ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
О ЛАБИРИНТАХ
Туман
Туман, который стал сгущаться всё сильнее и сильнее по мере того, как отряд рыцарей спускался в лесную низину, оказался сюрпризом весьма неприятным. Всё-таки ночь была ясной, перед этим был сильный ветер… Откуда взяться такому количеству тёплой сырости? Непонятно совершенно. Быть может, как раз ветер и принёс.
Сейчас ветра не было. И от этого усиливалось впечатление, что вообще вокруг ничего нет. Ничего, кроме ног впереди идущего…
И воины медленно брели в тумане, пытаясь следить за стволами деревьев, на которых должны были оставаться оставленные вчера отметины.
Брели уже достаточно долго.
Отметины то обнаруживались, то вновь куда-то пропадали. Кто-то, как, например, сержант Твердислав, живо реагировал на обнаружение новой зарубки, многим же было уже всё равно. Брели себе и брели.
Особенно тяжко было воинам Софоклиса, вынужденным тянуть да толкать тележку с огнеметательной машиной. Они вообще не думали ни о каких зарубках, не до того было. Об одном пеклись: как бы машину не растрясло.
Быть может, если бы рядом был враг, то чувство опасности делало бы воинов собраннее, но враг был разбит, опасности никто не чувствовал, просто хотелось уже, наконец, добраться до Замка. Поесть и завалиться спать.
Наконец, кто-то почувствовал запах дыма.
Но это был какой-то странный запах.
Не тот дым, который нам сладок и приятен. А какой-то едкий. Не очага, но пожарища.
Вскоре туман стал слегка рассеиваться, а тропа стала забирать вверх.
Тревожная догадка посетила не только Твердислава, но и многих гораздо менее наблюдательных воинов.
Да, отряд заблудился. И, побродив несколько часов вокруг холма, вернулся назад.
Иеремия посоветовался с Гросс Шпигелем и Твердиславом, и объявил о привале. Нужно было накормить людей.
Огнемёт оставили внизу, а сами решили подняться на холм. Ведь там уже был разведён огонь – и ещё какой! Там же были остатки неизрасходованного хвороста, а тут, на тропе, устраивать привал было несподручно.
На самом холме, действительно, догорал огромный костёр. Его развели прямо в естественной арке в скале, которая использовалась в качестве «дупла» из их обыденной реальности в тот мир, который… то он есть, то его нет. То видим, то невидим.
Тогда, перед уходом зажгли его – навалили прямо брёвен, набросали сверху куски изрубленных кукол и подожгли, использовав для этого огнеметательную машину. Ну, не напрасно же мучились с её лесными перемещениями по долинам и по взгорью.
Кто его знает: авось какой-то мудрёный механизм, встроенный в скале от этого жара, глядишь, и повредится. Во всяком случае, чучелам-марионеткам выпрыгивать прямо в костёр будет весьма затруднительно.
Теперь огонёк оживили. Полетели в него и ветки, и целые стволы.
А пока часть отряда отогревалась у этого огня, Твердислав быстро организовал два котла.
В один котёл налили немного растительного масла, которое, к неудовольствию Софоклиса, вынуждены были использовать как смазку для механизмов машины. Софоклис привык использовать в качестве смазки касторку, но её у пограничного аптекаря не оказалось – и он вынужден был, скрепя сердце, использовать оливковое масло, позаимствованное у кухарки.
Зато теперь оно оказалось очень кстати.
У старых солдат оказался в запасе лук, и теперь Твердислав тушил на оливковом масле пять мелко нарезанных луковиц. А когда их цвет и запах удовлетворили Твердислава, он накрошил в котёл измельчённых сухарей, которые перед отправкой в котёл тщательно осмотрел – дабы это были именно сухари, а не засохшие корки недостаточно пропечённого хлеба. Потом залил их кипятком из соседнего котелка, посолил и мелко нарезал туда изрядный кусок сыра, реквизированный у Амадеуса.
Вот так и готовят старые солдаты «кашу из топора».
А пока уставшие, но уже отогревшиеся у костра воины насыщались нехитрой (но доставшейся каждому!) похлёбкой, он закипятил второй котелок. И теперь, взяв у Иеремии вина, приготовил что-то, вроде слабенького глинтвейна, в который, после некоторого остывания, добавил и мёд, позаимствованный у Гросс Шпигеля.
- Ваша милость, – обратился бывалый повар к барону. – Люди накормлены. Нужно или отдыхать, или двигаться в путь. Но сейчас уже дело близится к сумеркам. Не факт, что мы вновь не заблудимся. Предлагаю расположиться тут на отдых, а завтра засветло встанем и с рассветом выдвинемся. Я сейчас приготовлю настой из хвои, луковой кожуры и кое-каких травок, к утру он будет готов, выпьем на дорожку и – с Богом. Как Вам такой расклад?
