса Христа и Богородицы располагались?
Митрополит службу отслужил, слово напутственное произнес, приходских вареников со сметаной с удовольствием отведал, и когда уже засобирался в епархию отъезжать, батюшку к себе подозвал.
- Большое дело затеял, отче. Непростое, во время это сложное, - начал разговор архиерей. Затем задумался и с минуту молчал, одну руку на плечо отца Федора положил, а второй бороду свою седую разглаживал.
- Ты, батюшечка, знаешь что, позови ка матушку свою, для вас обеих хочу сказать. И попросить.
Когда матушка подошла, владыка продолжил.
- Много лет я прожил, архирействую уже три десятка годков, но столь тревожно мне не было. Даже тогда, когда запрещали в храмы ездить и приходы открывать, спокойней был, а сейчас чует мое сердце, беда идет…
- Какая беда, владыка? – спросила матушка.
Митрополит ничего не ответил. Лишь вздохнул, и от этого вздоха тревога и в сердцах четы священнической поселилась. Неуютная тревога, угрожающая.
- Неспокойно у политиков. Разделяют народ. Злобой нагнетают. Раскольники, благо у нас их раз-два и обчелся, уже откровенно кровью грозятся, - продолжил архиерей. – Вы бы батюшечка с матушкой, поторопились со стройкой. Знаю, что сложно и непросто, да и не быстрое это дело, но надо постараться. Как только подвальную часть закончите, алтарь там соорудите и служить начинайте.
Владыка приобнял батюшку с матушкой, как будто прощался с ними, благословил и иподьяконом поддерживаемый, пошел к машине. С грустью смотрели вслед архиерею матушка с батюшкой и у обеих одна мысль думалась: постарел старец наш, забывчивый стал, грядут перемены. Отец Федор даже чью-то мудрость вспомнил: не дай Бог жить во времена перемен.
Благословение митрополичье силы предало, но как не старались, успели лишь подвальное помещение закончить, плитами его перекрыть, да на стены церковные блоки каменные завезти. Дальше храм поднимать уже не смогли и не потому, что не старались, иная причина помешала. Загрохотало с запада…
Вразумлять пришли. Свои же. И не просто пришли, на машинах, танках и бронетранспортерах заявились. Обстрелами с земли и воздуха, смирения под власть новую, народом нашим не приемлемую, добиваясь. Да ладно, власть. Как говорится, власть не напасть, можно и не пропасть, но на главное покусились, на веру, на историю, на дружбу с теми с кем веками едиными были. И не только покусились еще и потребовали родной язык забыть, святых своих не поминать, а тех, кто в войну последнюю родных убивал да насильничал, героями признать.
Всем приходом слезно молились матушка с батюшкой, чтобы миновала чаша горя, раздоров и противостояния, да видно переполнило зло терпение Божье – пришла беда. Заплясал лукавый свою пляску смерти на земле донбасской. Стало реально понятным прошение богослужебное, над которым, видно, мало мы ранее задумывались: «избави нас от междоусобной брани».
Решили прихожане вместе с настоятелем каждый день службу Божию править, хотя и сомнения были: не придут люди, когда раз за разом на город снаряды падают и воздушную тревогу объявляют. Зря волновались и смущались, даже больше молящихся в храме стало, причем тех, кого ранее вообще здесь не видели.
Когда в городе пропала вода, все стали ходить с пластмассовыми баллонами, при храме скважина была. Помолились, водички набрали и по над стенами многоэтажек торопливо, к звукам прислушиваясь, домой шли. Часто по подворотням и подвалам очередные смертоносные «подарки» с той стороны пережидали. Супостаты не по целям били, а просто туда метились, где люди живут, дабы напугать и сломить. Именно поэтому некоторые к дому родному и не доходили. Слава Богу если только ранение…
Затем отключился свет. Воду в храме набрать уже было нельзя, хотя батюшка с матушкой, вспомнив старую дедовскую технологию, установили ручную колонку, но много с нее не накачаешь.
