ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
«ЧЁРНАЯ ГЛАДКАЯ СТЕНА»
В подземелье у Боба
Жизнь на Пограничье закипела. Каменные стены подрастали день ото дня. Уже приютились вдоль них новые домишки мастеров и тех паганусов, которые не разбежались за время работ. Но большинству новое житьё пришлось вполне себе по душе.
Сержант Твердослав регулярно муштровал бойцов. Участились выезды патрулей. Возглавлял их зачастую Монтшварц. Точнее сказать, в замке ему спокойно не сиделось, и, всякий раз, когда отправлялся отряд в патрулирование, он выезжал вместе с ним — если, конечно, ему позволяла дающая знать о себе всё никак не заживающая рана.
Амадеус чувствовал себя прекрасно. Он разъезжал по приграничному городку с видом высокопоставленного сеньора, приставая время от времени то к Монтшварцу, то к мастерам, а то и наставляя паганусов. И если в обществе Монтшварца он предпочитал помалкивать, слушая элегии рыцаря, и являя собою образ понимающего собеседника, способного немного пофилософствовать о бытии мира сего, то с народом он вёл себя иначе. Подходя или проезжая мимо трудящихся мастеров, он благосклонно их подбадривал и делал какие-нибудь назидательные высказывания касательно важности их работ и их ответственности перед властителями непосредственно и государством в целом. И никто не мог и подумать, что перед ними ссыльный. О, нет! Ставленник самого Его Высокопреосвященства Епископа, не иначе!
Не то был Теофил. У него болела душа по монастырской библиотеке, где он мог погружаться в тщательное изучение трудов отцов Церкви. И он с горестью расхаживал по крепостным стенам, глядя вдаль, на тлеющий и чадящий едким дымом лес, или возводил очи горе, или смотрел назад – туда, где стоит его родной город и монастырь. Некоторое понимание он находил в обществе Федула, который, отрываясь от работы над переписыванием Статута, вместе с Теофилом начинал богословствовать.
Тосковал по родному городу не один Теофил. Все мысли Свена находились там же. Раньше он большую часть времени проводил со своим отцом, который, предаваясь тяжким раздумьям, нуждался в понимающем слушателе. Сейчас же барон был всецело поглощён стройкой на Пограничье и новым объёмом забот. Когда же выдавался свободный момент, то разговор не вязался, потому что вспоминать о доме барон не любил, а Свен только о нём и вспоминал. О Петре...
И о книге.
А потому он с нетерпением ждал повода, чтобы снова съездить домой.
И повод вскоре появился.
Вы, конечно, помните арбалетчика Роберта, получившего послушание выкопать подземный ход? Именно с ним и связано то, что послужило причиной срочной поездки молодого рыцаря к старому Епископу.
Роберт продолжал копать. Постепенно он вновь становился тем жизнерадостным балагуром Бобом, каким мы помним его по самому началу истории экспедиции отряда арбалетчиков в Лес, столь трагично завершившейся. От всего отряда тогда выжили только они двое: Роберт и Федул.
Роберт был настолько потрясён молниеносным – нет, не сражением, но избиением товарищей, что казалось этот яд ужаса убьёт в нём навсегда способность уважать себя и смотреть в глаза людям. Дело-то было не в страшных картинах битвы, в пылу сражения восприятие человека – по милости Создателя – притупляется, иначе ни одно нормальное сердце не выдержало бы всего этого окаянства. Дело в том леденящем холоде, который тогда парализовал душу, казалось, безвозвратно истребив в ней всё то доброе, что и составляло существо его души.
Но время шло. И размеренная физическая работа делала своё дело.
Он вновь учился смеяться и радоваться самым простым и обыденным вещам. Вот только седина никуда не исчезала, а глаз всё так же продолжал дёргаться нервным тиком.
Когда, наконец, ежедневный объём работы оканчивался, можно было пойти в прилепившийся между домиком пекаря и лачугой аптекаря кабачок, организованный одной предприимчивой вдовушкой, переселившейся сюда из города. Там всегда можно было за сущие гроши выпить кружку-другую в компании отдыхавших после утомительной муштры молодых воинов. Телу – отдых, языку – простор! Но разговоры в двадцатый раз об одном и том же, а также одни и те же анекдоты наскучили как Бобу, так и его собутыльникам.
Поговорить со старым товарищем Федулом… Так нет же.
Федул и раньше был погружён в свои миры, и разговаривал лишь с немногочисленными мастерами обработки кожи или работниками скрипториев. А теперь – после двух потрясений: резни в Лесу и оглушения лазутчиком, который к нравственным терзаниям добавил ещё и боли от сотрясения головы физического – Федул и вовсе замкнулся.
Нет, Федул, был совсем никудышним собеседником для Боба. Ни о чём простом и житейском с ним поговорить было просто невозможно. Знай всё одно и то же: о Небесах, да о страхе Божьем, да о происках лукавых духов.
В общем, не тот случай, чтобы утешить себя возможностью вволю поразглагольствовать.