- Разумно. Быть по сему. Ты, Твердислав, молодчина.
- Ещё бы, прям не сержант – повар. Накормил весь отряд… А сыр был лучшего качества… – пробурчал Амадеус.
- А знаете, какой титул имеют командиры отрядов у неверных? У турок? – спросил барон у собеседников.
Амадеус этого конечно не знал, но не знал и Твердислав.
- Нет, мы в Кастилии только с маврами бились, про нравы прочих сарацин ничего мне не ведомо.
- На их варварском наречии это называется «чорбаджлия». Чорба – это похлёбка. Типа той, которой ты нас потчевал. Правда, понажористее. На бараньем бульоне. Но и у тебя отличная «чорба» получилась. Сухарями сыты бы не были. Так вот. Это слово означает не только повара, который умеет сварить чорбу. Это ещё у них подразумевается как «хранитель котла». То есть тот, кто может нести попечение об отряде. Кормёжка – это просто такой символ.
- Не просто символ, Ваша милость. Не просто.
Оба расхохотались, а Амадеус вежливо улыбнулся.
Крещение духовное
Когда отряд не вернулся на второй день после выступления в лес, отец Петрус всерьёз начал подумывать о том, что лесные варвары расправились с крещёным войском и теперь могут нагрянуть сюда в любой момент. И погубить всех, кого обнаружат здесь.
«И ведь погубят не только тела, но и души!»
Это-то и угнетало нашего доброго пастыря более всего.
И вина за то, что люди погибнут для Жизни Вечной, будет лежать на нём – на нерадивом монахе, который не удосужился окрестить несчастных паганусов.
Твёрдо решив, что тянуть далее некуда, он попросил рыцаря Монтшварца, чтобы тот силами подопечных ему воинов срочно собрал всех ссыльных паганусов и проследил, чтобы все были в сборе.
Единственное, что его огорчало – это то, что Епископ был сейчас не с ними, поэтому некому было совершить так же и миропомазание. Он слышал, что на Востоке Таинство Крещения соединяют с Конфирмацией, то есть Прикреплением к Церкви через миропомазание и Причастие… Но он привык к тому, что всё это должен совершать именно Епископ, поэтому рисковать нарушением канонов не стал.
«Что ж. Стало быть, останутся новокрещаемые и без причастия», – печально размышлял отец Петрус.
«А впрочем», – тут же подумалось ему. – «Мы ещё не на эшафоте. Мы ещё поборемся с нечестивцами! Ещё не известно: кто кого!»
Новокрещаемых собрали в башне-часовне. На всякий случай парочка дюжих воинов стояла тут же – на лестнице. Мало ли что. То ли неистовствовать кто-то начнёт, то ли просто лукавый подучит кого-нибудь из этих несчастных сбежать с Таинства. Впрочем, Бранислав, тоже находившийся среди новокрещаемых, подавал пример благоговейного и даже радостного ожидания Таинства.
Федул стоял тут же, держа в руках охапку белых длинных рубах, в которые следовало облачить будущих воинов Христовых.
В общем, всё прошло честь по чести.
Капеллан уже собирался преподать крест для лобызания и отпустить новокрещённых восвояси, но Федул стал делать какие-то знаки отцу Петрусу, и тот, наконец, вспомнил, что он же не произнёс пастырского слова проповеди.
- Дорогие мои! Что хочу вам сказать. Только что ваши головы окропили святой крещенской водой. Это значит, что с вас смыты всяческие следы былого рабства нечистой силе. Забудьте про сглазы, про порчу, про всякую всячину. Всё! Это более над вами не властвует! Господь-Искупитель освободил всех нас от действия всяких волшебников. И не надо вам больше бояться всякой нечисти.
И ещё раз добавил, чтоб уж до всех дошло:
- Вода крещения смывает печати колдовства. Нечисть над вами более не властна!
Нельзя сказать, что до всех сразу дошёл смысл сказанного. Ещё с меньшей уверенностью можно утверждать, что все приняли услышанное в полноте высокого смысла. Но что-то в душе осталось. Ибо Дух Святой уже заронил там Свои Зёрна Взыскания Правды.
А потому то, что не вместил в себя ум, вмещало сердце.
Не всем удаётся взрастить в себе эти Зёрна, не всякому удаётся даже просто сохранить это сокровище. Но тогда, в самый день крещения, все они – так или иначе – чувствовали нечто особенное. И отец Петрус понимал это. Не знал: что нужно делать, чтобы чувство это сохранялось в бывших паганусах, а ныне – христианах. Но искренне молил Спасителя о том, чтобы Тот устроил всё так, как надо. Чтобы Зёрна прижились и взошли.
А потом выпал снег, первый в этом году.
Земля шевелится
- Земля шевелится! – раздался истошный крик поварихи.