Прихожан становилось все больше…
Вечером, когда обстрелы реже, и грохотало лишь на недалеком фронте, батюшка с матушкой в гости ходили. Именно, именно – в гости. По соседним дворам. Продуктов, какие есть, с собой возьмут и на улицу. Света, газа и воды в квартирах не было, поэтому у подъездов своих жители собирались. Костры разжигали, еду готовили. Многие, конечно, уехали, туда, где снаряды сверху не падают, особенно те, у кого деток много, но немало и осталось. Вот и собирались под подъездами. Еду готовить, новостями делится, да решать, где и кому завтра воду искать и хлеб покупать. И еще одна забота была: с мобильником в вытянутой руке по окрестностям ходить. Так и говорили: «пошел сигнал ловить». Родным то позвонить надобно. «Ловилось», но не всегда.
Придет чета священническая к одному из костров, Где над огнем кастрюли да котелки булькают или сковородки скворчат, продуктами, на приход пожертвованными поделятся, и беседа начинается о буднях переживаемых. Разговор этот обязательно к теме Бога и вечности приведет.
Не легко отцу Федору в этих беседах было, на вопросы приходилось отвечать, а они не всегда простыми были. Все почему, да за что… Матушка как то успокаивала долго батюшку, когда бабуля старенькая-старенькая потребовала от священника объяснений, почему Бог такой злой.
- Почему злой? – возмутился батюшка.
- Да потому, - ответила бабуля, - что я в войну родилась, как Он мне определил, а теперь, что? И помирать в войну надобно?
Врасплох застало это вопрошение священника. Пока он ответ «формулировал», старушка развернулась и засеменила к подъезду, где под прикрытием козырька над ступенями скамейку для никуда не уехавших бабушек поставили.
В очередное воскресенье служили литургию. Накануне, на всенощном бдении, как никогда многолюдно, исповедников много и что самое главное тихо вокруг, лишь отзвуки взрывов издалека доносились. И земля под ногами прихожан не подрагивала, храм в подземном помещении, на каждый, даже не близкий прилет снаряда отвечала шевелением пугающим. Прихожане по этим земельным знакам уже научились определять, в какой стороне, близко или далеко «прилетело», а со временем, даже калибр снаряда знали. Матушка приобретение этих смертельных знаний «ликбезом ужаса» до дня нынешнего называет.
Обстрел начался аккурат ко времени, когда на литургии самое главное совершается: жертвенный хлеб и вино претворяются (преосуществляются) в Тело и Кровь Христовы, то есть происходит великое Чудо, Богом нам данное, чтобы мы с Творцом в вечности были.
Качались от недалеких разрывов лампады пред иконами, дрожали язычки пламени на свечах зажженных и шевелился пол под ногами.
Служба продолжалась.
Когда же отец Федор, в алтаре, взял в руки Агнец и вознося его над престолом произнес «Святая святым», взрывы прекратились. В этой тишине мирной все вместе «Отче наш» пропели, проповедь положенную выслушали, к Чаше подошли, причастились с радостью, а затем, выслушав расписание грядущих на данной неделе служб, к Кресту подошли…
В это время и «прилетело». Вверху раздался грохот, посыпались мелкие каменные осколки, с вонью смертельного заряда, пробив потолочную бетонную плиту, в храм влетела длинная ракета. Она вонзилась в пол храма, пошипела, как бы раздумывая, взрываться ей или все же вспомнить, что вокруг ни в чем не повинные люди, и затихла.
Так же тихо было и в храме. Обсыпанные мелкой бетонной крошкой, в клубах пыли, не отводя взглядов от прилетевшей смерти, замерли прихожане.
Это уже позже, поднялся шум, крик, причитания, стенания и прочие эмоции, но изначально была тишина. И не приведи Господь, вам такую «тишину» услышать и увидеть!
Понимание, что Господь спас, от смерти страшной защитил, сиротами детей и внуков не оставил, тоже не сразу стало понятным и ясным. Это эмоции моментальные, а для осмысления время надобно.
К следующей службе прихожан прибавилось…
* * *
Почти семь лет прошло с того страшного лета. Возведен и радует сердце и глаза новый храм, в постоянных заботах матушка, нет свободного часа из-за дел священнических у батюшки, в молитвах и работах прихожане, в трапезной вальяжно, в кресле, расположился приходской кот, но за этой идиллией всё равно внутренне чувствуется тревога с просьбой: Господи, не попусти более…