Но, несмотря на всё это, Боб его навещал весьма регулярно. Надо же было его как-то отвлекать от выскабливания своих пергаментов!
А то сидит там, пергаменты свои скоблит, бедолага. Раньше хоть чучела мастерил, всё ж занятнее было – и ему, и людям!
И вот в один из будничных дней Боб как всегда копал. На поверхности моросил противный дождик, а тут, в подземном тоннеле, было сухо и хорошо. Прокопал он уже довольно много, ведь после того, как к нему был приставлен помощник, вывозивший из подземелья тележки с вынутой породой, дело пошло несравненно веселее.
Помощником стал Бранислав – тот самый паганус, который сражался с псом Свена, Малышом. Но был прощён и даже привезён из глуши сюда, в цивилизацию.
Бобу доставляло неописуемое интеллектуальное удовольствие беседовать с паганусом и повышать умственный уровень своего помощника.
- Вот что ты, Браниславушка, в жизни видел, кроме своей дыры!? О чём ты слышал, кроме басен колдуна да бабьих сплетен?..
В последнее время пошла что-то довольно прочная порода, и работу лопатой приходилось чередовать с утомительной работой киркой. И Боб решил немного передохнуть, заодно свершив доброе дело просвещения язычника.
- А ведь столько создано великих произведений, наполнивших сокровищницу мировой культуры! – эту фразу он слыхал от барона и выучил её наизусть. – Вот взять, к примеру, наследие Древней Эллады.
Бранислав тоже уселся на пол пещеры, чтобы быть, всё-таки, немного пониже такого высокообразованного землекопа, каким был для него арбалетчик Роберт.
- Великий Омир создал бессмертное произведение о штурме замка Троя. И знаешь: как данайские рыцари захватили твердыню? Думаешь подкопами да штурмами?
Паганус, не имевший никакого понятия ни о штурмах, ни о подкопах, лишь почтительно кивал такому умному собеседнику, с которым его свела Судьба.
- А вот и нет! Ни подкопы, ни штурмы ни к чему не приводили. Поскольку рыцарь Зигфрид, руководивший обороной замка, в молодости искупался в крови Дракона, а потому был неуязвим и мудр.
Не беда, что Роберт перепутал Ахилла с Зигфридом: в принципе, сюжет был похожим, а история не теряла в занимательности.
- Но и данайские рыцари были не дураки. Они построили огромного деревянного коня и сами залезли внутрь этой машины. А воины из вспомогательных отрядов – ну, те, кто обслуживал баллисты, катапульты, всякие осадные машины, – они подкатили коня к стенам крепости, а сами погрузились на свои ладьи и отчалили. А Зигфрид увидел коня и говорит: «Давайте его столкнём в море или спалим огнём! Мало ли что?», но другие рыцари говорят ему: «Зачем сжигать такого хорошего коня? Смотри, Зигфрид, колёса такие прочные, можно их снять и приладить к каким-нибудь повозкам. А доски-то какие? Нам строительный материал теперь нужен после осады. Давай лучше закатим этого коня внутрь замка!» Сказано-сделано. Конь не пролезал в ворота, разобрали часть стены, вкатили. И пошли отдыхать.
Боб вскочил с места, воскликнув с невероятной болью в голосе:
- Представляешь, Бранислав!? Какие глупцы! Ну, что вам стоило разобрать коня за пределами замка и внести уже доски и все механизмы внутренние потом, через ворота – как делают все нормальные люди! Но нет. А что ты хочешь, паганус. Такие же безбожники были, как твой колдун. Вот и недоставало им разума. Да ты присаживайся! Это у меня патетика такая. Трагическая, – и ещё раз добавил, чтоб Бранислав не сомневался: – Патетика!
Взял в руки заступ и в сердцах вонзил его в грунт.
- И что бы ты думал? Ночью данайские рыцари открыли люк. Выдвинули лесенку, спустились во двор замка. Двое закололи стражников у ворот, ещё двое – прокрались на донжон и перебили дозорных. Ещё двое – перебили воинов, которые охраняли колокольню. Ударили условленным колокольным боем, подавая сигнал, что дело сделано, отворили ворота… И всё. Твердыня была взята, всех перебили…
- А воина, который укреплён был кровью Дракона? – робко спросил Бранислав, который, конечно же, вовсе не был глупым. Просто эрудиции ему пока что не хватало. – Что стало с тем рыцарем?
- Ага. Молодец. Внимательно слушаешь. Будет из тебя толк, непременно будет. Так вот. Зигфрид, когда убил Дракона, попробовал его кровь. Ну, безбожник, что с него взять! Не знал, что кровь пить – грех. Вы-то, небось, тоже не брезговали? Нечестивцы. Так вот. Когда он попробовал кровь Дракона, то сразу стал понимать язык птиц. И услыхал, что птицы друг дружке рассказывают о том, что если искупаться в крови Дракона, то такой станет неуязвимым. Зигфрид так и поступил. Но когда он уже опускался в ручей, образованный истекавшей из чудовища крови, ему на спину приклеился опавший с клёна листочек, и вышло так, что на спине у него оставалось одно место, уязвимое для вражеского оружия.