И вправду – прямо посредине дворика перед замком земля подозрительно шевелилась. Затем каким-то образом начал образовываться холмик из извлекаемого грунта – вроде тех, что устраивают кроты, но гораздо больше.
- Смотрите! Снег растаял ровной дорожкой!
И действительно – от шевелящегося холмика широкой ровной полосой подтаял снег. Причём даже в нескольких шагах от полосы он оставался лежать.
Из холмика поднялось небольшое облачко пара. Впрочем, не особенно заметное, поскольку на улице было хоть и зябко, но не студёно, поэтому нечто, видимо, весьма горячее, находившееся под землёй, не настолько нагрело воздух своего подземного хода, чтобы соединение сред как-то о себе заявило столь впечатляющим образом.
Но природным явлением заинтересовались Монтшварц, Теофил и Федул. Воины и жители пограничья особого любопытства пока что не проявляли.
И вдруг холмик зашевелился особо резво, и в прямом смысле из-под земли выглянула морда быка.
Затем морда опять пропала, и вместо неё наружу вылезли две гигантские человеческие руки. Одна из которых сжимала какую-то дубину.
Через несколько мгновений стоявший ближе всех Монтшварц убедился, что в руках у чудовища не просто дубинка, а кистень, бита которого, к тому же, была усеяна шипами.
- Гуннар, это Минотавр, ты должен измотать его! – закричал Теофил, быстро сообразивший – кто именно пожаловал в Замок.
Федул, только что вернувшийся с богослужения, не утратил присутствия Духа Святого, и действия его были очень рациональными, движения – точными. Будто Кто-то руководил им.
Опытный воин мигом поднялся на галерею и выхватил у окаменевшего дозорного арбалет.
В это самое время Монтшварц своим полуторным мечом, недавно выкованным специально для него, пытался нанести чудищу рубящий удар по ноге. Клинок вонзился в ногу монстра, но не отсёк её.
Минотавр обрушил на Монтшварца удар такой силы, что не только его щит был размочален в щепки, но и сам рыцарь покатился кубарем, выронив меч из руки.
Спас его Федул, сумевший сделать исключительно меткий выстрел: болт арбалета попал Минотавру точно в правый глаз. На мгновение гигант остановился, видимо, принимая решение: кого атаковать первым? Поверженного на землю рыцаря или стрелка, так дерзко выступившего против него?..
И бросился на Монтшварца, который уже собирался дотянуться до выроненного меча.
Минотавр наступил ногой на клинок, намереваясь его переломить, что, впрочем, ему не удалось.
Этого мгновения Монтшварцу хватило для того, чтобы вскочить и забежать за колодец. Он так же, как и Теофил, знал подробности легенды о сражении Тесея с чудовищем из Критского лабиринта. Был ли свирепый монстр этим самым Минотавром, по воле злых сил заброшенным к ним в Замок, или же это было что-то другое, думать было некогда: нужно было выжить и, по возможности, победить.
Схватив какую-то длинную жердь, обезоруженный рыцарь нанёс монстру резкий удар тычком, целясь в голову. Тот увернулся и, резко присев, и, широко размахнувшись вытянутой рукой, попытался угодить по противнику. И лишь повреждение зрительного аппарата спасло жизнь Гуннара. Било кистеня, разорвав Монтшварцу накидку, ударилось о камни колодца.
Монтшвар бросился влево, норовя оказаться справа от Минотавра, дабы увечье, нанесённое метким Федулом, обеспечивало бы ему дополнительные шансы.
Ткнув шестом позади пятки левой ноги монстра, Монтшварц попытался сделать подсечку, уперев шест под колено правой ноги противника и резко рванувшись вперёд.
Не тут-то было. Шест, отпружинив от подобных колоннам ног Минотарва, отбросил назад на спину самого рыцаря.
На этот раз Монтшварца спас Бранислав, который запустил топором в морду чудищу – да так ловко, что обух повредил тому и второй глаз.
Впрочем, как уже мог догадаться читатель, эта машина была запущена не в режиме Z, поэтому геймер, управляющий аватаром, никакой травмы не получал. А обозревать поле боя могли не только посредством зрительных приборов, встроенных в «глаза» боевой куклы, но и посредством компьютерной программы симуляции, которая «знала» заранее отсканированную и оцифрованную местность. А за событиями «наблюдала» при посредстве прочих средств – частокола из высококачественных стволов. «Глаза» нужны были постольку поскольку.
И, всё же, Бранислав спас Монтшварца. За те несколько секунд, пока Минотавр восстанавливал координацию, наш рыцарь успел поднять меч. Правой рукой, одетой в толстую кожаную рукавицу, он схватил клинок у крестовины, а левой – сжал массивное навершие-яблоко рукояти. И в этой технике «полумеча» метко вогнал лезвие в левый глаз монстра, провернув его внутри бычьей морды.