- А как рыцарь, который его поразил, узнал о том: где это место? То, которое не было окроплено кровью Дракона?
- Молодец! Какой же всё-таки ты умный человек! На том месте был шрам от ожога. Когда Зигфрид украл царицу Елену, за ним устремились в погоню эллины на галере. А на галере был установлен огнеметательный сифон. И когда струя огня ударила в Зигфрида, стоявшего на корме той ладьи, на которой он увозил царицу Елену, то его кожа оказалась нечувствительной к огню. Он прыгнул на нос настигавшей их галеры, перебил воинов, начал ломать машину огнеметательную, но что-то взорвалось, и огонь опалил ему спину. И на том месте, где когда-то был приклеен опавший листик, вздулся ожог. А поскольку эллинские воины не носили кольчуг, но облачены были в панцирные латы, то спина его оставалась голой, и когда противник увидел на спине Зигфрида следы от ожога, он всё понял. И точно метнул ротик. Погубивший величайшего рыцаря, победителя в турнирах и всё такое прочее. Понял? Дошло, наконец? Вот так. Поработаешь со мной, станешь культурным человеком. Ну, отдохнули, давай дальше работать.
Порода давалась нелегко. Снова и снова приходилось Бобу хвататься за кирку, а потом заступом наполнять тележку, которую Бранислав вывозил наружу
– И что это за порода такая пошла? Пёс её знает... А ну давай ещё разок... Раз, раз, ещё раз... И сколько там ещё до пещеры этой осталось? Ну, так, если прикинуть... Эээ, сколько ж мы ещё здесь копаться будем? Аки кроты подземельные, хе-хе... Федул ещё заладил, мол, провинился де ты, так вот со смирением и переноси, так Богу, вишь, угодно. А я что — крот что ли? Я чай на свет Божий глядеть хочу, а не до Тартара копать... Не, ну тут поближе будет... До пещеры то... Всё равно!.. А хотя прав Федул... Всё ж лучше, чем в гости к Святому Трибуналу... Ладно, что уж там... Потерплю... Докопаюсь... Да что так трудно копать стало? А ну его вот так! Раз, раз, ещё... Ой!
Кирка отскочила.
«Что такое??»
Боб ударил чуть в сторону. Отпал кусок породы и оголил какой-то чёрный материал. Боб стал отрабатывать вокруг, и вскоре оголился участок чёрной стены.
«Что такое?.. А! Может то самое вулканическое стекло? Как там его: об-си-ди-ан. Или нет... Что-то больно уж слишком гладко да ровно. Да так ли прочен? Хм...»
Боб призадумался.
«Ну, раз уж такое непробиваемое дело пошло, то пойду-ка я навещу богослова, похвастаюсь находкой. А там уж обкапывать видать надо будет...»
– Эй, Бранислав!
– А?
– Давай, подбирай и увози, а я отлучусь.
– Ага.
Боб выбрался из подземного хода, отряхнул одежду. Отдышался пусть и сырым от дождя, но, всё же, свежим воздухом поверхности. И направился в «скрипторию».
Федул как обычно склонён над книгой.
– Буди здрав, приятель!
– А, Роберт! Что-то ты сегодня раньше обычного.
– Есть такое. Видишь ли, друг ты мой любезный, докопались мы с паганусом невесть до чего.
– До чего же именно?
– До чёрной гладкой стены, которую не берёт кирка! – Боб постарался произнести эти слова с выражением, чтобы впечатлить товарища-«богослова», которого он считал по умственному развитию даже… немного выше себя самого.
– Да неужто?
– Ей, ей, – Боб хотел сказать что-то ещё, но передумал. – Ладно, пошёл я, а то вон твой Теофил идёт.
При Теофиле Боб помалкивал, ибо понимал, что хотя молодой студент и деликатен, и никогда не выставляет Боба на посмешище, но его аккуратные замечания и уточнения, которые тот иногда вставлял, комментируя рассказы Боба, могли подорвать авторитет Роберта в глазах молодых и необразованных солдат. А тем паче – в глазах Бранислава, который считал Боба «учителем».
– До встречи.
– Бывай.
Федул отставил свою работу и задумался.
«Чёрная гладкая стена... Где-то я это уже слышал... Или читал?»
– Pax vobiscum![1]
– Спаси Господи, друг Теофил, шалом алейхем![2]
Обменявшись приветствиями на библейских языках, молитвенники обнялись.
– Что это Роберт сегодня рано так зашёл? – спросил Теофил.
– Да, видишь ли, докопался он, говорит, до какой-то чёрной стены, гладкой...
– Что!? – воскликнул Теофил.
– Что?? – встрепенулся Федул.
– «Чёрная гладкая стена» – так он и сказал?
– Да...