В это мгновение по мечу пробежало какое-то голубое сияние, и неприятная сила как будто схватила самого Монтшварца и затрясла.
Он не мог разжать меч, пальцы были сведены судорогой…
Но внезапно всё завершилось.
Подоспели новокрещёные дровосеки и подрубили топорами ноги чудища. И зловещая кукла завалилась на землю, вместе с торчащим из морды мечом, который хотя и искрился, но умертвить храброго рыцаря этим свечением не успел – масса падающего гиганта вырвала из судорожной хватки Монтшварца проводник электрического тока.
Что такое этот Минотавр?
- Дышит!
Монтшварц пришёл в себя, и увидел склонившихся над ним Федула и Теофила, а так же новокрещёных лесорубов, только закончивших превращать Минотавра в кучу бесполезных ошмётков.
Ашкеназ, до смерти перепугавшийся чудищем, уже семенил к ним. Надо сказать, что большинство воинов, остававшихся в замке, тоже чудес героизма не проявляли, и теперь все прятали глаза друг от друга. Ведь, если бы не отвага не утративших присутствие духа вчерашних паганусов, то монстр, победив рыцаря Монтшварца, разделался бы со всем населением Замка поодиночке. Никто в этом даже не сомневался.
Монтшварца под руки отвели в его каморку. Несколько воинов принялись осматривать подкоп, по которому чудище пробралось во двор Замка.
Ашкеназ по пути из своей лачужки в Замок осмотрел останки чудища, но подходить ближе к ним не стал. Побрезговал.
- Скажи, мудрый еврей, что в ваших книгах пишут об этих существах? – Монтшварц, придя в себя, решил расспросить иноверца о том: что было ведомо им, и не известно христианским мудрецам.
- Это – всего-то род идола для толпы. Если под театральным балаганом подразумевать профанацию неких магических мистерий, впечатлениями от которых наполняют свои души те люди, которые не хотят или не могут наполнять души чем-то иным.
- Дорогой Ашкеназ. А Вы – ригорист, – засмеялся Монтшварц.
Аптекарь быстро обработал рану, которая оказалась пустяковым ожогом. Затем стал осматривать кистень Минотавра. Следов каких-то веществ, способных вызвать отравление крови, на шипах гири обнаружено не было. В разговор вмешался Теофил:
- Ашкеназ, по-Вашему, получается так, что театр сводится к двум вещам. Либо к балагану с шутами, которые развлекают невзыскательную публику. Либо к мистериям, участники которой сами себя вводят в экстатическое состояние. Которое кажется им чем-то духовным. Или же они до такой степени морочат сами себя, что бесу уже ничего более не остаётся, кроме того, чтобы взять – и запрыгнуть в эти самые души?
- Ох, молодой человек… Отвык я от богословских диспутов.
В комнату вошла стряпуха и принесла прокипячённые куски тонкой ткани для компресса на раны.
Когда она вышла, аптекарь, собравшись за это время с мыслями, всё-таки, ответил Монтшварцу и Теофилу.
- Я не стану с вами спорить по поводу того, какое место в жизни нашей души занимают искусства. Возможно и вправду – когда мы предаёмся сладким мечтам, душа отдыхает от бремени злобы дня сего. Подобно тому, как наши тела отдыхают, ложась на постели. Ибо если бы не было этих передышек, мы бы просто сломались, как ломается всякая вещь, которую нерадивый хозяин использует, не зная меры.
И повернувшись к Теофилу, сказал, обращая сказанное к нему:
- Прошу заметить: я не касаюсь темы мираклей. Любое воспроизведение того, что не может вместить наш ум… Нет, не стану давать оценок.
- А что не может вместить наш ум?
- Да хотя бы то описание видений Йехезкэля. По-вашему, Иезекииля. Вообще-то, у нас прямо запрещено вслух рассуждать о Меркаве. Меркава – это Колесница из видения. Ну, ладно, тут никого нет. Да мне и быть изгнанному уже дальше некуда. А ваша Инквизиция меня не тронет, ведь я не христианин. Ну, слушайте.
Аптекарь подошёл к двери. Приотворил её. Выглянул. Затем плотно прикрыл.
- Основное отличие толкований Меркавы, то есть Божественной Колесницы, заключается в том, что и у нас, и у вас её принято толковать символически. Иносказательно. Дескать, аллегории и тому подобное. У вас вообще преподносят как прообраз четырёх учеников Иешуа, тех, кто записали вашу священную Книгу. Между тем, некоторые учёные знатоки Писания утверждают, что там всё не так уж просто. У вас существа, которых мы называем Хаййот ка-кадош, изображаются в виде Тельца, Льва, Орла и Человека. А у нас не так. У нас считается, что каждый из существ Хаййот ка-кадош мог казаться то львом, то тельцом, то орлом, то человеком. Посмотришь так – вроде, орёл, посмотришь эдак – нет, человек. И так далее. Каждый. Далее, огненные «колёса» этой Меркавы никак видимым образом не прикреплены, а вращаются сами по себе. И всё это – в ореоле разумного пламени. То есть ангелов-серафимов.