– Но такая же была обнаружена в доме армянина Хачатура! Чёрная гладкая стена с неотворяемой дверью! И эта стена может стать «Троянским конём»…
- В каком смысле?
- Что такое «Троянский конь»? Это некие условия, облегчающие врагу проникнуть внутрь недосягаемой для него территории… Причём эти условия создаём мы сами. Эллины сами в Трою заволокли коварное сооружение, внутри которого были лазутчики. А мы, если откроем дверь в чёрной стене, дадим возможность врагу заходить в нашу твердыню как к себе домой.
Федул не понимал: причём тут Гомер с его «Троянским конём», но понял, что речь идёт о чём-то исключительно важном.
– Федул, нужно сообщить об этом барону. И немедленно! – Теофил выскочил из «скриптории» даже не попрощавшись...
Снова в Обители
На пюпитре перед епископом Гросс Шпигелем лежала раскрытая книга.
Он не торопился углубляться, памятуя о предупреждениях, высказанных Свеном ещё тогда, когда впервые увидел её. Теперь он смотрел на молодого рыцаря, который прибыл с Пограничья, дабы известить о находке, которая показалась всем исключительно важной.
Однако, ещё до того, как дело дошло до описания находки, он уже успел немало озадачить Епископа рассказом о ночной схватке по пути из Города в Пограничье. О появившемся из дупла существе из плоти, но без крови. Том самом, которого Монтшварц поразил своим кинжалом, и которого Свен пришпилил к стволу священного Храста, поранив себе руку раскалённым металлом.
Он уже намеревался было начать чтение, поставив на караул своего сознания Свена, но что-то останавливало его.
- Скажи, Свен, часто ли тебя искушает нечистый? И в чём проявляются его лукавые происки? – и, выждав, добавил: – Я сейчас не о помыслах, а о видениях.
- После этой схватки с существом из Леса видения мучают меня каждую ночь.
Гросс Шпигель взял в руки чётки и углубился в умную молитву.
- Всё начинается всегда одинаково, – продолжал Свен. – Одинаково совершенно. Пещера. Дым. Закрытая галерея. Затем – чёрная, гладко отполированная плита, которая становится прозрачной и каким-то неведомым образом, как это всегда бывает в снах, я уже оказываюсь рядом с существами того мира. Это, скорее всего, люди, а не человекоподобные бестии.
- А ты видел мир невидимых бестий? – аккуратно спросил епископ.
- Нет. Слава Богу, мир тот закрыт от моего взора. Но в книгах нередко изображаются загадочные существа, которые, видимо, и есть обличья бесов. То есть если они живут где-то рядом с нами, но не в нашем мире, то проникая к нам в мир, они должны надевать какую-то одежду или доспехи. И эти одежды могут иметь внешний вид того существа, кого мы называем фавном. Или того, кого мы называем минотавром.
- У кого из святых отцов ты прочитал это, Свен?
Молодой рыцарь молчал.
- Мальчик мой, я не инквизитор. Ты говоришь очень серьёзные вещи. Если тебе открываются такие глубины аскетической мудрости, то нужно быть уверенным, что открывается сие самим Спасителем, а вовсе не врагом нашего спасения.
- Владыко, сейчас я не испытываю ни трепета, ни дерзости, ни подавленности. Мой дух спокоен и мирен. Разве не Вы учили меня критериям истинности духовного состояния?
- Хорошо, Свен. Продолжай, пожалуйста.
- Так вот, существа, которые обитают в неком мире, находящемся бок о бок с нашим, вряд ли выглядят так, будто и они тоже являются Образами Божьими. Как люди. Возможно, они вообще похожи на отвратительных членистоногих, скорпионов, комаров… Возможно, они – какая-то жижа или дым. Субстанция, которая облекается в одежды загадочных существ из бестиариев, чтобы соприкасаться с нами.
- А те существа похожи на людей…
- Да, владыко, они похожи на людей. Они и есть люди.
- И чем они заняты?
- Они ищут возможности проникать в наш мир, облачив свои души в одежды этих воинов Леса.
- С какой целью?
- Не знаю. Они вели какие-то непонятные разговоры, из которых я понял только то, что главный их великан, похожий на евнуха, учит их устраивать засады на воинов Креста, но не убивать, а калечить и брать в плен.
- Зачем?
- Дабы затем пытать и приносить в жертву своим идолам.
Епископ вновь надолго погрузился в раздумья.
Затем, как будто очнувшись:
- Да, а что за срочное сообщение о находке?
- Воин, нёсший епитимью, которую наложил на него отец, рыл подземный ход. По истечении времени он упёрся в скалу. Начал прокапывать в стороны. Затем углубился. И выяснилось, что он откопал огромную стену. Чёрный полированный гранит. В котором…
- В котором были ясно видны контуры двери, – перебил Свена Епископ.
- Именно.
- Дверь, само собой, не отворяется.
- Не отворяется. И не поддаётся никаким инструментам. Даже царапин не остаётся на поверхности.