И тут же добавил.
- Я себе это представить не могу. И не хочу. Не всё может вместить человеческое сознание.
- Но ведь это пугало, которого победили наши местные Тесеи, – при этих словах Теофила Монтшварц усмехнулся, – это вовсе не изображение небесного Тельца…
- А что оно символизирует, это существо? – спросил Монтшварц студента.
- Победа животных инстинктов над разумом. Дионисийское начало. С точки зрения философии – путь постижения чего бы то ни было не через разум, а через сферу чувств.
- Вот видишь, Ашкеназ, – обратился Монтшварц к еврею. – Если что-то невозможно описать словами, то это не значит, что это в принципе невозможно вместить в сознание. Просто осмысляться будет иначе.
- Я не тороплюсь превратиться в безумца. Ещё успеется, – отшутился аптекарь.
Возвращение триумфаторов. Лабиринты
Наконец, из лесу вернулся отряд.
Монтшварц к указанному времени чувствовал себя уже вполне, поэтому сам вышел встречать воинов.
Барон, узнав о вылазке вражеских созданий из подземного хода, строго-настрого приказал воинам немедленно установить караул как в месте, из которого выбрался поверженный минотавр, так и в подземном ходе, выкопанном нашими героическими штрафниками. Кстати, самого землекопа и поставили старшим в карауле. К стражникам, следившим за норой, отправился Твердислав.
Надо сказать, что воины с пониманием отнеслись к неожиданным строгостям. Ведь торжество по случаю разгрома лесных воинов может дорого стоить, если бдительность будет утрачена и супостат повторит вылазку. Старались даже разговаривать вполголоса, прислушиваясь к земле: не раздаётся ли из под неё нечто подозрительное?
Барон с сыном, Монтшварц, Епископ, отец Петрус, Софоклис, студенты, а также приглашённый Федул собрались в главной комнате нового каменного Замка, зале, служившей одновременно и новым кабинетом барона. Конечно же, комната не была похожа на те торжественные залы, которые обычно встречаются в замках титулованных особ, но, всё-таки, что-то было тут такое, что сразу говорило о том, что это – не простое помещение.
Внешне комната выглядела так.
Поднимаясь по лестнице с первого этажа, где располагалась кухня и трапезная, попадали на площадку, с которой было два выхода. Первый – по винтовой лестнице вверх на довольно высокую башенку; второй – на балкон-бретеш, нависавший над подступом к западной стене замка. Причём бретеш был выполнен не в виде небольшого выступа-эркера, подобного тому, какой строят прямо над входом в укрепление, а именно как длинный балкон. А уже пройдя по балкону в направлении юга можно было, наконец, войти в залу.
Зала представляла собою прямоугольное помещение размером примерно двадцать шагов на десять. Две стены – южная и северная – были глухими. Южная стена обогревалась за счёт того, что в ней проходил дымоход от кухонной печи. А к северной стене был пристроен камин, который барон разжигал либо для дополнительного обогрева, либо – когда было у него чрезмерно меланхолическое настроение, а заниматься капустой было не по сезону.
Над камином помещено было Распятие, вырезанное из дуба Федулом, который оказался не только чучельником и каллиграфом, но ещё и краснодеревщиком. С обеих сторон камина на стене висели географические карты. На одной более-менее правдоподобно изображались земли Ордена, а также прилегавшие к этим землям соседние княжества и герцогства, а вторая представляла собою уже упоминавшуюся в нашем повествовании карту «Mappa mundi», которая не могла дать особенно много информации для путешественников, но была своего рода «иконой обитаемых людьми земель нашего мира».
На южной стене висел огромный гобелен, являющийся, без сомнения, подлинным произведением искусства. Это была не какая-то там шпалера с вытканными угловатыми персонажами, оскорблявшими эстетическое чувство Иеремии. Нет – это было воспроизведение книжной миниатюры «Видение Нового Иерусалима» из известной испанской рукописи комментариев к Апокалипсису.
У стены стояла широкая скамья, служившая Иеремии солдатским ложем. Стена, как уже оповещали внимательного читателя, была тёплой, ложе – жёстким, воздух в зале – прохладным. Словом, барон создал именно такие условия, чтобы отдых лёжа был именно отдыхом, а вовсе не местом искушений, когда бес сладострастия норовит вонзить своё жало под ребро обладателя «серебра в бороде».
Рядом со скамьёй стоял сундук с имуществом, где наряду с праздничной одеждой сложены были книги, составившие компанию лютне.