- Опять эта чёрная стена. Мы ведь точно такую же обнаружили в доме ювелира Хачатура. Там сейчас круглосуточно творят молитвы четыре брата из Обители. Один – по чёткам, второй – Псалтирь по кафизмам, а двое других их подменяют. Кроме того, там дремлют и двое воинов из Замка. Каждые сутки караул меняется. Но ни разу ещё с тех пор, как армяне исчезли, никто там не появлялся. Да, стена прямо будто отполированная. Кто её изваял?
- Когда я дал свиток с Псалтирью нашему аптекарю, иудею Бенджамину, который у нас записан Абрамом Ашкеназом, ну, тот самый свиток… то мы немного поговорили об отличиях наших вер. Он рассказывал, что по их вере Творец «в конце шестого дня творения, когда уже наступили сумерки», создал некоторые очень странные вещи. В частности – загадочное существо по имени Шамир. Сумерки, по их толкованию, это такое состояние, когда всякое явление видится нам несколько размытым, не вполне ясным. А то и совсем неясным. Оно не вполне подвластно нашему сознанию, но оно существует. И вот этот самый Шамир – это существо, способное резать камни строго по очерченной линии. И могущество его столь велико, что оно может не только вырезать мельчайшие орнаменты на драгоценных камнях, но и разрезать строго по намеченному огромные глыбы скал. Когда я передал об этом разговоре отцу, то он позволил мне показать еврею раскопки. И он страшно испугался, увидев чёрную стену. Не просто не прикоснулся к ней, но поспешил удалиться из подземелья.
- Аптекарь помогает тебе избавляться от ожога?
Свен замялся.
- Немного помогает.
- Ясно, не помогает. Идём, я смочу рану Богоявленской водицей, а затем смажем маслом, освящённым на частице Креста Господнего. Тут медицина не поможет, ибо эта рана – это, видимо, то окошко, посредством которого те существа проникают в твоё сознание. Хотя... Хотя и ты тоже можешь видеть – пусть и расплывчато – кое-что из их мира.
Обработав ожог, Епископ поисповедовал Свена, а затем предложил ему самому начать читать книгу.
- Не думай, будто я испугался, – начал Гросс Шпигель. – Просто вообрази себе, что одному из нас нужно спускаться по верёвке в колодец. А другой должен выдержать его вес. Тебе мой вес будет выдержать куда как сложнее, нежели мне – при необходимости – выдернуть тебя из этого колодца, ведущего в неизвестность.
«Книга Снов. Цветные сполохи на чёрном стекле»
«Вообрази себе, читатель, что ты движешься вместе с караваном по дороге, петляющей по глубокому ущелью.
Что ты видишь пред собою?
Спины товарищей, едущих на своих мулах или верблюдах в нескольких шагах впереди тебя. Одни и те же спины, одни и те же краски и черты.
Таковы все, живущие тем только, что здесь и сейчас. Таковы все мы, когда поглощены суетою сует и всяческою суетою».
- Vanitas vanitatum… – прокомментировал епископ строки, возглашённые Свеном. – Суета сует. Напраслина. И вздох, уносимый ветерком… Хэвэл хевалим.
«Однако если мы опустим свои стопы на землю, и расположимся в сени нависающей над тропою скалы, то, не сходя с места, сможем наблюдать проходящих мимо нас путников, восседающих на своих мулах, верблюдах и рысаках.
Сами находясь на одном месте, мы сможем видеть многих, появляющихся и исчезающих в поле нашего зрения.
Таковы мудрецы и анахореты-отшельники, способные пребывая с рабами мирской суеты видеть нечто большее, нежели спину шествующего впереди.
Таковые ещё не могут обозревать грядущее, но уже способны размышлять о проходящем».
Епископ прикоснулся к плечу Свена, знаком остановив чтение, и сделал какую-то пометку на восковой табличке. Затем кивнул, предлагая продолжать.
«Но если же подняться на скалу, возвышающуюся над ущельем, то можно обозревать всех путников, шествующих по змейке тропы. Как тех, кто уже давно прошёл мимо этой скалы, так и тех, кто пока ещё вдалеке.
Таковой человек, воспаривший эфирным телом над суетою сует, то есть миром телесным, получает уже возможность прозревать грядущее, ибо в мире, который вне мира, нет ни прошлого, ни грядущего».
- Интересно, что автор трактата – подобно еретикам разгромленного Ордена Кафаро-Ставрос – употреблял предметы мира нашего суете, а непременным атрибутом святости считал бестелесность. Как будто мир создан не благим Вседержителем, но неким злым Демиургом. Впрочем, посмотрим, что они имели в виду, быть может дальше будет яснее. Свен, продолжай.
«Но чтобы взойти на скалу, с которой возможно обозревать одновременно как прошедшее, так и грядущее, нужно знать: за какими вратами скрываются ступени, ведущие на вершину скалы».
Свен прекратил чтение.
- …Дальше какая-то схема. Полукруг, шесть секторов. На поле верхнего сектора морда змея, что ли? Взгляните… На чистых секторах столбики арабских цифр. Везде – по две цифры, одна над другой. Так, дальше смотрим... Теперь уже на каждой странице изображения рептилий… что-то они мне напоминают…
- Золотое ожерелье.
- Точно!
- И каждой морде соответствует свой набор последовательностей кругов, перечёркнутых линиями. Где-то двумя параллельно, где-то тремя снежинкой. Круги пяти размеров, посмотри, повторяются одни и те же размеры. Что получается: шесть таблиц, где каждой рептилии соответствует своя запись, сделанная при посредстве кодирования перечёркнутыми кругами пяти размеров. Кого-то мне эти морды напоминают…
Свен так пристально смотрел на эти круги, что у него поначалу в голове что-то засвистело, а затем как будто застучало что-то.
Но потом прошло.
Видимо, какие-то токи крови, а вовсе не те чары, к действию которых они с Епископом столь напряжённо готовились. Хотя и не подавали виду.
Епископ достал из шкатулки то самое ожерелье и, приложив его к странице книги с полукруглой таблицей, стал поворачивать, пока барельеф одной из пластинок не совпал с рисунком в верхнем секторе.
- Так, посмотрим теперь: что нам дадут эти изображения пяти гадов, которые отчеканены на пяти сегментах ожерелья, лежащих на странице книги.
Перевернув лист, исследователи увидели изображение одного из рельефов – и соответствующий код из кругов и линий. И так далее – остальные барельефы.
- Очень хорошо. Морды рептилий – это связующие звенья между кодами из кругов и столбцами цифр. Уже кое-что… Сегодня у нас пятница, стало быть… стало быть пост… А так хотелось отметить наш первый поворот ключа кубками хорошего вина. Очень хорошего... Но ведь согласно нашему уставу праздничное событие отменяет постный день. Значит, отменяем. Сейчас принесу вина!
Владыка, весело напевая нечто пасхальное, вышел из своего кабинета, а Свен уставился на ожерелье, лежащее на страницах книги.
И тут началось это.
Видение
Снова коридор. Снова стена. Снова великан. Снова его рабы, подвешенные в корзинах. Снова дым, выпускаемый «евнухом» из ноздрей и изо рта… Снова холод и подступающее ощущение одиночества.
Но во всём этом было кое-что новое.
Свен видел своё отражение на полированной чёрной стене, но теперь это было не отражение бредущего человека, а отражение его, сидящего над книгой. Свен обернулся, и увидел не привычные по прошлым кошмарам стены подземелья, а обстановку кабинета Епископа.
Он повернулся в сторону стены.
Стены не было. Перед ним возвышался огромных размеров лысый человек, который пристально смотрел на него, впрочем, при этом слегка сощурившись. Как будто он пытается рассмотреть его, Свена, но не может.
И тут до сознания парализованного ужасом рыцаря начал доходить смысл разговора этих существ.
- Смотрите, заработал артефакт! Начинает подсвечивать пространство вне поля игры! Что там? Какая-то комната. Кто-то сидит. Резкости не хватает, как-то всё замылено…
- А что ты хочешь, на такую глубину мы не можем генерировать подсветку. Если бы кто-то из наших смог туда проникнуть, использовали бы его «глаза». Видели бы его глазами то, на что он бы смотрел. Ну, кто из вас не побоится отправиться лазутчиком?
Слуги боялись «евнуха». Или не «евнуха», а того, к чему он их подбивал. Боялись и молчали. Свен это ощущал хорошо. Он понимал, что нужно убрать ожерелье с книги. Закрыть книгу и произнести какие-то слова…
Но он не мог вспомнить этих слов, не мог пошевелиться. Ничего не мог с собою поделать.
- Что, боитесь, что ваш аватар будет утилизован этими крестоносцами, и у вас опять сгорят накопленные баллы. Ну и что, что сгорят. Потом поймаете кого-нибудь, принесёте в жертву, баллы быстро начнут накапливаться. Зато подсветим маршрут. А так – жди ещё, когда они полезут к какому-нибудь порталу и вскроют свою реальность. Эх, был бы сейчас кто-нибудь рядом с этим крестоносцем – бери тёпленьким. Видите – застыл. Кстати, а в какой он локации? Давайте проработаем координаты места нахождения утраченного тобой, дебил Чупа-Чупс, артефакта!
Один из рабов «евнуха», худощавый малый с большой круглой – тоже лысой – головой что-то недовольно хмыкнул.
- Баклажан, давай, уменьшай масштаб, попробуем запеленговать координаты.
К лицу Свена приблизился призрак с огромной тёмно-фиолетовой головой. Затем призраки стали постепенно уменьшаться, пока не превратились в огонёк свечи, которую нёс в руках епископ Гросс Шпигель.
- Свен!? Господи, помилуй! Что с тобой?
Владыка подскочил, захлопнул книгу, выдернул из неё ожерелье, и, бросив его на пол, осенил оцепеневшего рыцаря крестным знамением.
- Ты как? Отступил искуситель?