В центре комнаты стоял стол с двумя лавками по сторонам, а так же креслом во главе его. Кресло стояло спиной к камину и картам, лицом к «Видению Нового Иерусалима».
Во главе стола усадили Епископа.
- Минотавр… Это чудовище из Лабиринта пожаловало на свет Божий, – начал Гросс Шпигель. – Неужели язычники решили перейти Рубикон и всерьёз приступить к вторжению в края земель Креста?
- Что такое вообще Лабиринт? – начал Барон. – Некое средостение между мирами. Пространство, которое останавливает неудержимый поток существ падшего мира, устремляющихся в наш мир.
- Не останавливает, а, скорее, приостанавливает, – аккуратно поправил отца Свен.
- Да, конечно, приостанавливает, заставляя петлять по причудливым коридорам, дабы отнять у них часть разрушительной силы, – согласился Иеремия.
- Энергия утрачивается по мере умаления скорости перемещения. Этот закон всем хорошо известен, – вставил Софоклис.
- Но и нас, смертных, мистический лабиринт ограждает от общения с миром по ту сторону, – Епископ напомнил собравшимся о промыслительности существования Лабиринта.
- Что знаем мы о лабиринтах, кроме мифа о Минотавре и, кроме того, что рыбаки устраивают хитроумные ловушки? – риторически вопросил барон.
- «Город Иерихон имел форму, подобную луне», – вдруг промолвил Федул.
Все, кроме барона, изумлённо посмотрели на него.
- Я только что процитировал вам кое-что из того текста, который меня благословил соскоблить Его милость сеньор Иеремия…
- И ты всё соскоблил??
- Всё.
Теофил порывисто вскочил и с укоризной глянул на епископа, дескать: «вот, до чего доводит нас этот страх перед Священной Канцелярией! Теряем драгоценные документы!»
- Но кое-что я записал, – утешил слушателей Федул. – К примеру то, что текст, посвящённый разрушению Иерихона был почему-то записан не в виде столбцов, а как-то странно: строки свивались спиралью. И получалось нечто загадочное. Иерихон – это Луна, и это – Лабиринт. Лабиринт, по своей форме напоминающий те сооружения, которое моряки из полночных краёв сооружают на островах, которые полностью уходят под воду во время прилива. И рыбы после отлива остаются в этих рукотворных каналах, не в силу выбраться оттуда в открытое море. И если рыбаки приплывут на своей лодке до наступления нового прилива, то угодившие в лабиринт рыбы становятся добычей… Да я скопировал эту страницу…
- Немедленно неси! – Теофил, увлечённый внезапно возникшими в его сознании ассоциациями, похоже, потерял всякие представления о приличиях.
- Да, Федул, пожалуйста, принеси копию этого любопытного документа, –распорядился Гросс Шпигель.
Затем обратился к барону:
- Ваша милость, что Вы скажете на то, чтобы позвать вашего аптекаря? Возможно, мне нужно будет кое о чём проконсультироваться с ним.
Монтшварц выглянул в окно и кликнул Ашкеназа. Аптекаря долго ждать не пришлось, ибо он коротал время, составив компанию воинам, охранявшим «нору» во дворе замка.
Между тем Федул принёс небольшой свиток, в который мелким почерком были перенесены некие фрагменты текстов и рисунки, в том числе и записи, интересовавшие собравшихся.
- Итак, что мы видим, – комментировал Епископ. – Рисунок окружён надписью: «Urbs Iericho Lune Fuit Assimilata Figure»: «Город Иерихон имел форму, подобную луне». Ашкеназ, что скажешь на это?
- То, что Йерихо связывают с Луной, можно легко объяснить, – начал аптекарь. – В древнееврейском языке это однокоренные слова: «Йерихо» и «Йарех», луна, имеющие общий корень «йхр». Название города происходит от слова «Луна», следовательно, Иерихон означает «Лунный город». Вот мы видим семь кругов, стало быть, шесть стен, а вот алым цветом то, что культурные люди назвали бы «нитью Ариадны». Но в данном случае – это нить блудницы Раав, которая спрятала лазутчиков в своём доме. Конечно, в данном случае не нить, а верёвка. Да вот это и написано, хотя Вы, Федул, копируя наши древние письмена, перерисовали буквы не совсем точно. Впрочем, скорее всего, Вашей вины в том нет… Я вижу тут даже латинская надпись почему-то с ошибками. Ну, вот. Смотрите:
Все склонились.
- Рядом с лабиринтом помещены слова «Uruem Gericho». То есть «Urbem Jericho». «Город Иерихон». Но, как видим, написано с ошибками. А Федул, видимо, решил скопировать всё в точности, полагая, что даже в неправильном написании может содержаться некий тайный смысл.
- И какой во всём этом смысл? – впервые подал голос Монтшварц.
Ашкеназ призадумался, а тишину нарушил Гросс Шпигель:
- Лабиринт — символ жизни. Человек должен суметь правильно выбрать путь. Каждое ответвление может быть ступенью к Небесному Иерусалиму, а может быть закоулочком, приводящим в тупик рабства какому-то из грехов. Во всяком случае, в соборе Шартра лабиринт, выложенный мозаикой на полу, толкуется именно так. Причём, некоторые благочестивые простецы понимали это чересчур буквально. Полагали, что спасение души связано с ритуалом проползания на коленях по этому лабиринту… Надо было видеть горе иных бедолаг, которые приползали в итоге не к символическому изображению Небесного Иерусалима, но к надписи, обозначающей некий порок… М-да, не до шуток.
Епископ горько усмехнулся.
- На самом деле символизм очень глубок. Двигаясь по белой линии, необходимо прийти в центр… И мы довольно быстро оказываемся в непосредственной близости от центра. Близко, но не попадаем в него. Продолжаем движение. Двигаясь дальше, мы всё дальше и дальше удаляемся от центра. Пока не оказываемся на самом дальнем радиусе. И здесь, в ситуации максимального удаления, вдруг оказывается, что остаётся сделать совсем немного поворотов – и мы достигнем центра. Смысл прост: начиная поиск Бога, человек довольно быстро впадает в иллюзию, что он уже достиг цели. Однако, впереди долгий, тернистый – в данном случае запутанный и извилистый – путь. И когда уже кажется, будто надежды потеряны и мы утратили всякую связь с Господом, что Он нас, якобы, позабыл, вот тут и выясняется, что Он близко. Он совсем рядом!
Все присутствующие, включая аптекаря, были растроганы горячей проповедью Гросс Шпигеля. И лишь Гуннар Монтшварц, казалось, не разделял всеобщего воодушевления.
- Что же касается данного изображения, то совершенно очевидно, что в этом иудейском документе мы, по всей видимости, имеем дело с иной символикой. Тут именно путь к дому блудницы Раав в Иерихоне, а вовсе не путь в Небесный Иерусалим. Тут некая символика защиты и преодоления охраны некоего укреплённого места. Хотя, возможно, толкования отцов из собора в Шартре можно приложить и к военной тактике и стратегии. Мы очень близки к вражескому лагерю. И они очень близко от нас. Больше нас не разделяет таинственный Лес. Теперь мы знаем, что в любой момент они могут появиться не только перед стенами Замка, но и внутри наших стен. И никакой блудницы Раав с её красной верёвкой не нужно для этого. Мы видели таинственные порталы и в доме армян, и в священной роще, и на холме в лесу. И, наконец, мы знаем, что один из таких порталов находится буквально в сотне-другой шагов от этого места, где мы с вами, господа, изволим богословствовать. Но это так же означает и то, что они так же легко могут быть атакованы нами, как и мы – ими. Стало быть, дело за малым – нам самим следует подготовиться к штурму их твердыни. Не дожидаясь, когда они накопят силы для очередной вылазки против нас.
Епископ хотел было что-то дополнить, но, понимая, насколько измождены рыцари, ограничился кратким благословением. А сам решил как следует поразмыслить над темой лабиринта. И вернуться к исследованию Книги Снов.
Ниточка Раав
На следующий день, после того, как несколько угас боевой пыл, и начала брать своё накопившаяся усталость, усиленная неудачей, наши герои собрались вновь.
Поводом для встречи стала как раз упомянутая неудача.
С самого раннего утра Монтшварц, Свен, Бранислав, Твердислав и отец Петрус вознамерились сделать вылазку прямо в логово противника. Да, именно в логово – в выражениях наши воины не стеснялись.
Для этого решено было воспользоваться выкопанным подземным ходом. Ход был достаточно просторным и, к тому же, с укреплёнными сводами. Инженерная работа, что и говорить!
Плана никакого не было и в помине. Все были в каком-то опьянении от успехов предыдущих схваток. И теперь, взяв благословение Епископа, решили отворить врата и ворваться в ту часть лабиринта, которая должна была, по идее, привести к цели.
Цель была близка, но оказалась недостижимой.
Ворота не открывались, какие бы мелодии не наигрывал Свен на своей лютне.
Теперь Монтшварц рассказывал обо всех этих деталях неудачной вылазки Иеремии, Гросс Шпигелю, Софоклису и студентам, а Свен иногда дополнял его рассказ некими саркастическими дополнениями.
- Завершая поиск путей во вражеский стан, мы были ослеплены иллюзией, что цель близка, – как бы декламировал сын барона. – Так что впереди – снова тернистый и извилистый путь. И разница между нашим путём и лабиринтом Шартра в том, что когда мы придём в отчаяние, некому будет подать нам надежду. Ибо ищем мы не Спасителя, а, скорее, его противника.