- Да, владыко... Слава Христу… Отступил…
Чёрное стекло стены
На следующее утро Свен с Епископом осматривали загадочную стену в потайной комнате брошенного ювелиром дома. Два брата, свободные от исполнения молитвенного правила, и один из двух стражников, последовали за ними. Брат, творивший молитву по чёткам около чёрной стены, почтительно поклонился и отошёл в сторонку. В соседней комнате звучало чтение Псалтыри.
- Да, владыко, точно такая же стена обнаружена и у нас в том подземелье, которое копает сержант Роберт, – подтвердил Свен.
Гросс Шпигель подошёл к стене, потрогал её.
- А что это за лютня? – спросил Свен.
Надо сказать, что после рассказа Амадеуса об условии, которое Петра поставила своим женихам, Свен приналёг на музыку, тренькая на лютне Иеремии целыми часами напролёт. Благо, ожог был на внешней стороне ладони, так что аккуратно пощипывать струны получалось вполне. Кое-что даже начало получаться весьма сносно.
- Не было тут никакой лютни! – взволнованно отвечал один из монахов.
- Ладно, несите склянку со святой водой. Окропим.
Окропили. Не исчезла.
- Ну вот, никакое не наваждение. Но откуда взялась?
Свен взял в руки инструмент. Провёл по струнам. Сыграл простенький перебор.
Звук был очень хорошим. Сочным и ярким…
И вдруг стена засветилась.
Не вся стена, конечно же. Стена так и оставалась чёрным стеклом. Блестящим чёрным стеклом.
Но на этой чёрной поверхности вспыхнули и погасли какие-то сполохи.
Свен повторил музыкальную фразу.
Сполохи вновь появились.
Сыграл продолжение пьесы.
Свечение не погасло. И теперь на чёрной поверхности были отчётливо видны пять кругов различного диаметра.
Свен прикоснулся к одному из них. Он поменял цвет с белого на розоватый и издал лёгкий гул. Ударил пальцем чуть сильнее. Цвет стал красноватым, гул громче. Ударил по нескольким кругам подряд. Получился рокот, наподобие того, который получается при согласной игре нескольких барабанов разной высоты звучания.
- Эврика! Пять разных кругов – пять нот! Линии, которыми перечёркнуты круги – количество ударов подряд!
И отбарабанил несложный ритм.
- Пентатоника, – задумчиво произнёс Гросс Шпигель. – Древний азиатский музыкальный строй. Музыка, в которой нет полутонов. Всё чётко и ясно. Торжественно и гипнотично.
А Свен разошёлся.
После того, как молодой рыцарь, превратившийся в этот момент то ли в менестреля, то ли в боевого барабанщика, воспроизвёл какой-то особенно упругий ритм. Собравшиеся заметили, что стена начала приходить в движение. Епископ остановил музыкальную импровизацию Свена, властно схватив его руку своей крепкой десницей.
- Погоди, тут шутить нельзя. Мы не на пиру и не на ярмарке. Музыка, говорят, погубила допотопный мир.
- О чём Вы, владыко?
- Позже поговорим. И об этом тоже. Сейчас ясно, что двери отворяются музыкальным ключом. И ты едва не привёл в действие один из этих ключей. Не напрасно же в книге указывались нотные записи, сделанные посредством кругов и линий. Это значит, что каждой двери соответствует свой звуковой ключ. Ты запомнил мелодию, которая зажгла эти круги?
- Да, конечно, это же всем известная песенка «Календа Майя».
- Хорошо. Эти сочетания звуков превратили часть стены в какой-то механизм непонятного нам действия. Наверное, просто указали нам место расположения неких загадочных рычагов.
Тем временем светящиеся круги на чёрной плоскости стены постепенно блекли.
- Наверняка тут всё так, как в хитроумных каменных задвижках, которые нам доводилось видеть в замках на Востоке. Это когда нажимаешь на какое-то место в стене, а там – механизм, и этот механизм приводит в действие какой-то рычаг хитроумного замка. А звуки просто неким образом обозначают места расположения этих камней. Вот смотрите…
Свен стал ударять по тем местам, которые ещё несколько мгновений назад были обозначены светящимися кругами.
Но ничего не происходило. Никаких звуков не раздавалось.
- Нет, дорогой Свен, – ответил Гросс Шпигель. – Видимо, тут не всё так просто. Звуки «Календы Майя», сыгранные на этом инструменте, по всей вероятности не просто включают эту «огненную работу», как говорят у нас, «файерверк»… Они превращают всё пространство стены в нечто иное. Полностью изменяя свойства среды. Причём тут явно нечто, сложнее превращения воды в лёд.
Снова дома
Покинув Епископа, Свен, исполненный неизъяснимо радостного предчувствия, помчался домой.
Конечно, он хотел свидеться с матерью и поговорить – впервые в жизни – всерьёз о причинах её охлаждения к отцу. Конечно, он вёз тётушке добрую весточку об Амадеусе. Можно перечислять ещё много всего, что обязывало его во второй раз за столь краткий промежуток времени приехать в отчий дом на побывку.
Но было ещё кое-что. Точнее, кое-кто.
Петра вышивала, сидя у тёплой трубы, по которой горячий дым из кухонной печи поднимался вверх, мимоходом обогревая и залу. Матушка и тётушка Иоланта отложили своё рукоделие и с нетерпением ждали появления Свена, о чём уже успели оповестить их вездесущие близняшки.
Именно в их обществе он и появился в зале, бережно неся лютню. Для инструмента нужно было заказать футляр, но пока футляра не было, молодой человек опасался выпускать её из рук.
Обрадовавшись, узнав, что Свен приехал на несколько дней, Агнешка отправилась на кухню хлопотать о том, чтобы накормить сына. Иоланта погрузилась в чтение письма от Амадеуса, а паломник, читавший из Житий, напротив, аккуратно закрыл книгу, застегнул обложку и вышел на воздух передохнуть от чтения.
Сёстры щебетали, расспрашивая об отце, о Монтшварце, о псе Малыше, хотя, надо признаться, что ответов они не дослушивали, ибо пребывали в столь восторженном состоянии духа, что во вразумительных ответах практически-то и не нуждались.
Свен подошёл к Петре посмотреть: что она вышивает.
Это был какой-то геральдический символ. Золотистыми нитками вышит дракон, обвивающий кончиком своего хвоста собственную шею. А над ним – чёрный равносторонний крест, из вершин которого вырываются язычки пламени. Причём язычки с нижнего конца креста прикасаются к спине дракона, на которой вышито как бы отражение этого креста.
- Интересная картина, – серьёзно проговорил Свен. – Как будто это не эмблема, а жанровая миниатюра. Но тогда, если это не символ, то не понятно: почему Крест отражается на спине Дракона, а сам Дракон не отражается на Кресте?
- Это как раз символ. Эмблема Ордена Поправших Дракона. Дракон – символ бездны времени. И Крест может отразиться во времени, но сам он времени не подвластен.
- Этот дракон – что-то, вроде, змея Уробороса? Который кусает свой хвост.
- Не совсем то же самое. Уроборос – это символ того, что всё всегда повторяется. Всё циклично, всё идёт по бесконечному кругу. А тут Дракон не кусает хвост. Не закольцовывается, стало быть, течение времён. А то, что сполох света от Креста касается спины этого Дракона, показывает, что существует путь из времени в вечность.
- Да. Видимо, существуют такие загадочные ворота. Как говорят эллины, порталы.
- Свен, Свен! – ворвались в философскую беседу сёстры. – Ты что, тоже стал менестрелем? Сыграй!
- Сыграй нам!
- И вправду, сыграй нам, – присоединилась к гомону кузин Петра.
- Не подумайте, что я цену себе набиваю, но в присутствии Петры играть не стану. Пока не стану. Чтобы не испортить впечатление. Мне ещё понадобится произвести впечатление.
Чтобы не усугублять заминки, Петра решила выручить Свена.
- А давайте я сыграю одну балладу.
Петра заиграла. Сестрички поначалу хлопали ладошками в такт, но потом, по мере развития сюжета, хлопать перестали и внимательно слушали печальную историю.
Пред смуглой иконой стоит старик. В руке у него горит свеча.
Пляшет кадило, струится дым. И капает воск, капает воск.
Печален он, главою поник, обязан о горе своём молчать.
На сердце саднит от тяжких дум. И капает воск, капает воск.
На пальцах твердеет слеза свечи. А звук как будто гранитный шар.
Он в тайну тайн проник почти, но капает воск, капает воск.
Неужто он повернёт всё вспять? И сгинет навеки тот кошмар.
Пред смуглой иконой стоит старик. И капает воск, капает воск…
Наконец, повторяющиеся фразы подзатянувшейся коды умолкли.
- Странные слова... Но, однако, трогают сердце. А что за история легла в основу этой баллады?
- У одного рыцаря жена умерла во время родов. И он всю жизнь тосковал об утрате. Однажды он встретил мага, который сказал, что дело поправимо. «Нужно», говорит он, «сделать дыру в этом мире и вернуться в прошлое, и забрать её накануне кончины».
Петра замолчала, чувствуя, что какое-то странное удушье подступает к горлу. И это был не тот ком, что предшествует слезам, а что-то совсем иное. Она осенила себя крестным знамением и продолжила:
- Но маг предупредил рыцаря, что вернуться в своё время он уже не сможет. И его дочь останется круглой сиротой. Потому что, сделав дыру во времени, назад вернуться уже невозможно.
- И чем закончилась эта история?
- Старый рыцарь ушёл в разверзшуюся пасть чёрной скалы…
Свен вздрогнул.
- …и больше его никто не видел.
- А его дочь?
Петра взглянула в окно, где большой жемчужиной на сине-фиолетовом бархате сияла Луна.
- Она перед вами.
КОНЕЦ ЧЕТВЁРТОЙ ЧАСТИ