- Во-первых, сын мой, – ответил Епископ, – ищем мы не врага спасения, а некоторую группу людей, служащих противнику Спасения. Людей, которых мы можем – с Божией помощью – сокрушать. Никогда не забывайте о тех победах, которые уже одержаны. Во-вторых, если с нами Бог, то Он непременно укажет на верный путь. На какую-нибудь необходимую для верного маршрута «Нить блудницы Раав».
- Да, Ваше преосвященство, весьма остроумно, – вздохнул Монтшварц. – Полагаю, что сейчас настало время заняться попыткой свести все известные нам данные о входах-выходах из миров с написанным в Книге Снов. Если удастся воспроизвести карту, будем, по крайней мере, знать – где ещё имеются лазейки.
- Я выписал координаты этих, как Вы выразились, «лазеек», и попробовал реконструировать саму координатную плоскость. Часть плоскости. Вот, посмотрите, что получается.
Епископ положил лист на стол.
- Вот эти две совсем рядом. Видимо, это та «лазейка» в лесу на холме, которую мы считаем основной, а относительно неподалёку – та, в нашем лагере. Вот ещё две в сторонке, примерно так же близки друг к другу. Почему не посчитать, что одна из них – это «лаз» в священной роще паганусов, а рядом с ней – переход, врата в который мы обнаружили в жилище армянина. Полагаю, что расстояние от Города до рощи примерно такое же, как от нас тут – до холма в лесу. Следовательно, можно предположить, что эти точки соответствуют именно этим местам. Стало быть, достаточно изменить эту схему в соответствии с масштабом географической карты, совместить точки с пунктами на карте, то мы узнаем – где находятся оставшиеся «лазейки».
- За чем же дело стало? Карты есть. Полагаю, нам сейчас нужна карта, изображающая течения рек и очертания горных хребтов, а не неких сакральных смыслов, поэтому вполне сгодится именно эта карта.
Барон снял со стены карту земель Ордена и положил её на стол. После несложных расчётов выяснилось следующее:
- Пятая и шестая точки находятся здесь. А ведь наша Петра как раз родом из этих мест! – воскликнул Иеремия. – Их замок примерно тут.
- Да и я сам тоже родом примерно оттуда. – ошарашил собравшихся Монтшварц. Ведь доселе ничего и никогда он не говорил о себе.
Больше, впрочем, он не проронил ни слова.
Епископ почувствовал, что сложилась какое-то неловкое положение, поэтому перевёл тему в иное русло.
- Сегодня ночью я немного занялся книгой. Да, дорогой Свен, дерзнул заняться самостоятельно. Полагаю, хватит сил мало-помалу вгрызаться в её тайны и без своеобразной подстраховки, безусловно необходимой исследователю сего явления. Так вот. Имел видение некоего града, видимо, легендарного Иерихона. И лабиринт воспринял достаточно буквально. Но не как хитроумные проулочки с тупиками и разветвлениями, а как движение вдоль стен. Будто в каком-то исполинском коридоре. Видимо, тут был некий намёк на то, что переходя из одного мира в иные миры, мы не выскакиваем как будто сквозь врата в другое помещение, или, скажем, вон из дома наружу… А как будто выходим из одних врат – и оказываемся в то ли коридоре, то ли тоннеле. И чтобы выйти к нужному месту, приходится брести и брести. В ожидании нужного поворота. Да и как отличить: где «нужный» поворот, а где поворот в тупик? Как тут без нити Ариадны. Или, хотя бы то, верёвки Раав…
Две новости
Утром Монтшварц тормошил Свена совершенно бесцеремонно.
- Свен. Беда.
- Что такое?!
- Есть две новости.
- Плохая и хорошая?
- Нет. Просто плохая и ужасно плохая.
- Не томи!
- Епископ опять сам изучал Книгу. Сам. И на этот раз Книга пленила его.
- И что с ним?
- Застыл в полном оцепенении. Ни на что не откликается. Глаза стеклянные. Но дышит. Зеркальце запотевает, если держать перед устами.
- Это и есть ужасно плохая новость?
- Нет, это просто плохая. Ужасно плохую принёс гонец из Ордена: в городе внезапно начался мор.
- Чума?
- Пока не понятно, что за напасть. Много умерших непонятно от чего. Гонец рассказывал истории о неких странных существах с обличьями, похожими на насекомых. Ростом с людей, в белых одеяниях, а вместо головы какие-то шарообразные морды. Якобы принесли они какие-то металлические сосуды, из которых валил то ли пар, то ли чад. А потом начался мор. Пойдём, отец твой собирает совет, там сам у гонца и выведаешь все подробности.
«Петра!»
Это было первой мыслью Свена, и мысль эта его больше не отпускала.
КОНЕЦ ДЕВЯТОЙ ЧАСТИ
